Текст книги "Пушинка в урагане (СИ)"
Автор книги: Сергей Ежов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Бесконечной чередой потянулись посетители менее родовитые, в том числе депутация дворянства с приветственным адресом. Следом депутация чиновничества. Потом явились купцы с адресом и подарками. Все они выражали верноподданнические чувства, демонстрировали верность традициям, но, признаться, изрядно надоели.
***
Александр Фёдорович Можайский встретил меня на вокзале, в Красном Селе. Паровоз укатил дальше, а я пошел навстречу мужчине лет шестидесяти, в чёрном морском мундире, с погонами каперанга, и с орденами. Начало мая, погода знойная, как он не преет? На мне тонкий светлый костюм, так что мне не жарко.
Представились, пожали руки и двинулись к коляске, ожидающей у вокзала. Я сел рядом с Можайским, а мой слуга, бывший извозчик Андрей сел рядом с кучером. Три моих чемодана были прикручены сзади коляски, на специальной решётчатой площадке. Дорога оказалась весьма ровной, к тому же, вчерашний дождь прибил пыль, так что ехали с комфортом.
Вскоре наша коляска въехала на территорию военного лагеря. Кругом виднелись военные, где группами, а где и поодиночке, рядами стояли палатки, сараи, заборы, повозки и прочий военный скарб.
– Ваше Императорское высочество, мне передавали, что вы невысокого мнения о воздухолётном снаряде, который я строю, это верно? – сразу взял быка за рога Можайский.
– Если Вы не против Александр Фёдорович, то обойдёмся без титулования, хорошо?
– Согласен, Пётр Николаевич, это для меня большая честь.
– Начнём с того, что Вам не вполне верно передавали. Да, я считаю, что аппарат… давайте для простоты будем называть его самолётом? Так вот, Ваш самолёт в том виде, в котором он строится, не может летать. Точнее, он не может летать устойчиво и безопасно. О причинах к тому ведущих, мы поговорим по приезду.
– Любопытно. Надо полагать, что Вы, Пётр Николаевич, обладаете некими знаниями о теории и практике строительства во… самолётов?
– Вы правильно угадали, Александр Фёдорович, некоторые знания у меня имеются, и я хочу с Вами поделиться оными.
– Гм… Надо ли понимать, что я должен рассматривать Вас как соавтора?
– Нет, Александр Фёдорович. Надеюсь, Вы оформили патент на свой самолёт?
– Патент… Привилей? Да-с, оформил.
– Великолепно! Значит, Вы и останетесь в истории изобретателем самолёта. Для меня достаточно другого: я желаю помочь Вам довести самолёт до хотя бы минимальной степени совершенства и запустить его в массовое производство. Если же нам с Вами удастся получить с этого дела доход, то буду просто счастлив.
За разговором мы доехали до развалюхи, в которой Можайский собирал свой самолёт. Щелястые тесовые стены, вместо крыши – парусиновое полотно на жердяных прожилинах. Убого. Рядом с развалюхой другая развалюха, поменьше, судя по всему, жилая. У дверей по стойке смирно стоит морской офицер.
– Разрешите представить Вашему высочеству мичмана Степанова Ивана Александровича
Я протянул мичману руку для рукопожатия, и тот, после некоторого колебания, растерянно её пожал. Чёрт, я забыл, что общество сословное, и жесты уважения к нижестоящим тут не приняты.
– Господа, прежде чем приступим, позвольте мне переодеться в рабочую одежду.
– Вот, Ваше высочество, пожалуйте сюда! – засуетился Степанов – Вот здесь, в мастерской есть свободный уголок!
Андрей шустро затащил один из чемоданов в хибарку, и я быстро переоделся в рабочий комбинезон. Вышел за дверь, и насладился видом двух отвисших челюстей.
– Что-то не так, господа? Это всего лишь рабочая одежда, удобная при возне с механизмами.
– Всё так, Пётр Николаевич, всё так. Вот извольте осмотреть мой… самолёт.
В распахнутые ворота виднелась лодка с короткими и широкими крыльями, обтянутыми тканью. Винтов на аппарате не наблюдалось.
– Нельзя ли выкатить агрегат на простор? Думаю, было бы недурно осмотреть его внимательнее.
Можайский и Степанов зашли в сарай и начали выталкивать его наружу, а я принялся им помогать. С другой стороны, навалился Андрей. Ну да, всё, как и докладывал поручик Власьев: длина самолёта чуть больше двадцати метров (я привычно перевожу систему мер в удобную мне), размах крыльев почти такой же. Деревянный каркас обтянут тканью, причём ткань не прибита к дереву, а примотана верёвкой, пропущенной через люверсы, набитые по кромке ткани. Четыре деревянных колеса на двух стойках расположены попарно. Двигатель не установлен, но в середине фюзеляжа имеется место для него. В крыльях имеются прорези для винтов, но самих винтов ещё нет. В целом всё сделано крепко, даже чересчур: автор руководствовался скорее морскими представлениями о прочности, излишними в авиации.
– А неплохо, Александр Фёдорович! Такой аппарат и вправду взлетит. Пролетит недалеко, но только потому, что он у вас первый, и опыта Вы накопить не успели.
Можайский остро глянул на меня, но промолчал. Я стал лазить вокруг самолёта, интересуясь тонкостями конструкции, а Можайский давал пояснения. Степанов отошел в тенёк, и уселся на скамейку: по его виду было ясно: ничего доброго он от моего визита не ждёт.
– Нет и, правда, недурно! – бодрым тоном заявил я – Не откажите, господа, посмотреть на то, что я к вам привёз.
Андрей установил раскладной стол, а рядом с ним два чемодана. Я открыл тот, что побольше и извлёк из него копию самолёта Можайского.
– Откуда?
– Александр Фёдорович, по моей просьбе вас посетил поручик Власьев, он мне изложил детали, а по ним я изготовил эту модель. Уверяю вас, Александр Фёдорович, я не разглашал детали вашего изобретения.
Андрей закрутил резиномоторы, и с руки запустил модель в воздух.
– Обратите внимание, господа, модель летит неустойчиво, раскачивается.
В это время небольшой порыв ветра опрокинул самолётик на землю.
– Всё ясно?
Можайский со Степановым хмуро покивали.
– Да, Пётр Николаевич, если бы там был человек, то он неминуемо бы погиб или сильно покалечился.
– Тут вами, господа была допущена небольшая, но важная ошибка, а именно: если мы посмотрим на птиц, то увидим, что у лучших летунов крылья узкие и длинные, а у дурных напротив, короткие и широкие. Прошу не обижаться на сравнение, но к телу буревестника вы приделали куриные крылья. Разрешите продемонстрировать этот тезис наглядно?
Моряки усиленно закивали. Андрей к тому времени принёс модель, и мы в четыре руки отстыковали старые крылья, и установили другие, памятные мне формой из далёкого детства и кружка авиамоделизма. Андрей снова закрутил резиномотор, и отправил модель в полёт. Мои собеседники зачарованно смотрели, как модель пролетела примерно вчетверо дольше, несмотря на несколько порывов ветра. Самолётик покачивался, рыскал, но летел дальше.
– Но как же, Пётр Николаевич! – с каким-то отчаянием воскликнул Можайский.
– Не расстраивайтесь, пожалуйста, Александр Фёдорович. – поспешил я его успокоить – Просто Вы были заняты проектированием в одиночку, с нечастой помощью господина мичмана, а у меня есть возможность консультироваться с десятком инженеров и профессоров физики и механики. Какой мы из этого сделаем вывод?
– И какой же, Пётр Николаевич?
– Слышали поговорку: «Порядок бьёт класс»?
– Нет, не довелось. А что она означает?
– Означает она такую простую вещь, что команда дисциплинированных единомышленников, непременно побьёт команду неорганизованную, даже если каждый из второй команды куда как лучший боец, чем член первой.
– Соглашусь.
– А из этого следует, что создание самолёта следует вести группой, в которой будут иметься инженер, чертёжник и высококлассные мастеровые. А руководить таковым коллективом я предлагаю вам, Александр Фёдорович. Думаю, что в течение года-двух вы сумеете создать хорошо летающий самолёт. Согласны?
– Я… Что… Всем сердцем согласен, Пётр Николаевич! А как же вы?
– У меня другая задача, Александр Фёдорович. Вашему самолёту нужен мощный и при этом имеющий малые размеры двигатель, не так ли?
– Разумеется, нужен.
– Вот моей задачей будет формирование нескольких групп, одна из которых создаст двигатель, другая группа будет думать о топливе для этого двигателя, ещё одна будет разрабатывать приборы…
– Экую махину Вы взваливаете на себя, Ваше императорское высочество!
– А ещё я хочу вам показать другую летающую модель. Вы не против?
– Разумеется, мы полностью согласны!
Из другого чемодана Андрей вынул модель биплана, слегка похожего на У-2.
– Почему у этого самолёта два ряда крыльев? – тут же спросил Степанов.
– Видите ли, Иван Александрович, сейчас мы не можем дать самолёту двигатель достаточной мощности. Придётся компенсировать это площадью крыльев.
Андрей запустил самолётик, и он улетел дальше чем моноплан.
– А если поставить три ряда крыльев, то самолёт улетит ещё дальше? – спросил Можайский, внимательно рассматривая модель.
– Нет. К сожалению, нет. В этом случае возрастёт сопротивление воздуха движению самолёта, и оно обнулит все достигнутые преимущества. Я предлагаю вам, господа, заняться исследованием формы самолётов на постоянной, научной основе.
– Вы и мне предлагаете? – сделал шаг вперёд Степанов.
– И Вам тоже, господин мичман. Будете работать в группе Александра Фёдоровича, если не возражаете.
– Каковы будут указания, Ваше императорское высочество? – встал по стойке смирно Можайский.
– Ну, полно, Александр Фёдорович, давайте продолжим разговор по-прежнему, запросто. А указания такие: вот вам выписка из именного Его императорского величества указа об организации самолётостроительной комиссии под моим общим руководством и Вашим непосредственным начальством над отделением самолётостроения. У Вас имеется право набора персонала в комиссию. Несколько я понимаю, первым Вашим сотрудником станет мичман Степанов?
– Совершенно верно, Пётр Николаевич. Сколько у меня будет подчинённых?
– Пока десять человек. Первой задачей вашей группы будет такая: в течение месяца достроить Ваш, Александр Фёдорович, самолёт, и провести на нём несколько показательных полётов в высочайшем присутствии. Сейчас мы с вами отправляемся в Петербург, там для вас будут оформлены все необходимые документы. Затем вы получите на Адмиралтейской верфи две паровые машины, работающие на жидком топливе, доставите их сюда и установите на свой самолёт. Здесь же, в Красном Селе, в столярной мастерской господина Ломакина, имеется возможность изготовить новые крылья, и вам, господа, необходимо проследить за тщательной их выделкой. Вот подготовленные мной эскизы, вы вольны использовать их как угодно или не использовать вовсе.
– Вы так тщательно подготовились к нашей встрече… Это несколько необычно, откровенно говоря.
– Привыкайте, господа. От вас в будущем потребуется очень много сложной во всех отношениях, срочной, и, при этом, тщательно спланированной работы.
***
Спустя месяц, восьмого июня, на поле рядом с ангаром и шатром, установленными на месте развалюх было не протолкнуться: привлечённые именными приглашениями и просто афишами, в Красное Село собралось не менее десяти тысяч человек. Для высшей аристократии, высших же военных и чиновничества, а также иностранных дипломатов были устроены ложи, где гостей обносили шампанским и лёгкими закусками, а гости попроще довольствовались ларьками со всякими вкусностями и услугами лоточников. За порядком наблюдали триста полицейских и неизвестное мне число жандармов: поручик Власьев как-то забыл мне доложить их численность, хотя обо всех остальных мероприятиях сообщил очень подробно. Вообще, я очень доволен своим начальником службы безопасности: умён, образован, не болтлив, силён физически и духовно. И прекрасный организатор, к тому же. Первый показательный полёт организовывал он, и получилось прекрасно. Зрители грамотно распределены вдоль взлётно-посадочной полосы, сама полоса огорожена прутиками и ярким жёлтым шнуром с красными флажками. А метрах в десяти от неё, на безопасном удалении, натянута уже верёвка на столбиках. Вдоль неё расставлено оцепление из солдат, и уж они не пускают народ на поле. В пределах охраняемой зоны, в месте, обеспечивающем лучшие ракурсы, только с десяток репортёров, не считая фотографов, с их пока неуклюжими фотоаппаратами. И репортёры-то какие!!! Из «Санкт-Петербургских ведомостей», «Правительственного вестника», «Русского инвалида», а также иностранных: «Интернэшнл геральд трибюн», «Фигаро́», «Таймс», две немецкие газеты и ещё каких-то, мною не идентифицированные. Репортёры заранее проинструктированы о порядке на показе, заранее дана возможность сфотографировать наш самолёт и его создателей, показаны точки, откуда будут наиболее выигрышные ракурсы… Помножим это на прекрасный стол и в меру спиртного, и получим хорошие отзывы о нас в прессе. Это ж такая реклама!
Можайский со Степановым в парадных мундирах при наградах царят над всем этим торжеством: сегодня их день. Они принимали важных гостей, и провожали их на отведённые места, демонстрируя при этом непоколебимое спокойствие. Ещё бы! Показательный полёт первый, а вот фактический – двенадцатый.
Первый полёт мы провели три недели спустя после нашего знаменательного разговора, а до того все были плотно заняты доводкой самолёта Можайского до лётного состояния. Возни оказалось немало. Во-первых, мы изготовили новые крылья, бипланную коробку, и установили её на место. Кроме того, было изменено хвостовое оперение по подобию У-2. Доставленные паровые машины, мощностью в двадцать лошадиных сил, и котёл для них также установили, и сразу сделали привод на винты, страшно неуклюжие, на мой взгляд, и непригодные для нормальной работы, но вполне подходящие для первого в мире полёта. На самом деле наша задача не создать выдающийся по лётным качествам аэроплан, а всего лишь продемонстрировать миру приоритет России в области авиации, да и сдать аппарат в музей.
Наконец прибыли император и Екатерина Михайловна со свитой, и действо началось. Александр Фёдорович сделал доклад царственной чете, и подал знак механикам. Те, в свою очередь, распахнули ворота лёгкого ангара, и выкатили самолёт. Механики захлопотали вокруг, последний раз проверяя узлы и механизмы, контролируя работу заранее растопленного котла паровых машин и вообще создавая рабочую атмосферу, столь важную при любой демонстрации. Ложи, трибуны и просто толпы народа замерли в осознании исторической важности происходящего, только лёгкий ропот пробегал при виде какого-нибудь действия аэродромной команды.
Наконец всё готово, из шатра на первый план вышел пилот, мичман Степанов. Для пилота мы сшили лётный костюм, нарисованный мною по мотивам формы лётчиков Первой Мировой войны: длинная чёрная кожаная куртка, на ногах высокие ботинки с крагами, на руках перчатки, тоже с крагами, на голове шлем с козырьком, и с пробковой тульей, обтянутый тонкой кожей. Над козырьком шлема красовались очки. Зрители возбуждённо зашумели, узрев такое великолепие.
Степанов принял доклад от старшего механика, подошел к императорской ложе, доложил о готовности и попросил разрешения на взлёт. Получив разрешение, он по лесенке взобрался в самолёт, и запустил пропеллеры. Затем дал полную мощность, а помощники перестали удерживать крылья. Самолёт пробежал двести метров по полосе, и тяжело оторвался от неё. Среди зрителей воцарился восторженный хаос: кто-то кидал в воздух кепки и чепчики, кто-то просто потрясал руками, но восторженно кричали все без исключения, в том числе и царь.
Степанов, поднявшись метров на сто – сто пятьдесят, начал выписывать круги над полем, и пролетая над толпой, горстями сбрасывал конфетти, чем вызвал ещё более буйный восторг. Наконец он направил самолёт вниз, и очень гладко приземлился, безо всяких там козлов и прочих косяков начинающих лётчиков.
Зрители взорвались овациями, а оркестр и небольшой хор грянули «Марш авиаторов»:
Мы рождены чтоб сказку сделать былью
Преодолеть пространство и простор
Нам разум дал стальные руки-крылья
А вместо сердца – пламенный мотор!
Всё выше и выше, и выше
Стремим мы полёт наших птиц
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!
Самолёт остановился точно напротив императорской ложи, там, где механики уже раскатали красную ковровую дорожку. Осталось только чуточку подтолкнуть самолёт, и вот мичман Степанов, по приставленной лесенке, спускается на дорожку, по ней марширует к императору и докладывает:
– Ваше Императорское Величество! Первый показательный полёт первого в мире самолёта успешно завершён! Самолёт в совершеннейшей исправности и готов к новым полётам. Докладывает пилот самолёта, мичман Степанов!
Император вышел из ложи и по двум ступеньками спустился вниз. Глаза его сияли, лицо было совершенно одухотворённым. Ещё бы! Такой триумф его державы в глазах всего мира! В три шага он приблизился к мичману и крепко его, обняв троекратно расцеловал.
– Благодарю за службу мичман! Поздравляю Вас старшим лейтенантом и орденом святой Анны! – император, сняв с груди орден, прикрепил его на куртку Степанова. Тот автоматически рявкнул положенный ответ, затерявшийся, впрочем, в восторженных возгласах присутствующих.
– Так говорите, готовы ещё раз взлететь?
– Так точно, Ваше Императорское Величество! Готов даже поднять с собой пассажира! – и стрельнув взглядом в сторону Можайского, уточнил – только небольшого роста и веса, так как самолёт ещё опытный, маломощный.
– Вот как? А я, грешным делом, хотел попроситься с Вами. Но может кто-то ещё пожелает?
На первый план выступил смутно знакомый мне, невысокий и худощавый ротмистр в мундире лейб-гвардии гусарского полка.
– Ротмистр Иванов Максим Сергеевич. Разрешите мне, Ваше Императорское Величество!
– Ну ротмистр, если Вы того желаете, извольте!
Можайский и Степанов тут же отвели ротмистра в ангар, откуда тот вышел с головы до ног облитый в чёрную хрустящую кожу. Вдвоём со Степановым они уселись в самолёт, и под восторженные крики присутствующих пошли на взлёт.
На этот раз Степанов сделал несколько кругов над полем и стал спиралью подниматься всё выше и выше, и достиг высоты примерно полкилометра. Сделав обширный круг, он направил самолёт вниз, и вскоре совершил посадку.
– Отчего Вы не поднялись выше? – поинтересовался царь, поздравив Степанова с вторичным успешным полётом.
– Недостаточна мощность машин, Ваше Императорское Величество. Это опытный аппарат, и на нём стоят машины, не вполне подходящие ему.
– Ну, ничего. На первый раз достаточно и того что вы продемонстрировали. А теперь я бы хотел получить пояснения из уст автора сего изобретения.
На первый план выступил Можайский.
– За выдающееся техническое изобретение, поздравляю Вас контр-адмиралом! А теперь расскажите нам о своём детище.
Можайский повёл царственную чету вокруг самолёта, давая пояснения. Механики по его команде открывали различные лючки, через которые можно было увидеть устройства самолёта.
Спустя три часа, наконец, всё стало успокаиваться. На соседнем поле, за тройным рядом деревьев, были установлены шатры, куда царственная пара и сопровождающие лица были приглашены отобедать. Публика попроще расположилась на аэродроме, и тоже не скучала. Оркестр играл бравурные марши, и через два на третий-четвёртый раз – «Марш авиаторов», каждый раз встречаемый криками ура. Слова подпевали уже многие из присутствующих.
А возле самолёта, с двух сторон, выстроились две очереди – люди желали запечатлеть себя на фоне нового чуда. Надо сказать, что, предвидя ажиотаж, поручик Власьев подсуетился, и пригласил четырёх фотографов, велев им приготовить как можно больше кассет. Впрочем, понятно, что на всех не хватило, несмотря на то, что фотографии делались групповые, по десять и более человек.
Где в это время находился я? Разумеется, в императорской свите, так уж положено по протоколу.
– Пётр Николаевич, а Вы рискнули бы совершить полёт на этом самолёте? – обратилась ко мне какая-то незнакомая дама, буквально облепленная бриллиантами. Судя по тону, она была уверена в моём отрицательном, или, на крайний случай в уклончивом ответе.
Ответить я не успел, поскольку рядом нарисовался давешний ротмистр, всё ещё в кожаном великолепии.
– Насколько я знаю, любезнейшая Аглая Андреевна, Его Императорское Высочество в течение предыдущей недели, не менее трёх раз поднимался на этом самолёте.
– Но… Позвольте Максим Сергеевич, было объявлено, что сегодня был совершён первый полёт!
– Тонкость в том, что сегодня был совершён первый ПУБЛИЧНЫЙ полёт, а до того команда Его императорского высочества готовилась и тренировалась без публики. Причём Его высочество самостоятельно пилотировал самолёт! – и ротмистр обаятельно улыбнулся – Однако, милые дамы, позвольте мне обратиться к Его императорскому высочеству. – и он повернулся ко мне:
– Ваше Императорское Высочество! Прошу Вас принять меня в свою комиссию, на любую должность, связанную с самолётами. Сегодня я понял, что это моя судьба, и я мечтаю стать пилотом, подобно Вам и старшему лейтенанту Степанову.
– Извините великодушно, ротмистр, я вижу, что мы знакомы, однако запамятовал Ваше имя.
– Иванов, Максим Сергеевич.
– Я беру Вас, Максим Сергеевич, но обязан предупредить, что в моей комиссии принята очень жёсткая дисциплина. Вы не передумаете?
– Ни в коем случае! Я заранее навёл справки, и заранее согласен на все условия, в том числе и дисциплинарные.
– Отлично. В таком случае, благоволите прибыть ко мне завтра, к восьми часам утра, я проведу с Вами собеседование. А пока отдыхайте, Максим Сергеевич.
Счастливый ротмистр упорхнул, а я остался на растерзание дамам. Впрочем, у меня есть старый, ещё студенческих времён, способ исчезать из неприятной компании. Даю условный знак заранее проинструктированному официанту, и вот ко мне уже движется посыльный с конвертом. Вскрываю его, и сообщаю агрессоршам:
– Тысячу извинений, милые дамы, но дела службы превыше всего!
***
А наутро я, в компании Можайского, Степанова и ротмистра Иванова, решаем вопрос о дальнейшей судьбе построенного самолёта. Заседание открыл я:
– Господа! Вчерашний, в высочайшем присутствии, показ нашего самолёта оказался вполне успешным.
– Более чем успешным! – уточнил Можайский, покосившись на свои новые погоны.
– Согласен. После показа, на приёме, ко мне по очереди подошли не менее десяти человек, с одним вопросом: когда и на каких условиях они смогут приобрести подобный самолёт в личное пользование. Из этого следует… что?
– Мы начнём выделывать самолёты для продажи?
– Не только. Необходимо организовать ещё и обучение пилотов и обслуживающего персонала.
– А не слишком ли это поспешно? – осторожно подал голос Степанов.
– Отнюдь. Мы живём в империи, к сожалению, отстающей в техническом отношении, от главных европейских держав. Авиастроение совершенно новая отрасль промышленности, и тут мы имеем возможность хоть на шаг, но обогнать наших заклятых друзей. План мой таков: следует устроить вояж по основным европейским столицам для коммерческой рекламы нашего самолёта. Вернее, группы самолётов. Руководить группой назначаю адмирала Можайского. Господа офицеры будут его заместителями, но со старшинством старшего лейтенанта Степанова, как более образованного в техническом отношении, так и более опытного в обращении с самолётом. Набор и обучение технического персонала ложится на всех вас. Прошу не обижаться, но время поджимает: уже в разгаре май, а для европейского вояжа у нас время только до начала сентября.
– Отчего так мало? – изумился Иванов.
– Разрешите ответить мне. – поднял руку Степанов, и после моего кивка продолжил – В сентябре начнётся сезон ненастной погоды, которая помешает не столько нам, сколько публике, которая просто на придёт на наши показы.
Ротмистр согласно кивнул.
– Продолжаю. Ещё на прошлой неделе я с доверенным лицом отправил заказ на паровые машины, на Обуховский завод, и третьего дня получил уведомление, что заказ принят к исполнению. Машины они обязуются поставить в точности такие, какие установлены на первом вашем, Александр Фёдорович, самолёте. Первые четыре машины будут доставлены в первых числах июня, остальные доставят по их изготовлению.
– А сколько, простите, Ваше императорское высочество, Вы всего заказали машин?
– Десять. Отсюда задача: сегодня же мы приступаем к изготовлению серии этих самолётов. Сначала мы заложим две машины, и на них отработаем максимально возможные улучшения и до предела снизим вес самолёта. На мой взгляд, он имеет совершенно избыточный запас прочности. Во-вторых, сократим количество колёс до двух, это тоже даст экономию веса, и наконец, тщательно продумаем элементы управления самолётом. Задача ясна?
– Так точно!
– Последнее, господа. Я знаю, что все вы сейчас завалены приглашениями на различные приёмы, в качестве знаменитостей. Прошу при разговорах не сдерживаться, и расписывать самолёт конструкции адмирала Можайского в самых превосходных степенях. В ваших рассказах должно быть всё, в том числе и те улучшения, что мы будем внедрять в запланированной серии самолётов, за исключением особенностей конструкции органов управления.
– Позвольте, Ваше Императорское высочество, а как же секретность, о соблюдении которой мы с Вами давеча говорили?
– Противоречия нет, господин адмирал. Мы сейчас готовимся выпускать самолёты с совершенно непригодной двигательной установкой. Паровая машина – тупиковая ветвь в авиации, однако, какое-то количество самолётов мы успеем продать.
– А какой же двигатель пригоден?
– Двигатель внутреннего сгорания, и, доложу вам, что другая группа нашей комиссии уже приступила к его созданию.
– Прошу разъяснить, Ваше Императорское высочество, что же в самолёте является действительно секретным?
– По-настоящему секретными являются технология обработки деталей и вообще технология выделки. Что же касается общей конструкции, то у зрителя, а уж тем более у покупателя, имеется полная возможность их изучить, а при желании – перенять. Но дьявол, как известно, прячется в деталях, и вот эти детали мы и будем оберегать. Обо всех личностях, излишне дотошно интересующихся именно технологиями, применяемыми в нашей комиссии, прошу немедленно сообщать поручику Власьеву.
Офицеры дружно скорчили постные рожи.
– Господа! Прошу на секунду отставить снобизм, и подумать непредвзято. Вот, скажем Вы, старший лейтенант Степанов, как относитесь к английскому флоту и промышленности?
– В высшей степени уважительно, Ваше Императорское высочество!
– А знаете ли Вы, что любой нижний чин или офицер английского флота, да и любой британский подданный, считает своим долгом довести до сведения английских жандармов, уж простите великодушно, но я не интересовался, как их там, в действительности, зовут, обо всём, что он узнал интересного за границей?
– Признаться, я о чём–то таком слышал, но считал сие гнусным наветом.
– Нет, сие есть святая правда. А теперь посмотрим с такой стороны: вы рассказываете нечто любопытное господину N, замечу, абсолютно лояльному российской короне. Господин N в свою очередь разбалтывает этот забавный пустячок господину Х, уже не столь лояльному, к тому же состоящему в тесных отношениях с неким английским джентльменом. И что из этого следует? А вот что: английская промышленность более развита, чем наша, и через некоторое время ваше новшество оказывается внедрено в английскую промышленность, становится видом вооружения, и русский корабль, на котором служите вы или ваш лучший друг, внезапно оказывается беззащитным перед англичанином, и идёт на дно. Как, господа, вы считаете этот сценарий невероятным?
У господ офицеров ступор.
– Скажу более того: со времён Ивана Великого, ни один русский царь не умер своей смертью, а друзей и руководителей террористов, что совсем недавно покушались на нашего царя, надо искать никак не в Бухаре или Стамбуле, и даже не в Берлине, а вовсе даже в Париже или Лондоне. Впрочем, это уже политика, но справедливости ради замечу: технологические секреты крадут все, только что азиаты пока не сумеют их применить.
Можайский солидно откашлялся:
– Думаю, что выражу общее мнение, когда скажу: свои заблуждения мы вполне осознали, и отныне перестанем чураться нашего поручика Власьева, а обо всех замеченных попытках выведать не подлежащее разглашению, будем его оповещать.
На лицах Степанова и Иванова возникли было гримасы, но спустя мгновение они согласно кивнули.
– Отлично, господа. С сего момента и до отъезда в европейский тур, вы в первую половину дня, занимаетесь строительством самолётов, а второй половиной дня располагаете по вашему усмотрению.
– Прошу разъяснений, Ваше Императорское высочество. – откашлявшись заговорил Иванов.
– Слушаю.
– В мастерских установлен восьмичасовой рабочий день, в то время, как на других заводах рабочий день от десяти до шестнадцати часов. Это грозит убытками.
– Вы удивитесь, Максим Сергеевич, но это неверно. Работники за восемь часов меньше устают, работают с большей отдачей, так что за более короткое время они успевают сделать больше и качественнее, хотя бы потому, что брака выходит намного меньше. Кроме того, в случае необходимости, мы можем организовать вторую смену работ, и удвоить количество продукции, ничуть не потеряв в качестве.
– Благодарю за разъяснение.
На том наше совещание закончилось, господа офицеры двинулись в мастерскую, расположенную на территории Адмиралтейских верфей рядом с Галерным мостом, а я поднялся на этаж выше, где меня уже ожидала группа химиков, во главе с профессором Меншуткиным. Когда я вошел, все встали, поприветствовали меня, и с интересом принялись разглядывать странного князя. Я тоже стал рассматривать визави: кроме Меншуткина тут находились трое мужчин средних лет, весьма представительных, что называется, профессорского вида. Чуть позади них стояли девять молодых мужчин в студенческих мундирах.
Я за руку поздоровался с Меншуткиным, и обратился к остальным:
– Сейчас глубокоуважаемый профессор Меншуткин нас взаимно представит, и мы проведём наше первое рабочее совещание.
Николай Александрович стал по одному называть присутствующих, и те подходили для рукопожатия.
– Профессор Баум Генрих Иванович, специалист в области чёрной металлургии и в особенности жаропрочных сплавов.
– Профессор Храмов Аристарх Никитич, специалист в области цветной металлургии, в особенности в той части, о которой интересовались Вы, Ваше Императорское Высочество: алюминий.
– Приват-доцент Михельсон Иван Иванович, мой ближайший сотрудник, специалист в области органической химии.
– Представляю вам господ студентов, коли Вы согласились с ними работать. Студент четвёртого курса Эбергард Франц Адольфович, в круге его интересов математика и общая химия.
– Студент четвёртого курса Коротков Егор Васильевич, в круге его интересов органическая и аналитическая химия…
Меншуткин называл имена, я автоматически пожимал руки, сам смотрел в глаза студентов, пытаясь угадать степень их таланта. Вся моя прежняя учительская практика утверждает: талант виден сразу, как сразу же видна и бездарь. На этих студентов смотреть было радостно: все умницы, все горят энтузиазмом.
