Текст книги "Алый цвет зари..."

Автор книги: Сергей Фадеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Глава сорок шестая

Кристофер со своими людьми был вынужден сменить место пребывания, а заодно и документы. Приходилось поспешно заметать следы.

– Эти проклятые русские! – постоянно шипел он.

Действительно, «нападение русских мафиози», как он окрестил Петра и Елену, спутало все карты. Стволянинов куда-то запропастился, впрочем, Кристофер подозревал его в предательстве и не очень-то разыскивал.

«Эти русские всегда договорятся и поладят между собой, – думал он. – Зря я ему доверял…»

Все действия приходилось корректировать прямо на ходу. Предстояло вновь овладеть камнем, разыскать рубин-«двойник» и только после этого думать об избрании и осуществлении плана «Ад на Земле».

Эвакуировались сектанты быстро. Тем более что подобное «бегство» в случае опасности, было предусмотрено. Запасной особняк в Нормандии готов был принять его людей. Переезд состоялся и прошел без осложнений. Через пару дней можно было возвращаться к активной деятельности и поискам «русских негодяев».

Разумеется, эта кэгэбэшница Елена сменила квартиру. Спряталась где-то вместе со своим дружком. Ее прежнее жилище теперь необитаемо – его люди вели наблюдение целых два дня. Куда она делась, установить не удалось. В Париже искать двух человек – все равно что иголку в стоге сена.

Кристофер был разгневан и потрясен. Но рук не опустил. Теперь его люди рыскали по всему Парижу. А, как известно, кто ищет, тот всегда найдет.

Ссора, точнее, размолвка между Петром и Еленой приняла затяжной характер. В их новом жилище они, не сговариваясь, поселились в разных комнатах и, разумеется, спали теперь отдельно друг от друга. Елена регулярно исчезала по утрам с довольно хмурым и сосредоточенным видом, а Петр, просидев пару дней дома, стал выходить на улицу и слоняться по улицам Парижа, хотя Елена и предупредила его о необходимости соблюдать осторожность. Но сидеть в четырех стенах было так невыносимо скучно, что Петр не мог справиться с собой. Тем более что рассказы Елены о французской столице вызвали в нем неподдельный интерес к этому чудесному городу. Праздно шатаясь, он рассматривал фасады красивых зданий, любовался яркими витринами магазинов да и просто, присев на скамейку, наблюдал за броско одетыми парижанами.

Кольцо с рубином они решили не хранить дома, и положили его в ячейку в банке, в котором у Елены был открыт счет. С ключом от этой ячейки Петр теперь не расставался.

Он медленно брел по бульвару Осман, погруженный в свои грустные мысли, и совершенно не обратил внимания на черный старый «Мерседес», который медленно полз вдоль тротуара следом за ним на расстоянии метров пятидесяти.

Вдруг двое молодых людей выскочили из автомобиля, догнали Петра и втолкнули в «Мерседес», как раз поравнявшийся с ними. Петр опомниться не успел, как оказался зажатым между двух мускулистых тел, с кляпом во рту. Вскоре автомобиль выехал за черту города и, промчавшись по скоростной автостраде, свернул на проселочную дорогу. Сидевший впереди, рядом с шофером, третий молодец повернулся к Петру и сунул ему под нос какую-то тряпицу. Через несколько секунд похищенный потерял сознание.

Очнулся Петр в небольшой темной комнате, почти каморке. И уныло констатировал, что в очередной раз оказался в самом незавидном положении.

В комнатке, кроме дивана, на котором он лежал, и рукомойника в углу ничего не было. Имелось, правда, еще оконце – под самым потолком…

«Решительно мне везет как утопленнику, – предавался горьким размышлениям Петр, – не успел вернуть рубин, как потерял Елену, а теперь вот и свободу. Меня будут пытать, или накачают наркотиками, или введут какую-нибудь гадость – вроде сыворотки правды, и я все им выложу, и опять лишусь драгоценности».

Его мысли прервал скрежет ключа в замочной скважине. В комнату вошел Стволянинов в сопровождении молодца, кажется, того самого, которого Елена вырубила ударом в пах.

– Итак, дорогой Петр, власть опять переменилась, – с порога констатировал геммолог, – теперь вы у нас в руках, и вам придется поделиться с нами информацией о месте пребывания известного вам камня…

– Послушайте, Стволянинов, а вы ведь хамелеон, быстро перекрашиваетесь в зависимости от обстоятельств! Еще недавно изображали невинную жертву, силой втянутую в грязную игру, а теперь готовы снова стать палачом.

– Да о чем это вы, господин Вихрев, никто вас казнить не собирается, даже пальцем никто не тронет, если вы добровольно поделитесь с нами информацией о местопребывании рубина! Вставайте и пошли с нами!

– На допрос? – спросил Петр, медленно поднимаясь с дивана.

– Называйте, как хотите, но молчать не советую!

Петра провели по какому-то длинному и темному коридору и втолкнули в светлую просторную гостиную. В большом кресле, прямо напротив двери, сидел Кристофер, на лице которого играла злая и одновременно довольная улыбка.

– Здравствуйте, мсье Петер! Рад вас видеть! – произнес он по-французски с серьезным и даже каким-то зловещим лицом. И тут же добавил, обращаясь к Стволянинову: – Переводите ему все точно, слово в слово!

– Разумеется, мсье.

– Скажите ему: шутки в сторону! После того, что они устроили с этой дикой мадемуазель, у нас развязаны руки! Скажите, что будем его безжалостно пытать до тех пор, пока он не скажет нам, где спрятано кольцо с рубином! Так что будет лучше, если он сразу заговорит!

Стволянинов поспешно перевел эту тираду. Петр молча смотрел в глаза сатанисту. Пауза затягивалась.

Кристофер нетерпеливо бросил Стволянинову:

– Спросите, почему он молчит?!

Стволянинов переадресовал вопрос Вихреву.

– У меня нет ни малейшего желания беседовать с этим господином, – решительно заявил Петр, хотя на самом деле ему было по-настоящему страшно.

Выслушав перевод, Кристофер нажал кнопку звонка на рукоятке кресла и рявкнул, покраснев от гнева:

– Сейчас ему развяжут язык!

Через несколько секунд в комнату вошли два охранника, Кристофер ткнул пальцем в Петра и приказал щетинистому амбалу:

– Уведите этого мерзавца и сделайте так, чтобы он заговорил!..

Не обнаружив Петра дома, Елена сразу же почувствовала неладное. Она позвонила в Управление и тут же организовала поиски. Собственно говоря, полицейские уже знали, где искать этого «бедолагу русского». Кристоферу сели на хвост два дня назад, и теперь руководство решило брать секту.

Освободили Петра без особого шума под вечер следующего дня. Вооруженному с ног до головы спецназу серьезного сопротивления сектанты не оказали, хотя взрывы шумовых гранат гремели довольно долго и перестрелка разыгралась нешуточная. Правда, Кристофера среди захваченных сатанистов не обнаружили. Не нашли и Стволянинова. Петр был сильно избит, помят, но вполне жив. Елена даже всплакнула на радостях.

– Я же тебе говорить – не гулять! Дома сидеть! – сквозь слезы ругалась она.

– Мадемуазель, я уже взрослый мальчик! – улыбаясь разбитыми опухшими губами, возражал Петр. – Без вас мне было очень скучно, вот я и нарушил запрет.

Правый глаз у него совсем заплыл, все лицо было в ссадинах и синяках.

– Ты есть мой горе! – констатировала Елена, поглаживая Петра по голове и не замечая, как он при этом морщится – видно, черепу тоже досталось. Несмотря на боль, Петр чувствовал себя на верху блаженства. Его собственное похищение неожиданно вернуло ему Елену. Он почувствовал, что действительно дорог девушке.

Надо ли говорить, что в ту ночь, благополучно вернувшись в уютное гнездышко – квартирку Елены, молодые люди провели ночь в одной постели?

Глава сорок седьмая

– Господи, Господи, ну что за времена настали?! Ужас да и только! – причитал купец первой гильдии Никола Фомич Гордонов, воздев руки к небесам. При этом он едва не уперся пухлыми ладонями в потолок, поскольку прятался он со своими домочадцами в подвале собственного роскошного трехэтажного особняка. Богатому сахарозаводчику действительно не повезло. Новая, с иголочки, «вилла» было построена в самом центре Москвы, недалеко от Пресни. Однако в декабре 1905 года назвать это место безопасным для проживания было никак нельзя. Почти все близлежащие улицы перегорожены баррикадами, вокруг идут настоящие бои.

– Восстание пролетариев, революция, видите ли, – сокрушался Гордонов, – и откуда они взялись, эти пролетарии?! Почему прежде их не было? Рабочий люд свое место знал, трудился в поте лица своего, добывая хлеб насущный, а что теперь?.. Ах, боже мой, несчастье-то какое! Никто не работает, какие-то патлатые студенты, худосочные барышни на улицах шныряют, бегают, называют друг друга «товарищами», стреляют в городовых… А теперь еще и баррикады строят. Не приведи Господь, сюда войска подтянут с пушками, ведь все разнесут! Все, что нажил непосильным трудом, все прахом пойдет! Господи, спаси и сохрани!

– Перестал бы ты, батюшка, стенать, не по-мужски это! – спокойно осадила его супруга Матрена Прокофьевна, женщина дородная, немолодая, лет шестидесяти, но еще пригожая лицом и гладкая телом. Ей новая «вилла» не очень-то нравилась. Не то чтобы она хотела ее разрушения – упаси Господь! Но прежний двухэтажный дом в Измайлове ей был больше по душе, привычней там было, уютнее, благостнее.

– А Сашку нашего ты распустила! Совсем от рук отбился! – вдруг ополчился на нее супруг, – где его в такое время черти носят, а?!

– Оба мы в этом виноваты, батюшка, не я одна. Оба не доглядели! – резонно заметила Матрена Прокофьевна и перекрестилась. – Даст Бог, все образуется! И он с годами в разум войдет!

– Как же, войдет, держи карман шире! – продолжал негодовать супруг, – ты знаешь, что вокруг творится! А ведь он с этими студентиками и барышнями стрижеными дружбу водит! Они его до добра не доведут! Схватят Сашку, да и в кутузку! Это еще полбеды, а если подстрелят?! Не дай Бог, убьют! Единственного наследника! Выучили его на свою голову! Господи, Господи, спаси и сохрани!

На самом деле Гордонов души в сыне не чаял. И очень за него беспокоился. Саша был поздним ребенком. Беременности у Матрены Прокофьевны протекали неудачно, были сплошные выкидыши, Гордонов уже и не надеялся на появление потомства, как вдруг Господь управил… Сын, наследник!

Правда, Александр уже два года, как отказался от помощи отца, и денег у него категорически не брал. Иной раз только мать почти насильно всовывала ему пару сотен рублей. От нее он их принимал, но всегда говорил, что ведет им счет и непременно со временем отдаст.

– Да что ты такое говоришь, Сашенька, какие между нами счеты! – всплескивала руками Матрена Прокофьевна, – да я от чистого сердца, я же твоя мать родная, ты же моя кровинушка! Бери, бери! – И слезы ручьями начинали литься из ее когда-то голубых, а теперь выцветших серых глаз. У Александра в таких случаях тоже перехватывало дыхание, и он торопился выскользнуть за порог…

Учился Александр в политехническом и действительно водил дружбу с радикально настроенными студентами. Эти ребята так и сыпали словечками вроде: «эсдеки», «эсеры», «меньшевики», «большевики», «конспирация», «экспроприация», «эксплуатация»… В Александре, высоком, худощавом симпатичном юноше с мелкими, но правильными и приятными чертами лица, их речи вызывали едва сдерживаемый восторг. Ему давным-давно наскучила сытая, умиротворенная жизнь родителей. Отец думал только о барышах, мать – о домашнем хозяйстве. Книг они не читали, на концерты и в театры не ходили. Вытащил, правда, их Александр один раз на концерт самого Федора Шаляпина. Старикам вроде понравилось, но папаша после концерта повторял, что у него на заводе якобы есть мужик, у которого «голос погромче и побасистее шаляпинского будет»!

Александр был юношей романтического склада. Он зачитывался рассказами Максима Горького, раз пять смотрел его «На дне», упивался Ницше, но читал и «Капитал» Карла Маркса. Он мечтал раздать богатство отца беднякам, довольно смутно представляя себе «экспроприацию экспроприаторов».

События ноября и декабря 1905 года поначалу повергли его в смятение, даже в шок. Его закадычного друга Сергея Волохцева ранили! Да, да, серьезно ранили в грудь на настоящей баррикаде! И Александр понял, что не может стоять в стороне.

Александра определили в боевую группу, поддерживающую пресненских рабочих. Тем более что он жил на Пресне и обязан был знать все ходы и выходы в районе. К несчастью, в день, когда в Москву ввели регулярные армейские части, Александр попал на баррикаду. Никто тогда и не подозревал, что дело идет к полному разгрому восставших.

Защитники баррикады нервно переговаривались между собой.

– Патронов маловато! – нервно бросил, ни к кому конкретно не обращаясь, молодой рабочий Порфирий.

– Да и за подкреплением не мешало бы кого-то отправить! – заметил приятель Александра студент-медик Виктор. – Солдаты на подходе, говорят, у них артиллерия!

– Не паниковать, товарищи! – грозно одернул его седой ткач Петрович, – в армии такие же русские мужики, как мы! Они в нас стрелять не станут! А на подкрепление нечего рассчитывать, самим надо отбиваться!

К вечеру на перекрестке соседней улицы их дозор обнаружил пушки. Это был конец, но с баррикады никто не ушел, остался и Александр. Мятежники послали парламентариев для переговоров. Но те не вернулись – видно, их арестовали…

Несколько снарядов в мгновение разметали хлипкое сооружение, пропахшее мочой и порохом. Александр был ранен. К счастью, легко – в правую руку, которую насквозь прошил маленький осколок.

Грязный, оборванный, в окровавленных лохмотьях добрался Александр до собственного дома, куда его не узнавший поначалу сторож даже отказался впускать.

Отсидевшись в своей комнате неделю под причитания делавшей ему перевязки матери, Александр понял, что ему надо уходить. Лучше всего было пробраться за границу. Паспорт у него, к счастью, был выправлен. Восстание было утоплено в крови, по городу шли повальные аресты. Повсюду искали мятежников.

– Сынок, ну куда же пойдешь?! – в ужасе всплеснула руками Матрена Прокофьевна. – Тебя же схватят, несчастного! Тюрьма, каторга! Ах, боже мой, горе-то какое!

– Если я здесь останусь, за мной и сюда придут! – спокойно ответил Александр. Он подошел к матери обнял ее и ласково поцеловал в щеку. – Мне надо уходить, матушка! Ничего не попишешь! Я сам себе такую судьбу выбрал!

Матрена Прокофьевна зарыдала в голос.

Суровый отец даже не вышел попрощаться с сыном, одетым в какое-то старье из чулана, чтобы не бросаться в глаза. Хотя страшно переживал за него и все время молился за его здравие. Зареванная Матрена Прокофьевна сунула Александру деньги и небольшой узелок. Продукты брать он наотрез отказался.

– Здесь кольцо с дорогим камнем! Твой батюшка подарил! Я его все равно не ношу, а тебе оно жизнь может спасти! И на чужбине пригодится! Продашь там. Сможешь жить безбедно, оно больших денег стоит! – с этими словами, непрестанно вытирая слезы, Матрена Прокофьевна трижды перекрестила сына и поцеловала его в лоб.

Жандармы остановили его в десяти минутах ходьбы от дома, и нервы у Александра не выдержали. Он оттолкнул усатого филера и бросился бежать.

На углу его достала пуля. Боли он не почувствовал, пуля попала прямо в сердце. Александр даже подумать ничего не успел, только вырвался изо рта тихий стон: «Мама!»

Его опознал дворник булочника Ситцева – Тимофей, когда жандармы приволокли труп во двор.

– Господи, так ведь это сын Николы Фомича, купца-мильонщика, они тута рядом живут, особняк трехэтажный!

Решив, что они совершили ошибку, жандармы с помощью Тимофея теперь уже бережно донесли безжизненное тело Александра до его родного дома. «Может, живой еще, оклемается!»

– Здесь все, что при нем было, в целости и сохранности! – откашлявшись, доложил жандармский вахмистр.

Увидев тело сына, с которым она попрощалась меньше часа назад, Матрена Прокофьевна закричала в голос и потеряла сознание…

Никола Фомич умер через год, так и не оправившись после смерти сына, дело его без хозяйского глаза быстро пришло в упадок. Его похоронили на Ваганьковском кладбище, рядом с сыном.

Матрена Прокофьевна пережила мужа и сына на двадцать лет, отдала богу душу уже при советской власти. А от кольца с огромным рубином избавилась еще в 1907 году, продав его почти за бесценок.

Глава сорок восьмая

– Знаешь, что я тебе скажу?! Рубин этот надо разрезать на несколько частей! Вот что мы должны сделать! Обязательно! Непременно! Скажем, на три части. И три отдельных кольца изготовить. Одно будет твоим, второе – продадим, а третье – пусть мне остается на память! – неожиданно, но твердо заявил Петр за завтраком.

Елена удивленно захлопала глазами и отложила в сторону надкушенный круассан, который собиралась обмакнуть в кофе.

– Это делать нельзя! Кольцо очень древняя! Очень дорогая! Прекрасная! Нельзя! Камень есть уникум! Такой резать есть преступлений!

– А вот и можно, и даже нужно. Совершенно необходимо! Я убедился, что рубинище этот зловещий одни несчастья приносит! Зависть у всех вызывает! Стремление его украсть! Я с ним никогда спокоен не буду! Вот так просто продать его вроде бы жаль, столько сил и здоровья потрачено на то, чтобы его вернуть! Короче, я решил: надо найти хорошего ювелира и заказать ему три кольца. Может, одно из них он сам у нас и купит! И вычтет из стоимости причитающееся ему за труды.

– Не знаю, не знаю. Я не есть так уверена, что надо камень, как это сказать, мельчить…

– Дробить.

– Да, так. Нельзя это делать! Никак нельзя!

– Говорю тебе, так будет лучше! Во-первых, мы избавимся от проклятья, которое явно над этим камнем довлеет, во-вторых, у нас деньги появятся. И, в-третьих, у тебя кольцо будет. В конце концов, я восстанавливаю справедливость. Тебе тоже кое-что должно достаться из наследства родственницы. И память о тетушке сохранится. И не спорь со мной, я так задумал! И решение мое окончательное. Как говорится, обжалованию не подлежит!

Разговор этот состоялся через три дня после вызволения Петра из плена. Как ни пыталась Елена отговорить его, он стоял на своем. Наконец, убедившись в том, что ее доводы не действуют, Елена сдалась.

– В Париж есть много хороших ювелир, – задумчиво проговорила она. – Но я их так хорошо не знать. Мне надо держать совет с подруга Николь, она любит украшаться, знает мастеров.

– Замечательно. Я рад, что у тебя есть такая подруга. Нам и вправду нужна ее помощь.

Поболтав с подругой по телефону, Елена сообщила Петру, что Николь готова встретиться с ними и отвести к знакомому хорошему ювелиру.

Рандеву состоялось в небольшом кафе рядом с площадью Бастилии. Пока подруги пили капуччино и весело щебетали, Петр отстраненно потягивал эспрессо, периодически прикладываясь к рюмке с коньяком, и разглядывал прохожих. Время от времени он непроизвольно прикладывал ладонь к чуть оттопыренному внутреннему карману, в котором помещалось золотое кольцо с огромным рубином.

Ювелир оказался толстеньким лысеющим господином средних лет с притворной улыбкой и неожиданно тонкими и проворными пальцами. Он принялся рассматривать кольцо в окуляр, вертеть его, изучать под какими-то приборами. Не менее тщательно он исследовал и золотую оправу.

Наконец Юбер – так звали толстячка – вынес свой «приговор».

– Рубин – просто замечательный, редкой красоты и размеров. Золото старинное!

– Спроси его, он за работу возьмется?! – обратился к Елене Петр.

Женщина перевела вопрос.

– Почту за честь! Но мне очень жалко камень, он слишком хорош! К тому же за три кольца с меньшими рубинами мсье все равно выручит меньше, чем за одно с таким уникальным рубином!

– Объясни ему, что камень этот несчастливый, и потому я хочу его разделить на три части, – попросил Петр.

Елена пустилась в довольно пространное объяснение на французском языке. Ювелир внимательно слушал, покачивая головой. Изредка он произносил «ви, ви, мадемуазель» и озадаченно хмурился.

В конце концов им удалось убедить Юбера взяться за выполнение заказа, к тому же он с готовностью согласился подыскать покупателя на одно из новых изделий. Ударили по рукам, даже подписали необходимые документы, на чем настоял сам ювелир. Потом Елена пригласила Николь и Юбера в ресторанчик «Ла Таверна» на Итальянском бульваре, чтобы «обмыть» сделку. Друзья распили пару бутылочек бордо и неплохо закусили…

Проснулся Петр ровно в три часа ночи. Ему приснилась чья-то страшная и бесчеловечная казнь. Палач с двумя подручными огромным ржавым мечом четвертовал на большом грязном деревянном помосте крепкого мужчину с длинными седыми волосами. Внизу, едва сдерживаемая дюжими стражниками с алебардами, на расстоянии метров десяти от места казни, бесновалась толпа. Когда же палач, все время находившийся спиной к Петру, закончил экзекуцию и, держа в руках окровавленный топор, оглянулся, Вихрев внезапно узнал в нем самого себя… Больше в ту ночь он не сомкнул глаз.

Месяц в Париже пролетел незаметно. По субботам и воскресеньям Елена с Петром гуляли по городу, заходили в кафешки и ресторанчики, и девушка, как и прежде, рассказывала ему о городе. Петр с грехом пополам освоил парижское метро и по будням стал самостоятельно совершать прогулки по французской столице. Елена же вернулась на работу. Петр деликатно не задавал ей никаких вопросов. Он пристрастился бродить в чудесном парке Монсо, с его гротами, храмами и озерцами, и часами слонялся там, сидел на скамейках, читая русские книги, которые приносила ему Елена из какой-то специальной библиотеки. В парке он чувствовал себя умиротворенным, просветленным и готовым к любым самым неожиданным поворотам судьбы.

Юбер сделал три изящных современных кольца. Точнее, два кольца и перстень. Ему удалось разделить камень практически на три равные части. Все украшения выглядели отменно. Правда, Петру показалось, что рубины чуть потускнели, словно из них ушла жизнь. Но, может быть, это ему почудилось?.. Петр настоял на том, чтобы Елена примерила одно из колец, а сам с удовольствием надел на безымянный палец левой руки перстень.

– А ведь неплохо смотрятся и на тебе, и на мне! – констатировал он.

За третье кольцо с крупным рубином Петр получил кругленькую сумму. Счет в банке «Сосьете Женераль» он с помощью Елены открыл заранее. Петр радовался как ребенок и все возбужденно повторял:

– Я теперь набит дублонами!

Пожалуй, впервые в жизни он чувствовал себя по-настоящему обеспеченным человеком, этаким рантье-самоучкой.

Он закатил шикарный ужин в «Фуке», а Елена обозвала его буржуа, хотя ела и пила в модном заведении с удовольствием.

Как ни отнекивалась Елена, Петр перевел на ее счет в банке пять тысяч евро. «За моральный ущерб от моего пребывания в твоем доме! Я так нагло и так долго пользовался твоим гостеприимством, к тому же тебе столько хлопот доставил…»

Роман их из бурного перешел в стадию спокойного, почти супружеского сосуществования. Никто из них не решался нарушить это равновесие в отношениях. И все же Петр понимал, что не может дольше оставаться в Париже, к тому же у него заканчивался срок действия французской визы. Очень скучал он уже и по родной Москве.

Билет первого класса на «Эйр Франс» был заказан, куплены сувениры, благодаря связям Елены в МВД получены официальные разрешения на вывоз драгоценностей.

Оба они не хотели разлуки, боялись ее, но оба прекрасно понимали, что должны расстаться, хотя бы на время, чтобы проверить свои чувства. Петр улетал в воскресенье. Елена довезла его в аэропорт Орли на своем зеленом «Пежо».

– Я смогу приехать через полгод, когда у меня будет отпуск, – постоянно повторяла Елена, глядя в сторону. В глазах у нее стояли слезы. Зарегистрировав билет и сдав багаж, Петр неловко чмокнул ее в щеку и направился на паспортный контроль. Прощаться он не умел.