355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Цветков » Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо » Текст книги (страница 1)
Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 19:12

Текст книги "Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо"


Автор книги: Сергей Цветков


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Сергей Цветков
ДРЕВНЯЯ РУСЬ. ЭПОХА МЕЖДОУСОБИЦ.
От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ВРЕМЯ ЯРОСЛАВИЧЕЙ
1054-1093 гг.

Глава 1. ЗАВЕЩАНИЕ ЯРОСЛАВА

Под конец своей жизни Ярослав, по всей видимости, испытывал острое беспокойство за судьбу династии. В 1052 г. в Новгороде умер его старший сын Владимир, смелый полководец и прославленный строитель пятиглавого новгородского собора Святой Софии, впоследствии причисленный Русской церковью к лику святых. Среди оставшихся пяти сыновей Ярослава не было никого, кто пользовался бы таким же безусловным авторитетом, и Ярослав опасался, что в будущем это может послужить причиной междоусобицы. В Ипатьевской летописи сохранилось известие (под 1093 г.), что он отечески увещевал своего любимца, четвертого сына Всеволода [1]1
  Рождение Всеволода в разных летописях отмечено под 1029 или 1030 г. Следующее известие о нем помещено под 1053 г., когда «у Всеволодародися сын, и нарече имя ему Володимер, от царицы грекини», дочери византийского императора Константина IX Мономаха (Цветков С.Э.Русская история. Кн. 3. М., 2006. С. 425). Далее Повесть временных лет сообщает, что Всеволод постоянно жил при отце, в Киеве, «бе бо любим отцемь паче всея братьи, его же имяше присно у собе». Он же закрыл глаза Ярославу и похоронил его «в раце мороморяне [в мраморном гробу], Ярослав церкви святое Софье» (по В.Н. Татищеву, на церемонии погребения присутствовал также Изяслав Ярославич).


[Закрыть]
, не действовать насилием, в обход старших братьев – Изяслава [2]2
  Родился в 1024 г. В 1043 г. Ярослав женил Изяслава на Гертруде, сестре польского короля Казимира I (Цветков С.Э.Русская история. Кн. 3. С. 388); ее православное имя, кажется, было Елена (см.: Древняя Русьв свете зарубежных источников. М., 2000. С. 366). По летописным известиям, до 1052 г. Изяслав княжил в Турове, а после смерти старшего брата Владимира Ярославича был переведен на его место в Новгород.


[Закрыть]
и Святослава [3]3
  Родился в 1027 г. и до смерти Ярослава княжил во Владимире-Волынском.


[Закрыть]
, а дожидаться своей очереди, когда Бог даст ему получить старший киевский стол «правдою». Свидетель и участник братоубийственной распри 1015—1019 гг. {1} , Ярослав отлично знал, как быстро тает в междоусобных бранях самое многочисленное княжеское потомство. Не желая, чтобы в его семействе разыгралась та же кровавая драма, Ярослав незадолго до смерти, последовавшей в 1054 г., огласил нечто вроде своего политического завещания, призванного «урядить любовь» между его сыновьями и наследниками. Повесть временных лет излагает последнюю волю русского «самовластца» в следующем виде:

«В лето 6562 (1054). Преставися великый князь русьскый Ярослав. И еще бо живущю ему, наряди сыны своя, рек им: «Се аз отхожу света сего, сынове мои; имейте в собе любовь, понеже вы есте братья единого отца и матере [4]4
  Имеется в виду вторая жена Ярослава, княгиня Ингигерд-Ирина (см. о ней: Цветков С.Э.Русская история. Кн. 3. С. 425).


[Закрыть]
. Да аще будете в любви межю собою, Бог будеть в вас [с вами], и покорить вы противныя [ваших недругов] под вы, и будете мирно живуще. Аще ли будете ненавидно живуще, в распрях и которающеся [ссорясь между собой], то погыбнете сами и погубите землю отец своих и дед своих, иже налезоша [которые приобрели ее] трудом своим великым; но пребывайте мирно, послушающе брат брата. Се же поручаю в собе место стол старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыев; сего послушайте, якоже послушаете мене, да той вы будеть [да будет он вам] в мене место; а Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Игорю [5]5
  В дошедших до нас списках Повести временных лет год рождения Игоря не означен. По данным Татищева, он родился в 1036 г. (Соловьев С.М. Сочинения. История России с древнейших времен. Кн. I. Т. 1—2. М., 1993. С. 669, примеч. 27).


[Закрыть]
Володимерь [Волынский], а Вячеславу [6]6
  В различных списках Повести временных лет рождение Вячеслава датировано 1033 или 1036 г. Татищев называет 1034 г. (Там же).


[Закрыть]
Смолинеск». И тако раздели им грады, заповедав им не преступати предела братня, ни сгонити, рек Изяславу: «Аще кто хощеть обидети брата своего, то ты помагай, [если] его же обидять». И тако уряди сыны своя пребывати в любви».

Изложение завещания от лица Ярослава, в форме прямой речи, свидетельствует о том, что оно, скорее всего, не было зафиксировано документально и летописец опирался здесь не на архивные записи, а на устное предание, бытовавшее во второй половине XI в. среди Ярославичей. Это, впрочем, не может подорвать нашего доверия к летописному сообщению. Порукой его достоверности служит то, что основные положения «наряда» Ярослава полностью соответствуют политическому порядку, установившемуся между его сыновьями в первое десятилетие после 1054 г. В его основу легли три принципа, которые, очевидно, и должны были, по мысли Ярослава, служить универсальным регулятором династических отношений. Первый из них провозглашал подчиненную князьям «от рода русского» территорию («землю отец своих и дед своих») наследственной собственностью великокняжеского рода, отдельные представители которого могли владеть только известной частью наследия, а не всем родовым достоянием в целом. Второй налагал на братьев-наследников политическое и моральное обязательство не посягать на владения друг друга. Наконец, согласно третьему, ответственность за сохранение политического статус-кво ложилась на старшего из Ярославичей, Изяслава, заступавшего на родовой лествице место отца по отношению к своим младшим братьям. Формальная целостность государства таким образом не нарушалась; правда, следует иметь в виду сообщение «Сказания о Борисе и Глебе» о том, что, согласно воле Ярослава, Изяслав являлся не единственным наследником верховной власти, а разделял ее с двумя другими соправителями Русской земли – Святославом и Всеволодом.

Принципы эти в общем не новы и не выходят за рамки традиционных представлений о вассально-иерархических отношениях между представителями княжеской династии в условиях родового быта [7]7
  Причем не только на Руси, но и вообще у славян. В хронике Козьмы Пражского под 1055 г. находим схожее завещание чешского князя Брячислава I своим сыновьям, «дабы всегда старейший имел верховную власть и стол княжения, а все его братья и все, кто из княжеского рода, были бы под его властью». Польский князь Болеслав III Кривоустый перед смертью (1137) «роздал отдельным сыновьям своим определенные части в Польше. Оставляя старшему город Краков, он установил, чтобы всегда тот, кто старейший в его роде, имел этот город, так чтобы если старейший умрет или откажется от своего права, то вступал бы во владение этим городом тот, кто во всем роде после него старейший» (письмо папы Иннокентия III к архиепископу Гнезненскому, 9 июля 1210 г.). Польский хронист Кадлубек разъясняет, что мысль Болеслава заключалась в том, «чтобы старшему принадлежали и княжение краковской области и княжеская власть». В отличие от славян «германский мир не знал ничего подобного» (Пресняков А.Е.Лекции по русской истории. Т. I. Киевская Русь. М., 1938. С. 142; Цветков С.Э.Русская история. Кн. 3. С. 8—13).


[Закрыть]
. Но это и не слепая дань традиции, а глубоко продуманная реакция на вполне конкретные события недавнего прошлого. Только это прошлое напоминает о себе неявным образом – его молчаливо подразумевают, с ним безмолвно полемизируют или столь же молчаливо отрицают. Так, прежде всего бросается в глаза отсутствие имен нескольких близких и дальних родичей Ярослава: его брата Судислава, внука Ростислава (сына умершего Владимира Ярославича) [8]8
  Родословная великих князей по Воскресенской летописи («Начало православных государей и великих князей Руских») сообщает, что у Владимира Ярославича был еще и другой сын, по имени Ярополк. Однако всего вероятнее, что это лицо легендарное, поскольку упомянуто лишь однажды и безотносительно к каким бы то ни было событиям середины – торой половины XI в.


[Закрыть]
и внучатого племянника Всеслава Брячиславича. Однако не следует считать это случайным упущением. Все эти люди не упомянуты по той простой причине, что к моменту оглашения завещания сам ход событий вычеркнул их из перечня наследников Ярослава. Судислав – последняя жертва многолетней междоусобицы Владимировичей – еще в 1036 г. был осужден Ярославом на пожизненное заточение во Пскове {2} . Ростислав после смерти своего отца, новгородского князя Владимира Ярославича, перешел в разряд князей-изгоев, чьи родители умерли при жизни дедов, не заняв старшего стола [9]9
  Родословная великих князей особо отмечает, что Владимир Ярославич «на Киеве не сеживал».


[Закрыть]
, и потому исключенных из очереди старшинства и обреченных навсегда оставаться на низших ступенях родовой лествицы {3} . По той же причине в завещание Ярослава не вошел его внучатый племянник князь Всеслав, сын полоцкого изгоя Брячислава Изяславича [10]10
  Всеслав Брячиславич сел на полоцком столе после смерти отца в 1044 г.


[Закрыть]
, а его наследственная волость (Полоцк) не фигурирует в росписи городов, принадлежащих Ярославичам.

Еще интереснее то, что русский «самовластец», принявший из рук василевса имперский титул кесаря {4} , показывает себя в своем завещании решительным «антимонархистом», убежденным противником пересадки на русскую почву византийской монархической традиции, с ее понятиями о единовластии и праве императора назначать себе преемника. Позицию Ярослава в этом вопросе можно назвать последовательной и принципиальной, учитывая, что сорок лет назад он вступил на политическую сцену бескомпромиссным защитником родовых устоев, не побоявшимся пойти на открытый разрыв со своим отцом, который собирался их нарушить {5} . И вот, под конец жизни, подводя итог своему жизненному и государственному опыту, Ярослав подтвердил, что не находит нужным пересматривать свои взгляды. Устами Ярослава древнерусская политическая мысль надолго отвергла монархическую форму правления, отдав предпочтение старинному родовому порядку княжения.

Вместе с тем здесь можно расслышать и новаторские нотки, выделяющиеся из общего архаического лада завещания Ярослава и имеющие, безусловно, христианский источник. К таким новшествам относится, во-первых, привнесение в политическую жизнь нравственных категорий и понятий, освященных авторитетом Священного Писания. Так, фраза «Да аще будете в любви межю собою, Бог будеть в вас, и покорить вы противныя под вы» несет в себе главный посыл всей политической философии средневекового христианства: Бог помогает праведным, тем, кто свято исполняет Его заповеди. Во-вторых, влияние христианства сказывается в наделении старых слов новым смысловым значением, взятым из церковного лексикона. Например, древнеславянское слово «любовь» употреблено уже в его христианском значении, вместо прежнего: «дружба», «согласие» [11]11
  Ср., напр.: «…и оттоле увидят иные страны, какую любовь имеют Греки с Русью» (договор Игоря с Византией, 944 г.).


[Закрыть]
. И в-третьих, характерно, что необходимость для Ярославичей «пребывати в любви» обоснована ссылкой на то, что все они «есте братья единого отца и матере». Здесь мы наблюдаем попытку укрепить основы старого династического порядка семейными ценностями христианского брака, в противовес языческой полигамии, на которую, кажется, Ярослав возлагал ответственность за кровавый исход братоубийственной драки 1115—1119 гг. [12]12
  Сыновья Владимира по женской линии происходили от разных матерей (Цветков С.Э.Русская история. Кн. 3. С. 246—266).


[Закрыть]

Это сочетание новаций и традиций сделало из завещания Ярослава своеобразный манифест политической культуры молодого государства, в понятийном обиходе которой «ведущее место занимали термины родства, а усилия идеологов элиты были направлены на то, чтобы находить в христианском учении основания для принятого династического порядка» {6} . Генеральная линия развития древнерусской государственности была предначертана на многие десятилетия вперед.

Приходится, однако, оговориться, что в сфере своего практического применения завещание Ярослава производит странное впечатление: оно как будто рассчитано на одно поколение или на то, что дети Ярослава будут жить вечно. Другими словами, оно не предполагает никаких численных изменений в составе великокняжеского семейства. В самом деле, как, например, следует поступить в случае смерти одного из братьев: считать ли завещанную ему долю наследственным владением его сыновей, которые вправе будут, в свою очередь, раздробить ее на части? Или же она должна перейти целиком к другому брату, следующему за умершим в порядке старшинства? А может быть, старший князь имеет право распорядиться выморочными землями по своему усмотрению? И наоборот: из какого земельного фонда следует выделять уделы для новых отпрысков размножающейся династии? И как, наконец, вообще соблюсти принцип старшинства при последующем усложнении родственных связей? Все эти вопросы повисают в воздухе. Поэтому, несмотря на свой внешний универсализм, завещание Ярослава не годилось для того, чтобы стать краеугольным камнем прочной политической системы. Рано или поздно наследники «самовластца» должны были столкнуться с неизбежными противоречиями и отклониться от предначертаний своего отца, ступив на путь импровизаций и приспособления к сиюминутной расстановке сил.

Глава 2.
СОПРАВИТЕЛИ

Переяславское  и  Черниговское  княжества  (по  А.Н.  Насонову) 

Но поначалу все пошло гладко. Свою ближайшую задачу завещание Ярослава выполнило. Ярославичи расселись по княжеским столам согласно воле покойного отца, без видимых неудовольствий и междоусобных свар.

Для политической формы правления, сложившейся на Руси после смерти Ярослава, придумано расхожее название «триумвират старших Ярославичей» [13]13
  Б.Д. Греков считал, что этот термин ввел в научный оборот А.Е. Пресняков (см.: Греков Б.Д.Киевская Русь. М., 1953. С. 490). Н.Н. Коринный в этой связи пишет о военно-политической и церковной «диктатуре трех старших Ярославичей» (см.: Коринный Н.Н.Переяславская земля X – первая половина XIII века. Киев, 1992. С. 69).


[Закрыть]
. Аналогию нельзя признать удачной, ибо термин, взятый из политической практики разлагающейся Римской республики, только затемняет дело. Семейное соправление трех старших братьев, один из которых чтился двумя другими «в отца место», конечно же меньше всего напоминает компромиссный альянс Помпея, Красса и Цезаря. Летописец описывает союз Ярославичей через понятие «трие»: «Ярославичи же трие – Изяслав, Святослав, Всеволод, – совокупивше вой…» (под 1067 г.). Но это «трие» отнюдь не равнозначно «триумвирату». Речь в данном случае идет об известной норме родовых отношений в древнерусском обществе, согласно которой в сложном роду, состоящем из братьев с их семействами (то есть из дядей и племянников), первое, властное поколение состоит только из трех наследников – трех старших братьев, а остальные, младшие братья отодвигаются во второе, подвластное поколение, приравниваясь к племянникам {7} . Ярослав в своем завещании несомненно придерживался этой нормы, на что указывает не только упомянутое выше сообщение «Сказания о Борисе и Глебе», но и его собственные распоряжения, сделавшие из старших Ярославичей – Изяслава, Святослава и Всеволода – как бы совокупного владельца важнейших в государственном отношении русских волостей, включая их политическое ядро – Русскую землю в узком географическом значении (район Среднего Поднепровья).

Изяслав принял великое княжение и переехал из Новгорода в Киев, поставив новгородцам в князья своего старшего сына, несовершеннолетнего Мстислава [14]14
  Родился предположительно в 1043 или 1044 г.


[Закрыть]
, порученного заботам посадника Остромира [15]15
  Владельца «первой русской книги» – знаменитого Остромирова Евангелия, рукописи, датируемой 1056—1057 гг. Из приписки, сделанной на ее полях писцом диаконом Григорием, известно, что супругой Остромира была некая Феофана, греческое имя которой соблазняет исследователей Яросла видеть в ней дочь князя Владимира и греческой царевны Анны (см.: Поппэ А.Феофана Новгородская // Новгородский исторический сборник. Вып. 6 (16). Л.; Новгород, 1997. С. 102—120). В 1054 г. Остромир и Феофана должны были быть пожилыми по меркам того времени людьми (не моложе 40—45 лет), поскольку диакон Григорий призывает благословение не только на них самих, но и на «чядом ею и подружием чад ею», то есть на их детей и внуков.


[Закрыть]
. Таким образом старший Ярославич стал не только главою рода, но и владельцем крупнейшего удела, включавшего в себя, помимо Киевской и Новгородской волостей [16]16
  Приписка диакона Григория в Остромировом Евангелии сообщает, что Изяслав держит «обе власти», то есть Киев и Новгород.


[Закрыть]
, Древлянскую и Турово-Пинскую земли. Во второй половине 50-х гг. XI в. он еще больше расширил свои владения, совершив удачные походы против эстонских племен и балто-литовской голяди (галиндов), обитавшей в бассейне Протвы.

Последняя страница Остромирова Евангелия, 1056 г. 

Святослав вступил во владение Черниговской землей. Ее территориальным ядром были Черниговская область (с городами Любеч, Сновск, Стародуб) и примыкавшие к ней с востока племенные земли северян (Новгородсеверский, Вырь, Курск).

Имея устойчивые естественные границы с Киевской землей на западе (Днепр) и с Переяславской на юге (Остер), Черниговское княжество раздвигало свои северные и северо-восточные рубежи, продолжая государственное освоение племенных территорий радимичей (Южное и Среднее Посожье), вятичей (муромо-рязанские земли) и колонизацию верховьев Десны и Северского Донца {8} . По традиции, берущей начало с Городецкого раздела 1026 г. между Ярославом и Мстиславом {9} , к черниговскому уделу была также присоединена Тмуторокань, где Святослав посадил своего сына Глеба с правом собирать «хазарскую» и «касожскую» дани {10} .

Доставшаяся Всеволоду небольшая Переяславская волость была первым и единственным на то время русским княжеством, сформировавшимся вне границ определенного племенного образования, благодаря целенаправленным усилиям княжеской власти {11} . В известном смысле удел Всеволода представлял собой древнерусский аналог пограничной франко-германской марки, заселенной военно-торговым людом. В политическом отношении Переяславская земля была тесно связана с киевским правобережьем, образуя вместе с ним мощный оборонительный заслон против вторжений степняков {12} . Военно-стратегическое значение Переяславского княжества обусловило неравномерное размещение в нем городов и укрепленных поселений, сосредоточенных преимущественно в двух районах: на юго-восточном пограничье, вдоль Сулы (крайняя восточная линия Змиевых валов), и ближе к Киеву, на северо-западе (по Трубежу и Супою), где, собственно, и концентрировались основные военные силы княжества {13} . Чтобы усилить довольно скудные материальные ресурсы Переяславля, Всеволоду, по сообщению Новгородской Первой летописи, выделили для сбора дани изрядную полосу земель на северо-востоке – Ростов, Суздаль, Белоозеро, Поволжье.

Младшие братья получили земли, в гораздо меньшей степени подвергшиеся государственному освоению. В удел Вячеславу была выделена Смоленская земля (в пределах расселения смоленских кривичей), граничившая на западе с Полоцком, на севере и северо-востоке – с Новгородской землей, на юге и юго-востоке – с Черниговским княжеством {14} . Севший во Владимире-Волынском Игjрь контролировал широкую полосу Восточного Прикарпатья, включая Червенские города, сравнительно недавно возвращенные Руси Польшей {15} .

Печать смоленского князя Вячеслава Ярославича 

Главенствующее положение старших братьев в княжьем роду было закреплено также на церковно-политическим уровне, так как на территории их уделов находились все наличные епископские кафедры Киевской митрополии (Белгородская, Юрьевская [17]17
  Древнерусский Юрьев – это современная Белая Церковь. Город был основан на р. Рось в 1032 г. Его название – Юрьев (в летописях также Гюрьгев, Гургев) – связано с христианским именем князя Ярослава – Георгий.


[Закрыть]
, Черниговская, Переяславская, Новгородская) и Тмутороканская архиепископия [18]18
  С конца X в. по вторую половину XII в. подчинявшаяся непосредственно Константинопольскому патриархату (см.: Мошин В.Л.Николай, епископ Тмутороканский // Seminarium Kondakovianum. Т. V. Praha, 1932. С. 54—55).


[Закрыть]
. Волости Игоря и Вячеслава, не имевшие собственных церковных центров [19]19
  Епископская кафедра во Владимире-Волынском появилась двумя десятилетиями позже, а в Смоленске – только в XII в.


[Закрыть]
, числились в составе двух епископий: Смоленская земля входила в Черниговскую епархию, Владимиро-Волынская – вероятно, в Белгородскую {16} .

Природа, со своей стороны, словно позаботилась о том, чтобы укрепить политическое господство старших Ярославичей, так сказать, естественным путем. Младшие участники семейного раздела скончались один за другим в течение нескольких ближайших лет после распределения столов: Вячеслав – в 1058 г., Игорь – в 1060-м. Их волостями старшие братья распорядились по своему усмотрению. Смоленск Ярославичи «разделиша себе на три части» [20]20
  По всей видимости, имеется в виду дележ доходов с города, примеры чему встречаются и в более позднее время (завещание Ивана Калиты).


[Закрыть]
(показание Тверской и Львовской летописей); Владимир-Волынский был передан в держание племяннику-изгою Ростиславу Владимировичу [21]21
  Известие Татищева, подтверждаемое летописным указанием на то, что на Любецком съезде 1097 г. дети Ростислава получили «в отчину» Перемышль и Теребовль. Труднее решается вопрос о предыдущем место пребывании Ростислава. Распространенное мнение о том, что Ростислав после смерти Ярослава получил во владение Ростов (со ссылкой опять же на свидетельство Татищева), грубо искажает показание историка, которое на самом деле помечено 1052 г. и выглядит так: «Преставися Владимир, сын Ярославль, старейший, в Новегороде… По нем остался сын его Ростислав в Новгороде и Ростове» (Татищев В.Н.Собрание сочинений в 8 т.: История Российская. М.; Л., 1962—1964 (репринт: М., 1994– 1995). Т. II. С. 81). Таким образом, Татищев говорит не о наделении Ростислава Ростовской областью при разделе Руси между Ярославичами, а о наследовании им всего новгородского удела покойного отца Владимира Ярославича. Кроме того, достоверность татищевского показания в данном случае сомнительна ввиду того, что Новгород по смерти Владимира должен был отойти к следующему по старшинству брату – Изяславу, как о том и свидетельствуют летописи. Так что, возможно, следует согласиться с Карамзиным, что до вокняжения во Владимире-Волынском Ростислав, «не имея никакого удела, жил праздно в Новгороде» на иждивении Изяслава (Карамзин Н.М.История государства Российского. Т. 2—3. М., 1991. Т. 2. С. 48).


[Закрыть]
.

В 1059 г. братья-соправители были уже настолько уверены в незыблемости своей власти, что не побоялись проявить толику великодушия по отношению к опальному дяде Судиславу. «Высадив» несчастного старика из псковского «поруба» [22]22
  Поруб– глубокая яма, заделанная сверху деревом, с небольшим отверстием («оконцем») для передачи узнику пищи. В летописи фигурирует еще другой вид подземной темницы – погреб(вероятно, подвал в тереме). Судя по летописным известиям, между порубом и погребом существовали различия и по социальному положению заключенных в них людей: Ярослав первый обычно сажали князей, во второй – простонародье.


[Закрыть]
, где он томился почти четверть века, они на всякий случай «заводиша» его «кресту», после чего постригли в монахи. Впоследствии такой способ удаления неугодных людей прочно вошел в политический обиход Древней Руси. Судислав протянул в чернецах четыре года и после смерти был погребен в киевской церкви Святого Георгия.

Глава 3.
ТОРКИ И ПОЛОВЦЫ
I

Итак, десятилетие, истекшее после смерти Ярослава, подарило стране ничем не нарушаемый внутренний мир. Но на степных рубежах Русской земли вновь становилось неспокойно.

Печенеги, откочевавшие в 30—40-х гг. XI в. в Нижнее Подунавье, освободили степное пространство Северного Приазовья и Причерноморья для своих восточных соседей – огузов. На страницах наших летописей они остались под именем торков. Это была северная ветвь большого союза тюркских племен, сложившегося в IX—X вв. на территории Средней Азии, между северо-восточным побережьем Каспийского моря и Восточным Туркестаном [23]23
  Южная группировка огузов, ушедшая во второй половине XI в. в Переднюю Азию, получила известность под именем турок-сельджуков. В Северной Монголии существовал обособленный союз девяти огузских племен («токуз-огузы», букв, «девять огузов»), возглавляемый уйгурами.


[Закрыть]
. Тесня отступавших печенегов и в то же время теснимые сами наседавшими с тыла половцами (кыпчаками/куманами), торки в середине XI в. массами хлынули из-за Дона на днепровское левобережье. Зимой 1054/55 г. они попробовали на прочность границы Переяславского княжества, но получили достойный отпор: «Иде Всеволод на торкы зимой… и победи торкы». Следом явились те, кто толкал торков в спину, – передовая половецкая орда во главе с ханом Блушем [24]24
  В летописях встречаются и другие варианты этого имени: Болуш, Булуш.


[Закрыть]
. Всеволод (как, впрочем, и его старшие братья) принадлежал к тому поколению русских людей, которое выросло в четвертьвековой период затишья борьбы со степью и потому весьма слабо представляло себе обычаи кочевников и тонкости степной политики. Только этим и можно объяснить совершенный им промах. Из двух дерущихся на пороге своего дома грабителей Всеволод поддержал сильнейшего, положившись на миролюбивые заверения Блуша.

В 1060 г. объединенное войско трех Ярославичей («вой бещислены»), к которому присоединилась дружина полоцкого князя Всеслава Брячиславича, двинулось «на конях и в лодьях» в самую глубь степи. У торков не хватило ни сил, ни духа противостоять русской мощи. Их орда, не приняв сражения, устремилась на юг с намерением осесть на дунайской равнине. В 1064 г. они переправились через Дунай, разбили греков и болгар и ринулись в глубь страны. Опустошив Македонию и Фракию, торки дошли до стен Константинополя. Византийский император смог избавиться от них только посредством богатых подарков. Обремененные добычей, торки ушли обратно за Дунай, где в тот же год были истреблены суровой зимой, голодом и эпидемией. Оставшиеся в живых большей частью поступили на службу к императору, получив для поселения казенные земли в Македонии {17} . Другая часть торков (менее многочисленная) предпочла перейти на русскую службу, составив костяк «черных клобуков» [25]25
  Древнерусская калька с тюркского «каракалпак» («черная шапка», характерный головной убор этих кочевников).


[Закрыть]
– разношерстного объединения лояльных к Руси степняков, которых русские князья с конца X в. {18} расселяли в бассейнах Роси и Сулы для охраны самых уязвимых участков южнорусского пограничья. Остатки независимых торческих племен вперемежку с осколками печенежских орд еще несколько десятков лет кочевали в районе Дона и Донца, постепенно дробимые между половецким молотом и русской наковальней.

Типология черноклобукских удил, сабель и стремян, выявленных в поросских и каменных погребениях. Конец XI—XII в. 
II

Как самостоятельная военно-политическая сила торки лишь мелькнули на русском горизонте, «Божьим гневом гонимы», по выражению летописца. Но радость русских людей оттого, что «Бог избави хрестьяны от поганых», была преждевременной. По стопам торков двигались половцы – новые хозяева западного ареала Великой степи на ближайшие полтораста лет.

Происхождение этой группы кочевых племен изучено слабо, и здесь до сих пор много неясного [26]26
  Многочисленные попытки обобщить имеющийся исторический, археологический и лингвистический материал пока что не привели к формированию единого взгляда на эту проблему. И поныне остается в силе замечание тридцатилетней давности одного из специалистов в этой области, что «создание (фундаментального. – С. Ц.)исследования по этнической и политической истории кипчаков с эпохи древности до позднего Средневековья – одна из нерешенных задач исторической науки» (Кузеев Р.Г.Происхождение башкирского народа. Этнический состав, история расселения. М., 1974. С. 168).


[Закрыть]
. Очевидно, впрочем, что к ней неприложимы понятия народа, народности или этноса, ибо самые разнообразные источники свидетельствуют о том, что за этническими терминами «кыпчаки», «куманы», «половцы» скрывается пестрый конгломерат степных племен и родов, в котором изначально присутствовали как тюркские, так и монгольские этнокультурные компоненты [27]27
  Наиболее крупные племенные разветвления кыпчаков отмечены в сочинениях восточных авторов XIII—XIV вв. Так, энциклопедия Ан-Нувайри выделяет в их составе племена: токсоба, иета, бурджоглы, бурлы, кангуоглы, анджоглы, дурут, карабароглы, джузнан, карабиркли, котян (Ибн-Халдун добавляет, что «все перечисленные племена не от одного рода»). По сообщению Ад-Димашки, кыпчаки, переселившиеся в Хорезм, назывались тау, бузанки, башкырд. Родоплеменные объединения половцев знает и Повесть временных лет: турпеи, елктуковичи и др. Фиксируемая археологией монгольская примесь среди кумано-кыпчакских племен была достаточно заметна и для современников. Относительно племени токсоба («токсобичи» русских летописей) имеется показание Ибн-Халдуна о его происхождении «из татар» (в данном контексте – монголов). Показательно также свидетельство Ибн аль-Асира о том, что монголы, желая расколоть кыпчако-аланский союз, напоминали кыпчакам: «Мы и вы – один народ и из одного племени…»


[Закрыть]
. Несмотря на определенную этнографическую и языковую близость, эти племена и кланы вряд ли могли иметь единую родословную, поскольку различия в быту, религиозных обрядах и, судя по всему, в антропологическом облике были все же весьма существенны [28]28
  Чем и объясняется разнобой в этнографических описаниях куманов– кыпчаков. Например, Гильом де Рубрук (XIII в.) подверстал под единый «куманский» похоронный обряд погребальные обычаи разных этнических групп: «Команы насыпают большой холм над усопшим и воздвигают ему статую, обращенную лицом к востоку и держащую у себя в руке перед пупком чашу. Они строят также для богачей пирамиды, то есть остроконечные домики, и кое-где я видел большие башни из кирпичей, кое-где каменные дома… Я видел одного недавно умершего, около которого они повесили на высоких жердях 16 шкур лошадей, по четыре с каждой стороны мира; и они поставили перед ним для питья кумыс, для еды мясо, хотя и говорили про него, что он был окрещен. Я видел другие погребения в направлении к востоку, именно большие площади, вымощенные камнями, одни круглые, другие четырехугольные, и затем четыре длинных камня, воздвигнутые с четырех сторон мира по сю сторону площади». Он же за мечает, что мужчины у «команов» заняты разнообразными хозяйственны ми работами: «Делают луки и стрелы, приготовляют стремена и уздечки, делают седла, строят дома и повозки, караулят лошадей и доят кобылиц, трясут самый кумыс… делают мешки, в которых его сохраняют, охраняют также верблюдов и вьючат их». Между тем другой западноевропейский путешественник XIII в. Плано Карпини из наблюдений за «команами» вы нес впечатление, что, по сравнению с женщинами, мужчины «ничего вовсе не делают», разве что имеют «отчасти попечение о стадах… охотятся и упражняются в стрельбе» и т. д.


[Закрыть]
. Более того, нет ни одного надежного свидетельства, что у них когда-либо существовало общее самоназвание. «Куманы», «кыпчаки», «половцы» – все эти этнонимы (точнее, псевдоэтнонимы, как увидим ниже) сохранились исключительно в письменных памятниках соседних народов, причем без малейшего указания на то, что они взяты из словарного обихода самих степняков. К определению этого степного сообщества не подходит даже термин «племенной союз», так как в нем отсутствовал какой бы то ни было объединяющий центр – господствующее племя, надплеменной орган управления или «царский» род [29]29
  В.В. Бартольд, в частности, отмечает, что «кипчаки, насколько известно, не находились под властью сильной династии… Были отдельные кипчакские ханы, но хана всех кипчаков никогда не было» (Бартольд В.В.История турецко-монгольских народов // Соч. Т. V. М., 1968. С. 209).


[Закрыть]
. Поэтому речь должна идти о довольно рыхлом и аморфном родоплеменном образовании, чье оформление в особую этническую группу, наметившееся во второй половине XII – начале XIII в., было прервано монголами, после чего кумано-кыпчакские племена послужили этническим субстратом для формирования ряда народов Восточной Европы, Северного Кавказа, Средней Азии и Западной Сибири – татар, башкир, ногайцев, карачаевцев, казахов, киргизов, туркмен, узбеков, алтайцев и др.

Первые сведения о «кыпчаках» восходят к 40-м гг. VIII в., когда в Среднеазиатском регионе окончательно распался Тюркский каганат [30]30
  Так называемый Второй Тюркский каганат, восстановленный в 687—691 гг. на месте Восточно-тюркского каганата, разгромленного китайцами в 630 г.


[Закрыть]
, не устоявший перед восстанием подвластных племен. Победители, среди которых первенствующую роль играли уйгуры, дали побежденным тюркам презрительное прозвище «кыпчаки», означавшее по-тюркски что-то вроде «беглецы», «изгои», «неудачники», «злосчастные», «злополучные», «никчемные» [31]31
  Самое раннее упоминание слова «кыпчак» (и притом в связи с тюрками) встречается именно в древнеуйгурской письменности – на «Селенгинском камне», каменной стеле с руническими (орхонскими) письменами, установленной в верховьях р. Селенги правителем Уйгурского каганата Элетмиш Бильге-каганом (747—759). В 1909 г. памятник обнаружил и исследовал финский ученый Г.И. Рамстедт. Выбитый на его северной стороне текст серьезно поврежден, в том числе четвертая строка, которая имеет лакуну в начальной части. Рамстедт предложил для нее конъектуру: «когда тюрки-кыпчаки властвовали над нами пятьдесят лет…» В настоящее время эта реконструкция общепризнана, причем слову «кыпчак» обыкновенно придается этнический смысл («народ тюрков-кыпчаков»), какового на самом деле предполагать не приходится, поскольку древнетюркские надписи не знают случаев слияния или отождествления парных этнонимов. С учетом вышеупомянутого нарицательного значения слова «кыпчак» начало строки следует читать: «когда презренные тюрки…»


[Закрыть]
. Но политически окрашенный термин, малопригодный для этнического самосознания, едва ли оказался бы столь живучим, если бы не претерпел дальнейших метаморфоз, – и прежде всего в восприятии самих побежденных, утративших вместе с родоплеменной политической структурой (в виде Тюркского каганата) также и возможность надежной этнической самоидентификации в окружении родственных тюркоязычных племен. Весьма вероятно, что, по крайней мере, в некоторых племенных группах разбитых тюрков (оттесненных к предгорьям Алтая) под влиянием катастрофического поражения, круто изменившего их социально-политический статус, произошла коренная ломка племенного и политического самосознания, результатом чего стало принятие ими названия «кыпчак» в качестве нового автоэтнонима. Такому замещению могло способствовать характерное для религиозно-магического мышления представление о неразрывной связи между предметом (существом) и его названием (именем). Исследователи отмечают, что «у тюркских и монгольских народов и поныне существует некогда очень обширный класс имен-оберегов. Так, детям или взрослым обычно после смерти предыдущего ребенка или члена семьи (рода), а также после тяжелой болезни или пережитой смертельной опасности дают имя-оберег с уничижительным значением или новое охранительное имя, долженствующее ввести в заблуждение преследующие человека (семью, род) сверхъестественные силы, вызвавшие несчастье». В силу подобных представлений и для тюрков, испытавших на себе злобу враждебных духов [32]32
  В преданиях племени сеяньто, в свое время также потерпевшего тяжелое поражение от уйгуров, победа последних прямо объясняется вмешательством сверхъестественных сил: «Прежде, перед тем как сеяньто были уничтожены, некто просил еды в их племени. Отвели гостя в юрту. Жена посмотрела на гостя – оказывается, у него волчья голова (волк – мифический предок уйгуров. – С. Ц.).Хозяин не заметил. После того как гость поел, жена сказала людям племени. Вместе погнались за ним, дошли до горы Юйдугюнь. Увидели там двух людей. Они сказали: «Мы – духи. Сеяньто будут уничтожены»… И вот теперь сеяньто действительно разбиты под этой горой».


[Закрыть]
, средством спасения точно так же могло стать «принятие прозвища-оберега с уничижительным значением («злосчастные», «никчемные»), возникшего, скорее всего, как подмена этнонима в ритуальной практике» {19} .

Железные маски XI—XIII вв.: а – железный шлем с маской и кольчугой из погребения у села Ковали Черкасской области; б – профиль маски у села Ковали; в – железная полумаска из села Вщиж Брянской области

Впоследствии слово «кыпчак» подверглось дальнейшему переосмыслению. Этот процесс был связан с новым ростом политического значения тюрков-«кыпчаков». Отступив на юг Западной Сибири, они оказались в соседстве с кимаками [33]33
  По всей видимости, «книжный» этноним, который арабские авторы прилагали к группе племен монгольского происхождения, в конце VIII – начале IX в. обосновавшихся в границах среднего течения Иртыша и смежных с юга областей. Отдельные орды кимаков зимовали на берегах Каспийского моря, и в «Шах-намэ» оно даже называется Кимакским морем.


[Закрыть]
, вместе с которыми, после гибели Уйгурского каганата (павшего около 840 г. под ударами енисейских киргизов), создали Кимакский каганат – государственное образование, основанное на господстве кочевников над местным оседлым населением {20} . Приблизительно в то же время, когда «кыпчаки» снова входят в состав господствующей верхушки, меняется и семантика их племенного прозвища. Теперь его стали сближать с тюркским словом «кабук»/«кавук» («пустое, дуплистое дерево») [34]34
  Образ дерева играет значительную роль в мифологии кочевников. Иногда даже говорят об «одержимости» тюрков идеей дерева (Традиционноемировоззрение тюрков Южной Сибири. Знак и ритуал. Новосибирск, 1990. С. 43.). Некоторые тюркские народности Южной Сибири носят имя какого-либо дерева, с которым себя ассоциируют. Дерево как родовое святилище почиталось и в Средней Азии у узбеков племени канглы.


[Закрыть]
. Для объяснения новой этимологии псевдоэтнонима (совершенно безосновательной с научной точки зрения) была придумана соответствующая генеалогическая легенда. Любопытно, что позднее она проникла даже в эпос уйгуров, забывших первоначальное значение прозвища «кыпчак». Согласно огузскому преданию, в подробностях переданному Рашид ад-Дином (1247—1318) и Абу-ль-Гази (1603—1663), Огуз-хан (легендарный прародитель огузов, в том числе и уйгуров) «потерпел поражение от племени итбарак, с которым он воевал… В это время некая беременная женщина, муж которой был убит на войне, влезла в дупло большого дерева и родила ребенка… Он стал на положении ребенка Огуза; последний назвал его Кыпчак. Это слово производное от слова Кобу к, что по-тюркски означает «дерево со сгнившей сердцевиной». Абу-ль-Гази также замечает: «На древнем тюркским языке дуплистое дерево называют “кыпчак”. Все кыпчаки происходят от этого мальчика» [35]35
  Другой вариант легенды приводит Мухаммад Хайдар (ок. 1499– 1551) в своем «Огуз-намэ»: «И вот пришел Огуз-каган с войском к реке, называемой Итилем (Волга. – С. Ц.).Итиль – большая река. Огуз– каган увидел ее и говорил: «Как переправимся через поток Итиля?» В войске был один дородный бек. Имя его было Улуг Орду бек… Этот бек срубил деревья… На деревьях тех расположился и переправился. Обрадовался Огуз-каган и сказал: «О, будь ты здесь беком, Кыпчак-беком ты будь!»


[Закрыть]
. Не позднее второй половины IX в. этот псевдоэтноним заимствовали арабские писатели [36]36
  «Кыпчаки», как одно из подразделений тюркских племен, упоминаются уже в «Книге путей и стран» Ибн Хордадбеха (ок. 820 – ок. 912).


[Закрыть]
, прочно укоренив его в своей литературной традиции.

Схема расположения в степях кимаков, кыпчаков, половцев, куманов: I – Венгрия; II – Болгария; III – Грузия; IV – Волжская Болгария. 1, 2 – северная граница степей; 3 – кочевнические общности; 4 – основные направления кочевнической экспансии в конце X—XIII вв. (По С.А. Плетневой)

В начале XI в. нашествие киданей (или кара-кытаев, выходцев из Монголии) вынудило кимако-«кыпчакские» племена покинуть насиженные места. Их переселение шло по двум направлениям: южному – на Сырдарью, к северным границам Хорезма, и западному – в Поволжье. В первом миграционном потоке преобладал «кыпчакский» элемент, во втором – кимакский. Вследствие этого термин «кыпчак», общеупотребительный в арабском мире, не получил распространения в Византии, Западной Европе и на Руси, где пришельцев преимущественно стали называть «куманы» и «половцы».

Происхождение названия «куман» достаточно убедительно раскрывается через его фонетическую параллель в виде слова «кубан» (для тюркских языков характерно чередование «м» и «б»), которое, в свою очередь, восходит к прилагательному «куба», обозначающему бледно-желтый цвет. У древних тюрков цветовая семантика названия племени часто соотносилась с его географическим положением. Желтый цвет в этой традиции мог символизировать западное направление. Таким образом, усвоенный византийцами и западноевропейцами псевдоэтноним «куманы»/«кубаны», видимо, имел хождение среди кимако-«кыпчакских» племен для обозначения их западной группировки, которая во второй половине XI – начале XII в. заняла степи между Днепром и Волгой [37]37
  Это не исключает вероятности существования особого племени, называвшегося «кубан»/«куман», – предков кумандинцев Северного Алтая (см.: Потапов Л.П.Из этнической истории кумандинцев // История, археология и этнография Средней Азии. М., 1968; см. также: www. kunstkamera.ru/siberia – официальный сайт Отдела этнографии Сибири МАЭ РАН. С. 316—323). Для характеристики соотношения этнических терминов «куман» и «кыпчак» стоит отметить также, что в самой «кумано– кыпчакской» среде они отнюдь не являлись синонимами. Не смешивает их и эпос тюркоязычных народов. Только в поздней ногайской эпической поэме «Сорок ногайских богатырей» встречаются такие строки: «Страна куманов, мои кыпчаки, / Пусть садятся на коней добры молодцы!» (Айтдесенъиз, айтайым («Если просите, спою…»). Черкесск, 1971. С. 6). Од нако здесь, скорее всего, воспроизводятся достаточно отдаленные и уже не вполне адекватные представления об исторических реалиях XIII в.


[Закрыть]
.

Несмотря на то что название «куманы» было хорошо известно в Древней Руси, здесь за ними закрепилось другое наименование – «половцы» [38]38
  На идентичность половцев и куманов указывает летописное выражение: «кумане рекше половци», то есть «куманы, называемые половцами» (см. статью Повести временных лет под 1096 г., Лаврентьевскую летопись под 1185 г., Ипатьевскую под 1292 г.). В.В. Бартольд считал, что «куманская» этнонимика проникла в древнерусское летописание из Византии. Однако этому противоречит, например, наличие «князя Кумана» в летописном списке половецких ханов, убитых во время похода 1103 г. русского войска в степь.


[Закрыть]
. С этим словом связана любопытная этимологическая путаница, сыгравшая в историографии такую важную роль, что даже исказила представления ученых об этногенезе «куманов»/«кыпчаков». Истинное его значение оказалось непонятно уже славянским соседям Руси – полякам и чехам, которые, усмотрев в нем производное от старославянского «плава» – «солома», перевели его термином «плавцы» (Plawci/Plauci), образованным от прилагательного «плавый» (plavi, plowy) – западнославянского аналога древнерусскому «половый», то есть изжелта-белый, белесовато-соломенный. В исторической литературе объяснение слова «половец» от «половый» первым предложил в 1875 г. А. Куник {21} . С тех пор в науке прочно укоренилось мнение, что «такие названия, как половцы-плавцы… не являются этническими, а служат лишь для объяснения внешнего вида народа. Этнонимы «половцы», «плавцы» и др. обозначают бледновато-желтый, соломенно-желтый, – названия, служившие для обозначения цвета волос этого народа» {22} . Хорошо известно, что среди тюрков действительно встречаются светловолосые люди. В результате на страницах многих исторических трудов XX в. половцы предстали в образе «голубоглазых блондинов» – потомков европеоидов Центральной Азии и Западной Сибири, подвергшихся в VIII– IX вв. тюркизации [39]39
  Вот лишь одно характерное высказывание: «Как известно, пигментация волос неразрывно связана с определенным цветом глаз. В отличие от остальных тюрок, черноволосых и кареглазых, белокожие половцы пред ставали в золотистом нимбе волос над яркими голубыми глазами… Столь характерная цветовая гамма половцев, вызывавшая восхищение современников, для историка оказывается своего рода «генеалогическим свидетельством», помогая связать их происхождение с загадочными динлинами китайских хроник («белокурым народом», обитавшим в I—II вв. у северных границ Китая. – С. Ц.),а через них – с людьми так называемой «афанасьевской культуры», чьи погребения III тысячелетия до н. э. были от крыты археологами в Прибайкалье. Таким образом, в океане времен по ловцы предстают перед нами в качестве потомков древнейших европейцев, вытесненных из Восточной и Центральной Азии начавшейся когда-то широкой экспансией монголоидных народов. «Отуреченные» некогда «динлины», они потеряли свою древнюю родину, сменили язык, и общетюркский поток вынес на простор причерноморских степей… уже последние остатки некогда сильного и многочисленного, а теперь вымирающего и теряющего среди других свой облик золотоволосого народа, отмеченного уже признаками своего азиатского прошлого» (Никитин АЛ.Основания русской истории. М., 2001. С. 430—431).


[Закрыть]
.

Многолетняя приверженность исследователей этому взгляду на происхождение половцев вызывает только недоумение. Не знаешь, чему удивляться больше – разыгравшейся фантазии историков, пустившихся во все тяжкие, не только не имея на руках даже косвенного свидетельства о европеоидной внешности половцев – соседей Руси [40]40
  Здесь уместно вспомнить ярко выраженные «монгольские» скулы на знаменитом «портрете-реконструкции» М. Герасимова облика князя Андрея Боголюбского, чьей матерью, как известно, была половчанка.


[Закрыть]
, но и вопреки всем антропологическим данным, недвусмысленно подтверждающим их принадлежность к монголоидной расе, или неразборчивости языковедов, которые, казалось бы, могли знать, что в случае происхождения слов «половец», «половцы» от «половый» ударение в них непременно приходилось бы на последний слог (как в словах «соловец», «соловцы» – производных от «соловый») [41]41
  Сознавая очевидную нелепость рассуждений о европеоидах-блондинах применительно к половцам, но не решаясь расстаться с «соломенной» этимологией термина, Н.Н. Коринный полагает, что «половым» русским людям мог казаться цвет кожи этих кочевников («половцы», то есть «желтолицые») (см.: Коринный Н.Н.Указ. соч. С. 107). Тут одно из двух: либо исследователь никогда не видел солому, либо в жизни не встречал тюрков.


[Закрыть]
.

Между тем после обстоятельных исследований Е.Ч. Скржинской {23} вопрос о возникновении и первоначальном значении древнерусского названия «половцы» может считаться окончательно решенным. Исследовательница обратила внимание на характерную особенность географических представлений киевских летописцев XI—XII вв., а именно устойчивое деление ими территории Среднего Поднепровья на две стороны: «сю», «сию» (то есть «эту», или «Русскую», лежавшую, как и Киев, на западном берегу Днепра) и «ону» («ту», или «Половецкую», простиравшуюся к востоку от днепровского правобережья до самой Волги) [42]42
  Ср. с летописным: «вся Половецкая земля, что же (есть. – С. Ц.)их межи Волгою и Днепром».


[Закрыть]
. Последняя обозначалась также как «он пол», «оный пол» («оная сторона», «та сторона») [43]43
  «Слышав же Святополк идуща Ярослава, пристрой бещисла вои, руси и печенег, и изыде противу ему к Любичю об он полДнепра, а Ярослав [встал] об сю [сторону]» (статья под 1015 г.).


[Закрыть]
. Отсюда стало понятно, что «слово «половец» образовано по месту обитания кочевников – подобно другому слову – «тоземец» (житель «той земли»)», ибо для русских людей половцы были обитателями той («оной»), чужой стороны Днепра (об он пол = половцы) и в этом качестве отличались от «своих поганых», черных клобуков, обитавших на этой («сей»), своей стороне реки. В этом противопоставлении и родился специфический русский этникон «они половици» [44]44
  В Киевской летописи под 1172 г. говорится, что князь Глеб Юрьевич «ехал на ону сторону [Днепра] к онем половцем».Словарь М. Фасмера также фиксирует понятие «онополеи, онополовеи,»живущий по ту сторону реки,производное от церковнославянского «об он пол» (Фасмер М.Этимологический словарь русского языка. М., 1971. Т. 3. С. 142).


[Закрыть]
, или просто «половици», трансформировавшийся в процессе развития древнерусского языка в «половцы» {24} . Вполне естественно, что за рамками данной географической традиции своеобразный южнорусский термин оказался недоступен для понимания, вследствие чего был неверно истолкован не только западными славянами, но даже образованными людьми Московской Руси [45]45
  О позднейших этимологиях слова «половцы», распространенных среди московских книжников конца XV – начала XVI в., можно судить по сохранившимся известиям иностранных писателей. Так, польский ученый и историк Матвей Меховский слыхал, что «половцы в переводе на русский язык значит «охотники» или «грабители», так как они часто, делая набеги, грабили русских, расхищали их имущество, как в наше время делают татары» («Tractatus diabus Sarmatiis, Asiana et Europiana», 1517 г.; цит. по: Скржинская Е.Ч.Русь, Италия и Византия в Средневековье. С. 41). Следовательно, его информатор отталкивался от древнерусского «ловы» – «охота». А по свидетельству Сигизмунда Герберштейна, посла австрийского императора при дворе великого князя Василия III, москвичи того времени производили слово «половцы» от «поле». Следует добавить, что ни тогда, ни раньше, в домонгольскую эпоху, русские люди не примешивали сюда прилагательное «половый».


[Закрыть]
.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю