Текст книги "Отец монстров"
Автор книги: Сергей Арно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Глава 7
БУЛЬОН ИЗ МЫСЛЕЙ
Последние слова, перед тем как его застрелили:
– Феликс, Феликс, все скажу царице…
Григорий Распутин
Я проснулся в пять утра в отвратительном настроении. Тут же, пока настроение совсем не испортилось, не открывая глаз, мысленно взял в одну руку небольшой осиновый колышек, в другую – молоток и, приставив острие кола себе к груди, несколько раз изо всех сил шарахнул молотком. Кол пробил сердце, стало немного полегче, после чего я снова уснул, но через полчаса вновь проснулся и ворочался, жмуря глаза, надеясь, что сон все-таки вернется. Если учитывать, что лег я в три часа, то выспался слишком быстро. Когда сон не идет, в голову лезут всякие несуразные мысли и роятся, и роятся… Хотя гонишь их, а они возвращаются снова.
Этой ночью мне в голову лезла Марина. Лез самый главный вопрос. Что за вопрос? И какой ответ должен я знать? Но мне казалось, что ответ мне известен… Да и что нужно от меня этой девчонке? Или это мне от нее что-то нужно? Мысли приобретали неоспоримую отчетливость и в то же время путались и переплетались; кажется, я сделал в полусне несколько открытий и уже был уверен, что знаю эту великую Тайну.
Чем больше я размышлял над этим, тем все больше уверялся в том, что все не так просто, что мать ее пропала запрограммировано, и я попал в этот водоворот тоже как жертва… Черт-те что бродит в голове в бессонную и душную летнюю ночь.
Я проснулся от телефонного звонка: звонил Николай Николаевич.
– Я бы хотел с тобой увидеться, – сказал он, по-военному сразу переходя к делу.
– Есть что-нибудь новое о Татьяне Владимировне? – спросил я, еще не придя в себя.
– Давай увидимся и поговорим. Я буду ждать в четырнадцать часов.
Я бросил взгляд на будильник.
– А в пятнадцать устроит?
– Договорились…
– Да, а Марину – дочку ее – прихватить?
– Не нужно.
Я выключил трубку.
– Не нужно, так не нужно…
Я чувствовал себя бодрым и отчего-то счастливым. Меня будоражило странное чувство беспечности, которого я очень давно уже не испытывал. Да и роман, кажется, двигался неплохо. Как только эта девушка появилась у меня в квартире, роман пошел на удивление хорошо.
– Как удалось поработать ночью? – спросила Марина, когда я вошел в кухню. Она, забравшись с ногами на кухонный диванчик, читала книгу, пила чай и курила.
– Да ничего, изрядно навалял. Лег поздно, – сказал я довольным голосом, взяв из вазочки печенье и отправляя его в рот.
– Я так и поняла.
Марина поднялась и включила плиту, чтобы приготовить завтрак.
– Звонил Николай Николаевич, просил зайти. Может быть, что-нибудь о твоей матери новенькое появилось.
– Может быть, – пожала плечами девушка.
Казалось, что Марина как-то не очень переживает по поводу ее исчезновения. Я бы места себе не находил, а она спокойна – «может быть», «возможно»…
– Мне всегда было интересно, как писатель сочиняет свои романы? – когда мы сели завтракать, спросила Марина.
– Мне тоже всегда это было интересно, – ответил я, разбив яйцо и положив в него кусочек масла.
– А вот вы как пишете, дядя Сережа?
– Ума не приложу, – ответил я серьезно, но девушке этого показалось недостаточно.
– Ну все-таки, как мысль приходит? Как вы такое выдумываете, откуда фантазия…
– Перефразируя Сальвадора Дали, можно сказать, что романы писать либо очень легко, либо невозможно. А фантазия ниоткуда. Я и сам не знаю откуда. Иногда мысль какая-то придет странная и интересная на первый взгляд. Ходишь с ней, живешь, она у тебя в голове крутится, цепляясь за другие идеи и мысли, как-то они там в голове переплетаются в сложные перепутаницы. И ты живешь, занимаешься какими-то совсем другими делами, а мозг работает как бы отдельно от тебя, и страшно только расплескать этот пока слабенький бульончик из мыслей, и нужно пену всю снять вовремя лишнюю, следить, чтобы не перекипел, чтобы на медленном огоньке томился под крышечкой… иначе студня не будет. А уж потом лаврушечку, перчик, сольцу и мяско дымящееся из кастрюли достаешь шумовкой, и бульончик золотистый с него стекает, охлаждаешь мяско, режешь меленько так – и по тарелочкам… Морковочки!.. морковочки обязательно, чтобы красиво… Да-а, студень я люблю!.. – Я отложил пустую скорлупку от яйца. – О чем мы говорили-то только что?.. Что-то я отвлекся.
– Я сегодня вам студень сварю, хотите?
– Студня я хочу всегда, – сказал я и поднялся из-за стола.
– А чай? – Марина поспешно встала и направилась к плите.
– Нет, я уже не успеваю – мне к Николаю Николаевичу пора, – сказал я. – Вернусь, выпьем.
Я шел по улице, светило солнце. Я думал о дожидающейся меня дома Марине, и мне было хорошо от этого. Черт знает, почему хорошо! Мне казалось, что в моей жизни появился человек, который, несмотря на юный возраст, понимает меня, которого понимаю я… А я ее понимаю?.. Но сейчас, глядя на солнышко, на молодые листики на кустах и деревьях, мне хотелось верить, что понимаю.
Николай Николаевич, сидя в кресле у журнального столика, пил кофе в компании с мужчиной в штатском костюме. Увидев меня, Николай Николаевич поднялся навстречу.
– Проходи, Сергей Игоревич, жду тебя. – Я вошел в кабинет. – Вот мой старый знакомый, писатель, – представил Николай Николаевич меня мужчине, который, поднявшись из-за стола, протянул мне руку.
Хотя и был он в штатском костюме, но по манере, по лицу… или еще по чему-то необъяснимому было понятно, что он тоже работает в органах.
– Алексей Петрович, – представился он.
И имя у него было ментовское. Внимательные жесткие глаза смотрели, казалось, в самую мою суть, высвечивая все мои тайные желания и пороки… наверное, и Марину высвечивая… Жуть! Меня передернуло, и я отвел глаза.
– Алексей Петрович, кстати, занимается поисками исчезнувших людей и заинтересовался твоим случаем. У него частное агентство.
– Да, действительно, – подтвердил Алексей Петрович. – Вам, как писателю, будет интересно узнать, что в городе исчезли несколько чинов из ведомства, в котором работает Татьяна Владимировна. Вот на всякий случай моя визитка. – Он положил на стол передо мной визитку и улыбнулся. Один зуб у него был золотой. Он поднялся и протянул руку. – А дочь Татьяны Владимировны, значит, у вас живет?
– У меня пока.
– А откуда ты знаешь про дочь-то?! – удивился Николай Николаевич, вскинув брови. – Я ведь тебе об этом не говорил.
– Мы тоже работаем, – блеснул он золотым зубом в сторону Николая Николаевича. – Ну если вам что-нибудь будет известно… – повернул он свой зуб ко мне.
– Так, может быть, я Николаю Николаевичу лучше сообщать буду, да он и ближе, – сказал я, взяв визитку со стола и пряча ее в карман. Не нравился мне этот тип. Очень не нравился.
– Можете, конечно, Николаю Николаевичу… Впрочем, как желаете.
Он пожал руку Николаю Николаевичу и вышел из кабинета.
– Да-а… скользкий тип, – глядя на дверь, за которой он скрылся, проговорил Николай Николаевич. – Я ему не доверяю. Раньше работал в органах, да что-то у него случилось там, разное говорят. Вот он и ушел в частное охранно-розыскное агентство.
– Да уж, приятного в этом типе мало, – согласился я. – Такие типы либо прямо в преступники идут, либо в охранные организации.
– Это часто одно и то же, – сказал Николай Николаевич. – Да ты наливай кофе себе – у меня секретарши нет. Или, может, чего покрепче? Я этому не предлагал. – Он кивнул на дверь.
– Я, Николай Николаевич, к вам по моему… в смысле, ну, по этому делу…
Я почему-то смутился, налил себе кофе. Николай Николаевич внимательно посмотрел на меня и развернул конфету.
– Дело здесь не очень понятное… Я уж этому не стал говорить. – Он вновь кивнул на дверь. – Мы в квартире все осмотрели – никаких следов.
– Что же тут непонятного? – удивился я, допив кофе и ставя чашку на столик.
– А то непонятно… – Николай Николаевич покрутил перед глазами шоколадной конфетой, рассмотрел ее, но есть не стал, а положил рядом с чашечкой на блюдце. – Не похоже это на обыск. Непрофессионально.
– Ну как это не похоже, я же сам бардак видел, – возразил я.
– Бардак есть, а обыска нет, – сказал он, улыбнувшись.
Я вопросительно смотрел на него, вскинув брови. Николай Николаевич залпом выпил кофе, поставил чашечку на место, так и не притронувшись к конфете.
– Слушай, а как у тебя отношения с Мариной?
Мне стало сразу как-то неуютно.
– Какие отношения, что вы имеете в виду?! – спросил я, но слишком уж поспешно, слишком взволнованно, слишком нервно… Вот черт!
– Да ничего не имею, – спокойно сказал подполковник. – Ей сколько лет-то?
Ну вот, начинается. Сейчас спросит, сколько мне!
– Лет восемнадцать-девятнадцать, – сказал я, беря конфету и разворачивая ее, хотя кофе в чашке уже не осталось.
– Тогда понятно, – вздохнул Николай Николаевич.
Я хотел спросить, что понятно, но удержался. Положение было хуже некуда.
Он поднялся, подошел к своему рабочему столу, достал из ящика два листка бумаги, протянул мне и молча уселся на прежнее место. На листах были фотороботы мужчин.
– А этот мне знаком, – сказал я, помахивая листком в воздухе. – Да и этого, похоже, где-то видел…
Николай Николаевич молча глядел на меня то ли с иронией, то ли с издевкой, я не понимал. Но какого фига он так смотрит?!
– Ну точно. У этого кучерявого лицо знакомое, – повторил я в задумчивости. – На Валерия Леонтьева похож… Ну точно, на Валерия Леонтьева.
– Это он и есть, – со своего места подтвердил мою догадку Николай Николаевич.
– Да и у второго лицо знакомое, – сказал я глядя на другой фоторобот.
– А это Шнур, – сказал все такой же бесстрастный Николай Николаевич.
– Какой шнур?.. Ах да, Шнур!
Я положил Шнура с Леонтьевым на столик.
– И что же это может значить? Певцы теперь людей похищают, мало зарабатывают…
– Не думаю, – лениво сказал он.
– Что же тогда? Не томи, Николай Николаевич. Как это поможет в поисках Марининой матери?
– А никак. Ее искать и не нужно. – Николай Николаевич закинул ногу на ногу.
– В каком смысле? – продолжал не понимать я.
– А в таком, Сергей Игоревич, что Маринину маму никто не выкрадывал. Мы звонили на ее работу, там нам сообщили, что Татьяна Владимировна в данный момент находится в отпуске в городе Коктебель. В санаторий мы звонить не стали: по-моему, и так все понятно.
– Так что же это значит?
– А ты не догадываешься?
– Нет.
– Это значит, что нас, а точнее говоря, тебя, кто-то хочет ввести в заблуждение. Теперь понятно?
– Ну я уже догадался кто, – проговорил я. – Но какой смысл?
– Я ведь и спросил, сколько ей лет. Они в таком возрасте влюбчивые. – Он внимательно смотрел мне в глаза.
– Да ты что?! – воскликнул я возмущенно. – Ты знаешь, сколько мне лет?!
Я торопливо шел по улице в сторону дома. От состояния беспросветного счастья, с которым я направлялся в отделение, не осталось и следа. Да как посмела эта девчонка так нагло меня обманывать! Я ведь не мальчик уже! И какой ей во мне интерес разыгрывать спектакль с исчезновением матери, обыском… И всей этой фигней!
Я открыл дверь и решительно, не раздеваясь, прошел в комнату. Но в комнате ее не было. Я прошел в кухню. Пахло здесь восхитительно. Марина сидела на стуле, закинув ногу на ногу, и читала книгу. В своем атласном халатике она была такая очаровательная, такая домашняя, ручная и беззащитная, что хотелось обнять, приласкать ее… На плите в большой кастрюле что-то булькало и пахло. Пахло, как я догадался, будущим студнем. Я прокашлялся.
– Читаешь?! – грозно сказал я и отогнул край обложки. Это был мой роман «Живодерня».
– Я всю ночь вашу книгу читала. Удивительный роман. Дядя Сережа, почему вас так мало знают?
– Ну почему мало?.. Да, дорогая моя, – преодолевая накатившую вдруг гордость, начал я. – Теперь давай мне всю правду говори. – Злость моя куда-то улетучилась – ну как можно ругать такое очаровательное существо, которое читает и хвалит твою книгу, да еще в таком запахе!
– Я не понимаю вас, дядя Сережа. – Она широко раскрыла свои очаровательные серо-голубые глаза. Вокруг зрачков я разглядел темный кантик, что придавало им еще большую выразительность.
Меня тянуло к этой девушке – к ее глазам, к ее рукам, к ее губам и ее телу… Как бы я с восторгом и вожделением целовал ее юные очаровательные руки, ее пухлые губы… Ужас! Ну почему мне так много лет?! Почему?! Почему она не родилась раньше… или я позже… Больше нельзя было медлить. Нужно было взять себя в руки и проявить решимость.
– Значит так, Марина, – начал я, строго глядя ей в глаза. Марина достала сигарету. – Давай говорить начистоту. Зачем ты придумала всю эту историю?
– Что вы имеете в виду, дядя Сережа? – спросила она, спокойно прикуривая. Ни один мускул на лице ее не дрогнул.
– Я имею в виду историю с похищением. – Она молчала. – Значит, не хочешь говорить честно, – выдержав некоторую паузу, продолжал я. – Тогда, может быть, тебе будет интересно, что мама твоя вовсе не похищена, а отдыхает преспокойненько сейчас в санатории в Крыму. – Девушка молча глядела на меня и курила. – Ну что ты молчишь?!
– Она не поехала в санаторий. Она нарочно всем так сказала, но не поехала. – Марина стряхнула пепел в пепельницу, но опять не попала.
– Тебе не очень-то удается врать. Неужели ты думаешь, что милиция не смогла бы отличить обыск от простого бардака? Это меня удалось провести, а они специалисты. Да и фотороботы твои похожи, сама знаешь, на кого. Так что вся твоя теория рушится. Только объясни, зачем ты все это придумала?
– Я не придумывала. Так все и было. – Девушка смотрела на меня широко открытыми глазами. – Не выгоняйте меня, дядя Сережа… – со слезами в голосе вдруг попросила она.
– Я тебя не выгоняю, – как можно спокойнее проговорил я, хотя сердце у меня сжалось. – Но ты должна идти домой… порядок наводить, – почему-то добавил я. – А то мама из Коктебеля вернется, а дома…
– Не выгоняйте меня, дядя Сережа. – Глаза девушки наполнились слезами.
– Я тебя не выгоняю, – давя поднимающуюся изнутри нежность, твердо сказал я. – Но тебе нужно идти домой, здесь тебе нельзя оставаться.
Больше она ничего не говорила, а только смотрела мне в глаза долгим пронизывающим взглядом. По щекам ее текли слезы. Как я хотел вместо этих слов встать, обнять ее, прижать к себе…
– Все решено, – вместо этого сказал я. – Собирайся.
Марина стояла на пороге со своим рюкзачком на плече и смотрела на меня грустными глазами.
– Зря вы мне не верите, дядя Сережа, – сказала она и вышла из квартиры.
– Маме привет, – бросил я ей вслед и закрыл дверь.
На душе было как-то паршиво и сумрачно, словно я совершил какой-то гадкий поступок и его будет уже не исправить никогда. Я направился в кабинет… хотя какая сейчас работа! Явно роман не пойдет. Для работы нужно уравновешенное состояние, а не такое, как у меня.
Я включил компьютер, и тут в дверь раздался звонок. Улыбнувшись, я пошел открывать – мне было приятно, что она вернулась. Я даже не сомневался, что Марина нашла повод вернуться. Как я не мог найти причину, чтобы ее оставить. Молодец! Придумала все ж таки…
Но в глазок на лестнице я увидел мужчину с удивительно знакомым лицом.
– Кто там? – соблюдая осторожность, спросил я.
– Сантехник. У вас там трубу прорвало, соседей залили.
– Какую трубу? – Я оглянулся на дверь ванны.
– Ну посмотрим сейчас, какую.
Сердце беспокойно сжалось. Я вновь оглянулся в сторону ванны и открыл дверь.
Сантехников оказалось двое. Они вошли в прихожую и закрыли за собой дверь.
– Где она? – спросил первый сантехник.
Не очень-то они походили на сантехников.
– Ну пойдемте посмотрим. Вы же сами говорите, что труба течет.
– Ты ему дай в лоб, чтобы он понимать начал, – сказал второй мужик, еще меньше первого похожий на сантехника.
У него была пышная копна волос и татарский разрез глаз, он был похож… Я наконец пришел в себя и отступил в глубь прихожей.
– Где Марина? – спросил Шнур.
– Да чего ты с ним разговариваешь?! – возмутился Леонтьев. – Дай ему.
Он сделал ко мне шаг, выходя из-за спины Шнура. «Смерть попсе!» – подумал я и нанес короткий удар ногой с поворотом корпуса в солнечное сплетение. Удар достиг цели, и Леонтьев, согнувшись, отлетел к двери. Места оказалось маловато, поэтому он получил скорее мощный толчок, нежели полноценный удар. Почти одновременно кулаком правой руки я нанес удар Шнуру в подбородок…
…Эх, если бы мой удар достиг цели… Эх, если б достиг!.. Шнур получил бы нокаут или уж во всяком случае мне удалось бы выбить его из равновесия, а уж там я бы его добил… Но Шнур оказался профессионалом. Он легко ушел от удара, поднырнул под мою руку и сделал короткий крюк в челюсть…
Глава 8
БАБУШКА ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ
Последние слова:
– У меня ужасно болит голова.
Франклин Рузвельт
Когда друзья вернулись из похода по крымским горам, Даша заболела воспалением легких. Антон бегал за лекарством, готовил обеды и занимался хозяйством. Они жили временно в квартире Дашиных родителей, пока те отдыхали на даче, а это еще два месяца до сентября. Несколько раз звонил Максим, напрашивался в гости, но Даша никого не хотела видеть. Она сильно кашляла, и одно время даже встал вопрос о госпитализации, но Даша отказалась.
Как-то вечером в дверь раздались звонки – один длинный и два коротких – Антон пошел открывать. На лестничной площадке стоял Максим в летней клетчатой куртке и джинсах, его волосы, всегда гладко зачесанные назад, сейчас лежали как попало, он был бледен и, когда Антон открыл, без приглашения прошел в квартиру.
– Что-нибудь случилось? – спросил Антон, закрывая дверь.
Максим остановился в прихожей и молча напряженно смотрел на Антона.
– Ты почему в халате? – вдруг спросил он.
– Не понял. Ты чего, поддатый?
– А, извини, – сказал Максим, словно очнувшись, потер ладонью жиденькую черную бородку и почему-то спросил: – Ты один?
– Да с какой стати? Ты чего, забыл, что я женат? Ну уж проходи, если притащился без звонка.
Они прошли в кухню. Антон вышел предупредить Дашу, которой врач прописал постельный режим, о приходе товарища, потом вернулся в кухню. Максим сидел на табуретке у кухонного стола и глядел в пол.
– Чай будешь? – спросил Антон, садясь напротив.
Максим помотал головой.
– Ну что у тебя случилось?
Антон дружески положил ему на плечо руку.
– Я видел бабушку, – вдруг тихим замогильным голосом проговорил Максим, не отрывая взгляда от пола.
– Что?.. – Антон закашлялся. – Слушай, выброси ты это из головы. – Он не знал, как нужно разговаривать с людьми, одержимыми навязчивой идеей. Но раз врачи сказали, что в этом ничего особенного нет, значит, пройдет, наверное…
– Это совсем не то. – Максим потер влажный от пота лоб. – Это уже не угрызения совести. Я видел ее, понимаешь…
Голос его был совершенно спокоен.
– Ну хорошо. Видел, наверное, бабулю, на нее похожую. Так же бывает – похожих людей полно. Я вот один раз с Дашей встречался у метро, так представь…
– Нет, – помотал головой Максим. – Я отличил бы ее от любой другой…
– Слушай! – наконец придумал Антон. – Ты знаешь, сколько лет было бы сейчас твоей бабушке? Ты ее когда, лет пятнадцать назад убил?.. Она бы умерла уже или изменилась до неузнаваемости.
Антон осекся, поняв, что в запальчивости сказал что-то не то.
– Слушай, Антон, давай завтра со мной сходим, я один боюсь, – проговорил трагическим тоном Максим.
– Да нет проблем!
Антон обрадовался, что завтра на месте с легкостью сможет доказать другу, что это не его бабушка, путем сопоставлений возраста, фактов, да просто подойти к ней и спросить: «Вы Мария Ивановна, убитая своим горячо любимым внучком пятнадцать лет назад?» Вот он и убедится.
– Да легко! Пойдем завтра и все выясним. Куда идти-то?
– Здесь недалеко, – сказал Максим.
Он поднялся, а Антон почему-то вдруг испугался за него. Мало ли что он надумает сделать с собой в таком состоянии, когда ему покойники мерещатся.
– Только ты обязательно завтра приходи. Договорились?
– Да договорились, договорились. Ты не думай – я не того. – Максим покрутил у виска пальцем. – Просто это действительно моя бабушка.
– Знаешь, Максим, ты давай сегодня спать ложись, а завтра приходи. Посмотрим, твоя – не твоя.
Больше ничего не сказав, Максим ушел.
Антон направился в комнату, где, лежа в халате поверх одеяла, смотрела телевизор Даша.
– А что Максим уже ушел?
– Ушел. – Антон сел у нее в ногах. – Ты знаешь, он приходил, чтобы сообщить, что видел свою убитую бабушку.
– Ни фига себе, крэйзи! – не отрывая взгляда от экрана, перещелкивая пультом с программы на программу, поставила диагноз Даша. – И чего теперь, в дурик его сдавать?
– Он просил меня завтра с ним сходить бабушку проведать. И теперь я не знаю, как себя вести. Если у него действительно вальты пошли, тогда сложно будет его переубедить, что это не она.
– На кладбище, что ли?
– Черт, я чего-то не сообразил спросить куда. Где-то недалеко… Хотя здесь вроде кладбищ поблизости нет.
Даша бросила пульт на одеяло.
– Ты сходи, конечно, с ним завтра, Антоша. Как эксперт по мертвым старухам. Чья бабушка посмотри, но осиновый кол все равно не забудь взять.
Они дружно расхохотались и потом весь вечер до сна говорили о вампирах и покойниках.
Максим зашел за Антоном в двенадцать часов дня.
– Проходи, чаю попьем, – сказал Антон. Он только встал и был еще заспанный, в махровом полосатом халате.
– Нужно идти, – с каким-то сожалением вздохнул молодой человек. – Там уже открыли.
– Ты не передумал? – сквозь зевоту спросил Антон.
– Слушай, как я могу передумать, ведь там моя бабушка! – повысив голос, с раздражением проговорил Максим. – Не хочешь идти, так и скажи.
– Да ты меня неправильно понял, – попробовал оправдаться Антон. Надежда на то, что друг его за ночь пришел в себя, рухнула.
Друзья вышли на улицу. Солнце слепило, отражаясь от мокрого асфальта – должно быть, ночью прошел дождь.
– Ну, куда? – спросил Антон как можно более безразлично.
– Покажу.
Они прошли по Большой Конюшенной, свернули в проходные дворы Капеллы.
– …А покойники, однако, пропадают. – Из двери антикварной лавки, выходившей в подворотню, выскочил маленький пузатый человек, и его слова эхом разнеслись под аркой. Он обернулся и, заложив руки за спину, крикнул в открытую дверь: – Да, пропадают! А куда пропадают, никто не знает.
За ним из двери вышел высокий и сутулый, как крючок, тип в круглых очечках.
– Чушь все это! Кому твои покойники нужны?
– А вот, однако ж, пропадают, а чушь или не чушь – покойникам дела нет никакого.
Они пошли рядом, образуя комическую парочку. Максим оглянулся им вслед, но ничего не сказал.
Проходными дворами Капеллы друзья вышли к Дворцовой площади, потом по каналу Грибоедова свернули налево, прошли два дома. Максим толкнул массивную дверь, и они вошли. На большой чугунной вывеске было что-то написано, но Антон не успел прочитать.
Они оказались в большом прохладном холле.
«Выставка восковых фигур» – висела табличка возле двери. Под табличкой сидел скучающий милиционер в форме.
Максим купил в деревянной будке билеты. Заходя за ним в дверь, Антон заметил в руке блюстителя порядка пистолет, он насторожился и даже чуть приотстал от своего товарища.
– Ух ты! – вырвалось у него удивленное восклицание.
Милиционер был ненастоящий, поддельный, но удивительно на настоящего похожий, если бы, конечно, не пистолет в руке.
Они очутились в большой комнате, буквально напичканной восковыми людьми. Они лежали, стояли и сидели, изображая разные сценки из жизни разных времен и разных народов. Антон остановился у одной семейки, изображавшей быт семнадцатого века, и стал разглядывать их. Все фигуры были сделаны преискусно.
– Прикольно, – шептал Антон.
– Пойдем, нам дальше, – сказал Максим, беря друга под локоть и увлекая в другой зал.
Кое-где между копиями людей сидели старушки-служительницы – они выглядели, наверное, даже менее живыми, чем охраняемые ими копии, но зато они могли шевелиться и говорить.
Антон вспомнил, зачем привел его сюда друг, и стал более собранным. «Нужно будет сюда Дашу притащить, когда она поправится. Прикольные такие фигуры, хоть посмотреть можно будет спокойно».
Они прошли уже шесть залов, набитых фигурами. Кого здесь только не было! Богато одетые фрейлины, рыцари в доспехах, фашисты в форме вермахта… Был зал казней, где восковые палачи вешали, отрубали головы, казнили на электрическом стуле и четвертовали восковых преступников. Был тут и зал с восковыми уродами: сросшимися сиамскими близнецами, трехногими людьми, великанами и уродливыми карликами…
Они переходили из зала в зал. Антон нарочно замедлял шаг, чтоб хотя бы мельком взглянуть на удивительные восковые изваяния.
Наконец Максим остановился возле одной из групп. Внимание Антона тут же привлек повешенный за шею человек. Он напомнил Антону их путешествие по горам, дом психиатра, повесившегося Виктора. Воспоминания ярко всплыли в памяти.
– Ты не туда смотришь, – вырвал его Максим из воспоминаний. – Вот моя бабушка, – проговорил он это вполголоса, как будто боялся ее разбудить, указывая пальцем на старушку, скромно примостившуюся на стульчике рядом с повешенным. И уже совсем шепотом: – Которую я убил.
Она очень напоминала смотрительницу музея – Артем даже сначала принял ее за смотрительницу, но она не шевелилась. Лицо старушки было добрым с легкой лукавинкой, на голове был платок, из-под которого выбивались седые легкие волосы, в руках она держала вязальные спицы с недовязанным детским шерстяным носком. В общем, старушка – божий обдуванчик.
Убивать, конечно, такую жалко.
– Ну и что? Подумаешь, похожа! – пожал плечами Антон и снова посмотрел на повешенного – он больше привлекал его внимание, чем какая-то похожая старуха.
Максим толкнул друга локтем и взглядом указал на бронзовую табличку возле стула старушки.
«Мария Николаевна, случайно убита своим любимым внуком».
Что-то напряглось внутри у Антона, ему сделалось вдруг нехорошо. Он посмотрел на друга, продолжавшего молча на него глядеть, потом снова прочитал надпись на табличке, поднял глаза на старушку, снова посмотрел на Максима.
– Совпадение, – сказал он, беря себя в руки. – Всякое бывает… Совпадение.
Максим достал из нагрудного кармана клетчатой куртки пачку фотографий.
– Смотри… Смотри… Видишь! Вот здесь на даче, видишь… И вот здесь, а вот это я маленький.
Он перебирал перед лицом ошалевшего Антона фотографии, и Антон все больше убеждался, что перед ним, с благородным старушечьим занятием в руках, действительно сидит бабушка Максима. Ну или очень на нее похожая женщина. В то, что это может быть совпадение, он уже не верил, слишком мала было вероятность.
– Ты понял! Это она! – одной рукой тряся друга за лацкан куртки, возбужденно говорил Максим. Он раскраснелся от волнения. – Или вот, смотри, доказательства! Вот же, вот, если тебя фотографии не устраивают. Родимое пятно. – Он указал пальцем на щеку старушки, на которой Антон действительно увидел родимое пятно. – А это! Видишь палец указательный кривой. – Он показал на ее руку. – Это у нее с детства всегда такой палец был.
В это время за разгулявшимися молодыми людьми наблюдала женщина. Она хоть и сидела без движения, зато моргала глазами. Она работала с фигурами уже давно и научилась у них сидеть без движения долго.
– Молодые люди, вы ведете себя неприлично! – крикнула она со своего места и снова замерла.
Друзья насторожились, оглянулись. В этом царстве застывших фигур они и забыли, что могут быть и еще живые люди, кроме них.
Максим, так и не выпустив лацкан куртки своего друга, в другой руке сжимая фотографии, смотрел в ту сторону, откуда донеслось замечание. Антон смотрел туда же, но движения нигде не происходило. Они переводили глаза с одной фигуры на другую, но все они были недвижимы. Им стало жутковато.
Но тут одна женская фигура на стуле зашевелилась.
– Я вам говорю, молодые люди! Идите на улицу ругаться.
Наконец они поняли, что это не галлюцинация. Максим отпустил лацкан друга.
– Ладно, уходим, – сказал он смотрительнице.
Друзья вышли из музея. Солнце скрылось, небо затянули тучи.
– Дождь, наверное, будет, – сказал Антон.
Максим промолчал. Они неторопливо шли вдоль Мойки.
– Теперь ты поверил? – спросил Максим, когда они свернули в проходные дворы Капеллы.
– Ну так и здорово же, что с твоей бабушки восковую фигуру сделали. Ты гордиться должен. Я бы как гордился, если бы из моих родственников восковых фигур понаделали!.. – Он продолжал говорить, преследуя цель подбодрить друга, но сам как-то не верил в свои слова: он говорил, а чувство было такое, как будто врал – и не хотел бы врать, а врал.
Максим слушал… или не слушал. Просто шел молча.
– Знаешь, Антон, – сказал он наконец, перебив словесный поток своего товарища. – Это ведь не восковая фигура. Это моя бабушка. Это настоящая моя бабушка…
– Ну ты чего-то того. – Антон вытаращил на него глаза. – Ну уж до такого доходить нельзя. Да и невозможно такое. – Но что-то в глубине души говорило Антону, что он, может быть, прав… Черт знает почему, но прав. Хотя это и против всякого здравого смысла. Хотя, если по большому счету, то не похожи они были на восковые фигуры, совсем не похожи.
Максим вдруг остановился в подворотне и взял друга за рукав.
– Слушай, Антон, а давай проверим, восковая она или нет.
– Это как ты себе представляешь?
– У бабули на темени должна быть пробоина. Ну когда она падала, она башкой ударилась. Вот здесь. – Он постучал пальцем себе по темени. – У нее там глубокая рана была, я помню.
– Слушай, ну как ты можешь помнить, ведь ты маленький был, – улыбнулся Антон.
– Нет, я все помню, каждую деталь… Так вот. Давай ты посмотришь, есть у нее на голове рана или нет. Если нет, значит, она не настоящая…
– Ну да ты что! Кто мне позволит старушку раздевать? Да если рана и была, так она зарасти за столько лет могла.
Они двинулись дальше.
– Зря стебаешься, это намного серьезнее, чем ты думаешь. Я бы и сам, конечно, посмотрел… Но боюсь, а вдруг и вправду она.
– Слушай, ну фигня какая-то. Я, конечно, могу незаметненько платок ей с головы стянуть, но это же бред!
– Да не совсем. Я ведь прощупывал ее, там тело человеческое, мягкое, не так, как у фигур восковых. Понимаешь?!
– Ну хорошо. – Они вышли на Большую Конюшенную, снова выглянуло солнышко. – Если тебя это успокоит, давай через несколько дней, когда Дашу выпишут, мы с ней вместе посмотрим. Договорились?
– Нет, не договорились.. – Максим остановился и повернулся к Антону. – А давай сейчас вернемся и проверим. Ну ты же понимаешь, ждать, когда Даша поправится! И зачем вообще ее в это дело впутывать?
– Да, дело безнадежное… А ты считаешь, что можно так запросто снять с восковой фигуры платок, что ни-кто не заметит?
– Антон, ты пойми – это ерунда. Нам за это ничего не будет! Я отвлекаю эту бабусю-смотрительницу, а ты в это время платок чуть с головы отодвигаешь и смотришь – есть рана или нет.
