Текст книги "Волшебный локон Ампары"
Автор книги: Сергей Павлов
Соавторы: Надежда Шарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
Расположенные вокруг стола золотистые с красным парадные мягкие кресла обращали на себя внимание наличием гидравлики – амортизаторов повышенной функциональности. «Для комфортного самочувствия собеседников во время камчатских землетрясений», – подумал Кир-Кор.
– Доброе утро, – произнес со стороны входной двери павильона приятный, с легкой лукавинкой женский голос, нежный, как дуновение утреннего бриза.
– Здравствуйте! – живо ответил Кир-Кор и приготовил себя к нечаянной встрече – руки сами собой подтянули набедренную повязку.
Овал двери плавно вошел в проем и, отдуваясь по-коровьи утробно, зарастил выход – так закрываются крышки герметических люков. Кир-Кор усмехнулся.
– Пожалуйста, займите кресло номер три, – нежным голосом пригласил автомат (звук исходил теперь откуда-то сверху). – Сейчас вам будет предложен легкий завтрак.
«Павильон принудительного ожидания», – понял Кир-Кор.
Откуда-то выплыл и приподнялся над подлокотником прозрачный цилиндр. В нем был накрытый салфеткой бокал.
– Спасибо, – сказал Кир-Кор – неизвестно кому. Снял салфетку. Автоматика не обманула – завтрак вполне заслуживал эпитета «легкий».
Кир-Кор содрал верхний слой фольги, обнаружил в углублении пластиковой крышки бокала круглый бутерброд и проглотил его в два приема. Бутерброд был с ломтиком солоноватого сыра, а напиток в бокале – с ароматами каких-то незнакомых трав.
Он еще размышлял, не заставить ли автоматику выдать вторую порцию миниатюрного ленча, как вдруг ощутил толчки, покачивание… Стены павильона содрогнулись от мощного жужжания, застонали амортизаторы кресла – нагрузка росла… Довольно быстрый подъем!.. Кир-Кор машинально приподнял подлокотник, затолкал смятый бокал в щель утилизатора. Полотнища алого шелка сползли со стекол трапецеидальных окон – и с высоты птичьего полета во всю свою ширь открылась круговая камчатская панорама…
Окрестности восхитительно живописные. Внизу – слегка подернутые туманом после ночного дождя просторные парки экзархата и взятые в бетон водоемы, правее – стальная гладь акватории Авачинской бухты. Возвышающаяся над бухтой Мишенная сопка с двумя башенными корпусами самой высокой в Петропавловске гостиницы. Господствующие над ландшафтом громоздкие конусы Авачинского и Корякского вулканов, наполовину скрытые крыльями перламутровых облаков. Геометрически организованная мозаика большого многоцветного города. Порт с белыми, как чайки на воде, кораблями. Сзади – три скалы на входе в бухту – как три богатыря. И синевато-серая полоса океана… А прямо по ходу – нагромождение сопок, чьи вершины выступали зелеными шапками из полуразмытого наволока утренней дымки…
Аэромашина-носитель прекратила подъем и взяла курс на запад. «Шверцфайтер или шверцкаргер?» – гадал Кир-Кор, оглядывая нависший над окнами круговой карниз. В отличие от черного, «шляпного поля» боевой машины этот карниз отливал серебристой голубизной.
«Цвет – не слишком-то надежный дефинитор», – выразил сомнение внутренний голос.
«Да. Но в стартовых шахтах экзархата, по идее, не может быть боевых машин».
«Много ты знаешь про идеи, заложенные на дне местных стартовых шахт».
«Я неплохо знаю Ледогорова. Идеями не „Во благо“ он не руководствуется».
«Пейсмейкеры тоже, наверное, убеждены, что все их идеи – „Во благо“. Ты как полагаешь?»
«Орден пейсмейкеров – слишком политизированная организация. Поднаторели они не столько в делах совершенствования философской системы своих полумистических представлений, сколько в деле напористого навязывания всему миру стиля жизни в русле пейсмейкерских интересов».
«По-твоему, девидера Камчатского экзархата исповедует иные принципы воздействия на мир?»
«Да. Воздействует методом заботы и воспитания».
«Заботливо оставили тебя без штанов, – напомнил внутренний голос. – Или это сделано в воспитательных целях?»
«И многие другие общины – все эти просветительские и благотворительные киновиаты, девидеры, курии, ордена, суфиаты – во взаимоотношениях с миром предпочитают метод заботы и воспитания. По крайней мере, у меня такое впечатление».
«Однако ты и сам не отрицаешь, что плохо разбираешься в разновидностях религиозно-философских течений школы Ампары».
«В разновидностях – да, но это все-таки нечто иное».
«Хотя бы из любопытства ты попытался бы вникнуть в суть главных идей этой школы. Хотя бы касательно сопряжении Времен и Пространств».
«Даже к научно-канонической теории Пространств я отношусь… ну, скажем, без трепета. А необузданность фантазий школы Ампары способна лишь позабавить дальнодея, и только. Их фантазии хотя и наукообразны по форме, все же мистические по сути».
«Может, это не мистика и не фантазии вовсе, а… предчувствия будущих великих открытий? Догадывались ведь древние греки об атомной структуре вещества! Что же невозможного в том, что школа Ампары предвосхитила кое-какие открытия касательно эволюционных форм нашей части Вселенной?»
«В диспуте с собственным внутренним голосом я уже слышу интонации Ледогорова! Конечно, опережающие свое время догадки и поразительные предчувствия – все это очень мило. Но никто из философов школы Ампары до сих пор не удосужился объяснить мне коротко, внятно и точно, что такое Ампара».
«Скрывают?»
«Не думаю».
«Тогда, может быть, каждый из них понимает это по-своему?»
«Допускаю. Тем более что в каждой общине учрежден институт парампары. Именно по цепочке духовной преемственности парампар и передаются из поколения в поколение особенности очень своеобразного менталитета общины».
«Вот! Все это – сложный сплав нетрадиционной логики, озарения и скрытого от посторонних глаз трепетного предчувствия».
«Синтез нетрадиционной логики и трансцендентной интуиции, – пошутил Кир-Кор. – За пределами здравого смысла. Вот и попробуй тут разберись!»
«Да, пробовал ты не слишком настойчиво…»
«Недосуг мне было затевать с эвархами продолжительные умные беседы на эту тему. Моложе был, непоседливее, что ли…»
«Легкомысленнее», – подсказал внутренний голос.
«Возможно. Но и теперь мой мозг не готов подступиться к идее о „направленных вариантах инвариантности Ампары“, честное слово!»
«Фраза, вырванная из контекста чуждого тебе менталитета, это еще не идея».
«А что такое „солитон инвариантности Ампары в пространственно-временных фракталах?“ А „Локон Ампары в агрегации завитков возвратного времени“? Тоже фразы, вырванные из контекста?»
«Может быть, понятие „Ампара“ – это своеобразная эволюция понятия „Демиург“? Или понятия „Промысел Божий“?»
«Уж скорее – концепт понятия „Воля Вселенной“. Впрочем, это мой домысел. Гипотеза, если угодно. На самом же деле я не знаю, что такое Ампара».
«Узнаешь. Теперь, когда ты увидел, какие страсти здесь возбудил открытый тобой Планар, тебе непременно захочется разузнать, кто или что их подогревает».
– Да, любопытно, – пробормотал Кир-Кор. Подумал чуть ли не с раскаянием: «Надо же было именно мне открыть проклятый Планар!»
«Кстати, – добавил внутренний голос, – Олу Фад погиб именно после того, как открыл не менее странный космофизизический объект…»
«Олу Фад был опытный дальнодей – за свою жизнь много чего наоткрывал».
«Не увиливай, ведь не поможет, – упорствовал внутренний голос. – Объект, открытый Олу Фадом во время своего последнего тревера, был Зердем – вакуумное зеркало».
«Зердем – Зеркало Демиурга. Во всяком случае, Олу Фад сам так его величал. Что ж… право первооткрывателя, подогретое всплеском эмоций».
«Тебе не кажется, что Зердем и Планар, при всей их внешней непохожести, имеют нечто общее?»
«Совершенно разные объекты. Другое дело, что нам пока неизвестно, как и зачем мать-Природа соорудила их в нашем мире… Да мало ли диковинок мы уже повидали в Галактике!..»
«Однако если два разных объекта имеют некую весьма специфическую общую особенность…»
«Стоп! Птицы и облака имеют специфическую общую особенность – умение держаться в воздухе. Ставить между ними знак тождества на таком основании я, извини меня, воздержусь».
«А параллель все же просматривается…»
«Планар – вещественное твердое тело, которое можно пощупать. А Зердем… у него и внешности нет. Там, среди звезд, это нечто неосязаемое даже для глаз. Олу Фад пролетел на суте сквозь него, как сквозь пустое пространство. Без каких бы то ни было физических ощущений…»
«…Но пролетев, сразу увидел, что летит теперь в обратном направлении – прямо противоположным курсом!»
«Да… бедняга подумал было, что сходит с ума», – припомнил Кир-Кор.
«Экспериментируя, он в конце концов понял, что Зеркало Демиурга „работает“ лишь одной стороной – лицевой. С другой стороны нет ничего. То есть – обычный межзвездный вакуум. Фигурально выражаясь, Олу Фад обнаружил вакуумную медаль без оборотной стороны!»
«Ну что ж, наши топологи это как-то себе представляют. В их понимании Зердем – просто вакуумный монотоп ненормально большого размера».
«Просто?»
«Специалисты разберутся. Рано или поздно – разберутся».
«Видно, философы-полумистики известного ордена разобрались в этом раньше специалистов».
«По чему это видно?»
«По факту убийства Олу Фада. По факту покушения на твою жизнь».
«Настоящий философ не убивает и не покушается».
«На этой планете под маской философов иногда скрываются респектабельные мерзавцы».
«Истина старая, как сама планета, – подумал Кир-Кор. – Но вернемся к проблемам космической топологии. Итак, забрезжило подозрение, что Зердем и Планар – две стадии одного и того же процесса?»
«По крайней мере, это не исключено».
«На каком основании?»
«Олу Фад не нашел обратной стороны Зердема. А год спустя ты открываешь односторонний Планар».
«Выходит, если я не сумел увидать „обратной стороны Планара…“»
«И Сибур не сумел», – напомнил внутренний голос.
«Хорошо, Сибур не сумел, я не сумел и кто-то еще не сумеет. Может ли это служить доказательством того, что обратной стороны у Планара действительно не существует?»
«Аргументом – да».
«Аргумент не кажется мне достаточно сильным».
«Почему?»
«Потому что Планар – твердое планетарное тело, у него есть дневная, освещенная солнцем сторона. Значит, должна быть ночная».
«Должна быть – тоже не ахти какой аргумент».
«По возвращении я постараюсь разгадать топологический ребус. Если, конечно, Сибур не сделает этого раньше. Он парень настойчивый, честолюбивый, просто так не отступится».
«Будущее покажет».
«Между прочим, настоящее показывает мне в окнах роскошного павильона великолепный камчатский ландшафт. Куда же меня, маракас, все-таки транспортируют?..»
«Куда-нибудь подальше от бурных диспутов Большой Экседры. В глубь полуострова, курсом на запад. Уж не к берегам ли Охотского моря?»
«Сомнительно. Слишком неторопливо летим. Чувствую, начинаем снижаться…»
Много разнообразных речных долин перевидал Кир-Кор на этой планете, но долины с такой почти идеальной симметрией еще не встречал. Долина была небольшая. Тесная, можно сказать, долинка, зажатая лесистыми сопками. Крутые склоны, сосны, лбы обнаженных скал. И водопад. Среди яркой зелени – изящная полоска жидкого хрусталя, ось долинной симметрии. (Левобережье было почти зеркальным отражением правобережья.) В высоком небе – перламутровые облака и синие окна. И серебристая «шляпа» предательски улетающего шверцкаргера с кристаллом-двенадцатигранником павильона в лапах захвата… «Плевать, – подумал Кир-Кор, потуже затягивая на бедрах кусок красной в белый горошек ткани. – Поймаю мамонта, сделаю себе меховые штаны и начну жизнь сначала».
Птичий щебет смешивался с шумом водопада. Пахло хвоей, грибами, студеной водой. Ласковый, как шелк, ветерок волнами приносил сюда еще тысячи полузабытых (за два года отсутствия) запахов, ароматов. «Прелестное утро, – думал Кир-Кор, наслаждаясь зеленым и перламутрово-синим покоем. – Будто и не было ночью обложного дождя…»
«Будто и не было ночью кошмаров над океаном», – дополнил внутренний голос.
«Не надо про океаны. Хочу походить босиком по траве, поглазеть на зеленые мирные сопки».
«Выбрал время и место!»
Кир-Кор оглядел островок, на котором стоял, – единственное в долине искусственное сооружение. Омываемый двумя рукавами белого от пены потока, высокий, круглый и плоский, как барабан, островок облицован травертином – местным туфом приятного кремово-«теплого» цвета. Кое-где гладкая травертиновая поверхность была устлана прямоугольными циновками из рисовой соломы. Ни узоров на циновках, ни орнаментов. Лишь на одной из них, квадратной, контрастно выделялся темно-фиолетовый круг, обведенный лиловой окружностью. Круг с окружностью делали островок похожим на мишень для воздушных стрелков.
«Или космических», – подсказал внутренний голос.
«Если есть на Камчатке Мишенная сопка, – подумал Кир-Кор, – то почему бы не быть и Мишенному острову?»
Квадратная циновка с круглым рисунком привлекала внимание и, видимо, на что-то намекала…
«Утром встретимся на кругах своих!» – вдруг вспомнил Кир-Кор. Демонстративно поцеловал болтающееся на шее колечко Марсаны и ступил босыми ногами в фиолетовый круг.
Интим с природой на этом закончился.
Периферийная часть островка обросла по краям частоколом выдавливаемых снизу столбов цвета молодого чистого льда. Подросшие столбы распахивались, подобно бридам, огромными веерами, точнее, опахалами из льдисто-прозрачных перистых пластин – с наклоном от периферии к центру. Пластины, как лепестки морозных узоров, быстро удлинялись до стыковки друг с другом, и меньше чем за полминуты мобильная скорлупа стеклянистого купола с мелодичным звоном сомкнулась высоко над головой, решительно отсекая шум водопада, щебет птиц, запахи грибов и хвои, а заодно – и все иные аромато-звуко-тактильные прелести этой долины (пейзаж за прозрачными стенками сразу утратил сочность окраса и сделался до невозможности рафинированным).
Не оборачиваясь, Кир-Кор вслушивался в то, что происходило в тылу, – там складывалась звуковая картина другого рода: с тихим рокотом открылись два люка, шаркнули сползшие с крышек циновки, зажурчали эскалаторы… Ощутив сзади группу людей, Кир-Кор прикрылся «шубой» пси-непроницаемой зашиты. Люди прибывали и прибывали, группа росла. Похоже, они выстраивались за его спиной полукругом.
Хор голосов:
– Грагал, прими наше присутствие в твоей жизни!
Он окинул взглядом полукружье шеренги:
– Примите мое присутствие в вашей жизни, эвархи.
Девятнадцать босоногих мужчин ответили приветственными жестами.
2. ДЖУТОВЫЕ МЕШКИ В СИММЕТРИЧНОЙ ДОЛИНЕ
Все девятнадцать были очень разные внешне: молодые, пожилые, среднего возраста, коротко стриженые и длинноволосые, блондины, брюнеты, шатены, с растительностью на лице и без, цвет кожи от молочно-розового до шафранного, шоколадного и даже черного, рослые, длинноголовые, круглоголовые, приземистые, волоокие, узкоглазые, разноглазые… а один – итого страннее – совершенно золотоглазый. Словом – шеренга антропного разнообразия. Однако две общие для босоногой братии особенности роднили их, как близнецов. Это, во-первых, сама босоногость. И надетые на всех без исключения джутовые мешки, во-вторых. Обыкновенные грубые мешки с тремя дырами – для рук и головы. У одного из мешконосцев – могучего с виду красавца – правая рука была закована в латы и походила на клешню серебристого краба. Живое воплощение героя Пунических войн. Или – Крестовых походов. У остальных восемнадцати – никаких дополнительных аксессуаров. Только мешки… «Ритуальная униформа ЭЗБУ! – понял Кир-Кор. – То есть с абсолютной очевидностью из этого следует, что мне оказана небывалая честь присутствовать на закрытом для непосвященных собрании эвархов-философов под названием Экседра Зыбкой Безупречности Ума!..»
«Для тебя у них, видать, мешка не хватило», – прокомментировал внутренний голос.
Кир-Кор внутренне содрогнулся: «И без того я выгляжу здесь достаточно карикатурно».
«Ты выглядишь как молодой мухомор среди достигших товарной кондиции шампиньонов».
«Что ж… у каждой эзбушки свои погремушки».
Агафон стоял четвертым справа. Кир-Кор едва удержался от вполне невинного желания поприветствовать его кивком, улыбкой. Даже в грубом мешке этот рослый по сравнению со многими своими коллегами человек с аккуратной русой бородкой прямо-таки излучал флюиды благородства и редкостной среди землян благонамеренности. Внутренней, глубоко заложенной и, может быть, выстраданной благонамеренности, происходящей от искреннего аскетизма, врожденной совестливости и недюжинного ума. Внешне экзарх за последние два года нисколько не изменился. Разве что чуточку, кажется, похудел…
– Известно ли тебе, грагал, кого ты видишь перед собой? – спросил Ледогоров.
– Да. Здесь, как я полагаю, главы общин философской школы Ампары. Некоторых из вас, эвархи, я знаю лично, многих знаю в лицо.
– Перед тобой – нуклеус Большой Экседры, состоящий из блюстителей равновесия между изысками Ума и укорами Совести, – пояснил Ледогоров. Спросил: – Как ты относишься к нам?
– С уважением и интересом.
– Мы собрали здесь вторую Экседру Зыбкой Безупречности Ума, чтобы исполнить закон, предписанный Марсианской Конвенцией Двух. В смирении стоим перед тобой, но твердо говорим: нарушение статей МАКОДа есть шествие зла и непременно влечет за собой нелицеприятное обсуждение ответственности тех, кто эти статьи нарушает.
– С пониманием и раскаянием приму на себя всю тяжесть ответственности перед людьми и законом.
– Задавайте вопросы, эвархи, – призвал Ледогоров. – Любые… какие велит задать ваша Совесть.
Шагом вперед выдвинулся из шеренги мешконосцев европеоид с сапфировыми глазами. Кир-Кор с удовольствием посмотрел на него. Белая грива пышных волос, белая длинная борода. Ни дать ни взять – персонаж из русского фольклора. «Дед Мороз, Дед Мороз, он подарки нам принес!» Дырявую тару из-под подарков ему, увы, пришлось натянуть на себя.
– Ариарх старейшин общины Ревнителей Животворящего Креста Михаил Перевозов, – представился фольклорный персонаж. – Здравствуйте все! – Он несколько раз поклонился в разные стороны. – Хочу спросить перед лицом уважаемого собрания: не голоден ли ты, грагал? Не мучит ли тебя жажда?
– Нет, эвархи, я сыт и жажды не испытываю.
Шаг вперед сделал пожилой негроид. Пошлепал большими сизыми губами, чиркнул ладонью над теменем, словно измерил собственный рост, представился:
– Унди-наба буркината гриотов Ялгадо Хабре.
«Как пить дать, спросит, здоров ли я», – подумал Кир-Кор.
– Здоров ли ты, грагал? – спросил унди-наба.
– Вполне. Благодарю уважаемое собрание за трогательную… озабоченность.
Следующие вопросы задавал безбородый европеоид с проницательным взглядом серо-голубых глаз.
– Региарх курии фармакопеев Олег Владимирский-Люпусов, – представился он и встряхнул шелковистой волной зачесанных назад каштановых волос. Участливо осведомился: – Скажи нам, грагал… не испытываешь ли ты каких-либо физических или физиологических неудобств? Не вызывает ли что-либо здесь твоего напряженного неудовольствия?
– Моя одежда… Точнее говоря – ее отсутствие. Но ритуал есть ритуал, и я подчиняюсь его условностям, как им подчиняетесь вы.
– Созипатор киновиата Поощрителей созревания духа Элибар Маципулос, – представился загорелый мужчина с серебром в волосах и внешностью староиспанского аристократа. – Эвархи, поскольку беседа принимает явно соматический уклон, предлагаю внести в нее коррективы, долженствующие обратить наши взоры к зениту… Скажи нам, какое место в жизни твоей занимает то, что мир людей именует духовностью?
– Смею думать, изрядное, – ответил Кир-Кор.
Элибар Маципулос поощрительно улыбнулся:
– И… нечего больше добавить?
Кир-Кор обвел взглядом замершую шеренгу ареопага:
– Надо ли мне отнимать у вас время ретроспекциями о Махавире, Декарте, Платоне?
– Нет, не надо, – возразил созипатор. – Нам довольно будет узнать, как ты сам определяешь духовность. Что она для тебя?
– По-моему, это потребность поиска истины и стремление безвозмездно делать добро.
– Познание и альтруизм, – заключил Элибар Маципулос, кивая. – А что есть для тебя нравственность?
– Понимание того, что никогда не нужно мешать кому-либо в поиске истины и творении добра.
– Не мешать… А как насчет того, чтобы помочь?..
– Помочь – да, разумеется. Но хотя бы не мешать. Не совать под нос индивида свой указующий перст.
– Поиски истины в философской системе Ампары вызывают в тебе оптимизм? – полюбопытствовал созипатор.
– Сочувствие. Кстати, я разделяю ваши надежды на то, что наступит когда-нибудь время прямого влияния духовного Абсолюта на земную и вообще человеческую жизнь. Дай-то, как говорится, Бог! Однако я не сторонник полумистического «иносказания иноимен». Хочется ясности.
– А в чем, собственно, затруднения?
– Их много. В частности, мне трудно солидаризироваться с утверждением философов вашей школы о том, что точка соприкосновения современного мира людей и грядущего мира Ампары сиюминутно близка.
– То есть нет у тебя ощущения перемен?
– Увы. Мы, дальнодеи, неплохо знаем инфраструктуру Солнечного Рукава Галактики, и вот что я вам скажу… если, конечно, вы хотите знать мое мнение. По-моему, Галактика совершенно естественно эволюционирует в своем сугубо материальном космофизическом облике. Во всяком случае, в ее глубинах мы пока не встречали «особых» точек и «подозрительных» аномалий, которые могли бы представлять интерес для вашей философской школы в качестве космических тестов на близость Ампары или хотя бы на вероятие сближения с нею.
– И даже Зердем не кажется тебе «подозрительной» аномалией?
– Зердем… Ну что Зердем?.. Зердем действительно впечатляюще аномален, но ведь ничто в нем пока не указывает на то, что это круглое вакуумно-полевое образование уже вправе именоваться артефактом Ампары. Мало ли странных космофизических объектов в Галактике!
– Вижу, с теорией Ампартефакта ты в какой-то мере знаком… Недавно открытый тобой Планар, очевидно, тоже не вписывается в круг вещных знаков Ампары?
– Думаю, нет.
– Благодарю вас, коллеги, за долготерпение. Иных вопросов к грагалу у меня не имеется.
Элибар Маципулос вернулся в полукружье философов, уступая «кафедру» своему соседу – коренастому, ладно скроенному европеоиду средних лет. Бледное лицо, обросшее дремучей окладистой бородой, взгляд исподлобья и нависающие над бровями темные волосы придавали этому человеку вид романтический и мрачноватый, а ритуальное рубище только усугубляло артистически разбойный вид Алехандро Эроховерро. Кир-Кор сразу узнал его. Да и как не узнать лучшего и вернейшего на этой планете друга грагалов – коммуникатора группы эксальтадос «Зелегра» (есть и такая в абрисе философской школы Ампары).
– Салюд, компаньерос! – сверкнув глазами, поприветствовал Алехандро коллег. Адресовал энергичный взмах рукой персонально Кир-Кору: – Салюд, камарад!
– Салюд, амиго! – с нескрываемой теплотой откликнулся Кир-Кор на приветствие несгибаемого коммуникатора, известного в среде грагалов под прозвищем Борода и Барба Сибросса.
– Я внимательно выслушал все адресованные гостю нашей экседры вопросы и с трепетным благоговением осознал, насколько они актуальны, – заговорил бородач. – Что ж… в продолжение темы, которую лично я не могу воспринимать иначе как тест на вменяемость стоящего перед нами грагала, нахожу уместным подкинуть в общий костер и свое вопросительное полено…
В шеренге эвархов возник глухой ропот. Алехандро набычился. Левой рукой этот профессиональный возмутитель спокойствия с треском надорвал тесный для его обросшего волосами горла ворот джутового рубища, правую поднял над головой:
– Одну минуту, философы! Я вовсе не задавался целью куражиться над традициями наших экседр. Но когда в моем присутствии, а значит, и при моем, так сказать, соучастии грагала донимают вопросами типа «не хочется ли тебе ням-ням, пи-пи?» и «не растерял ли ты там, среди звезд, свою нравственность?» – у меня возникает желание предложить грагалу еще один актуальный вопрос. Будь любезен, амиго, расскажи нам, какие ответные чувства вызывает у тебя наше странное вопрошательство?
Ропот усилился. Кто-то сказал, как плюнул: «Нек плюс ультра!»[3]3
Латинская идиома, близкая по смыслу выражениям: «Беспредел!» или «Это уж слишком!»
[Закрыть] Послышались голоса, призывающие Алехандро немедленно объясниться. Прозвучало слово «фундатор». Ледогоров стоял не меняя позы, молчал. Потом вдруг сказал:
– Линейная логика – на стороне коммуникатора. Правда, это еще не значит, что истина там же… Сдается мне, грагал сейчас сам поможет нам окончательно определиться.
Машинально Кир-Кор попытался сунуть руки в карманы. Руки – маракас! – скользнули вдоль голых бедер. Наверное, потому и придуман бескарманный вариант униформы участника философских бесед, чтобы в затруднительные моменты не отвлекаться.
Момент был именно таков. У Барбы Сиброссы некстати возникло желание побольнее лягнуть закостенелый в традициях ритуал, и теперь Кир-Кор плохо себе представлял, как, не роняя ни своего, ни чужого достоинства, выйти из созданного коммуникатором щекотливого положения. С одной стороны, от решения, которое примут эвархи здесь, на экседре, будет зависеть судьба желанного отпуска. С другой – не хочется дискредитировать деятелей из группы «Зелегра» – единственного на этой планете общественного объединения, которое самоотверженно ведет борьбу за полную легализацию грагалов на Земле (отсюда и аббревиатурный их лозунг «Зе-Ле-Гра!»).
– Уважаемые эвархи, – осторожно начал Кир-Кор. – Излишняя пристрастность вопрошающих, видимо, неизбежна при слабом знакомстве друг с другом. – Он виновато улыбнулся, переступил с ноги на ногу. Продолжил: – Но особой беды здесь, наверное, нет. Отмеченные Алехандро Эроховерро излишества лично я готов компенсировать искренними ответами на любой ваш вопрос. Я не боюсь откровенности. Во-первых, нечего мне от вас скрывать… если, конечно, мы не будем затрагивать секретов и тайн третьих лиц. Во-вторых, я обладаю достаточным запасом мужества, чтобы встретить с открытым забралом даже нелестное мнение обо мне, коль скоро оно таковым вдруг окажется. Благодарю за внимание.
– Мужской разговор, – одобрил понятливый Барба Сибросса. – Я вынужден снять свои претензии к участникам экседры и признать зыбкую безупречность диспута близкой к желанному идеалу. Зе-Ле-Гра! – завершил Алехандро Эроховерро свое выступление обычным для эксальтадос финальным возгласом и вскинул кверху прямую ладонь крылом открытого семафора.
Минуту босоногие участники экседры молча переваривали извинительный реверанс коммуникатора, больше похожий на очередной выпад.
– Коллеги, – прервал паузу Ледогоров, – я чувствую, многие из вас набрались наконец решимости объясниться с грагалом начистоту. Наверняка есть вопросы к нашему гостю у экзарха Приземелья Максимилиана Экспромтова.
Кир-Кор встретил настороженный взгляд главы Лунного экзархата, двое суток назад вручившего ему с улыбкой визу отпускника. Двое суток спустя лунный экзарх уже почему-то не улыбался.
Казначей Приземелья (бытующее среди грагалов негласное прозвище Максимилиана) огладил ладонью и без того аккуратно уложенные пряди светло-русых волос, изящным движением пальцев коснулся подстриженных и подбритых усов, негромко сказал:
– Фундатор… э-э… угадал. Я действительно… э-э… намерен адресовать грагалу упрек.
«Значит, все же фундатор», – отметил Кир-Кор. Глянув на Ледогорова, вспомнил, как плакал на борту пиратского шверцфайтера Лирий Голубь. До сих пор непонятно, что заставило интротома лить горючие слезы…
Кир-Кор почти не вслушивался в тихо журчащую плавную речь Казначея – смысл упрека был ясен ему с полуслова: грагал-де обязан был поделиться с лунным экзархом информацией об экзотических особенностях Планара, но почему-то не поделился. Он знал, что такой упрек будет, и к тому моменту, когда монолог Максимилиана иссяк, обдумывать форму ответа уже не было необходимости.
– Уважаемые эвархи, – заговорил Кир-Кор. – На проблемах объекта, который вам известен под названием Планар, я не стал заострять внимание лунного экзарха по тактическим соображениям. Мне не хотелось, чтобы половина моего отпуска ушла на обсуждение топологических свойств Планара. Не для того я совершил тревер в Солнечную систему…
– То есть особенности топологии Планара ты, грагал, намерен был утаить? – спросил худощавый европеоид с благообразным и отчего-то скорбным лицом. Представился: – Ландарх курии Отчего милосердия Борислев Божчковски.
– Простите, – вмешался Олег Владимирский-Люпусов, – так ставить вопрос некорректно. В конце концов, Планар и главная его особенность не составляют секрета для общественности Дигеи. А в последние дни – не секрет и для общественности Земли. Полагаю, Борислеву Божчковски следовало бы изменить форму вопроса.
– Региарх прав, – согласился ландарх. – В сущности, меня интересует одно: почему грагалу было важно избежать обсуждения особенностей топологии Планара? – Ландарх сделал нажим на предпоследнем слове.
– Само по себе для меня это было не важно, – возразил Кир-Кор. – Мне было важно сэкономить время. Обсуждение довольно специфической проблемы с участием приглашенных специалистов, на Луне, в условиях экзархата… Сами понимаете!..
– Тебе есть чем оправдать свою торопливость? – спросил ландарх, и на лице его отразилось сочувствие.
– Я очень спешил встретиться с одним человеком… С женщиной.
– Любовь?..
– Да.
– Поэтому ты изменил транзитный маршрут?
– Я опасался, что иначе мне не удастся встретиться с ней вообще.
– Серьезный довод, – признал Борислев Божчковски. – Что ж, изменение транзитного маршрута – полбеды. Гораздо хуже другое – факт умолчания… Это противоречит МАКОДу. Противоречит закону, который мы все обязаны соблюдать. Экзарх Приземелья здесь, по-моему, прав.
Кир-Кор принял упрек ландарха без возражений.
– Простите, – снова вмешался Олег Владимирский-Люпусов. – Я чего-то, видимо, недопонимаю… В чем заключается факт умолчания?
– Очень хороший вопрос, региарх! – подхватил Алехандро Эроховерро. – Скажи нам, амиго, какого числа ты возник на Луне?
Кир-Кор назвал точную дату. Барба Сибросса посмеялся в густую бороду, но комментировать причину своего веселья не стал.
– За двое суток до этого я уже знал о Планаре, – сообщил региарх.
– За двое суток до этого о Планаре знали мы все, – подытожил коммуникатор.
Олег Владимирский-Люпусов изобразил на лице удивление:
– Выходит, знали мы все, кроме – теперь это очевидно – эвархов Лунного экзархата!
– Претензии по факту умолчания следует прежде всего предъявить средствам массовой информации Приземелья, – подыграл ему Алехандро Эроховерро.
Настороженно глядя на Ледогорова, экзарх Приземелья делал вид, будто не слышит дотошных коллег.
– Мне кажется, отказ грагала вступать в состязание с нашими средствами массовой информации – не столько вина его, сколько достоинство, – ответил на реплику коммуникатора региарх.
– Давайте не будем здесь возводить баррикады, – призвал Борислев Божчковски. – Грагал должен был поделиться с Максимилианом своими впечатлениями об экзотических особенностях Планара. Обязан был.
