Текст книги "Последний хранитель вечности"

Автор книги: Сергей Галихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– Приедешь – увидишь, – интригующе заявил Сергей. – Обещаю море удовольствия и сюрпрайз. – Хорошо, – согласился Паша. – Сейчас съем что-нибудь и приеду. – Только не тяни, – сказал Сергей и повесил трубку. Наверное, это то, что нужно в данной ситуации. Возможность хоть ненадолго забыть о страшной действительности. Паша открыл холодильник. На сковороде мирно покоились три котлеты. Он увлёк за собой две, оставив одну про запас. Первая котлета отправилась в рот сразу же, вторую он собирался съесть на пути к машине. Васильков спускался по лестнице. Меч, завёрнутый в плед, был обхвачен левой рукой и прижат к телу, везти его к Сергею в чехле Паше показалось менее романтично. Он вышел из подъезда, дожевав первую котлету, и отправил по назначению вторую. Фольксваген плавно тронулся и выехал со двора. Положив трубку на телефон, Сергей подошел к открытому окну. Со второго этажа родительской дачи вид в даль был очень живописным.

Дачный посёлок стоял на возвышенности. С трёх сторон его окружал смешанный лес, с четвёртой – неширокая полоса берёзовой посадки. Перед домом в ней был разрыв, метров пятнадцать, и через него просматривалось, как тропинка спускается к пруду. За прудом раскинулся сосняк. Сергей потянулся, заложил руки за голову и, закрыв глаза, втянул ноздрями чистый лесной воздух. С первого класса они с Павлом были приятелями. До настоящей дружбы дело не доходило, но отношения были очень тёплыми. Они вместе занимались спортом, иногда сообща проводили свободное время. Как это часто бывает, после школы все разбрелись по жизни в разные стороны, а эти двое продолжали встречаться на тренировках. Наверно, поэтому их знакомство перешло на новый уровень. Они не были голубыми, просто любили друг друга. Отойдя от окна, Сергей взял со стола скрипку. Это была его мечта, его страсть, всегда недостижимая и манящая за собой. Он приладил её к подбородку, вскинул смычок и волшебная музыка заполнила комнату.

Дорога до дачи родителей Сергея, его отец – известный архитектор, была очень красивой. Паше она всегда нравилась. У деревни Липнево Васильков съехал с шоссе, и дальше по параллельной, второстепенной дороге, предстояли еще пятнадцать восхитительных километров. Пейзажи менялись один за другим. Деревья стояли не вплотную к дороге, как везде, а на приличном расстоянии, и поэтому не было ощущения, что едешь между двух стен. Паша почти забыл о произошедшем в последние дни и с головой погрузился в окружающий его мир. Всегда самым главным в этих путешествиях было не пропустить съезд в лес. Дача находилась в стороне от дороги. Свернув в лес, Паша окунулся в другую сказку. Оставался еще километр по лесной дороге. Этой дороге было лет двести. Именно поэтому ее и асфальтировать не стали, не захотели портить историческое инженерное сооружение. Даже после ливней на ней не было грязи и луж. С обеих сторон то и дело встречались дубы в два обхвата, а папоротник просто прятал землю. Паша остановился возле дома Сергея и заглушил двигатель. Посёлок был небольшим, на его улицах редко встречались прохожие. Всё было тихо. За воротами находилась огромная территория со своим куском леса. Дом стоял в её ближней части. Подойдя к входной двери, Паша услышал доносившиеся со второго этажа звуки скрипки. Переложив поклажу из правой руки в левую, он открыл дверь. В доме никого не было. Васильков прошел через столовую к лестнице на второй этаж. По мере того как Паша поднимался по лестнице, звуки усиливались. Васильков открыл дверь и увидел Сергея, стоящим лицом к окну и играющим на инструменте. Это что, такой сон? Он же не умеет, не знает, с какой стороны ее берут. Паша подошел ближе и остановился. Хозяин давно заметил приход гостя, но доиграл сюиту до конца и, лишь закончив, заговорил.

– Чего молчишь, нравится? – не оборачиваясь спросил Сергей.

– Бред какой-то, – сказал Паша, – ты ведь никогда не учился…

Тот, кто взял её однажды в повелительные руки, У того исчез навеки безмятежный свет очей, Слуги ада любят слушать эти царственные звуки, Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.

Сергей читал стихи медленно, распевая каждое слово. На столе и стенах в канделябрах горели свечи. Их свет придавал сказанному какую-то особенную интонацию.

– Как точно сказал Гумилёв, – заметил Сергей, закончив декламировать, и положив скрипку на подоконник. – Теперь я понимаю, почему он тебе нравится. Знал, о чем говорил. Когда Сергей читал стихи у Павла в голове мелькнула нехорошая мысль. Он опустил меч вниз, держа его за рукоять и поддерживая плед двумя пальцами. Потом медленно отвёл пальцы в сторону, плед заскользил по лезвию, падая на пол и обнажая сталь. В окне солнце коснулось горизонта, и небо вспыхнуло кроваво – красным закатом. Сергей резко повернулся к гостю. Когда он разворачивался, в его руках взметнулся меч и сверху вниз обрушился на голову Павла. Васильков успел развернуться левым плечом вперёд, подставить свой клинок, и молниеносным движением, справа налево, распорол Сергею брюхо. Скрипач выронил меч и прижал руки к животу. Нет, кровь не брызнула, как вино. Вместо этого сквозь растопыренные пальцы кое-где свесилась требуха. Васильков отшатнулся назад. Сергей посмотрел несколько секунд на живот, затем поднял глаза на Павла. На дрожащих губах появилась страшная улыбка.

– Всего один день. Как мало… – протянул Сергей. Его голова качнулась назад, он упал сначала на колени, а затем навзничь. Паша стоял со стеклянными глазами, так и не опустив меча после удара, и смотрел на человека, лежащего на полу в луже крови. Он сначала сделал, а потом понял, что именно. – Какой кошмар, – донеслось сзади. – Ты похож на Каина. Поверь мне, я знаю. Паша нервно обернулся. В кресле, в углу, сидел капюшон. – Убить своего лучшего друга, какой пассаж, – не унимался капюшон. – Представляю, какой вулкан клокочет у тебя внутри. Убийца! – после этих слов он встал и начал прохаживаться по комнате, пряча кисти рук в рукавах. Паша приготовился к новой схватке. – Вот так, мой юный друг. И это только начало, так сказать, номер два, – продолжал философствовать Капюшон. Васильков следил за ним не мигая. – И не уговаривай, я твоё оружие теперь и сам не возьму. Ведь у нас с тобой обширная программа.

– Умри сука! – заорал Павел и ударил Капюшона сверху по голове. Но тот просто исчез, и от меча пострадал лишь сервант. Раздался треск дерева, звон разбитого стекла и фарфора. – Мальчишка, – укоризненно проговорил Капюшон. – Я тебя даже властям не отдам, сам позабавлюсь. Он начертил перстом в воздухе воображаемую линию, и одна из стен в комнате вспыхнула. – Уходи. В деревне шесть человек, и все они сейчас спят, так что свидетелей не будет, – сказал Капюшон и прыгнул в огонь. Пожар оставлял право только на один выбор. Паша побежал вниз по узкой лестнице, путаясь ногами. Оказавшись на улице, он кинулся к воротам, но вдруг вспомнил, что оставил плед и хотел было вернуться за ним. Дом уже пылал как «пионерский костёр». Паша завел машину и ретировался. Как только посёлок скрылся за горизонтом, раздался взрыв, взорвался газовый баллон на кухне, и почти сразу зазвенела рельса. Очнувшимся соседям вместо дома остался факел. Через десять километров, Паша остановился и, открыв дверцу, вывалился из машины. Его вывернуло наизнанку. Когда стало немного легче, Васильков выбрался из кювета и сел на траву. «Сергей хотел меня убить! Бог мой! У него это могло получится, ведь, по правде говоря, я этого не ожидал. А эта тварь знает, кому и где нажать… И как он узнал о его мечте? Кто он, дьявол? Вряд ли. Скорее всего чертёнок. Такой маленький гадёныш, который хочет выслужиться у сатаны. Да и какая разница большой он или маленький. Главное, что он оттуда, и приходил он за мной». В какой-то момент Паша поймал себя на мысли что уже ни о чем и не думает, а просто сидит и смотрит на деревья. На то, как ветер приводит в движение листья на ветвях. C грохотом мимо Василькова проезжали тяжелые фуры, кое-где деревья тронулись желтым цветом. Васильков поднял вверх глаза. На голубом небе появлялись первые звёзды. Где-то рядом запели сверчки. Пора домой.

Прошло два месяца с того момента, как первый раз появился гость в капюшоне. Он больше не приходил лично, но его присутствие ощущалось ежедневно. С полок постоянно что-то падало на голову. Можно было поставить чайник на плиту, и через пять минут плита будет выключенной, хотя чайник теплым. Регулярно пропадали ключи от входной двери, и выйти из дома было просто невозможным. Казалось, что кто-то стоит за занавеской и дергает за невидимые ниточки, а всё вокруг повинуется его власти. Напряжение Павла, как спираль, с каждым новым витком становилось всё выше и выше. Не прошло и недели, как он почувствовал, что начинает сходить с ума. На работе тоже было не всё в порядке. Павла обвинили в воровстве, и выглядело это достаточно убедительно.

Кроме мелких гадостей, были и крупные. Заболела мама. Её увезли ночью с сердечным приступом. После звонка отца, сообщившего эту страшную новость, Паша долго сидел в комнате с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла. Его сжатые кулаки подрагивали. Ощущение собственного бессилия, что может быть страшнее. Василькову стоило неимоверных усилий, чтобы сдержаться и не впасть в истерику. Отношения с Леной первый месяц оставались такими же плохими, как и были. К концу второго они стали еще хуже. Паша пытался несколько раз поговорить с ней, но разговор быстро переходил в перебранку. Вот и сейчас он сидел на скамейке во дворе её дома и ждал Лену, чтобы объясниться. Но этот раз будет уже точно последним. Павлу нужно услышать ответ на один единственный вопрос. Не очередной скандал, а именно ответ. Да или нет. Конец октября. Было достаточно холодно, и Павел слегка озяб. По пустому двору изредка проходили прохожие. Васильков сидел на лавочке напротив подъезда Лены больше часа и уже собирался уходить, как вдруг во двор въехал подержанный Опель. Он лихо закладывал повороты и резко затормозил напротив Паши. Из Опеля вышел худощавый молодой человек полубыковатого вида. На нём было пальто тёмно-красного цвета, так называемого «бизнес класса», а на голове кепка «Адидас», из-под которой лапушились прозрачные, с красной каёмочкой и редкими красными прожилками, уши. Такое сочетание всегда не то чтобы бесило Пашу, а скорее веселило. Это чучело обошло авто и открыло пассажирскую дверь. Из машины вышла Лена! Такого поворота событий Паша не ожидал. Их взгляды встретились. Чучело немного отстало, завозившись с сигнализацией. Васильков поднялся и сделал шаг. Лена шла ему навстречу, казалось, что она это делает неуверенно. Когда они поравнялись, Паша заговорил первым. – Здравствуй. – Здравствуй, – ответила Лена. Её слова были словно дыхание снежной королевы. – Мы можем поговорить?

– Мне некогда, – бросила Лена так же странно, как и шла. – Всего одну минуту, – сказал ей вслед Паша, но Лена отрицательно покачала головой и, не останавливаясь, скрылась за дверью подъезда. – Как знаешь, – еле слышно сказал Васильков закрытой двери и поставил логическую точку. Развернувшись, он прошел мимо чучела и направился на бульвар. Полубык посмотрел ему вслед и, теряясь в догадках, трусцой скрылся в подъезде. Оказавшись на бульваре, среди деревьев и скамеек, Паша остановился на мгновенье, посмотрел на окна Лены, их было видно с бульвара, и пошел по дорожке неторопливой походкой, пиная желтые и красные листья. Он вздохнул глубже. Воздух был по-осеннему свежим. Вроде бы должно было стать легче, но легче не стало. Одной проблемой теперь меньше, с другой стороны, рухнула еще одна надежда, еще один смысл жизни. У Василькова их теперь осталось совсем мало. Паша сел на скамейку. По бульвару шли люди, гуляли дамы с собачками, бабушки с внуками и внучками. Осень находилась в предпоследней стадии, деревья стояли наполовину голые, в редких лужах вместо воды был тонкий лёд. Казалось, что вот-вот кончится завод, жизнь остановится и мир рухнет.

– Господи! Почему же так тошно? – едва слышно почти простонал Павел, склонив голову и уткнувшись лицом в ладони. – Время такое, – раздался чей-то голос. – Кончается год, кажется, кончается любовь. Скоро кончится век. Ощущение такое, что мир вот-вот рухнет. Особенно страшно осознавать, что от тебя зависит, рухнет он или нет?

Васильков обернулся. На скамейке, слева от него, сидел старик. Совсем неприметный старичок, в шляпе и сером плаще. – Кто вы? – спросил Паша. – Апостол Пётр. Вы наверняка обо мне слышали. Паша смотрел не мигая. После встречи с чертом его было сложно чем-то удивить, но всё же он снова надеялся, что ему показалось, что он ослышался. – Спокойнее, молодой человек. Где ваше чувство юмора? – укоризненно говорил старичок. – Не так важно, кто я, как то, что я могу вам рассказать, – Паша несколько раз посмотрел по сторонам. – Вы что, возомнили себя шпионом? – спросил старик. – Что вы оглядываетесь?

Паша ничего не ответил, точнее, пытался, но не смог. Его хватило только на то, что бы хлопать глазами. – Вы меня просто пугаете, – сказал старичок. – А мы на вас так надеялись. – Мы – это кто? – наконец выговорил Паша. – Вы знаете, что за оружие у вас дома на столе?

«Черт! Я первый раз оставил дома меч, – мелькнуло в голове у Павла». – Похоже, не знаете. Это очень старый меч, он старше мирозданья. За свою длинную жизнь он спас много миров, теперь охраняет ваш. Но сам по себе он бесполезен. Ему нужны крепкие руки и чистое сердце. Судя по всему, Тимофей Валерьянович нашел и сердце и руки. – Так он один из вас? – спросил Паша и добавил. – Был…

– Да, – ответил старичок, – был. Только не из нас, а из вас. Он был рыцарем, или воином, как угодно, «Хранителем вечности». – Так кто же вы?

Паша смотрел в глаза старичку, они не были пустыми, скорее даже теплыми. В них была жизнь. – Я помощник. Один из тех, кто вам, рыцарям, помогает. – Помогает в чем? Что, вообще, происходит? – Паша повысил голос. – Я сейчас всё расскажу, только, пожалуйста, не перебивайте меня, если что-то уже знаете. – И старичок поведал леденящую душу историю. – От начала мирозданья и до конца дней любой жизни существует добро и зло. Светлая и тёмная сторона любой души, а между ними – борьба. Так было всегда, и так будет. Вы, воины, противостоите злу. Во время борьбы добра и зла всегда возникает путаница. Предметы и вещи меняют свои названия и предназначения. Белое называют черным, а черное белым. И вот посреди этого хаоса есть мёртвый лес. К нему ведет много дорог, но через него лишь одна. Дорога в город Теней. Он полон падшими душами. Посреди города Теней стоит замок Отчаяния. Попасть в него совсем не просто. У человека много больных мест. Среди них Вера, Надежда, Любовь. Тому, кто вздумает идти до конца, придется сделать очень тяжелый выбор. Нужно воскресить их или убить. Вот что именно, сразу и не разберёшь. Вообще, выбор – это очень тяжело для человека. Но скоро вы узнаете, что это большое счастье, когда есть возможность выбора. В жизни нередко бывают моменты, когда выбора нет. Если Вы справитесь с этим, то сможете пройти в замок отчаяния. В замке – воин смерти, цель путешествия. С ним придётся сразиться. Самое главное в любой ситуации – это меч. Только с ним можно противостоять злу.

– А я его оставил на столе, – медленно сказал Паша. – Зло не может просто украсть его. В видимом хаосе мирозданья существуют свои законы и правила. Есть только два пути завладеть мечом. Убить рыцаря и из рук умирающего взять его как трофей или запугать, замучить морально до такой степени, когда он сам его отдаст и скажет: «Владей же им, он твой по праву». Как у зла, так и у добра есть свои ограничения. Я не могу предупреждать вас об опасности, советовать, как поступить в той или иной ситуации. Но это не значит, что я буду стоять в стороне, и смотреть на происходящее. Я помощник и если понадобиться кое-чем помочь всё же могу. Да. Вот еще что. Верьте только себе, злу коварства и изворотливости не занимать. Не бойтесь за свою жизнь, вы не утонете, не сгорите, вас не зарежут в подворотне случайные люди. Или Оно убьёт вас и заберёт меч, или вы умрёте от старости. – Прям, как в тюрьме. Не верь, не бойся, не проси, – вставил Паша, постепенно приходя в себя. – Что-то меня тошнит. – Рановато. Вы почти еще ничего не видели, – заметил старичок и продолжил. – Никогда не снимайте медальон. Он, на самом деле, спасает душу. С ним она становится сильнее. Это чудо, что медальон у вас, про него ничего не было слышно триста сорок два года. – Почему Тимофей Валерьянович отдал меч именно мне?

– Возможно, он что-то чувствовал. Вообще-то, Тимофей ни разу не сражался, меч попал к нему тоже случайно. Вам он рассказал не всё. Существует орден рыцарей «Хранителей вечности». Сейчас Вы выполняете их работу. Так получилось, что кроме Вас, её никто не сделает, здесь нет ни одного рыцаря. Зло точно рассчитало, когда прийти. Найдите летопись. В ней написано, где вход в Мёртвый лес. Если, конечно, решитесь пройти в замок отчаяния, ведь биться со злом можно и здесь, только оно будет приходить снова и снова. А если убить его в замке, зло не придёт тысячу лет. – Я еще не решил, буду ли я вообще драться, – сказал Васильков, – а Вы говорите про Мёртвый лес. – Да. Вашего согласия никто не спросил, но вы уже в иге. Впрочем, если считаете, что эта ноша для вас слишком тяжела, то можете отдать ЕМУ меч. Что при этом сказать, вы теперь знаете. Вечерело. Павел выглядел так, как будто его заманили в темную комнату и дали по ушам. Несомненно, в чём-то полегчало, теперь ясна суть происходящего. Из полной бессмыслицы всё выстроилось в цепочку вполне объяснимых событий. Только жить от этого легче не стало.

– Уже поздно, – сказал старичок, – мне пора. Но я не прощаюсь, ведь я всегда буду рядом. Подумайте над тем, что услышали. Окончательный выбор за вами. Только помните, что я вам сказал: Сейчас, кроме вас, эту работу не сделает никто. Никто, кроме вас. Старичок встал, сделал еле заметный поклон головой и пошел прочь по пустой аллее.

Васильков остался сидеть на скамейке, провожая старичка взглядом. Посидев какое-то время в раздумьях, он тоже поднялся и пошел в другую сторону. Точнее, молодой месяц. Павел Васильков шел неторопливо. Полуголые деревья в осенних сумерках и на фоне тёмно-голубого вечернего неба и в подсветке уличных фонарей выглядел почти фантастически. Но Паша сейчас этого не замечал. После разговора со старцем он испугался еще больше. Раньше Васильков только догадывался, что к чему, и при этом считал свои мысли бредом. Теперь ему популярно объяснили, что это не бред, а чистая правда. Мёртвый лес. Город Теней. Замок Отчаяния. Воин Смерти. Надо же такое придумать. Навстречу шла пара влюблённых. Им было хорошо друг с другом, они просто излучали счастье. Павел вспомнил Лену. Несмотря на то, что они расстались, он всё еще любил её. Даже еще сильнее, чем раньше. К тому же стало ясно, кто их разлучил. От этих мыслей сердце сжималось всё сильнее. Влюблённые прошли, и аллея опустела. Машины проезжали редко, и в тишине отчетливо слышался звук ботинок Павла. На встречу Василькову шла черная фигура, но внимание она привлекла лишь тогда, когда Паша подошел к ней совсем близко. Оторвавшись от своих размышлений и подняв глаза, Васильков увидел перед собой старого знакомого. Он, как всегда, стоял чуть наклонив голову, и поэтому капюшон скрывал его лицо. В руке Капюшона сверкнул меч!

Паша остановился. Краем глаза с права заметил еще одного монаха. Он развернулся и хотел убежать но, сзади стоял третий, а слева еще один. Четыре Капюшона, с мечами в вытянутой в сторону руке, медленно сходились. «Что делать? Меч остался дома, на столе». Паша нервно оборачивался то вправо, то влево, вокруг себя, переступая при этом с ноги на ногу. «Стоп! Если нет меча, то со мной ничего не случится. Я должен умереть с мечом в руках». Паша посмотрел перед собой и… там никого не оказалось. Оглянулся вокруг тоже никого. Показалось!?

– Вот и галлюцинации, – сказал Паша в слух. – Поздравляю! Может в церковь сходить?

Здесь недалеко была церквушка. Небольшая и очень красивая. Всякий раз, когда Паша выходил из церкви, хоть и захаживал крайне редко, он чувствовал спокойствие и умиротворённость. Может, он не правильно толковал свои чувства, но главное, на душе становилось спокойно и хорошо. Конечно же он не изменил своего мнения о церковной структуре, как о коммерческом предприятии, основанном на подавлении воли, и вообще церковников – как представителей Бога, гласа его – считал самозванцами. Но Паша никогда бы с уверенностью не сказала, что Бога нет. Васильков так обрадовался этой неожиданно пришедшей мысли, что не просто пошел, а побежал. Отворив тяжелую дверь, Васильков вошел под своды храма. Несмотря на поздний час, было не заперто. Храм был пуст. В тишине мерно потрескивали свечи, в воздухе витал запах жженого воска. Павел прошел под центральный купол и довольно громко для шепота произнес: – Господи! Наверное, есть за что, раз ты меня так наказываешь. Прости меня. Я не выдержу того, что происходит, и возможности уйти в сторону у меня нет. И если я должен до конца испить свою чашу, то дай мне сил устоять. Ведь ты сам знаешь, что это непросто. Прошло десять, двадцать, может, тридцать минут, но Васильков все стоял под куполом и ни о чем не думал. Он не мог точно сказать покидали его силы или наоборот, наполняли его. – Прости мне, чадо, что я мешаю разговаривать тебе с Богом. Голос звучал тихо, но звонко. Казалось, все стены вместе вдруг заговорили. Васильков повернулся. Справа от него стоял человек с бородой, в черной рясе и длинными волосами. На груди у него висел массивный золотой крест, взгляд был пронзительным, глаза добрыми. – Я проходил рядом и случайно услышал часть твоей молитвы. В твоей жизни произошло что-то страшное?

– Да уж, страшнее некуда, – ответил Паша, слегка растягивая слова. – Не хочешь ли ты исповедаться? Открывшие Господу душу находят в этом прощение, и им становится легче. – А вы уверены, батюшка, что хотите это услышать? – немного вызывающе спросил Васильков. – Я служу Господу, и слушать буду не я, а Он, – спокойно сказал церковнослужитель, по-доброму улыбаясь. – Пойдём со мной, увидишь, станет легче. «А почему бы и нет, – подумал Павел и поплелся за батюшкой». – Правда, мирским сюда нельзя, – продолжал тот, – но я думаю, ничего страшного в этом нет. Они поднялись на второй этаж и оказались на балконе. Во время службы здесь пел церковный хор. – Мы одни в храме, можешь начинать, нас никто не услышит.

– Ну что ж, – сказал Паша на выдохе, – тогда слушайте. Я встретил дьявола. Он отнял любимую, уложил в больницу мать, а меня обвинили в воровстве. Он заставил меня убить друга и обещал забрать мою душу. Он хочет забрать весь мир, и я не уверен, что смогу ему помешать. Паша рассказал всё достаточно подробно из того, что произошло за последнее время, опустив, правда, подробности про мёртвый лес. Когда он замолчал, в воздухе повисла звенящая тишина. Лишь потрескивание свечей гулким эхом нарушали ее. Батюшка смотрел прямо перед собой. Внешне он был спокоен, лишь желваки на его скула говорили обратное. – Вы верите в то, что услышали или считаете меня сумасшедшим? – спросил Васильков. Батюшка ответил не сразу. – Если бы я не верил в Бога, то не стоял бы сейчас перед тобой. Если есть Бог, значит, есть и дьявол. А раз есть дьявол, значит, может быть всё, о чем сказано в Евангелии:

И я взглянул, и вот, конь бледный, И на нем всадник, которому имя смерть; И ад следовал за ним.

На твоём лице скорбь, и выдумать такую скорбь нельзя. И еще скажу, ты правильно сделал, что пришел сюда. Значит, ты веришь в Бога, коль просишь у него прощения и помощи. А верой в Господа нашего Иисуса Христа мы побеждаем дьявола. Бог не оставит тебя, и ты со всем справишься. Да воздастся каждому по делам его, да будет нам по вере нашей. Ступай и ничего не бойся. Христос с тобой. Батюшка перекрестил Василькова и Паша ушел. Шаги гулким эхом отзывались в низких сводах храма и оборвались, как только Паша закрыл за собой дверь.

Выйдя на улицу, Васильков почувствовал удивительную лёгкость в душе и не только в ней. Как будто гора упала с плеч. Да, это так, храм очищает. А слова священника хоть немного, но придали сил. Конечно, он, как и прежде боялся умереть. Страх появлялся только при одной мысли о новой встрече с Капюшоном. Но в душе было что-то, что давало уверенность в победе. В победе светлого над темным. Ударили первые заморозки. Воздух был свеж и колюч как кристалл замерзшей воды. Поздним вечером Васильков возвращался домой. В морозном небе горели яркие звёзды. Наверное, это странно, но в последнее время красоту мира Паша стал острее ощущать ночью. Даже не ощущать, а обращать на неё внимание. А может, это ему только кажется, и так было всегда. И вот это всё у него хотели отнять. Отнять навсегда. Да попадись этот «капюшон» ему прямо сейчас, разорвал бы, как грелку!

В этих нехитрых размышлениях Васильков подошел к двери своей квартиры и вставил ключ в замочную скважину.

– Добрый вечер, – послышалось из-за спины. Внутри всё оборвалось и резко обернуться у Павла не получилось. – Мне, право, неловко просить об этом в столь поздний час… – продолжал говорить кто-то, – Можно войти? Я вас не задержу… Всего пять минут. У меня к вам очень важный разговор. Паша, наконец, закончил оборачиваться. Перед ним стоял старый знакомый, подпоясанный верёвочкой и с капюшоном, натянутым на глаза. На этот раз его голос был очень приятным, а не скрипучим, как раньше. – З-заходи… если на пять. Паша открыл дверь и пропустил гостя вперёд. Тот не заставил себя долго уговаривать. Они прошли на кухню. Странно. А где же угрозы? Попросился в дверь, как будто не мог подождать внутри. – Чаю хотите? – неуверенно произнёс Васильков. – С удовольствием, – сказал гость и снял капюшон. Под ним оказался симпатичный молодой человек лет двадцати пяти, с голубыми глазами, светло-русыми волосами и располагающей улыбкой. Паша поставил на стол две чашки, извлёк из шкафчика варение и печенье. Руки гостя, до этого всегда сцепленные на животе и спрятанные в широкие рукава, появились на свет, когда он потянулся за угощением. Они тоже оказались обычными, с гладкой кожей и ухоженными ногтями.

– Итак, – сказал Паша, догадываясь, о чем пойдёт разговор.

– Зачем вам это надо, Павел? Вы же не рыцарь и на самом деле знаете лишь половину правды. То, что происходит, это наши давние междусобойчики. Как у вас сейчас говорят – разборки. Посмотрите, сколько это доставило вам боли и страданий. Вас вовлекли хитростью, не спросили согласия и говорят, что кроме вас некому. Неслыханно! Всё у них есть. И кому, и за что… Вас просто подставили, не хотят рисковать своими людьми. Придумали, какие-то правила… Для меня нет правил! Да вы и сами всё понимаете, что я вам, как маленькому, объясняю. Как только вы отдадите меч, всё сразу же кончится. Мама поправится, женитесь на Лене, нарожаете ребятишек. Вот с Сергеем, к сожалению, помочь не могу, он уже гнить начал. Да, с работой тоже всё будет хорошо. Через какой-то месяц станете коммерческим директором. Я гарантирую!

Гость говорил негромко, вкрадчиво и убедительно. Паша слушал молча, не задавая вопросов. Если бы гость прислушался, то мог бы услышать, как скрипят его зубы. Васильков, может, не до конца понимал смысл последних событий, но в том, что его сейчас «разводят», сомнений не было. Это первое из новых чувств, приобретённых им в торговле. Капюшон все говорил и говорил. Казалось его словарный запас настолько велик, что у вечности не хватит времени. Васильков вдруг встал и вышел из кухни. Когда он вернулся, в его руках был меч.

– Вы про него говорили? – поинтересовался Паша и, держа меч на двух ладонях, сел на прежнее место. – Да, именно о нём, – без какой-либо откровенной реакции подтвердил гость. – Я не против. Он твой, – сказал Паша, осторожно, что бы не пораниться, беря меч правой рукой за лезвие, – владей же им, – и положил на стол ближе к гостю. Тот, еле заметно скривившись от боли, причиненной недосказанной фразой, ждал её окончания. Паша молчал. Он держал бесконечную паузу, глядя в глаза дьяволу, и видел в них боль. Первый раз в жизни боль другого доставляла Василькову нечто вроде удовольствия. – Ну что же ты?

– Хм… – с кривой улыбкой хмыкнул капюшон и, уронив голову, закрыл глаза. – Я всегда говорил, что люди очень жестоки. Так наслаждаться чужим страданием. – Теперь ты понял, каково было мне? – сказал Паша, растягивая слова. В его голосе не было вопроса, скорее утверждение. – Ты… пыль на ветру. А я князь тьмы! Нехорошо так с князем, – сказал гость и поднял голову. – Я отомщу. В его голосе не было угрозы, скорее насмешка. – Тогда умрёшь, – ответил Паша. Его лицо вдруг преобразилось. В нём появились злость и решительность. Уверенность, что есть шанс на победу. – Я и есть… – гость подался всем телом вперёд, – СМЕРТЬ, – почти прошептал он последнее слово, вплотную глядя в лицо Паше и захихикал. В подъезде громко хлопнула дверь и пьяный голос невнятно заорал песню «Ой, мороз, мороз…». – Ну, мне пора, – неожиданно сказал гость с неизменной улыбкой обаяшки. – Обещал на пять минут, а сам…

Они вышли в прихожую. У двери гость остановился, как будто ему не хотелось уходить от хорошего друга. – Так я не прощаюсь, – сказал Капюшон. Продолжая улыбаться он вытянул указательный палец правой руки и прицелился в вазу, стоящую на тумбочке, у зеркала. – Пуф… – сказал Капюшон, и звон падающих хрустальных осколков заглушил звук удаляющихся шагов. Странно, но Васильков не испугался и даже не удивился. Паша ликовал! Это была победа. Пусть маленькая, но первая победа! Он вернулся на кухню, налил из крана стакан холодной воды и залпом осушил его. – Вот так козлы! – громко и с выражением заявил Васильков. – Сам дурак, – послышалось откуда сверху.

Утром следующего дня Павел проснулся от длинного, настойчивого телефонного звонка. Месяц назад он сам прибавил его громкость до максимума. – Алло, – сказал Паша, одной рукой прижимая трубку, а другой продирая сонные глаза. – Павел Васильков?

– Да, это я. – С глубоким прискорбием вынуждена сообщить… – затараторил почти автоматический, равнодушный голос. Внутри у Паши что-то лопнуло, – что Василькова…

На глазах у Павла выступили слёзы, рука сама опустилась, не дослушав сообщение.

После похорон отец просил сына вернуться домой. Паша пообещал, что обязательно это сделает, но чуть позже. Сейчас он никак не может, что есть очень важные дела, но он вернётся. Обязательно. Смерть близкого, родного человека – это уж слишком! С Сергеём всё понятно. Один нападал, другой защищался. Но мама… Этого Паша простить уже никак не мог. Он не помнил, как добрался домой после поминок. Воспоминания всплывали кусками, одно захлёстывало другое. Разобраться в этой каше было очень тяжело. Но одна мысль была четкой и твёрдой, как гранит. Мама умерла из-за него. Если бы он не начал играть в эту игру, ничего бы не случилось. И когда дьявол зашел попить чаю, сдаваться уже было поздно. Это ничего бы не изменило. Всё уже было предрешено. Выбор был сделан раньше. Гораздо раньше. Но значит, он все же был. Был выбор, и Паша его сделал. Сейчас отступать было бессмысленно. Точка возврата осталась далеко позади.