Текст книги "Пржевальский"

Автор книги: Сергей Хмельницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

ПУТЬ К ВЕРХОВЬЯМ ЖЕЛТОЙ РЕКИ

Пржевальский шел вдоль южного берега Куку-нора.

Во время первого путешествия Николай Михайлович положил на карту западный и северный берега Синего озера. Теперь он сделал съемку южного берега.

У китайского сторожевого поста Шала-хото Николай Михайлович оставил экспедиционный отряд под командой Эклона, а сам с Роборовским, переводчиком Юсуповым и тремя казаками отправился в Синин – на свидание с тамошним губернатором, которому был подчинен район верховий Хуанхэ. Русских сопровождал высланный им навстречу сининским амбанем почетный караул с желтыми знаменами.

«Благодаря, конечно, хлопотам нашего посольства в Пекине, – пишет Пржевальский, – власти оказывали нам наружно полный почет, хотя в то же время исподтишка всячески старались затормозить наш путь».

Замечательные исследования и открытия Пржевальского совершались в беспрестанной борьбе с реакционными богдоханскими властями.

На другой день после прибытия знаменитого русского путешественника в Синин произошла встреча его с местным губернатором – генералом Лином.

Генерал устроил Пржевальскому парадный, хотя и холодный прием.

Николай Михайлович поехал верхом в сопровождении Роборовского, переводчика и казаков. На улицах их окружила огромная толпа народа. В воротах «ямына» (правительственного учреждения) выстроились войска со знаменами. Спешившись, Пржевальский и его спутники вошли во двор и здесь встретились с генералом. Губернатор вежливо, но холодно раскланялся с ними и пригласил в фанзу.

Справившись, как полагается, здоров ли путешественник и благополучно ли он совершил свой путь, генерал Лин тотчас же спросил:

– Куда вы намерены идти дальше?

– Нынешней весною, – ответил Пржевальский, – мы пойдем на верховья Желтой реки и пробудем там месяца три или четыре, смотря по тому, как много найдется там научной работы.

– Не пущу туда, – решительно заявил генерал. Пока переводчик передавал этот ответ, губернатор пристально смотрел на Пржевальского, стараясь заметить, какое впечатление произведет на него столь решительный тон. Пржевальский улыбнулся и велел переводчику ответить, что, имея правительственный паспорт, он пойдет на Желтую реку и без позволения губернатора.

Тогда генерал Лин прибегнул к обычному приему богдоханских властей – к запугиванию.

– Знаете ли, – сказал Лин, – на верхней Хуанхэ живут разбойники-тангуты. Мне хорошо известно, что они собираются всех вас перебить. Я сам никак не могу с ними справиться, несмотря на то, что у меня много солдат.

Генерал прибавил, что дать путешественникам проводника он решительно отказывается.

Но Пржевальский опять повторил, что ему необходимо идти на верховья Хуанхэ, и он пойдет туда даже без проводника, как то не раз делал.

Видя, что Пржевальского не запугать, губернатор начал торговаться относительно срока пребывания русской экспедиции на верховьях Желтой реки: генерал предлагал всего пять-шесть дней, Пржевальский же назначил трехмесячный срок и не уступал.

В таком духе разговор продолжался около часа. «Изобретательный» (по выражению Пржевальского) генерал прибегал ко все новым уверткам, но ничего не добился. Наконец аудиенция кончилась, и путешественники поехали обратно в отведенную для них фанзу…

Из старых китайских источников и по сведениям, которые удалось добыть расспросами, Пржевальский знал, что истоки Желтой реки лежат на Тибетском нагорье, а дальше река течет в громадных крутых горах, стоящих несколькими грядами между Тибетским нагорьем на юге, озером Куку-нор на северо-востоке и равнинами Цайдама на севере.

Как же идти к истокам Хуанхэ? На юго-запад от Куку-нора? На юг из Цайдама?

Пока сам Пржевальский, первым из европейцев, не достиг колыбели Желтой реки, никто не мог ответить на этот вопрос: и от Куку-нора, и из Цайдама предстояло пробираться через дикие, неисследованные места.

Естественно, что Пржевальский, находясь вблизи Куку-нора, выбрал самый короткий путь – напрямик через хребты Балекун, Сянсибей, Угуту, Амне-мачин. Естественно было и решение Пржевальского заменить на этот раз верблюдов мулами: весною в горах верблюды погибли бы от сырости и от ядовитой травы «хоро-убусу». Мулы же и сырость переносят лучше и умеют выбирать пригодную для корма траву.

Купив в Синине четырнадцать мулов, Николай Михайлович с Роборовским, Юсуповым и тремя казаками вернулся к своему отряду.

Во второй половине марта путешественники выступили к верховьям Хуанхэ. Вскоре, с южного склона гор Балекун, они увидели Желтую реку, широкой лентой извивающуюся в темной кайме кустарников, между высокой стеной обрывов на восточном берегу и горами желтого сыпучего песка – на западном.

Из всего верблюжьего каравана, ходившего в Тибет, выжило только семь верблюдов. Оставив их пастись здесь, в кустарниках и на травянистых площадках Балекун-гоми, 30 марта путешественники двинулись дальше.

Сначала путь лежал вдоль самого берега Хуанхэ. Из песчаных наносов, круто спускающихся к реке, тут с шумом били быстрые ключи. На ключевых болотах, поросших тростником, уже кричали черношейные журавли, распускались листья на кустарниках облепихи, в ее зарослях по утрам трещали голубые сороки. Днем термометр поднимался до + 25°C.

Вскоре отвесные береговые обрывы и горы сыпучего песка преградили путь каравану. Путешественники поднялись из долины реки на волнистое степное нагорье. Зелени здесь еще не было. На восходе солнца термометр показал 17° мороза.

«Идешь по луговому плато, совершенно гладкому, как вдруг под самыми ногами раскрывается страшная пропасть», – так описывал Пржевальский в письме к Кояндеру свой путь по нагорью у верховий Желтой реки. – «Вы можете себе представить, каково вьючным мулам взбираться или спускаться по тропинке, имеющей, на 3–4 версты протяжения, полторы тысячи футов (около 500 метров) падения; притом с глиняных боковых стен постоянно грозят обвалы. Помучились мы, в особенности наши животные, немало».

Начался подъем в горы Сянсибей. С одной из вершин, куда взобрался Пржевальский, охотясь дорогою на улларов, открылась обширная панорама. Справа, на западе, белели снежные вершины гор Угуту. Слева, на востоке, расстилалась степная равнина, по которой черной траншеей вилась глубокая долина Желтой реки. Впереди, на юге, вставала новая стена высоких гор.

В горах Сянсибей путешественники встретили кочующих здесь кара-тангутов. Сининские власти уже позаботились о том, чтобы восстановить кочевников против русских.

«Лишь только мы вошли в их пределы, – писал Пржевальский Кояндеру, – как тотчас явился какой-то всадник, который издали закричал нам, что мы на-днях будем перебиты, и ускакал. Пришлось опять, как зимою в Тибете, перейти на военное положение: ночью караул, спим с оружием под изголовьем, на охоту ходим с револьверами, пасем скот не далее меры винтовочного выстрела от своего стойбища».

Однако вскоре местные жители, как рассказывает Пржевальский, «переменили свои враждебные отношения на более мирные, приезжали даже к нам, продавали масло и баранов», а впоследствии «сознавались, что были страшно напуганы слухами, пущенными про нас из Синина, и хотели даже все укочевать из тех местностей, которые мы проходили».

В этой горной стране, прилегающей к верховьям Хуанхэ, Пржевальский собрал богатые коллекции растений. Среди них оказались новые виды: «тополь Пржевальского», «поползень Эклона», новые разновидности жимолости, чагерана, вики, касатика.

Выйдя из речных ущелий, караван двинулся по степному нагорью. Здесь уже пробилась трава, паслись табуны куланов, слышалось пение полевых жаворонков.

Подошли к незаметному издали обрыву реки Чур-мын – одного из притоков Хуанхэ. Под самыми ногами путешественников внезапно раскрылась глубокая пропасть. На дне ее лежал совершенно другой мир.

Третье путешествие в Центральной Азии в 1879–1880 гг.

Наверху, вокруг путешественников, расстилалась безводная степь, покрытая низкой травой. Внизу шумела река, зеленел густой лес.

С высоты обрыва путешественники снова увидели Желтую реку. Далеко впереди, на юге, она прорывала высокие горы, которые вставали здесь отвесной стеной, преграждая каравану дальнейший путь.

Для разведки Пржевальский послал разъезд казаков вверх по Хуанхэ. Казаки вернулись на четвертые сутки и привезли нерадостную весть – пройти дальше с караваном невозможно: всюду глубокие ущелья, громадные бесплодные горы, бескормица.

Сам Пржевальский поискал прохода в другом месте, но тоже не нашел.

Оставалось искать путь на другом берегу Хуанхэ.

Весь караван перекочевал к устью Чурмына. Здесь путешественники провели четверо суток в тщетных поисках переправы через Желтую реку. Брода нигде не оказалось. А для того чтобы выстроить плот, нехватало материалов, да и слишком опасно переправляться на плоте с багажом и мулами через быструю реку, изобилующую подводными камнями.

«Со всех сторон явились препятствия неодолимые», – пишет Пржевальский. – «Так пришлось с горестью отказаться от заманчивого выполнения намеченной цели».

Неудачная попытка пробраться к истокам Желтой реки от Куку-нора привела Пржевальского к правильному выводу: «На те же истоки Хуанхэ без особенного труда можно сходить из Цайдама по Тибетскому плато».

Нo сейчас, не имея верблюдов, невозможно было осуществить этот план. Его осуществила через четыре года, в 1884 году, четвертая экспедиция Пржевальского.

А теперь Пржевальский решил идти назад к Куку-нору, в Нань-шань, Ала-шань.

НА РОДИНУ

Вновь посетил Пржевальский знакомые места – Чейбсен, Чортэнтан, вновь увидел спутников первого своего путешествия. Вместе с ними, семь с половиной лет назад, пробирался он через пески южного Ала-шаня и через горы Тэтунга. «Все здесь живо помнилось, несмотря на то, что минуло более семи лет после нашего пребывания в этих местах. Нашлись старые знакомые. Все эти люди с непритворным радушием, даже большой радостью, встречали теперь нас».

Вновь побывал Пржевальский в Дынюаньине. Старый алашанский князь умер в 1877 году. Его сыновья «на этот раз нашего пребывания», рассказывает Пржевальский, «произвели на меня неприятное, отталкивающее впечатление. Прежде, восемь лет назад, они были еще юношами. Теперь же, получив в свои руки власть, эти юноши преобразились в самодуров-деспотов». «Жизнь ведут праздную… Общая забота алашанских князей заключается в том, чтобы, правдою и неправдою, возможно больше вытянуть из своих подданных. Ради этого, помимо податей, в казну вана [64]64
  Ван– князь.


[Закрыть]поступают различные сборы как деньгами, так и скотом: нередко князья прямо отнимают у монголов хороших верблюдов и лошадей, возвращая взамен плохих животных. Притом ван открыл значительный для себя источник дохода, раздавая за деньги своим подданным мелкие чины. За малейшую вину эти новоиспеченные чиновники опять разжалываются; затем им вновь возвращается прежний чин, а ван получает новое приношение… С своими подчиненными князья обращаются грубо, деспотично».

Завершая третью свою экспедицию, Пржевальский из Ала-шаня двинулся на родину тем самым путем, который он открыл и снял на карту семью годами раньше, – вновь он прошел «срединою Гоби».

Пржевальский вез на родину драгоценные коллекции растений и животных. Среди них были новые роды и виды, которые с того времени стали называться именем великого путешественника и именами его помощников: «пржевальския тангутская», «тополь Пржевальского», «шиповник Пржевальского», «мытник Пржевальского», «зверобой Пржевальского», «горечавка Пржевальского», «бересклет Пржевальского», «бузульник Пржевальского», «василистник Пржевальского», «лук Пржевальского», «адиантум Роборовского», «недоспелка Роборовского», «лагохилус Роборовского», «монгольский лук», «многокорневой лук», «рябчик Пржевальского», «поползень Эклона», «сурок Роборовского», «ганьсуйский вьюрок» и много других.

Еще большую ценность представляли карты маршрутно-глазомерной съемки неведомых до того времени географических районов. «Всего в течение нынешней экспедиции, – пишет Пржевальский, – снято было мною 3850 верст (4100 км). Если приложить сюда 5300 верст, снятых при первом путешествии по Монголии и северному Тибету, 2320 верст моей же съемки на Лоб-норе и в Джунгарии, то в общем получится 11470 верст (12235 км), проложенных вновь на карту Азии».

Пржевальскому и его спутникам было чем гордиться, когда они, пройдя через великие пустыни, 19 октября 1880 года приближались к Урге. Девятнадцать месяцев трудов, лишений и опасностей остались позади. С последнего холма перед путешественниками открылась широкая долина Толы. Быстрая река струила свои светлые, еще незамерзшие воды. В глубине долины, на белом фоне недавно выпавшего снега, чернели войлочные юрты, глиняные фанзы, купола кумирен, зубчатые стены храма Майдари. Издалека был виден стоящий на возвышенном месте у берега красивый двухэтажный дом русского консульства.

«Попадали мы словно в иной мир. Нетерпение наше росло с каждым шагом; ежеминутно подгонялись усталые лошади и верблюды… Но вот мы, наконец, и в воротах знакомого дома, видим родные лица, слышим родную речь…»

ВСЕСВЕТНАЯ СЛАВА

29 октября путешественники уже были на родине. В Кяхте, Верном (Алма-Ате), в Семипалатинске, в Оренбурге (Чкалове) Пржевальского встречали овациями. «Чествования везде такие, каких я никогда не смел ожидать», – писал Николай Михайлович.

Приветственные телеграммы встречали или догоняли его в пути.

Из Иркутска телеграфировали: «Сибирский отдел Географического общества приветствует Вас с благополучным возвращением из многотрудного путешествия, гордясь тем, что ему первому выпадает удовольствие лично вас приветствовать и познакомиться с новыми вашими открытиями на пользу географической науки».

«Ваше возвращение в Россию, – телеграфировали из Хабаровска, из штаба войск Приморской области, – огласилось на празднике управления войск. Все присутствующие глубоко радуются вашему возвращению и твердо памятуют, что Приморская область послужила основанием всесветной славы нашего знаменитого путешественника».

Из Петербурга Пржевальского и его спутников приветствовало телеграммой Русское географическое общество.

7 января Николай Михайлович прибыл в Петербург. К приходу поезда на Николаевском (Московском) вокзале собрались члены Географического общества во главе с вице-президентом его Семеновым-Тян-Шанским [65]65
  Семенов-Тян-Шанский сменил на этом посту адмирала Литке в 1873 году.


[Закрыть], многие академики, ученые, литераторы, офицеры из Военно-ученого комитета. Пржевальского встретили громким «ура» и аплодисментами.

В зале, отведенном для торжественной встречи, Семенов от имени Географического общества поздравил путешественника с успехом. «Не только это Общество и корпорация русских ученых, – сказал Семенов, – но и все русское общество с напряженным вниманием следило за вашим шествием по среднеазиатским пустыням».

Отвечая на приветствие, Николай Михайлович сказал, что именно в сочувствии русских ученых к его деятельности и в сознании, что на родине следят за судьбой его экспедиции, он черпал энергию и решимость.

Для Пржевальского успех экспедиции был не только его личным успехом. Пржевальский постоянно и сам помнил и напоминал другим, что открытиями, которые удалось ему сделать, он обязан своим верным спутникам.

В книге о третьем путешествии он пишет:

«Если мне и выпала счастливая доля совершить удачно три путешествия в Центральной Азии, то успех этих путешествий – я обязан громко признать – обусловливался, в весьма высокой степени, смелостью, энергией и беззаветной преданностью делу моих спутников. Их не пугали ни страшные жары и бури пустыни, ни тысячеверстные переходы, ни громадные, уходящие за облака, горы Тибета, ни леденящие там холода, ни орды дикарей, готовые растерзать нас… Отчужденные на целые годы от своей родины, от всего близкого и дорогого, среди многоразличных невзгод и опасностей, являвшихся непрерывной чредой, – мои спутники свято исполняли свой долг, никогда не падали духом и вели себя, по истине, героями. Пусть же эти немногие строки будут хотя слабым указанием на заслуги, оказанные русскими людьми делу науки, как равно и ничтожным выражением той глубокой признательности, которую я навсегда сохраню о своих бывших сотоварищах».

В докладной записке, поданной им на другой же день после приезда в Петербург, Николай Михайлович просил наградить каждого из участников его экспедиции, как за боевые подвиги: «Ввиду опасностей, которым подвергались все мои спутники во время путешествия, смелости и мужества, оказанных ими при двухкратном отбитии нападения на нас диких тибетцев, решаюсь ходатайствовать о пожаловании им наград, назначаемых за подвиги отличия в военное время».

Через два дня, 10 января, все участники экспедиции, среди них и сам Пржевальский, были награждены военными орденами.

Заслуги великого путешественника с гордостью отметила на родине вся передовая наука. Пржевальский был избран почетным членом Русского географического общества, Петербургского общества естествоиспытателей, почетным доктором зоологии Московского университета.

Значение сделанных русским ученым замечательных открытий должны были признать и за границей. Географические общества разных стран избрали его своим почетным членом, а Британское географическое общество присудило ему золотую медаль. Тибетское путешествие Пржевальского, писало это Общество, превосходит труды всех путешественников в Азии со времен Марко Поло.

От чествований, званых обедов, посетителей, новых знакомств не было отбоя. Почта ежедневно приносила десятки писем: Пржевальского поздравляли, восхваляли, приглашали, просили прочитать лекцию, прислать портрет и автобиографические сведения для иллюстрированных изданий. Он отвечал: «Я имею так много неотлагательных работ, что заниматься жизнеописанием нет времени, да и желания». Его просили устроить на службу, похлопотать о пенсии или о повышении в чине. Появилось объявление о том, что в Петербургской городской думе решено повесить портрет знаменитого русского путешественника и что для этой цели ассигновано 1500 рублей. Пржевальский отказался от этой чести и просил употребить деньги на более полезные цели.

15 марта 1881 года в конференц-зале Академии наук открылась выставка зоологических коллекций, собранных Пржевальским. Выставка привлекла множество посетителей.

«Знаменитый путешественник, почетный член Академии Н. М. Пржевальский, – писал академик А. А. Штраух, – собрал во время своих путешествий по Центральной Азии богатейшие коллекции животных, которые пожертвованы им в Зоологический музей Академии.

Со времени основания музея никто еще не приносил ему такого ценного и единственного в своем роде подарка. Коллекции H. M. Пржевальского дают возможность познакомиться с фауной до сих пор неизвестных частей Центральной Азии, где до него не был ни один натуралист».

В продолжение двух лет после возвращения на родину Пржевальский работал над книгой о третьем своем путешествии. Книга «Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки» вышла в свет в 1883 году.

Каковы важнейшие научные результаты третьего путешествия, запечатленные в этой книге?

На карту положены 4100 километров пути по неисследованным ранее местностям. В Нань-шане и в Северном Тибете открыты неизвестные до того времени горные хребты. Впервые отмечены постоянные климатические явления, общие для всего центральноазиатского нагорья (Гоби и Тибета) – бури, имеющие направление с запада на восток. Объяснены причины этих явлений и их геологические последствия. В богатейших коллекциях, собранных экспедицией, – много видов растений и животных, ранее неизвестных. Ценные наблюдения сделаны над бытом и общественными отношениями неведомых европейцам народностей Центральной Азии.

В книге, с присущим Пржевальскому мастерством, нарисована широкая и цельная картина исследованных местностей – их ландшафта, растительного и животного мира, жизни обитателей. Пржевальский рассматривает все явления природы в их взаимной обусловленности, он умеет найти связь между природой местности и хозяйственным укладом ее населения, подметить зависимость нравов и обычаев народа от его политического строя и хозяйственного уклада. Метко характеризует в своей книге Пржевальский нравы и обычаи богдоханской администрации.

От одного путешествия Пржевальского к другому неуклонно увеличивался состав его экспедиционного отряда, возрастал размах научных исследований, вместе с тем увеличивались и препятствия, чинимые путешественнику богдоханскими властями. И в каждой новой книге Пржевальского все обширнее, все богаче наблюдениями и выводами становился отчет исследователя, все увлекательней летопись дней и дел русского экспедиционного отряда в далеких странах. Ученый, начальник русской научной экспедиции все больше брали верх над охотником и поэтом.

Книга «Из Зайсана через Хами в Тибет» имела большой успех. Один из рецензентов назвал новую книгу Пржевальского «сокровищницей по этно– и зоографии Центральной Азии».

Но окруженный почетом и славой, Пржевальский не чувствовал себя счастливым. Он тяготился мирным, оседлым существованием, и его влекло к новым странствованиям.

«Верите ли, – писал он одному из своих корреспондентов в 1881 году, – покою не имею, смотря по карте сколько в Тибете еще неизвестных мест, – которые я могу и должен исследовать».

Однако гнала его вдаль не только жажда научных исследований, но и гнетущая атмосфера начавшейся в это время в России политической реакции.

1 марта 1881 года был убит народовольцами Александр II. Новый царь Александр III и его министры круто взялись за реакционные «контр-реформы». Контр-реформами они являлись по отношению к реформам шестидесятых годов. Настала эпоха жесточайшей реакции.

Атмосфера гнета, подавления всякой свободной мысли, раболепия, лицемерия мучительно тяготила Пржевальского. В одном из писем 1881 года он писал: «Изуродованная жизнь – жизнью цивилизованной (называемая), мерзость нравственная – тактом житейским называемая, продажность, бессердечие, беспечность, разврат, словом все гадкие инстинкты человека, правда, прикрашенные тем или другим способом, фигурируют и служат главными двигателями… Могу сказать только одно, что в обществе, подобном нашему, очень худо жить человеку с душою и сердцем».

Книгу о третьем своем путешествии в Центральной Азии Пржевальский кончает такими строками:

«Грустное, тоскливое чувство всегда овладевает мною лишь только пройдут первые порывы радостей по возвращении на родину. И чем далее бежит время среди обыденной жизни, тем более и более растет эта тоска, словно в далеких пустынях Азии покинуто что-либо незабвенное, дорогое, чего не найти в Европе. Да, в тех пустынях, действительно, имеется исключительное благо – свобода… Притом самое дело путешествия для человека, искренно ему преданного, представляет величайшую заманчивость ежедневной сменой впечатлений, обилием новизны, сознаньем пользы для науки…

Вот почему истому путешественнику невозможно позабыть о своих странствованиях даже при самых лучших условиях дальнейшего существования. День и ночь неминуемо будут ему грезиться картины счастливого прошлого и манить: променять вновь удобства и покой цивилизованной обстановки на трудовую, по временам неприветливую, но зато свободную и славную странническую жизнь…»