355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Бушов » Космический маразм » Текст книги (страница 16)
Космический маразм
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 00:26

Текст книги "Космический маразм"


Автор книги: Сергей Бушов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

В тот год на экраны вышли «Терминатор-2» и «Горячие головы». Опять же, на вкус и цвет товарищей нет. Кому-то нравится больше первая часть «Терминатора», кому-то вторая, для кого-то они обе – всего лишь коммерческая поделка, не имеющая никакой художественной ценности, а кто-то может усмотреть в них происки Сатаны, придумывающего всё новые способы завлекать народ в геенну огненную. Кстати, эту самую геенну я в детстве упорно считал просто собакой огненного цвета. Но поскольку ей запугивали людей, то постепенно я стал бояться и всех остальных собак – так, на всякий случай…

О чём это я? А, да. О том годе, когда меняли пятидесяти– и сторублёвки на новые. Когда провели операцию «Буря в пустыне» и когда умер Стругацкий. Когда состоялся референдум о том, стоит ли распустить Советский Союз. Подавляющее большинство граждан попросили Союз сохранить. Но в этом же году он был цинично распущен, чем окончательно подтвердилась всем известная истина, что власти на мнение народа глубоко наплевать.

Год был тяжёлым. Цены росли, товары исчезали с прилавков, заводы закрывались, люди ходили на митинги и пытались покончить с собой. В магазинах плодились «коммерческие отделы», в которых за дорого продавалось всякое барахло, и таким образом отжиралась площадь у продуктов, книг и лекарств. Одни пытались украсть у разваливающегося государства как можно больше денег, другие голодали и впадали в отчаяние. Казалось, это начало конца, и Россия катится в пропасть, до которой осталось совсем чуть-чуть. Должно быть, так оно и было.

Но если это так, то где же мы сейчас? На самом дне этой пропасти? Или мы перешли в новое состояние, в котором все старые понятия не имеют смысла?

Впрочем, я опять отвлёкся. Я хотел рассказать совсем не об этом. А о небольшом белом здании, окружённом забором, которое располагалось в Москве по адресу «улица Кременчугская, 11».

В Америке, кстати, Белый дом тоже окружён забором, и не зря. Конечно, все понимают, что если из этого Белого дома повалит что-то по-настоящему страшное, то никакой забор не спасёт, но люди ведь хотят иметь минимальные гарантии.

Из белого дома на улице Кременчугской могли, в принципе, повалить его обитатели. И некоторые даже бежали, хотя их упорно возвращали назад их родственники. Потому что располагалась там школа-интернат для одарённых детей, и детей этих больше девать было абсолютно некуда.

Для поступления в интернат они сдавали два тура экзаменов, а потом проходили двухнедельное испытание в так называемой летней школе. Там за каждым шагом ученика следили для того, чтобы занести его в белый или в чёрный список, участникам которых поступление, соответственно, либо гарантировано, либо, напротив, уже не светит. Говорили, что есть ещё серый список, а также розовый, но, поскольку сам я к этому никакого отношения не имел, то врать не буду.

Оказавшиеся в школе подростки должны были отучиться там два года, после чего они почти стопроцентно могли поступить на естественнонаучный факультет любого вуза. Впрочем, был и одногодичный поток. Его ученики назывались «ежами» или «ёжиками», поскольку классы этого потока обозначались буквами «Е», «Ж» и «К».

Собственно учёба происходила по большей части в учебном корпусе, но им не ограничивалась. В интернате учителям была дана беспрецедентная свобода, и они использовали её больше чем на сто процентов. Все курсы были экспериментальными, каждый учитель считал свой предмет главным и нагружал детей по полной программе. В результате накапливалось такое количество домашних заданий, что их нереально было выполнить ни одному вундеркинду. Спасала кооперация. Один хорошо разбирался в матанализе, другой – в геометрии, третий – в физике. Решённые задачи становились общим достоянием. В общем, выкручивались, как могли.

Мозги расходовали много энергии, и получали её ученики, питаясь в местной столовой. Несмотря на голодное для страны время, в интернате с едой проблем не было – наличествовали завтрак, полдник, обед, ужин и вечерний компот, иногда заменяемый кефиром. Желающие могли также помочь разгрузить хлеб с машины и получить в награду пару батонов. С бытом обстояло несколько хуже – подростки были в основном плохо приспособлены к самостоятельной жизни, а казарменное положение только усугубляло ситуацию.

Жили обитатели интерната в двух других корпусах, носящих гордые имена «А» и «Б». По аналогии с ними учебный корпус иногда обозначали «У». Соответственно, комнаты назывались 37У, 43Б или, скажем, 25А.

Именно в комнате 25А ранним весенним утром 1991 года очнулся ото сна ученик 11& класса Сергей Шутов. Точнее сказать, проснулся он не по доброй воле, а только потому, что дежурный распахнул дверь и диким голосом проорал в комнату: «Подъём!»

«Сволочи, – подумал Шутов. – Ненавижу». Не то чтобы он ненавидел конкретного дежурного – он его и не узнал, собственно, по выкрику – просто он ненавидел его как одного из представителей рода человеческого, которые, по его разумению, не достойны были существовать на этом свете.

Вот, к примеру, в соседней кровати заворочался Андрей Максаков. Его Шутов ненавидел, кроме всего прочего, за то, что как-то в толпе тот подтолкнул его в спину рукой. Сергей припомнил и отомстил – подтолкнул Максакова так же, только вероломнее, на лестнице, так что Максаков чудом не пересчитал ступени позвоночником. Ещё Максаков много учился, имел скрипучий голос, а также напоминал ящерицу, которых Шутов терпеть не мог.

Максаков сел в длинных семейных трусах на кровати, встряхнул продолговатой головой и принялся рыться в шкафу, выискивая мыльно-рыльные принадлежности. Шутов притворился спящим, думая про себя, что обязательно нужно будет нарисовать что-то жуткое на задней стенке гардероба над изголовьем кровати Максакова, чтобы тому чаще снились кошмары.

Собственно, на шкафу и так уже было достаточно много всего нарисовано и написано. Специально для этой цели на шершавый оргалит был кнопками прикреплён огромный белый лист бумаги, озаглавленный сверху плохо читаемыми готическими буквами «Гайд-шкаф». Его весь покрывали рисунки – умелые и не очень, надписи – остроумные и не очень, сделанные разными почерками и в разном настроении, начиная от бодрых «Viva la France!» и «Один патан равняется одной тысячной килопатана» до философских «Девочка плачет, а шарик улетел» и «While you're being violated try to relax and get the maximum of pleasure». Шкаф был украшен также украденной где-то табличкой с надписью «По газонам не ходить» и водружённым сверху алюминиевым громкоговорителем, который в просторечии именовался матюгальником. Предыдущие обитатели комнаты сняли его на улице со столба и приспособили в качестве радио.

Когда, натянув штаны и прихватив полотенце, мыло и зубную пасту со щёткой, Максаков удалился из комнаты, Шутов встал, надел очки и мрачно осмотрелся вокруг. В углу потягивался заспанный Петракевич, которого Сергей также ненавидел, но пока не придумал, за что. На следующей кровати громоздился красавец-мужчина Карельцев, вставлявший в магнитолку очередную кассету «Ласкового мая» – ещё один повод для ненависти, не считая частого присутствия из-за него в комнате особ женского пола, которых Шутов боялся и поэтому ненавидел особенно сильно.

Конечно, он предполагал, что в будущем ему придётся иметь дело и с женщинами, но до поры до времени считал, что нужно получать сексуальное удовлетворение прямо из окружающего пространства.

В дальнем углу под одеялом угадывалась слабо шевелящаяся туша Андрея Богданова, который, совершенно очевидно, встать был ещё не готов.

Шутов неторопливо оделся, параллельно размышляя, стоит ли сначала пойти в умывалку или на зарядку, и выбрал второй вариант. Он уже приблизился к двери, когда его окликнул сонный Богданов из-под одеяла:

– Серёга! Ты вниз?

– Ага, – ответил Шутов.

– Отметь меня.

– Хорошо, – сказал Сергей, про себя подумав, что, во-первых, он этого делать не собирается, а во-вторых, к списку причин ненавидеть Богданова прибавилась ещё одна.

Шутов вышел в коридор, сбежал вниз по лестнице и зашагал в сторону перехода, ведущего к учебному корпусу. По пути ему встретился взмыленный Паша Дудник, возвращавшийся с утренней пробежки. Его Шутов ненавидел по той простой причине, что сам бегал плохо – дыхалка слабая, да и мышцы подкачали. «Ничего, – подумал про себя Сергей. – Мы ещё посмотрим, что будет лет через двадцать». Он вошёл в холл учебного корпуса, пол которого был устелен разнокалиберной и разноцветной щербатой кафельной плиткой, и приблизился к столу возле выхода, на котором лежали списки личного состава. Шутов, оглядевшись по сторонам, поставил крестик напротив своей фамилии, отметив таким образов свой выход на зарядку, а затем напротив ещё пары случайных фамилий, при этом тщательно проследив, чтобы ни одна из них не оказалась фамилией Богданова.

Затем он вышел сквозь тамбур на улицу и оказался во дворе интерната, где только недавно сошёл снег, и на деревьях начали появляться почки.

– Привет, – сказал ему идущий навстречу невысокий худощавый юноша азиатской внешности.

– Привет, – отозвался Шутов. – Бегал?

– Не, – ответил Вовка Ким. – Как всегда.

«Как всегда» у Вовки означало выйти на улицу, развернуться и пойти обратно. Шутов хмыкнул и двинулся дальше, к асфальтовой дорожке стадиона. Ким был одним из немногих, кого Сергей был способен ненавидеть не постоянно, а лишь временами – когда тот слишком явно проявлял свой интеллект и тем самым угнетал чувство собственного достоинства Шутова.

Сергей не спеша сделал кружок по дорожке, поглядывая на знакомые и незнакомые лица учеников, то там, то здесь лениво делающих зарядку каждый в своём представлении о том, какой она должна быть, а затем, чуть отдышавшись, зашагал ко входу.

Он прошёл сквозь двери, свернул направо, затем ещё раз направо – в переход, затем налево, потом опять направо, потом снова налево, взбежал по лестнице и вошёл в опостылевшую за больше чем полтора года учёбы двадцать пятую комнату.

– Ну как, отметил? – поинтересовался круглолицый Богданов, сидящий на кровати в майке и трусах.

– Не получилось, – ответил Шутов. – Там Штык всё время следит.

– Эх... – Андрей озадаченно почесал небритый подбородок, но остался на месте.

Шутов покопался в шкафу, выискивая необходимые для умывания принадлежности, затем вновь покинул комнату, проследовав в дальний конец коридора. Посреди умывалки стоял Фикс – крупный грушевидный молодой человек с близко посаженными глазами, уныло глядящими из-под чёрной ниспадающей чёлки.

Он просвистел мелодию, слегка напоминающую один из проигрышей «Пинк Флойда», щёлкнул пальцами и обратился к Шутову, который тем временем раскладывал своё нехитрое барахло на раковине:

– Товарищ Ту-у-у-тов!

– Чего тебе ещё? – пробормотал Шутов.

– Ку-ку! – выкрикнул Фикс, выпучив глаза.

Шутов нахмурился и промолчал. Фикс ещё раз щёлкнул пальцами и покинул умывалку.

– Ненавижу... – прошипел Сергей. Потом взглянул в зеркало, которое стояло перед ним на кафельной перегородке, встретился взглядом со своим отражением и выкрикнул:

 А тебя, скотина, сильнее всех ненавижу!

Потом схватил помазок и начал нервными рывками набрасывать на лицо мыльную пену. Этого никто не видел, а если бы и видел, то вряд ли удивился бы – обитатели интерната все как один были слегка не от мира сего.

Впрочем, через пару минут Шутов уже слегка остыл и в комнату шёл уже своей обычной неторопливой походкой. На его кровати сидел, ожидая, одетый в школьную форму Костик Орлюк, маленький длинношеий паренёк, которого Шутов практически не ненавидел. Разве что иногда. Например, в тот раз, когда бил Костика головой о шкаф за то, что тот попросил его дать определение масла.

– Ты чего ещё не оделся? – спросил Костик. – У меня живот разрывается.

– Ща, – отозвался Сергей, – я быстро.

– Первой геометрия, – продолжил Костик. – Чайковский твой любимый.

– Чего это он мой любимый? – удивился Шутов, доставая из шкафа вешалку с формой.

– Тебе же нравится геометрия.

– Лучше, чем матан, – пожал плечами Шутов, застёгивая штаны.

– Да ну... Ты шо, шутишь, что ли?

– Матан сегодня тоже есть, – напомнил Шутов. – Третьей парой.

– Да вообще уже озверели. Я интегралы не успел у Карельцева переписать.

– Пошли, – сказал Шутов, закидывая тетради в дипломат.

Они вышли из комнаты, столкнувшись с полуголым Карельцевым, который бросил на них неестественно весёлый взгляд и произнёс:

– Самые голодные? Всё там не съешьте.

– Постараемся, – проворчал Костик, взяв пакет под мышку.

Из двери напротив, помеченной номером 24, показался Вовка Ким.

– Вы кушать? – спросил он.

– Жрать, Вовка, жрать! – поправил Костик. – Кушать я уже не могу, у меня аппетит бунтует.

– Подождите меня, – сказал Вовка. – Я только рюкзак возьму.

– Давай, – сказал Костик. – Одна нога здесь, другая там.

Вовка исчез за дверью.

– Скукотища, – сказал Костик, прислонившись к стене. – Чем бы заняться?

– А у тебя время есть? – удивился Шутов.

– Да какая разница? Нельзя же всю жизнь только учиться, жрать и спать. Нужно сделать что-нибудь интересное.

– Например? – Шутов поправил очки.

– Не знаю, – сказал Костик. – Вот, помнишь, мы весь мир на вашей карте поделили, раздали друг другу, а потом торговали?

– Помню, – кивнул Шутов. – Быстро всем надоело.

– Зато я у всех потом по дешёвке или задаром страны забрал. У меня теперь вся Земля!

– Не вся, – возразил Шутов. – Заир у меня.

– А давай ты мне его отдашь, – загорелся Костик, – а я тебе 10 процентов добытого урана с моих месторождений.

– Нет, – отрезал Шутов. – Заир мой.

Костик раскрыл рот, чтобы что-то ответить, но тут из комнаты показался Ким.

– Вовка, – сказал Костик, – ты шо там делал?

– Ручку искал, – ответил Вовка. – А что?

– Ручку искал? – переспросил Костик.– Полчаса?

– Почему полчаса? – Вовка посмотрел на часы. – Минут пять, кажется.

– Я уж думал, помру, – вздохнул Костик. – Хватить топтаться, пошли уже.

Они побрели в столовую: Костик впереди, периодически оглядываясь – запоминал обратную дорогу, за ним Вовка, а потом нахмуренный Шутов. Прошли через холл, где возле стола дежурного учителя Костик задел прислонённый к нему розовый зонтик-трость. Хмыкнул, поднял с пола, прислонил назад.

Зал столовой оказался ещё закрыт, так что они встали возле кое-как выкрашенной двустворчатой двери со стеклянными окошками и стали ждать. Разговор потёк дальше.

– Или вот помнишь, Сергей, у вас тогда демократия была в двадцать пятой?

– Помню. Тоже всем надоело. Мы тогда кровать Богданова объявили враждебной мухафазой и обвели мелом, а проверяющие ругались, говорят – грязь.

– Давайте у нас тоже будет демократия, – сказал Костик. – Я буду консул, ты трибун, а Вовка народ.

– Почему это я народ? – возмутился Вовка.

– А кто? – удивился Костик. – Народ обязательно должен быть, иначе какая демократия?

– А зачем вообще демократия? – спросил Вовка.

– Да необязательно демократия, – начал объяснять Костик, – просто надо же что-то со всем этим делать.

– С чем? – не понял Вовка.

– С жизнью.

– А давайте, – сказал Шутов, – с мёртвыми связываться. Разговаривать там, узнавать, когда конец света.

Вовка скорчил недовольную гримасу – видно было, что идея ему не нравится.

– Давайте лучше теорему какую-нибудь докажем и получим кучу денег, – предложил он.

– Давай, Вовка, вперёд, – согласился Костик. – Ты доказывай, а мне сорок процентов.

Столовая открылась, и они вместе с толпой успевших выстроиться за ними учеников ввалились внутрь и попытались организоваться в очередь. Через несколько минут, с подносами и едой, они уже оказались за столом.

– Ну что, Вовка, согласен на сорок процентов? – напомнил Костик.

– Нет, – ответил Вовка, лениво ковыряясь вилкой в гречке и отодвинув в сторону кусок курицы. Трупы он ел только в рубленом виде.

– Тогда ничего не получится с теоремой, – подвёл итог Костик.

– Можно летающую тарелку захватить, – сказал Шутов. – И выкуп требовать.

– И где ты видел летающую тарелку? – спросил Костик.

– Не видел пока, но когда-нибудь увижу.

– И сколько ждать? – Костик вздохнул. – Какие-то вы скучные. Один про мертвецов, другой про теоремы... Вовка, ты же не будешь курицу?

Вовка мотнул головой.

– Давай мне, я жрать хочу.

– Бери.

Костик переместил кусок в свою тарелку и принялся за него.

– А давайте придумаем какую-нибудь сложную пространственную фигню в семнадцати измерениях, – предложил он через минуту, – и будем вычислять в ней всякие расстояния в уме.

– Давайте, – сказал Шутов.

– Можно, – кивнул Вовка.

– Блин, – возмутился Костик, – вы шизики. Я специально это придумал, чтобы вас проверить. Проверку не прошли. Тутов, ты всё?

– Я всё. Только я Шутов, – ответил Сергей.

– А почему все тебя Тутовым называют?

– Потому что так «Ш» пишут, что не разберёшь.

– А ты, Вовка, всё?

Вовка снова мотнул головой, дожевал кусок бутерброда, запил чаем из кружки, а потом сказал «Теперь всё».

– Ну, пошли тогда, – сказал Костик. – Чудики. Семнадцать измерений, блин. Так же свихнуться можно. Сергей, ты свихнуться не боишься?

– Нет, – ответил Шутов.

– А, ну да, я забыл, ты же уже.

Они поднялись по лестнице на второй этаж и зашли в кабинет, где пока ещё никого не было. Вовка сел на своё место возле окна и уставился на улицу, придав своему лицу задумчивый вид, а правой рукой бессознательно чертя в тетради причудливые звёздочки. Костик выпросил у Шутова тетрадку по матану и принялся списывать, а сам Шутов стал обходить класс в поисках фанерных стульев с алюминиевыми ножками, которые нумеровал. Всего уже было посчитано 54 стула, из которых каждый десятый был подписан загадочными буквами ph. На этот раз все стулья, впрочем, оказались обыкновенными, деревянными, так что надписывать было нечего, и недовольный Шутов опустился за свой передний стол в правом ряду.

Тем временем в класс начали подтягиваться остальные «ишники». Приплёлся крупный Евгений Шипунов, потоптался на входе, почёсывая нос, потом отправился на своё место и стал рисовать на обратной стороне ладоней магические символы. Ввалилась полная и вечно обиженная на всех Наталья Владыкина, уселась за Шутовым и начала рассказывать ему свой очередной сон. Шутов краснел и отвечал невпопад.

Постепенно класс заполнился, а потом появились и преподаватели: Чайковский, лысый усатый еврей в очках, любитель джаза и современных технологий, и его помощник Петечка, рыжий, курчавый и без очков, но тоже с усами.

Петечка, как всегда, сел на заднюю парту, а Чайковский встал к доске, стёр нарисованную кем-то рожицу и начал урок:

– Доброе утро. Все проснулись? Давайте сегодня займёмся преобразованиями плоскости, которые мы рассматривали на прошлой лекции. В частности, скользящей симметрией.

Шутов заинтересованно слушал, как Чайковский рассказывает о группах преобразований, хотя минут через десять его внимание несколько рассеялось, и мысли потекли по привычному руслу «загробная жизнь – трупы – люди – ненавижу».

Из этой нирваны его вывел голос Чайковского:

– Ну что? Кто попробует решить?

Шутов условие задачи прослушал, поэтому подсознательно съёжился, хотя вообще геометрию в интерпретации Чайковского и вправду любил. Однако Владимир Самуэлевич выбрал не его. К доске своей неторопливой семенящей походкой поплыл Шипунов.

– Значит, так, – начал он, взяв в руку мел. – Сначала мы продолжим эту красивую прямую, а потом возьмём вот эту штуковину и сравним вот с этой штуковиной...

Чайковский стоял возле доски и внимательно слушал, периодически кивая и поправляя очки. Тут вмешался Петечка с задней парты:

– Евгений! Я посчитал – ты сказал слово «красивые» двадцать один раз, а сколько раз ты сказал слово «штуковина», у меня даже пальцев не хватает. Можешь по-человечески рассказывать, на русском языке?

Те из класса, кто ещё не слышал шутки про пальцы из другого источника, засмеялись.

– Могу, – кивнул Евгений. – Так вот... Это самое... На чём я остановился? Ага! Вот эта штуковина, то есть флаг, ориентирована так же, как вот эта...

Шутов снова отвлёкся, задумался и даже не заметил, как урок подошёл к концу. На лестнице его догнали Костик и Вовка.

– Ну как? – спросил Костик. – Придумал что-нибудь?

– Насчёт чего? – не понял Шутов.

– Тьфу! – обиделся Костик. – Что-нибудь интересное, чем заняться, придумал?

– Нет.

– А ты, Вовка?

Тот тоже помотал головой.

Приплелись на второй завтрак, молча съели по бутерброду с чаем и отправились снова наверх, в актовый зал, где должна была начаться лекция по физике.

Кстати, совсем забыл сказать об одной важной детали, которая, впрочем, к нашему повествованию не имеет абсолютно никакого отношения. Хотя официально класс, о котором идёт речь, назывался одиннадцатым «И», сами ученики предпочитали обозначать его «11&», пытаясь таким образом выделить на фоне других. Видите ли, класс и вправду состоял из личностей довольно-таки незаурядных, или, по крайней мере, на тот момент им самим казалось, что они таковыми являются.

Итак, придя в актовый зал, все трое сели на второй ряд, на соседние стулья: Шутов, потом Костик, потом Вовка. Через несколько минут на сцену поднялся старенький лектор Стекляшкин и без предисловий начал вещать:

– Здравствуйте. Сегодня мы познакомимся с некоторыми явлениями, которые вполне можно увидеть в реальной жизни. Поэтому я решил возобновить старую, незаслуженно забытую ныне, традицию – сопровождать лекции демонстрациями. В этом мне поможет сотрудник моей кафедры в МГУ Камиль Сергеевич Татаев.

Невзрачный косолапенький мужичок, стоящий возле сцены, поднялся на неё и чуть наклонил голову.

– Тутов! – зашептал Костик. – Я придумал.

– Что? – не поворачивая головы, поинтересовался Шутов.

– Мы будем рассказ писать, – сказал Костик. – По очереди. Каждый пишет одно предложение. – Он придвинул к Сергею двойной листок в клеточку. – Давай, начинай.

– Почему я? – прошептал Шутов.

– Ты же у нас писатель.

Шутов мысленно содрогнулся от громкого слова «писатель», но доля правды в этом была. Он и действительно пытался пописывать рассказики про восставших мертвецов, а недавно прочитал соседям по комнате свой опус о том, как всех учеников одиннадцатого «И» по очереди убивает таинственный маньяк. Для каждого Шутов придумал собственный изощрённый способ убийства, не исключая и себя.

– Ладно, – сказал он и, положив листок перед собой, на мгновение задумался.

Потом взял ручку и написал корявым почерком: «Я достал из почтового адреса конверт и заметил, что на нём нет обратного адреса». Листок отправился к Костику. Шутов видел, как Костик что-то объясняет на ухо Вовке, но тут как раз началась демонстрация, и он отвлёкся.

Камиль Сергеевич Татаев усиленно пытался показать, как два свинцовых цилиндра могут слипнуться между собой вследствие диффузии молекул. Он притирал их друг к другу донышками, прижимал с заметным усилием, но полученная конструкция всё равно разваливалась.

– Ничего, – прокомментировал наблюдавший за этим Стекляшкин. – Я вас уверяю, что такое явление на самом деле происходит в природе.

– Тутов! – прошептал Костик. – Твоя очередь.

Возле правой руки Шутова зашуршал тот самый листок. К первому предложению добавились ещё два: «Почтового штемпеля тоже не было. Я повертел конверт и нашёл маленькую красную пометку «П/О Эгозона-1»».

Шутов вздохнул и дописал: «В конверте оказался лист бумаги, исписанный непонятными словами». Листок продолжил путешествие. Повествование обрастало деталями. Были упомянуты старик с дырой в голове, старый таинственный дом и предметы, перелетающие с места на место.

За это время Камиль Сергеевич успел продемонстрировать, как расширяется газ в нагреваемой пробирке – правда, никто не успел этого заметить, поскольку пробирка лопнула, а также как нагревается от трения кусочек дерева – правда, если верить показаниям приборов, то он скорее охлаждался.

На этом лекция закончилась, и троица новоиспечённых соавторов отправилась на обед.

– По-моему, круто получается, – сказал Костик.

– Ага, – сказал Шутов. – Такой бред...

– Надо сюжет придумать, наверно, – вставил Вовка.

– Не надо, – сказал Шутов. – Дальше ясно станет, о чем это всё.

После обеда шёл семинар по матанализу, который вела Ирина Александровна Короленкова – хрупкая девушка в очках с томным тихеньким голоском и неуверенными движениями, производящая впечатление неземного существа.

– Здравствуйте, – сказала она. – Что-то я забыла, на чём мы с вами в прошлый раз остановились.

– На вероятности, – подсказал улыбающийся Дмитрий Твидлдаев, в просторечии Любер, со среднего ряда.

– А, да! – обрадовалась Короленкова. – Меня Роберт Владимирович попросил вам в курсе матанализа прочитать небольшое введение в теорию вероятностей. Определение вероятности я вам давала?

– Нет, – нагло соврал Дмитрий.

– Ну, так вот, – сказала Короленкова, и достала из сумочки книжку, обёрнутую в разноцветную обложку. – Вероятность – это... Сейчас...

Он раскрыла книжку и увидела задние страницы.

– Ой! – перепугалась она. – Я книжку открыла, а она не открывается. Попробую ещё раз.

На этот раз получилось, и Ирина Александровна многозначительно прочитала вслух определения вероятностного пространства, элементарного события и вероятности.

– Рассмотрим пример, – сказала она, поворачиваясь лицом к доске и вытирая кусочек мела о клетчатую юбку. – Вот единичная окружность в декартовых координатах. Вокруг неё опишем квадрат...

– Два на четыре, – подсказал Любер, вспомнив уже давно заезженную шутку.

– Два на четыре, – согласилась Короленкова и приписала к сторонам квадрата цифры, а потом захихикала: – А, это вы так шутите? Я догадалась. Так вот. Предположим, на плоскость падает точка.

– Откуда падает? – переспросил Любер.

Короленкова повернулась к аудитории и наморщила лоб.

– Не знаю, – призналась она. – Ну, пусть с неба.

– Как же вы не знаете? – улыбнулся Твидлдаев. – От этого, может быть, решение задачи зависит.

– Может быть, – кивнула Короленкова. – Но решить можно и так. Пусть точка падает в квадрат. Какова вероятность, что она попадёт внутрь окружности?

– Пи на четыре, – подал голос курчавый парень в роговых очках, сидящий рядом с Твидлдаевым – Айрат Батрутдинов.

– Ой, какие вы все умные! – восхитилась Короленкова, уронила мел и полезла под стол.

В этот момент Шутова в плечо пнула Владыкина, сидящая прямо позади него.

– Тебе передали, – прошептала она заискивающим шёпотом, умудряясь параллельно пожёвывать свою щеку.

– Спасибо, – ответил Шутов и принял из её рук листок, исписанный уже практически полностью. Последней фразой на данный момент было «Тигр уселся на диван, раскачав головой люстру».

Шутов наморщил лоб, посмотрел на ряд цветов в горшках, висящих на стене, и приписал: « – Меня зовут Василий Иннокентьевич, – сказал тигр, но тут что-то загудело в его голове, а из-под хвоста повалил дым». Он хотел тут же передать листочек назад, но Короленкова как раз повернулась в его сторону, так что Сергею пришлось это отложить и придать лицу невинное выражение.

– Так вот, – сказала Короленкова, глядя прямо на Шутова невидящими глазами. – Сегодня мы рассмотрим теорему Чебышёва, Василия Иннокентьевича.

– А не Пафнутия Львовича? – уточнил Любер.

– Нет, – отрезала Короленкова. – То есть да, конечно, что это я?

Шутов сидел озадаченный. «Телепатия, что ли?» – подумал он. – «В принципе, ничего особенного в этом нет. Но чтобы так, живьём, увидеть...» За этим размышлениями он совсем забыл передать листочек назад, за что в перерыве получил выговор от Костика:

– Ты шо, Сергей? Время – деньги. А вдруг ты сегодня помрёшь, и мы так и не узнаем, чем рассказ закончился?

– Вдвоём допишете, – возразил Шутов.

– Кто? Мы с Вовкой? Я по-русски еле пишу, а Вовка всё будет пытаться на космические войны свести. И что получится?

«Косноязычные космические войны», – подумал Шутов, но промолчал. За вторую половину семинара они переползли на пятую страницу, а на лекции по алгебре, которую вёл весёлый толстячок Степанов, прикончили ещё две, так что сюжет развивался стремительно.

Двигаясь в сторону общаги, они обсуждали написанное:

– Вот ты, Тутов, скажи, зачем эти летающие ботинки? – не понимал Костик. – Хочешь, чтобы маразм получился?

– Я просто пишу, что в голову приходит, – ответил Шутов. – Так интереснее. Смотрю только на предыдущее предложение и стараюсь продолжить, чтобы как можно чуднее получилось.

– Оно и видно, – сказал Костик, подходя к двери своей комнаты, двадцать шестой. – Ладно, давайте пока домашние задания поделаем, а потом у Вовки соберёмся и продолжим.

Возражений не поступило, так что все разошлись по комнатам. В двадцать пятой царил гвалт. Максаков и Николай Натансон валялись на кровати Карельцева и делали вид, что душат друг друга. Николай, впрочем, вполне натурально хрипел и просил пощады, при этом дёргая ногой в надежде стукнуть Максакова по голове. Внезапно ботинок с его ноги сорвался и сделал пируэт под потолком. Шутов насторожился, вспомнив, что про летающий ботинок он недавно слышал. Впрочем, он недолго об этом думал, поскольку добрался до своей кровати и, раскрыв тетрадь, приготовился решать задачки по геометрии.

Исписав полторы страницы, он услышал, однако, как дверь хлопнула, и в комнате появился мрачный Фикс.

– Здорово, граждане, – сказал он. – Чем занимаетесь?

Ему никто не ответил, так что Фиксу пришлось выставить вверх указательный палец и продолжать дальше:

– Вот я тоже думаю, что ничем. Я тоже сегодня зря потратил день. Не убил ни одного француза.

Фикса на самом деле звали Сергеем Слесаревым, но никто, кроме учителей, его так не называл, поскольку он был вредным и ужасно напоминал Фикса из австралийского мультика «80 дней вокруг света». Он прогулялся по комнате туда-сюда, затем присел, широко расставив ноги, на пустующую кровать Максакова и произнёс:

– Вот ты, Тутов, думаешь – ничего и не нужно делать, само как-нибудь пойдёт. А надо думать, изобретать, – он щёлкнул пальцами. – Вот, к примеру, захвачу я завтра Японию, а ты нет. Приду я к тебе домой и спрошу: «Чей у тебя видак?». А ты ответишь «японский». И всё. А вот ты ко мне придёшь, спросишь, чей у меня видак, я скажу «Мой». Вот поэтому Японию надо захватить. Остаётся вопрос, как. Отвечаю. Нужно взять пустотелый металлический шар, опустить его под воду в районе Охотского моря и придать небольшую горизонтальную скорость, а потом отпустить. Он под воздействием силы Архимеда с охрененной скоростью вылетит на поверхность, взлетит и с почти такой же охрененной скоростью упадёт на Японию. Я всё рассчитал. А ты говоришь – ничего не надо делать. Думать надо!

Фикс поднялся, засвистел мелодию ”Wish you were here” и направился к выходу из комнаты. Его речь напомнила Шутову о том, что они собирались писать рассказ дальше, и он отправился в двадцать четвёртую. На кровати сидел как всегда растрёпанный Шурик Зайкин по прозвищу Минус Балл и жрал печенье. Он был неплохим художником, предпочитая рисовать на компьютере при помощи мышки. Как-то раз его всем классом разыграли, убедив, что существует компьютерная мышь под названием «ондатра», которая позволяет рисовать в трёх измерениях. Воодушевлённый Шурик попёрся к заместителю директора с просьбой закупить в интернат партию ондатр, в результате чего был осмеян и получил в определённых кругах широкую известность.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю