Текст книги "Византийское миссионерство: Можно ли сделать из «варвара» христианина?"
Автор книги: Сергей Иванов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
VII. Персия
Время Юстиниана было периодом самых амбициозных миссионерских проектов, однако его преемники также пытались не отстать. Так, при Юстине И, в 569 г., согласно латинской хронике Иоанна Биклярского, африканское племя гарамантов, жившее посреди Ливийской пустыни, «желая подчиниться Римскому государству и присоединиться (sociari) к христианской вере, попросило об этом через послов, которые тотчас добились того и другого» [313]313
Iohannis abbatis monasterii Biclarensis «Chronica» (см. прим. 116), p. 212. В языке племени туарегов, являющихся потомками гарамантов, сохранилось несколько слов–христианизмов: «анджелус» (из апgelus), «афаско» (обозначение «весны», видимо, из πάσχα/pascha), «аббекад» («грех», явно из латинского peccatum), см.: Р. Лоу, «Гараманты и транссахарская торговля в античное время», Гарамантида (Москва, 1994), с. 164; А. Милитарев, «Глазами лингвиста: Гарамантида в контексте североафриканской истории», Там же , с. 267. Даже из этого скудного материала можно сделать вывод, что до гарамантов добрались какие‑то латиноязычные миссионеры. Конечно, в правление Юстина II латынь еще была в ходу при дворе, однако греческий уже начинал доминировать. Поэтому можно предположить, что император поручил окормление гарамантов кому‑то из клириков Карфагенской церкви, чьим языком оставалась латынь.
[Закрыть]. Что же касается Маврикия (582—602 гг.), то с его именем связана попытка христианизации великого соперника Византии на Востоке – Персии.
1
Христианство в Персии было известно с очень раннего времени (ср. выше, с. 32). Культурные контакты греко–сирийского и иранского миров, а равно и движение людей через византийско–персидскую границу осуществлялись легко, причем в обоих направлениях. Например, до наших дней сохранилось надгробие перса–христианина, умершего в Константинополе в V в., выполненное на пехлевийском языке: «Хордад, сын Ормазд–Африда… из страны Эраншахр, из области Чарган, из деревни Хишт. Господи, помилуй его! Он находился в Византии в течение года, осуществляя свое упование и ища (?) Господа Христа, справедливого и победоносного» [314]314
D. Feissel, «Aspects de l’immigration a Constantinople», Constantinople and Its Hinterland / Ed. C. Mango, G. Dagron [Society for the Promotion of Byzantine Studies. Publications, 3] (Aldershot, 1995), p. 371.
[Закрыть]. Существование такого надгробия доказывает, что в столице Империи жила целая община собратьев Хордада по вере. Византийцы же, со своей стороны, довольно свободно попадали на иранскую территорию. В Житии Иоанна Телльского (ум. в 568 г.) рассказывается, как он был схвачен на горе Шингара, на границе, персидским губернатором Нисибина. Перс воскликнул: «Как может такой человек, как ты, входить на нашу территорию без нашего разрешения? Разве ты не знаешь, что это другое государство?» На что святой по–гречески ответил: «Между нашими царствами такой мир, что я не воспринимаю их как разные» [315]315
Vitae virorum apud monophysitas celeberrimorum / Ed. E. W. Brooks. (Paris, 1907), p. 71—72.
[Закрыть]. Конечно, так бывало далеко не всегда. Чаще две империи враждовали, и всякое обострение в их отношениях вело к репрессиям против персидских христиан (ср. выше, с. 49).
По мере углубления церковных расколов в христианстве персидские власти переставали преследовать те толки, которые подвергались запрету в самой Византии, и даже начали поддерживать их. Несторианство постепенно сделалось второй по значимости религией Ирана. Например, персидский вельможа Кардагх так увлекся христианством несторианского толка, что заказал себе персидский перевод Писания. Но при этом, когда на Персию напали «греки», он разбил их, говоря: «Став христианином, я вооружился непобедимой перчаткой». На этот факт сослался и царь Шапур, когда маги донесли ему, что его вельможа отказался от господствующей зороастрийской религии [316]316
Histoire nestorienne / Ed. Addai Scher, PO. Vol. 5 (1910), p. 226.
[Закрыть]. Знаменитый праведник Мар–Аба, знавший персидский и сирийский языки, выучил со временем и греческий – но при этом не осуждал войн против «греков» [317]317
Ibid., Vol. 7, f. 2, p. 155, 159.
[Закрыть].
Напротив, Византия всячески поднимала на щит тех персидских христиан, которые остались верны халкидонскому символу веры и, соответственно, Константинополю. Самой знаменитой из них стала Голиндуха, дочь и жена персидского мага, сподобившаяся откровений, обратившаяся в православие, претерпевшая гонения и муки, переехавшая в Империю и умершая в 591 г [318]318
[Закрыть]. Перед смертью Голиндухи «митрополит побуждал ее отправиться в Константинополь и молиться вместе с императорами» [319]319
Synaxanum, col. 815—816.
[Закрыть]. Текст грекоязычного Мученичества Голиндухи кончается призывом к святой молиться за византийского императора, «чтобы его царствование стало наисильнейшим против врагов, чтобы подвластными сделались ему страны варварские (χώρας βαρβάρων υποσπόνδους)» [320]320
«Μαρτύρων τής άγιας μάρτυρος Γολινδούχ», Α. Παπαδόπουλο–Κεραμεύς, Ανάλεχτα Ιεροσολυμιτίχής σταχυολογίας,Τ. 5 (Санкт–Петербург, 1897), ρ. 356.
[Закрыть]. Лояльность святой по отношению к Византии не вызывает у агиографа сомнений – он уверен, что на небесах Голиндуха поддерживает православное воинство Империи в его борьбе против ее собственной родины.
2
Персидский царь Хормизд IV отличался толерантностью по отношению ко всем христианам в Персии, в том числе и халкидонитам. Эта терпимость шаха породила несколько легенд о его собственном обращении в христианство. Одна из них донесена, как ни странно, в латинской «Хронике Фредегара». Согласно этому источнику, в 587 г. «жена Анаульфа, императора персов, по имени Цезар'а, оставив мужа, с четырьмя сыновьями и таким же количеством дочерей явилась к блаженному Иоанну, епископу Константинополя, и, заявив, что она из [простого] народа, попросила у названного Иоанна благодать крещения. Цезара была крещена самим понтификом, а ее восприемницей из святой купели стала августейшая [супруга] императора Маврикия. Муж [Цезары], император персов, стал через посольства настойчиво требовать [возвращения жены], а император Маврикий не знал, что это его жена…» Когда недоразумение разрешилось, «она ответила: «Если мой муж захочет стать христианином и принять благодать крещения, то я вернусь, в противном же случае даже не отвечу». Когда послы возвестили об этом императору персов, тот немедленно отрядил посольство к императору Маврикию, чтобы святой Иоанн прибыл в Антиохию: он хотел принять крещение, [если оно будет] из собственных рук [Маврикия]. Тогда император Маврикий приказал, чтобы в Антиохии были сделаны великие приготовления (infmitissimum adparatum). Там крестился император персов с шестьюдесятью тысячами. Вышеназванное количество персов было крещено в течение двух недель. Иоанн же и другие епископы обратили еще множество персов свыше названного числа. А того императора принял из купели в Антиохии епископ Григорий. Император Анаульф просил императора Маврикия дать ему епископа с достаточным клиром, которых он разместил бы в Персии, чтобы вся Персида воспользовалась благодатью крещения. Что Маврикий и сделал с дорогой душой, и с величайшей быстротой вся Персия крестилась в Христову веру» [321]321
«Chronicarum quae dicuntur Fredegarii Scholastici liber IV», Monumenta Germaniae Histonca, series scnptorum merovingicorum.Vol. II (Hannoverae, 1888), p. 125—126. Сходный сюжет содержится у Павла Диакона, с тем отличием, что у него персы крестятся при Константине, внуке Ираклия (Pauli Diaconi Historia, IV, 50).
[Закрыть]. Эта легенда, отсутствующая в византийских источниках, отражает, по всей видимости, те ожидания, которые породило в Империи развитие событий в Персии.
3
В 590 г. шах Хормизд был свергнут с престола, а его сын Хосров II бежал в Византию. Император Маврикий предоставил ему войска, с помощью которых Хосров отвоевал свой трон, а в благодарность возвратил Византии отнятые его предками земли. Маврикий выдал замуж за шаха свою родсгвенницу Марию (восточные источники объявляют ее дочерью императора, но византийские это отрицают [322]322
См.: Фирдоуси, Шахпаме, Т. 6 (Москва, 1989), с. 388, 632.
[Закрыть]). Согласно анонимной сирийской хронике, «с ней он послал епископов и клириков. Хосров приказал построить два храма для своей жены: один св. Сергису, другой Богородице. Был послан Афанасий, патриарх Антиохии, и он освятил их» [323]323
Н. В. Пигулевская, Византия и Иран на рубеже VI и VII веков(Москва – Ленинград, 1946), с. 256.
[Закрыть].
Пользовались ли византийцы выгодным для себя политическим раскладом в Персии для миссионерства? Неизвестно. Можно предположить, к примеру, что «халкидонитскую» миссию среди персов вел Дометиан, родственник императора Маврикия, посланный в качестве епископа в армянский город Милитину, который принадлежал Персии. Однако ни один современный византийский автор, упоминающий данного иерарха, об этой стороне его деятельности не рассказывает (ср. с. 202). Зато восточные письменные памятники сообщают поистине важные сведения: согласно персидской поэме «Шахнаме», император Маврикий послал царю Хосрову «крест, весь в бесценных топазах» и расшитое крестами облачение. Хосров спросил своего советника: «Не это ль убор христиан? В крестах оно все: облаченьем таким пристало блистать джаселикам [епископам] одним» [324]324
Фирдоуси, Шахнаме,стк. 18645, 18658—18660.
[Закрыть]. Советнику удалось уговорить шаха, что вера не определяется одеждой, а с другой стороны, если он отвергнет императорский подарок, то обидит Маврикия. Однако опасения Хосрова оказались не напрасны: когда он появился в византийском наряде, персидская знать решила, что он втайне принял христианство, и на пиру из‑за этого возникла ссора [325]325
Там же, стк. 18670—18782. О том же рассказывается и в некоторых других восточных сочинениях (см.: В. Г. Луконин, Древний и раннесредневековый Иран(Москва, 1987), с. 257).
[Закрыть].
Если в отношении самого Хосрова византийцы вели себя более или менее гибко, то на персидских землях, по договору с ним отошедших к Византии, греки принялись насаждать свою религию силой: «Приказал Маврикий Стефану, епископу Харрана, поднять гонение против тамошних язычников… И многие стали христианами. Те же, которые сопротивлялись, были изрублены мечом… Правитель Харрана Акиндин был христианином по имени, а тайно был язычником… Его распяли» [326]326
«Анонимная сирийская хроника», цит. по: Пигулевская, Византия(см. прим. 131), с. 254. Впрочем, насильственная христианизация тогда не сопровождалась насильственной эллинизацией – халкидонитские тексты переводились на сирийский язык (см.: S. Brock, «А Syriac Collection of Prophesies of the Pagan Philosophers», Onentalia Louvensia Penodica, vol. 14 (1983), p. 209).
[Закрыть].
Что касается Хосрова, то он придерживался политики веротерпимости [327]327
Как шах воспринимал христианство – особый вопрос. Например, получив с византийской помощью под свою власть город Дару, он поселился в христианском соборе, и лишь угроза византийцев лишить его военной поддержки заставила шаха покинуть храм (Theophylacti Simocattae Historia, V, 3, 4—7 / Ed. С. de Boor (Stuttgart, 1972), p. 192.23—193.11).
[Закрыть]. К монофиситам и несторианам персидские власти и раньше относились благосклонно, а в период дружбы с Маврикием в фавор попали и халкидониты. Впрочем, эта политика переменилась, как только в Константинополе в 602 г. был свергнут и убит Маврикий. Хосров немедленно начал войну против Византии, и тогда, по словам анонимной сирийской хроники, «совершенно была уничтожена память о Халкидонском соборе от Евфрата на восток» [328]328
Пигулевская, Византия(см. прим. 131), с. 262.
[Закрыть]. Так, подчинив себе Эдессу, Хосров приказал жителям выбрать в качестве религии либо монофиситство, либо несторианство, но ни в коем случае не халкидонизм, так как это – «вера кесаря Ираклия» [329]329
Там же, с. 248. Заметим, что эти гонения никак не отразились на положении христиан вообще: в 605 г. Хосров предоставил царских мулов, чтобы епископы могли съехаться на свой Собор. Жена шаха Ширин (отравившая, по легенде, ромеянку Марию) была христианкой и, согласно армянскому историку Себеосу, «проповедовала христианство во дворце» (Там же, с. 241). Несториане, со своей стороны, не испытывали симпатий к халкидонитской Империи. Так, во время войн с Византией конфискацией имущества ромеев занимался христианин Яздин, шахский министр финансов (Там же, с. 247).
[Закрыть].
В ходе дальнейших войн императору Ираклию удалось отвоевать значительные территории, и он опять насадил на них халкидонизм и изгнал «еретических» епископов, но это привело лишь к тому, что, когда с юга появились новые завоеватели, арабы, ближневосточные христиане радостно их приветствовали. Благодаря арабам, пишет сирийский хронист, «мы были освобождены от тиранического государства ромеев и избежали этой кафолической церкви, которая была принята нашим народом под давлением Ираклия» [330]330
Там же, с. 271.
[Закрыть].
Принудительное насаждение халкидонизма привело к обратному эффекту и в конечном счете облегчило распространение ислама по всему Ближнему Востоку.
На примере Персии мы опять сталкиваемся с поразительным феноменом «молчания века»: о деятельности византийцев приходится узнавать от кого угодно, только не от них самих. Если миссионерские предприятия Юстиниана на северном направлении еще нашли себе летописца в лице Прокопия (светского историка, рассматривавшего христианство исключительно как политический фактор), то все остальные, куда более грандиозные миссии, как самого Юстиниана, так и его преемников обойдены в греческих источниках полнейшим молчанием. Почему, например, латинский хронист Иоанн Биклярский, живя в Испании, больше интересовался крещением гарамантов, чем его собратья по перу греки? Почему Феофилакт Симокатта, в больших подробностях повествующий о персидской политике Маврикия, ни словом не обмолвился о его христианизаторских инициативах? Почему молчат о миссии церковные историки VI столетия? Здесь сказывается какая‑то этикетность в восприятии фактов, которая по непонятной нам причине делает этот предмет неважным.
VIII. Итоги столетия
Итак, шестое столетие было временем амбициозных миссионерских предприятий. Но оно же навсегда развело пути халкидонитского и «еретического» христианства, а на практическом уровне это означало, что имперская (по–сирийски – «мелькитская») церковь больше не радовалась тем обращениям варваров, которые были инициированы несторианами и монофиситами. Вовзышенный, «общехристианский» взгляд на миссию мог отныне себе позволить только «еретик», да и то лишь такой, который не был, как несториане в Персии или монофиситы в Эфиопии, связан политической лояльностью. Подобным энтузиастом «апостольского» благовествования предстает александрийский купец и путешественник Косьма Индикоплов (1–я пол. VI в.). В своей «Христианской топографии» он, будучи имперским подданным и одновременно несторианином, рисует картину всемирной евангелизации как бы с высоты птичьего полета: «Мы видим… что вся земля преисполнилась и все еще преисполняется (πληρωθεΤσαν καί ετι πληρουμένην) учением Господа Христа, а Евангелие проповедуется во всем мире. Я видел это во многих местах, когда там бывал. На острове Тапробане (совр. Цейлон. – С. И.)… есть и христианские церкви, и клирики, и верующие. Не уверен, но возможно, также и еще дальше… есть епископ, рукополагаемый из Персии… есть там и клирики, посылаемые из Персии, и множество христиан… ЛГочно так же и у бактров, гуннов, персов, у остальных индов, у персармян, у мидийцев, у эламитов и во всей персидской стране – бесчисленные церкви, епископы, многочисленные христианские посты и множество мучеников и монахов–молчальников. То же самое и в Эфиопии, Аксуме и по всей округе, у жителей Счастливой Аравии, которые ныне именуются омиритами (химьяритами. – С. И.),по всей Аравии и Палестине… вплоть до Месопотамии, у нобатеев и гарамантов… Повсюду христианские церкви и епископы, мученики, монахи–молчальники везде, где проповедано (έστι κηρυττόμενον) Евангелие Христово. То же самое в Лазике и Понте, и в северных областях скифов (τα υπερβόρεια μέρη Σκυθών), гирканов, герулов, булгар… далматов, готов, испанцев, римлян, франков и прочих народов… Все они уверовали и возглашают Евангелие Христово… Мы видим, что выполняются пророчества во всем мире» [331]331
Cosmas Indicopleustes, Topographie chretienne, III. 64– 66.Vol. I (Paris, 1968), p. 503—505.
[Закрыть].
Текст Косьмы интересен тем, что в нем можно различить несколько слоев. «Мидяне и эламиты» попали в перечень из Деяний Апостолов, они намекают на Пятидесятницу и ее провиденциальный смысл. Встречающиеся в том же списке «далматы, испанцы и римляне» отсылают к Отцам церкви. Однако большинство собственных имен у Косьмы – совершенно реальные, причем некоторые свидетельствуют о хорошей осведомленности автора в последних событиях («герулы» ср. с. 88, «гараманты», ср. с. 106), а этноним «булгары» является вообще первым историческим упоминанием об этом этносе. Таким образом, реальная гордость за успехи христианства у Косьмы прокладывает себе путь как сквозь напластования традиции, так и сквозь межцерковные барьеры.
Этот пафос «всемирности» имперской церковью в целом был уже утрачен. Не здесь ли кроется причина того, что эпоха великих миссионерских предприятий, инициированных византийскими императорами VI в., закончилась неудачей: к началу седьмого столетия константинопольское христианство утратило господствующие позиции и в Судане, и в Аравии, и в Персии. Но впереди его ждали еще более тяжкие испытания.
Глава V. Миссии средневизантийского времени (VII‑VIII вв.)
I
В нач. VII в. политика «государственной» христианизации продолжалась. В 619 г. император Ираклий обратил «гуннского» вождя Органа. Подробный рассказ об этом обряде содержится у патриарха Никифора: «Владыка народа гуннов вместе с окружающими его вельможами и телохранителями прибыл в Византий и попросил императора просветить его в христианской вере (μυεΐσθαι δέ τα Χριστιανών). Тот радостно принял его, а ромейские вельможи усыновили в божественной купели гуннских вельмож, супруги же их – жен этих [вельмож]. [Варваров], просвещенных в божественном, он почтил Царственными дарами и титулами, их предводителя удостоил чина патрикия и благожелательно проводил в гуннские пределы» [332]332
Nicephori archiepiscopi Constantinopolitani Opuscula histonca(Leip zig, 1880), p.12.
[Закрыть]. Согласно Иоанну Никиускому, родственник и преемник Органы Куврат «был крещен в городе Константинополе, и в детстве принят в христианскую общину, и вырос в императорском дворце… И после того как он получил дарующее жизнь крещение, он победил всех варваров–язычников при помощи доблести святого крещения» [333]333
Chronique de Jean , p. 510—511.
[Закрыть]. В составе так называемого Малоперещепинского клада, который принадлежал какому‑то номадскому вождю 2–й пол. VII в., сохранился литургический дискос с вензелем императора Ираклия и греческой надписью Κούβρατος πατρίκιος («Куврат патрикий»). Этот предмет явно был подарен Куврату в миссионерских целях. Греки рассчитывали, что крещеный правитель будет применять подарок по прямому христианскому назначению [334]334
См.: И. Вернер, Погребалната находка от Малая Перешчепина и Куврат – хан на българите(София, 1988), с. 37. В том же кладе содержится серебряное литургическое блюдо византийского епископа Патерна (видимо, из города Томы). Было ли это блюдо подарком со стороны ромеев, или его захватили во время набега – неизвестно.
[Закрыть]. Впрочем, смысл миссионерских подарков мог не «прочитываться» варварами. Это же относится и к христианству в целом: его восприятие неофитами отличалось от того, что пытались втолковать им миссионеры. Здесь можно вспомнить, как жившие на Дунае в V в. гунны именовали Феотима, епископа города Томы, «римским богом» (Sozomeni VII, 26, 6).
Ираклий [335]335
С его же именем поздняя и малодостоверная традиция связывала крещение племени хорватов (Константин, с. 136—137, ср. с. 376). Ср. попытку обосновать подлинность этого сообщения: F. Dvornik, Byzantine Missions Among the Slavs(New Brunswick, 1970), p. 5—6.
[Закрыть]пытался обратить и Кавказскую Албанию, никогда, заметим, не принадлежавшую Римской Империи. В 628 г. после разгрома Персии Ираклий встретился с агванским (азербайджанским) князем Варазом Михранидом. По некоторым сообщениям, этот правитель уже был христианином, но монофиситского толка, по другим же сведениям, он являлся зороасгрийцем и принял крещение от Ираклия [336]336
P. Б. Теюшеь, Христгшнство в Кавказской Албании(Баку, 1984), с. 45—48. Религиозные отношения с агванами Византия некоторое время продолжала поддерживать даже после крушения своей власти на Ближнем Востоке: император Констант II посвятил агванского христианского князя Джеваншира в сан протопатрикия, а при личной встрече в 662 г. «одел его в царские одежды… дал ему частичку Креста… приказал, чтобы вельможи его двора… вышли к князю навстречу… лобзанием приветствовал его и позволил ему сесть на главном месте, почтил выше всех вельмож… Опоясал его поясом храброго деда своего Ираклия… дал ему свои одежды» ( История агван, с. 147—148).
[Закрыть].
Но в целом средневизантийский период характеризуется уменьшением удельного веса дипломатии сравнительно с силовыми методами. Это наблюдение применимо и к миссии. Так, первое свидетельство массового обращения военнопленных можно найти в загадочном и легендарном Житии Панкратия Тавроменийского ( BHG, 1410—1412). Время создания памятника определяется как VIII в., а его малограмотный язык выдает «популярное» происхождение; легенда, лежащая в основе Жития, зародилась на Сицилии, но окончательная конституция текста произошла, по–видимому, уже в Константинополе [337]337
А. П. Каждан, История византийской литературы (650—850 гг.)(Санкт–Петербург, 2002), с. 388—389.
[Закрыть]. Сюжет этого памятника разворачивается главным образом вокруг сицилийского города Таормина, действие помещено в апостольские времена, однако многочисленные анахронизмы указывают на куда более позднюю эпоху. Самый важный из них – описание войны сицилийцев с народом «аваров», притом что первое появление на исторической арене реального кочевого народа с таким этнонимом относится к середине VI в. Действительно ли автор имел в виду аваров, вторгались ли когда‑нибудь эти варвары на Сицилию, – все это нас сейчас не занимает. Аварская проблема в Византии достигла пика своей остроты в первой четверти VII в., и к этому времени, скорее всего, следует привязать зарождение той легенды, о которой пойдет речь ниже.
Итак, христианское войско Таормины во главе с неким Вонифатием разгромило аваров и захватило их в плен. Когда герой жития Панкратий начал служить литургию в присутствии пленных варваров, «весь полон изумился и пришел в восхищение, заслышав [его] сладкое пение, и стали они говорить друг другу: «Что за чин у них тут, что они так воюют, и так все устроено в их земле (ποια τάξις θέλει είναι ταύτη, και έν τοις πολέμοις τοιαϋτα, και έν τη γ?} αυτών ούτως)? Какому богу они служат?«Никто не решился рассказать им о [христианском] чине, Поскольку предводитель (таорминцев. – С. И.)сказал: «Пусть °ни не узнают о нашей вере во Христа без блаженного [Панкратия] – он сам всех огласит и крестит (κατηχήσας βαπτίσει)“. блаженный принялся расспрашивать (Вонифатия. – С. И.) о пленных: какого они рода, и какой у них язык, и сказал: «Дитя, есть ли у тебя эллины, усвоившие мудрость («Ελληνας τής σοφίας πραξιν είληφότας)“? А Вонифатий блаженному: «Нет, отче, они все авары, племя весьма мерзкое, совершенно не владеющее [нашим] отеческим языком (μή δ’ ολως τής πατρικής γλώσσης προσεγγίζοντα)«… Вонифатий распределил добычу… и полон весь, велев [воинам] стеречь каждого, сколько бы дущ он ни получил, дабы они приняли святое крещение. Приведя переводчика, [Панкратий] сказал им: «Мы христиане и исповедуем Христа, а если и вы выучитесь греческому и латыни, мы сделаем вас христианами (έαν μάθετε καί υμείς τό Ελληνιστί καί Ρωμαϊστί, ποιοΰμεν υμας Χριστιανούς)«… А пленные через переводчика сказали: «Никогда, господа, не видали мы такого, что узрели на войне». Блаженный сказал им через переводчика: «О мужи, поведайте нам о том великом, что вы увидали, а мы скажем вам слово могучего Бога». А мужи эти сказали блаженному через переводчика: «Мы – народ аварский. Поклоняемся изображениям различных четвероногих как богам, [а также] огню, воде и нашим битвам. Мы увидели, как в вашем войске все сияет светом и пришли в изумление,… и тотчас [наши жрецы] разбежались и сделались, словно воск, испытавший огня, и словно глина в воде». Так сказали пленные. А блаженный [Панкратий спросил] их через переводчика: «Хочет ли око вашего разума (τό όπτικόν τής διανοίας υμών πρόθεσιν), чтобы вы крестились и стали христианами?«А эти мужи в один голос заявили: «Пожалуйста, сделай нас христианами». И вот блаженный сказал Вонифатию: «Чадо, давай крестим их… Крестим этот народ»… А Вонифатий блаженному… «Не скрою от твоей святости, я призвал всех своих приближенных и велел им не говорить язычникам, какой мы религии, чтобы твоя святость во всем первой научила (μάθη) истине. Делай, как ты приказываешь». И вот блаженный [Панкратий] привел всех людей этого полона и, огласив, крестил их в холодной воде во имя Отца и Сына и Святого Духа. И можно было увидеть невероятное зрелище: эти бессловесные люди (αλάλω εθνει), ныряя в воду и выныривая крещенными, разверзали усга (διανοίγεσθαι τας γλώσσας) свои и говорили: «Слава тебе, Христе Боже, истинный и прославленный свет». Крестил он все множество» [338]338
The life of S. Pancratius of Taormina.I. Text / Ed. C. J. Stallman. Diss. (University of Oxford, 1986), p. 267—274.
[Закрыть].
В житийном рассказе, несмотря на сказочные подробности, явно присутствуют элементы, заимствованные из реальной жизни. Так, пленные могли принимать крещение не только под страхом смерти, но и добровольно – под впечатлением от военного превосходства христианской армии. Роль миссионера здесь минимальна: он никого ни в чем не убеждает, а лишь закрепляет успех, полученный в результате чуда. Самым же интересным является чудесное обретение «бессловесными» варварами человеческой, т. е., очевидно, греческой речи, без овладения которой византийский автор и не мыслит христианизации (см. ниже, с. 317)!
II
В середине VII в. массовое переселение аваров и славян на имперскую территорию, экспансия ислама, экономический и социальный кризис в Империи, а также резкое сокращение ее территории привели к тому, что прежние способы государственной христианизации варваров вышли из употребления – впрочем, не окончательно: в 777 г. Лев IV принял в Константинополе булгарского хана Телерига, присвоил ему титул патрикия, женил на своей родственнице и «принял его при крещении из божественной купели» [339]339
Theophanis, р. 451.
[Закрыть].
Ни о каких централизованных инициативах имперской власти по обращению племен мы помимо этого не слышим вплоть до IX в. Считается, что греческое христианство вообще прекратило свое распространение на два с лишним века [340]340
Ср. заявления типа: «С миссионерской точки зрения мало что можно вспомнить в отношении бурных седьмого и восьмого веков» (S. Neill, Christian Missions(Baltimore, 1964), p. 83).
[Закрыть]. В действительности же произошел временный упадок лишь той формы миссионерства, которая опиралась на дипломатию и вооруженную силу. Но именно это открывало больший простор для местной и личной инициативы [341]341
В эту эпоху встречаются подчас причудливые судьбы. Например, византиец Феодор из Тарса, подвизавшийся в одном из римских монастырей, был отправлен в 667 г. папой Виталианом в Анг дию, где стал архиепископом Кентербери и весьма прославился в Качестве просветителя варваров (Archbishop Theodore, ed. М. LaPidge (Cambridge, 1995), p. 25). Другой, более сомнительный персонаж, который был якобы родом из Аттики, а миссионерствовал при этом на территории нынешней Бельгии, – это св. Гислен (см.: «Vita s. Gisleni Confessoris», ЛЛ55 Octobris.Vol. IV (1866), p. 1030).
[Закрыть], каковые, быть может, проявлялись и раньше, но обречены были остаться в тени грандиозных государственных предприятий. В какой степени способствовала миссионерству политика иконоборчества, которая могла вызвать эмиграцию иконопочитателей на периферию Империи, вопрос спорный. С одной стороны, мученик иконопочитания Стефан Новый призывает своих последователей бежать «в области по ту сторону Евксинского Понта, в епархии Зихии, от Боспора, Херсона и Никопсиса и до Готской котловины» [342]342
«Vita s. Stephani Junioris», PG.Vol. 100 (I860), col. 1117.
[Закрыть], но с другой стороны, никаких свидетельств в пользу того, что эти беглецы активно миссионерсгвовали, нет [343]343
Скептическую точку зрения по этому вопросу см.: А. Г. Герцен, Ю. М. Могаричев, «Иконоборческая Таврика», Византия и средневековый Крым [АДСВ,вып. 26] (Барнаул, 1992), с. 180—190).
[Закрыть]. Ясно во всяком случае, что для этого периода роль центральной власти в деле христианизации невелика.
Какие же свидетельства самостоятельного миссионерства у нас имеются? В кратком житии вышеупомянутого Стефана Нового рассказывается о том, какая судьба постигла учеников этого святого после его мученической смерти от рук иконоборцев в 764 г.: «Один, будучи заключен в Сосфений, подвергся наказанию в виде усекновения носа и ссылки в Херсон. [Там] он понял, что его собираются убить (μέλλων φονευθήναι) – и бежал в Хазарию, в которой и сделался епископом. Другой же, по имени Стефан, был сослан в Сугдею и, многим принеся пользу, обрел конец жизни. Точно так же умерли в ссылке оба Григория и многие другие» [344]344
«Menologii Basilii Nov. 29», PG.Vol. 117 (1864), col. 181.
[Закрыть]. Как видим, агиограф рассматривает поездку безымянного иконопочитателя к варварам и миссионерство среди них как крайний шаг, вызванный угрозой для жизни! И все же перед нами – миссионерство по личному выбору, пусть и вынужденному обстоятельствами. Что же касается второго упомянутого в тексте персонажа, Стефана, то возникает неизбежное искушение сравнить его с другим знаменитым агиографическим персонажем, также Стефаном, епископом крымского города Сурож (совр. Судак) [345]345
Cm.:Prosopographie der mittelbyzantinischen Zeit. Bd. IV (Berlin – New York, 2001), N 6997.
[Закрыть].
III
Житие Стефана Сурожского в том виде, как оно дошло до нас, представляет собой лишь далекий отсвет изначального текста. Подчас его вообще объявляют фиктивным [346]346
G. da Costa‑Louillet, «Υ eut‑il des invasions Russes dans l’Empire Byzantin avant 860?», Byzantion,vol. 15 (1941), p. 241—243.
[Закрыть]. Подобный гиперкритицизм не представляется обоснованным, а кроме того, для наших целей полезна даже фантазия на миссионерскую тему, поскольку она неизбежно отражает если не повседневную практику, то по крайней мере представления о том, как должнапроисходить миссионерская деятельность.
Житие Стефана в его греческом варианте (. B HG, 1671) очень кратко и не содержит интересной для нас информации. Несколько более полна армянская версия [347]347
Ter Israel. Армянский синаксарь Тер–Исраэля был создан в 40–х гг. XIII в., см.: И. А Агаджанян, «История возникновения армянских Четьих–Миней (Айсмавурков)», Армянская и русская средне ве ковъге литературы(Ереван, 1986).
[Закрыть], которая до сих пор никак не использовалась для сопоставления с другими и которая, имея с ними много общего, все же разнится в важных деталях [348]348
Более подробно см.: С. А. Иванов, «Армянское житие Стефана Сурожского и хазары» (в печати).
[Закрыть]. Стефан родился в Каппадокии; с семи лет читал Писание, в 18 лет оказался в Константинополе, где патриарх Герман, провидя в нем «великого просветителя», рукоположил его диаконом, а вскоре и священником [349]349
Ter Israel, р. 865.
[Закрыть]. Затем Стефан удалился в монастырь на Вифинском Олимпе. Тут в хронологии его жития наступает первая неувязка: когда ему исполнилось 35 лет, сказано в армянской версии, «умер епископ Сугдеи, и знатные люди города в сопровождении священников отплыли в Константинополь, к святому патриарху Герману и императору Феодосию, прозванному Андрамандин (Адрамитиец. – С, И.).Они попросили у императора и патриарха религиозного главу» [350]350
Ibid., р.866.
[Закрыть]. Проблема в том, что Феодосий правил с 715 по 717 г., стало быть, Стефан должен был родиться ок. 680 г. – но тогда он, прибыв в 18 лет в столицу, не застал бы еще патриархом Германа, интронизованного лишь в 715 г. Если верить словам про 18 лет, то год рождения Стефана – как минимум 697. Видимо, автор армянской версии пошел на некоторое искажение хронологии, чтобы датировать рукоположение своего героя доиконоборческим временем, а на самом деле Стефан получил кафедру, вполне вероятно, и в самом деле из рук патриарха Германа, но императором тогда был уже Лев III, скажем, в 729 г. Если цифры армянского жития еще хоть как‑то могут быть согласованы между собой, то славянский вариант, который утверждает, будто Стефан приехал в Константинополь в 15 лет, пробыл там еще 15 лет, а потом провел в монастыре еще 30 [351]351
Васильевский, Житие,с. 77.14; 78.27; 78.35.
[Закрыть] – уже совершенно нарушает всякую логику, поскольку «продлевает» жизнь патриарху Герману. Однако вернемся к сюжету повествования.
Далее во всех версиях жития рассказывается о том, что разные люди предлагали разных кандидатов, и тогда ангел указал патриарху на «монаха Стефана, находящегося в такойто пустыни». Стефану явился ангел и, согласно славянскому изводу, сказал: «Велит ти… Господь… ити в Соурожь, оустроити церкви Господня оучениемъ твоимъ, собрати люди многы на верование Христово и спасти вся отъ капищныя прельсти, не точию се, но и дроугиа наоучи каатися» [352]352
Там же, с. 80.23—26.
[Закрыть]. Несмотря на протесты святого (обычный житийный топос), его назначили «епископом митрополии Сугдеи» [353]353
Эта оговорка указывает на поздний характер источника, поскольку Сугдея стала из архиепископии митрополией довольно поздно (Notitiae,№ 17.99).
[Закрыть].
Само по себе учреждение кафедры в таком пункте, как Сугдея, довольно знаменательно – дело в том, что населенный пункт в этом месте возник лишь во второй половине VII в. [354]354
Айбабин, История, с. 194.
[Закрыть], и тот факт, что в 715—717 гг. там уже успел умереть иерарх, допустим даже первый, свидетельствует о неслыханно быстром возникновении епархии в очень молодом городе, который, что самое существенное, лежал на границе варварского мира.
Итак, Стефан на «императорских кораблях» отбыл к месту служения. Политический статус Сугдеи был в это время весьма двусмысленным: с одной стороны, город вроде бы находился под контролем хазар, но с другой – там по–прежнему функционировали какие‑то имперские учреждения [355]355
Е. В. Степанова, «Судакский архив печатей: предварительные выводы», АДСВ,вып. 32 (2001), с. 104.
[Закрыть]. Помимо христианского [356]356
По большей части, безусловно, греческого, см.: И. А Баранов, «Застройка византийского посада на участке главных ворот Судакской крепости», Византийская Таврика(Киев, 1991), с. 106—107.
[Закрыть], город имел и языческое (адыгское и хазарское) население. «Он обнаружил там, что большое количество жителей пребывает в идолопоклонническом нечестии. Он начал проповедовать Евангелие, укрепляя в вере верных и крестя неверных по всей этой языческой стране. Его слава распространилась во всей округе» [357]357
Ter Israel, р. 867.
[Закрыть]. Греческая версия жития также говорит об этом периоде жизни святого весьма скупо: «И засветился он не только для верных, но и для неверных, не только для ближних, но и для дальних. Подобно солнцу он всех просвещает (καταφωτίζει) (или «крестит“. – С. И.)и освещает своей светозарной жизнью» [358]358
Васильевский, Житие, с.74.8—10.
[Закрыть].
Проповедническая деятельность Стефана лучше описана в другом изводе жития, который сохранился только в славянском переводе. Следует помнить, что перед нами – агиографический текст, а потому многое в нем сгереотипизовано. Так, некоторые пассажи жития являются в сущности дословными цитатами из Жития Иоанна Златоуста, написанного Псевдо–Георгием Александрийским, ср. выше, с. 67 (ниже они выделены курсивом). Но даже в этом случае данный текст, хоть и не является исторической хроникой, тем не менее отражает расхожие представления того времени об идеальном миссионере. Согласно житию, Стефан «не пресгая учаше людии, не точию въ церкви, но и в домех и на торжищихъ… Тако многи зловерныя оулови. Беседовагие же к нимь толикы приводя, иже оба языка добре ведяху, да сии творя оутрь въ граде многи прелстившаяся оулавляше, апостольскаго проповедания истиноу указан.Повеле же имь дети своя оучити божесгвенымъ книгамъ и се оухитри отлоучая ихъ и изрешая отъ сети тоя иже почитахоуть, и оуказаше имь божесгвенаа словеса… Много же множсгво людий въ граде, и по местомъ темъ, овии отъ нихъ Жряху капищемъ, а друзии инако, не ведуще коему бы ся подобало Богу молити и кланятися… Слышавше же людие поган ии, о блаженемъ Стефане, яко великъ есть рабъ Божий, чюдеса творить дивнаа, и вероваша въ Господь, и кресгишася множьсгво бесчисмене. И посгави имъ множьсгво презвутеръ и диаконъ, якоже довлети людемъ на слоужбу церковную и жертву чисгоую и бескровноую положи имъ, правлениа оусгавы песненыя предасгь имъ, божесгвеную тайну» [359]359
Там же, с. 85.22—86.11.
[Закрыть].
Стало быть, Стефан не ограничивается христианской паствой, как это обычно делали православные иерархи в варварской стране, но идет к язычникам, обращаясь при этом не только к местной верхушке, но и к широким массам. Если эта черта и выдумана, зачем‑то агиографу показалось нужным ее выдумать!
При Льве III, после начала гонений против икон [360]360
Заметим, что иконоборчество должно было сильно затруднять миссионерскую деятельность, поскольку священные изображения играли важную роль «наглядной агитации», ср. ниже, с. 164.
[Закрыть], Стефан приехал в Константинополь, где вступил в конфликт с императором–иконоборцем и попал в тюрьму [361]361
Ter Israel, р. 867—869.
[Закрыть]. Поскольку далее армянский агиограф рассказывает, что Лев III умер «через несколько дней» после второго допроса, учиненного им Стефану [362]362
Ibid., р. 871.
[Закрыть], можно предположить, что святой прибыл в столицу не очень задолго до 740 г., года смерти Льва. При следующем императоре, «Константине Коприне (т. е. Копрониме. – С. И.), который правил с верой во Христа и с благочестием (K’ristosi havatornyer barepastut’eamb)», Стефана перед лицом правителя защищала императрица Ирина, дочь хазарского царя Вирхора [363]363
Ibid. Это имя не зафиксировано более нигде, его нет даже вполном компендиуме: P. Golden, The Q’azars: Their History and Language as Reflected in Islamic, Byzantine, Caucasian, Hebrew and Old Russian Sources. Diss. (Columbia University, 1970).
[Закрыть]. Тот факт, что злостный иконоборец Константин V, проклинаемый всеми иконопочитательскими источниками, назван в армянском тексте благочестивым, свидетельствует о том, что греческий оригинал жития восходит к некоему тексту иконоборческой эпохи и тем самым Стефан не был позднейшим агиографическим измышлением [364]364
Впрочем, возможно и еще одно объяснение: под Константином здесь подразумевается на самом деле Константин VI, внук Константина V (на это может указывать и форма Kostandinos, vordi Коprina – «Константин, СЫН Копронима»). В этом случае упоминаемая далее Ирина – это не жена, а мать императора Константина VI, которая, правда, не была хазаркой, что в корне подрывает сюжет.
[Закрыть].
