Текст книги "Россия под ударом. Угрозы русской цивилизации"

Автор книги: Сергей Кара-Мурза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Средством принижения человека стал в России и подрыв культуры мышления. Была проведена большая кампания по разрушению рационального сознания и механизмов его воспроизводства. Целенаправленное воздействие было оказано на все каналы социодинамики культуры – на школу и вузы, на науку и СМИ, на армию и искусство. Невежество стало действенным! Оно узаконено, подкреплено потоком алогичных, антирациональных утверждений, противоречащих и знанию, и мере, и здравому смыслу. Замечу, что репрессировано и религиозное сознание, его вытесняют оккультизм и суеверия.

Реформа привела к важному провалу в культуре, о котором не принято говорить. Он из тех, которые тянут на дно, как камень на шее – пока не сбросишь, не выплывешь. Речь о том, что элита присвоила себе право на ложь. Мораль затрагивать не будем. Важнее, что общество, где утверждено такое право, слепо. Оно не видит реальности, и с каждой ложью в нем слепнут и поводыри.

Есть преуспевающие «пиратские страны», стоящие на принципе «Не в правде Бог, а в силе». В век Просвещения этот принцип был прикрыт ложью, ушел в молчание круговой поруки – ложь была направлена вовне, а не против своей же нации. У нас произошел другой поворот – элита стала лгать именно «своему» народу.

Стратегия реформ изначально строилась на лжи. Сейчас уже невозможно делать вид, что «мы не знали». Уход от рефлексии загоняет болезнь все глубже, ложь формирует особый тип рациональности. Обман стал социальной нормой реформаторской элиты России – вот главное.

Кризис советской политической системы начался с XX съезда, когда верховная власть партии применила фундаментальный (в отличие от ритуального) обман как средство управления самой партией. Тогда в своём известном докладе Н. С. Xрущев пошёл на заведомый и сознательный подлог в заявлении о количественных масштабах репрессий сталинского периода. Это положило начало развитию культуры лжи в политической верхушке. При этом та часть номенклатуры, которая приняла эти нормы, сразу стала сдвигаться к антисоветизму.

А. Н. Яковлев писал в "Черной книге коммунизма": "После XX съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества. Избрали простой, как кувалда, метод пропаганды "идей" позднего Ленина. Надо было ясно, четко и внятно вычленить феномен большевизма, отделив его от марксизма прошлого века. А потому без устали говорили о "гениальности" позднего Ленина, о необходимости возврата к ленинскому "плану строительства социализма" через кооперацию, через государственный капитализм и т. д.

Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработала (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и "нравственным социализмом" – по революционаризму вообще" [16].

С тех пор по лестнице партийной (в том числе в общественных науках) иерархии быстрее всего стали продвигаться люди двуличные. Некоторые из них были талантливыми, другие посредственными, но важно, что они приняли нормы двоемыслия, что деформировало всю когнитивную структуру сознания гуманитарной элиты.

Вот, например, воспоминание видного и уважаемого философа Л. Н. Митрохина: "К тому времени (1958) нам была ясна идеологически-корыстная фальшь официальной социальной науки (прежде всего "научного коммунизма"), уверявшей, что советский человек "проходит как хозяин по просторам Родины своей". …Да, Федор Васильевич Константинов был одной из самых мрачных фигур того времени. Под его началом я работал несколько лет, был заведующим сектором, секретарём партбюро Института, переводил его во время командировки в Вену…

Главное в том, чтобы важное отличать от несущественного, от мимолетных эмоций и слов. А состоит оно в том, что все вы (а список людей, причастных к рождению отечественной социологии, более или менее определёнен) выступали против духовного ГУЛАГа, против митиных и Константиновых" [17].

Кажется, это – небывалая в истории культуры деформация сознания, произведённая перестройкой. Воспоминания Л. Н. Митрохина полны достоинства и уважения к самому себе. Но если ему "была ясна идеологически-корыстная фальшь официальной социальной науки", из каких побуждений он пробивался вверх по иерархии этой самой науки? Зачем он "был заведующим сектором, секретарём партбюро Института", работал под началом "одной из самых мрачных фигур того времени"? Если он делал это из шкурных побуждений, то зачем откровенничать, да ещё принимать благородную позу? Это ненормально. Ведь чтобы после этого себя уважать и на своём примере учить жизни молодёжь, должно же быть какое-то объяснение, какая-то уважительная причина! Но почему же он её не называет?

Я думаю, его сознание перевернуто перестройкой, и он теперь стесняется как раз того объяснения, которое в норме послужило бы разумным оправданием его поведения. Ну как с такой интеллектуальной элитой может не впасть в кризис страна? Интеллектуальные авторитеты, выведенные теперь на авансцену, передают обществу расщепление своего сознания. Мы не говорим о циничной части представителей номенклатуры, которые после 1991 года пустились во все тяжкие, занялись коррупцией и глумятся над доверчивыми людьми. У этих сознание не расщеплено.

Л. Н. Митрохин не раз возвращается к теме "двуличия" виднейших советских гуманитариев. Так, он пишет об академике Ю. П. Францеве, который очень много сделал для создания научных учреждений социологии в СССР: "Францев вступил в партию и стал делать быструю карьеру по линии МИДа. У меня, однако, сложилось впечатление, что она сопровождалась всё более мучительными переживаниями. С одной стороны, он (заместитель главного редактора "Правды", позже ректор Академии общественных наук при ЦК КПСС) уже тогда видел убожество и догматизм официальной идеологии, порочность порядков, ею охраняемых. С другой, – понимал, что сознательно обрёк себя на служение этому строю, и продолжал настойчиво, порой просто талантливо, восхвалять мудрость ЦК КПСС".

Он представляет Францева почти как своего двойника. Но никакого объяснения тоже не даёт. Так хоть бы сказал, что здесь есть какая-то загадка, которую надо было бы разгадать. Это необходимо для выхода из нынешнего культурного кризиса. Можно было бы и шире поставить вопрос: а при других политических режимах разве служение интеллектуала власти не "сопровождается всё более мучительными переживаниями"? Да это одна из сложнейших проблем политической философии. Ведь интеллектуалу при осмыслении вариантов политических решений приходится постоянно находить баланс между несоизмеримыми ценностями. Де Токвиль писал: «Мой вкус подсказывает мне: люби свободу, а инстинкт советует: люби равенство». Отсюда и переживания.

Но ведь даже и свобода на деле представляет собой вовсе не гармонический набор благ, а систему конкурирующих между собой и даже несоизмеримых свобод. Есть ситуации, в которых "не существует пристойного, честного и адекватного решения", и это не зависит от воли или наклонностей [18]. Может ли политик пожертвовать адекватностью решения? Да, если он в этом конфликте выше адекватности поставит свою репутацию "пристойного, честного" человека. Но будет ли это честным?

Эти драматические ситуации – реальность, а "убожество и догматизм официальной идеологии" – шелуха на этой реальности. И академик Францев сделал честный и адекватный выбор – не обращая внимания на эту шелуху, он выполнял то, что считал нужным для укрепления страны – "служил строю" и "восхвалял мудрость ЦК КПСС". Было бы, конечно, ещё полезнее, если бы он смог преодолеть "убожество и догматизм" обществоведения, дать советскому строю хорошую теорию. Но, думаю, он трезво осознал, что такой возможности у него нет – не созрели для неё условия и запас знания, они только-только начинают появляться как продукт нашего кризиса.

Эта ситуация не была обдумана. В результате большая часть гуманитарной интеллигенции стала осознавать себя как двуличную, а затем и приняла двуличие и обман как норму. Очень многие впали и в цинизм.

Какую роль сыграл этот обман, вошедший в норму? Приняв логику обмана, элита отошла от рациональности. Позже стало можно игнорировать фактическую информацию, в том числе количественную. Общество утратило инструменты для познания реальности. Лжец теряет контроль над собой, как клептоман, ворующий у себя дома. Речь идёт о сдвиге в мировоззрении, подрыве жизнеспособности нашей культуры. Это произошло в самой доктрине реформ и за эти годы стало элементом «культурного ядра» общества. Это программа-вирус нашего сознания.

Большим и резким изменением в культуре стал тот факт, что в идеологическую борьбу активно включились учёные, обладающие "удостоверением" разумного, беспристрастного человека (иногда завоевавшего доверие и своей профессиональной работой). Это подрывало систему престижа, важную опору культуры.

Помню, началось в 1987 г. со статей юриста С.С. Алексеева в "Литературной газете", где он утверждал, что на Западе давно нет частной собственности, а все стали кооператорами и распределяют трудовой доход. Казалось невероятным: член-корреспондент АН СССР, ведь он наверняка знает, что на тот момент в США 1% взрослого населения имел 76% акций и 78% других ценных бумаг. Эта доля колебалась очень незначительно начиная с 20-х годов.

Во время перестройки множество академиков, писателей и народных трибунов доказывали, что строительство "рукотворных морей" и стоящих на них ГЭС было следствием абсурдности плановой экономики и нанесло огромный ущерб России. Н.П. Шмелев, депутат Верховного Совета, ответственный работник ЦК КПСС, ныне академик, пишет в важной книге: "Рукотворные моря, возникшие на месте прежних поселений, полей и пастбищ, поглотили миллионы гектаров плодороднейших земель" [14]. Но это неправда! Водохранилища отнюдь не "поглотили миллионы гектаров плодороднейших земель", зато позволили оросить 7 млн га засушливых земель и сделали их действительно плодородной пашней. При строительстве водохранилищ в СССР было затоплено 0,8 млн га пашни из имевшихся 227 млн га – 0,35% всей пашни.43

Эта ложь не отвергалась потому, что была вырвана из реального контекста. Честный человек должен был бы сообщить и такие сведения: на тот момент в США было 702 больших водохранилища (объёмом более 100 млн м³), а в России 104. А больших плотин (высотой более 15 м) было в 2000 г. в Китае – 24 119, в США – 6 389, в Канаде – 820, в Турции – 427 и в России – 62 [11]. Отставание России в использовании гидроэнергетического потенциала рек колоссально, но общество убедили в том, что водное хозяйство приобрело у нас безумные масштабы.44

Поток подобных утверждений заполнил все уголки массового сознания и создавал ложную картину буквально всех сфер бытия России. Наше общество просто контужено массированной ложью.

Тяжёлый удар по культуре нанесла ложь, которой был пропитан весь идеологический дискурс перестройки, представляющий её переходом к демократии и правовому государству. Для тех, кто лично общался с этими идеологами и читал их тексты, эта ложь стала очевидной уже в 1989-1990 гг., но основная масса населения искренне верила в лозунги и обещания – общество действительно доросло до общей потребности в демократии. Но стоило ликвидировать СССР и его политический порядок, как те же идеологи стали издеваться над обманутым населением с удивительной глумливостью.

Валерия Новодворская писала в 1993 г.: "Я лично правами человека накушалась досыта. Некогда и мы, и ЦРУ, и США использовали эту идею как таран для уничтожения коммунистического режима и развала СССР. Эта идея отслужила своё, и хватит врать про права человека и про правозащитников. А то как бы не срубить сук, на котором мы все сидим… Я всегда знала, что приличные люди должны иметь права, а неприличные (вроде Крючкова, Xомейни или Ким Ир Сена) – не должны. Право – понятие элитарное. Так что или ты тварь дрожащая, или ты право имеешь. Одно из двух" [16].

А.С. Панарин, говорит о катастрофических изменениях в жизнеустройстве и добавляет: «Но сказанного все же слишком мало для того, чтобы передать реальную атмосферу нашей общественной жизни. Она характеризуется чудовищной инверсией: все то, что должно было бы существовать нелегально, скрывать свои постыдные и преступные практики, все чаще демонстративно занимает сцену, обретает форму «господствующего дискурса» и господствующей моды» [5, с. 297].

Преобразование системы потребностей. Человек живет в искусственном мире культуры. Важная его часть – мир вещей. Он неразрывно связан с миром идей и чувств, человек осознает себя, свое положение в мире и в обществе по тому, какими вещами владеет и пользуется. Вещи – символы отношений. Воздействуя на отношение людей к вещам, можно изменить и их отношение к людям, к стране, к своей собственной жизни. Отношение людей к вещам – один из главных фронтов борьбы за души людей.

Последние двадцать лет граждане России были объектом небывало мощной и форсированной программы по созданию и внедрению в общественное сознание новой системы потребностей. В ходе этой программы сначала культурный слой и молодежь, а потом и основную массу граждан втянули в то, что называют «революцией притязаний». То есть, добились сдвига к принятию российскими гражданами постулатов и стереотипов западного общества потребления.

Масса людей стала вожделеть западных стандартов потребления и считать их невыполнение в России невыносимым нарушением «прав человека». Так жить нельзя! – вот клич человека, страдающего от невыполнимых притязаний. Чтобы получить шанс, пусть эфемерный, на обладание вещами «как на Западе», надо было сломать многие устои российской цивилизации, отбросить многие заданные ею нравственные ограничения.

В обыденном сознании укоренилось представление, что потребности даны человеку объективно, что они естественны. Человеку нужна пища, одежда, жилище и т.д. Слово «объективно» можно принять с оговорками – если учесть, что имеется в виду объективность социального бытия, выскочить далеко за рамки которого отдельный человек не может. Но «естественными» потребности человека считать никак нельзя. Это ошибочное представление.

Человек создан культурой, и его потребности – также продукт культуры. Биологические потребности человека как живого существа очень невелики. Они даже «подавляются» культурой – большинство людей скорее погибнет от голода, чем станет людоедами.

На самых ранних стадиях развития человеческого общества люди жили собирательством и охотой. Материальные потребности у них были еще неразвиты, и на их обеспечение было достаточно потратить около двух часов в день. Это был «век изобилия», и люди имели много времени для досуга, который использовали, чтобы созерцать мир, совместно создавать большие мифологические системы и музыку, заниматься наскальной живописью.

Новые материальные потребности создавались обществом в его развитии как стимул для более интенсивного и продолжительного труда в выполнении общих задач. Они не были предписаны природой человека, а были обусловлены социально исходя из целей данного конкретного общества в данный исторический момент. Как писал Маркс, «потребности производятся точно так же, как и продукты и различные трудовые навыки».

В любом обществе круг потребностей меняется, идет обмен вещами и идеями с другими народами. Это создает противоречия, разрешение их требует развития и хозяйства, и культуры. Уравновешивают этот процесс разум и совесть людей, их исторический опыт, отложившийся в традиции. Любой народ, чтобы сохраниться, должен обеспечить безопасность «национального производства потребностей» от вторжения чужих «программ-вирусов». Обновление системы потребностей как части национальной культуры должно вестись в соответствии с критериями, которые нельзя отдавать на откуп «чужим».

Между тем именно навязывание другому народу специально созданной, наподобие боевого вируса, системы потребностей является одним из главных средств ослабления и подчинения этого народа. Так, например, англичане произвели захват Китая в ХIХ веке. Все попытки соблазнить китайцев западными товарами были безуспешны – от имени императора послов и купцов благодарили за подарки и хвалили эти «занимательные штучки», но отвечали, что надобности в них у китайцев нет. Англичанам пришлось вести тяжелые войны, чтобы заставить Китай разрешить на его территории торговлю опиумом, который для этого стали производить в Индии. С этого и началось – с сильного наркотика, потом пошли в ход более слабые (граммофоны, чайники со свистком и пр.). Как известно, «животное хочет того, в чем нуждается, а человек нуждается в том, чего хочет».

Проблему потребностей глубоко изучал Маркс, создавая свою теорию революции. Из опыта буржуазных революций он сделал вывод: «Радикальная революция может быть только революцией радикальных потребностей». Быстрое изменение системы потребностей (и материальных, и духовных) толкает общество к революционному изменению жизнеустройства, вплоть до самоотречения народа. Оно и порождает смуты как самые тяжелые кризисы.

Капитализм (рыночная экономика) – первая цивилизация, которая не может существовать без экспансии, как акула не может дышать, не двигаясь. Поэтому капитализм нуждается в непрерывном расширении и обновлении потребностей, чтобы жажда потребления становилась все более жгучей и ненасытной. У себя дома Запад создал тупиковую ветвь культуры – «общество потребления».

Это очень необычный тип бытия. Будучи одержимо идеей прогресса, индустриальное общество создавало все новые и новые вещи и налаживало их массовое производство. Изучение их потребления показало, что здесь кроется мощный способ господства. Возникла технология рекламы, позволяющая внушить людям страстное желание иметь ту или иную вещь (был обнаружен парадокс: «ненужные вещи нужнее людям, чем нужные»). В молодом буржуазном обществе, в век Просвещения говорилось: «Я мыслю, значит, я существую». Сейчас, на нисходящей ветви жизненного цикла, в обществе потребления, говорят: «Иметь – значит быть».

Но для нас важнее тот факт, что буржуазное общество создало целую индустрию производства потребностей на экспорт. Доктрина этого экспорта была отработана в «опиумных войнах».

Потребности стали интенсивно экспортироваться Западом через разные механизмы – грубо говоря, и с помощью кино, и с помощью канонерок (теперь авианосцев). Разные народы по-разному закрывались от этого экспорта, сохраняя баланс между структурой потребностей и теми реально доступными ресурсами для их удовлетворения, которыми они располагали. При ослаблении этих защит происходит, по выражению Маркса, «ускользание национальной почвы» из-под производства потребностей, и они начинают полностью формироваться в центрах мирового капитализма. Такие народы он сравнил с аборигенами, чахнущими от европейских болезней. Западных источников дохода нет, западного образа жизни создать невозможно, а потребности западные.

В «Коммунистическом Манифесте» Маркса и Энгельса сказано: «Буржуазия быстрым усовершенствованием всех орудий производства и бесконечным облегчением средств сообщения вовлекает в цивилизацию все, даже самые варварские, нации. Низкие цены ее товаров – вот та тяжелая артиллерия, с помощью которой она разрушает все китайские стены и принуждает к капитуляции самую упорную ненависть варваров к иностранцам. Под угрозой вымирания она заставляет все народы ввести у себя то, что она называет «цивилизацией», то есть самим стать буржуазными. Одним словом, она создает мир по своему образу и подобию».

Таким образом, «экспорт потребностей» – одно из важных средств в войне цивилизаций. «Слаборазвитость» и есть такое состояние культуры, когда элита становится «компрадорской», то есть тратит национальные ресурсы на покупку заграничных товаров для собственного потребления, а массы с таким положением соглашаются, потому что надеются вкусить хоть немного от заграничных благ.

Сейчас в России продолжается большая программа по превращению наших граждан в чахнущих аборигенов, начатая в перестройку. В ноябре 2000 г. президент В.В. Путин, выступая перед студентами Новосибирского государственного университета, сказал, что России «необходимо открыть границы. При этом части российских производителей станет неуютно под давлением более качественной и дешевой зарубежной продукции». Далее он пояснил, что идти по этому пути необходимо – иначе «мы все вымрем, как динозавры».

Это суждение почти буквально повторяет формулу из «Коммунистического Манифеста» – внушив страх перед «угрозой вымирания без западных товаров», буржуазия заставит наш народ ввести у себя то, что она называет «цивилизацией», то есть самим стать буржуазными. Одним словом, она создаст Россию по тому образу и подобию, какой желает.

Тут Маркс ошибся, а В.В. Путин отнесся к нему некритически. «Китайские стены» буржуазия разрушала не товарами, а самой обычной артиллерией и подкупом элиты, а динозавры вымерли не от нехватки западных товаров, а от холода. Нам такая участь тоже грозит – не от нехватки иномарок, а от кризиса теплоснабжения.

В прошлом сильнейшим барьером, защищавшим местную («реалистичную») систему потребностей, были сословные и кастовые рамки культуры. Таким барьером, например, было закрыто крестьянство в России. Крестьянину и в голову бы не пришло купить сапоги или гармонь до того, как он накопил на лошадь и плуг – он ходил в лаптях. Так же в середине века было защищено население Индии и в большой степени Японии. Позже защитой служил мессианизм национальной идеологии (в СССР, Японии, Китае). Были и другие защиты – у нас, например, осознание смертельной внешней угрозы, формирующей потребности «окопного быта».

Процесс внедрения «невозможных» потребностей протекал в СССР начиная с 60-х годов, когда ослабевали указанные выше защиты. Они были обрушены обвально в годы перестройки под ударами всей государственной идеологической машины. При этом новая система потребностей была воспринята населением не на подъеме хозяйства, а при резком сокращении местной ресурсной базы для их удовлетворения. Это привело к быстрому регрессу хозяйства – с одновременным культурным кризисом и распадом системы солидарных связей. Монолит народа рассыпался на кучу песка, зыбучий конгломерат мельчайших человеческих образований – семей, кланов, шаек.

В ходе довольно длительной культурной кампании в наше общество были импортированы и внедрены в сознание потребности, якобы удовлетворенные на Западе. При помощи прямых подлогов и недоговоренностей было создано также убеждение, что этот комплекс потребностей может быть удовлетворен и в России – надо только «перестроить» наш дом, главные структуры жизнеустройства. В дальнейшем это убеждение обрушилось и превратилось в более хищную, но реалистичную формулу: «кое-кто в России может потреблять так же, как на Западе». Но потребности остались, они обладают большой инерцией.

Реальность нам известна: дом «перестроили» так, что отдали хозяйство на поток и разграбление. Выше говорилось, что за годы реформы в России в три раза сократилось число тракторов и в три раза увеличилось число личных легковых автомобилей.

В результате множество людей не могут удовлетворить даже самые обычные, традиционные жизненные потребности. Но при этом и несбыточные остались! И оттого, что несбыточность их очевидна, но в то же время отвергается сердцем, люди испытывают сильный стресс, который и разрушает структуры сознания. «Хочу «форд» любой ценой!» – это коверкает душу, толкает к разрыву со здравым смыслом и с совестью. Многие не выдерживают и скатываются к принятию принципа «человек человеку волк». Рушатся солидарные связи, соединявшие население в народ.

Если «форд» надо «любой ценой», то не жалко продать ни Курильские острова, ни русских девушек в публичные дома, ни ракеты «игла» Басаеву. И люди, и отдельные чиновники, и целые организации становятся подобны наркоману, который тащит из дому – какая уж тут суверенная демократия. Не может быть суверенитета у тех, кто клянчит займы и кредиты, а вместо тракторов производит «форд-фиесту».

Когда идеологи и «технологи» планировали и проводили эту акцию, они преследовали, конечно, конкретные политические цели. Но удар по здоровью страны нанесен несопоставимый с конъюнктурной задачей – создан порочный круг угасания народа. Система потребностей, даже при условии ее более или менее продолжительной изоляции, обладает инерцией и воспроизводится, причем, возможно, во все более уродливой форме.

Поэтому даже если бы удалось каким-то образом вновь поставить эффективные барьеры для «экспорта соблазнов», внутреннее противоречие не было бы разрешено. Ни само по себе экономическое «закрытие» России, ни появление анклавов общинного строя в ходе нынешней ее архаизации не подрывают воспроизводства «потребностей идолопоклонника». Таким образом, у нас есть реальный шанс «зачахнуть», превратившись в слаборазвитое общество.

Возникает вопрос, не оказались ли мы в новой «экзистенциальной» ловушке – как и перед революцией начала ХХ века? До начала ХХ века почти 90% населения России жили с уравнительным крестьянским мироощущением («архаический аграрный коммунизм»), укрепленным Православием (или уравнительным же исламом). Благодаря этому культуре было чуждо мальтузианство, так что всякому рождавшемуся было гарантировано право на жизнь.

Даже при том низком уровне производительных сил, который был обусловлен исторически и географически, ресурсов хватало для жизни растущему населению. В то же время было возможно выделять достаточно средств для развития культуры и науки – создавать потенциал модернизации. Это не вызывало социальной злобы вследствие сильных сословных рамок, так что крестьяне не претендовали на то, чтобы «жить как баре».

В начале ХХ века, под воздействием импортированного зрелого капитализма это устройство стало разваливаться, но кризис был разрешен через революцию. Она сделала уклад жизни более уравнительным, но мессианским и в то же время производительным. Жизнь улучшалась, но баланс между ресурсами и потребностями поддерживался благодаря сохранению инерции «коммунизма» и наличию психологических и идеологических защит против неадекватных потребностей. На этом этапе так же, как раньше, в культуре не было мальтузианства и стремления к конкуренции, так что население росло и осваивало территорию.

В 70-80-е годы большинство населения обрело тип жизни «среднего класса». В массовом сознании стал происходить сдвиг от советского коммунизма («архаического крестьянского») к социал-демократии, а потом и либерализму. В культуре интеллигенции возник компонент социал-дарвинизма и соблазн выиграть в конкуренции. Из интеллигенции социал-дарвинизм стал просачиваться в массовое сознание. Право на жизнь (например, в виде права на труд и на жилье) стало ставиться под сомнение – сначала неявно, а потом все более громко. Положение изменилось кардинально в конце 80-х годов, когда это отрицание стало основой официальной идеологии.

Одновременное снятие норм официального коммунизма и иссякание коммунизма архаического (при угасании Православия) изменило общество так, что сегодня, под ударами реформы, оно впало в демографический кризис, обусловленный не только и не столько социальными, сколько мировоззренческими причинами. Еще немного – и новое население России ни по количеству, ни по типу сознания и мотивации уже не сможет не только осваивать, но и держать территорию. Оно начнет стягиваться к «центрам комфорта», так что весь облик страны будет быстро меняться. Такие проекты уже предлагаются.

Таким образом, опыт последних десяти лет заставляет нас сформулировать тяжелую гипотезу: русские могли быть большим народом и населять Евразию с одновременным поддержанием высокого уровня культуры и темпом развития только в двух вариантах: при комбинации Православия с аграрным коммунизмом и феодально-общинным строем – или при комбинации официального коммунизма с большевизмом и советским строем. При капитализме, хоть либеральном, хоть криминальном, они стянутся в небольшой народ Восточной Европы с утратой статуса державы и высокой культуры.

Переход к импортированным из иного общества «несбыточным» потребностям – это социальная болезнь. Болезнь эта страшна не только страданиями, но и тем, что порождает порочный круг, ведущий к саморазрушению организма. Разорвать этот круг нельзя ни потакая больному – частично удовлетворяя его несбыточные потребности за счет сограждан – ни улучшая понемногу «все стороны жизни». Противоречие объективно чревато катастрофой – раскол общества и расщепление каждой личности создают напряжение, которое может разрядиться и ползучей («молекулярной») гражданской войной, и войнами – нового, незнакомого нам типа. России грозит гражданская война «постмодерна», порожденная «революцией притязаний».

Исход зависит от того, сможет ли та часть интеллигенции, что осознала опасность и сохранила силы для действия, собрать осколки культурного ядра России, чтобы составить из них то зеркало, в котором каждый из нас сможет увидеть себя как судьбу, как частицу судьбы народа. Тогда будет у нас шанс испытать катарсис, вспомнить свой долг перед нашими мертвыми и нашими потомками – и начать восстанавливать свой дом, хотя бы уже с землянки и барака.

Рынок, культура и преступность

За последние двадцать лет в России, в основном, завершилась смена общественного строя. Новое жизнеустройство представило свои принципиальные признаки. Что произошло при этом переходе с одним из главных условий безопасности основной массы людей – их защищенностью от преступника? Произошло событие аномальное – в одной из самых благополучных в этом смысле стран мира почти искусственно раскручен маховик жесткой, массовой, организованной преступности. Страна перешла в совершенно новое качество – новый политический режим сдал население в лапы «братвы».

Положение таково. В 1987 г., последний год перед реформой, в РСФСР было от убийств погибло 11,3 тыс. человек (с учетом смерти от ран и травм) и произошло 33,8 тыс. грабежей и разбоев. В 1994 г. от убийств погибло 47,9 тыс. человек и произошло 186 тыс. грабежей и разбоев. В последние годы ситуация меняется. В 2006 г. погибло 28,8 тыс. человек, но число грабежей и разбоев достигло 417 тыс. Эти масштабы снижаются, но, видимо, стабилизируются уже на высоких уровнях. Число тяжких и особо тяжких преступлений уже много лет колеблется на уровне 1,8 млн. в год (к тому же сильно сократилась доля тех преступлений, что регистрируются и тем более раскрываются).