Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Сергей Клычков

 
Пока из слов не пышет пламя
И кровь не рвется на дыбы,
Я меж бездельем и делами
Брожу, как мученик судьбы!..
 
 
Не веселит тогда веселье
И дело валится из рук,
И только слышен еле-еле
Мне сердца дремлющего стук!..
 
 
Потянутся лихие годы
В глухой и безголосой мгле,
Как дым в осеннюю погоду,
Прибитый дождиком к земле!..
 
 
И безглагольности суровой,
В бессловной сердца тишине
Так радостно подумать мне,
Что этот мир пошел от слова…
 

<1929>

 
 У каждого есть маленькая тайна —
В походке, в голосе, в разрезе глаз…
Не потому ли, встретившись случайно,
Невольно мы волнуемся подчас.
 
 
Так жадно в первый миг до складки платья
Мгновенный все охватывает взгляд.
И, словно молния, рукопожатье
Пронизывает с головы до пят…
 
 
Потом, обегавшись, как зверь со зверем,
Мы изредка обходимся без лжи,
И в страстный миг до полноты не верим,
Какую правду сердцу ни скажи!..
 
 
Не потому ль, себя оберегая,
Ты с каждым днем становишься немей,
За вымысл принимая, дорогая,
Невероятие души моей.
 

<1928>

 
Ко мне мертвец приходит
В глазах с немой тоской,
Хотя и нет в природе
Обычности такой…
 
 
Он – гость иного царства
И ходит много лет…
Нет от него лекарства
И заговора нет…
 
 
Нет от него молитвы,
Да я и сам отвык
Молиться, в память битвы
Повеся в угол штык…
 
 
Мне штык был другом добрым…
Защитник мой и страж,
Не раз, прижатый к ребрам,
Он отбивал палаш…
 
 
Но раз безвестный ворог,
Припертый им врасплох,
Скатился под огорок,
Отдав последний вздох…
 
 
С тех пор ко мне он ходит
В глазах с немой тоской
И по подушке водит
Холодною рукой…
 
 
И вот теперь покаюсь,
Что, затаивши крик,
Спросонья я хватаюсь
За мой бывалый штык…
 
 
И часто вместе с гостем
Мы слушаем вдвоем,
Как, разбирая кости,
Хрустит он лезвиём…
 

<1929>

 
Черныш – чудн а я птица,
Он любит глушь и тишь,
И как не покреститься,
Когда слетит черныш?..
 
 
По крайности в рубаху
Мужик сует кресты,
Когда черней монаха
Он сядет на кусты…
 
 
С такой он бровью пылкой,
И две его ноги
По самые развилки
Обуты в сапоги.
 
 
И стоит, если близко,
Вглянуться в кулачок:
Он в траурную ризку
Завернут, как дьячок!..
 
 
И слышал я поверье,
Что у него с хвоста
Торчат такие перья,
Быть может, неспроста…
 
 
Что этот хвост на лиру
Походит всем на вид,
С какой ходил по миру
Блаженный царь – Давыд!..
 
 
И что в исходе ночи
Теперь в лесную сырь
Черныш весной бормочет
За мужика псалтырь…
 
 
Что раннюю достойну
Он правит у реки,
И могут спать спокойно
На печках мужики.
 

<1929>

 
Меня раздели донага
И достоверной были
На лбу приделали рога
И хвост гвоздем прибили…
 
 
Пух из подушки растрясли
И вываляли в дегте,
И у меня вдруг отросли
И в самом деле когти…
 
 
И вот я с парою клешней
Теперь в чертей не верю,
Узнав, что человек страшней
И злей любого зверя…
 

<1929>

 
Бежит из глубины волна,
И круто выгнув спину,
О берег плещется она,
Мешая ил и тину…
 
 
Она и бьется, и ревет,
И в грохоте и вое
То вдруг раскинет, то сорвет
Роскошье кружевное…
 
 
И каждый камушек в ладонь
Подбросит и оближет,
И, словно высекши огонь,
Сияньем сквозь пронижет!..
 
 
Так часто тусклые слова
Нежданный свет источат,
Когда стоустая молва
Над ними заклокочет!..
 
 
Но не найти потом строки
С безжизненною речью,
Как от замолкнувшей реки
Заросшего поречья!..
 
 
Нет прихотливее волны
И нет молвы капризней:
Недаром глуби их полны
И кораблей, и жизней!..
 
 
И только плоть сердечных дум
Не остывает кровью,
Хоть мимо них несется шум
И славы, и злословья!..
 

<1929>

 
Крикливы и прожорливы вороны,
И по-лесному вежливы дрозды,
И шагу без глубокого поклона
Не сделают грачи у борозды…
 
 
Нет ничего красивее оборок
И подвенечных платьев голубей;
Сова сонлива, ястреб быстр и зорок,
Пуглив, как мелкий жулик, воробей…
 
 
Имеет признак каждое творенье:
Заливист соловей и робок чиж…
Откуда же такое удивленье,
С каким ты на меня всегда глядишь?..
 

<1929>

 
Плывет луна, и воют волки,
В безумии ощерив рот,
И ель со снежною кошелкой
Стоит, поникнув, у ворот!..
 
 
Закрыл метельный саван всполье
И дальний лес, и пустоша…
И где с такой тоской и болью
Укроется теперь душа?..
 
 
Все слилось в этом древнем мире
И стало все теперь сродни:
И звезд мерцание в эфире,
И волчьи на снегу огни!..
 

<1929>

 
Когда вглядишься в эти зданья
И вслушаешься в гул борьбы,
Поймешь бессмыслицу страданья
И предвозвестия судьбы…
 
 
Здесь каждый знает себе цену
И слит с бушующей толпой,
И головой колотит в стену
Лишь разве глупый да слепой…
 
 
Здесь люди, как по уговору,
Давно враги или друзья,
Здесь даже жулику и вору
Есть к человечеству лазья!
 
 
А я… кабы не грохот гулкий
Безлунной полночью и днем,
Я в незнакомом переулке
Сказал бы речь пред фонарем…
 
 
Я высыпал бы сотню жалоб,
Быть может, зря… быть может, зря.
Но так, что крыша задрожала б,
Потек бы глаз у фонаря!..
 
 
Я плел бы долго и несвязно,
Но главное – сказать бы мог,
Что в этой мути несуразной
Несправедливо одинок!..
 
 
Что даже и в родной деревне
Я чувствую, как слаб и сир
Пред непостижностию древней,
В которой пребывает мир.
 

<1929>

 
Рыбак, не езди в бурю,
Когда со дна на берег
Бегут в лохматой шкуре
Чудовища и звери…
 
 
Пусть сеть другой закинет,
От месяца улыбку
Приняв в седой пучине
За золотую рыбку…
 
 
Челнок его потонет,
Не выйдет он на сушу…
Себя он похоронит,
Погубит свою душу!..
 
 
К утру уймется качка
И стихнет ветер крепкий,
И вдовая рыбачка
Сберет на память щепки…
 
 
А ты восславишь солнца
Ликующую славу
И парус с плоскодонца
Прибережешь на саван!..
 
 
Рыбак, не езди в бурю,
Когда со дна на берег
Бегут в лохматой шкуре
Чудовища и звери…
 

<1929>

 
Всегда найдется место
Для всех нас на погосте,
И до венца невесту
Нехорошо звать в гости…
 
 
У червяка и слизня
И то все по укладу,
И погонять ни жизни,
Ни смерти нам не надо!
 
 
Всему пора и сроки,
И каждому страданью
У матери жестокой —
У жизни оправданье!
 
 
И радость и кручина,
Что горько и что сладко,
Пусть все идет по чину,
Проходит по порядку!..
 
 
И потому страшнее
Нет ничего уловки,
Когда себе на шею
Кладут петлю веревки…
 
 
Страшны пред ликом смерти
В отчаяньи и скуке
С запискою в конверте
Опущенные руки!..
 
 
Пусть к близким и далеким
Написанные кровью
Коротенькие строки
Исполнены любовью —
 
 
Все ж в роковой записке
Меж кротких слов прощенья
Для дальних и для близких
Таится злое мщенье.
 
 
Для всех одна награда
И лучше знают кости,
Когда самим им надо
Улечься на погосте!
 

<1929>

 
Пригрезился, быть может, водяной,
Приснился взгляд – под осень омут синий!
Но, словно я по матери родной,
Теперь горюю над лесной пустыней…
 
 
И что с того, что зайца из куста
Простой ошибкой принял я за беса,
Зато, как явь, певучие уста
Прослышал я в немолчном шуме леса!
 
 
Мне люди говорят, что ширь и даль
За лесом сердцу и глазам открылась,
А мне до слез лесной опушки жаль,
Куда ходил я, как дьячок на клирос!
 
 
Жаль беличью под елью шелуху
И заячьи по мелколесью смашки…
Как на мальчишнике засевшую ольху,
Одетую в широкие рубашки!
 
 
Жаль стежки лис, наброшенные в снег,
Как поднизи, забытые франтихой,
И жаль пеньки и груды тонких слег,
Накрытых синевою тихой…
 
 
Вздохнуть на них присядет зимний день
И смотрит вниз, не подымая взгляда…
И тень от облака да я, как тень,
Бредем вдвоем по дровяному складу…
 
 
А мужикам, не глядя на мороз
Приехавшим за бревнами на ригу,
Я покажусь с копной моих волос
Издалека похожим на расстригу!
 

<1929>

 
День и ночь златой печатью
Навсегда закреплены,
Знаком роста и зачатья,
Кругом солнца и луны!..
 
 
День смешал цветок с мозолью,
Тень морщин с улыбкой губ
И, смешавши радость с болью,
Он и радостен и груб!..
 
 
Одинаково на солнце
Зреют нивы у реки
И на пальцах заусёнцы
От лопаты и кирки!..
 
 
Расточивши к каждой хате
Жар и трепет трудовой,
Грузно солнце на закате
Поникает головой!..
 
 
Счастлив я, в труде, в терпеньи
Провожая каждый день,
Возвестить неслышным пеньем
Прародительницы тень!..
 
 
К свежесмётанному стогу
Прислонившися спиной,
Задремать с улыбкой строгой
Под высокою луной…
 
 
Под ее склоненной тенью,
В свете чуть открытых глаз,
Встретить праздник сокровенья
И зачатья тихий час!..
 
 
Чтоб наутро встать и снова
Выйти в лоно целины,
Помешав зерно и слово —
Славу солнца и луны!
 

<1929>

 
Должно быть, я калека,
Наверно, я урод:
Меня за человека
Не признаёт народ!
 
 
Хотя на месте нос мой
И уши, как у всех…
Вот только разве космы
Злой вызывают смех!
 
 
Но это ж не причина
И это не беда,
Что на лице – личина:
Усы и борода!.:
…Что провели морщины
Тяжелые года!
 
 
…И полон я любовью
К рассветному лучу,
Когда висит над новью
Полоска кумачу…
…Но я ведь по-коровьи
На праздник не мычу?!
 
 
Я с даром ясной речи
И чту я наш язык,
А не блеюн овечий
И не коровий мык!
 
 
Скажу я без досады,
Что, доживя свой век
Средь человечья стада,
Умру, как человек!
 

<1929>

 
За ясную улыбку,
За звонкий смех врассыпку
Назначил бы я плату,
Я б основал палату,
Где чистою монетой
Платили бы за это…
…Но мы не так богаты:
Такой палаты нету!
 

<1929>

 
Пока не прояснится
И мысль моя, и речь,
Суровой власяницы
Я не снимаю с плеч!
 
 
Увы! – за миг отрады,
Благословенный миг,
Пройти мне много надо
Под тяжестью вериг!
 
 
Но поборов усилья
И сбросив тяжкий спуд,
Я вижу вдруг, как крылья
Растут, растут, растут!
 
 
И чую я, покорным
И сладким сном заснув,
Как бьет по крупным зернам
Простертый жадно клюв!
 

<1929>

 
Под кровлей шаткою моею
Дрожит и приседает дом…
          …И сам сказать я не умею
              И голос заглушает гром!
 
 
Сверчком сижу я за трубою,
Свернувшись в неживой комок…
         …И говорю я сам с собою,
             Но и другим сказать бы мог.
 
 
Сказать, что в продублённой шкуре,
Распертой ребрами с боков,
            Живет и клекот грозной бури,
             И мудрость тихая веков!
 

<1929>

 
Года мои, под вечер на закате
      Вздымаясь в грузной памяти со дна,
Стоят теперь, как межевые знаки,
      И жизнь, как чаща с просека, видна…
 
 
Мне сорок лет, а я живу на средства,
      Что не всегда приносят мне стихи,
А ведь мои товарищи по детству —
      Сапожники, торговцы, пастухи!
 
 
У них прошла по строгому укладу,
      В трудах, все та же вереница лет:
Им даром счастья моего не надо,
      А горя моего у них же нет?!.
 
 
Для них во всем иные смысл и сроки,
      И уж куда нужней, важней дратва,
Чем рифмами украшенные строки,
      Расшитые узорами слова…
 
 
А я за полное обмана слово,
      За слово, все ж кидающее в дрожь,
Все б начал вновь и отдал бы все снова
      За светлую и радостную ложь…
 

<1929>

 
Упрятана душа под перехват ребра…
Душа – как торба, снаряженная в дорогу
 
 
И разной всячинки в ней понемногу —
И медной мелочи, и серебра…
 
 
Один пешком, другой трясется на возу,
Всю жизнь, как по столбам, отсчитывая п о дням
 
 
И золото любви у всех в исподнем,
На самом дне завернуто внизу!
 
 
Равно мы все плохи… равно все хороши!
И часто человек лишь потому хороший,
 
 
Что за душою у него ни гр о ша,
А может, даже нет совсем души?
 
 
И потому есть люди, добрые со зла,
В себе того не замечающее даже:
 
 
У сердца нашего, как у поклажи,
Есть два конца от одного узла!
 
 
Упрятано оно под перехват ребра,
Как торба, взятая в безвестную дорогу.
 
 
И разной всячинки в нем понемногу:
И зла про всех, и про себя добра!..
 

<1929>

 
Хорошо, когда у крова
Сад цветет в полдесятины…
Хорошо иметь корову,
Добрую жену и сына…
Вдосталь – силы, в меру – жира,
В жилах – тихое тепло…
Словом – жизнью жить здоровой,
Не мотаяся по миру,
Как по осени трепло.
 
 
Нет судьбы бездомной лише,
Мало радости хоть на день
Под чужой остаться крышей,
Где и темным ликом складень,
И ухват, расставив ноги,
Смотрят: что за человек?!.
Сразу в доме станет тише.
Если ты, свернув с дороги,
Постучишься на ночлег!
 
 
Из закуты иль приделка
Строго выглянет хозяин…
Изойдешь тут дрожью мелкой,
Истрясешься тут, как Каин!..
Даже будь сто раз знакомый,
Так и то стрельнет в костях
И метнется сердце белкой;
Дай Бог каждому жить дома
И поменьше быть в гостях!
 

<1929>

 
Стучит мороз в обочья
Натопленной избы…
Не лечь мне этой ночью
Перед лицом судьбы!
 
 
В луче луны высокой
Торчок карандаша…
…Легко ложится в строку
Раскрытая душа…
 
 
И радостно мне внове
Перебирать года…
…И буковками в слове
Горит с звездой звезда…
 
 
И слова молвить не с кем,
И молвить было б грех…..
И тонет в лунном блеске
Собачий глупый брех…
 

<1929>

 
Сегодня день морозно-синий
С румянцем был во все лицо,
И ели, убранные в иней,
Обстали к вечеру крыльцо.
 
 
Вздыхая грузно на полатях,
До света грежу я всю ночь,
Что это девки в белых платьях
И между ними моя дочь…
 
 
Глаза у них круглы и сини
Под нежной тенью поволок,
И наверху, посередине,
Луны отбитый уголок…
 
 
Глаза их радостны и чисты,
А щеки мягче калачей…
…И звезды снизаны в мониста
На нити тонкие лучей!
 
 
И дух такой морозно-синий,
Что даже распирает грудь…
И я отряхиваю иней
С висков, но не могу стряхнуть!
 

<1929>

 
Брови черной тучи хмуря,
        Ветер бьет, как плеть…
Где же тут в такую бурю
              Уцелеть!
 
 
Только чудо, только случай
       В этот рев и гуд
Над пучиною зыбучей
             Сберегут!
 
 
Но я верю в час удачи,
        В луч моей звезды:
Пусть валы, как кони, скачут
            Без узды!
 
 
Верю я, и каждым словом,
        Как багром тугим,
Подбираю сеть с уловом
            Дорогим!
 

<1929>

 
Славно жить под новой дранью,
Но не плохо, если с бранью
Незнакомы стены дома
И под старою соломой!
 
 
Вот беда, коль бес домашний
Возле ног юлит хвостом:
Лучше жить тогда у пашни
Вместе с зайцем под кустом…
 
 
Зря тогда пойдут старанья:
Продырится крыша с дранью,
И железо ржа проточит,
И избу всю скособочит.
 
 
И до срока вскочит проседь
На затылке и висках…
И отдышки вдруг запросит
Сердце, сжатое в тисках!
 
 
Надо знать такое слово,
С этим словом под мостины
На ночь влево от засова
Класть дубинку из осины!
 
 
Вот тогда, как миг единый,
Жизнь пройдет без лишних слов,
И жена взлелеет сына
Под спокойный стук часов!..
 
 
Надо знать такое слово,—
И под крышею тесовой,
Над речным покатым виром
Мирный сон свой примешь с миром!
 

<1929>

 
Я у людей не пользуюсь любовью
И сам не так их горячо люблю…
Я редко отвечаю на злословье,
Но явной грубости всегда грублю!
 
 
Спаси Бог к ним идти с нуждой иль с просьбой,
Пожалуй, лучше переждать напасть:
Когда б не стыд, да если удалось бы,
Уж лучше попросту в нужде украсть!
 
 
За стол без соли сядешь поневоле…
И пусть слова участья дороги,
Но видно, для того у нас мозоли,
Чтобы по ним ходили сапоги!..
 
 
И я всегда спешу понезаметней
Пройти, когда мучительно грущу…
Я – как черныш во время линьки летней,
Когда он забивается в чащу…
 
 
Кому я нужен с искаженной бровью?!
И кто поймет, как я подчас скорблю?!.
Я у людей не пользуюсь любовью,
Да я и сам их тоже не люблю!..
 

<1929>

 
Знал мой дед такое слово,
Правда, это было встарь,
Жизнь начать с ним можно снова,
Словно трепаный букварь!
 
 
Дед ушел с волшебным словом,
Не простившись, на тот свет,
И со внуком непутевым
Приключилось много бед…
 
 
Если б слово дед оставил,
Много промахов, грехов
Я избег бы и исправил,
Но… не трогал бы стихов!
 
 
Дорожу я каждой строчкой,
Каждой рифмой и стопой,
Словно радостной отсрочкой
У волшебницы слепой!
 
 
Часто к дому подступая,
Слыша рифмы воркотню,
Смерть слепая и скупая
Сонно валится к плетню!
 
 
По соседству с злой колдуньей,
В блеске призрачном косы,
Я спешу у полнолунья
Скрасть короткие часы,—
 
 
Под луной золотоокой,
Проплывающей в тиши,
Перелить в тугую строку
Страх и боль моей души!
 
 
Счастье, радость и страданье,
Чуя близко ночь и тьму,
Я кладу, как подаянье,
Смерти в нищую суму…
 
 
Видно, все же я по крови
В малой доле волшебства
С силой дедовскою в слове
Связан узами родства…
 
 
И пускай мне выйти не в чем,
Пусть темно в моем углу,
Все ж пою я сердцем певчим
Жизни славу и хвалу!
 

<1929>

ЗАКЛЯТИЕ СМЕРТИ

 
Я в море далёко рыбалю
И сети бросаю на дно,
И эти туманные дали
Со мной заодно, заодно.
 
 
Бегут отовсюду барашки
И брызжут соленой водой
В распахнутый ворот рубашки,
Шутя и играя со мной.
 
 
Но всем здесь чужой, и случайный,
И робкий еще рыболов,
Я вижу воочию тайну
Поднявшихся с бездны валов.
 
 
И в час, как в прибрежные гроты
Вбегает прибой голубой,
Я всё вспоминаю кого-то,
Кто друг был неведомый мой.
 
 
И близкую встречу предчуя,
А с нею и гибель свою,
О имени милом хочу я
Спросить грозовую струю,
 
 
Но мимо безмолвно кат и тся,
Сливаясь с туманом, волна,
И кружат, как призраки, птицы
Над парусом белым челна.
 

<1918>

 
От счастья ль незримого таешь,
Мутит ли бессловная ложь,
Пока не перестрадаешь,
В любви ничего не поймешь.
Сорвешь ее цветик плакуний,
И тихо рука задрожит,
А по небу лисий да куний
В бессонницу след побежит.
И, словно лунатик средь ночи,
Повиснешь в ветвях у гнезда,
И в полуоткрытые очи
Большая заглянет звезда.
Увидишь: калитка, ты – сторож.
Ах, что ты теперь сторожишь?
Коль чуть улыбнешься и скоро ж
Опять не глядишь и глядишь?
И страшно: не скрипнула б дверца,
Иль ты не заплакала б вдруг,
Ведь сбросит лунатика-сердце
С звездой покачнувшийся сук.
 

<1923>

 
Мы отошли с путей природы
        И потеряли вехи звезд…
Они ж плывут из года в годы
        И не меняют мест!
 
 
Наш путь – железная дорога,
        И нет ни троп уж, ни дорог,
Где человек бы встретил Бога
        И человека – Бог!
 
 
Летаем мы теперь, как птицы,
       Приделав крылья у телег,
И зверь взглянуть туда боится,
       Где реет человек!
 
 
И пусть нам с каждым днем послушней
       Вода, и воздух, и огонь:
Пусть ржет на привязи в конюшне
       Ильи громовый конь! —
 
 
Пускай земные брони-горы
       Мы плавим в огненной печи —
Но миру мы куем запоры,
        А нам нужны ключи!
 
 
Закинут плотно синий полог,
        И мы, мешая явь и бред,
Следим в видениях тяжелых
        Одни хвосты комет!
 

<1925,1930>

 
Золотое чудо всюду
Сыплет сверху изумруды
          На плывущие в века
                      Сны и облака!
 
 
Но земля сошлась, знать, клином
К этим вырубкам, долинам,
         Над которыми поник
                     Журавлиный крик!
 

Конец 1920-х годов (?)

 
По полям омертвелым, по долам,
Не считая ни дней, ни недель,
Словно ведьма широким подолом,
Машет снегом лихая метель.
 
 
Заметёны деревни, поселки,
И в подлобьи сугробов – огни!..
И мужик к мужику – словно волки
От нехватки и пьяной ругни!..
 
 
В эти рытвины, рвы и ухабы
Все уложишь: и силу, и сыть!..
Уж на что терпеливые бабы,
А и те разучились носить!..
 
 
Ну, а если и выпадет доля
И не вызволит плод спорынья,
Что же делать: не грех, коль не воля!..
Да и чем не купель полынья?..
 
 
Где ж тебе, наше хмурое небо,
Возрастить среди этой пурги
На березах печеные хлебы,
На оторках осин – пироги?!
 
 
А неплохо б для девок обновок,
А для баб понавешать сластей…
Потеплей да побольше одевок
Для безродных глухих волостей!..
 
 
Пироги, опреснухи да пышки!..
Подставляй, поворачивай рот!..
Нет, не годен к такой шаромыжке,
Непривычен наш русский народ!..
 
 
Любит п о том он землю окапать,
Десять раз одно дело начать
За голодный кусок да за лапоть,
За сургучную в праздник печать!..
 
 
И когда вдруг нежданно над лесом,
Где в сокрытьи стоят алтари,
Облаков раздерутся завесы,—
Не поверишь в сиянье зари!..
 
 
Не поверишь и в звездную кику
На макушке с высокой луной
И пред ликом небесным от крика
Изойдешь над родной стороной!..
 
 
И покажется бабой-кликушей
У деревни согбенная ель,
Погубившей невинную душу
В эту долгую злую метель…
 

Конец 1920-х годов (?)

…аз воздам…

 
Я не видал давно Дубравны,
Своих Дубровок и Дубны,
Померк ты, свете тихий славный,
От юности хранивший сны!..
 
 
              Упали древние покровы,
              И путь мой горек и суров…
              Найду ли я, вернувшись снова,
              В сохранности родимый кров?..
 
 
И хляби ринулись из тверди,
И мир взметнулся на дыбы…
Удержатся ль на крыше жерди
Старухи матери-избы?..
 
 
            И на божнице старой нашей
            Едва ль по-прежнему Христос,
            Склонившись, молится пред чашей
            В томленьи и сияньи слез?..
 
 
Я видел сон, что он с божницы,
Где от лампады тишь и синь,
Пред изначальным ликом жницы
Ушел в скитания пустынь…
 
 
            Ушел в невиданном соблазне
            Начать путь испытанья вновь
            Не из боязни перед казнью,
            Но в страхе потерять любовь…
 
 
Закрылся лик его тоскою
В столетней копоти избы,
Где пред лампадой и доскою
Столетья гнулися горбы…
 
 
            Не мог, не мог же он столетья
            Под скрежетание цепей
            Мешать слова молитвы с плетью,
            Как с тучным колосом репей?!
 
 
Пред жницей страшной и победной,
Восставшей в пепле и крови,
Не мог остаться плотник бедный
Со словом мира и любви?!.
 
 
            И потому не для прельщенья,
            Но как исход и как залог
            К серпу оправданного мщенья
            Сложил он мирный молоток.
 

Конец 1920-х годов (?)