Текст книги "Тень тибета"

Автор книги: Сергей Городников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Брахман довольно захихикал, но вдруг резко оборвал отвратительное подобие смеха.

– Ты её получишь, чужестранец, – дохнув ему в ухо, проговорил он скрипучим от жадности голосом. – Но только за родовой изумруд раджи.

Удача не мог пошевелиться без того, чтобы клинок не порезал шею. Усилием воли он вернул самообладание.

– Отпустите его, – распорядился брахман, как будто догадался, что он уже способен обдумывать его предложение.

Пики и сабля освободили грудь и шею, но Удача осознавал, что они готовы в любое мгновение одновременно снести ему голову и пронзить насквозь. Брахман змеёй проскользнул в узкий вход за богиней и оттуда прошипел.

– Если ты её действительно любишь, докажи это опасным делом, а не пустыми словами и клятвами. Тогда богиня Кали отдаст её тебе.

Ночной парк был строго красив в лунном сиянии. Пышно цветущие белые и красные розы застыли в безветрии наступившей ночи, обрамляя подъездную дорогу к недавно выстроенному большому особняку, который облагораживали ажурные башенки по углам и два просторных, поддерживаемых столбами балкона. Песок и галька зашуршали под копытами лошадей и колёсами лёгкой кареты, когда она подвозила молодых мужчин, приглашённых на очередную ассамблею избранных лиц европейской колонии. Прохлада южной ночи бодрила двух ухоженных лошадок, и они непринуждённо подкатили карету к парадным дверям особняка. За раскрытыми окнами, впускающими в комнаты и помещения свежий, напоённый благоуханием цветов воздух, горели свечи в настенных и настольных подсвечниках, там мелькали или стояли разодетые женщины с дорогими короткими опахалами в руках и по‑военному подтянутые мужчины. Тени стоящих и передвигающихся мужчин и женщин были видны и за окнами, задёрнутыми шёлковыми занавесями.

Легко спустившись из кареты, Патрик подождал, пока за ним выбрался Удача. Оба были в одеждах парижского двора молодого Людовика Четырнадцатого, и улыбка предстоящего удовлетворения от любопытства к его находке в горах Тибета трогала губы Патрика, когда он вводил своего товарища между двумя слугами в красных ливреях в высокий холл с широкой лестницей. Удача старался подражать походке француза, естественной и свободной, но непривычная одежда явно стесняла его движения.

Они вошли в большую гостиную, где собралось местное светское общество. Его составляли высшие должностные чины городского представительства Ост‑Индской торговой компании, высшие военные чины гарнизона и флота этой же компании, их жёны и поступающие на службу в компанию их взрослые дети. Всеобщее настроение было спокойным. Мужчины в непринуждённом общении или отвлекались от служебных обязанностей или продолжали обделывать дела и делишки, а женщины, казалось, собрались единственно для возможности надеть и показать на себе дорогие наряды европейских столиц. Зал был ярко освещён множеством свечей, и Удача с удивлением обнаружил, как нарядная одежда и никогда не виденные прежде светлые, изящно завитые волосы способны сделать женщин сказочно недосягаемыми и непостижимо раскованными одновременно.

У выхода на смотровой балкон десятка полтора офицеров и чиновников стояли с бокалами, в которых искрилось красное вино, грубо хохотали в ответ чьей‑то удачной шутке. Однако появление новых лиц привлекло и их внимание, не говоря об особенном внимании женщин. Удача стал главным предметом всеобщего любопытства. Патрик, будто невзначай, оставил его, отошёл к полковнику, хозяину особняка и старшему офицеру в колонии, и к его жене, тридцатилетней красавице, самой непосредственной из молодых женщин. Удача про себя отметил нарочитость такого поведения спутника, как отметил и то, что мужчины изучали его небрежно, снисходительно, будто забавного туземца, о котором успели кое‑что услышать.

До его слуха, приученного в горах вслушиваться в самые отдалённые звуки, долетело тихое высказывание жены полковника смуглолицей подруге.

– Он и вправду похож на европейца, на немца или даже на ирландца. Он должен быть забавен.

Она оставила подругу и подошла к нему, протянула руку для поцелуя. Но, подхватив её ладонь с тонкими изящными пальцами в свою, грубоватую и мозолистую, он вмиг забыл, чему его учил Патрик.

– Какие красивые пальцы! – простодушно изумился он. Смутился и запутался в мыслях, пытаясь оправдаться. – Как у богини...

Его совершенно искреннее замечание, смущение и замешательство польстили лучше изощрённого комплимента, вызвав улыбку благодарности и удивления у женщины, которая вступила в расцвет женской привлекательности и чувственности.

– Из него выйдет замечательный кавалер, – обернувшись к мужу и Патрику, громко, на весь зал объявила она, сразу обозначив свою поддержку необычному молодому человеку.

Её гости и муж правильно оценили этот поступок. Их отношение стало тут же меняться на расположение к нему.

– Не преувеличивай, дорогая, – возразил полковник, подходя к ним вместе с французом. – Он настоящий солдат.

Вспышка света в небе, россыпь сверкающих как множество светляков огней и раскатистый отзвук выстрела со стороны крепости вызвали оживление у женщин и их мужчин. Они устремились на обращённый к крепости балкон. Вспышки и выстрелы фейерверка следовали раз за разом. От парящих разноцветных огоньков ажурные тени двигались по земле, по домам, по кажущихся похожими лицам гостей. Улыбка на губах хозяйки дома показала бросающему на неё взгляды Патрику, что ей нравится роль покровительницы его странного туземца. Однако ещё до последнего выстрела муж слегка поклонился ей и с подобием улыбки на породистом аристократическом лице негромко заметил.

– Нам, дорогая, надо поговорить с этим смелым солдатом.

Он взял Удачу под руку, и тот, поймав глазами Патрика, после его одобрительного кивка головой невольно подчинился. Когда они вышли из зала, недавний миссионер наклонился к уху женщины.

– На французском балу, Сюзан, у Вас уже кружилась бы голова от танцев, – заметил он ей насмешливо, перейдя на доверительный настрой беседы двух соплеменников, оказавшихся среди иностранцев, с которыми они вынуждены уживаться и вести себя в соответствии с их правилами.

– А здесь они будут пить, есть и обделывать свои дела, – в тон ему согласилась она, увлечённая переживанием волнения от только что полученных свежих впечатлений.

– И как вы, Сюзан, решились выйти замуж за англичанина? – шутливо высказался Патрик. Затем вздохнул с пониманием мужчины. – Впрочем, не отвечайте. Я знаю. Конечно же, из‑за денег.

Она игриво ударила его веером по губам.

– Не дразните меня. Вы же прекрасно знаете, я была по девичьи влюблена в него, ради него бежала из монастыря. Ах, это было такое приключение!

Однако последнее замечание она произнесла тихо и так, словно подумала о другом.

– И у вас нет желания узнать про моиприключения в Тибете? – то ли деланно, то ли светски искренне обиделся Патрик. – Они были не без опасностей.

– Фи, фи, это подождёт. Расскажите‑ка мне лучше об этом взрослом мальчике поподробнее. В нём есть что‑то загадочное, вызывающее любопытство.

Пока она выслушивала рассказ Патрика, её муж провёл Удачу лестницей наверх, к своему кабинету. Он сам открыл толстую и резную тисовую дверь, переступил через порог и впустил молодого человека, как достойного его снисходительного внимания гостя в просторную деловую комнату. За ними безмолвно появился негритёнок в красном с золотыми вышивками камзоле, он внёс подсвечник с двумя ярко горящими свечами. Поставив бронзовый подсвечник на стол, негритёнок бесшумно вышел, и они остались вдвоём.

Тяжёлые багряно‑бархатные занавеси были плотно задёрнуты, полностью скрывали окно. На массивном тёмном столе с изогнутыми ножками застыл на задних лапах золочёный лев с часами на брюхе. Напротив, у стены выделялся строгий застеклённый шкаф с книгами. Французский секретер и три мягких, изысканной работы стула с мягкими сафьяновыми подлокотниками довершали простое убранство помещения, в котором трудно было разговаривать о чём‑то, кроме считающихся важными дел.

– Я слышал, храбрый воин хочет заполучить красавицу баядеру? – Полковник сам плотно закрыл дверь кабинета и достал из секретера бутылку крепкого напитка и два стакана из толстого голубого стекла. – Я понимаю эти чувства. Я тоже солдат. И могу помочь.

Удача не смог сдержать нервную дрожь, и это не укрылось от взора полковника.

– Но, – он доверительно понизил голос. – Услуга за услугу. Согласен ли и воин, помочь мне в небольшом предприятии?

8. Совет женщины

Он проснулся мгновенно, резко поднялся. Осмотрел кружева белой ночной сорочки, белые простыни на широкой и непривычно мягкой постели, вспомнил, где он, и успокоился. Солнце уже взошло, через деревянные жалюзи восточного окна оно расцвечивало спальню оранжевыми полосами. На лужайке между его спальным домиком и главным домом раздавались воинственные вскрики, и слышалось шуршание травы от торопливых пробежек. Он поднялся, надел тёмно‑серые штаны, подаренные ему накануне французом, подвязался красным шёлковым кушаком. И босиком вышел наружу.

Сад нежился в утренней прохладе. В высокой кроне остролистого дерева, на гибких ветках устроились павлины, поглядывали вниз, будто пытаясь догадаться, что же там происходит. Патрик ловко работал длинной шпагой, легко перемещался по лужайке рядом с тенью кроны. Свободная рубаха у него липла к потной спине, и смуглое лицо в обрамлении слипшихся чёрных волос блестело от пота. Синие штаны и чёрные сапоги с отворотами, в которые были заправлены штанины, не мешали ему сражаться с несколькими растворёнными в воздухе противниками, на выпадах протыкать чучело в отмеченных белой глиной кружках. При виде молодого человека, который оказался невольным гостем в этом доме, он прекратил занятие, отёр рукавом пот с бровей и со лба, затем приветствовал его взмахом руки со шпагой, крепко сжатой в кожаной перчатке с широкими отворотами.

– Не хочешь ли попробовать оружие европейцев? – предложил он с плохо скрытым вызовом.

Не дожидаясь ответа, перехватил шпагу за клинок, с резкого замаха откинул рукоятью к нему. Удача вынужден был сделать шаг вперёд, чтобы поймать её за рукоять почти у земли. Она показалась ему лёгкой, очень удобной, но ненадёжной. Патрик отступил, взял прислонённую к стволу дерева вторую шпагу, и Удача понял, что испытание приготовлено заранее и будет серьёзным. Его противник изогнул клинок, пробуя его на прочность, остался доволен и подбоченился левым кулаком, холодно наблюдая, когда он даст знак готовности.

Показав несколько приёмов, француз предупредил о переходе в нападение и сразу заставил его отступать, уклоняться, отпрыгивать, подавляя волю, наказывая за каждый промах. Разрезы на рубашке, кровоточащие царапины от острия шпаги явно указывали, что учитель обращался с ним, как со щенком, впервые брошенным в реку и обречённым либо тонуть, либо барахтаться, но плыть. Удача отбивался и выжидал, по ходу изучая применяемые против него приёмы. Попытавшись выполнить один, который показался простым, он был тут же ранен в предплечье.

– Ещё раз! – требовательно воскликнул Патрик.

Удача повторил выпад, и в ответ, с треском распоротой ткани, полоса разрезанной до крови кожи пересекла ему грудь. Улыбка неприязненного удовлетворения на лице француза обострила до предела чувство опасности, подёрнула сознание Удачи волной расчётливого бешенства, раскрепостила подсознательное наитие. Француз выдал себя, он был его соперником. Упреждая новую опасность, Удача звонко отбил его шпагу, провернулся на пятке и боком ступни нанёс скользящий удар под горло. Его противник отлетел и упал на спину, стукнулся затылком об утоптанную землю. В хрипе обхватил грудь под горлом левой перчаткой, сделал попытку как‑либо приподняться на локте и потерял сознание.

К обеду того же дня слуга индус впустил в дом приехавшую жену полковника и провёл её в светлую и просторную спальню. Несколько часов со времени неожиданного окончания урока фехтования Патрик волей‑неволей предпочитал отлежаться в мягкой постели. Он был холодно молчалив, тогда как Удача стоял у окна, очень недовольный собой за происшедшее, за непростительную утрату самообладания.

– Можно? – тоном хорошенькой женщины, которая позабыла, что такое отказ её просьбам, сказала Сюзана, входя в спальное помещение. – О‑о, и это самый ловкий кавалер нашей колонии?! – воскликнула она и села в полумягкое кресло напротив кровати француза. – Никто не верит. Я пришла увидеть это собственными глазами.

Удача смутился под её взглядом, выражавшим не осуждение, а нежное внимание.

– И как это неприятные новости оказываются всеобщим достоянием? – натянуто улыбнулся Патрик незваной посетительнице.

– Всё очень просто, мой друг. Дозорный конный патруль увидел вас с улицы и не мог решить, дуэль это или попытка убийства европейца. Вот так все и узнали. У вас же много поклонниц, они обеспокоены, – кольнула она лежащего. – Мой муж распорядился не придавать этому значения, и я здесь, чтобы убедиться, что вы живы и здоровы, и сообщить всем, когда же вы поднимитесь.

Патрик быстро нашёлся, какой ход в его положении самый удобный, чтобы сменить неприятную для него тему.

– Сюзан, – он слабо указал пальцем на товарища. – Пожурите этого шалуна, который ещё не научился европейским манерам и воспринимает занятия с оружием слишком всерьёз. Благодаря ему сегодня я уже ни на что не годен.

– Обязательно, пожурю, – строгим голосом сказала молодому человеку женщина, вставая с кресла. И распорядилась: – Следуйте за мной! – В дверях она приостановилась и сочувственно обратилась к соотечественнику: – Надеюсь, я смогу разъяснить ему, что такое хорошие манеры по‑европейски. Я заметила у него свежие царапины и порезы от шпаги, а у вас, мой милый друг, их нет.

Вместо ответа Патрик лишь развёл руками. Она прошла к вестибюлю и вышла из дома к дорожке, которая мимо кустов роз вела к калитке. Удача вышел за ней, хмурясь от ожесточения в ожидании предстоящих укоров.

– Проводи меня, – мягко попросила женщина и замедлила шаги.

От растерянности он остановился. Вдруг осознал, что не понимает женщин, что они иные существа, которые воспринимают мир совершенно иначе. Скованность поведения стала оттаивать, словно лёд под солнцем весны, ему захотелось довериться ей, как никому в своей прежней жизни. Возможно потому, что эта женщина каким‑то образом напомнила, что у него была мать, которую он не знал. Как бы прогуливаясь, они направились песчаной дорожкой к её лёгкой карете, запряжённой терпеливыми белыми иноходцами.

– Ты действительно любишь эту... танцовщицу? – неожиданно спросила Сюзан.

С ним ещё никто не говорил так просто о тайнах сердца, и оно затрепетало от желания открыться. Он не в силах был не ответить правдиво.

– Я её люблю, – признался он порывисто. – И странно. У меня бывает озарение, будто знал её всегда...

– Жаль, – не дослушав, произнесла Сюзан. Она остановилась и оглянулась, успела заметить, что от окна живо отпрянула темноволосая голова Патрика. – Ты мог бы пользоваться успехом у достойных женщин.

Она засмеялась его растерянности и быстро пошла к карете. В безотчётном порыве Удача догнал её, неловко ступая рядом и не находя нужных слов, проводил на улицу.

– Подай мне руку. – Она опёрлась о поданную им руку, села на мягкое сидение и придержала дверцу открытой. – Послушай меня внимательно. Мне не нравится, что ты понадобился мужу, – она произнесла это тихо, как будто предупреждая о необходимости быть осторожным. – И ещё больше не нравится, что муж нашёл взаимопонимание с Патриком. Их взаимная неприязнь странным образом растаяла с твоим появлением.

После чего закрыла дверцу, и карета тронулась, оставляя на утоптанной земле следы вмятин от колёс. Удача задумался, следил, пока она отъезжала вдоль улицы до поворота. Затем тоже резко обернулся к дому, однако ничего подозрительного не увидел.

При таких сложных взаимоотношениях европейцев, в которые вовлекались их женщины, он терял почву под ногами. Не понимал ещё их мира, побуждений к словам и поступкам. Но стоило остаться в одиночестве, холодная рассудительность, которая до сих пор помогала ему выжить, опять вернулась к нему. Он привык доверять своим ощущениям и предчувствиям опасности, а от полковника такая опасность исходила. Сюзан только подтвердила зародившиеся подозрения насчёт искренности намерений полковника помочь вызволить Дэви. Окончательно перестал доверять он и Патрику, хотя пока решил не выдавать и намёком это недоверие. Действовать надо было той же ночью, и рассчитывать только на себя.

– Нет, полковник, – пробормотал он срывающимся глухим голосом туда, куда уехала карета, и повёл плечами, будто разрывал мешающие их расправить путы. – Разбирайся с раджой сам. Если богиня Кали хочет, чтобы я доказал свою любовь делом, я это сделаю иначе.

В пригородных джунглях парило, становилось невыносимо душно. Да ещё и крики павлинов: "Ки‑а‑а, ки‑а‑а", – крики тревоги, выдавали полковника и пятерых кавалеристов его сопровождения, когда они продвигались тропой, уклоняясь от встречных лиан и ветвей корявых деревьев. Они выехали к лесной поляне, спугнув направляющихся к водопою газелей. В открытом месте поляны все остановились. Им не пришлось ждать. Гомон растревоженных птиц у водопоя подсказывал, что отряд других всадников приближается оттуда, и наконец они показались за деревьями. Их тоже было шестеро. В отличие от ярко одетых полковника и его кавалеристов, ехавшие навстречу были в неброских плащах, явно не желали быть узнанными случайными свидетелями. Хорошо сложенный и закутанный в серый плащ молодой индийский князь с надменным выражением на смуглом лице отделился от вооружённых кривыми саблями воинов и выехал на поляну. Полковник дал знак рукой, и кавалеристы отдалились к зарослям, оставили его один на один с этим князем. Оба оказались на достаточном расстоянии от свит, чтобы не быть подслушанными возможными предателями. Тем не менее разговор они вели вполголоса.

– Князь, я подобрал нужного нам человека, – без обычных восточных предисловий кратко сказал полковник о причине, которая побудила его предложить срочно встретиться.

– Он способен убить моего брата? – Младший брат раджи качнул головой с недоверием и одновременно с надеждой.

– Его нашёл один француз. Должен признать, чертовски ловкий малый; редкий смельчак отважится сразиться с этим лягушатником на пистолетах и шпагах. Однако пробный урок фехтования, которым мы хотели проверить способности того, о ком я упомянул, едва не стоил ему жизни. Сейчас наш ловкий француз предпочитает лежать. – Последнее обстоятельство полковник отметил с нескрываемым удовлетворением. – Я разговаривал вчера с предполагаемым исполнителем наших намерений. Это бравый горный разбойник, – солгал он. – Глуп и дикарь, как раз тот, кто может обмануть телохранителей и нанести смертельный удар.

На его собеседника уверенность тона произвела впечатление. Колебания младшего брата раджи были недолгими.

– Я доверю вашему выбору, полковник. Но... он чужак?

Полковник лёгким наклоном головы подтвердил, что понимает, отчего собеседника беспокоят такие вопросы.

– Он издалека, с севера. Произойдёт несчастный случай, который с вами и со мной никак не свяжут. – И находя в себе способности к шутливым замечаниям, продолжил: – За это ему нужен только ваш родовой изумруд, чтобы он выкупил у брахманов свою танцовщицу.

– Он его получит, – отозвался князь шуткой на шутку. – Но это священный изумруд. За прикосновение к нему вору положено на месте отрубать руку и голову. Таков обычай неукоснительно соблюдается вот уже несколько столетий.

Оба грубо рассмеялись.

– Это уже ваши дела, и меня не интересуют, – опять стал серьёзным полковник. – Меня интересует Договор, который ваш брат, раджа, отказывается продлить на прежних условиях. Я привёз моё подтверждение доверия к вам. – И он вынул из‑под камзола прямоугольный конверт. – Письмо с обязательствами поддерживать вас против брата, чтобы ни случилось.

Князь помедлил с ответом, потом достал из одежды свёрнутую в свиток бумагу.

– Я тоже выполняю условия нашего союза. Вот новый Договор, полковник. Дату поставите сами.

Они обменялись письмами. Полковник развернул бумагу, внимательно прочитал, что в ней было написано. То же сделал и князь.

– Прекрасно, раджа, – высказался полковник с одобрением и спрятал ценный свиток на груди под мундир. – Титул раджи вам больше подходит, чем вашему брату.

– Я тоже так думаю, – отозвался его собеседник со зловещей ухмылкой.

Закончив разговор таким образом, они быстро разъехались в разные стороны. К ним присоединялись всадники сопровождения, и оба отряда лесными тропами скоро удалились один от другого, распугивая по пути всевозможных птиц, животных и хищников.

9. Похищение из храма

Как всегда в это время года, только с полуночью на землю опускалась благодатная прохлада. Жизнь старого города замирала, его обитатели стремились воспользоваться несколькими часами глубокой ночи, чтобы дать телу как следует отдохнуть от дневных забот. Узкие улочки становились пустынными, неприветливыми ко всему живому, которое не следовало общему закону богов и природы, не отдавалось объятиям ночного сна. Даже воздух казался заснувшим в безветрии, влажный от близости моря.

Зачарованные лунным сиянием улочки испещрялись густыми тенями жалких строений, и укрытая чёрной повязкой голова одинокого всадника на тёмном коне напоминала о проклятиях, которые обрекали некоторые души на вечную потерю покоя. Голова то появлялась из теней, то, будто под гребни волн, ныряла в них и растворялась в их темени, чтобы после нескольких шагов коня появиться опять. На плечах всадника был свободный чёрный плащ из тонкой шерсти, а щёки лица были измазаны золой. Он не торопился, стараясь передвигаться без лишнего шума. Но ему удавалось лишь отчасти не привлекать к себе внимания – хотя копыта послушного коня были обвязаны тряпками, слабый цокот всё же тревожил ночную тишину. Наконец впереди приоткрылся вид на залитую светом ущербной луны площадь перед древним храмом. Всадник спустился на землю, удерживая коня за поводья, дальше уже повёл его за собой.

Так они вышли к последнему строению улочки, ветхому и низкому. Погладив морду жеребца, успокоив его волнение, Удача оставил его возле строения, сам же скорым шагом удалился, направился в обход площади. Вскоре он тенью появился у ступеней против входа в храм.

– О, дьявол! – увидев его уже там, в сердцах глухо выругался Патрик, который верхом так же тихо выехал к площади той же улочкой. Он поправил широкополую шляпу и свой чёрный плащ, остановил вороного коня и спешился. Вокруг царило мёртвое безмолвие, и он расставил ноги, как будто ожидал незримого врага, застыл, уставившись на храм, где молодой человек приоткрыл тяжёлую створку и скользнул за неё.

Удача проник в щель меж створками, как настороженная мышь, которая чует притаившуюся кошку, но не знает, откуда ждать прыжка. В глубине храма слышалась очень тихая музыка. Он узнал её, под такую же музыку танцевали перед ним храмовые танцовщицы. Сзади через щель струилась и падала на плиты мраморного пола светлая дорожка, она, словно рухнувший над бездонной пропастью мост, обрываясь в кромешной тьме в нескольких шагах от него. Он приблизился к её окончанию, и вдруг его прошиб холодный пот – раздалось предупредительное шипение кобр, обученных охранять ночную жизнь брахманов от непрошенных посторонних, и шипение из‑за особенностей помещения звучало отовсюду, будто змеи ползли к нему со всех сторон. Не зная, откуда ожидать смертоносного нападения, он медленно отвёл край плаща, плавным движением бесшумно вынул из ножен лёгкую французскую шпагу. После чего, стиснув зубы, ступил за обрыв лунной дорожки и тут же на выдохе молниеносными взмахами шпаги со свистом рассечённого воздуха отбил обе кинжальные тени, одна из которых успела вонзить свой ядовитый зуб в плащ у ноги. Мгновением позже он встряхнул плащ, и отсечённая голова крупной кобры отвалилась от подола на пол на краю света и тьмы. Шипение оборвалось и больше не возобновлялось. Он отступил к свету, отёр клинок о левую ладонь. На ней остался тёмный сырой след змеиной крови.

– Нет, полковник, раджу убивай сам, – прошептал он. – Изумруд раджи мне не нужен.

И он решительно шагнул в темноту, привыкающим к ней зрением различая очертания алтаря и сводчатую нишу углового входа в проход, за которым в другом помещении храма танцевала Дэви – он был почему‑то уверен в этом.

Он ворвался туда, как вихрь. Не давая никому опомниться от изумления, выдернул девушку из круга танцующих, а заметив в её лице желание задавать вопросы и спорить, не раздумывая ударил по виску, чтобы она потеряла сознание. С нею на плече он стремглав бросился обратно. Он выбежал из храма, словно вор с бесценной добычей, и по площади напрямую устремился к углу тёмной улочки, где оставил привязанным жеребца.

Патрик в том месте сбросил оцепенение, быстро шагнул ему навстречу.

– Что с ней? – спросил он срывающимся на дрожь глухим голосом.

Удача на ходу вскинул шпагу, решительно направил остриём ему в грудь.

– Прочь с дороги! – объявил он холодно, и это требование прозвучало, как последнее предупреждение.

– Ты мне не доверяешь? – делая над собой усилие, смиряя гордость, выговорил его бывший товарищ по путешествию.

– Нет, – резко ответил Удача и живо оглянулся.

– Я хотел втянуть англичан в политическую неприятность, – вдевая носок сапога в бронзовое стремя, принялся объяснять Патрик. – Не знаю, сможешь ли ты это понять. – Его лошадь шагнула к Удаче. – Поверь мне, я хотел её вырвать из лап брахманов любой ценой. И без моей помощи тебе сейчас не обойтись. Давай её ко мне на седло.

За храмом послышались гортанные злобные крики проклятий и тревоги. Удача колебался лишь секунду, потом передал девушку ему, а сам принялся срывать с ног своего коня и отшвыривать тряпки, которыми были обвязаны копыта. Патрик завернул лошадь, пришпорил её, и она поскакала прочь от этого места. Шум возбуждённой, пробудившейся к ярости толпы нарастал, затем появились факелы. Они дымились, отбрасывали тусклый свет на стены храма, озаряли тёмные лица с белками глаз, сверкающих в гневном помешательстве.

– Чужеземцы осквернили храм! – истошно завопили фанатики.

И толпа взревела.

– Смерть! Смерть чужеземцам!

Удача запрыгнул в седло, выровнялся, поджидая толпу, давая возможность отягощённой кроме всадника ещё и девушкой лошади Патрика раствориться среди теней домишек искривлённой улочки. Его заметили, и расколовшаяся на бегу толпа пропустила вперёд троих скверных наездников, бестолково машущих кривыми саблями.

– Смерть чужеземцам! – заорали они, устремляясь на него, будто увидали самого лютого врага.

Удача хладнокровно оценил положение, в котором оказался. Расправиться с конными туземцами не составляло труда, но делать этого не стоило, пусть они мешают другим, более опытным конным преследователям, и он развернулся к толпе спиной. Там завизжали от радости, словно дикие кровожадные звери, уже предвкушающие, как ощутят на зубах его горячую плоть. Однако радость фанатиков была недолгой, он быстро оторвался от наездников, и разочарованные вопли проклятий стали отставать.

Вскоре один за другим два всадника с украденной девушкой будоражили стуком копыт улочки и переулки ночного города. За ними жизнь пробуждалась ото сна, лаяли собаки и загорались огни, оживало многоголосье криков.

– Смерть чужеземцам! – как клич к восстанию, доносилось оттуда среди общего шума.

Отряд конных преследователей зашумел и появился из бокового переулка и сразу оказался у них на хвосте. Патрик неплохо разбирался в лабиринтах улиц старого города, и они наконец вырвались из него, вытягивая за собою три десятка конных врагов. Те надрывали глотки злобным сквернословием, но предпочитали держаться все вместе, преследуя их шакальей стаей. Удача позволял умному коню скакать вполсилы. Он следил, чтобы самые опытные всадники не смогли обогнать его и прорваться к лошади Патрика, когда она начнёт заметно выдыхаться и уставать.

И похитители, и участники погони всей шумной ватагой пронеслись мимо крутых стен крепости Ост‑Индской компании, мрачно тёмных, прочно отстроенных из красного камня, и сверху над их головами предупредительно ухнула холостым зарядом короткоствольная пушка. За нею рявкнула в бойнице пониже другая, напугав многих лошадей фанатиков. Лошадиный храп и крики смятения смешались, ненадолго отстали.

Когда Патрик и Удача вырвались из окраин к пригородным джунглям, позади раскатисто громыхнул третий пушечный выстрел, и чугунное ядро со змеиным шипом пролетело над их головами, разорвалось в зарослях слева дороги. Кобыла Патрика тяжело дышала, начала сбиваться с галопа на рысь, и конные преследователи вновь стали приближаться. Они увидали впереди себя спины похитителей храмовой танцовщицы и оживились, выказывая своё торжество угрозами расправы и размахиванием сабель, на которых зловеще мерцали отсветы лунного сияния.

В узком участке торной дороги, сразу за поворотом, как только его скрыли лесные заросли, Удача осадил жеребца и набросил петлю на всякий случай приготовленного аркана на сук на уровне подбородка, и тут же хлёстко обмотал верёвку вкруг ствола дерева через дорогу.

– Вот он! – завопили главари преследователей, когда появились на повороте.

Удача задержал коня, поддразнил их оскорбительными знаками, и они не заметили натянутую поперёк дороги верёвку, налетели на неё, а выдернутые ею с сёдел повалились на землю под копыта других конников. Стоны, ругань, лязг оружия при падении, испуганное ржание – всё там перемешалось, остановив погоню. Он не стал дожидаться, когда они разберутся, пришпорил коня, понёсся вдогонку Патрику с девушкой. От города до слуха доносилась приглушённая расстоянием пальба из ружей, пушек, и она разрасталась. Оглянувшись туда, он увидел, что небо краснело от зарева пожаров. Позади опять зазвучал частый топот копыт. Он свернул с дороги, оставаясь в седле, укрылся с конём в зарослях. Через пару минут мимо проскакали четверо самых решительных фанатиков. Он выбрался из укрытия, как если бы был из их своры, погнался за ними, а нагнав, пригнулся к гриве и воспользовался прошлым богатым опытом, одного за другим ловко скинул с лошадей в придорожную пыль.

Когда он настиг француза с девушкой, кобыла под ними выбивалась из сил, дрожала ногами и сипела на каждом выдохе. Он привстал в стременах, вслушался. Фанатики заметно отстали, но не отказались от намерения схватить их, и он подал пример, съехал с дороги в джунгли. Журчание ручья указывало направление, и они в сопровождении предательского треска иссушенных сучьев, шуршания листьев и ветвей, шелеста лиан, казалось, бесконечно долго настороженно пробирались на звенящие шлепки струй, которые беспечно тревожили кажущийся сонным покой леса. У сияющей поверхности только наполовину заполненного природного водоёма спешились. Патрик скинул с плеч широкий плащ, расстелил на земле и опустил на него девушку. Она всё ещё была без сознания. Зачерпнув пригоршней воду, Удача опустился на колено, плеснул брызги на бледное девичье лицо, на шею, на приоткрытую грудь, затем влажными пальцами коснулся виска, по которому в храме нанёс лёгкий удар. Вдруг он прислушался. Вставая на ноги, тихо объявил сообщнику по похищению: