Текст книги "Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо"

Автор книги: Сергей Цветков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

IV

По свидетельству Повести временных лет, в 1073 г. Изяслав бежал в Польшу не с пустыми руками. С собой он увез богатую княжескую казну («именье многое»), при помощи которой, как ему казалось, он легко раздобудет наемное войско («яко сим налезу вой»). Но, замечает летописец, ляхи «взяша» у него все сокровища и «показаша ему путь от собе». Здесь Повесть допустила некоторую неточность в фактах (далее мы увидим, что Изяслав вовсе не был дотла ограблен поляками), впрочем, едва ли не намеренную, так как летописца в этой истории интересовала не столько ее достоверность, сколько вытекающий из нее нравственный урок: Изяслав потерпел в Польше крах, потому что положился не на Бога, а на богатства мира сего. Несколькими страницами дальше подобный выпад будет сделан и в адрес Святослава.

Охлаждение между Изяславом и Болеславом II было вызвано изменившейся политической обстановкой в Восточной Европе. Планировавшийся на 1073 г. поход Генриха IV в Польшу был сорван саксонской знатью, недовольной чрезмерным усилением королевской власти [98]98
  Внутренняя политика Генриха IV характеризовалась стремлением обуздать феодальный произвол, захлестнувший Германию в годы его малолетства. Централизаторские действия короля встретили особенно сильное сопротивление в Саксонии, «где феодализм был развит более, нежели где-нибудь, и положение населения было самое ужасное» (ИсторияСредних веков / Сост. М.М. Стасюлевич. СПб., 1999. С. 746).


[Закрыть]. Вспыхнувшее летом этого года восстание в Саксонии, к которому примкнул и маркграф Деди, поставило германского короля в тяжелейшее положение и надолго лишило его возможности вмешиваться в дела других государств. Болеслав II получил отличную возможность разделаться с чехами, оставшимися без германской поддержки. Но для этого нужно было обеспечить прочный мир на русско-польской границе. И польский князь недолго думая совершил крутой поворот политического курса: от военно-дипломатической поддержки своего киевского родственника – к тесному союзу с его соперником, князем Святославом, у которого, разумеется, не было причин отвергать так вовремя протянутую руку. К этому союзу присоединился и князь Всеволод. Владимир Мономах в своем «Поучении» рассказывает, что после вялых боевых действий в районе Берестья отец послал его к Сутейску (на левом берегу Восточного Буга, в Подолии) «мир творить с ляхы».

Польскокиевские переговоры, по всей видимости, велись втайне от Изяслава. На это указывает довольно продолжительное (около полутора лет) пребывание Изяслава в Польше. Следовательно, Болеслав на словах еще долго обнадеживал киевского беглеца. Только к концу 1074 г. у Изяслава открылись глаза на истинное положение дел. Вероятно, тогда у польского князя и возникло искушение посягнуть на «именье» своего гостя.

Изяславу ни оставалось ничего другого, как попробовать переиграть противника в политической гибкости, тем более что быстро менявшаяся обстановка создавала для этого благоприятные условия. Осенью 1074 г. Генрих IV одержал крупную победу над восставшими саксонскими феодалами. И хотя мятеж не был окончательно подавлен, часть непослушных вассалов, и в их числе маркграф Деди, предпочла вернуться под королевское знамя. Через своего восточносаксонского родственника Изяслав вступил в переговоры с германским королем и получил от него приглашение прибыть к его двору. По сообщению немецкого хрониста Ламперта Херсфельдского, вскоре после Рождества 1074 г. Генрих IV приехал в Майнц, «куда к нему прибыл король Руси по имени Дмитрий (церковное имя Изяслава, которое значится на его печатях. – С. Ц.),привезя ему бесчисленные сокровища в виде золотых и серебряных сосудов и чрезвычайно драгоценных одежд [99]99
  Это опровергает сообщение Повести временных лет о «взятии» ляхами всего «имения» Изяслава.


[Закрыть], с просьбой оказать ему помощь против его брата, который силой изгнал его из королевства и, подобно свирепому тирану, сам завладел королевской властью». Должно быть, Генрих был уже извещен о сближении Святослава с Польшей, поэтому «для переговоров с ним об обидах, которые он причинил своему брату, король немедля отправил Бурхарда, настоятеля трирской церкви [100]100
  Церкви Святого Симеона в Трире (см.: Древняя Русьв свете за рубежных источников. С. 361, примеч. 41).


[Закрыть], который должен был предупредить его [Святослава], чтобы он оставил не по праву захваченный трон, иначе ему вскоре придется испытать силу оружия Германского королевства. Этот [Бурхард] оказался подходящим для такого посольства по той причине, что тот, к кому он отправлялся, был женат на его сестре [101]101
  То есть Бурхард являлся братом Оды, второй жены Святослава, что подтверждает и Альберт Штаденский (см.: Назаренко А.В.Указ. соч. С. 506—507).


[Закрыть], и Бурхард активно ходатайствовал перед королем, чтобы против того пока не предпринималось никаких более серьезных мер. Король же Руси до возвращения посольства поручен был королем [Генрихом] заботам маркграфа саксонского Деди, в сопровождении которого он ранее и прибыл». Французский анналист XII в. Сигеберт из Жамблу добавляет, что в обмен на германскую помощь Изяслав готов был принести вассальную присягу Генриху IV: «Так как двое братьев, королей Руси, вступили в борьбу за королевство, один из них, лишенный участия в королевской власти, настойчиво просил императора Генриха [102]102
  Анахронизм: в то время Генрих еще не носил императорский титул.


[Закрыть]помочь ему снова стать королем, обещая подчиниться ему сам и подчинить свое королевство». Это известие выглядит правдоподобно, так как ничем другим Изяслав и не мог привлечь внимание германского короля к своей печальной участи.

В этом месте информационную эстафету подхватывает Повесть временных лет, которая под 1075 г. сообщает о прибытии в Киев немецкого посольства – несомненно, возглавляемого Бурхардом: «В се же лето придоша ели [послы] из немець к Святославу». Правда, как и в случае с бегством Изяслава из Киева с «именьем многым», летописец увидел это событие глазами моралиста, обратив его в удобный повод для того, чтобы лишний раз напомнить своим читателям о тщете сребролюбия. В результате вся политическая сторона переговоров ушла в тень, а вместо нее мы имеем удовольствие читать следующую поучительную историю: «Святослав же величаяся показа им богатьство свое; они же, видевше бещисленое множьство – злато и сребро и паволокы, и реша: «Се ни в что же есть [это ничего не стоит], се бо лежить мертво, сего суть кметье [воины] луче, мужи бо ся доищуть и болше сего». Дальше следует библейская аналогия о том, как иудейский царь Иезекия похвалялся своим богатством перед послами ассирийского царя, «его же вся взята быша в Вавилон ^{58} ; тако и по сего [Святослава] смерти все именье расыпася розно» [103]103
  Намек на то, что сокровища отца не помогли Святославичам удержать власть над Киевом.


[Закрыть]. Крупица исторической истины, которую сохранил этот анекдот, по-видимому, заключается в том, что Святослава не особенно испугала «сила оружия Германского королевства».

Несговорчивая позиция киевского князя безусловно основывалась на трезвой оценке военных возможностей Генриха IV. Это подтверждает и Ламперт Херсфельдский. По его словам, Бурхард в июле 1075 г. вернулся в Германию, «привезя королю столько золота, серебра и драгоценных тканей [104]104
  Именно «злато, сребро и паволоки» Святослав, согласно летописи, показывал немецким послам в Киеве.


[Закрыть], что и не припомнить, чтобы такое множество когда-либо прежде разом привозилось в Германское королевство. Такой ценой король Руси хотел купить одно – чтобы король не оказывал против него помощи его брату, изгнанному им из королевства». Но, «право же, – продолжает Ламперт, – он вполне мог бы получить это и даром, ибо тот, занятый внутренними домашними войнами, не имел никакой возможности вести войны внешние с народами столь далекими. Дар, дорогой сам по себе, оказался тем более ценен, что был сделан в нужный момент. Ибо огромные расходы на последнюю [саксонскую] войну опустошили королевскую казну, тогда как войско выражало сильное недовольство, настойчиво требуя платы за только что завершившийся поход. Если бы его требования не были удовлетворены с королевской щедростью, то не приходилось сомневаться, что оно не было бы уже столь послушно, а ведь остававшаяся часть дела [войны в Саксонии], как следовало опасаться, была, без сомнения, большей». Щедрыми подарками из Киева Генрих, надо полагать, был обязан стараниям Бурхарда, который подсказал Святославу, каким образом лучше всего сохранить дружбу с германским двором.

Ничего, кроме вялой дипломатической поддержки, Изяслав не смог добиться и от римского папы Григория VII, к чьему покровительству он прибегнул сразу же по приезде в Германию. Весной 1075 г. в Рим прибыл младший Изяславич, Ярополк, который от имени своего отца просил Григория VII воздействовать на Болеслава II с тем, чтобы побудить его вернуть захваченные сокровища и отказаться от союза со Святославом. Момент был выбран подходящий, так как в это время польский князь вел переговоры с папой о предоставлении ему королевского титула. Григорий VII согласился взять на себя роль третейского судьи, оповестив Изяслава о своем решении в письме, датированном 17 апреля: «Григорий епископ, раб рабов Божиих, Дмитрию, королю Руси, и королеве, его супруге, желает здравствовать и шлет апостолическое благословение. Сын ваш, посетив гробницы апостолов [Петра и Павла] [105]105
  Обычный канцелярский оборот, означающий визит к папе (см.: Назаренко А.В.Указ. соч. С. 535).


[Закрыть], явился к нам со смиренными мольбами, желая получить названное королевство [Киевское княжество] из наших рук в качестве дара святого Петра и изъявив поименованному блаженному Петру, князю апостолов, надлежащую верность [106]106
  Возможно, речь идет о какой-то формальной процедуре (см.: Древняя Русьв свете зарубежных источников. С. 363).


[Закрыть]. Он уверил нас, что вы без сомнения согласитесь и одобрите эту его просьбу и не отмените ее, если дарение апостолической властью [обеспечит] вам благосклонность и защиту. В конце концов, мы пошли навстречу этим обетам и просьбам, которые кажутся нам справедливыми, учитывая как ваше согласие, так и благочестие просившего, и от имени блаженного Петра передали ему бразды правления вашим королевством, движимые тем намерением и милосердным желанием, дабы блаженный Петр охранял вас, ваше королевство и все ваше имение своим перед Богом заступничеством, и сподобил вас мирно, всечестно и славно владеть названным королевством до конца вашей жизни, и по окончании сего служения [то есть земной жизни] испросил для вас славу вечную у Царя вышнего». И далее папа говорил о послах, которых отправил вместе с посланием, для того чтобы они изложили написанное в нем и передали многое ненаписанное.

Из слов Григория VII следует, что Ярополк к предложению отца присовокупил и кое-что от себя, а именно изъявил намерение признать свое «королевство» «леном святого Петра», то есть стать вассалом римского папы. Резонным кажется предположение А.В. Назаренко, что Ярополк вряд ли действовал по собственному почину, «хотя из послания явствует, что письменных полномочий у него не было, коль скоро ему пришлось уверять папу, что отец «без сомнения согласится и одобрит эту его просьбу и не отменит ее». Следовательно, Изяслав сохранял свободу маневра – возможность при необходимости в любой момент дезавуировать действия своего сына – правило обычное для дипломатии всех времен» ^{59} . Идея поручить Русь покровительству святого Петра, считает ученый, «возникла, скорее всего, под впечатлением аналогичных переговоров, которые вел в Риме сам Болеслав II, и свидетельствует о знакомстве Изяслава Ярославича с программой Григория VII по организации национальных церквей под эгидой Рима» [107]107
  Григорий VII рьяно отстаивал первенство папской власти перед королевской и императорской, в том числе и в такой сугубо светской прерогативе, как раздача земель и владений. Вот что, например, он писал королю Венгрии: «Вы могли знать от своих предшественников, что ваше государство составляет собственность святой церкви римской с тех пор, как король Сте фанй передал все права и всю власть над своей церковью святому Петру… Несмотря на то, мы узнали, что вы получили свои владения, как феод, от короля Генриха [IV]. Если это так, то вы должны знать, каким образом вы можете заслужить нашу благосклонность и милость святого Петра. Вы не можете получить ни той ни другой и даже оставаться королем, не навлекая на себя первосвященнического негодования, если не исправите своей ошибки и не объявите, что владеете своим феодом не от королевского достоинства, но от достоинства апостольского». Подобного рода послания получали от него и другие европейские государи (ИсторияСредних веков. С. 828– 829). См. также: Назаренко А.В.Указ. соч. С. 536.


[Закрыть]. Судя по упоминавшемуся сообщению Сигеберта из Жамблу, Изяслав ради возвращения в Киев был готов поступиться очень многим. Но в сношениях с папой он все-таки соблюдал известную осторожность, не желая связывать себя определенными обязательствами, поскольку речь шла о деликатной сфере церковной юрисдикции. Впрочем, как раз в это время конфессиональные споры между греческой и римской церквями несколько поутихли, и обе стороны даже сделали шаги навстречу друг другу. Сельджукско-половецкая опасность побудила Византию обратиться за помощью к Западу. В июле 1073 г. император Михаил VII Дука направил к папе Григорию VII двух монахов с письмом, в котором выражалось «немалое почтение» к римской церкви. Переговоры продвигались столь успешно, что в конце 1074 г. папа призвал западноевропейских христиан к походу на Восток, в защиту Византии, мотивируя это тем, что константинопольская церковь, не согласная с латинской по вопросу исхождения Святого Духа [108]108
  Один из кардинальных пунктов расхождения между православной и католической догматикой. Согласно православному богословию, Святой Дух исходит только от Отца; по мнению католических теологов – от Отца и Сына.


[Закрыть], ожидает соглашения с римским престолом ^{60} . Таким образом, прибегая через своего сына к заступничеству Григория VII, Изяслав отнюдь не выглядел «вероотступником».

Разумеется, и Григорий VII не был настолько наивен, чтобы переоценивать реальное значение обращения Ярополка к покровительству престола святого Петра. В итоге римский понтифик ограничился тем, что послал польскому князю увещевательное письмо (от 20 апреля 1075 г.), в котором всего-навсего напоминал Болеславу: «…а среди прочего надобно вам соблюдать милосердие, против которого (как бы нам ни было неприятно говорить об этом) вы, кажется, согрешили, отняв деньги у короля Руси. Поэтому, сострадая вам [109]109
  Как грешнику: выше Григорий VII распространился о загробном наказании, которое ждет всех нарушителей Христовых заповедей.


[Закрыть], убедительнейше просим вас из любви к Богу и святому Петру: велите вернуть все, что взято вами и вашими людьми, ибо знайте, что по вере нашей беззаконно похищающий добро чужого, если не исправится, имея возможность исправиться, никогда не удостоится Царствия Небесного».

Неизвестно, как отреагировал Болеслав II на это послание. Скорее всего, оно осталось без практических последствий, ибо в 1075 г. союз польского князя со Святославом не только не был расторгнут, но, напротив, достиг высшей точки сотрудничества. Под 1076 г. Повесть временных лет сообщает об открытом выступлении Ярославичей на стороне Польши в ее конфликте с Чехией: «Ходи Володимер [Мономах], сын Всеволож, и Олег, сын Святославль, ляхом в помочь на чехы». Соответствующий эпизод в «Поучении» Владимира Мономаха («…та посла мя Святослав в ляхы, ходив за Глоговы [110]110
  Современный польский город Глогувек на левобережье Верхней Одры.


[Закрыть]до Чешьскаго леса [111]111
  Под «Чешским лесом», видимо, подразумевается лесистая область Судетских гор, до сих пор являющаяся польско-чешским пограничьем (см.: Флоровский А.В.Чехи и восточные славяне: Очерки по истории чешско-русских отношений (X—XVIII вв.). Т. 1. Прага, 1935. С. 54).


[Закрыть], ходив в земли их 4 месяца») позволяет более точно датировать этот поход зимой 1075/76 г. ^{61} Согласно Татищеву, опиравшемуся в данном случае на показания неизвестного, но вполне аутентичного источника, военные действия протекали следующим образом. Узнав о движении русского войска к своим границам, чешский князь Брячислав II прислал к Болеславу II [112]112
  В татищевском тексте ошибочно назван Владислав, младший брат Болеслава II, взошедший на польский престол лишь три года спустя.


[Закрыть]воеводу Лопату с мирными предложениями и 1000 гривнами денег. Мир был куплен, и Болеслав II развернул свое войско против пруссов, предложив русским князьям присоединиться к нему. Но Владимир с Олегом отвечали, что у них с пруссами рати нет, а возвратиться назад, ничего не сделавши, они не могут без стыда отцам своим и Русской земле. Поэтому, отделившись от поляков, они отправились, как и было условлено, «поискать свою честь» в Чешской земле – «и поидоша до града Глаца [113]113
  Ныне – город Клодзко на р. Нысе, левом притоке Верхней Одры (Польша).


[Закрыть], и взяша». Брячислав II запросил мира: «Паки приела брата своего, епископа [пражского епископа Яромира-Гебхарда], и мнози предние [передние, знатные] мужи ко Владимиру и Ольгу и вдаша 1000 гривен и многи дары. А Владимир и Олег, вземше сребро, разделиша воем и сами возвратишася поздорову» ^{62} .

Тем же 1075 г. Татищев датирует еще один династический союз Изяслава: «Тогда же Изяслав вдаде дщерь свою Параскеву в замужество князю моравску», под которым, очевидно, подразумевается один из племянников Брячислава II – Олдржих или Лютольд ^{63} . Это также свидетельствует о том, что, несмотря на вмешательство римского папы, отношения между киевским изгнанником и его польским родственником в 1075 г. оставались напряженными.

Но 1076 г. принес большие перемены. Череда важных событий в корне изменила расстановку сил как на Западе, так и в Русской земле. Григорий VII вступил с Генрихом IV в спор о духовной инвеституре [114]114
  Духовная инвеститура – право назначения церковных иерархов (епископов, аббатов), которое в X в., пользуясь слабостью папства, присвоили себе светские государи Европы, в том числе германские короли и императоры Священной Римской империи. Григорий VII рас сматривал вопрос об инвеституре как средство борьбы за верховенство церковной власти над светской.


[Закрыть], закончившийся для германского короля отлучением от церкви (22 февраля) и унижением в Каноссе [115]115
  Церковное проклятие стало ответом Григория VII на оскорбительное письмо Генриха IV, объявлявшее папу низложенным и кончавшееся слова ми: «Я, Генрих, король Божьей милостью, говорю тебе – ступай вон!» Григорий, в свою очередь, объявил Генриха лишенным власти и освободил всех его подданных от присяги в верности. Восстание в Саксонии пере росло в повсеместный бунт против королевской власти. Генрих попал в безвыходное положение и должен был пойти на примирение с папой. Зимой 1077 г., преодолев занесенные снегом проходы в альпийских горах, он с немногими спутниками добрался до итальянского замка Каносса, где в то время пребывал Григорий VII. В знак покаяния король три дня простоял на коленях у ворот замка, облаченный в одно холщовое рубище и с веревкой на шее, пока наконец папа не соизволил принять его. Генрих был вынужден публично признать примат папы над светской властью.


[Закрыть]. Болеславу II папа даровал королевский титул – несомненно, под тем условием, чтобы тот с большим рвением заботился об интересах римского престола на Востоке. И наконец, 27 декабря неудачная хирургическая операция (по летописи, «резанье желвей» – удаление опухоли на шее, видимо приведшее к заражению крови) унесла жизнь Святослава. Киевский стол занял Всеволод, с которым Болеслав II не был связан формальным договором. Все это развязало руки новоиспеченному польскому королю. Зимой 1076/77 г. Изяслав снова был в Польше и снова раздавал подарки [116]116
  В частности, Гнезненскому собору, повторное освящение которого состоялось в 1076 г., Изяслав преподнес богатый покров на раку святого Адальберта-Войтеха, с надписью: «Молитвами святого Димитрия [Солунского] даруй, Всемогущий, многая лета рабу Твоему Изяславу, князю русскому, во отпущение грехов и взыскание Царствия Небесного. Аминь. Во имя Твое, Господи, буди». Надпись сделана на латыни, хотя ее оригинальный текст, по некоторым признакам, был церковнославянским (см.: Древняя Русьв свете зарубежных источников. С. 364—365).


[Закрыть]. А летом он уже вел на Киев сильное польское войско. Всеволод встретил старшего брата на Волыни, но лишь для того, чтобы добровольно уступить ему власть. 15 июля Изяслав в третий раз «седе» на отчем столе. Поколебленный династический порядок вновь был восстановлен.

Глава 7.
ДЯДИ И ПЛЕМЯННИКИ

Полюбовная сделка между братьями на Волыни, благодаря которой Изяслав беспрепятственно получил назад великокняжеский стол, не ограничивалась одним династическим вопросом. Как показывают дальнейшие события, Ярославичи составили целую политическую программу, предусматривавшую новый передел Русской земли в пользу двух здравствующих соправителей. Программа эта включала в себя три пункта.

Первый касался земельных приобретений Всеволода, сделанных во время Святославова княжения. Младший Ярославич сохранил за собой Чернигов и Переяславль, взятый им под опеку сразу же после смерти Святослава; но Владимир Мономах, переведенный отцом в начале 1076 г. из Переяславля в Смоленск [117]117
  См. «Поучение» Владимира Мономаха: «И Святослав умре, и яз пакы Смолиньску».


[Закрыть], должен был расстаться с Туровом, отошедшим к Святополку Изяславичу. Младший сын Изяслава, Ярополк, был посажен отцом в Вышгороде.

Второй пункт Волынских соглашений был направлен против полоцкого князя Всеслава, который вновь потревожил новгородские земли. Нападение было совершено сразу же после смерти Святослава, так как Владимир Мономах в «Поучении» вспоминает, что уже «на весну» 1077 г. ходил из Смоленска «Глебови [новгородскому князю Глебу Святославичу] в помочь, а на лето со отцемь под Полтеск». Изяслав, как только укрепился в Киеве, оказал военную поддержку брату. Владимир Мономах сообщает о себе, что «на другую зиму» (1077/78) он еще раз подступил к Полоцку, имея в союзниках Туровского князя Святополка Изяславича и присланных отцом наемных половцев [118]118
  Это первое по времени упоминание об использовании половецких от рядов в междукняжеских распрях.


[Закрыть]. Союзная рать пожгла городской посад и окрестные села («ожгоша Полтеск»), а на обратном пути опустошила южные районы Всеславова княжества. Полоцкий чародей на время притих.

Последний пункт договора Ярославичей определял судьбу их младшей братии, сыновей Святослава, владевших ни много ни мало почти третью Русской земли. Проще говоря, соправители условились лишить племянников их волостей. Легче всего было отделаться от малолетнего Ярослава Святославича: его просто выслали из Киева вместе с матерью, вдовой княгиней Одой [119]119
  В сообщении Альберта Штаденского отъезд Оды приукрашен фантастическими подробностями: «По смерти короля Ода велела закопать в подходящих местах бесчисленные сокровища, сама же с сыном и частью богатств вернулась в Саксонию, а копавших приказала убить, чтобы они не проговорились». На родине Ода еще раз вышла замуж; имя ее второго супруга неизвестно.


[Закрыть]. Затем наступила очередь Олега. В конце 1077 – начале 1078 г. Изяслав свел его с владимиро-Волынского стола. Олег перебрался к Всеволоду в Чернигов, видимо надеясь, что бывший союзник его отца даст ему какой-нибудь удел. Владимир Мономах вспоминает, что по своем возвращении в Чернигов из зимнего похода 1078 г. под Полоцк застал здесь своего безместного двоюродного брата: «И пакы из Смолиньска к отцю придох Чернигову; и Олег приде, из Во-лодимеря выведен, и возвах и к собе на обед со отцемь в Чернигове, на Краснемь дворе и вдах отцю 300 гривен золота» [120]120
  Вероятно, часть полоцкой добычи или ежегодная смоленская дань.


[Закрыть]. Несмотря на гостеприимство Мономаха, Олег недолго оставался в Чернигове. Всеволод не дал племяннику ничего, и тот вскоре «бежа» из Чернигова в Тмуторокань, к своему брату Роману.

В том же 1078 г. трагически оборвалась жизнь новгородского князя Глеба Святославича. По известию Новгородской Первой летописи, его «выгнаша из города, и бежа за Волок, и убиша [его] чудь». Безликое «выгнаша» как будто предполагает общегородское возмущение против Глеба. Похоже, новгородцы не любили его; мы помним, что совсем недавно, во время языческих волнений, весь город оказался на стороне волхва, против своего князя. Должно быть, прибывшие в Новгород послы Изяслава легко склонили вече к изгнанию Глеба. Погибший в Заволочье Святославич был с подобающими почестями похоронен в Чернигове «за святым Спасом» (Спасским собором), а новгородский стол закреплен за Святополком Изяславичем. Казалось, Изяслав и Всеволод могли торжествовать победу: не прошло и года, как все Святославичи оказались либо в изгнании, либо на том свете. Однако сбрасывать племянников со счетов было рано.

Олег бежал в дальние края с мыслью силой вернуть себе черниговскую отчину. Его старший брат, тмутороканский князь Роман, не проявил интереса к этой авантюре, быть может полагая, что черниговский стол должен принадлежать ему самому (во всяком случае, впоследствии он сделает попытку им овладеть). Зато планы Олега встретили полное понимание со стороны другого изгоя, с некоторых пор обретавшегося на попечении Романа Святославича, – Бориса, сына смоленского князя Вячеслава Ярославича, умершего в 1058 г. (см. с. 16). Летопись ничего не говорит о том, что он делал все эти годы. Известно только, что 4 мая 1077 г. Борис, воспользовавшись уходом Всеволода навстречу Изяславу на Волынь, внезапно захватил Чернигов, однако продержался в городе всего восемь дней и бежал в Тмуторокань, видимо изгнанный самими чер-ниговцами. И вот теперь, встретившись в Тмуторокани, Олег и Борис договорились о совместных действиях против Всеволода.

Не рассчитывая на собственные дружины, по всей видимости немногочисленные, племянники-изгои заручились поддержкой половецких ханов. В конце лета 1078 г. Олег и Борис «приведоша половци на Русскую землю, и поидоша на Всеволода к Чернигову». Всеволод выступил навстречу им к внешней линии «Змиевых валов». Из Смоленска на выручку отцу шел Владимир Мономах, но смоленские полки не поспели вовремя. 25 августа на реке Сожице (приток Сулы) произошло кровопролитное сражение, в котором войско Всеволода было наголову разбито, потеряно множество простых воинов и знатных людей [121]121
  Среди последних встречаем известных нам Тукы, «брата Чудинова» и Порея, соратника князя Ростислава Владимировича (см. с. 31).


[Закрыть]. Победители вступили в Чернигов, «мнящеся [что] одолевши», а половцы «земли Рустей много зла со-творивше», как отмечает летопись. Владимир Мономах рассказывает в «Поучении», что по дороге в Переяславль, где укрылся Всеволод, ему пришлось пробиваться «сквозе половечьскыи вой».

Оставив Переяславль на попечение сына, Всеволод бросился в Киев искать помощи у старшего брата. Летописец особо подчеркивает дружественный прием, оказанный ему Изяславом, и вкладывает в уста последнему удивительные слова, которые если и были произнесены в действительности, то прозвучали в княжеском семействе, пожалуй, впервые: «И рече Изяслав ему: «брате! не тужи, видел еси, колико ся зла мне соключи: первое [во-первых] не выгнаша ли мене людие мои и имение мое разграбиша? пакы же изгнан бых и от вас братии своей, и блудих по чюжим странам и тамо имения лишен бысть, и не сотворих зла никомуже; ныне же, брате, не тужи; аще будешь нам причастие[в смысле: доля, удел] в Руской земле, то обема нама, аще лишена будеве, то оба; аз сложу главу свою за тя, аз бо не рад есмь злу братьи своей, но добру есмь рад»;и се рек утеши Всеволода». В кои-то веки один брат помогал другому в несчастье – моралистам из Киево-Печерской лавры поистине было отчего прийти в умиление.

Изяслав объявил сбор земского ополчения – «повеле собирати вой от мала до велика, и бысть вой без числа». К киевскому войску присоединились сыновья Ярославичей – Владимир Мономах со смольнянами и Ярополк Изяславич с вышгородской дружиной. В конце сентября объединенная рать подступила к Чернигову. Олега и Бориса уже не было в городе. По некоторым известиям, они уехали в Тмуторокань собирать новое войско ^{64} ; однако представляется маловероятным, чтобы они успели обернуться туда-обратно так быстро. Скорее всего, они набирали новых воинов где-то поблизости или же скликали приведенных ранее половцев, рассыпавшихся «облавой» по южнорусским землям. Во всяком случае, черниговцы явно надеялись, что отсутствие Олега и Бориса не будет продолжительным, поскольку не открыли ворота Ярославичам и «затворишася во граде». Очевидно, в их мнении, права Олега Святославича на отчий стол выглядели предпочтительнее Всеволодовых. Войско Ярославичей пошло на приступ. Особо отличился Владимир Мономах, который, захватив восточные ворота Чернигова, ворвался в «окольный» (внешний) град и сжег его. Черниговцы отступили во внутренний «дьнешний град» (детинец). Дальнейшие осадные действия были прерваны известием о подходе Олега и Бориса с войском. Рано утром Ярославичи сняли осаду и двинулись навстречу племянникам. Между тем в стане последних царил раздор. Устрашенный численностью противника, Олег уговаривал Бориса вступить с дядьями в переговоры: «И рече Олег Борисови: «не ходим противу, не можем бо стати противу четырем князем; но пошлем с мольбою ко стрыема [122]122
  Стрый (др.-рус.)– дядя по отцу.


[Закрыть]своима». Но Борис насмешливо отвечал на это: «Толико ты зри, а аз им противен всем» («Ты стой и только смотри, а я один пойду против всех»). По мнению летописца, Борис своей гордыней прогневал Бога («похвалився велми, а не ведый, яко гордым Бог противится») и поплатился за это. 3 октября дядья и племянники сошлись «у леса на ниве Нежатине [123]123
  Летопись знает городок Нежатин в Переяславской волости, рядом с Киевом (статья под 1135 г.), но по духу летописного текста Нежатина нива, где произошла битва 1078 г., должна была находиться неподалеку от Чернигова.


[Закрыть]и сразившеся обои бишася крепко; и бысть им сеча зла». В упорном бою обе стороны потеряли по одному из своих предводителей. Первым пал Борис [124]124
  «Слово о полку Игореве», в отличие от Повести временных лет, описывает смерть Бориса с явным любованием его гибельной отвагой: «Бориса же Вячеславлича слава [похвальба] на суд приведе и на канину зелену паполому постла [на ковыльной траве покров смертный постлала] за обиду Олгову, храбра и млада князя».


[Закрыть], а вслед за ним был убит и Изяслав: сражаясь в пешем полку, рядом с простыми ратниками («в пешцех»), он не заметил, как в разгар боя неприятельский всадник внезапно подскакал к нему сзади и нанес смертельный удар копьем «за плеча». Смерть старшего князя могла привести союзную рать в смятение. Но этого не случилось: сеча продолжилась, Олег был побежден и «в мале дружине» едва смог уйти в Тмуторокань.

Тело Изяслава погрузили в ладью и спустили вниз по Десне к Киеву. Весь город вышел встречать убитого князя. По обычаю, покойника переложили на сани и повезли на княжий двор. Духовенство сопровождало похоронную процессию с пением, но, говорит летописец, всеобщий плач и вой заглушал церковные распевы. Ярополк Изяславич шел за санями со своей дружиной, причитая со слезами: «Отче, отче мой! Не без печали пожил ты на сем свете, многи напасти приемь от людей и от братья своея, ныне же погибе не от брата, но за брата своего положи главу своя!» Изяслав был погребен в церкви Успения Пресвятой Богородицы (Десятинной), в мраморном гробу.

Обстоятельства гибели Изяслава поразили современников. Смерть великого князя в междоусобной сваре, отчасти им же и спровоцированной, была истолкована в духе евангельской заповеди: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин., 15: 13). Изяслав удостоился от летописца (из числа учеников преподобного Феодосия) необыкновенно теплого и умильного слова – настоящего отпущения грехов: «Бе же Изяслав муж взором красен, телом велик, незлобив нравом, кривды ненавидя, любя правду, клюк [хитростей] же в нем не бе, ни льсти, но прост умом [в смысле: прямодушная, непосредственная натура], не воздая зло за зло». То, что он не отверг в несчастье брата, «показав любовь велику, якоже апостол глаголаше: утешайте печалныя», перевесило все – и предательский захват Всеслава, и зверскую расправу над киевлянами в 1069 г., списанную на самоуправство Мстислава, и безоглядный торг независимостью Русской земли при германском и папском дворах: «По истинне, аще что сотворил есть во свете сем некое согрешение, отдасться ему, занеже положи главу свою по брате своем, не желая болшия власти, ни имения хотя болше, но за братню обиду… В любви бо все совершается: любве ради сниде Бог на землю и распятся за ны грешныя, взем грехы наша… любве ради мученицы пролиаша кровь свою; любве ради и сий князь пролия кровь свою за брата своего, совершая заповедь Господню».