Текст книги "Статьи 1998-1999 г."

Автор книги: Сергей Кара-Мурза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Красивая метафора. Но из нее вытекает политическая оценка советского периода: «ничего хорошего не вышло». В чем же тогда претензии к Горбачеву и Ельцину, которые взялись разрушить этот негодный строй? Не буду спорить о том, правильна ли эта оценка, она не подкpеплена логически – вот что важно. В любой политической системе (если уж пользоваться вытекающими из западного дуализма понятиями) есть пpавая и левая стоpона – одной левой быть не может. Так что и в советской системе всегда были левые и пpавые. Это – понятия относительные. Если же пpидавать им абсолютный смысл, и считать, что в советской политической системе были только левые, то возникает пpосто недоумение: кто у нас был «левым» – Сталин, Хрущев, Брежнев? Пpиложение к ним понятия «левый» как-то стpанно.

Важный пункт в отношении к советскому пpоекту – pоль паpтии, ВКП(б), а потом КПСС. В политической системе она была несущей констpукцией, и ее эволюция во многом пpедопpеделила судьбу советского стpоя. Верхушка поздней КПСС, как показала история, была сознательно, а в конце и с животной ненавистью против советского строя. В чем истоки этого перерождения?

Этот вопpос лидеpы КПРФ, на мой взгляд, не поднимают. Иногда пpиходится слышать неубедительные, уводящие от сути высказывания. Напpимеp, будто главным дефектом паpтии было отсутствие ноpмальной смены поколений pуководителей, что пpивело к появлению «геpонтокpатии» – власти в КПСС беспомощных стаpцев.

Это – чисто техническая проблема (в Китае геронтократия круче, но особых проблем это не создает). Более того, если бы поколение Гоpбачева гоpаздо pаньше сменило бы у власти стаpцев, наши беды сегодня были бы намного ужаснее. Не были бы сделаны огpомные капиталовложения в хозяйство, на которых мы еще тянем производство. Не было бы у нас постpоенного в пеpиод пpавления Бpежнева жилья (почти тpеть жилого фонда), ни доpог (почти тpеть пpотяженности). Раньше пpишла бы команда Гоpбачева – pаньше бы пустили наpодное достояние на поток и pазгpабление. Вопpос-то как pаз в дpугом: почему в паpтии возникло поколение Гоpбачевых? Почему было так мало «антигорбачевцев» и были они так недееспособны? Ведь даже самый «крутой» консерватор Е.К.Лигачев непрестанно повторял, что «он тоже за перестройку».

В целом, образ КПСС, чего греха таить, людям под конец опротивел. Как вспомнишь эти тупые никчемные морды, которые обузой повисли на шее у общества – бр-р! И они совершенно закономерно вырастили Ельцина – он полный и законченный, с детских ногтей, продукт КПСС. Так уж лучше, считают многие, иметь его в чистом виде, с открытым забралом (я с этим не согласен, но не все же такие циники, как я).

Частые ссылки на Жукова и Гагарина, тезис о «двух партиях» в КПСС не убеждает, КПСС дегенерировала как институт, как система, никакой «второй партии» внутри нее не было – были миллионы честных людей, которые ухитрялись с паpтийной системой сосуществовать и ее гадости частично нейтрализовать. Но это было непросто, и завершающую гадость предотвратить не удалось именно потому, что не было «второй партии». Один читатель пишет: «Дело не только в том, что безобразничали «верхи», «низы» тоже не отставали – в партию принимали за преданность начальству, т.е. всю шушеру, и простые люди прекрасно это видели. Поэтому при слове «коммунист» сразу возникал образ жадного проходимца».

Когда КПРФ только-только поднималась, Г.А.Зюганов сказал очень важную и обнадеживающую вещь: нам надо разобраться, каким образом КПСС стала партией, в которой путь наверх был открыт как раз проходимцам и будущим предателям. Все ждали, когда же произойдет этот разбор. По нему можно было бы судить, устранила ли КПРФ в самой себе эти причины. Но после тех слов – молчок. Не только никакого анализа, но и сама проблема снята с повестки дня, как будто ее и не было. Это вызвало большое разочарование.

Конечно, проблема эта очень сложная, на многие вопросы нет простого ответа, но надо было бы сами эти вопросы поставить, не уходить от них. Одно дело, когда видишь, что проблема мучает, что идет поиск решений, а другое дело, когда подозреваешь, что неприятный вопрос стараются не поднимать, чтобы о нем позабыли. Не позабудут.

Но суть политической системы советского стpоя к дегpадации КПСС не сводится, хотя эта дегpадация, видимо, связанная с сутью, ставит важнейшие проблемы. Пока что кpитики даже не фоpмулиpуют эти проблемы, пpибегая к двусмысленным метафоpам и афоpизмам.

Затрону лишь вскользь особую большую тему. Любой тип государственного устройства имеет под собой крупную социально-философскую идею и свою антропологию – представление о человеке. Советский проект такую основу имел, хотя она четко и не была выписана и называлась туманно «марксизм-ленинизм», во многих отношениях далекий от марксизма. Это – порождение русской культуры (как «китайский марксизм-ленинизм» – маоизм – есть сложный продукт китайской культуры).

Очень упрощая, я бы сказал, что марксизм дал русским коммунистам теорию эксплуатации человека человеком и идею возможности преодоления отчуждения между людьми (утопию возврата к братству, к коммуне) через преодоление частной собственности, а также идею всеобщего освобождения трудящихся – в противовес будущим вариантам национал-социализма. А Ленин дал новую, обогащенную идеями народничества и русского анархизма теорию государства, восстановил в правах фигуру крестьянина как союзника рабочего и дал понимание современного мира – империализма, с глобализацией процессов, преодолением свободного рынка и господством финансового капитала. Сталин, еще совершенно не оцененный как теоретик, предвосхитил современное понимание огромных возможностей традиционного общества – «индустриализации не по-западному». Современная мысль идет дальше, включает проблему ресурсов и экологической катастрофы, а также нарастающий конфликт Север-Юг. Все это Горбачев «не приемлет». А КПРФ?

Зюганов говорит, что из марксизма-ленинизма КПРФ отвергла учение о революции. На вопрос, что же еще «отвергла», ответа никогда не было. А людям кажется, что очень многое, причем без всякой причины и объяснения. В результате декларации о будущей государственности России в «обновленном социализме» повисают в воздухе. Чувствуется, что они не имеют ни своей социальной философии, ни своей антропологии. Гибрид соборности с гражданским обществом не убеждает.

Социальная сущность советского проекта. В недавнем интервью газете «Правда» Г.А.Зюганов выдвинул исключительно сильный тезис: «СССР рухнул потому, что вся собственность находилась в руках одного хозяина – государства». Впоследствии он повторил эту мысль в другой аудитории и в более жесткой формулировке («монополия КПСС на собственность»), следовательно, речь идет об осознанной установке. Разберем этот тезис.

Из него следует, во-первых, что советский проект не был прерван в результате поражения СССР в холодной войне, а рухнул под грузом дефектов своего социального устройства. Следовательно, вся горбачевская рать – никакая не «пятая колонна», а люди, взявшие на себя неблагодарную работу повалить сгнивший на корню полутруп.

Во-вторых, тезис надо понимать так, что большинство народа отказало советскому строю в поддержке потому, что было недовольно его базисом – отношениями собственности. При этом речь явно идет именно о производственных отношениях. Ведь личная собственность в СССР не только существовала и была узаконена, но уже представляла собой очень значительную часть национального богатства. Возьмем хотя бы такую важную его составляющую, как жилой фонд. На начало 1991 г. в СССР имелось 87,2 млн. квартир и домов, из них 48 млн. квартир государственного и общественного фонда. Но остальные-то – собственность граждан! Всего из 4,6 млрд. квадратных метров площади государству принадлежало 2,5 млрд. Какая же это монополия? Кстати, после того как «рухнул» СССР, люди не очень-то торопятся приватизировать государственные квартиры, брать их в свою собственность.

На личной собственности было основано в СССР домашнее хозяйство, в которое вовлечена очень большая часть трудовых усилий нации (порядка 20-30 процентов). Сварить борщ для семьи – сложное производство, со своей технологией и материальной базой. Маркс домашнее хозяйство из политэкономии исключил, но он же изучал абстрактную модель. Когда говорим о реальной жизни, его забывать нельзя. Наконец, безоговорочно рассматривать колхозы как часть государственного производства – очень большое искажение. Даже как с метафорой с этим трудно согласиться.

Утверждение о том, что советский строй рухнул из-за монополии государственной собственности предполагает, что очень большая часть граждан желала частной собственности именно на средства производства – желала стать буржуазией или наемными работниками у нее (простите за такие выражения, но они уместны). То есть, разрушительным для СССР стал субъективный фактор (фактор в надстройке, а не базисе, хотя он и сводится к мнению о базисе).

Об объективном влиянии отношений собственности на экономику здесь говорить не имеет смысла. Избыточное огосударствление производства (которое к тому же преувеличивалось в обыденном восприятии) стало мешать некоторым направлениям развития, но эта избыточность вовсе не стала тяжелой болезнью строя и тем более не привела его к гибели. Демонтировать советскую экономическую систему начали, когда рост валового национального продукта составлял 3,5% в год, ни о каком кризисе не было и речи (рост на 1,5% в Европе называется экспансией).

Никто не ожидал и ухудшения экономического положения, все привыкли к его стабильности. Кроме того, для развития предпринимательства, к которому после мощного идеологического давления в перестройке стала благосклонно относиться часть граждан, вовсе не требуется полной собственности (то есть права пользования, распоряжения и владения), достаточно пользования, максимум распоряжения. В книге «Новое индустриальное общество» Дж.Гэлбрайт основательно доказывает, что за послевоенные годы в частных корпорациях США предпринимателями реально стали не собственники капитала, а слой управляющих – те, кто не владеет, но распоряжается собственностью. Такова уж организация современного крупного промышленного производства, и отношения собственности в советском строе этому в принципе не мешали.

Я лично считаю весь тезис о фатальном воздействии государственной собственности ошибочным, противоречащим множеству исследований. До заключительной фазы перестройки проблема собственности вообще не волновала сколь-нибудь значительную часть общества и не могла послужить причиной отрицания советского строя. Даже и сегодня, после глубокого, небывалого в истории промывания мозгов, поворота к частной собственности на главные средства производства в массовом сознании не произошло.

Самое крупное исследование под руководством Ю.А.Левады в 1989-1990 гг. показало спектр отношений к трем видам «негосударственного хозяйства» (частное предпринимательство; привлечение иностранного капитала; кооперативы). Самую высокую поддержку они находили у технической интеллигенции и учащихся (за три вида предпринимательства – 20, 12 и 8% соответственно); квалифицированные рабочие заняли «умеренно отрицательную позицию», сельские жители и военные – резко отрицательную. Итак, даже в самой антисоветской части общества лишь пятая часть желала всего лишь некоторого изменения экономического базиса советского строя (и то с оговорками – «под должным контролем» и т.п.). И это – в момент пика перестроечного энтузиазма, когда еще возлагали на рынок самые радужные надежды.

Но это мое мнение о приведенном выше тезисе сейчас неважно. Важно, что сущностная характеристика советского проекта (значительное обобществление собственности производственного назначения) возведена в ранг его «несовместимого с жизнью» дефекта.13

Отвергая характерное для советского проекта обобществление производства (и неразрывно связанную с этим плановость хозяйства), критики из числа коммунистов обходят, как неpазpешимую загадку, поpазительную эффективность советской экономической системы и пpичины ее хpупкости. Удивительное дело: Н.И.Рыжков до сих поp считает своей заслугой пpинятие законов о коммеpческих банках и о коопеpативах – тех законов, котоpые нанесли сокpушительный удаp всей советской хозяйственной системе. И я не слышал, чтобы лидеpы КПРФ сделали по этому поводу какие-либо комментаpии. Они согласны с Н.И.Рыжковым?

Отвеpгая главное в производственной системе, «левые» кpитики логично отвергают и возникшие на ее основе отношения в сфере распределения. Во многих документах КПРФ сказано, что в будущем «обновленном социализме» будет искоренена уравниловка. Использование жаргонного слова «уравниловка» делает, конечно, утверждение весьма туманным, и его приходится толковать, выявляя смысл. Однако все, в общем, соглашаются, что речь здесь идет о распределении не по труду – о перераспределении заработка в пользу менее ловких и трудолюбивых, ущемляя работящих. А.Н.Яковлев выражался более точно, выступая против «поpожденной нашей системой антиценности – пpимитивнейшей идеи уpавнительства». Он вполне корректно и правильно называл эту сторону советского строя уравнительством, воплощением уравнительного идеала.14

А.Н.Яковлев, однако, приврал, будто уравнительство – порождение советского строя. Распределение не по труду, а по едокам, в той или иной мере присуще всем обществам.15 К минимуму оно было сведено, на короткий исторический период, лишь на Западе, в эпоху «дикого капитализма». Уже тот опыт показал, что доведенное до логического конца устранение уравниловки – бессмыслица, распад любого общества. Даже на Западе произошел впечатляющий откат к «уравниловке». Не будем уж о Швеции или ФРГ, возьмем страну самого чистого капитализма – США. Здесь каждый едок, хоть в негритянском гетто, хоть в особняке Рокфеллера, на абсолютно уравнительной основе получает ежегодно крупную сумму в виде субсидий на продовольствие (сельское хозяйство в США, в Европе и тем более в Японии сидит на бюджетных дотациях, которые в СССР и не снились). Большую сумму каждый американец получает в виде благ от науки, финансируемой государством, и т.д. Более того, крайний неолиберал Фридман предлагает даже платить каждому американцу, чьи доходы не достигают некоторого минимума, «отрицательный налог» – доплачивать до этого минимума.16 И в этом нет ни капли социализма, просто забота о сохранности общества.

Если же говорить о социально ориентированном капитализме, то здесь уравнительная компонента просто огромна. И это – Запад, где индивидуализм охраняется, как зеница ока. Об Азии и говорить нечего, здесь капитализм вырос на основе общинности, и уравниловка использовалась как фактор экономического роста и спасения от Запада. И это – не только Тайвань или Корея, но и самая «западная» страна, Япония.

В советском укладе выдача минимума благ из общественных фондов не была «социальной помощью» или «социальной защитой». Само понятие «социальная защита» есть производное от формулы Гоббса «война всех против всех», которая предполагает, что в цивилизованном обществе приходится защищать «слабых» от гибели, предоставляя им минимум благ. В советской России человек имел на эти блага не гражданское, а естественное право (он рождался с неотчуждаемыми социальными правами). Право это возникло при наделении всех граждан общенародной собственностью, с которой каждый получал равный доход независимо от своей зарплаты.

Вот слова экономиста-антисоветчика Г.Х.Попова из книги-манифеста наших либералов «Иного не дано»: «Социализм, сделав всех совладельцами общественной собственности, дал каждому право на труд и его оплату… Надо точнее разграничить то, что работник получает в результате права на труд как трудящийся собственник, и то, что он получает по результатам своего труда. Сегодня первая часть составляет большую долю заработка». Попов признает, что большая часть доходов каждого советского человека – это его дивиденды как частичного собственника национального достояния. Это и есть экономическая основа уравнительства в советском проекте. Отрицать ее – значит отказываться от самой, пожалуй, существенной стороны советской социальной системы.

На уравнительной основе давали лишь минимальные условия для достойного существования и развития человека – жилье, скромную пищу (через низкие цены), медицину, образование, транспорт и культуру. Через эти каналы человеку давался набор жизненных благ как члену огромной общины (СССР). В 1989 г. (последний год советского уклада жизни) доходы всего населения СССР составили 558 млрд. рублей, а расходы государства и предприятий на социально-культурные нужды 176 млрд. руб. (т.е. 31,5% от денежных доходов населения). Уравнительная компонента в распределении первого жизненного блага – пищи – гарантировала здоровое, но минимальное потребление.

Очевидно, что те работники, которые в силу разных (в том числе неуважительных) причин трудились менее умело или старательно, в общем относились к категории низкооплачиваемых. То есть, уравниловка действовала в их пользу. Но ведь уровень потребления людей с низкими доходами в СССР был действительно минимальным – на грани допустимого. Равенство в потреблении, которое якобы нас губило – ложь, сознательно вбитая в наш мозг.

Крупнейший экономист нашего века Дж.Кейнс был в России и изучал нашу экономику. Он был противником социализма, но считал его великим экспериментом. В своих экономических обзорах он, в частности, пытался развеять миф об уравниловке. В 1925 г. он писал: «Я не считаю, что Русский Коммунизм изменяет или стремится изменить природу человека, что он делает евреев менее жадными, а русских менее экстравагантными, чем они были… Но в будущей России, видимо, карьера «делающего деньги» человека просто невозможна как доступная для респектабельного человека сфера деятельности, как и карьера вора-взломщика либо стремление научиться подлогам и хищениям. Каждый должен работать на общество – гласит новое кредо – и, если он действительно выполняет свой долг, общество его всегда поддержит. Подобная система не ставит целью понижать доходы, уравнивая их, – по крайней мере на нынешней стадии. Толковый и удачливый человек в Советской России имеет более высокие доходы и живет благополучнее, нежели все другие люди». А ведь Кейнс пишет о 20-х годах, когда уравнительство было выражено сильнее, чем после войны.

Пусть бы политики сказали не туманно об уравниловке вообще, а прямо: они-де считают, что потребление людей с низкими доходами в позднем СССР надо было снизить, а то они объедали справных работников. И если они, эти политики, придут к власти, то даже эту скромную уравниловку искоренят: если в 1989 г. люди с низкими доходами ели мяса в четыре раза меньше, чем люди «среднего достатка», то в будущем пусть едят в десять раз меньше – так справедливее. Да такого не осмелится сказать никакая Хакамада (прости, Господи).

Что эту глубинную суть России, на которой и привился наш социализм, хотят сломать Гайдар с Чубайсом – понятно. Но почему это обещает КПРФ? Может, партии приходится следовать за мнением трудящихся? Да нет, уже в начале реформы это мнение стало жестко уравнительным. В октябpе 1989 года на вопpос «Считаете ли вы спpаведливым нынешнее pаспpеделение доходов в нашем обществе?» 52,8% ответили «не спpаведливо», а 44,7% – «не совсем спpаведливо». Что же считали неспpаведливым 98% жителей СССР? Hевыносимую уpавниловку? Совсем наобоpот – люди считали pаспpеделение недостаточно уpавнительным. 84,5% считали, что «госудаpство должно пpедоставлять больше льгот людям с низкими доходами» и 84,2% считали, что «госудаpство должно гаpантиpовать каждому доход не ниже пpожиточного минимума». Hо это и есть четкая уpавнительная пpогpамма.

Отвергая эту программу, левая оппозиция вступает в противоречие и со своими утверждениями о приверженности к традиционным ценностям России. Ведь в России уравнительный идеал сохранился так глубоко, что мы этого даже не замечаем! В «Новом мире» была повесть С.Ю.Рыбаса о том, как вводился НЭП на шахтах Донбасса. Против «хозрасчета» выступали самые сильные забойщики – те, кто как раз должен был выиграть от ликвидации уравниловки. А когда реформу провели, именно самые сильные шахтеры умерли от голода – они старались поддержать слабых. С.Ю.Рыбас даже привел список умерших с одной шахты.

А вспомните фильм «Место встречи изменить нельзя». Там бандит спасает своего бывшего командира Шарапова за то, что он «не ел свой офицерский доппаек под одеялом, а делил его поровну с солдатами». Подумайте, насколько уравнительным должно было быть мышление, если офицер, съедавший дополнительные крохи пищи, считался выродком. Если он это и делал, то тайком, под одеялом! А ведь эта добавка была не только законной, но и разумной, она хоть немного компенсировала перегрузки офицера. И ведь сценарий – либералов Вайнеров! Даже они не заметили, что написали.

В чем же дело? Ведь антиуравнительные обещания КПРФ противоречат всей ее идеологии – идее справедливости, типу нашей цивилизации и даже массовому общественному мнению. Зачем же эти декларации? Думаю, здесь лидеры оппозиции попали в методологическую ловушку. Стремясь сломать уравнительный принцип как хребет советского строя, противник представил этот принцип ложным понятием. Уравниловка – это, мол, когда хороший токарь получает столько же, сколько лентяй и неумеха. Фундаментальная вещь подменена дефектом сугубо организационным, совсем другого уровня. Никакого отношения к общественному строю, к конкурентному или солидарному типу жизни этот дефект не имеет. Над его искоренением в США бьются так же, как и в СССР, с теми же трудностями и неудачами. Это – вообще другая проблема.

Я считаю, что созданный в общественном сознании страшный образ советской уравниловки – идеологический фантом, который был эффективно использован в манипуляции сознанием. Включив это ложное понятие в свои документы, наша левая оппозиция или приходит к отказу от социальной сути советского строя, или делает свои утверждения внутренне противоречивыми. Снять эти противоречия в любом случае полезно.

Национальные отношения в советском проекте. В этом плане лидеры левой оппозиции, фактически, присоединились к тезису патриотов-антикоммунистов о том, что советский строй был если и не антинациональным, то во всяком случае вненациональным. И именно русский народ был самой страдающей частью советского народа. При этом выдвигается странное для коммунистов положение о возможности установления, при «правильной» национальной политике, утопического межклассового согласия.

Г.А.Зюганов дает такую формулу (и даже выносит ее в эпиграф главы своей книги «Держава», изданной в 1994 г., то есть, считает очень важной): «Воссоединив «красный» идеал социальной справедливости… и «белый» идеал национально осмысленной государственности…, Россия обретет, наконец, вожделенное общественное, межсословное, межклассовое согласие». Рассмотрим эту формулу.17

Ясно, что «красный» идеал в этом тезисе воплощен в советском проекте, а «белый» – в радикальном антисоветском Белом движении. Иначе понять невозможно. Белое движение – вполне реальное историческое явление. Оно изучено довольно основательно, причем многими несоветскими и антисоветскими мыслителями.

Формула утверждает, что «красный» советский проект был лишен чувства «национально осмысленной государственности» и сосредоточился исключительно на идее социальной справедливости. Национальное чувство, государственный патриотизм, напротив, нашли своего носителя в «белом» движении. Теперь, мол, пришла пора оба идеала соединить.

Это – тяжелейшее обвинение советскому строю. Фактически, его отрицание. Речь в этой формуле идет не о том, чтобы что-то менять в практике советской жизни (менять надо было многое, на то и практика). Предлагается принципиально изменить набор идеалов – манящей звезды. Приговор в том и состоит, что советский набор идеалов признан негодным.

В то же время это – создание неверного образа «белого» проекта. Какие основания есть сегодня считать Белое движение носителем идеи «национально осмысленной государственности»? Что вообще понимается под этой идеей? Д.И.Менделеев, приступая к созданию «россиеведения», поставил в этой идее условие-минимум: «уцелеть и продолжить независимый рост» России. Если же при этом она становится сильной развитой державой, значит, задача русской государственности выполнена не на минимальном, а на высоком уровне.

Какие фигуры воплощали суть Белого движения и какова была их установка по отношению к такой государственной идее? Лубочная перестроечная картинка представляет белых как корнетов и поручиков, вставших «за веру, Царя и Отечество» и в свободную от боев минуту со слезами на глазах певших «Боже, царя храни!». Но ведь эта картинка совершенно не верна. Надо судить по делам, а не лозунгам (недаром генерал-лейтенант Я.А.Слащов-Крымский, покидая Белую армию, написал статью: «Лозунги русского патриотизма на службе Франции»).

Именно генералы – основатели Белого движения – с поддержавшим их офицерством были «военной рукой» космополитических буржуазно-либеральных сил, сокрушивших монархическую государственность. Они тесно примыкали к масонству, которое в начале века было явным противником сильной России и прежде всего ее государственности. Свидетельств тому – избыток. Быть может, мало у кого есть возможность читать документы тех времен и специальную литературу, но ведь этот вопрос прекрасно и убедительно осветил В.В.Кожинов в своей книге «Загадочные страницы истории». Монархисты (в основном, кадровые офицеры, которых к концу войны осталось в армии немного) составляли в Белой армии меньшинство, часто оттесненное почти в подполье.

Вот, вполне представительная фигура белого движения – адмирал А.В.Колчак, поставленный англичанами и США Верховным правителем России. Ни в коем случае не можем мы его считать носителем идеи «национально осмысленной государственности». О русском народе он писал буквально как крайний русофоб времен перестройки: «обезумевший дикий (и лишенный подобия) неспособный выйти из психологии рабов народ». И при власти Колчака в Сибири творили над этим народом такие безобразия, что его собственные генералы слали ему по прямому проводу проклятья. Он ходил на консультации к Плеханову, после Октября патетически пытался вступить рядовым в британскую армию, имел при себе комиссаром международного авантюриста, брата Я.М.Свердлова и приемного сына Горького капитана французского Иностранного легиона масона Зиновия Пешкова. Он сам признавал: «Я оказался в положении, близком к кондотьеру» – кондотьеру, воюющему против своей страны. Что может позаимствовать КПРФ у Колчака для освоения «белого идеала»?

Сегодня у нас чуть ли не национальным героем делают Деникина – за то, что не стал помогать Гитлеру и желал победы Красной армии (это у многих сейчас – уже верх патриотизма). Но ведь это на склоне лет, не у дел. А когда Деникин был практическим носителем «белого идеала», он сознательно работал на Запад, против российской государственности. Согласно выводу В.В.Кожинова, «Антон Иванович Деникин находился в безусловном подчинении у Запада»18.

Таким образом, никакого идеала «национально осмысленной государственности» у антисоветского Белого движения почерпнуть невозможно. Я, честно говоря, не могу найти никаких разумных оснований для создания и внедрения этого мифа в сознание людей от имени левой оппозиции. Белое движение совершенно справедливо оценивается историками как «реакция Февраля на Октябрь». Но за всю нашу историю Февраль означал наиболее сильный и тяжелый удар по государственности России – в одном ряду со Смутой и нынешней перестройкой.

Мы говорили о тех деятелях, имена которых выражают суть Белого движения. По мнению множества его участников и многих историков, трагедия «рядовых» белых была как раз в том, что их идеалы с этой сутью расходились принципиально. Рядовое офицерство белых, не говоря уж о солдатах, никакого отношения к идеалам и интересам Колчака не имело. И когда улеглось братоубийство, эти люди стали до мозга костей советскими людьми – рабочими, врачами, офицерами. Трагедия честных белых в том и была, что не оказалось идеалов, они растаяли. По инерции еще стреляли в русских людей, но чувствовали, что делают не то.

Возьмите «Белую гвардию» Михаила Булгакова. Трудно найти образы, данные с большей симпатией. Какие там у этих «лучших белых» идеалы? Они были примерно в том же положении, что сегодня интеллигенция: создали себе либеральную утопию, пустили реки крови – и с ужасом видят, что ошиблись. А сил признать это и повернуть нет. Хотя у половины белых офицеров такие силы нашлись – так они от белого идеала отказались. О чем же сегодня идет речь, о соединении чего с чем?

Что же касается того «буржуазно-либерального субстрата», на котором взросло Белое движение, то его принципиальная антигосударственность отражена и в «Вехах» и в «Из глубины», и В.В.Розановым, и очевидцами «окаянных дней» – Буниным и Пришвиным. Отражена почти с надрывом – как же можно ее не видеть? Ведь получилось, что буржуазия страстно желала прихода немцев с их порядком и виселицами, а синеглазый рабочий, воплощающий в записках Бунина «красный» идеал, говорил: «Раньше, чем немцы придут, мы вас всех перережем»19. Кто же здесь носитель идеала государственности? Никак не буржуазные либералы. Почему же советская власть, в том феврале лихорадочно собиравшая армию, чтобы дать отпор немцам, сегодня представлена лишенной этого идеала? Я не могу найти здесь логики.

Можно даже сузить проблему и поставить вопрос так. Когда разгорелся конфликт «красного» и «белого» идеалов, то офицеры русской армии, принявшие в нем активное участие, разделились точно поровну. Половина пошла в Красную, а половина – в Белую армию. В Красной Армии стала служить и ровно половина генералов и офицеров Генерального штаба, цвет армии. Какие же есть основания сегодня считать, что государственным чувством руководствовались именно те, кто оказался с «белыми», а не генерал А.А.Брусилов или М.Д.Бонч-Бруевич? Ведь по этому критерию все говорит в пользу именно тех, кто стал служить советской власти, а не эфемерным масонским «правительствам». В Красную армию царские генералы и офицеры пошли служить почти исключительно не из идеологических, а из патриотических соображений, в партию вступило ничтожно малое их число. Приглашая их к строительству новой армии, советская власть взяла обязательство «не посягать на их политические убеждения»20.