Текст книги "1938: Москва (СИ)"

Автор книги: Сергей Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Серебров поводил палочками над дощечкой-цветником, решил, закинул в рот что-то бело-розовое с ярко-зелеными полосками. Рыба сырая, аж хрустит и сдобрена японским огненным васаби… Ну да ничего, в Китае вон и лягушками баловался. Прожевал, продолжил:

– Потом в девятнадцатом году имел дурость записаться добровольцем. Били красных, потом бегали от них, потом снова били, потом снова бегали. В основном вдоль железной дороги и немного по тайге. Дослужился аж до зауряд-прапорщика, что неудивительно – у нас и полковники в штыковую ходили. Удалось переправить родных во Владивосток, под ваше, японское крылышко. Потом, как все посыпалось, еле успел отправить их кружным путем в Харбин. Поучаствовал в дэвээровской трагикомедии в двадцать втором. Еле успел сам выскочить и успеть на поезд, потерял родных – снова свиделись только в двадцать третьем в Харбине.

Принесли суп в маленьких чашечках. Курода взял плоскую ложечку, отхлебнул, почмокал, хмыкнул и принялся за свою плошку. Серебров тоже попробовал – ничего, вроде ухи, как ее варят на Гавайях, только жидковата

– Ну а дальше – не слаще. В двадцать шестом, я тогда автомобили чинил в Харбине, «вторая испанка» прибрала всех моих. Схоронил. Сам заболел, думал концы отдам, но не умер. Оклемался, уехал из Харбина в Чанша, там, в немецкой колонии, немного покрутился, вроде начало налаживаться. Как на грех, в Китае в двадцать восьмом началась совсем серьезная заваруха. Снимал я в Чанша комнату у одного немца в доме – помог ему с семьей через Гирин попасть в Советскую Россию, чтобы добраться до Германии, только они тут осели, в Москве, сын уже летчиком стал. Мне напоследок этот немец помог, он замолвил словечко – устроился я механиком в авиаэскадрилью у Чжан Цзолиня, «старого маршала».

В душе все скребло, хотел в Россию вернуться, но как харбинские газеты ни почитаешь… понимаешь, что не вернешься никогда.

От старого маршала меня переманил Клод Шайо, к «Леопардам» в добровольческую эскадрилью, механиком. Я механик, рожа в масле, кажется, что никакой из меня летун. Но там же первый раз в воздух пришлось подняться – стрелком. У папы Клода было правило: летают все, воюют все, деньги делят все.

Серебров разлил по чашечкам водку и поднял ее.

– Раз уж разговор коснулся первого полета, предлагаю тост. За те крылья, что держат нас в небе, за двигатель, что несет нас вперед, за пулеметы, приносящие смерть и славу и тех, кто ждет нас на земле. До дна!

Японец кивал, улыбнулся и забросил водку в рот как заправский русский выпивоха.

– Попробуйте вот это, Гиниро-сан, это очень хорошо гармонирует с водкой… – указывая на что-то, похожее на стопку маленьких, с пятак, блинчиков.

– Действительно… Ну-с, оторвался я от земли сам в том же двадцать восьмом. Возил харч и бензин на старом «авро». Потом папашу, старого маршала Чжана, взорвали, пришел молодой маршал Чжан Сюэлян. Выплаты «Леопардам» сразу вполовину урезали – казна пустая, папашин министр повесился, а денег, кроме китайских фантиков, как таковых нет. Дотянули, и, как контракт кончился, ушли в Шанхай. Полгода сидели на месте, зарабатывали конвоями. Клод брал оплату и откладывал деньги команды в основном наличными, в долларах, думали проскочим. А тут в Америке «черный вторник», началась заваруха. Федеральный доллар фьють – и стал такой же фантик, как и китайские бумажки. Хорошо были подкожные запасы, в йенах и фунтах. Купили на все бензина, погрузились в цеппелин и пошли через океан – Клод был уверен, что в САСШ начнется война.

Успели как раз к первой крупной войне – в Индустриальные штаты. Шайо натаскал всех, кто остался и кому здоровье позволяло летать. Там я получил я свой первый самолет в аренду, древний с раздолбанным двигателем Кёртисс-Райт J1. Никогда не думал, что у них будет следующая машина – «Фьюри», уж больно убогий у нее «папа» был. Нас тогда крепко прижал один наемник-англичанин. Но тогда я получил первые нашивки и немного разбогател, сбил за несколько вылетов троих, потом еще двоих в одном бою. Ас. Когда все закончилось – семь сбитых, двенадцать тысяч мексиканских долларов и три тысячи за голову одного жулика в Аппалачии.

Здесь уже новая Россия, на Аляске к тому времени уже Белороссия вовсю началась. Тогда же я и планы начал строить. Купил со свалки два «Гладиатора» – он, кстати, и у вас по лицензии выпускался, раскоряка такая, один из последних полуторапланов классической схемы. Была у меня еще и одна заначка – упер, грешен, и заныкал хороший двигатель в свое время.

Клода Шайо в тридцать первом удар хватил, рука и нога отнялись, он спился в момент, «Леопарды» развалились. Все кто мог – расхватали все что можно, растащили по частям. Мне достались три «зефира» и один «текс-кольт» калибра.40 с боекомплектами.

Снял в Чикаго на окраине ангар, двадцать мексидолларов в месяц. Спустил половину заработанного капитала на инструмент, запчасти и переделки. Сделал изо всего того хлама нечто похожее на британский «Тайфун», правда поменьше и полегче, да и с вооружением не так богато – 4 пулемета против 12. Зато крутил на нем круги вокруг фабричных труб, скорость вполне приличная, да и ремонтопригодность фантастическая.

А там лопнул «Первый индустриальный банк Чикаго», где я думал денежки мои будут в безопасности. Как же…снова – фьють и я без штанов. Осталось только пара кирпичиков, подкожных. Когда снялся с места, пришлось продать золотые часы – нечем было заплатить сбор и горючку.

Нанялся в эскорт на «Транс Америкен», за их бензин, патроны и харч, до Голливуда, а оттуда хотел махнуть через Пацифику на Аляску. Ну, по пути пришлось два раза погеройствовать, не знаю уж как отвертелся – тогда как раз на границе Ариксо гремела банда Рикенбакера. Подтвердил аса, сбил троих. Сошел в Голливуде снова вполне обеспеченным человеком и завис – везти меня на Аляску никто не хотел, а рейсов, чтоб наняться не было.

Потом, зимой тридцать третьего, добрался, наконец, до Аляски. К тому времени уже здесь три года как Инженеры засели, и Аляску признали. Видел там саму Блэк Свон. Начинала она по кабакам, плясала с веерами, потом дралась на боях без правил. Это потом она стала belle dame sans merci со своим дирижаблем и оравой головорезов, а в те поры – жилистая, немытая, черные патлы как у дикого индейца, глаза злющие и никому не давала кроме как за золото.

Думал, осяду на Аляске, вступлю в Белую Гвардию и хорошо. Но не тут-то было, не держусь я на одном месте…

Не знаю, какая муха меня укусила – соблазнил меня гавайский вербовщик наняться на два года в Королевские Гавайские ВВС. В основном новым самолетом в лиз – вашим новым японским «Мокё» с 950-сильным «Пратт-Уитни» и американским вооружением. Продал я своего франкенштейна и три четверти самолета сразу выкупил.

Пошел на Гавайи. Там мотался над океаном, охранял рыбные аэробазы, шугал пиратов, проводил танкеры и вот на тебе – Первая Аннексия.

Всех Королевских Гавайских ВВС тогда было хорошо, если тридцать машин. Истребителей – две дюжины. Задача была только одна – продержаться пока наемники с континента подойдут, трое суток, и за это время не пустить англичан к топливохранилищам.

Они против нас тогда выставили два аэродрома, два рейдера и крейсер. Дрались один к шести в общем.

Сигнал до меня дошел, когда я был к югу от основных островов, пас рыббазу чуть севернее атолла Джонстон. У меня половина бака была. Вдруг на открытых коротких – СОС, атакованы пиратами в виду Джонстона и – глушилка. Прилетаю к атоллу, половина построек горит, на горизонте цеппелин отбивается от атаки. Думал это пиратский налет, запрашиваю по сверхкоротким землю, говорят – Британия решила свет своего правления пролить и на эту часть мира. А у меня к англичанам, если честно, счеты еще с Войны. Поодиночке люди хорошие, честные, храбрые, но как нация – сволочи.

Вот, собственно, тогда и случилось все это…

Серебров прикоснулся пальцем к острому лучу «апельсинки» и замолк, вспоминая события четырехлетней давности.

– Я считаю ваши действия по спасению «Принцессы Фукуда» образцом мужества, Гиниро-сан. То, что вы вступили в бой с превосходящим противником ради жизней и здоровья подданных Его Императорского Величества, является проявлением высокого воинского духа. Я прочитал об этом в «Сведениях для служащих Императорского Воздушного Флота», когда мы выдвигались в Полинезию на перехват британских конвоев. Мне хотелось бы попросить у вас право произнести третий тост в вашу честь.

– Окажите любезность… – Серебров поднял свою чашечку

– Гиниро-сан, ваше мужество и мастерство летчика всегда вызывали у меня искреннее восхищение. Я хотел бы поднять этот тост за то, чтобы мужество и мастерство нынешних воинов служили примером будущим поколениям и никогда больше не требовали подтверждения на новой войне. Пусть они будут как древний клинок, пусть они вызывают благоговение и удивление, но покидают ножны только ради любования работой великих древних мастеров. Кампай!

– Кампай!

Серебров проглотил водку, закусил и на секунду задумался над этим пацифистским тостом.

Его произнес офицер державы, которая в настоящее время ведет вялотекущую войну в Китае, от имени одного из этих «китаев», обороняя захваченные территории на материке, человек, который, возможно, станет, или уже стал, одним из важных колесиков в механизме будущей войны. И при каких обстоятельствах он его произнес? Выпивая с наемником без родины, для которого война или хотя бы подготовка к ней является обязательным условием благополучного существования. Странная все-таки штука – жизнь. И тост этакий… с намеком.

Разговор грозил превратиться в одну сплошную автобиографию Сереброва, поэтому надо было попробовать увести тему куда-нибудь в другую сторону.

– Ну, Курода-сан, раз мы с вами по три раза пропустили за воротник и расслабились, предлагаю отвлечься от моей мрачной истории воздушного ронина. Все равно она очень однообразна – деньги, драки и перелеты с места на место. После Гавайской Кампании всю мою жизнь можно прочесть по разным газетам, и она однообразна как взлеты и посадки… Давайте лучше поговорим о более веселых сторонах жизни пилота. Вы молодой блестящий офицер, наверняка вырезки из газет и ваши фотографии вклеены не в один девичий альбом.

– Вы переоцениваете мои скромные возможности, Гиниро-сан – улыбнулся Курода. – Я помолвлен с девушкой из очень хорошей семьи и поэтому не могу похвастаться подвигами, которыми хвастаются беззаботные молодые люди.

– О, поздравляю вас, Курода-сан. Я завидую вам – вы, наверняка, заключите брак в самое ближайшее время, станете семейным человеком и у вас будет то, чего мне всегда не доставало – дом и семейный очаг…

– Благодарю вас, но, к счастью, мой непосредственный начальник полковник Тиёда постоянно отказывает мне в разрешении на отпуск для заключения брака

– Простите, если я неправильно понял вас – вы сказали к счастью?

– Да именно так. Видите ли, когда наши уважаемые родители договаривались между собой о помолвке, они поставили наше семейное счастье гораздо выше наших мимолетных сердечных привязанностей. Я нашел возможность встретиться с Митико-сан, объясниться с ней и обсудить наши затруднения. Мы смогли прийти к взаимопониманию и выработать план совместных действий. Мы решили любыми средствами срывать возможность заключения брака до того момента, когда наши родители переменят свое решение или умрут. Митико-сан познакомила меня со своим поклонником господином Ямасаки, а я, в свою очередь представил им свою возлюбленную Кумико-сан. Таким образом, Митико-сан упросила своих научных руководителей отправить ее проходить медицинскую практику на атоллах южнее Окинавы, а Тиёда-сама согласился помочь мне с моим затруднением. И вот теперь я постоянно нахожусь в отъезде или в командировке по делам Службы Его Императорского Величества, что позволяет нам с Митико-сан видеться не более одного раза в год, но встречаться с Кумико-сан. Это очень удобно.

– План, достойный генерала, Курода-сан! Я искренне желаю, чтобы ваши почтенные родители поскорее махнули рукой на ваш брак и позволили вам и Митико-сан устроить свои семейные дела по велению ваших сердец, – произнес Серебров, приложив руку к груди.

– Благодарю, – улыбнулся японец – именно на это я и рассчитываю. Но как же вы, Гиниро-сан? Вы солидный человек, известный летчик и, наверняка достаточно состоятельны. Учитывая ваши подвиги и деньги, которые предлагают за услуги летчиков вашего класса – вы первоклассный жених. К тому же вы не связаны обязательствами перед семьей или командованием и вольны в выборе той, которая смогла бы стать вашей женой…

Серебров криво усмехнулся.

– Видите ли, человеку моей профессии можно жениться тогда, когда этой профессией перестал заниматься. В противном случае это безответственно. В вашей культуре, Курода-сан, есть прекрасное понятие – «долг». В моем случае это будет долг перед семьей, которую я создам. И я не знаю, как мой долг летчика, летающего по контрактам, будет согласовываться с моим долгом перед женой или, упаси боже, еще и детьми. Мастерство и удача, конечно, хорошая штука, но иногда их недостаточно. Помните, в Маньчжурии был такой Ли Люнцзы, главарь банды «Фиолетовых драконов»? Потрошил караваны почем зря, в одиночку дрался с пятью истребителями и побеждал, за год записал себе тридцать моторов. А погиб самым дурацким образом – напал на древнего почтовика, шедшего без эскорта и из первой же очереди, выпущенной 16-летним сопляком на хвостовой турели, схватил пулю, прошедшую выше бронестекла, точно в лоб. Так что пока я мотаюсь по свету и рискую жизнью – я не хочу оставить женщину горькой вдовой воздушного ронина…

Курода оценивающе покивал.

– Да я понимаю вас… Хотя, я слышал, был один летчик, который имел одну любовницу в Кобе, другую в Нагое и третью в Ниигате. И поскольку он перегонял самолеты, он мог в одну и ту же неделю облететь всех трех своих пассий. К сожалению, говорят, его организм не выдержал таких трудов и после того, как он провел подряд три особенно бурных ночи, он уснул за штурвалом своего «Хирю» и врезался в гору близ Нагои, уничтожив лучший тамошний бордель. Очень смешно и очень печально.

Еду прикончили под анекдоты из летной жизни.

В ожидании чая закурили. Серебров – свои папиросы, Курода извлек из кармана машинку, свернул табак и вставил его в черный с золотыми колечками мундштук.

Некоторое время молча наслаждались ароматом табака, смотрели в окно, на панораму Москвы.

– Скажите, Гиниро-сан… Вы родились в этой стране, выросли и возмужали здесь, потом много поездили по свету, вы видели, что происходит в мире. Вы русский, вы понимаете эту культуру и знаете язык – хотя мы, японцы, я думаю, понимаем русских гораздо лучше, чем люди Запада. Но откуда все это?

Японец рукой обвел вид из окна с перешедшим из зенита к закату солнцем, сияющими шпилями небоскребов и порхающими между ними легкими самолетами и автожирами, оставляя голубоватый след за сигаретой.

– Я видел фотографии России до семнадцатого года. Я слышал и читал о том, какие разрушения принесла этой стране революция и гражданская война. У русских не было никаких шансов совершить все это, особенно под управлением этих ваших большевиков. И вот Россия снова становится великой державой, равной Японии, за какие-то считанные годы. Она принимает у себя колонистов из разоренных САСШ, которые после Войны были силой, равной Британской империи, фактически содержит другую Россию на Аляске и поддерживает Германию против Польши. Как так могло получиться?

– О, Курода-сан, вы знаете Льва Троцкого? Того самого, который возглавил русскую революцию и сколотил Красную армию?

Поручик кивнул утвердительно: – Да, я читал несколько его статей в переводе – сразу видно, что он интеллектуал и прекрасный оратор.

– Очень хорошо, значит, вы еще легче поймете мою точку зрения. Вы заметили, Курода-сан, о чем пишет Троцкий? Он сидит на своей вилле в Мехико и раз за разом, все более точно, детально и доказательно пишет о том, что всего этого не может быть. Он с цифрами в руках последовательно утверждает, что все, что происходит в Советской России и в мире с 1926 года – невозможно, что это нарушает все мыслимые и немыслимые законы исторического развития и человеческой логики.

Но, как видите – Троцкий сидит на вилле в Мехико, а мы с вами сидим здесь, любуемся небоскребами и летаем в небе. И я бы не хотел, чтобы эта, по словам Троцкого, небывальщина прерывалась…

Мне кажется, здесь все произошло точно так же, как у вас в Японии, во времена Реставрации Мэйдзи. Кто в мире знал о Японии до того? А через тридцать лет Япония стала мировой державой и победила в двадцать раз больший Китай. И потом царскую Россию. Мне кажется, секрет довольно прост: собрались люди с большой силой воли, поставили задачу и начали ее решать, не отвлекаясь на ненужные дела. Отсюда и такие невиданные достижения – России просто надо было сокращать чуть меньшую дистанцию, чем в свое время вашей родине Курода-сан. В остальном она, по всей видимости, училась у Японии…

Курода на секунду задумался.

– Да, Гиниро-сан, это очень возможно. Вы знаете про сон Будды?

– Увы, – улыбнулся Серебров, – в религиозном отношении не очень подкован…

– Очень похоже на вашего Троцкого. Будда видит сон, длящийся десять тысяч лет, мириады событий в тысячах миров, отличающихся друг от друга всего лишь на волос. Но сам сон длится секунду. Быть может, Троцкий видит другой вариант того же самого сна и в нем другой я женат на Кумико-сан?

Серебров поднял чашку с жасминовым чаем:

– Пусть нашему Будде снятся только хорошие сны.

1938 М-7

Расплатившись за обед и распрощавшись с поручиком, ощущая в животе основательно растревоженную деликатной японской трапезой пустоту, Серебров спустился вниз на бронзово-деревянном лифте. Прошел по украшенному мозаикой вестибюлю и, уплатив одну десятую, по покрытому полированным ребристым дюралем эскалатору спустился в метро.

Доехал до «Центральной», вышел на Никольскую – старая застройка, 3–4 этажа и улица хорошо если 30 метров в ширину. Конец недели: конторы пустуют, вдоль тротуаров чисто, зато возле «Славянского базара» стоят частные и наемные автомобили и даже представитель дикой московской экзотики – ряженый бородатый «лихач» в цилиндре и синем тонком сюртуке поверх белой косоворотки с вышивкой, запряженная тройкой бричка на рессорах и резиновом ходу блестит не хуже венских экипажей. Очень любят на таких кататься приезжие.

Серебров зашел в блеснувшие хрусталем двери, зверообразный швейцар вытянулся во фрунт – летчик в Советской России – это как раньше гусарский офицер. Может и должен жить «с пшиком».

Швейцар получил свои пять десятых. Маленьким тайфуном алого шелка подлетел человек и, мигом разобравшись, что к чему, отвел гостя за столик-эгоист в боковом зале. Небольшой оркестр в форменных алых косоворотках негромко играл советский лирический джаз. На пистолет и «ка-бар» никто даже не обратил внимания – офицер как офицер, одет по форме, обычный наемник, член Профсоюза, чужие по Москве не ходят.

Он отдал дань уважения вспотевшей рюмке «Московской» и приступил к материализовавшемуся буквально из ниоткуда борщу в маленьком горшочке. После японской икебаны русская кухня была как ручка своего самолета – привычна и надежна.

Оставив чаевые, Серебров со вкусом вытянул папироску, потом не торопясь, пошел, щурясь на идущее к закату солнце, по Никольской к Кремлю. Свернул направо, зашел на Биржу. Там, как всегда, шла не останавливающаяся ни на минуту работа – получали задания и торговались, планировали вылеты и прокладывали с клиентами маршруты. У грузовиков было негусто, но начиналось время «закатчиков» – пилотов сверхдальних высотных машин.

У элиты крылатых грузовозов, возивших ценности, лекарства и информацию, которую не следовало доверять эфиру, не было понятия «время суток» и почти отсутствовало понятие «погода» – их груз весил немного, но стоил тысячи и десятки тысяч червонцев, почти не признавая превратностей атмосферы и расстояний. Гирокомпас, радикомпас, вычислительный радио-астро-навигатор, гудящий мощью сотен миниатюрных ламп, мощные двигатели и потолок в четырнадцать километров делали проблемой только взлет и посадку. У них даже оружия не было: между двумя касаниями земли длиннокрылые металлические птицы были в прямом смысле слова выше погоды и мирских дел. Они отправлялись в путь всегда на закате – так, чтобы их груз был за несколько тысяч километров рано утром следующего дня, а солнце не мешало настроить астронавигатор.

Серебров справился в «боевом» зале о контракте, на который днем подписывался. Написал, стоя за конторкой, пару коротких писем старым знакомым – в Чехословакию. Швейцарцы пока молчали.

Он подходил изнутри к двери туалета на втором этаже, когда услышал за ней громкий разговор. Возле двери, поймав служащего топливного отдела (судя по серому профсоюзному френчу с желтой лентой на левом рукаве), тряс талонами на бензин, сверкал голубыми глазами и грозно топорщил усы Голуа:

– Что значит, не могу получить? Мне нужен бензин! Вот талоны! Я хочу лететь, вы понимаете это?

Служащий, очевидно, видевший в гробу любых асов и их усы, и безумно хотевший туда, откуда выходил Серебров, на безупречно вежливом международном французском, судя по интонациям – раз десятый, сообщил, что если на талонах обозначена отгрузка «14 июля 1938 года», то до 23.59.59 13 июля никаких претензий и запросов он слышать не желает.

В 00.01 14 июля его сменщик с удовольствием рассмотрит просьбу мсье Голуа и обеспечит выдачу положенных 500 объемных килограммов 100-октанового бензина.

Увидев коллегу, Голуа решил возобновить наступление:

– Аржан, дружище! Не думал вас встретить здесь в такой час. Вы послушайте, какое безобразие – я не могу получить принадлежащий мне же бензин!

– Повторяю вам, мсье Голуа, поскольку в настоящее время у вас не объявлен срочный боевой вылет, бензин, выдача которого назначена на завтрашний день, отпущен вам быть не может. Как только на этих часах, – служащий ткнул пальцем в матово светящийся циферблат, – в соответствующем окошке будет «14», наступит дата, на которую у вас талон и вы сможете получить все вам причитающееся. До тех пор, пока там «13», я не могу нарушить должностную инструкцию и отправить телефонограмму на Ходынку. Если пожелаете, вы можете приобрести его по коммерческим ценам на Ходынке или в любой момент заказать цистерну в любом отделении Комитета по Топливу с доставкой к вашему ангару. У вас не срочная боевая задача, поэтому бензин коммерческий, можете позвонить по известному телефону.

– О-ля-ля, это кошмар… Советская бюрократия еще страшнее германской, со своей любовью к секундам и миллиметрам! Ладно, черт с вами, месье, и с вашими инструкциями, – проворчал Голуа, освобождая, наконец, служащему проход к вожделенной цели, и в ту же минуту теряя к нему всякий интерес, – бог ты мой, Аржан, пусть вы совсем к чертям обамериканились, но ведь в вас же тоже широкая русская душа. Куда все это делось? Я воевал вместе с белыми русскими в Техасе – тысяча чертей, что это за люди! Это кураж, это жест, это лихость – мы пили ночи напролет шампанское, которое отбили в полевой ставке президента Хуареса и пели ваши русские песни. Mon Dieu! Где все это? Ни песен, ни веселья, один энтузиазм и чудовищное желание to do business. В Красной России все напоминают худшие случаи янки… Это не русские, это какой-то другой народ, les robots, как у этого…этого… Капека? Ну, знаете его, чех, который пишет уморительные побасенки с философским подтекстом.

Серебров постарался дипломатически отшутиться, не сбиваясь с такта, который задавали тонковатые для его фигуры, но удивительно быстрые ноги Голуа:

– Мне кажется, что «широта» вредна в том смысле, что можно оказаться шире колеи, по которой идет поезд.

– Ммм… и это говорит представитель нации, которая ввела трехметровый стандарт рельсов! О-ля-ля, это кошмар…

Подобно многим франкофонам-уроженцам Французской Луизианы, Голуа старался быть еще большим французом, чем сами французы. Даже его внешность просто кричала – «Я летчик-истребитель и я из belle France!»: буквой W пшеничные нафабренные усы, крючковатый нос, сдвинутая на затылок мягкая фуражка, на шее, несмотря на лето и нахождение на земле – шелковый белый шарф, короткий летный темно-синий китель на блестящих пуговицах и типично французские галифе с тонкими двойными красными лампасами. На рукавах кителя – зубчатые ленты (бревет-капитэн французского резерва, кадровые летчики носят тоже три, но прямые).

Они пошли к выходу, когда Голуа сказал:

– Слушайте, Аржан, хорошо, пусть эти скряги подавятся своим бензином, а нельзя ли у вас сегодня одолжить 500 объемных килограммов 100-октанового? Уж вы-то поймете брата-авиатора…

– Вам нужен бензин, Голуа? Но зачем? Это же полные баки вашего «девуатэна»

– Ну разумеется я не собираюсь его тайком выпить. Я встретил сегодня в нашем консульстве женщину, которой хочу… эээ… Дайте мне слово чести, Аржан, что никому не расскажете об этом, по крайней мере, до следующей недели!

– Хорошо, я поздравляю вас, но зачем же бензин?

– Мне нужно слетать в Крым. За розами. У меня уже есть запас и подвесные баки до Харькова, а дальше разберусь. Мне нужна 101 алая роза завтра утром.

Серебров мысленно покрутил пальцем у виска – пилоту положено быть немного сумасшедшим, но иногда романтические увлечения некоторых собратьев по цеху вводили его в оторопь.

– Скажите, Голуа, а вашу даму не устроят розы, которые прибудут сегодня в 4 часа утра с скоростным транспортом? Крымские и кубанские, если я не ошибаюсь, в специальном охлажденном отсеке. По вполне приемлемым ценам, во всяком случае, дешевле и безопаснее ночного полета за несколько тысяч километров.

– Хм, я не подумал об этом… Но как же подвиг ради дамы?!

– Уверяю, вы совершите достаточный подвиг, если сможете купить «курьерских» роз раньше, чем это сделает армия поклонников балерины Истоминой – Серебров ткнул пальцем в окно. За ним виднелась колоссальная афиша на стене гостиницы «Москва», где была запечатлена в невесомой пачке простершаяся в воздухе прима Большого

– У нее, Голуа, завтра, если верить афише, спектакль. Вашу даму ведь интересуют цветы, а не их происхождение, которое можно объяснить как-нибудь еще, не так ли? Уверен, она будет так же рада местным розам из «Красного Цвета» под Калугой.

– О, Аржан, вы византиец! Да, это блестяще! Благодарю вас!

Голуа схватил его руку, пожал и ринулся к выходу. Потом остановился, подумал и так же бегом вернулся.

– А куда прибывает курьерский транспорт?

– Если мне не изменяет память, то на Савеловский аэроузел.

Голуа глянул на часы, снова поймал и стиснул руку Сереброва.

– Я буду биться как Старая Гвардия при Ватерлоо! Я в Credit Lionnaise!

Побежал назад, едва не полетел со ступенек и, отчаянно жестикулируя, подозвал темно-оранжевый «АМЗ» с шашечками такси на боку.

Серебров только покачал головой.

Его дама сердца звалась Судзуме и жила на Гавайях, исполняя подписанный ими в присутствии королевского нотариуса из Халеива на Оаху трехлетний брачный контракт.

Дед из Нагасаки подарил ей кожу оттенка золотистого закатного неба и кошачий разрез глаз, бабка из Бомбея, вышедшая за голландца – буйные темные волосы парсов и резкий очерк полных губ, а от матери-англичанки достались глаза цвета яшмы.

Конечно же, он лукавил, разговаривая давеча с Куродой. Ответственность была и была нешуточной: в случае его безвременной гибели, Судзуме-сан получала всю без остатка сумму контракта, возможность полного выхода из окия, домик и половину всех денег и остальных активов Сереброва (вторую он завещал санаторию для летчиков-инвалидов в Ново-Петропавловске на Аляске, а легкий поплавковый «Пайпер» – Королевскому Гавайскому Кадетскому Авиакорпусу). И – лети, воробушек!

Впрочем, погибать в ближайшее время он совершенно не собирался.

Он вышел из здания Биржи. Вдоль Тверской, урча моторами на снижении, шел легкий серо-серебристый транспортник, садящийся на Центральный аэродром. Самолет скользнул в «ворота» между первой и второй Никольской башнями – одна древней постройки, краснокирпичная, другая – ферменная, красно-белая, но обе украшены на макушке рубиновыми звездами и переливающимися посадочными огнями, еще бледными по случаю летнего вечера. Через секунду раздался короткий визг покрышек, урчание и посвист лениво крутящихся двигателей перешли в рев – транспортник дал реверс на оба винта и полный газ, сокращая пробег.

На той же стоянке, только значительно более чинно, чем Голуа, Серебров подозвал таксомотор.

– На Ходынку, к военным. И можно не торопиться…

– Есть не торопиться!

Тверская была уже наполовину в вечерней тени. С Ходынской эстакады солнце казалось распаренным розовым, будто из бани, мягким шаром, который скоро начнет плющиться о неровный горизонт, дрожащий маслянистым маревом. На черном неровном ковре города осколками зеркал сияли несколько крытых нержавеющей сталью крыш.

Снова предъявив документы на КПП и сказав дежурному, что все в порядке и лететь сегодня он никуда не собирается, Серебров забрал вечернюю «Ежедневную информацию», желтый конверт с телеграммой из Профсоюза, и нахально уселся с верхом на аэроторпеду в деревянной транспортировочной обрешетке, уложенную на транспортную тележку. Тележки мимо тянул за собой «паровозиком» аэродромный погрузчик.

– Мне до восемнадцатого «А». Подбросишь, командир?

Технарь в кабине только хмыкнул неопределенно.

Так, что там у нас в прессе, пока читать можно…

В очередном назначенном столицей несуществующего Фэнтяна городе отрубили голову очередному казнокраду. Китайские дикости, фото… Молодец, Чжан Сюэлян, так, глядишь и государство поднимешь. Серебров питал к молодому маршалу-летчику неосознанную приязнь – как-никак коллега.

В международном городе Шанхае выступает немецкая звезда Эва Мильх…

Тегеран – советско-персидское соглашение по нефти. Это интересно. Создается новая зона для потенциального заработка, гонять танкеры из Персии и в Персию.

В Царьграде армянские депутаты городского совета требуют расширения Старого Армянского рынка за счет Нового Турецкого. Снова все закончилось дракой с поливанием водой из графинов, грек и еврей плюнули друг в друга, судятся – кто первый. Ничего нового.

В Праге выставка художественных работ и макетов венского архитектора и художника Адольфа Хитлера – тьфу! Серебров нововзысканного титана европейского искусства терпеть не мог за тараканьи усы, исполненные невероятного пафоса речи и похожие на чудовищные готические коробки с болтами строения – тот же Голешовицкий Вокзал в Праге или новое здание венской Академии Художеств (судя по всем – запоздалая месть мастера срезавшим его еще до Войны на первых экзаменах профессорам). Живопись Хитлера отличали сентиментальность за гранью пошлости, бешеная цветовая гамма, привычка клепать одинаковые картины и идиотический пацифизм – чего стоила серия разноцветных портретов любимой овчарки, жены и двух дочек, собранных квадратами по четыре. И так восемь раз, каждый в новом цвете.