Текст книги "Красная весна"

Автор книги: Сергей Кургинян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

С военно-революционной точки зрения это была еще большая ахинея. Те наискуднейшие возможности, которыми располагала «нардепия», позволяли осуществить шоу на тему о вооруженном противостоянии ельцинистам или же отдельный наезд на безоружного обывателя. По максимуму – захват плохо охраняемого среднегабаритного магазина. Но планировать, располагая такими возможностями, захват стратегического объекта, превратившегося в условиях политической борьбы в объект особой, исключительной важности мог только провокатор.

Осталось обсудить произошедшее с самой прискорбной, полицейско-провокационной точки зрения. Сторонников «нардепов» «вели». Их «вели», впаривая им идею штурма Останкино. Их «вели», помогая прорывать оцепление. Их «вели», реализуя план по штурму Останкино, то есть вытащив плохо вооруженных, слабо подготовленных людей из здания на площадь перед телецентром. Их «вели», стягивая к телецентру войска в количестве, достаточном для разгрома вооруженных оппозиционеров даже в случае, если бы их было не только в десять, но и в сто раз больше, чем их было в наличии. И, наконец, их «вели», сообщая им, что на их сторону перешла аж вся Софринская бригада[35]35
  Отдельная бригада оперативного назначения ОБОН ЦРК ВВ МВД России.
  Перестройка, прокатившаяся по просторам Советского Союза вызывала кровавые междоусобные очаги столкновения. В связи с этим в 1988 г. Правительством СССР было принято решение о создании двух бригад оперативного назначения для выполнения особых задач по охране общественного порядка, противодействия разрастанию межнациональных конфликтов и ликвидации очагов напряженности в регионах страны. Одна из таких бригад была сформирована 10 октября на базе подмосковного Софрино 504 учебного полка ВВ МВД СССР. 27 декабря 1988 года молодые солдаты-софринцы впервые приняли присягу. А 12 февраля 1989 г. последовал приказ: вперед, в Баку! С этого города – столицы Азербайджана – началась боевая летопись Софринской бригады. Как заметил бывший командир 21-ой ОБрОН генерал-майор Симачков все тяжелые для России дни можно проследить по истории боевого пути части. (прим. верст. fb2)


[Закрыть]. А значит, они всё могут. А раз могут, то и должны!

«Софринцы»… Не знаю, кто из них конкретно испытывал симпатии к противникам Ельцина. Но если бы слухи о переходе всей Софринской бригады на сторону «нардепов» были верны, то, во-первых, никто бы не расстрелял Дом Советов из нескольких танков, во-вторых, сторонники Ельцина не могли бы расстреливать противников Ельцина, находившихся у телецентра, безнаказанно, как безопасные живые мишени. И, в-третьих, имея в своем распоряжении Софринскую бригаду, «нардеповцы» просто не могли проиграть. Зачем им в этом случае штурмовать Останкино? Им тогда были бы по плечу гораздо более масштабные и амбициозные политические проекты.

Окна моего офиса выходили на Садовое кольцо. По нему, пятясь, шли профессионалы высокого класса в сером пятнистом камуфляже. Считалось, что они отступают под напором вооруженных сторонников Верховного Совета. Отступали? Они вели себя, как загонщики, заманивающие зверя в ловушку. Заманив же, они сделали то, что полагается людям их профессии.

Расстрелянная беспомощная толпа откатилась к Дому Советов. Люди инстинктивно жались друг к другу.

Ельцинские охотники торопились. Они опасались только Скокова и реальных силовых возможностей той части К-17/3, которая не порвала со Скоковым. Ельцинских палачей беспокоили не растерянные люди, скучившиеся у Дома Советов.

Их беспокоили подразделения спецназа ГРУ, присягнувшие «третьей силе», элитные подразделения милиции и, главное, регионы.

Скорая беспощадная расправа, наглядная, внушающая ужас, парализующая. Такое не исполняется по приказу регулярными войсками, чей долг – отражение внешней агрессии. Такое могут делать только бандиты в погонах. А бандиты работают за деньги. Не за премию, не за звездочки, не за досрочную квартиру – за черный долларовый нал. Покойный Гайдар раздавал черный долларовый нал танковьм экипажам, согласившимся выполнять карательные функции. Рано или поздно всё это обязательно выйдет наружу. Но и сейчас лицезревшие гайдаровскую пакость не соблюдают «закон молчания».

Бандиты в погонах принялись за свою пакостную работу. Если бы оборона Дома Советов находилась на должном уровне, бандитская торопливость ельцинских палачей могла обернуться крахом ельцинской авантюры. Но операция по разгрому «нардепов» и их сторонников была продумана достаточно тщательно. В здании Дома Советов до перестройки находился Совет министров РСФСР. Это по определению был стратегический объект с соответствующей инфраструктурой. Включающей автономное жизнеобеспечение. А как иначе, если размещенный в здании Совмин РСФСР должен был держать под контролем ситуацию даже в случае начала ядерной мировой войны? Кто разрушил эту инфраструктуру? Почему «нардепы» оказались после изоляции Дома Советов без автономного жизнеобеспечения? А также без связи, без своего мощного радиопередатчика?

Почему, готовясь к силовому столкновению к ельцинистами, подталкивая Хасбулатова к этому столкновению, генералы, окружавшие Хасбулатова, устраивали шоу, полоскали ему мозги, рассказывая о поддержке «фиговой тучи дивизий», а не укрепляли обороноспособность Дома Советов? А это было так легко сделать! Укрепление автономной инфраструктуры, законодательные решения, обеспечивающие будущих защитников здания нормальным оружием вместо «милицейских пукалок», создание реального военного контингента, охраняющего Дом Советов… Лестничное остроумие? Крепость задним умом? Отнюдь! Я и мои соратники неоднократно направляли Хасбулатову предложение по укреплению охраны Дома Советов. Предложения эти формулировали профессионалы. Хасбулатов рассматривал эти предложения, советовался с близкими ему генералами. В том числе с тем особо близким к Хасбулатову генералом, который сказал мне о том, что по его зову Верховный Совет поддержит «фигова туча дивизий»! «Фигова туча дивизий»… Для того, чтобы остановить гибель страны, массовое избиение благородных безоружных людей тогда достаточно было одной противотанковой роты!

«Фигова туча дивизий!» Над парламентом, расстреливаемым из танков, висела эта самая туча. Туча лжи, самодовольства, провокаций, вожделений, заговоров, интриг, амбиций, неполноценностей… Туча наливалась черной, смертной энергией. Она набухала, превращалась в инфернальное, смертельно ядовитое марево. Сейчас оно начнет опускаться… Опустившись же, станет туманом, превращающим простые, несомненные истины в кикимор, леших, хихикающие плазмоиды. Честь? Убеждение? Долг? Достоинство? Грань между добром и злом? Всё это ценно, лишь пока не погрузились в ядовитый туман общество и страна.

Потом же всё безусловное и внутренне необходимое в лучшем случае превратится в «чемодан без ручки» («и бросить жалко, и тащить тяжело»), а в худшем – вообще исчезнет.

Туча безнормативного мрака, туча, состоящая из разного рода «фиг» и потому и впрямь фигова («фиг вам, а не серьезность, нашли лоха», «фиг вам вера, надежда, любовь», «фиг вам совесть, честь, служение, долг») сгущалась и опускалась на мою Родину. Внутри тучи копошились призраки, сотканные из слов, сказанных людьми. И отличающиеся ровно настолько, насколько эти слова отличались от того, кто их зачем-то произносил. Внутри тучи маршировал генерал в специально сшитых пиночетовских сапогах и зычно восклицал: «Фигова туча дивизий!» В колоннах, возглавляемых генералом, бодро маршировали безликие глумливые бесы из К-17/5 и гоготали: «Фигова туча – га-га-га! Га-га-га!»

А в Доме Советов, по которому палили танки, съежившись сидел этот же генерал, но реальный. Он не только не исполнил своего обещания. Он не смог организовать реальный отпор, используя имевшийся у него немалый боевой опыт. Он даже не подменил, как растерявшиеся начальники, не справившиеся со своими обязанностями в 1941 году, функцию управления боем функцией участия в боевых действиях. Он не стрелял из автоматов, как рядовые жертвы его пустопорожней болтовни. Он сидел и ждал. Чего? Чтобы его опустили, как отработанную мишень. И снова подняли в начале нового полицейского представления. Он чуял, что через несколько лет именно так и будет. Его расчет оказался точен.

«Фигова туча дивизий»… Займись этот генерал вовремя своим реальным боевым делом, займись этим другие – не было бы тучи, сотканной из словесных призраков. И скорчившихся ничтожеств, существующих отдельно от таких призраков, тоже не было бы.

Были бы или павшие герои, или герои-победители. Да, победители. Ибо даже в момент расстрела Дома Советов крохотный шанс на победу был. Ельцинисты, испугавшиеся «третьей силы», мобилизовали для кровавой расправы крайне ограниченный контингент. Собери напыщенные генералы не «фигову тучу дивизий», а полсотни профессионалов, окажись у этих профессионалов, готовых победить или умереть, два десятка РПГ, несколько СПГ, необходимый боекомплект, простейшая инфраструктура – и танки ельцинских палачей пылали бы, как кинутые в печь картонные игрушки. Пылали бы – на глазах у всей России и всего мира. И кто знает, как отреагировала бы на это страна, как повели бы себя верные своему долгу военные?

Ельцинисты боялись «третьей силы» и играли ва-банк. А «третья сила», оцепенев, наблюдала за авантюрой Ельцина. Отреагировать на непредсказуемый временной сдвиг она не сумела. (Ее «днем Че» было четвертое октября 1993 года, а события начались третьего октября.)

К тому же в ходе противостояния «нардепов» и «ельцинистов» от «третьей силы» откололась наиболее патриотичная часть К-17/3.

Конечно же, эти элитные спецслужбисты-антисоветчики не перешли на сторону «нардепов», которые были для них слишком близкими к ненавидимым ими коммунистам.

Но видя, как набирают обороты региональные тенденции, как отвязанно ведут себя представители «третьей силы», заигрывающие с региональными сепаратистами, патриотичные представители К-17/3 стали присматриваться к нелибералам, окружавшим Ельцина. И прежде всего к Коржакову и его команде. Коржаков пообещал переходящим на сторону Ельцина представителям К-17/3, что ненавидимые этими белыми патриотами либералы будут изгнаны из Кремля. И выполнил свое обещание этак процентов на девяносто.

Расстреляв из танков парламент, Ельцин оказался крайне зависим от поддержавших его силовиков. И особенно от Коржакова, на которого в новых условиях была возложена роль вожака опричнины. Об опричнине после 3 октября 1993 года говорили открыто и коржаковцы, и их противники. Впрочем, все исторические аналогии бессильны раскрыть реальную природу суррогатного существования после того, как сотканная из словоблудия черная туча окутала обитателей того, что еще вчера было страной, а назавтра превратилось в Зону всеобщего бесчестия, Зону спецслужбистских ненормативных игр, кровавых шоу, цинизма, похоти. Чтение исторической литературы не поможет постижению сути этой Зоны, ее динамики, ее асоциальных и антисоциальных причуд.

Читайте Бахтина! Точнее, научитесь читать то, что написано между строк в его якобы филологических исследованиях карнавального антибытия.

Читайте Достоевского! Бахтин ведь не зря исследовал прежде всего чудовищные предчувствия, мучившие этого гения. Сначала это – а потом уже антимессы Рабле, адепта темного телемизма.

Достоевский и Рабле причудливо переплелись в том, что началось в России после октября 1993 года. Враги СССР любили апеллировать к «Бесам». Вот, мол, что такое коммунистический ужас: «Мы пустим пьянство, донос, мы пустим неслыханный разврат, мы каждого гения задушим во младенчестве». Коммунисты создали великую культуру, общество, регулируемое очень жесткими моральными нормами. Мечтания Петра Верховенского, которые я только что процитировал, реализовали «касемнадцатые», воплощая карнавальный антимир Бахтина, своего коварного консультанта.

Впрочем, не «Бесов», не «Записки из подполья», а «Бобок» надо внимательно читать для того, чтобы понять природу антимира, в котором мы оказались после октября 1993 года. Историческое глумление состоит в том, что название повести и фамилия лидера К-17/5, на славу потрудившегося ради воплощения замысла Бахтина, совпадают. Так может глумиться только Туча, давно стремившаяся превратиться в непроницаемый и всепроникающий туман, превращающий великую страну в «зону Ч». Как тут не вспомнить еще и двусмысленных донельзя, опекаемых Бобковым братьев Стругацких.

Защитники Дома Советов.

ОМОН сосредотачивается. Фото ИА Reuters.

Защитники Дома Советов.

3 октября 1993 г., на баррикадах у Дома Советов.

ОМОН готовится отражать атаку защитников Дома Советов.

На Крымском мосту.

Участники митинга на Октябрьской площади, прорвавшие оцепление ОМОНа у Крымского моста, двигаются к Смоленской площади в октябре 1993 г. Фото – Игорь Михалев, РИА Новости.

Сторонники Верховного Совета РФ на митинге у Дома Советов РФ. Фото – Владимир Федоренко, РИА Новости.

Путь к Останкино.

У входа в Останкино.

«Витязь» начал стрелять по людям у ТЦ «Останкино».

Бойцы спецназа МВД «Витязь» в здании ТЦ «Останкино».

Граждане свободной России наблюдают расправу с Верховным советом, как спектакль.

Снайпер правительственных войск, находясь на крыше одного из домов, контролирует окна здания парламента. Фото – Владимир Вяткин, РИА Новости.

Колонна танков, готовая пересечь Новоарбатский мост. Начался штурм здания Дома Советов Российской Федерации. Фото – Юрий Заритовский, РИА Новости.

Защитники Дома Советов на баррикадах.

«Альфа» проводит операцию по взятию Дома Советов.

Танки правительственных войск стреляют по Дому Советов.

Танк правительственных войск у Дома Советов.

Десантники стреляют по окнам Дома Советов.

Зрители.

Милиционеры из охраны Верховного Совета.

Задержанные защитники Верховного Совета.

«Альфа» выводит людей из здания Белого дома.

После 3 октября 1993 г.

Октябрь 1993-го. Флаг победителей в окне Дома Советов.

Глава VII. Туман, съедающий идеальное

Зловещий туман, проникая в умы и сердца, лишал обитателей «зоны Ч» главного – способности к различению добра и зла. Свобода для этого различения превращалась в инфернальную свободу от этого различения.

Уже после того как почти безоружных манифестантов загнали в останкинскую ловушку и расстреляли из пулеметов, и аккурат перед тем, как этих же несчастных стали добивать кумулятивными танковыми снарядами, Геннадий Зюганов выступил по телевидению, призвав своих сторонников лечь на дно, отказаться от той борьбы, на которую он их активно поднимал до того, будучи одним из сопредседателей Фронта национального спасения.

Зюганов не пришел в Дом Советов, чтобы разделить участь своих собратьев. К-17/5 не поручал баркашовским автоматчикам вывести Зюганова из Дома Советов, не поручал этим баркашовцам отсечь опасного Зюганова от масс, поддерживавших «нардепов». Так К-17/5 повел себя со мною, а не с Зюгановым. Зюганова же К-17/5 вывел из под удара вызывающим по своей незатейливости способом, порекомендовав спрыгнуть с подножки пускаемого «касемнадцатыми» под откос политпоезда.

Зюганов мог бы не подчиниться К-17/5, мотивируя это тем, что подобное «спрыгивание в последний момент» убивает его морально, а значит, и политически. Наверное, он что-то подобное говорил посланцам из К-17/5. Мол, я-то, как-никак, политик, человек публичный! Мне, как-никак, на выборы идти! Спрыгнув так, как вы мне предлагаете, я потеряю лицо, лишусь репутации, проиграю выборы.

Ему ответили: «Геннадий, не дури! Поверь, всё будет в порядке! Какое, на фиг, лицо! Ты в России, а не в Китае! Какая репутация, помилуй! Прорычишь потом про негодяя Ельцина – всё тебе простят, всё забудут. У тебя, Гена, электорат, сам понимаешь, какой! Не кривляйся, Гена! Делай, что говорим, – и всё будет хорошо. Прикинь-ка! Руцкой, Хасбулатов, Константинов и другие твои выборные конкуренты сядут в тюрьму. Их партии будут закрыты. Поляна окажется расчищена для тебя. Ты и в тюрьму не сядешь, и на выборах получишь очень неплохой результат».

Зюганов поверил представителям К-17/5. Поступил согласно их указаниям и… сбылись их предсказания, причем самым убедительным образом. Да, первое место на выборах в декабре 1993 завоевала ЛДПР Жириновского. Но второе место завоевала зюгановская КПРФ!

Вскоре после расстрела Дома Советов мне позвонил один очень крупный ученый, входивший в руководство КПРФ, и сказал, что нам необходимо переговорить. Я согласился. На следующий день ученый приехал ко мне на работу и предложил мне избираться по спискам КПРФ. Ученый четко изложил, чего именно потребует от меня руководство КПРФ, коль скоро я приму сделанное мне предложение. На первом месте в ряду этих условий стояло отсутствие с моей стороны какой-либо критики в адрес руководства КПРФ и прежде всего в адрес Г. А. Зюганова. Я поблагодарил ученого за заботу, за лестное предложение. И сказал, что принять это предложение не могу. Ученый настаивал на том, чтобы я дал более развернутый ответ. Мне не хотелось отторгать моего собеседника, человека доброжелательного, порядочного. И я отнекивался. Но ученый настаивал. Тогда я сказал, что не могу войти в список КПРФ прежде всего из соображений метафизических. Возможно, именно в разговоре с этим ученым слово «метафизика» впервые было мною использовано в приложении к решению вполне конкретных политических вопросов. Ученый посмотрел на меня испуганно.

– Вы религиозны? – спросил он.

– Нет, – ответил я.

– Тогда что вы имеете в виду?

Я ответил:

– Зюганов в числе прочих руководителей ФНС призвал граждан России дать отпор посягательству Ельцина на Конституцию РСФСР. Какое-то число граждан откликнулось на этот призыв. И погибло ради того, чтобы Конституция РСФСР действовала. Чтобы ее не заменяли тихой сапой Конституцией авторитарно-буржуазной, снабженной фиговым листочком псевдопарламентаризма. Неслучайно ведь новый парламент именуется Государственной думой. Короче, граждане пожертвовали собой ради того, чтобы не произошло определенных трансформаций. Вы сказали гражданам, что эти трансформации погубят Россию. Граждане вам поверили и принесли себя в жертву ради того, чтобы Россия не погибла. Теперь вы, действуя так, как вы действуете, поддерживаете эти трансформации. Вы помогаете Ельцину с явкой на референдум, с помощью которого Конституция будет введена в действие. Вы соглашаетесь играть по тем правилам, которые ранее называли преступными. Вы обесцениваете подвиг тех, кто по вашему же призыву умер ради того, чтобы преступные правила не были навязаны обществу. Это значит, что вы не слышите крови, пролитой по вашему же призыву.

– Не слышим крови? – изумленно спросил собеседник.

Я напомнил ученому строки Тютчева:

 
Вражду твою пусть тот рассудит,
Кто слышит пролитую кровь.
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет.
 

Потом я продолжил обосновывать свою позицию. Я говорил о том, что без метафизики нет стратегического субъекта. О том, что Ельцин будет эксплуатировать коммунистическую бессубъектность и в хвост, и в гриву. Что он, проигрывая ту или иную игру, будет «пускать юшку» тем, кто выиграл, и предлагать им, утеревшись, играть снова по выгодным для него правилам. Ученый всё это внимательно выслушал и спросил:

– Вы действительно собираетесь жить в этой стране сообразно тем принципам, которые изложили?

– Да, – ответил я.

– Ну, бог в помощь, – сказал ученый, прощаясь.

Он был очень обижен. А мне не хотелось обижать и впрямь вполне приличного человека. Поэтому я, пожимая ему руку, сказал:

– Есть еще одна причина, по которой я не вступлю в КПРФ и не буду избираться по ее списку.

– Какая? – напряженно спросил ученый. Интонация этого его вопроса была пронзительной и прозрачной: «Говори главное! Что ты мне голову морочишь со своей метафизикой?»

Глядя ему прямо в глаза, я сказал:

– Играть в игру с агентами я не буду, ибо они не субъектны. И если ради чего-то, что мне дорого по-настоящему, надо будет играть, то играть я буду с хозяевами этих агентов. Они хотя бы субъектны.

Ученый, очень сильно побледнев, сказал:

– Вы не сможете.

– Если понадобится, смогу, – ответил я. Ученый вышел из моего кабинета. Это была наша первая и последняя встреча.

Через несколько дней другой, столь же высокостатусный ученый пригласил меня в ЦЭМИ на встречу Зюганова с научной общественностью, сочувствующей левым идеям. Зюганов вел себя так, как будто в зале сидели не ученые и даже не простые, но в меру просвещенные граждане, а клинические дебилы. «Вот вы меня чайком угощаете, – говорил он, взяв поставленный на трибуну стакан горячего чая, – а чаек-то – без сахара! А почему? Потому что цены кусаются! Сколько при советской власти стоил сахар? Столько-то. А теперь? То-то же! Еще полюбите советскую власть, вспомните ее добрым словом». Зюганов сознательно играл в примитив. Он натянул тогда на себя эту маску и не снимает ее вот уже 19 лет. За эти годы маска приросла к коже.

Он нес ахинею, играл под дурачка. А ученые внимательно и доброжелательно слушали. Ни одного вопроса по существу. Ни одной попытки перевести разговор в более содержательное русло. Туча, парившая над Домом Советов 3 октября, уже превратилась во всепроникающий туман, убивающий ум и душу, уничтожающий ценности и критерии.

«Ради чего играть в какие-то игры с хозяевами Зюганова?» – спрашивал я себя, вспоминая разговор с посетившим меня ученым от КПРФ. «Ну, предположим, что я сумею осуществить этот амбициозный замысел… И что? Участие в подобных играх с метафизической точки зрения – штука опаснейшая. Так легко потерять идеалы, веру в людей. А если люди такие – то как не потерять эту самую веру? А потеряв ее, за счет чего можно выстоять, не уподобиться «касемнадцатым»?»

Зюганов закончил политическую буффонаду. Публика наградила его аплодисментами и стала расходиться. В гардеробе стояла длинная очередь. Я встал в очередь. Политический зритель обсуждал закончившийся политический спектакль. Меня тошнило. «Кургинян, ты тоже в Думу намылился?» – спросил меня совершенно незнакомый мне человек, уже выстоявший очередь и очевидно впечатленный кривляниями Зюганова.

Меня покоробило всё сразу. И это фамильярное «ты». И тон вопроса, и его содержание. Ответил я очень резко и с применением ненормативной лексики. Я сказал о том, что я колебал эту гадскую левую тусовку, эту Думу, всю эту пакость и так далее. Человек, задавший мне вопрос, просиял. «Спасибо тебе!» – сказал он проникновенно и очень серьезно. Потом, подойдя еще ближе, прошептал: «Говорил я им, что надо уходить, что затевается провокация. А они в ответ: «Надоело бегать! Лучше здесь умрем за правое дело». Так ведь умерли. Зачем? Чтобы эта сволота развлекалась?» Прошептав всё это, он исчез. Я не запомнил его лицо. Запомнил телосложение. Невысокий рост, узкая талия, широкие плечи. Одет он был в утянутый ремнями полушубок. Никогда больше я с этим человеком не встречался.

Сейчас мне трудно объяснить не только другим, но и себе самому, почему эта встреча так сильно повлияла и на мое решение действовать вопреки очевидной политической (и даже метафизической) безнадеге, и на мое понимание того, как именно надо действовать, какие цели преследовать.

Зюганов согласился на участие в игре, согласно правилам которой Ельцин или выигрывает, или расстреливает тех, кто его обыграл. Он согласился стать системной оппозицией, то есть частью проклинаемого КПРФ ельцинизма. Он заявил, что «Россия исчерпала лимиты на революцию», то есть выкинул на помойку тот самый марксизм-ленинизм, которому формально продолжал объясняться в любви. Еще бы – без этого формального объяснения в любви КПРФ теряла электорат! Зюганов ввел в программу своей коммунистической партии Концепцию устойчивого развития, предложенную, как известно, вице-президентом США Альбертом Гором, являющуюся, по сути своей, концепцией неразвития и уж никак не совместимую с всё тем же марксизмом-ленинизмом. Ведь вряд ли можно представить себе изъятие из марксизма-ленинизма всего исторического и диалектического материализма. В самом деле, как можно сочетать го́ровское устойчивое, то есть бесконфликтное развитие с диалектикой, для которой конфликт – это единственный источник развития? Только наплевав на всё сразу: на диалектику и на Гора, и подчинив теорию, идеологию, политическую практику тому, что и было наиболее желанно. Реальному врастанию в ельцинскую элиту. Врастанию системному! В том числе и экономическому, конечно. Но и не только.

Войдя в Государственную думу, капээрэфовцы проголосовали за бюджет на 1994 год. Тут их начали совестить даже буржуазные консерваторы, такие как Сергей Глазьев. Слишком вопиющим был этот шоковый, либерально-монетаристский, по-людоедски антисоциальный бюджет.

Всё это Зюганов проделал на глазах у партийного актива и своего электората. КПРФ не избрала нового лидера, не исключила Зюганова из партии за ренегатство и оппортунизм. Напротив, КПРФ всячески поддержала Зюганова. А электорат КПРФ? Он проявил ту же пластичность, что и партийный актив.

Выборы в Государственную думу состоялись в декабре 1993 года. Ельцину было крайне важно, чтобы эти выборы прошли одновременно с референдумом по принятию новой Конституции. Это нарушало все нормы приличия и здравого смысла. А ну как референдум не состоится потому, что не будет необходимой явки? Или Конституцию не поддержат? Что тогда делать с результатами выборов в эту самую Госдуму? Но Ельцину было наплевать и на приличия, и на здравый смысл. Он играл ва-банк – всё зависело от того, будет ли поддержана Конституция. Наибольшая опасность состояла в том, что выборы и референдум по Конституции, проводимые отдельно как нечто самодостаточное, будут проигнорированы большей частью электората. Что было бы равносильно политической смерти ельцинизма. А вот если будет предложено в один день проголосовать и по поводу Конституции, и по поводу того, поддерживаете ли вы на думских выборах негодяев-гайдаровцев или аж самого Зюганова?!

Мало того – националиста Жириновского?! Конечно же, тогда явка будет намного выше! И националисты придут, и коммунисты. И, разумеется, демократы. «Будет явка – пропихнем Конституцию, – говорили ельцинисты. – Пропихнем Конституцию – получим своего президента с неограниченными полномочиями. А какой расклад будет в Думе – неважно. Заполучив Ельцина в виде фактического диктатора, мы получаем главный приз. Пусть те, кто нам поможет этот приз получить, взамен получат думские утешительные призы».

Так и произошло. Конституция была принята. Ельцин стал президентом с огромными полномочиями. Больше всего мест в Думе получил Жириновский. На втором месте оказался Зюганов. Демократы сокрушительно проиграли думские выборы. Тогда они впервые, устами Юрия Карякина, выразили свое отношение к не поддержавшему их «быдлу», сказав: «Россия, ты одурела!» Но, остро переживая свой проигрыш на выборах в Государственную думу, демократы не унывали: свой президент, и не абы какой, а политически всемогущий! Это давало возможность двигать процесс в направлении, крайне нужном им и абсолютно губительном для России. С этого момента начался стремительный рост злокачественной социальной ткани, которая, по плану Клинтона-Тэлбота-Саммерса, должна была уничтожить Россию тихо, не создавая для США военных рисков, принося США гигантские доходы, не оставляя никаких шансов никаким здоровым политическим силам, буде они проснутся от октябрьской политической (и метафизической) комы.

«Да и кто проснется-то? – ухмыляясь, спрашивали творцы новой политической и социальной системы. Националисты? Пожалуйте к Жириновскому! Не хотите? Добро пожаловать к Баркашову! Или в любой другой капкан, сооруженный спецслужбами. Коммунисты проснутся? Вряд ли! А проснутся – милости просим к Зюганову. Для привередливых уже сооружены экстремистские красные ловушки, находящиеся под тем же колпаком. Зюганова с Жириком мы возьмем в долю. Конечно же, как миноритарных политических акционеров. Пусть тоже обеспечивают рост злокачественной криминально-буржуазной ткани. Свой бизнес, свои лоббисты, свои счета и собственность за границей».

Сооруженная социально-политическая система была и впрямь надежной. Но если бы всё сводилось только к этой надежности. Перефразируя классика, можно смело утверждать, что «несокрушимых систем нэт». Увы, опустившийся на страну ядовитый туман безнормия, безыдеальности был намного опаснее любой, сколь угодно злокачественной системы. Почему крупный ученый, человек, много сделавший для страны и не побоявшийся в условиях триумфа антикоммунизма и антисоветизма войти в руководство не абы какой, а Коммунистической партии, вообще не мог воспринять того, что я ему говорил? Подчеркиваю – не принять, а хотя бы воспринять. То есть понять, оценить в конце концов, просто как-то с чем-то соотнести?

Почему другой крупный ученый, выдающийся ракетчик, яростно сражавшийся с ельцинизмом, став депутатом от КПРФ, отпрыгнул от меня за тридевять земель, как только я начал анализ теоретических ошибок КПРФ? Не личных ошибок Зюганова, не политической линии даже – всего лишь теоретических ошибок, всех этих «лимитов на революцию», «устойчивых развитий на основе теории Маркса-Ленина» и так далее. И ведь как человек отпрыгнул! Забыв всё, что связывало, дрожа от страха при одной мысли о том, что его заподозрят в связях с чудовищным Кургиняном! На семнадцать лет отпрыгнул! И только когда Зюганов вытер о него ноги, а я стал регулярно выступать по телевизору, срывая аплодисменты, этот человек стал заново контакт налаживать, о дружбе со мной и моих позитивных качествах рассуждать.

Окутавший страну ядовитый туман безнормия и безыдеальности пожирал мозги и души тех, кто мог бы противостоять Системе, обрекающей страну на гибель. Туман был намного страшнее Системы. Потому что он превращал в слизь металл мужской дружбы, чести, принципиальности, служения, солидарности, элементарной человеческой независимости, чувства долга, чувства собственного достоинства.

Не потому ли, что без живой метафизики, позволяющей остро переживать величие жертвы, подвига, преодоления, восхождения, переживать это каждой клеточкой естества, тянуться к этому, мечтать о возможности к этому приобщиться, нет и всех обычных человеческих добродетелей. Точнее, они есть до тех пор, пока их можно проявлять без особого риска, в нормальных социальный условиях – не под всеобщее улюлюканье, а под несомненное одобрение окружающих. А как только приходит время глума, издевки, сомнения во всем несомненном, как только это время (ваше время и власть тумана) вызывает из небытия хозяйка Карнавала, беременная голубушка Смерть, обычные добродетели рушатся, как карточные домики. И всё, объемлемое туманом, поляризуется. На одном полюсе – носители живой метафизики. На другом – человеческий металл, превращенный в жалкую слизь – тревожную, алчную, закомплексованную, неуверенную ни в чем, не способную отличить добро от зла, правду от лжи, добродетель от порока. Первое, что теряет металл, превращаясь в слизь, – это представление о чести.

Честь – вот что особо необходимо для противодействия Туману. Но как ее сохранить, если она и в условиях неповрежденных норм представляется большинству чем-то зыбким и архаичным? Если нет для нее опоры в бытии человеческом? Той опоры, благодаря наличию которой честь только и может выступать осью человеческого бытия, главным регулятором поведения.

Такой опорой является воительное бытие человеческое. Пока каждый ощущает себя воином, призванным на войну нескончаемую и неотменяемую, честь является всеобщим, а не кастовым достоянием. Но такая война (поэт Александр Блок называл ее «Вечным боем») по определению может вестись лишь при наличии Врага, обладающего соответствующими параметрами. Обладает же ими или враг трансцендентный (религиозный человек обычно называет его «врагом рода человеческого»), или враг, атакующий в здешнем, реальном мире некие основания, разрушение которых и впрямь угрожает существованию рода человеческого, ставшего таковым в момент, когда человек противопоставил свой мир (для упрощения назовем его «миром культуры») миру дочеловеческому, природному, звериному.