Текст книги "Мечтатель (СИ)"

Автор книги: Сергей Аверин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Когда я откинулся на спинку, с наслаждением разглядывая проделанную работу, до меня донесся окрик:

– Молодой человек, поможешь?

Я медленно повернулся. Рядом с машиной стоял мужчина лет сорока, в потертом белом костюме с нашивкой мастера-хирурга. На голову, скрывая волосы и затеняя верхнюю половину лица, была натянута шляпа, вышедшая из моды два десятка лет назад. Нижняя часть лица улыбалась, а левая рука, видимо, по давней привычке, подбрасывала и ловила коробочку портативного диагнизатора.

– С удовольствием, – улыбнулся я. Как давно мне не приходилось слышать «ты». – А как я могу вам помочь?

– На «вы» с богом в храме разговаривай. Ник. – Он протянул мне свободную руку. Я ее пожал и поинтересовался:

– А чем мне помочь?

– Приборчик зарядить надо. Но ни один модуль еще не распакован. Говорят, зарядка оборудования еще не требуется. А мне позарез нужно!

– Без проблем, – кивнул я. – Пойдем.

– Пошли.

Мы забрались в нутро бурилки. Я сорвал обертку с батареи в багажном отсеке, настроил на малый вольтаж и воткнул диагнизатор в разъем.

– Через пять минут будет готов.

– Ясно. А тебя как зовут?

– Карлан. – Представился я.

– Из военных инженеров?

– Ну… – протянул я. – Почти. Технику мне знать приходится на высоком уровне, не только пользовательском.

– Почти? – переспросил Ник. Доктора так просто провести не удалось. Только я хотел объяснить, что зачем и почему я здесь, как в проеме показалась голова давешнего генерала.

– Господин хронист, все готово. Разведка проведена. Ближайшем радиусе никого не обнаружено. Через пять минут можем трогаться.

– Прекрасно. Пусть люди рассаживаются по машинам.

Генерал исчез, а врач уставился на меня удивленными глазами.

– Хронист, значит? В технике разбирается? А я-то думал, врут, когда услышал, что с нами большая шишка отправится.

– Выходит, не врали.

– Ну, бывай! – док хлопну меня по плечу и, забрав приборчик, ушел. Я остался один.

Вскоре машины тронулись. Я сидел в обществе незнакомых людей, разглядывая экраны мониторов. Плоское изображение, экономящее энергию, драгоценную под землей, с некой претензией на трехмерность показывало полуразрушены дома, спуски, дороги, этажи, пустые окна зданий, зеленоватое радиационное свечение пустующих ям в асфальте… Качество никакое. Тогда я фиксирую на голове обруч, щелкаю тумблером на переносном модуле Игнессы, и проваливаюсь в другой мир.

Здесь нет темноты. Компьютер просто не знает такого понятия – темнота. Он видит очень и очень многое. А значит, вижу и я.

…Толстые опоры высоток, уходящие в черные небеса, перевивающиеся трубы неведомых конструкций и коридоры ныне забытых и покинутых пешеходных дорог. Монорельсы бывших железнодорожных линий нависают над тоннами ржавого железа, обрывки проводов волосами Медузы Горгоны шевелятся на ветру, вызванном нашим движением. Под гусеничными колесами перекатываются бесчисленные песчинки и отлетают на обочины листки гнилой, непонятно как сохранившийся пластиковой бумаги.

Мы движемся по этажам покинутых зданий, мы ползком преодолеваем мертвое пространство, углубляясь в историю Города. Датчик на приборной панели безлико считает километры, оставшиеся до поверхности земли.

Спираль дороги, огибающая черную опору, ведет нас глубже и глубже. На сотню уровней ниже просматривается ровная поверхность, разлинованная на прямоугольники рабочих секторов. Сейчас сектора почти не видимы. Небоскребы держатся на невероятном сплетении креплений, каждое из которых в обхвате имеет толщину более двух десятков метров.

Машины идут, перемалывая застарелое покрытие трассы. Когда-то давно здесь была спортивная магистраль, она охватывала район, и уходила загород, подальше от чистых и красивых кварталов. А потом места стало не хватать, магистраль соединила общие дороги между мегаполисами с верхними этажами новых зданий. Так, постепенно, столетие за столетием, город забирался выше и выше, пока не достиг настоящего уровня, ограниченного куполами. Подземелья отданы автоматическим системам, обеспечивающим жизнедеятельность всего организма, имя которому, – планета.

Воистину, планета превратилась в организм. В единый живой организм, где каждый кубический метр объема выполнял свою специфическую и строго определенную функцию: кроветворные органы заводов, артерии и вены дорог, желудки перерабатывающих мусор цехов, кожа куполов и иммунная система белых башен.

Мертвая планета, на которой погибли почти все бактерии, на которой остались только люди, существующие благодаря химии, и тараканы, живущие благодаря людям, из кошмарных, иррациональных подземелий казалась живой. Только она осовременилась, она превратилась в киборга, но от этого жизнь ее стала еще более настоящей и естественной, чем тогда, когда ее покрывала зеленая трава и шумящие деревья.

Планета жила, и люди в ней были крошечными паразитами, симбионтами, которых и пустили в пищеварительный тракт не для того, чтобы они там на халяву обжирались, а чтобы они разлагали то, что не под силу кишечнику.

Планета умнее всех нас. Она нас перехитрила. Мы старались, жили, спасали себя, а на самом деле просто пахали, пахали и еще раз пахали на нее! Даже мой институт, он, как и сотни и тысячи библиотек, был просто элементарной ячейкой памяти, минимальной единицей запоминания, как триггер, хранящий исключительно ноль или единицу.

Планета… Вот ты какая, планета!

Я впервые разглядываю тебя изнутри. Можно сказать, что я, как хирург, прошелся по мертвому телу скальпелем, и теперь с интересом колупаюсь в выпавших на стол органах.

Мне никогда не удавалась видеть так много на такой глубине. Здесь почти нет камер. Они, даже отправленные сюда, живут не долго, а исчезают, ломаются, пропадают.

Но мне не требуются камеры. У меня за спиной переносной модуль, представляющий собой громадную антенну и сканер широкого диапазона. Я вижу то, что ранее было от меня сокрыто. И все больше и больше поражаюсь.

Лестницы и провалы, разрушения и коррозия, фосфорическое свечение гнили и радиационные зарева пожаров. Воздух почти не пригоден для дыхания. Здесь, глубоко в низу, навсегда осталась пыль нашего производства. Тяжелые металлы флюидами витают среди заброшенных строений, ионы врываются в тончайший слой аннигиляции, покрывающей корпус при работающих двигателях, и умирают, не успев осесть в клетках людей.

А мы все спускались и спускались. Ниже, ниже, ниже… Гробовое молчание. Люди боятся даже перешептываться, они уставились на мониторы и разглядывают скупое показание камер внешнего обзора. Оно застелено красноватой пленкой силовой защиты, оно не точно благодаря тысячам фильтров и искажений, оно не совершенно, но у них нет другого.

По их спинам табунами бегают мурашки, холодный пот продавливается сквозь поры, увлажняя одежду. Канавки на доспехах военных сумрачно поблескивают, отвечая их напряжению и чувству грядущей опасности.

Все ниже, ниже и ниже. Мы скользим по ровной поверхности, испещренной трещинами и засыпанной осколками осыпавшихся стен. Ровной? Да, когда-то она была безупречно ровной. Но это время прошло, вместе с бесконечными оборотами планеты вокруг солнца.

К сожалению, все меняется, изменение – это такое же свойство материи, как и смерть. Изменяются люди, изменяются судьбы, изменяется вера.

И лишь я нависаю над этим символом постоянства и вечности. Хронист беспристрастен, хронист холоден, хронист бездушен. Мы все такие. Мы все одинаковые.

Ниже, ниже, ниже…

Часы летят за часами. Машины двигаются, виляют по тесным коридорам, пробиваются в расщелины, пилят лазерами завалы, освобождая себе путь. Когда-то давным-давно, когда человечеству еще нужна была связь с нижними уровнями, из каждого здания к основанию вела широкая проторенная дорога. Сейчас большинство из них за ненадобностью уничтожили, а материалы переработали и использовали в других местах. Наша колея осталась почти целой.

Испорченные участки мы огибали долгими объездами, мы кружились из уровня в уровень, порой затрачивая на этаж по пятнадцать, двадцать минут. Этажи были выполнены высокими, красивыми, идеальными по меркам того времени. Но потом фундамент укреплялся, верхушка надстраивалась, и вчерашнее величие превращалась в посредственность. Иногда (точнее – почти всегда) здание строилось не только вверх, но и вниз. Оно просто зарывало, забуривало само себя. Высота у него оставалась та же самая, а количество жилой площади возрастало многократно.

И мы шли с этажа на этаж, наблюдая изменения эпох. Мода сменялась модой, увлечение увлечением. Повсюду толпились сломанные предметы, мебель, битое Неизвестно-Непонятно-Что.

Часы шли… Шли часы…

В конце концов мне надоело призраком шляться по окрестностям, представляя, как выглядел пейзаж энное количество лет назад. Начало крайнего уровня – это не фуфры-муфры. Это интересно и очень опасно. Очень.

Но пока ничего на экранах ни высвечивалось, и я, поудобнее разлегшись в кресле, закрыл глаза. Вокруг меня мягко замерцал купол изолирующего поля. Делать, кроме как спать, было нечего.

Эризан на Гарад и его ученики стояли в центре Храма. Он был закончен. Он наконец-то был полностью закончен. На это потребовался не один год и даже не один десяток лет, но они добились своего.

Храм… Он совершенен. Это лучшее, что было создано на жалкой третьей планете из группы миров Харат. И дай Бог, и дай Камень, чтобы хоть кто-нибудь когда-нибудь до него добрался.

– Великолепно! – устало улыбнулся на Гарад. – Вы сделали то, что не смог бы никто. Я горжусь вами.

Ученики смотрели на Эризана с полным восхищением. Их работу оценили, их хвалят, они герои! Но было одно «но». То, которое, кажется, целую вечность назад они обсуждали с Вирланом, Владыкой Совета, заслужившим титул «всезнающий». И сейчас на Гараду предстояло его обмануть.

Он подошел к ученикам и обнял их за плечи.

– Послушайте, мне надо кое-что с вами обсудить.

– Что учитель? – чуть ли не хором ответили они. За своего господина они готовы были лезть в огонь и воду.

– Дело сложное… – начал он и пересказал свой разговор с Вирланом. Когда он закончил, адепты потрясенно молчали. Потом Нилидий осмелел и поднял голову на учителя.

– Значит, мы останемся в этом мире навечно?

– Или умрете, если попадетесь на глаза кому-нибудь из членов совета.

– Но мы можем отсидеться на какой-нибудь тихой, необитаемой планете…

– Да? – перебил друга Эгран. – Сидеть там вечно, коротая жизнь? Тоже самое будет здесь, только, как я понимаю, – он печально развел руками, – мы станем смертными и умрем через десяток другой лет.

– Не все так просто, – глухо сказал Эризан на Гарад. – Я хочу предложить вам дело, которое действительно вас достойно. У вас будет работа и вечная жизнь в придачу. Хотя… С вечностью я загнул, но ближайшие милиардолетия ваши. Учитывая, что сейчас мы находимся в глубоком прошлом, то у вас есть шанс стать самыми старыми существами во вселенной.

– Как? – хором выдохнули юноши.

– Просто. Как вы знаете, я не собираюсь уничтожать мир. Я не собираюсь лишить его мировой энергии, чтобы он превратился в сморщенный каменный шарик. Я создал резервуары, запасами которых будете питаться вы и вся планета. Их хватит надолго. Их хватит так надолго, что вы просто устанете жить.

Вы будете хранителями. Вы будете теми, кто поддерживает порядок в мире, оставаясь незамеченным.

– Но задача хранителей – не впускать в мир чужих!

– Вы хорошо выучили школьную программу. Но это написано в учебниках, а наш случай уникален. – На Гарад вздохнул, на секунду замолкнув. – Видите ли, я думаю, что я не смогу держать свою аферу в тайне очень долго. Ее заметят. Верховный посмотрит в эту сторону, и поймет, что мир жив. Но будет уже поздно. Он сможет играть только по нашим правилам. Его сила – в энергии Камня, а здесь – он сделал ударении на слово «здесь», как будто оно было самым важным во всем, им сказанным, – здесь он будет беспомощен. Зато у вас будет уйма энергии, которую вы можете использовать, как хотите.

– То есть, мы будем сильнее Учителя? Верховного Учителя?

– Фактически – да. Он не проявит себя в этом мире в полную мощь. Он будет слабее, чем вы сейчас. В любом случае он попытается мешать, но я не знаю, каким образом.

– Мы будем сильнее учителя! – как зачарованный, повторил Нилидий.

– Но никогда не сможем покинуть мир. – Урезонил друга Эгран.

– Как и положено истинным хранителям! – усмехнулся младший адепт.

– Мы согласны, учитель. Да по правде, у нас и выбора-то не было.

– Хотя бы вы согласились по доброй воле. А теперь, приступим к самому неприятному.

Я заполню емкости энергией и обрежу пути в ваш мир. Затем исчезну. Вы больше меня никогда не увидите. Так что, прощайте! – Эризан на Гарад взмахнул рукой и исчез. Появился он в другом помещении комплекса, воздел руки к небу и начал колдовать. А двое адептов, за раз превратившихся в хранителей, с печалью и некой долей ужаса смотрели на то место, где он только что был.

В конце концов, Эгран не выдержал пытки тишиной и сказал:

– Вот так началась история разумных существ на третей планете группы миров Харат…

– Ей, ты! Подъем!

Я разлепил глаза и уставился на чье-то недовольное лицо.

– Вставай, хронист! Чего разлегся? Дома, что ли? Вставай!

Боги, как все достало! Как надоело! Как…

Ладно, потом на судьбу пожалуюсь. Успеется. А пока надо посмотреть, чего есть поесть, поинтересоваться у генерала, куда он собирается идти дальше, посоветоваться с Игнессой, как переубедить генерала туда не ходить и много чего! Дел, ни смотря на то, что по подземельям мы шастаем только второй день, по горло.

Я вышел из машины и оглядел герметично закрытое помещение. Потолок уходил вверх на добрых три десятка метров, а дальняя стена еле виднелась в сумрачном свете прожекторов. На полу валялись сгнившие кучки чего-то, а землеройки выстроились кольцом, окружая лагерь.

– Это склад. – Изалинда появилась незаметно, подкралась из-за спины, как кошка. – Помещение герметически закрывается. Мы въехали внутрь, проверили воздух, и встали лагерем. Ваши машины не очень-то приспособлены, чтобы в них жить.

– Я конструировал их для другого.

– Разумеется, – она небрежно взмахнула кистью, поправляя волосы. – Вы делали их как средство передвижения и только.

– Разумеется! – передразнил я Изалинду. – Только как средство передвижения. А что планируется на завтрак? – поинтересовался я, меняя тему.

Она загадочно улыбнулась и потянула меня за собой.

А на завтрак были таблетки. Да-да, те самые, которые вошли в моду в середине двадцать второго века, продержались ровно год и сошли на нет. Кому хочется глотать безумно полезную, но потрясающе безвкусную массу, набитую необходимыми человеческому организму веществами? Намного приятнее посидеть за обильным столом, полакомиться многочисленными блюдами…

Ага, многочисленными… Я скептически оглядел чудо генетической и биологической мысли прошлых столетий и закинул его в рот. Военные решили проблему продуктов питания чересчур по-военному. «Самое рациональное в текущей ситуации есть самое лучшее». Какая логика! Какая сила мысли!

А, плевать. Пару дней и на этом проживу.

Я оглядел защитный круг машин и обернулся к Изалинде.

– А почему машины стоят таким специфическим образом? Нам что-то угрожает?

– Не знаю. – Честно пожала плечами девушка. – Приказ командования.

Какой потрясающий намек! Командование – это я и генерал. Значит, я должен знать. А я не знаю.

– Ладно. Пойду выяснять. Компанию составите?

– Бедный-бедный хронист изнывает от одиночества!

– Изнываю. – Честно признался я.

Изалинда посерьезнела и стрельнула глазами к ставшей стандартной кучке археологов, копающихся со сканером.

– Не могу. Меня ждут. Мы пытаемся оценить пройденное расстояние и прикинуть, сколько нам еще ползти. Но из-за помех ничего не получается.

– Ясно. Успехов.

Я попрощался и направился в ту сторону, где предположительно находился генерал. Генерал там находился. Он сидел перед компьютером, и на трехмерном экране отслеживал наше перемещение.

– Почему стоим на месте и не движемся, хотите вы меня спросить? – начал он без предисловий.

– Вот именно. За четыре часа простоя мы могли дойти до почвы.

– А все просто. – Тряхнул седой головой генерал. – Дороги нет. Наши карты подвели. Сейчас археологи ищут обход, но у них проблемы с оборудованием. Так что… пока здесь. Или есть предложения лучше? Что, неужели нет? Тогда свободны.

Конструктивный диалог.

Я здесь никому не нужен. Место хрониста – за пультом следящих систем, а не в недрах планеты. Я попал не туда, куда хотел, но обратного пути нет.

Значит – будем искать выход!

До своей землеройки добежал в три прыжка. Сорвал с сиденья обруч и нахлобучил на голову. Попробуем не просто сканеры, а сканеры лучшего в мире искусственного интеллекта!

«Карлан, ты мастер говорить комплименты. Я от них просто таю!»

Я стоял на аллее внешнего интерфейса. Передо мной, как всегда, гордая и блистательная, расправив плечи и откинув назад голову, улыбалась Игнесса. Когда я додумывал последнюю фразу, обруч оказался уже надет и она заполучила контакт с мозгом.

«Тай, тай! Главное, работай. Цели знаешь?»

«В мыслях читаю!»

«Тогда вперед! Труба зовет!»

Игнесса засмеялась и пропала вместе со всем окружающим меня фоном. Его заменили десятки этажей и уровней, различные ходы, переходы, лифты, лестницы. Темноты не было. Глазам компьютера не известно такое слово. Я видел все. Но сейчас, в отличие от прошлого раза, я не просто любовался видом. Я искал.

Тысячи линий проносились перед глазами, тысячи дорог, но все они обрываются, не дойдя до заданной точки.

Где же ты, путь, где?

Линии, линии, линии… Они накладываются на громадную трехмерную карту, в которую превратилось мое сознание, и тоненькими змейками снуют вверх и вниз. Сейчас, из центра города, с нижних его этажей, картинка совсем не та, что сверху. Она глубже, реальнее, полноценнее.

Путь, где ты?

Линии мелькают. Они ведут в неведомые дали, они стараются изо всех сил, но пока тщетно. Они не способны помочь.

Каждую секунду миллионы комбинаций предлагаются и отвергаются, находятся и теряются, пока… Пока одна из черточек не забирает вверх от нашего местоположения, не проходит под разрушенным заводом, и не спускается вниз сквозь гаражи бывшего жилого сектора. Путь удобен и достаточно широк для машин. Мы пройдем.

«Спасибо, Игнесса. Помогла».

«Стой, Карлан! – Она появилась во всем своем величии, среди облака небесного сияния, в вихре сорванной с деревьев листвы. – Стой, Карлан. Не так скоро».

«Игнесса, ты меня пугаешь!»

«Да, пугаю. – Она пожала плечами. – И что? Ничего. Ты остался жив. Я все еще существую».

«Игнесса, мне пора».

«Именно об этом я и хотела поговорить. Карлан, ты перестал быть собой. Ты спешишь. В спешке ты находишь себя, но это не ты. Александр, опомнись. Я не могу предсказывать будущее, но если ты продолжишь, то оно будет плачевным!»

«Игнесса. – Грустно усмехнулся я. – Игнесса. Ты слишком человечна. Я говорил тебе сотни раз и повторю опять. Ты слишком человечна. Спасибо тебе за это. Спасибо за внимание, спасибо за то, что ты показываешь, какими должны были быть люди в их лучшее время. Спасибо тебе. Я приму к сведению совет. Я не буду спешить!»

«Тогда все Карлан. До встречи».

Она исчезла, и внутри стало неизмеримо пусто. Словно вместе с собой Игнесса унесла часть меня. Очень важную часть, но ту, что была нужна в другой жизни. Там, наверху.

Генерал встретил меня безрадостным взглядом серых глаз.

– Что опять?

– Вот он, ваш путь! – я не удержался и с размаху швырнул на стол пластину с данными. Генерал аккуратно ее подобрал и сощурился, просматривая маршрут.

– Здесь мы пройдем только через мой труп. – После пятиминутной паузы сообщил он.

– Другого пути нет. Чем вас не устраивает этот? Жилые сектора более приспособлены для спуска, чем заводские районы, где мы все время движемся! Да и ночевать можно будет в нормальных комнатах, а не складских помещениях!

– Резервных военных бункерах Времен Отчаяния, – поправил он.

«Времен Отчаяния»… это было тогда, когда туман только-только образовался и начал поглощать квадратный метр за квадратным метром. Времена отчаяния, затянувшиеся на сутки. Но это были долгие сутки, достойные называться Временем.

– Его строили как запасную точку для спасения высокопоставленных лиц. Сейчас он в полной негодности, но раньше мог вполне сносно функционировать для сооружения, возведенного за два часа.

– А-а… – протянул я. – Ясно. Но это не меняет проблемы.

– Если за сутки ничего не найдем, – вздохнул генерал, – то тронемся вашим маршрутом. Но только через сутки. Уяснили?

– Уяснил, – подтвердил я и отправился в машину. Развлекаться.

А развлечение состояло в том, что обруч может давать четкую картинку любого человека. Он позволяет влезть в душу, не привлекая к себе внимания.

Может быть, это и некультурно, но должен же я знать, с кем отправился в безумный (О! Он уже стал безумным!) поход к центу земли!

Генерал.

Седой, лет пятьдесят, но в отличной физической форме. Нос горбинкой, внимательные серые глаза, морщинистый лоб.

Вечный спорщик. Настаивает на своем мнении, даже тогда, когда оно заведомо ошибочно. Переубеждается с трудом, но переубеждается.

Экзоскелет не снимает, даже когда спит, впрочем, все солдафоны его не снимают.

Капитаны. Две штуки. Один – спец по вычислительной технике, может разобрать и собрать кварковый элемент памяти на 1000 Терабайт за полчаса. А элементарную схему «Да-Нет-Может быть» из говна соорудит за четыре секунды. Он у нас отвечает за электронные формы жизни и методы борьбы с ними.

Тридцать лет. Экзоскелет презирает, ходит с переносным генератором силового поля и лаптопом под мышкой. Волосы темные, взгляд внимательный. Обожает получать новую информацию, но говорит односложно.

Вон сейчас стоит около приборов и ругается с каким-то археологом из толпы. Глубинный сканер у них не пашет. Помехи.

С этим понятно. Починит и пойдет дальше. И мы тоже пойдем.

Второй капитан командует остальными военными, не задействованными в инженерной службе, и распоряжается вооружением. Предпочитает сначала стрелять, а потом думать. У каждого собственноручно убитого Старшего вырывает фотоэлемент и надевает на цепочку. Фотоэлементов у него там три.

После столь варварской процедуры робот обливается напалмом, обкладывается ядерными боеголовками, и уничтожатся. Пепел пережигается семь раз до полного перехода в молекулярную структуру.

Этого что-то не видно. Спрятался, гад.

Майор. Один единственный и неповторимый. Считает себя самым крутым. В бою неудачно попавшая ракета оторвала ему половину туловища. Пришлось срочно помещать его в реанимационную капсулу. За отсутствием поблизости хорошей больницы с опытными хирургами, солдаты настреляли кучу последователей, из которых ему соорудили недостающие органы. По всей видимости, заодно с почками и желудками ракета оторвала ему хороший клочок мозга, потому что он полностью лишен воображения, но запоминает все, вплоть до мельчайших деталей. На оценку ситуации ему требуются секунды.

Лейтенант. Молодой, горячий, до ужаса интересный. Он не пропитался военной тупостью, он еще может мыслить, объективно оценивать ситуацию. Из всех военных, пожалуй, самый достойный экземпляр.

Остальные внимания не заслуживали. Что есть человек, что нет. Они замкнуты на себе, в управление не лезут.

Из археологов таковыми являлись почти все. Они всегда сбивались в одну кучу, и ходили кучей, и жили кучей. Исключение составляли Изалинда и доктор. Первая всюду и всегда пыталась влезть и имела обо всем информацию. Источники этой самой информации оставались неизвестными. Второй был человеком крайне умным и широко образованным. Складывалось впечатление, что он может поддержать разговор на любую предложенную тему, начиная от психогенерирующих полей искусственных интеллектов, заканчивая причинами поражения Наполеона при Ватерлоо. И рассказывать о таких разных вещах он будет увлеченно, искренне, правдоподобно, будто сам стоял рядом с Наполеоном, когда он наблюдал за ходом сражения или участвовал в разработке ментального уловителя психогенерирующего поля.

Остальные скучны. Это серая, ничего не выражающая толпа.

Перед ними была серая, ничего не выражающая толпа, каждый член которой занимался своим индивидуальным, лично ему интересным делом. Когда интересы совпадали, делом занимались вдвоем, втроем – уже никогда.

Одни сидели на траве и с наслаждением жрали блох, выколупанных из грязных и спутанных волос, другие угрожающе ухали и стучали себя кулаками по груди, третьи нянькались детьми, четвертые обнюхивали свежий помет на краю поляны.

Это было большое стадо обезьян. Особи приткнулись, где только можно: на деревьях, на камнях, на траве, в воде, вися на лианах, забившись в расщелины каменистой земли. Они все так походили друг на друга, что даже нельзя было различить самок и самцов, – все одинаково заросшие и грязные.

А в противоположность толпе, в сотне метров от нее, на небольшом пригорке стояли, а точнее, висели в воздухе, два человека. На одном были просторные легкие полупрозрачные одежды, другой же выглядел сущим военным – желтый облегающий костюм с нашивками, перчатки, высокие сапоги. Но самое главное в их внешности, то, что выделит их из сотни и тысячи других – это глаза. Подобно нельзя увидеть нигде и никогда. Лишь здесь и лишь сейчас.

Глаза светились. Их свет был столь ярок, что если бы кто-то Могущественный выключил, как лампочку, солнце, они выхватили бы из тьмы немалый круг. Но был день, и странные, пустые, лишенные белка и радужки, лишенные цвета и выражения, изливающие белый, смешанный из всех цветов радуги свет, глаза озаряли лишь брови и веки.

Одетый в военную форму пошевелился и опустился на землю. Трава под ним моментально примялась, доказывая, что удивительный человек не призрак, что он вполне реален и вещественен. Второй искоса посмотрел на него, но позу не изменил. Он все также неотрывно наблюдал за толпой зверей. После секундного молчания первый поднял голову и произнес:

– Знаешь, брат мой, я думаю, что у нас ничего не получится. Мы далеки от созидания. Нас этому не учили!

Висящий в воздухе не сказал ни слова, и, волей неволей, сидящему пришлось продолжить:

– Сколько лет мы заперты здесь, сколько столетий живем за счет оставленных запасов, но так ничего и не добились! Разум не создается искусственно, он сложнее, чем переплетение нейронов мозга, он выходит за уровень вязи нервных клеток! Мы можем щелкнуть пальцами, и любое существо на этой планетке познает все самые сокровенные тайны бытия, но ведь это нам не поможет!

На губах его собеседника мелькнула грустная улыбка. Они слишком хорошо знали друг друга, они на самом деле стали братьями, и они были очень, бесконечно сильны. Они легко обменивались мыслями, но по привычке, стараясь сохранить в себе ускользающие осколки человечности, говорили вслух. Точнее, чаще всего говорил один. Другой слушал и молчал. Молчал не потому, что не уважал названного брата, а потому, что все уже было давно сказано. Миллионы лет – долгий срок, за него можно обговорить все темы, испробовать все развлечения и вконец соскучиться.

Будь ты богом, или будь ты тем, кто выше бога, проблема «чем занять себя» останется навсегда.

– Да, брат, мы можем все, но это все нам не помогает! Помнишь, что было с рептилиями, которые постигли законы магии и получали разум? Они обеспечивали себя вечной жизнью, скрывались в подходящей пещерке и затаивались. И удачно затаивались! Нам с тобой еще ближайшие тысячелетия придется вытаскивать их из нор!

– Не проблема, – решил, наконец, заговорить тот, что был одет в просторные одежды. – У нас впереди вечность. Мы их всех отловим. – Он говорил спокойно и равнодушно. Казалось, что даже упавший в двух шагах метеорит не нарушит его задумчивости.

– Ты точно сказал. У нас впереди вечность. А помнишь слова учителя? «Подобные миры имеют склонность к быстрому и непредсказуемому развитию». Ты видишь это развитие?

Левитирующий как всегда промолчал. Он только немного напрягся, уловив изменения энергетических потоков. Хотя потоки, вырабатываемые изолированной планетой, были слабые, почти неуловимые, но они позволяли заглянуть в недалекое будущее, познать пространство.

К поляне кто-то двигался. Для него, стоящего выше богов, он угрозы не представлял, но для тех неразумных внизу…

– Я его не вижу. Тысячи экспериментов показали, что мы не сможем создать человека наподобие тебя и меня. Наш разум слишком сложен для этого мира, он не укладывается в его рамки, а другого «пособия» для работы у нас нет.

Знаешь, брат, я не выдержу. Пожалуй, я уничтожу себя.

– Как? – опять вступил в беседу второй. – Мы хранители. Нас нельзя убить. Мы бессмертны.

– Можно. Нас можно утопить в энергии. Если я открою каналы и все, накопленное учителем, ринется через меня наружу, я сгорю.

– Не думаю, что это понадобиться.

– Почему?

– Смотри!

А на поляну даже не выпрыгнул, а медленно, красиво вышел саблезубый тигр. Толпа ринулась в стороны. Кто не деревья, кто на высокие скалы, кто просто бегом.

Тигр, уже успевший настигнуть неповоротливую беременную самку, и распластавший ей горло, ринулся к следующей жертве. Это был молодой, здоровый самец, не успевший спрятаться, и оставшийся в самом центре поляны. Он угрожающе оскалился, и присел на корточки, опершись на костяшки пальцев рук.

Тигр зловеще хмыкнул и длинным прыжком покрыл разделяющее его с обезьяной расстояние. Обезьяна не растерялась, а бросилась в атаку. Может быть, это было равнодушие перед неизбежной смертью, а может быть, амок, боевой азарт берсерка, разновидность сумеречного состояния, но такой термин еще долго не появится на третей планете группы миров Харат…

Как известно, кошки обладают молниеносной реакцией и превосходной координацией. Если кошку со всей дури швырнуть о стену, то она оттолкнется от нее четырьмя лапами, сделает сальто назад и опуститься на те же четыре лапы.

Но сейчас врожденная реакция саблезубого тигра подвела. Пальцы, сжатые в кулак, быстрее молнии устремились вперед и достигли цели. Из носа хищника медленно вытекла капля крови и рухнула на пышную зеленую траву.

Тигр удивленно рыкнул и отскочил в сторону, но потом, словно устыдившись своей нерешительности, набросился на врага. В долю секунды обезьяна оказалась прижата к земле. А над ней нависал двумя огромными клинками саблезубый хищник. Обезьяна не могла пошевелиться, но ее длинные руки шарили по земле, пока не наткнулись на камень. И этот камень, крепко зажатый в кулак, ударил по виску саблезубого тигра. Кошка покачнулась и упала. Навсегда.

А обезьяна уставилась на окровавленный кусок гранита и разразилась победным воплем.