Текст книги "Пыльные окна (СИ)"

Автор книги: Сергей Игнатьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Мужики, называется, – сказала она, стукнув стаканом о столешницу, громко и презрительно. – Не мужики, а тряпки!

Да что же такое? Сначала Максим. Теперь вот эта, странная девица.

И все меня гонят прочь из города.

– Мужики вы… да не мужики вы, а дерьмо! – сообщила Лика бармену. – И ты тоже. Чо вылупился?

– Лика, я бы попросил, – снова послышался спокойный голос.

– Да пош-шел ты! Давно бы уже взялись, собрались все вместе и навели тут порядок. Так нет! Ничего вы не можете. Живете, как сволочи. Бараны. Стадо паршивое.

Она съехала со стула, прильнула ко мне.

– И ты котик, такое же дерьмо, как и остальные, верно?

Я не знал, что ей ответить.

Бармен удалился и вернулся с моей пиццей. Если конечно этот блинчик на картонной тарелке, чуть присыпанный сырной стружкой с несколькими колбасными кругляшами, можно было назвать пиццей.

Девица по имени Лика продолжала нависать на моих плечах.

– Поехали вместе со мной? – весело сказала она. – Слышишь ты меня, москвич? Поехали отсюда, к чертовой матери?!

– Что с вами? – едва слышно прошептал я. – Вам нехорошо?

– Не понимаешь? – она улыбнулась, ткнулась носом мне в затылок. – Я тебе себя предлагаю, дурачок. Забирай меня всю! Только поехали отсюда подальше. Куда угодно, только подальше, понял?

Лика отклонилась, обдала меня струей табачного дыма.

– Такой же, как и все, – подытожила она. – Пошел ты тоже!

Отлипла от меня, подхватила с соседнего табурета сумочку. Неловко переступая высокими каблуками, пошла через зал.

– Идите вы все в задницу! – прокричала она с неуместной торжественностью. – Прощай, поганый Краснорецк, городок в табакерке. Сидите дальше в загоне, бараны паршивые. Дожидайтесь пастуха! Пошли вы все к черту!

Она громко икнула и, спотыкаясь, пошла к выходу. На выходе она с силой хлопнула дверью.

– Мерзавка, – едва слышно прошипел бармен. – Пьянь.

Я вскинул на него взгляд. Он уже повернулся спиной.

Непонятно. Что-то непонятное творится. Пьяная девица какая-то, и что она пыталась мне сказать? Что-то про город, что-то, без сомнения, важное.

А я упустил, как обычно. И почему у меня так всегда с женщинами?

И тут же какой-то холодный голос, исходящий изнутри, сказал: да потому что ты просто боишься. Страх сковывает тебя, парень. Страх окутывает тебя вязкой пеленой, как окутывают ватой елочную игрушку. Защитная реакция организма – при сильных эмоциях впадать в транс, будто бы и нет тебя, и не с тобой это все происходит, и кругом только мягкий густой туман.

Это нормально, если игрушку, обмотав ватой, прячут в коробку и задвигают на антресоль. Вот только если по завернутой в вату елочной игрушке врезать молотком – вата навряд ли поможет.

Но как мне вырваться из этой пелены? Как раскрыться?

За моей спиной по дощатому полу заскрипели чьи-то грузные шаги.

Я покосился через плечо.

От компании, гоняющей шары, отделился широкий молодой человек. На нем была пропотевшая растянутая футболка, у него были выпуклые красные щеки и ежик светлых волос на затылке. Он был молод и свеж, сильно пьян и доволен собой. И ему хотелось приключений. Засунув руки в карманы, неспешно подошел к стойке.

– Кто эта тут кадрит телочек наших? – сказал он, как бы обращаясь к бармену. – Че за пассажир, э?

Жуя пиццу, я смотрел на гладкую поверхность стойки.

– Слышь, э, – сказал молодой человек с вопросительной интонацией. – Але?

Я повертел пальцами кружку с пивом, продолжал смотреть на стойку. Меня начинало затягивать. Я чувствовал, как у меня медленно отнимаются ноги.

«Индикатор», прежде всего, очень чувствительный человек.

– Глухой?

Моего плеча коснулись. Не особенно деликатно. Это было даже никакое не прикосновение, а презрительный толчок.

Я не мог ничего сказать ему в ответ. Меня переклинило.

Это своеобразная плата за возможность видеть невидимое. При очень сильных эмоциях всегда накрывает откатом. Так, что чувствуешь себя, как кошка, которую окатили ведром воды. Только и можешь, что беззвучно распахивать пасть и таращить глаза.

Если мне страшно, если я оказываюсь в экстремальной ситуации, если по телу разливается адреналин, я не начинаю лихорадочно соображать, чтобы такое сейчас сделать. Не бью с разворота в нос, как делают, наверное, оперативники Фролов и Макс.

Я просто проваливаюсь в серую пустоту. Мягкую, как поролон. Вязкую, как кисель. И безмолвную, как кладбищенская земля.

Как раз сейчас мне было страшно.

– Слышь, красивый, – продолжал мой нежданный собеседник. – Ты чего к нашим телочкам клинья подбиваешь, я не понял. Возник вопрос.

Я молчал.

Он повернулся в сторону товарищей и объявил:

– Походу, лошара слабый на ухо!

В соседнем зале дружно загоготали.

– Пойдем, выйдем, – утвердительным тоном сказал молодой человек.

Теперь я действительно не знал, что делать.

– Ребята, все вопросы решаем на улице, – все тем же спокойным бесстрастным голосом сказал бармен.

Я поднял на него глаза, надеясь обрести хоть какую-то иллюзорную поддержку.

Бармен, встретившись со мной взглядом, отвернулся.

– Слышь, лошара, чего непонятного? Давай на выход, – меня снова толкнули в плечо.

Я почувствовал даже что-то вроде научного интереса – смогу ли я сейчас подняться со скамейки?

Выдержат ли ноги? Или прямо тут завалюсь, как рыбина, выкинутая на берег прибоем, кверху брюхом? Упаду кулем прямо под ноги этому молодому человеку, который искренне желает сделать из меня котлету, или хотя бы рубленый фарш?

У меня почти получилось. Пришлось придержать уплывающий куда-то в сторону край барной стойки, но это было не в счет.

Мордатый молодой человек посторонился, обдав меня перегаром.

Ему, наверное, нравилось все это, хотелось растянуть удовольствие. И еще он не хотел проблем с барменом. Он, должно быть, здесь частый гость.

– Оно живое! – радостно возвестили со стороны бильярда. – Осторожнее, братан, вдруг укусит!

– Ничо, я зеленкой замажу, – ответил мордатый.

Снова раздался веселый дружеский смех.

Не без труда двигая ногами, я направился к выходу.

Что же мне теперь делать?

Хорошо еще, что не кинулись всей толпой. Я легкая жертва. Одного хватит, чтобы со мной расправиться.

Но мне от этого не лучше.

Что дальше? Разбитое лицо, выбитые зубы, отбитые почки? Унижение, боль? Это дурной сон.

Я же сейчас совершенно беспомощный.

То же самое было тогда. Заснеженный лес, давящий страх. Потеря всего, все рушиться. И хочется только бежать, бежать подальше, забыв про все. И тогда, в лесу, я побежал. Бросая Генку один на один с тем, что…

С тем, что его убило.

Побежал, куда глаза глядят, теряя все – теряя себя, друзей. Теряя остатки уважения к самому себе, теряя свое дело. Теряя Полину.

Нет, так не пойдет. Как там учил Макс – сразу бить по переносице ребром ладони, а потом ногой в пах, да? Подло, нечестно, зато эффективно и быстро. Почему я должен придерживаться рыцарских норм, когда меня просто-напросто пытаются использовать как бойцовскую грушу? Даже не за противника держат, а за манекен для отработки ударов. Черт возьми, я – бойцовская груша?

Все это пронеслось в моей голове в несколько шагов, которые мне понадобились, чтобы дойти до двери.

Серая вата начала расступаться. Я дошел до выхода.

Сзади нависала туша, полная сладкого предвкушения экзекуции.

– Ты там не спеши особо! – донеслось со стороны бильярда. – Мы позырить хотим. Сча подтянемся, только добьем партию.

Я толкнул дверь, в лицо дохнуло прохладным ветром. У меня возникла мысль – вот прямо сейчас – врезать открытой дверью ему по морде. По поганой наглой харе.

Но я не стал.

Как-то очень к месту вспомнилось, как я смотрел какой-то фильм, псевдоисторический, из времен второй мировой войны.

Там был страшный, дикий эпизод. Заключенные концлагеря лежали рядами на земле. А мимо них шел эсесовец с пистолетом. И по очереди, по-немецки методично, пускал каждому пулю в голову. Их там было много, мужчин, лежащих лицом в землю. Они лежали и ждали своей участи. Хотя кругом были пулеметы и колючая проволока, они, вскинувшись от земли все вместе, возможно, могли разорвать палача голыми руками. И палача и оцепление с автоматами, умереть в бою. Но они просто лежали, вслушиваясь в сухие хлопки выстрелов. И ждали.

– Ерунда, – сказал я тогда Полине, поигрывая пультом от видака. – Так не бывает.

– А что бы ты сделал? – спросила она.

Она сидела на другом конце комнаты за ноутбуком.

– Ну не знаю. Вцепился бы в глотку хотя бы этому козлу. Хоть одного забрал бы с собой.

Полина хмыкнула и пожала плечами.

Я и тогда знал, что вру. Я и понятия не имел что это такое, и как бы я себя повел в действительности. Судьба долго оберегала меня от экстрима. Но это мне не помогло.

Итак, я шел на расправу.

Я, конечно, не ударил его дверью, я даже придержал ее. И потом еще дожидался, когда он, запинаясь о порог, матерился и хватался рукой за косяк. Он был сильно пьян.

Я мог бы ударить его уже тысячу раз. Я мог и убежать – ни он, ни его пьяные дружки не угнались бы за мной.

Но я был словно под гипнозом. Серая вата накатившего страха душила меня изнутри, комком подступая к горлу. Страх забрал у меня свободу воли.

– Давай, двигай помидорами, – благодушно сообщил мне здоровяк, справляясь с порогом и захлопывая дверь. – Вон туда давай!

Он махнул лапой в сторону асфальтовой площадки, окруженной мусорными баками.

Я кивнул и пошел в том направлении. Поплелся, едва передвигая ноги. Время от времени подкатывало к горлу, сильно крутило желудок. Оставалось только наложить в штаны для полного счастья.

Мимо нас по тротуару прошло семейство с ребенком. Смерили меня презрительными взглядами. Мол, надрался, еле идет, сволочь.

Я затылком почувствовал, как здоровяк пропускает их, деликатно дает дорогу.

Это же просто сон, подумал я.

Сейчас все это окажется шуткой, розыгрышем, и мы вместе с этим парнем будем пить пиво в этом их заведении и вместе посмеиваться, мол, как хорошо мы тебя, Каштанов, накололи.

– Ты как, не навалил еще? – поинтересовался парень. – Погоди, не кипешись. Счаз все будет.

Мы дошли до площадки, укрытой гаражами. На этом месте нас не было видно с улицы.

– Ну че, лошара, готовься, – с улыбкой проговорил он, разминая плечи.

Пошел ты, подумал я вдруг. Не боюсь.

И тут я почувствовал укол.

Я стал чем-то вроде паруса, в который вдруг ударил мощный северный шквал. Я был как наполненный воздухом кожаный мяч, по которому с оттяжкой влепили бутцей.

Меня выгнуло дугой, по телу прошла судорога.

Парень дернулся назад, не понимая что происходит с его жертвой. Замахнулся, но ударить не успел.

Я вытянул правую руку, остановив ладонь в нескольких сантиметрах от его лба.

– Еще шаг, парень, – громко сказал кто-то моим голосом. – И ты покойник.

Он, точнее Я, не угрожал. Просто сообщал минимум нужной информации.

– Че ты мне лепишь? – здоровяк уже пришел в себя. И сделал шаг навстречу, одновременно пытаясь отбросить мою ладонь.

Я бы не успел, наверное, заблокировать его удар, потому что тело по-прежнему было ватным и чужим. Лишь в икрах и предплечьях я чувствовал легкое покалывание невидимых крошечных булавок.

Только мой противник вдруг резко, с всхлипом, вдохнул воздух. Качнулся, разжимая кулак.

И нелепо взмахнув руками, начал оседать на землю.

– Мама, – пробормотал он тихо, но очень внятно. – мамочка…

Румянец стремительно сползал с его щек. Лицо у него сделалось серое, как у покойника.

– Ты чего? – спросил я хрипло.

Голос уже был мой. Мой собственный голос.

Тошнота подкатила к горлу комом. Я с шумом втянул в легкие воздух, покачнулся, хватаясь за колени руками.

– Эй? – морщась, пробормотал я, разгибаясь и пытаясь удержать равновесие. – Ты чего это, урод?

Урод выгибался на асфальте, глядя на меня очень удивленным глазками.

Двигалось только тело – выгибалась спина, мелко перебирали ноги. И трогательно поджались к груди руки, как у какого-нибудь плюшевого зайчика.

Лицо у него оставалось совершенно неподвижным. Только побелевшие губы шептали:

– Ой… Ой…

– Хватит кривляться! – я еле справился с собой. – Вставай, гад!

Он не послушался. Продолжал корчиться на асфальте.

Со стороны входа в кафе наметилось смутное движение. Видимо, к моему оппоненту спешила подмога. Несостоявшиеся зрители.

Я мельком глянул в ту сторону. Бильярдисты высыпали на крыльцо, и оторопело пялились в нашу сторону.

Кто-то подбежал к ним. Какой-то парень в кожанке, выбежал им наперерез, что-то выкрикнул, замахал рукой.

Мне сейчас уже было не до них. Серая вата отпустила меня.

Но то, что произошло – нет, я ничего не понимал… Какой-то бред.

Молодой человек продолжал конвульсивно дергаться на асфальте.

Я опустился на колени рядом с несостоявшимся противником, ладонью подхватил его голову, которой он мелко тряс, до крови колотясь об асфальт бритым затылком.

– Ты чего это, сволочь, – пробормотал я, облизывая пересохшие губы. – Ты мне не вздумай окочуриться. Слышишь?

Он не слышал. Из раскрытого рта со свистом вырывался воздух.

Я снова поглядел на компанию возле кафе. Они не двигались с места. Стояли, молча глядя на нас.

– Аптечку сюда, уроды! – заорал я. – Аптечку живо! Что-нибудь! Быстрее!

Они не даже не пошевелились. Просто стояли и смотрели.

– Помогите… Помогите, – еле слышно бормотал здоровяк, дергаясь в моих объятиях.

Больше ничего он так и не выговорил. Он просто умирал у меня на руках. И все.

– Ты, урод, – меня всего крутило. – Слышишь ты, говнюк! Ты прекрати это, хватит! – заорал я ему прямо в ухо. – Хватит подыхать! Ты будешь жить, понял меня? Говно ходячее, обезьяна толстозадая! Ты живи только, пожалуйста! Я не хочу, чтобы ты умер! Живи!

Он дернулся сильнее прежнего.

И вдруг затих, ноги его распрямились, руки расслабились, опускаясь вдоль тела.

Парень тяжело задышал, широко распахивая пасть, моргая кабаньими глазками.

– Братан! – прохрипел он. – Братан, ты… Ты сп-пас меня…

Он потянулся ко мне руками, радостно хлопая глазками и растягивая пасть в улыбке.

И тут я от души смазал ему по зубам.

Он катался где-то позади, сплевывая кровь и кашляя. А я пошел навстречу его товарищам.

Они даже не пытались двинуться с места. Просто стояли и смотрели. Как манекены. Как кролики перед удавом. Стояли и ждали, что будет с ними дальше.

– Что вылупились? – спросил я шепотом. – А ну исчезли отсюда!

Они побежали. Сорвались с крыльца, толкаясь и путаясь ногами, побежали в противоположную сторону. Подальше от меня. Нормальные здоровые парни, ну может слегка перебравшие с пивом. Они дернули от меня, как от чумы.

Я смотрел им вслед, а позади все еще раздавались невнятные звуки.

Я обернулся. Здоровяк полз ко мне по асфальту на карачках, кашляя и пытаясь кулаком стереть кровь с лица.

– Братан! – сипел он. – прости меня, дурака, братан, я же не знал… ты только прости, братан, слышишь…

В ту же секунду меня снова накрыло серым и удушливым.

Все это было дико и неправдоподобно. Так не должно было быть.

Не разбирая дороги, я очень быстро пошел прочь. Подальше отсюда.

Про то, что я забыл расплатиться по счету, я вспомнил только в гостинице.

Ну и ладно, подумал я. А то развели, понимаешь, притон.

3. Новые впечатления

Вернувшись в гостиницу, я заперся у себя в номере и попытался придти в чувство.

Сориентироваться, подыскать нужные определения для произошедшего.

Избавиться от липкой слизи страха, стиснувшей меня так легко и быстро. Классифицировать ту неконтролируемую вспышку, которая чуть не прикончила незадачливого аборигена.

Ладно, что мы имеем?

Странный городок, населенный странными людьми. Какие-то они все здесь сумасшедшие. И даже мои товарищи, выдержанные и невозмутимые парни, оперативники-проводники, ни с того ни с сего, начинают палить друг по другу.

Мальчишка какой-то. Что там Максим про него говорил? Начали раскрываться способности? Видимо, речь шла о способностях «проводника». Это Максов профиль.

«Минусы» здесь устроили курорт. Собственно почему? Они ведь используют те же силы, что и мы. Только с небольшим сдвигом. Во всяком случае, так нам рассказывали о них.

Истерическая девица в баре рекомендует мне проваливать отсюда.

Местный бетмэн едва не распрощался с жизнью у меня на руках, только потому, что напугал меня, а я попробовал угрожать ему в ответ.

Здесь будто бы все доведено до крайности. Все проявляется. Как в заполненном газом помещении. Попробуй зажечь спичку – и…

Ладно, мы еще разберемся, чем тут и что наполнено.

Я только сейчас заметил лежащий на тумбе в противоположном конце комнаты тоненький проспект.

На обложке была фотография озера, сделанная откуда-то с территории гостиницы.

Завалившись на кушетку, я раскрыл проспект, рассеянно полистал его.

Добро пожаловать, отличный сервис, лодочная станция, теннисный корт, телевизоры в номерах, и так далее, и тому подобное. Телевизора у меня, между прочим, не было. Кстати сказать, он мне и не нужен. Даже напротив, категорически не рекомендуется. Так же, как и кино, интернет, мобильный телефон, компьютерные игры и прочие приятные достижения цивилизации. Для «индикаторов» все это противопоказано, притупляет эмоциональное восприятие. Разве что музыку слушать можно в неограниченных количествах. Но дорогой товарищ шеф в бумажный пакет с гостинцами, выданный мне в самом начале моей миссии, мп3-плеер запихнуть не удосужился. А жаль.

Я разглядывал проспект. Хоть что-нибудь узнать про сам город, хотя бы какие-то крупицы информации.

Ничего примечательного.

Небольшой уездный городок до революции, имеется памятник архитектуры – полуразвалившаяся церковь девятнадцатого века. В данный момент она восстанавливается, но, судя по всему, без большого успеха. Еще с советских времен остались писчебумажный комбинат да птицефабрика, и те на ладан дышат. Из исторических событий – во время войны здесь проходила линия фронта, имеется памятный монумент. Потом строительство гидроэлектростанции, создание искусственного озера, в результате чего городок стал ближе к воде.

Совершенно ничего примечательного.

Никаких мрачных легенд. Никаких выдающихся личностей, начавших свой путь из этого места и прославивших его на весь мир.

Ну, пансионаты, дома отдыха по берегу. Рыбалка, охота, экзотика а ля рюс для иностранцев. Предложения приобретать землю для уставших от густо заселяемого Подмосковья столичных жителей. Летом здесь еще можно наблюдать некоторое отпускное оживление. А сейчас, осенью – полный штиль и запустение.

«Приезжайте к НАМ в город, и ВЫ получите МАССУ новых впечатлений!»

Абсолютно не за что зацепиться.

Я скомкал проспект и спрятал в карман джинсов. Единственное, что могло мне пригодится из этой брошюрки – карта города, впрочем довольно паршивого качества.

Подложив руки под голову, я стал смотреть в потолок. Интереснейшее занятие. Исконно русский способ углубленной медитации.

Может, еще поплевать в него?

Лениво раздумывая над этим, я уснул.

* * *

Мне снилось, что я поднимаюсь по ступеням.

Ступени были покатые, скользкие, стесанные. До меня по ним поднимались сотни, тысячи ног.

Как обычно бывает в таких снах, самое простое и обыденное движение давалось невозможно трудно. Было очень сложно делать каждый новый шаг.

Меня будто бы опутывали мириады невидимых нитей, тянули вниз, не давали идти. Но я все равно продолжал подниматься вверх.

Я поднимался по ступеням. В тумане. В вязком обволакивающем тумане. Этот туман заплетал мои шаги, мешал передвигать ноги.

Но мне очень нужно было подняться наверх.

Вокруг, насколько хватало глаз, в прорехах тумана угадывалось нечто темное. Ворсистым ковром шелестело что-то черное, живое. Это был лес, джунгли. Непролазные, непроглядные. Живые.

Я поднимался по каменной лестнице. Шаг за шагом.

Навстречу непроницаемо черному небу, истыканному мириадами крошечных алмазных искр. Искры в черной пустоте. Искры в пустоте.

Я шел вверх.

Еще была луна. Громадный белый диск, в багрово-красных отсветах, словно перепачканный свежей кровью.

Я почти дошел до самого верха. Стоял на ступенях, ведущих к вершине пирамиды.

И наверху, у каменного павильона, в свете живого огня, я увидел Максима. Он лежал на широком постаменте, до середины груди укрытый бархатным черным покрывалом, свесив руку вниз. И смотрел на меня. Будто ждал чего-то.

– Ну, вот и ты, наконец! – сказал он. – Можно начинать.

Нас разделила черная фигура. Какой-то человек в причудливом головном уборе, украшенном длинными птичьими перьями.

Я потянулся к нему, но вдруг оказалось, что между мной и Максимом, и стоящей перед ним темной фигурой, между ними и мной еще с десяток ступеней.

Несколько отсутствующих ступеней.

Их не было. Вместо них клубилась между нами вязкая тьма. Провал в лестнице.

Так не бывает, подумал я, это всего-навсего сон.

– Это не сон, – сказала за спиной Полина. – Это твой выбор.

Я обернулся. Разумеется, ее там не было. Там были уходящие вниз ступени. Путь в прошлое.

– Выбирай! – сказала Полина. Ее голос долетел теперь уже с противоположной стороны.

Я снова посмотрел вперед.

Фигура в уборе из перьев нависала над постаментом, покрытым резным барельефом. Его я видел очень четко – каждую деталь.

А Максима – нет. Он расплывался. Его лицо менялось.

Вместо него лежала Полина.

– Выбирай! – сказала она. – решайся наконец, или ты даже на это не способен?

Она говорила очень спокойно, с оттенком презрения. Точно так же, как во время нашей последней встречи.

Передо мной зиял черный провал. Клубящаяся тьма и выщербленные края ступеней, стершихся за тысячи лет миллионами ног.

– Давай, жми вперед! – сказал из-за спины Фролов.

– Решайся, Алексей, – холодно бросил Черномор.

– Алешка, давай, – подбодрил Генка, который погиб полгода назад.

– Прекратите!!! – крикнул я, пытаясь зажмурить глаза и закрыть ладонями уши.

И испугался своего голоса – он едва не оглушил меня.

Джунгли зашумели, и тысячи голосов, слившись воедино, закричали:

– Решайся! Решайся! Решайся!

Я слышал голос Черномора, голос Полины, голос Фролова, Макса, Генки, и даже того мордоворота из кафе «Причуда», и пьяной девицы Лики, и даже той тетки, что указала мне дорогу к улице Советской, и голос человека в сером плаще. И еще тысячи голосов – знакомых и чужих, злых и ласковых, презрительных и сочувствующих.

Все эти голоса требовали, давили, напирали на то, чтобы я решился.

Тысячи голосов – как один.

Из джунглей несся на меня вой. Многоголосый вой, сливающийся в один лишь звук – как шум волны, накатывающей на берег.

И я решился. Шагнул прямо в клубящуюся тьму и пошел, увязая в ней по колено.

Голоса стихли.

Я стоял на вершине ступенчатой пирамиды, меня ослеплял громадный овал полной луны.

И человек в головном уборе из перьев занес руку с зазубренным ножом.

– СТОЙ!!! – закричал я.

Он обернулся, подставив лицо под свет живого огня. Лучше бы он не поворачивался. Потому что из-под головного убора, убранного перьями, на меня смотрели очень знакомые глаза. Самые знакомые в этом мире. Мои собственные глаза.

Я встретился лицом к лицу с самим с собой.

Закричал, срывая горло, но мой крик утонул в джунглях.

– Давай же! – с нетерпением взвыли джунгли, и я посильнее сжал рукоятку зазубренного ножа.

А потом черные брызги ударили мне в лицо.

* * *

Я дернул головой, будто действительно почувствовал на коже едкий ожог от темных липких капель.

Всего лишь сон. Однако, какой страшный, дикий.

Я совершенно взмок под одеялом.

И никак не мог придти в себя. Тяжело дыша, потер ладонями потное лицо.

В кране за дверью ванной комнаты мерно капала вода.

И было темно, хоть глаз выколи.

Кап-кап-кап…

Ненавижу незавернутые краны.

Надо было вылезать из-под одеяла, тащиться в ванную. Ужасно не хотелось этого делать.

Хотелось накрыть голову подушкой, и не слышать этого отвратительного мерного «кап-кап-кап». Китайская пытка.

Я пересилил себя.

Сбросил одеяло, подтянув плавки, пошлепал босыми ногами по ковролину. Не стал включать свет, на ощупь завернул ручку смесителя. И вернулся обратно, мельком глянув в сторону балконной двери. В промежутке между штор было черным-черно.

Горазд же я спать. Когда я отключился, вроде еще середина дня была.

Я зарылся под одеяло. Укрылся с головой, предвкушая, как провалюсь в сладкую дремоту.

Кап-кап-кап…

Так, я же завернул его до упора?

Вот молодцы, аж четыре звезды гостинице впаяли, а с кранами разобраться не могут.

Вот оно, то самое, что принято презрительно называть словом «совок».

Кутаясь в одеяло, я попытался закрыться от мерзкого звука, но ничего не получалось.

Я попытался отстраниться от него, подумать о другом, отвлечься. Посчитать овец наконец. Раз овца, два овца… Кап-кап-кап…

Ничего не получалось.

Попробуйте насильно изгонять из своего сознания какую-нибудь простейшую мысль – и она, словно из противоречия, начнет только сильнее цепляться к вам, как рыба-прилипала.

Кап-кап-кап…

Я только сейчас понял, что звук падающих капель доносится не из ванной комнаты. А с противоположной стороны.

От балконной двери.

Батарея, что ли, протекла?

Я приподнялся, опираясь локтем на подушку. Ничерта не видно.

Едва заметный овал журнального столика, серые прямоугольники задернутых штор. А за ними – чернота непроглядная.

И звук падающих капель.

Я почувствовал неприятный холодок.

Прищурился, подаваясь вперед.

Теперь сомнений не было – капли разбиваются о подоконник окна, выходящего на балкон.

И это не дождевые капли, которые падают с наружного карниза. Это с моей стороны, внутри комнаты.

Я поднялся с кровати.

Сделал несколько шагов по направлению к окну. Подцепив край шторы кончиками пальцев, плавно отогнул ее в сторону.

В сердце будто вцепилась чья-то ледяная лапа.

Я хватал ртом воздух, не в силах мириться с тем, что увидел ТАМ, за окном.

Там была не просто непроглядная чернота.

Там клубились чернильные вихри, мириады крошечных пузырьков.

Там была толща воды, едва сдерживаемая хрупким оконным стеклом.

Но оно уже поддавалось, сквозь крошечное отверстие в оконной раме просачивались мелкие капли, и…

Кап-кап-кап…

А за стеклом – непроглядная чернота, клубящаяся муть.

Я почувствовал, что у меня закладывает уши.

Где-то там, за стеклом, двигалось что-то громоздкое и живое, чернее даже этой непроглядной тьмы.

Я закричал, но мой голос утонул в заполненной спертым воздухом комнате.

Куда, куда мне бежать от этого бреда?

Я заперт, я один на один с бесконечной толщей воды, на громадной глубине.

Затаив дыхание, я бросился в противоположный конец номера, к дверям.

Распахнул дверь, и по ногам плеснуло ледяным потоком.

Коридор был заполнен водой так, что мне доставало до щиколотки.

В дальнем его конце горела тусклая лампочка, блики от которой играли на прибывающей воде. И откуда-то издалека слышался мерный шелест и бурление.

Вода прибывала.

Шлепая по ней, упираясь руками в стену, чтобы справиться с головокружением, не упасть и не отключиться, я побежал к выходу в холл.

Господи, да что же это такое?

Водохранилище, что ли, вышло из берегов?

Залило нас, накрыло гостиницу? И мы теперь на самом дне?

Да разве бывает так?

И гостиница вроде стояла значительно выше уровня воды, на подъеме. И как же я ничего не услышал?

И где все люди?!

– ЭЙ!!! – закричал я. – Есть кто живой?!

Лишь плеск и бурление прибывающей воды.

Я выбежал в холл, когда мне уже доставало почти до середины голени. Здесь никого не было.

Пустая лестница на второй этаж, кадки с фикусами, ветви которых слегка покачивались под напором подступающей снизу воды, уже подхватывающей кадки.

Стойка портье с какими-то рассыпанными бумагами.

И постепенно прибывающая вода.

Лилось из-под входных дверей, из коридора, из-за закрытых служебных дверей.

И даже со второго этажа по лестнице сбегали тоненькие веселые ручейки.

Я по наитию побежал на второй этаж. Я начал замерзать, ногам было холодно, сводило пальцы.

Миновав несколько лестничных пролетов, я оказался на чердачной лестнице.

Скорее, искать спасения на крыше!

Поджимая пальцы на ногах от соприкосновения с ледяными ступенями, полез по металлической пожарной лестнице, толкнул чердачную дверку и…

Вода плеснула мне в лицо, ослепляя.

Подхватила безвольное тело, пенясь и бурля, понесла куда-то вверх, вопреки всем законам физики.

Я лишь успел надуть щеки, ухватив легкими как можно больше спасительного кислорода. Да что там – не надышишься.

Я раскрыл глаза, и едва сдержался, чтобы не заорать, теряя остатки жизни вместе с потоком пузырей, в которые мой крик превратил бы остатки воздуха.

Кругом была иссиня-черная толща, и потоки крошечных воздушных пузырьков неслись мимо меня снизу вверх.

Я попытался разглядеть что-нибудь там наверху, хотя бы проблеск света, но вместо этого там, в вышине, в чернильной тьме, среди цепочек крошечных пузырьков, я увидел лишь черный обтекаемый силуэт громадного ската.

Его плавно покачивающиеся антрацитовые крылья заслонили все…

Я распахнул рот в последнем беззвучном крике.

Вода поглотила и его.

* * *

Я дернулся, и тут же руку обожгло болью.

– Млять! – выдохнул я, окончательно просыпаясь.

Во сне я так дернул рукой, что ударился о стену.

Я валялся на неразобранной кушетке, в джинсах и футболке.

А за окном барабанил дождь. Самый обычный октябрьский дождь.

Саднило разбитые костяшки пальцев на правой руке. Это я хорошо приложился.

Потом я сразу вспомнил про инцидент в кафе «Причуда». Виновата была не стена.

Мда, по сравнению с недавним сном, это показалось мне уже каким-то давнишним и скучным делом.

Я потряс головой. Стараясь прогнать остатки кошмара, провел ладонями по лицу.

Ух, как же меня разобрало. И чего у них тут сны такие сняться?

Фэн-шуй, что ли, плохой? Хотя какой тут у них фэн-шуй. Сплошное, трогательно сохраняемое, наследие ВЦСПС и все лучшие традиции советского дизайна.

За окном было пасмурно, темно. Но на часах было всего-навсего полшестого вечера.

Пожалуй, спать мне больше не хотелось.

А к выполнению командированных обязанностей – шляться по городу и искать следы Максима – погода не располагает.

Какие уж тут следы, когда льет, как из ведра? Вон, сны какие бешеные от этой дождевой дроби снятся.

Немного подумав, я решил отправиться в гостиничный бар.

* * *

По сравнению со вчерашним днем, в баре был аншлаг.

Приглушенно играла музыка, горел неяркий оранжевый свет, за столиками обреталось человек шесть. У барной стойки шумно болтала небольшая компания.

Я с ужасом опознал в главе этой компании давешнюю блондинку Лику. Ее я совершенно не ожидал здесь увидеть.

На этот раз рыжее пальто отсутствовало. Она была обряжена в белую кофточку, довольно откровенно расстегнутую на груди, в строгие черные брюки и сапоги с высоким каблуком.

В левой руке у нее опять была зажженная тонкая сигаретка, а в правой – стакан с чем-то янтарным, играющем искрами в приглушенном свете бара. Видимо, опять с виски.

– Леха пришел! – сообщила она громко, увидев меня. – Леха, ты меня преследуешь что ли?!

Ее собеседниками было четверо изрядно подвыпивших молодых людей, иностранцев, неведомо как забредших в эти дикие края. Одеты они были в клетчатые рубашки и сильно тертые джинсы, и почему-то вызвали в моем воображении обобщенный образ скандинавских лесорубов.