Текст книги "Волшебный локон Ампары"
Автор книги: Сергей Павлов
Соавторы: Надежда Шарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)
12. ЗОЛОТЫЕ ВОРОТА В СТРАНУ ЛЕДЯНЫХ РЫБ
Прошла минута, другая. Никто его не тревожил. Кир-Кор открыл глаза. Молчание зала после сеанса информативной пиктургии показалось ему необычным.
– Агафон Виталианович! – окликнул он фундатора сквозь источаемую олифектором белую марь.
Было слышно, как Ледогоров глубоко вздохнул, тихо скрипнули подлокотники. Голос экзарха – странный голос – подал команду:
– Свет!
Освещенность в зале резко возросла. Белая марь отступила, как туман под натиском ветра. В креслах амфитеатра – никакого движения: затылки недвижных голов на валиках подголовников… Беспокойно вела себя только одна голова – заметная по встрепанным волосам голова Алехандро Эроховерро.
– Что это было? – странным голосом задал Ледогоров странный вопрос.
– Пиктургия о моем знакомстве с Планаром, – ответил Кир-Кор осторожно.
– Тебе не кажется, что… э-э… ты немного переборщил?
– В каком смысле? – не понял Кир-Кор.
– В смысле интенсивности псиманации. Такой мента-аурической мощью камни можно… э-э… обтесывать. Как ты себя чувствуешь?
– Гм… довольно бодро.
– Чего до сих пор не могут сказать о себе остальные участники сеанса. Не заметил?
Встревоженный каменотес поторопился возобновить разветвленный ментаконтакт с аудиторией, неосмотрительно оставленной где-то на полдороге от Планара к Новастре. На ментасвязь не вышли двое. Один из них – коммуникатор, это он знал заранее. Второй?.. Он обернулся. Златоглазый Ксюм Пикчу с полуулыбкой на бесстрастном лице чуть качнул головой: дескать, со мной все в порядке, займись остальными.
Кир-Кор мысленно извинился перед оцепенелыми интротомами: «Прошу прощения, если интенсивность нашего пиктургического взаимодействия была чрезмерной. Я настраивал свою энергетику на взаимообмен с аудиторией в двести участников – возможно, поэтому… Благодарю за интерес к результатам моего юбилейного тревера, сеанс окончен, призываю вас всех выйти из пиктургического транса».
Пиктургенты дружно зашевелились.
Первым поднялся из кресла региарх курии фармакопеев Олег Владимирский-Люпусов. Вскинул руку, желая, видимо, что-то сказать. Но раздумал и, махнув рукой с несвойственным ему выражением безнадежности на опечаленном чем-то лице, опустился на место.
Похожим жестом Ледогоров тоже вскинул было руку над головой. Устыдившись белой своей перчатки, спрятал истерзанные ладони в коленях, сказал:
– Ну вот, коллеги… Как мы только что убедились, грагал действительно ничего от нас не утаивал. Момент инициации им не был осознан. Он искренне полагал, что ощутил удар гравитационной волны непонятного происхождения.
– Факт инициации не вызывает сомнений, – подал голос хальфе, – а неведение грагала уже потеряло свою актуальность. Теперь главный вопрос в другом: кто автор инициации?
– Инициация на Планаре хорошо согласуется с нашими представлениями о верховенстве воли Ампары в Галактике, – спокойно ответил фундатор.
Умар Ибн-Махмуд ал-Хорезми возразил:
– Мне неприятно говорить об этом, коллеги, но в пиктургических эпизодах, показанных грагалом, я что-то не заметил ничего из того, о чем толкует нам Агафон. Инициация состоялась на краю угрюмого, набитого пылью провала. Не знаю, уважаемые ревнители Этимона, сумел ли кто-либо из вас даже сквозь крупнейшую в мире замочную скважину высмотреть Величие Ампары. Или хотя бы небольшое свидетельство Верховенства Ее Воли. Я, например, не сумел. Может быть, я ухитрился что-нибудь такое-этакое проглядеть?.. Вряд ли. Эффект присутствия, навеянный на меня пиктургией грагала, был выше всяких похвал.
– Уважаемый захид! – вступил в разговор сократоголовый байкаларх Борисфед Лапов. – Возможно, я ошибаюсь, однако мне кажется, что вам удалось проглядеть сам Планар – довольно большой планетарный сфероид, раскатанный в блин проявлением воли Ампары.
– Наша Галактика, молодой человек, впрочем, как и мириады ее соседок, тоже раскатаны если и не в блин, то, по меньшей мере, в лепешку, – не сдавался хальфе. – Должно быть, не все блинно-лепешечные раскаты суть проявления воли Ампары.
– Давайте послушаем мнение специалиста по космогонии, – предложил Ледогоров. – Гулиэвг, тебе слово.
– Планар – искусственно преобразованное планетарное тело, и в этом смысле он – артефакт, – сухо проговорил эрил. – Я полагаю, стихийно создать такой объект Природа не в состоянии. Что о нем можно сказать?.. Планар – молодой объект, создан недавно, поскольку на его поверхности нет кавационных бассейнов, нет метеоритных ударных кратеров, нет реголита. Уровень энергетических и технологических возможностей творцов Планара превосходит мое воображение. И не только мое. Земная космофизика пока не способна определить, какого характера силы понадобились творцам Планара для преобразования топологического фазиса довольно массивного планетарного тела. В нашем понимании это уровень космофизической магии. Вот, пожалуй… Добавить мне больше нечего.
Хальфе промолчал. Заговорил фундатор:
– Я хорошо понимаю тех, для кого свидетельство планетного масштаба – не аргумент. Взглядом не окинешь, руками не обхватишь. Но и свидетельство, сопоставимое с масштабами человека, воспринимается тоже с трудом, хотя, скажем, факт инициации Кирилла Всеволодовича нами признается. Как будет воспринято свидетельство промежуточного масштаба?.. Я обещал вам передать очень важные, на мой взгляд, фрагменты ретроспективной пиктургии дальнодея Сибура Корнеева. Извольте их воспринять и не судите строго, если энергетика моей псиманации будет слаба. Здесь я, понятно, не могу тягаться с грагалом.
Освещение потускнело, олифектор утопил амфитеатр в молочной белизне.
– Минуту терпения, коллеги! – напряженным голосом предупредил Ледогоров. – Мне нужно сосредоточиться, чтобы как можно отчетливее показать вам… э-э… сооружение, которое Сибур Корнеев называет странным словом «эколат». Возможно, это аббревиатура, он не объяснил…
В последней фразе фундатора слышался скрытый вопрос, и Кир-Кор не промедлил с ответом:
– Название «эколат» я тоже слышу впервые.
Сначала он увидел вверху слева опутанный протуберанцами оранжевый диск Пянжа. Не очень ясная картина: Пянж просвечивал словно бы сквозь белесый флер… Затем он увидел под острым углом освещенную Пянжем четырехлучевую звезду – расплывающийся маслянисто-мутный блеск ее светлой поверхности не помешал ему узнать сут и догадаться, что это сут Мирана… Золотисто-оранжевый кругляк Планара был далеко внизу, под ногами.
«Первой заметила эколат ориент-система лювера моего напарника, – глухо сообщил почти неузнаваемый голос Сибура. – Это случилось во время второго нашего тревера по следам отца к Планару. Сразу после выхода из гипра в нопр. Было решено осмотреть эколат на сутах. Мы решили, что первым пойдет на сближение с этой штукой первооткрыватель, а я – за ним, соблюдая дистанцию в километр. Мы, конечно, связались с наблюдательным стационаром „Феникс“ на Планаре, сверили время и сообщили о своем намерении. Словом, сделали все, что предписывалось делать в подобных ситуациях согласно кодексу дальней разведки в режиме свободного поиска. Нет, мы не думали о возможной опасности. Напротив – было такое предчувствие, будто мы на пороге необычайного открытия. Это здорово возбуждало. Тем более что первый наш парный тревер не дал ничего нового по сравнению с уже известным тревером отца. Естественно, мы возлагали большие надежды на следующий свой визит к строптивому Планару и… не ошиблись…»
Кир-Кор, теряя терпение, вглядывался глазами Сибура в том направлении, куда стремительно уносилась четырехлучевая белая звездочка с красивым (как ему было известно) названием «Эспуар»,[23]23
«Надежда» (фр.).
[Закрыть] – Миран на предельной скорости спешил на свидание с неизвестностью, впереди, в мутном беззвездном мраке пространственно-космической ночи, забрезжила длинная узкая полоса… Издалека эта штука напоминала парящий в межзвездном вакууме клинок золоченой шпаги… «Объект геометрически незатейлив», – сделал предварительный вывод Кир-Кор.
Контуры «Эспуар» и лезвия «шпаги» то и дело подергивались волнистой рябью, и он, наконец спохватившись, вспомнил о Ледогорове. Это же надо – маракас! – забыть, в каком состоянии Агафон!
Используя камертонный эффект, Кир-Кор стал усиленно подпитывать ментаполе, как всегда, точных и ярких (но все же энергетически недостаточно мощных для полноценной пиктургии) воспоминаний экзарха. Рябь улеглась. Постепенно энергопитатель полностью взял на себя пси-реактивное обеспечение разветвленного ментаконтакта: картина стала проясняться. Он «взвесил» на себе нагрузку, машинально зафиксировал уровень биоэнергетического воздействия на компанию пиктургентов (на этот раз уровень был в разумных пределах необходимого) – и с головой ушел в сибуро-агафоновский астрал.
Контуры сута и золотистой полосы обрели теперь вполне отчетливую видимость, зажглись звездные самоцветы шарового скопления…
Полоса, впрочем, вскоре расширилась. Не шпага уже – громадный меч витязя-великана… Правда, меч этот был без рукояти – просто исполинский золотой клинок среди звезд.
Сут Мирана заходил на эколат с той стороны, где отсутствовала рукоять. Так авиетка заходит издалека на полосу аэродрома. Кир-Кор уверенно, ровно, без особых усилий поддерживал стабильность пиктургии (словно гнал перед собой высокую волну, несущую на гребне красочные переливы довольно четких воспоминаний Ледогорова), и это позволяло ему без лишнего напряжения следить за эволюцией интересных и очень важных для него событий.
С той стороны, где отсутствовала рукоять, золотистое лезвие «клинка» неудержимо увеличивалось в поперечнике, расширялось перед стремительным сутом. Нет, по размерам это уже не полоса аэродрома. И даже не сам аэродром. То, что раньше виделось в форме клинка, теперь выглядело ослепительно светлым треугольником с безразмерно расширяющимся основанием. При скоростном подходе сута подобным образом может вести себя только очень длинное, уходящее в перспективу прямоугольное сооружение многокилометровой ширины и еще большей длины. «Великая Ампара, – невольно подумал Кир-Кор, вдруг осознав масштабы необыкновенной картины, – что же это такое?! Золотая платформа?..» Ему показалось, будто на поверхности платформы выдавлены какие-то знаки. Аккуратно так, рядами… Наподобие клинописного текста на табличках древней Месопотамии. «Не может быть, – решил Кир-Кор, отвлекаясь от занятной иллюзии. – Это просто тени… Тени в каких-то разнокалиберных квадратных углублениях». Первые представления о геометрической «незамысловатости» объекта оказались неверными.
Неожиданно сут Сибура пересек некую границу, за которой по законам оптики вдруг обнаружили себя, отразив свечение Планара, еще две плохо различимые в тени плоскости торцевой и боковой сторон грандиозного сооружения!.. Перспектива искажала его форму, но скорее всего оно представляло собой удлиненный золотой параллелепипед немыслимых размеров… И везде, куда доставал глаз, поверхность его плоскостей была изрешечена стройными рядами больших и малых квадратных прорезей.
«Миран пошутил, что мы нашли дырявый, как швейцарский сыр, слиток золота длиной в двести сорок два километра, – произнес голос Сибура (теперь звучание голоса было узнаваемым, чистым). – Эколат – строго прямоугольный параллелепипед. Формой напоминает строительный брус. Ширина – сорок три километра, высота – тридцать пять с половиной. Сейчас хорошо видны прорези-колодцы квадратного сечения. Самые крупные из них шириной почти в девяносто метров. Однако даже сквозь самый маленький из колодцев свободно пройдет разведывательно-поисковый фазерет класса „лювер“, не говоря уже о типовом челноке. Мы проверили зондами поверхность эколата на вероятие аннигиляции и пошли на посадку. Благополучно сели на участок, свободный от горловин квадратных шахтных стволов. Не знаю, как их назвать по-другому… Туннели? Атрии?.. С первого взгляда было понятно, что они уходят в недра параллелепипеда на многие километры. Возможно, даже проходят насквозь наподобие атриев и, вероятнее всего, пересекаются друг с другом».
Кир-Кор увидел, как из-под брюха сута «Эспуар», стоящего на подогнутых концах лучей между квадратными горловинами большого и малого атриев, выскользнула зеркально-блещущая фигура Мирана и с ходу стала энергично проделывать упражнения адаптационной гимнастики. Судя по совершенно непринужденным позам гимнаста, местная сила тяжести была таковой, что этот молодец чувствовал себя на поверхности эколата довольно комфортно. Золотистая поверхность на месте посадки не осталась безучастной к появлению гостей: взблескивала мелкими морщинками в разных направлениях…
Голос Сибура:
«Первый довольно приятный сюрприз: сила тяжести здесь идентична новастринской. Под ногами чувствуется монолитный массив. Впечатление такое, будто массив отлит из металла… Однако прямо из-под ног при каждом шаге залпами прыскают в стороны стрелы небольших морщин. Непонятно… Так бывает, если нажимать на поверхность тонкой фольги…»
Облитая золотым блеском фигура Мирана странно балансировала на краю малого атрия (способного, по мнению Сибура, поглотить фазерет). Сначала Миран просто склонился над кромкой атрия, чтоб заглянуть в глубину. Затем все его действия перестали соответствовать логике здравого смысла: он наклонялся над разверстой пустотой все больше и больше… и наконец, опершись о кромку ногами, как о ступеньку, неожиданно вытянулся над провалом, точно покидающий площадку трамплина прыгун в воду. Казалось, он на долю секунды завис над пропастью перед неминуемым падением в нее. И… ничего не случилось. Продолжая стоять с немыслимым наклоном, Миран оживленно помахал руками – видимо привлекая к себе внимание Сибура. Между напарниками наверняка произошел соответствующий этому событию мыслеобмен, потому что Миран опустил руки и… шагнул дальше. Свободно передвигаясь по вертикальным стенам атрия, ослепительно блистая, он обежал квадратный провал изнутри – точно очертил периметр факелом золотого пламени – и вышел обратно. Приглашающий жест Сибуру. «И тот, конечно, сейчас согласится, – подумал Кир-Кор. – Мальчишки. Ради беготни по вертикальным стенам жертвуют временем. Неужели только с возрастом научаешься экономить?..»
Голос Сибура:
«Мы потеряли из драгоценного резерва обнуленного времени около часа, а узнать пешим способом удалось лишь то, что вектор силы тяжести здесь везде направлен перпендикулярно к любой плоскости. Мы вернулись в свои челноки и продолжили знакомство с эколатом более скоростными способами. Решили на первых порах осмотреть с высоты все шесть граней параллелепипеда – каждому по три. А потом – уже в совместном полете – проникнуть в эколат через один из больших атриев на максимальную глубину. Дальше – действовать по обстоятельствам… Увы, поверхностный осмотр граней ничего нового не дал. Стройные ряды квадратных дыр на золотых плоскостях… Мы снова встретились над освещенной Пянжем „палубой“ эколата, выбрали большой атрий – ближе к геометрическому центру параллелепипеда, – и сут Мирана первым устремился туда, словно в широко распахнутые золотые ворота; по жребию мне выпало быть ведомым. Атрий вел нас в глубины прямоугольного левиафана – от „палубы“ к „днищу“. Мы специально выбрали курсовой ориентир: от Пянжа к Планару…»
Сут «Эспуар» летел, как представлялось Кир-Кору, в крылатом облаке зеленовато-белого света, сквозь сверкающую анфиладу златоцветных залов. Между «залами» мелькали темные промежутки – переходы в атрии перпендикулярных рядов. Впрочем, квадратные стены, полы, потолки каждого «зала» тоже «проваливались» переходами в иные атрии – меньшие, правда, по ширине. Словно темные окна в золотом колодце…
Как и предвидел Сибур, ствол атрия вывел челноки из эколата наружу. Но с поправкой по курсу: разведчики вылетели наружу вовсе не через «днище» и не курсовым направлением от Пянжа к Планару, а через торцевую грань и направлением, перпендикулярным к задуманному. «Этакий „ход конем“ артефакта Ампары, – подумалось Кир-Кору. – Ответный „ход“ на усилия молодых дальнодеев? Или просто работа заложенного в эколат механизма ревергенной топологии?»
Голос Сибура:
«Да, визуально атрий был прям, как натянутая струна, мы никуда не сворачивали и тем не менее вылетели из эколата совсем не там, где это должно было произойти по законам Евклидовой геометрии. То есть вылетели почему-то не через „днище“, а левым траверзом – через торцевую грань. Это странное обстоятельство заставило нас предположить, что мы имеем дело с устройством для топологических маневров…»
«Молодцы, быстро соображают», – одобрил Кир-Кор.
«Разумеется, – продолжал голос Сибура, – у нас не возникало сомнений, что возможности этого замечательного устройства не ограничены „поворотными“ функциями. Практически мы оказались в положении Аладдина, завладевшего волшебной лампой слишком большого размера, и не знали, где и как ее потереть. После короткого совещания мы условились о встрече над „палубой“, разделились и нырнули в выбранные наугад большие атрии – проверить их действие на непарные пролеты челноков…»
Кир-Кор вглядывался в перспективу атрия глазами Сибура. Он понимал, что все равно не сможет определить момент топологического маневра, но интересно было глядеть в глубину изрешеченного темными «окнами» гигантского золотого «колодца», когда не мешал свет летящего впереди челнока. В глубине перспективного сужения анфилады златоцветных «залов» слабо опалесцировало бесконечно убегающее вдаль бледное облачко. Словно атрий был слегка задымлен и в перспективе дымка сгущалась… Дымка исчезла лишь перед выходом из эколата.
Голос Сибура:
«Ну вот, я воображал, будто лечу прямо от торца к торцу, а вылетел на боковой стороне – где-то в районе аппендикса Великого Параллелепипеда… Встретившись с Мираном над „палубой“, я с интересом узнал, что мой напарник, тоже воображая, будто пронизывает толщу эколата вдоль, оказался… в исходной точке! Словно никуда не летал. Эффект Зердема. Или, как называл это отец, „эффект зеркального реверса“, – хотя он, конечно, имел в виду „валетный реверс“, поскольку зеркальный все же меняет в отражениях „лево“ на „право“. У отца глубокая неприязнь к картежным забавам, что, однако, в делах нашей профессии не мешает ему пользоваться репутацией Козырного Короля – таким прозвищем дальнодеи наделили его за умение интуитивно определять степень исследовательской перспективности встреченных шизантер. Я знаю, он сейчас непременно сказал бы: „Сын, это можно было бы и опустить“…»
«Это нужно было опустить, сынок», – подумал Кир-Кор.
«Позволяю себе немного отвлечься, – не унимался псиманант с Новастры, – но в счастливые часы упоительной разведки топологических фокусов эколата я не раз вспоминал об отце. Мой отец – человек поэтических ощущений, и, наверное, есть некая закономерность в том, что именно он подарил нам с Мираном самое занятное на свете – космическую загадку. И не только нам. Загадка такого масштаба, вероятнее всего, потребует внимания со стороны большинства практикующих дальнодеев. Разумеется, если позволит первооткрыватель Планара… Но как бы там ни было, уже ясно, что исследовать квинтиллионы различных комбинаций многократных переходов между атриями всех рядов и ярусов трем разведчикам не по силам…»
«Квинтиллион – это десять в восемнадцатой степени», – машинально припомнил Кир-Кор. Его озадачил сыновний пиктургический дивертисмент.
Между тем прямые пролеты сквозь меньшие по ширине атрии дали уж совсем непонятные результаты: на выходе из одних атриев разведчика встречал непроглядный мрак, то есть – полная темнота, на выходе из других – слепящая белизна (лишь золотистые плоскости эколата служили там надежным ориентиром). Но пролеты сквозь малые атрии, расположенные у края граней – почти по периметру, – сопровождались изменением цветности: если сут шел курсом от «палубы» к «днищу», пространство на выходе было ярко-красным, наоборот – голубым, как цветок незабудки. Сибур выбрал «красный» атрий, опустился туда малой скоростью и после первого же «зала» свернул налево, в ствол перпендикулярного атрия; на выходе цвет окружающего пространства оказался тошнотворно-желтым, как цвет неба над пустыней в разгар песчаной бури. Свернул направо – блекло-розовое сияние. Поворот из «белого» атрия в перпендикулярный дал на выходе яркий, насыщенный, очень приятный для глаз фиолетовый цвет, из «черного» – спокойно-глубокий лиловый…
Голос Сибура:
«Я не смогу передать пиктургическим способом необычайную красоту пространственного изумрудно-зеленого цвета, тут уж вам придется поверить мне на слово: праздник для глаз, радостное изумление, восторг… Узлы трехкратного „зеленого“ пересечения атриев и четырехкратного „синего“ – кстати сказать, тоже неизъяснимо прекрасного – помогли мне понять… нет, еще не понять, скажем, только предощутить, что атрийная палитра – это пока немыслимое в технике нашей цивилизации корректирующее устройство, основанное на эмоционально-цветовом упорядочивании каких-то могучих управляющих сил. Видимо, это другой уровень искусственного интеллекта, нам неизвестный. Иначе зачем тогда создавалась такая исполинская система атриев с узлами переходов от большого к малому и наоборот…»
«Неплохо мыслит юнец, – одобрил Кир-Кор. – Неразделенная любовь, кажется, пошла ему на пользу. Во всяком случае, пробудила в нем обстоятельность. Если он слегка и перегнул насчет эмоционально-цветовой организации системы управления, то абсолютно прав в одном: создавать такой колоссальный фрактал имело бы смысл только для управления процессами планетарных масштабов и планетарной значимости. К примеру – процессами топологических преобразований Планара. С помощью этакой грандиозной штуковины, надо полагать, нетрудно устраивать всякие космогонические фокусы буквально на уровне магии. Белой, черной и золотой».
«Миран отвлек меня от исследования малых атриев, – сообщил голос Сибура. – Во время очередной встречи над „палубой“ он подогнал свою „Эспуар“ вплотную к моей „Марине“… простите, это названия наших сутов… и стал меня уверять, что при тройном переходе в одном из узлов больших атриев сделал открытие, которое нужно немедленно обмозговать. Бросай, дескать, все свои дела, будем менять программу разведки. Ну… Миран есть Миран. Впрочем, и вы его неплохо знаете – взрывная, вулканическая натура. Командовать не любит, как напарник в тревере довольно тактичен, дружбой дорожит, но уж если что-нибудь втемяшится ему в голову – не жалеет энергии, убеждая в своей правоте. А убедить меня в тот раз было легче легкого. Правила исследовательских игр с эколатом еще не сложились, глаза у нас разбегались, и мы вели себя здесь словно дети, которым трудно решить, с какой стороны пробовать подаренный им большой, замысловатый, соблазнительный торт. Я сразу дал согласие оставить мои дела ради новой программы разведки. Тем более что планетарной программы исследований у меня, по сути, и не было, если, конечно, не считать за таковую инстинктивное стремление продвигаться ощупью от простого к сложному, от малого к большому. И уж коль скоро Миран стал пробовать торт с середины, мне осталось тоже взять с места в карьер и открыть рот пошире. Между нами состоялся довольно странный ментареактивный диалог:
Я: „Что такое экстравагантное случилось у тебя, Мир?“
Он: „Не у меня, Сиб, – у нас. Значит, ты ничего не заметил? Никаких изменений в пространстве?“
Я, оглядевшись вокруг: „Нет, Мир. Пянж на своем месте, Планар – на своем. Не могу понять, о чем ты…“
Он: „Значит, не видел… Нет, Сиб, не текущий момент волнует меня“.
Я: „Ладно, давай уточним“.
Синапсии наших сутов сопоставили марки времени и нашли интервал, взволновавший моего друга. Интервал совпал с тем моментом, когда я возвращался в исходную точку после своего приятного знакомства с изумительно красивой синевой.
Он: „Понятно… А твой покорный слуга в тот момент вылетел в пространство и увидел Пянж величиной с горошину. Планар вообще не был виден – эколат находился на расстоянии не менее двадцати астрономических единиц от Пянжа“.
Я: „Иллюзия?.. Хотя…“
Он: „Вот именно! Мой глаз обмануть еще можно, вполне допускаю. Но ввести в заблуждение ориент-систему сута под контролем фидуциарной синапсии…“
Я: „Да, это маловероятно… Ну, не беда, истину мы все равно узнаем. Ведь когда у тебя там резко изменились пространственные ориентиры, синапсия наверняка ощутила потребность скорректировать ориент-систему твоего сута по ориент-системе лювера и, конечно, послала запрос“.
Он: „Так-то оно так, но… если мое удаление на двадцать астрономических единиц действительно состоялось, запрос синапсии сута дойдет оттуда до лювера примерно через два часа. Поступим проще – проведем быстрый эксперимент. Я покажу тебе атрий, из которого должна будет выйти в удаленную точку пространства моя „Эспуар“, и повторю свой предыдущий переход. А ты посмотришь, что произойдет. И я посмотрю. Интересно…“
Миран, качнув лучом, указал мне на квадратную пропасть большого атрия во втором ряду от края „палубы“:
„Сюда нырну я. Теперь по диагонали гляди в сторону первого ряда. Видишь квадрат соседнего большого атрия? Не спускай с него глаз…“
Не дожидаясь, когда мой сут сядет на „палубу“, Миран исчез. Несколько минут я честно таращил глаза в указанном направлении и размышлял над возможными вариантами результатов эксперимента. Если Пянж вдруг превратится в солнце-горошину и сут Мирана появится передо мной, это, очевидно, будет означать, что моему напарнику удалось найти способ управления пространственным перемещением эколата. И что (во-вторых) золотистый левиафан совершает такие перемещения с изяществом лани и легкостью, недоступной нашим фазеретам. Никакого гипра, никаких тебе шизантер. Ну а если у меня тут ничего особенного не произойдет – значит, этот эколат переместил Мирана в индивидуальном порядке на какой-то другой базовый фрактал – эколат-два. Еще одна такая же громадина в окрестностях Пянжа?!»
«Ты прав, Сиб, – одобрил Миран, вернувшись из атрия, в который нырял. – В окрестностях Пянжа таких гигантских сооружений по меньшей мере два».
Я: «Быстро ты что-то… Или раздумал?»
Он: «Нет, все было по плану. Посмотрел и вернулся. Пянж – горошина, тебя нет. Для порядка позвал на связь твою „Марину“. Молчок. Я и вернулся. Ты готов? Поехали?»
Я: «Нет проблем. Только вот что… Переходы из атрия в атрий ты совершал в направлении от середины эколата к его краю, и тебя занесло… маракас знает куда. Теперь давай наоборот – в переходах будем придерживаться направления от края к середине…»
Он: «Идею понял. Давай-ка мы с тобой повторим здесь путь, который я проделал там. В смысле – при возвращении от эколата-два сюда. Как бы шиворот-навыворот. Это и будет, в общем-то, от края к середине. Интересно, чем ответит нам эколат-один? Готов поспорить – „палубой“ эколата-три».
Я: «Да, любопытно… Хорошо, настраиваю синапсию „Марины“ на точное повторение маневров „Эспуар“. Поехали!»
Кир-Кор с неодобрением отметил проворство, с каким челноки молодых дальнодеев закладывали виражи в просторных переходах между «задами» больших атриев. Крупные, средние и малые (относительно малые) квадратные проемы, стены, потолки, блистая и поворачиваясь, мелькали в глазах с головокружительной быстротой. Возникла обеспокоенность: не слишком ли резво ведет себя молодежь в недрах чужого сооружения?..
Путь с поворотами на переходах был недолгим, и не успело еще беспокойство оформиться в тревогу – челноки с ходу вынеслись в океан ослепительно огненной плазмы!.. Кир-Кор сжал в руках подлокотники: почти физически он ощутил очень резкое торможение сута, резкий поворот трамы и резкий рывок с места обратно в атрий, прочь с яростно пылающей «палубы» – это уже была работа синапсии в режиме выхода из экстремальной ситуации.
Голос Сибура:
«Ошеломленные горячим, как плавильная печь, и незабываемо ярким, как выстрел из арабайнера, приветствием местного солнца, мы вернулись в исходную точку – на „палубу“ эколата-один и обсудили высокотемпературный результат парной разведки. По показаниям синапсии было ясно, что нас занесло в коронарную область Пянжа. Даже верхний защитный слой на сутах испарился. Непонятно, как выдерживает такую температуру „палуба“ эколата-три… Мы решили оставить два первых ряда атриев в покое и опробовать другие ряды. Испарившийся слой нас кое-чему научил…»
Кир-Кор привел в порядок чувства, стараясь не нарушать стабильность пиктургии.
«Детский сад, – подумалось ему. – Питомник наглеющих оптимистов. Новастринский „заочный“ некрополь их, маракас, ничему не научил, вся надежда теперь на испарившийся слой».
Челноки разведчиков стали падать в широко распахнутую пасть большого атрия в третьем ряду. Увидев «голый» зеркально-блещущий сут Мирана (без содранного жаром Пянжа серебристо-белого слоя), Кир-Кор опять ощутил напряжение, пальцы непроизвольно сжались вокруг подлокотников. Но в этот раз роль ведущего Миран уступил Сибуру. Очевидно, как более осмотрительному и осторожному члену разведывательной пары. Сибур был осмотрительнее своего напарника ровно на один ангстрем, осторожнее – на одну молекулу. Зато Миран был старше на четыре года, поэтому его мнение чаще всего перевешивало. Хоть на один миллиграмм, но перевешивало.
Нет, напрягаться не надо. Парни они, конечно, лихие, шмах-тревер, но не до полной же потери природного здравомыслия!..
Быстрый спуск до пересечения вертикального атрия с двумя горизонтальными. Ход вперед через золотой «зал», изрешеченный проемами средних и малых атриев. Плавный подъем к выходу на «палубу» через вертикальный атрий следующего ряда. Очень неторопливый подъем. Выписанная сутами траектория перехода в общем виде напоминала абрис перевернутого кверху «ножками» подковообразного магнита.
При выходе из атрия наружу над широченной горловиной ничего страшного не наблюдалось. Те же звезды, тот же свет Пянжа, косо падающий на золотые стены. И тем не менее разведчики не спешили, явно сдерживая буйную энергию своего исследовательского порыва. «А, попритихли, воробышки!» – подумал Кир-Кор.
Супы поравнялись с закраиной выхода и плавно взмыли над залитой солнечным светом «палубой».
После выхода визуально ничего не изменилось. Ни над «палубой», ни вокруг нее. Кир-Кор уж было решил, что переход дал нулевой результат. Однако – по мере подъема сутов над эколатом – ближайший край «палубы» обзавелся несвойственной ему окантовкой бордового цвета…
Сначала это была просто полоска. Затем – полоса. А когда челноки устремились в том направлении, полоса вдруг предстала перед глазами обширной медно-красной равниной.
«Итак, имеем дело с эколатом-четыре? – подумал Кир-Кор. – Сомнительно… Очень».
