Текст книги "Пушинка в урагане (СИ)"
Автор книги: Сергей Ежов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
И прерывая дальнейшие разговоры, я объявил:
– А теперь, когда мы нагуляли аппетит, всех прошу отобедать у меня. Понимаю времени, как следует подготовиться у нас нет, поэтому, всё будет запросто, как на пикнике.
И вся компания отправилась ко мне, на Английскую набережную.
****
Вечером я принимал у себя штаб-ротмистра Власьева. Он явился точно в назначенное время, уселся на предложенный стул и разложил перед собой папки с документами.
– Слушаю Вас, Андрей Антонович.
– Согласно Вашему указанию, я собрал сведения по посланнике Испании в Российской империи, маркизе де Кампосаградо, его жене Алисии и её крестнице Инес-Сарите. Относительно маркиза и его жены, к изложенному ранее могу добавить лишь то, что он искренне расположен к России. Более того: он приложил немало усилий к тому, чтобы взаимоотношения Испании и России были в высшей степени добросердечными и взаимовыгодными. Маркиза де Кампосаградо также искренне симпатизирует России. Теперь о сеньорите Инес-Сарите.
Штаб-ротмистр открыл следующую папку и развернул лежащие в ней бумаги. Отдельно он положил великолепно сделанный карандашный рисунок – портрет Инес-Сариты. Петя внутри меня взволновался, но я демонстрировал полнейшее спокойствие.
– Искренне надеюсь, что сеньорита Инес-Сарита именно та, за кого себя выдаёт. – пробормотал я себе под нос, но Власьев услышал.
– Именно так, Пётр Николаевич. Сеньорита Инес-Сарита является младшей дочерью Луиса Томас Фернандес де Кордоба-и-Понсе де Леон, пятнадцатого герцога де Мединасели. Тфу, чёрт, язык сломаешь об эти испанские имена. Извините, Пётр Николаевич.
– Ничего, продолжайте.
– Девушка принадлежит к роду грандов первого класса. Так-так-так… В раннем детстве она была обручена с младшим сыном герцога дель Инфантадо, но тот умер от дифтерии через пять лет. Тогда девочку снова обручили, на этот раз со вторым сыном герцога Нахера, но и этому союзу не суждено было осуществиться: юноша умер от пневмонии. Третье обручение было с сыном маркиза де Вильена, но и в этот раз до брака и близко не дошло: юноша погиб при кораблекрушении.
– Бедная девочка!
– Да, Пётр Николаевич, в обществе возникло мнение, что сеньориту Инес-Сариту преследует злой рок. Поговаривают, что она «чёрная невеста», несущая смерть своим женихам. Именно поэтому, несмотря на выдающуюся красоту девушки, её родителям не удаётся подобрать ей подходящую партию. Родители достойных женихов боятся за своих сыновей.
– Как получилось, что девушка оказалась за тридевять земель от родителей? – задал я давно волновавший Петю вопрос.
– После гибели третьего своего жениха девушка серьёзно заболела, возникло даже подозрение, не чахотка ли это. Отец отправил Инес-Сариту в своё имение, расположенное в Испанском Марокко, знаменитое своим здоровым климатом. Это путешествие заронило в её душу страсть к путешествиям, и с разрешения родителей, после выздоровления она отправилась в вояж, посещая в разных странах и континентах своих родственников.
– Это не опасно?
– Если не вспоминать неизбежные опасности морского путешествия, то нет. Кроме обычной свиты, приличной девушке её круга, её сопровождает охрана из пятидесяти отлично вооружённых бойцов, ранее служивших в абордажных командах флота.
Помолчали. Я видел, что Власьеву есть ещё что сказать, но он не может для себя решить, стоит ли это говорить.
– Ну что у Вас осталось, Андрей Антонович?
– Сущий пустяк, просто штрих к характеристике.
– Слушаю Вас.
– Как Вы знаете, сеньорита Инес-Сарита недавно заболела. Кроме простуды у неё были высыпания на коже. Профессор Боткин её обследовал, и обнаружил, что высыпания были вызваны лимонами.
– Аллергия.
– Как Вы сказали?
– Такое заболевание называется аллергией. Собственно, это не заболевание, а реакция организма на какие-то продукты.
– Благодарю за пояснение. Но я продолжу: действительно, после исключения лимонов из числа подаваемых блюд, сыпь исчезла. Профессор Боткин нашел, что по выздоровлению от простуды девушка совершенно здорова. Кроме того, она девственница.
– Последнее неважно, но действительно положительно характеризует девушку.
***
«Бывало он ещё в постели, ему записочки несут» … – вспомнилось мне бессмертные строки, когда я высунул нос из-под одеяла и узрел Андрея с позолоченным подносом, на котором лежал с десяток визиток и конвертов.
– Андрей, всех к чёрту! Ты знаешь, как отвечать на письма и приглашения.
– Есть важное, Пётр Николаевич.
– Что?
– Внизу ждёт профессор Меншуткин и сопровождающие лица, причём один из них совершенно рыжий.
– Это и, правда, важно. Вот что, Андрей, пригласи-ка их в гостиную, не знаю, чай, что ли предложи. Хотя какой к чёрту чай с раннего утра…
– Действительно не утро. – усмехнулся Андрей – Скоро уже полдень.
Подтверждая его слова, от Невы послушался пушечный гром: «Время пить вино» по Петровскому артикулу.
– Ты им объяснил, что я поздно лёг?
– Да. Сказал чистую правду, что Вы до трёх часов работали с бумагами.
– Чёрт бы побрал эти бумаги. Знаешь, как хочется на охоту, на рыбалку, а лучше – по лебедям?
– Не знаю. Да врёте Вы всё, Пётр Николаевич. Хотели бы, поехали бы. – непочтительно ответил Андрей.
– Ты как всегда прав, мой друг. Ну ладно, иди, занимайся гостями, а я пока приведу себя в порядок.
Душ, зубная щётка, чистое бельё, вот я вхожу в малую гостиную. Там находится профессор Меншуткин, второй солидный мужчина профессорского вида и юноша в студенческой тужурке. Поражала причёска молодого человека: ярко-красная, с малиновым оттенком, а кое-где и с лиловым.
– Добрый день, Николай Александрович! Прошу Вас, напомните мне имена Ваших спутников. Тысячу извинений, господа: последнее время я веду дела с сотнями выдающихся людей, и не успел запомнить все имена. Без чинов, пожалуйста.
– Да-да, Пётр Николаевич, мы понимаем. Рядом со мной приват-доцент Михельсон Иван Иванович и студент четвёртого курса Коротков Егор Васильевич.
– Что вас сегодня привело ко мне?
– Выдающийся успех, Пётр Николаевич. Просто необыкновенный, феноменальный успех! Вы дали нам название группы соединений: сульфаниламиды, и мы начали работать в этом направлении. Подобрали вещества, рассчитали условия синтеза. Не буду перегружать Вас нашей терминологией…
Николай Александрович заметно волновался, пытаясь рассказать о великом прорыве в органической химии, и при этом, не наскучить вельможному слушателю. Видимо был у учёного негативный опыт в этом направлении.
– Чувствую, что меня ждёт радостное открытие, не правда ли, Николай Александрович?
– Истинная правда, Пётр Николаевич! Вы не поверите: подготовка к опыту была много длительнее самого опыта! Это чудо, но получилось с первого раза! С первого, Пётр Николаевич!
– Великолепно! И кто конкретно занимался? Кто проводил синтез?
– Готовились мы все втроём, а реакцию проводил Егор Васильевич.
– Великолепно, господа!
– Вы, Пётр Николаевич, вскользь упомянули, что это вещество является сильным красителем, и Егор Васильевич решил поставить опыт на себе: окрасил волосы. Расскажите, Егор Васильевич.
– Благодарю, Николай Александрович. Краска оказалась очень устойчивой. Я четырежды мыл волосы, и если оттенок и потускнел, то незначительно.
– Вы подготовили документы на оформление привилея?
– Нет, Пётр Николаевич. По условиям нашего соглашения права на все результаты работ принадлежат вам.
– Да-да, припоминаю. Сегодня же к вам приедет юрист и поможет оформить необходимые бумаги. А у вас, господа, теперь несколько важнейших задач, вы уж определитесь что важнее. Первое: нужно добиться максимальной чистоты получаемого вещества. Кстати, у вас есть готовое вещество?
– Да-да, Пётр Николаевич! – Коротков вынул из внутреннего кармана тужурки деревянный пенал, и извлёк из него пробирку с красным кристаллическим порошком внутри.
– Любопытно. – сказал я взяв пробирку и разглядывая содержимое – Вот она, смерть Кощеева. Готовьте карманы, господа. Это вещество озолотит вас.
– Каким образом?
– Вы синтезировали великолепное лекарство против серьёзнейших заболеваний, таких как пневмония, различные лихорадки, а может даже и туберкулез. Впрочем, насчёт последнего я не уверен.
– И какие вы нам поставите задачи, Пётр Николаевич?
– Как я сказал, важнейшее – это добиться максимальной чистоты продукта. Второе: уже сейчас начинайте работу по отработке промышленной выделки стрептоцида, назовём это вещество так. Третье: срочно направьте максимально возможное количество стрептоцида в Военно-Медицинскую академию профессору Боткину с тем, чтобы он начал исследования в области лечения этим препаратом различных болезней. Сергею Петровичу, по сему поводу, я отпишу сегодня же. Четвёртое: кроме красного стрептоцида нужно получить белый стрептоцид. И ещё: господа, не сочтите за труд заглянуть к моему казначею и получить скромную премию за ваши великие труды. Это самое малое, чем я могу отметить наш общий успех.
Господа триумфаторы уже собирались уходить, когда я вспомнил о ещё одном важном обстоятельстве:
– Прошу прощения, господа, ещё одно важное дело: когда будете беседовать с профессором Боткиным, договоритесь с ним о создании совместной группы для изучения возможности получения лекарственных средств из плесени рода пенициллинов. Скажу сразу: работа эта, даже при самом удачном положении дел, займёт не менее семи, а то и десяти лет.
– Есть ли какие-то предшествующие работы в данном направлении? – профессор Меншуткин, как истинный профессионал зрит в корень.
– Да, и довольно много. Но здесь вам гораздо больше скажет сам профессор Боткин, правда я не знаю, не считает ли он сие направление шарлатанством.
– Хм… Надо полагать, в научной среде имеется такое мнение?
– В европейской научной среде, совсем недавно, на полном серьёзе, частое мытьё тела почиталось вредным.
Сидящие напротив меня профессионалы от науки понимающе покачали головами, а я продолжил:
– На мой взгляд, в этом направлении, в деле создания пенициллина, нужно согласованное движение химиков, биологов и медиков. Не знаю точно, но у меня впечатление, что ваши предшественники по различным причинам бросали работу буквально за пять шагов до успеха.
Профессор Меншуткин обвёл своих друзей вопрошающим взглядом, и удовлетворённо кивнув, высказал общее мнение:
– Мы берёмся за эту работу, Пётр Николаевич. Надеюсь, что у нас будет возможность получать аппаратуру и препараты в необходимых количествах?
– Даже не сомневайтесь, господа. И лабораторию, и штат в ней, и оклады сотрудников – всё должно быть на высшем уровне. Всё ради результата. Кстати, где-то я слышал, что идеальным субстратом для пенициллиновых грибков являются среднеазиатские дыни. Прошу проверить эти сведения. Единственное требование: когда будете отрабатывать технологию массовой выделки пенициллина, по возможности, всё должно базироваться на отечественном сырье, оборудовании и рабочих руках.
– Да, Пётр Николаевич, мы помним это ваше постоянное требование. Поверьте, мы горячие сторонники вашей позиции.
На том мы и расстались, а я отправился на свой авиазавод, расположенный на задворках Адмиралтейских верфей.
В кабинете директора я застал рабочее совещание, на котором председательствовал адмирал Можайский. Директор завода, инженер Генрих Оттович Линдеманн, сидел во главе стола. По правую руку от него восседал Можайский, а Степанов, Иванов, Власьев и три пока неизвестных мне инженера, сидели ниже.
Когда я вошел, все встали.
– Присаживайтесь, господа! – предложил я, поздоровавшись с присутствующими и усаживаясь в кресло на противоположном от директора и Можайского конце стола – О чём сегодня речь?
– Мы полностью освоили в производстве самолёты модели М-2. Темпы выделки достигли десяти машин в месяц, но мы можем резко увеличить выпуск самолётов, когда, наконец, получим новейшие трёх и пятицилиндровые моторы внутреннего сгорания. Портфель заказов у нас расписан на полгода вперёд: самолёт сейчас является очень модной игрушкой высшей аристократии и любимым зрелищем людей всех сословий.
– Отлично!
– Мы пока выделываем самолёты с паровой машиной, предназначенные как раз для массовых демонстраций, при этом задерживаем отправку самолётов с таким двигателем покупателям из числа высшей аристократии разных стран. Вопрос престижа. Эти господа пожелали получить самолёты с новейшим двигателем.
– Да, я понимаю. Судя по всему, никаких трудностей в массовом выпуске самолётов нет?
– Ни малейших. Мы даже ограничили приём мастеровых на наш завод, поскольку имеем полный комплект персонала. Но на случай расширения производства, у нас имеется так сказать, запас мастеровых, которые пока работают в других местах, но готовы перейти к нам.
– Очень хорошо. Господа, я принёс вам проект новейшего самолёта, который мы будем проектировать, и строить в двух модификациях: пассажирский самолёт на три-пять пассажиров или бомбардировщик с нагрузкой до трёхсот килограммов бомб. Кстати, боеприпас и тактику его применения нам придётся изобретать с нуля.
Андрей расставил у стола несколько складных стоек, и развесил на них первый комплект плакатов.
– Обратите внимание, господа, перед вами новый самолёт, основывающийся на конструкции самолёта М-2. Мы видим, что фюзеляж в первой трети увеличивается в диаметре, и таким образом мы получаем полностью закрытую кабину для пилота и пассажиров. Хвостовое оперение не отличается от хвоста М-2. Крыло мы оставляем только одно, верхнее. Я бы назвал эту схему «парасоль», поскольку крыло как зонтик накрывает кабину. Двигателей три: два на крыльях и один в носу самолёта. Место пилота справа впереди, а рядом с ним должен располагаться либо второй пилот, при длительных перелётах, либо пассажир. Остальные пассажиры располагаются на парных креслах позади пилота. Органы управления…
Далее пошло обсуждение проекта. В сущности, ничего принципиально нового и технически сложного в новом самолёте не было, даже скорость оставалась порядка ста-ста двадцати километров в час. Больше пока и не надо: нам есть, куда расти, постепенно наращивая мощность моторов, прочность конструкций, создавать и внедрять всё новые и новые материалы и технологии. Нам ещё не надо задумываться над проблемами, которые возникнут при повышении скорости. Все проблемы далеко впереди: авиация ещё нежится в детской колыбели.
Разобрались с первым проектом, наметили ответственных за разработку отдельных агрегатов и узлов, а ответственным за проект назначили старшего лейтенанта Степанова.
Андрей тем временем развесил плакаты с проектом бомбардировщика. От пассажирского самолёта он отличается отсутствием окон и дверей в бортах, наличием двустворчатого бомболюка и устройства для подвески бомб внутри фюзеляжа. Устройства для подвески бомб наличествовали и на крыльях самолёта.
– Пётр Николаевич, какими вы видите бомбы, которые предполагается сбрасывать с самолёта?
– На мой взгляд, бомбы должны иметь яйцевидный или цилиндрический корпус, закруглённый с торцов. В задней части корпуса должно иметься четырёхлепестной или кольцевой хвост для стабилизации в полёте. Кроме того, на бомбе должен быть установлен взрыватель ударного, дистанционного или иного принципа действия, в зависимости от решаемой задачи.
– И всё же, какие задачи Вы хотите решить первыми?
– Как вы помните, я предложил Его императорскому величеству провести манёвры, где авиация будет отражать вражеский десант на наше побережье. Из этой задачи следует, что самолётам придётся атаковать корабли в море и десант на берегу. Скорее всего, корабли маневрировать не смогут, а часть десанта будет защищена лёгкими деревоземляными укреплениями.
– Позвольте, Пётр Николаевич, но подобные задачи доселе решались лишь тяжёлой артиллерией! – возразил Можайский.
– Совершенно верно, Александр Фёдорович. Наша задача как раз показать, что в некоторых случаях авиация может заменить тяжёлую артиллерию. Например, в тех местах, куда по разным причинам невозможно доставить тяжёлую артиллерию.
– А не возникнет ли ревность со стороны артиллеристов? – озадачился Степанов.
– Не думаю, Иван Александрович. Мы сразу объясним господам артиллеристам, что задачи, решаемые авиацией, несколько специфические, и заменить полноценную артиллерию самолёты не смогут никогда. У нас разные области применения. Но при этом, самолёты могут помочь артиллерии, например, корректируя её огонь.
Тут же возник вопрос о взрывателях для бомб, и его взял на себя адмирал Можайский.
– Эта тема мне знакома, и я знаю много блестящих специалистов, которые смогут приспособить или даже перепроектировать взрыватели под наши требования.
А вот за руководство проектированием бомбардировщика Можайский не взялся, уступив это почётное право Степанову и Иванову. Причину такого своего решения он объяснять не стал. Хотя… может оно и к лучшему: у товарищей офицеров уже проснулся вкус к творчеству, пусть покажут себя в деле.
Совещание подтвердило главное: авиазавод работает ритмично, строго по плану, и я могу, совершенно не беспокоясь, заниматься другими делами. Такими как авиамоторы, мотоциклы, а также приборы для авиационной и автомототехники.
А на следующий день я отправился на другой конец Петербурга, на моторный завод, что расположился на территории, прилегающей к Обуховскому заводу. Там меня ждал профессор Паукер с учениками. Встретили меня у ворот, и после взаимных приветствий я привычно скомандовал: «Без чинов».
– Пётр Николаевич, сегодня мы Вам представим сразу три работающих двигателя и два двигателя в виде моделей. – торжественно объявил Паукер.
Вот что значит военный! Всё у него в порядке: встречать меня вышли только трое руководителей, а остальные разработчики остались у своих агрегатов, кто что проектировал и строил. Никакой суеты, все при деле, хотя конечно, поглядывают заинтересованно. Ещё бы – начальство пожаловало. А то, что начальство возрастом помладше многих тут присутствующих, совершенно неважно: главное, что начальство дело знает. Собственно, моторостроение началось с деревянной модели, представленной этим самым начальством. Понятно, что руки у начальства никогда не знали грубой работы, так видимо и не надо.
В общем, отношение ко мне уважительное.
– Представляю Вам проект капитана Зотова Ивана Васильевича и юнкеров фон Зейдлица и Кириллова. Прошу, господин капитан.
Мягко поправляю:
– Герман Егорович, я ведь просил: без чинов. Мне приятнее общаться с единомышленниками без официоза. Мы договорились?
Генерал не выглядит смущённым: его опыт утверждает, что лишней порцией почтения кашу не испортишь, а вот капитан и юнкера выглядят довольными: им жесты уважения со стороны вышестоящих лиц внове.
– Прошу вас, Иван Васильевич, расскажите о своём двигателе.
– Двигатель трёхцилиндровый, с рабочим объёмом чуть более пяти литров. На данный момент достигнута мощность в пятьдесят семь лошадиных сил, но работы продолжаются, и мощность будет доведена до семидесяти – семидесяти пяти лошадиных сил. Для новейшего самолёта, построенного на авиазаводе, этот мотор подойдёт идеально.
– А каков вес мотора?
– Сто пятнадцать килограммов. Со временем мы снизим вес на пятнадцать, а может даже двадцать килограммов. Хотя должен признать, до этого ещё много времени и работы.
– Благодарю, Иван Васильевич. Каков ресурс вашего двигателя?
– Пока не превышает ста часов. Со временем ресурс увеличим в несколько раз. Уже есть понимание, что для этого нужно делать.
– Отлично!
И мы отправились к следующему мотору, пятицилиндровому, после которого осмотрели семицилиндровый двигатель. По сути, это был единый мотор, с разным количеством цилиндров, причём разработчики стремились к разумной унификации: это серьёзно уменьшит цену готовых моторов при поточном производстве.
– А теперь осмотрим модели моторов большей мощности. – предложил Паукер – Прошу далее, к стенду.
У дальней стены были установлены два двигателя с семью и девятью цилиндрами.
– В чём их отличие, Герман Егорович?
– Извольте обратить внимание, Пётр Николаевич, диаметр цилиндров этих моторов больше. Вот посмотрите.
И он указал на цилиндр и поршень, установленный на столе. Рядом стоял поршень и цилиндр от моторов, осмотренных ранее.
– Калибр цилиндров у меньших моторов принят в сто двадцать пять миллиметров. Да-с, а на проектируемых более мощных моторах, в сто шестьдесят миллиметров. Это, с одной стороны, даст серьёзную прибавку в мощности, но с другой резко увеличивает потребление топлива и масла. Работа очень непростая, таящая много загадок и проблем, и могущая растянуться на значительное время.
– Герман Егорович, а с менее мощными моторами легче?
– Да, Пётр Николаевич, несомненно, легче. Трёх и пятицилиндровые моторы мы уже готовы выделывать в любых потребных количествах.
– А семицилиндровый?
– С ним не всё так просто.
– Значит, решаем следующим образом: трёх и пятицилиндровые моторы ставим в серийное производство. При этом работы по совершенствованию не прекращать, и все достижения немедленно внедрять в серийные двигатели. С этим всё ясно?
– Кристально ясно.
– Теперь о семицилиндровом моторе: как только добьётесь ресурса хотя бы в пятьдесят-семьдесят часов, и его тоже ставьте в серию. Вообще, скажу вам, господа, ресурс двигателя, в идеале, должен составлять полторы-две тысячи часов, так что, нам есть куда расти.
– А что с моторами большой мощности?
– Всё то же самое, господа: добиваетесь минимально приемлемого ресурса двигателей, и ставите их в серию, уже в процессе производства работая над улучшением характеристик. И не стесняйтесь широко заявлять о своих достижениях в любых доступных вам изданиях, особенно технической направленности. Нам нужны покупатели, и как можно больше. В то же время не забывайте о секретности. Напоминаю: секретными являются сведения обо всех технологиях, применяемых вами, кроме общеизвестных. Ну а если что-то у конкурентов подсмотрите вы, то получите поощрение.
И мы пошли в цех, где налаживалось производство трёхцилиндровых авиамоторов. Приятно посмотреть: просторное помещение мощёное камнем, электрическое освещение, хорошая вентиляция. Под потолком движутся два мостовых крана. Рабочие зоны чётко разграничены, никто никому не мешает. Я подошел к мастеровым собирающим двигатель, они на меня покосились, но продолжили работу. Инструменты у мастеровых новые, ухоженные. Сами мастеровые одеты в чистые единообразные комбинезоны, выглядят сытыми и довольными. Это хорошо.
– Господа, не обращайте на меня внимания, я просто хочу посмотреть, как вы работаете. – сказал я рабочим, а они просто кивнули в ответ, мол, хозяин – барин, и продолжили заниматься делом.
Это хорошо. Значит, мастеровые не боятся начальства.
Порадовало, что мастеровые в процессе работы пользуются чертежами и технологическими картами, причём делают это привычно. Порадовала и другая деталь: рядом с опытными мастеровыми, что называется на подхвате, работают и подростки, судя по всему, ученики заводского ремесленного училища.
Помню, как мой старший брат, отучившись два года в фабрично-заводском училище, отправился на заводскую практику. Первое время он приходил недовольным: уж очень круто взялись за него рабочие его бригады. Уж и курить ему запретили, а о выпивке он и мечтать не мог. Зато все учили. Учили не только рабочей специальности, где масса всяческих тонкостей, но и рабочей гордости. Рабочая гордость – это дотошное исполнение своих обязанностей и помощь брату по цеху, если у него что-то не ладится. Это постоянное самообразование, изучение не только своего направления, но и всего, с чем соприкасаешься. Наконец, это подтянутый, чистый и аккуратный внешний вид. Чего греха таить, Димка в детстве был изрядным свиньёй, не слишком обращавшим внимание на чистоту рубашек и штанов. Но спустя каких-то три-четыре месяца на заводе он превратился в чистюлю и аккуратника. Чтобы у Дмитрия были не отутюжены брюки, и он вышел в пыльных башмаках? Даже вообразить такое стало невероятно. Что любопытно, Дима раньше страдал от девичьего невнимания, а теперь… Теперь он мог бы порхать с цветка на цветок, компенсируя себе прошлое невнимание, но… рабочая гордость не позволяет. Дмитрий женился, и семья его стала образцом советской ячейки общества. Настоящей рабочей семьёй. А я подался в богему, но там, к величайшему сожалению, совсем другие нравы. Нет, я не опустился до общего уровня, но всегда хотел быть настоящим промышленным пролетарием. Жаль, что не сложилось
Это прекрасно, что на моторном заводе зарождаются традиции настоящего пролетарского воспитания. Впрочем, я не должен произносить таких слов даже мысленно, чтобы вслух как-то не проболтаться: как бы в смутьяны-марксисты не записали! Рано ещё. Вот наберу финансового и политического веса, заработаю авторитет в военной среде, тогда буду волен демонстрировать любые взгляды. А пока молчок.
Паукер получил задание набирать два новых конструкторских бюро: по разработке малооборотных двигателей водяного охлаждения и по проектированию автомобилей и тракторов. У генерала уже завелись весьма способные и амбициозные ученики, готовые взяться за любую перспективную задачу, и эту задачу им преподнёс я. Правда, я имел в виду совершенно мирную сельхозтехнику, но военные профессионалы сразу увидели возможность её военного применения: тракторы они с самого начала стали между собой называть артиллерийскими тягачами. Пришлось выделить время для отдельной беседы, чтобы объяснить: для сохранения секретности необходимо использовать именно термин мирный, сельскохозяйственный. Это потом наш трактор потянет пушки и военные грузы, а там и обрастёт броневой оболочкой, но пока трепаться об этом не время.
Ещё одна группа Инженерной академии занялась проектированием паровой турбины тройного расширения. Мне в этой связи не было известно совершенно ничего, кроме словосочетания «тройное расширение», но инженерам оно не показалось чушью, и они взялись за дело. Единственное что я от них потребовал – чтобы они, едва надумают хоть что-то конкретное, незамедлительно это запатентовали.
Надо сказать, преподаватели и слушатели инженерной академии прекрасно сознают, что грань между цивильным и военным в их творчестве более чем зыбка, не чужды им и понятия сохранения тайны. В этом отношении с ними гораздо легче, чем с армейскими и флотскими офицерами, среди которых болтунов и фанфаронов если не большинство, то по меньшей мере половина. Это оказалось для меня одним из сильнейших разочарований в этом мире. Вторым по значимости оказалось разочарование в образовательном и умственном уровне старших офицеров и генералитета.
Скажем, пообщался я с начальником Николаевской академии Генштаба Михаилом Ивановичем Драгомировым… Хотел обсудить с ним план предстоящих манёвров. И что? Этот долболюб сходу заявил, что сам замысел подобных учений он считает глупостью и напрасной тратой сил и средств. Самолёты он объявил дорогостоящими игрушками, а мою мысль о применении на самолётах скорострельного оружия вообще привела его в ярость. У меня возникло впечатление, что не будь я особой императорской крови, этот самодур сгноил бы меня самым зверским образом.
Ну-ну… Кто меня обидит, тот долго икать будет. До кровавых брызг.
Тем же вечером я вызвал к себе Власьева и имел с ним продолжительную беседу, непосредственно касающуюся нашего бравого генерала.
Для начала я попросил Власьева не докладывать суть предстоящего разговора начальству, и он твёрдо ответил, что всё останется между нами.
– Андрей Антонович, Вы человек военный, немало послуживший и повоевавший. Скажите, как Вы относитесь к воззрениям генерала Драгомирова? Особенно мне интересно ваше отношение к его взглядам на рядовых солдат и младших офицеров. Прошу Вас, говорите прямо, не стесняйтесь.
– Хм… Плохо отношусь. По милости этого штыколюба столько моих товарищей полегло, что и вспомнить страшно. Я ведь служил в четырнадцатой пехотной дивизии, которой командовал этот… б… бравый генерал, и был в первых рядах тех, кто форсировал Дунай, и чудом остался цел. В моей роте в живых осталось сорок пять человек, и это считая с ранеными. Я оказался единственным выжившим офицером.
– Как была организована переправа?
– Вы же понимаете, Пётр Николаевич, что взгляд на поле боя подпоручика и генерала происходит с разных точек. Генерал гонит на бойню стада святой скотины, и для него большие потери сулят награды и почести. Знаете, как они говорят: «Нет крови – нет дела». Чем кровопролитнее бой, тем господам Драгомировым лучше.
– А подпоручикам?
– Даже в бытность подпоручиком я бы организовал форсирование Дуная с гораздо меньшими потерями. Убеждён, что количество потерь можно было сократить втрое-втрое. Если угодно, я могу к следующей нашей беседе подготовить карты и схемы этого дела со своими комментариями.
– Ничего себе! У меня возникла интересная мысль: нарочитая неприязнь этого господина к скорострельному оружию и прочие милые особенности его характера не несут ли в себе опасности для боевой подготовки войск?
– Совершенно определённо Вам скажу: несут. Более того: запрет в Николаевской академии на командно-штабные игры, нелюбовь к артиллерии и вообще практикуемая им система подготовки генштабистов могут быть истолкованы в очень неприятном для его высокопревосходительства свете.
– А как Вы считаете, Андрей Антонович, этот господин дурак или умный вредитель?
– Вы же понимаете, Пётр Николаевич, что одно другому не мешает. Но то, что господин Драгомиров находится не на том месте, считаю не только я. Если угодно, есть мнение, и я его разделяю, что на должности командира роты или батальона он был бы чрезвычайно хорош, но даже полк ему доверять нельзя.
– Я попрошу Вас, Андрей Антонович, соберите сведения о господине Драгомирове и о его окружении. Особенно меня интересуют его зарубежные связи, и особенно во Франции и Великобритании. Сразу скажу: подойдут любые сведения, главное, чтобы они были неотличимы от оригинала.
– Вы предлагаете заняться подлогом?
– Да, Андрей Антонович. Конечно, лучше, чтобы все документы были подлинными, но тут уж как выйдет.
– А как же офицерская честь, Пётр Николаевич?
– Знаете, Андрей Антонович, ради того, чтобы спасти жизнь и здоровье тысячи человек, я готов пойти на любую ложь. А если речь зайдёт о сотнях тысяч, а то и о миллионах жизней, то я готов публично искупаться в дерьме. В этом я вижу свою честь.
Жандарм выглядел потрясённым. Он задумался, уставившись в одну точку, а потом, что-то решив для себя, внимательно уставился мне в глаза:
– Вам что-то известно, Пётр Николаевич?
– В какой-то мере. Собственно, и Вы и любой другой человек аналитического склада ума, можете сделать прогноз на будущее. Судите сами: Россия не является лидером технического прогресса. Более того: технический прогресс в стране искусственно тормозится господами вроде Драгомирова. Как следствие, мы слабее в техническом и военном отношении, чем даже Пруссия, не говоря уже о более крупных странах. Ну и как результат, нам придётся воевать в ненужных нам войнах за чужие интересы или за явную глупость вроде пресловутого креста над святой Софией или «свободу» славян.
