Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Сергей Клычков

 
Не зря, лукавая луна,
С фатой прозрачно-синей,
Тебя в иные времена
Считали за богиню…
 
 
Да и поныне человек
Глядит с нескромной думой
В излучины тяжелых век
И в росчерк лба угрюмый…
 
 
Кто, слушая невнятный смех,
Один в ночи не блудит,
Поверив, что счастливей всех,
И если нет, то будет?!
 
 
И кто ж не отдавал в тоске,
Метаяся по свету,
Рябой гадалке по руке
Последнюю монету?!
 
 
Смешав полынь и белену,
Я понял, что напрасно
Считали в древности луну
Богинею прекрасной…
 
 
Недавно я открыл обман,
Мечтая в полнолунье:
То просто с табора цыган
Сбежавшая колдунья!..
 
 
И с той поры я ни о чем
И ни о ком не грежу,
Да и она ко мне лучом
Заглядывает реже…
 
 
Но чтобы не попасть в беду
И веря в мудрость предков,
Я за окно всегда кладу
На легкий сон монетку…
 
 
Не зря в седую старину
Считали за богиню
Луну, лукавую луну,
С фатой прозрачно-синей.
 

<1929>

 
Любви откровенные речи
Для всех нас ехидну таят.
Мешая разлуку со встречей,
С отрадой отраву и яд…
 
 
Загадки ее без отгадки,
Невидимы пропасть и свих…
С того мы в конце так и гадки
В возвышенных чувствах своих…
 
 
Кому суждено без печали
И не искажая лица,
Занятную сказку в начале
С улыбкой дочесть до конца?
 

<1928>

 
Лежит заря, как опоясок,
И эту реку, лес и тишь
С их расточительностью красок
Ни с чем на свете не сравнишь!
 
 
Нельзя сказать об них словами,
И нету человечьих слов
Про чащуру с тетеревами,
Про синеву со стаей сов…
 
 
Но вставши утром спозаранья,
Так хорошо склониться ниц
Пред ликом вечного сиянья,
Пред хором бессловесных птиц…
 

<1928–1929>

 
Я тешу и лелею грусть,
Один брожу по дому
И не дивлюсь, и не дивлюсь
На ясном небе грому…
 
 
У всех у нас бывает гром
В безоблачной лазури,
И сердце ходит ходуном
От беспричинной дури.
 
 
От вздорных мимолетных слез
Никто, никто не слепнет.
И жизнь, как с дождика овес,
Корнями только крепнет.
 
 
И после нехороших слов,
С которых враг зачахнет,
За тыном луговой покров
И роща гуще пахнет.
 
 
Но вот когда без глупых бурь
Неведомо откуда
Вдруг с сердца опадет лазурь,
Как старая полуда,
 
 
Когда на миг застынет кровь,
С лица сойдет улыбка,—
Без слов поймешь, что не любовь,
А велика ошибка.
 
 
Что по ошибке роковой,
Все проворонив сроки,
Безумный год сороковой
Встречаешь одинокий.
 
 
Что за такую уйму лет,
Лишь вынутый из рамки,
И схожесть сохранил портрет,
И две счастливых ямки, —
 
 
И глаз поддельную эмаль
Из-под узорной шали…
Но мне не жаль теперь, не жаль
Ни счастья, ни печали.
 
 
Всему пора, всему свой час —
И доброму, и злому…
И пусть луны лукавый глаз
Кривится из-за дома!
 

<1929>

 
Словно друг, сверчок за печью
    Тянет разговор,
И глядит по-человечьи
    Маятник в упор.
 
 
От тревог и неудач уж
    Желоба на лбу…
Что ты плачешь, что ты плачешь
    На свою судьбу?
 
 
От окна ложится тенью
    С неба синий свет,
След далекого виденья,
    Память прежних лет.
 
 
От твоих слез сердце сжалось
    И стучит в крови,
Значит, мне еще осталась
    Жалость от любви…
 

<1928>

 
Страданья много в жизни,
Но больше лжи и чуши:
Узнай ее да вызнай
Чудную штуку – душу!
 
 
В ней, как в бездонной торбе,
За каждыми плечами
Набиты туго скорби,
Удачи и печали.
 
 
Душа – лихая штука,
А вызнать душу – жутко:
Живет в ней часто мука,
Похожая на шутку!
 

<1929>

 
В свой черед идет год з а год,
И захочешь сам ты, нет ли:
В верный срок морщины лягут,
Словно после зайца петли.
 
 
И прикроют их седины,
Словно белою порошей,
И кому-то все едино,
Что плохой ты, что хороший!
 

<1929>

 
Ушла любовь с лицом пригожим,
С потупленной улыбкой глаз,—
Ты прожила, и я жизнь прожил,
И не для нас вверху луна зажглась.
 
 
Красуяся венцом в тумане,
На облаке луна лежит,
Но ни тебя она не манит,
Ни больше мне она не ворожит…
 
 
Прошли веселые отжинки,
На стражу встал к воротам сноп,
И тихо падают снежинки
Тебе в виски, а мне на хмурый лоб.
 
 
Теперь пойдут крепчать морозы,
И надо нам, тебе и мне,
Спешить, обмахивая слезы,
На ворох умолота на гумне.
 
 
И не понять нам вести черной,
Под вечер огребая ток,
Когда метла схоронит в зерна
С безжизненной головкою цветок.
 

<1929>

 
Уставши от дневных хлопот,
Как хорошо полой рубашки
Смахнуть трудолюбивый пот,
Подвинуться поближе к чашке…
 
 
…Жевать с серьезностью кусок,
Тянуть большою ложкой тюрю,
Спокойно слушая басок
Сбирающейся за ночь бури…
 
 
Как хорошо, когда в семье,
Где сын жених, а дочь невеста,
Уж не хватает на скамье
Под старою божницей места…
 
 
…Тогда, избыв судьбу, как все,
Не в диво встретить смерть под вечер,
Как жницу в молодом овсе
С серпом, закинутым на плечи.
 

<1928>

 
Слова жестоки, мысли зыбки
И призрачны узоры снов…
Хочу и вот – не получается улыбки,
Раскрою рот – и нету нежных слов…
 
 
Верней всего – забыто слово,
Откуда льются все слова…
Но чуда прежнего все ожидаешь снова,
Не глядя, что седеет голова.
 
 
Безмолвна ночь и безответна…
Какой же это злой колдун
Провел меня и обморочил незаметно
И вместо кос подсунул мне колтун?!
 
 
Вот так бы лечь навеки лежнем,
Любуясь в прорезь полотна,
Где взглядом ласковым, таким твоим и прежним,
Глядит в окно лукавая луна…
 

<1929>

 
    Доколе
Любовь без лукавства
И в скрытости
    Нашей
Без боли,
Мы словно у чаши,
    Где яства
Без сытости,
Перца и соли…
 
 
Пока же для соли
    И перца
Найдем мы и долю,
    И меру,
И наша одежда
    От моли
    И в боли
    Источится сердце,
Любовь же, попавши в неволю,
    Утратит надежду
    И веру…
 

<1929>

 
Всего непосильнее злоба
И глаз уголки в черноте…
Быть может, и так пронесло бы,
Да радость и годы не те…
 
 
Земной я, как все, и не спорю,
Что в сердце, как в курной избе…
Но нет для меня больше горя
Принесть это горе тебе…
 
 
Неплохо б узнать, хорошо бы
Размекать пораньше в тиши,
Что вот облака да сугробы,
Да дали одни хороши.
 
 
А тут все так грустно и грубо
И мне самому невдомек,
С чего я в пушистые губы
Целую в опушке пенек!..
 
 
И дрожь, и тепло на утробе,
Хоть губы твоим не чета…
И в облаке или сугробе
Земли пропадает черта.
 
 
И так хорошо мне в узоре
Дремотных прозрачных лесов
В недолгие зимние зори
Вглядеться без дум и без слов!..
 
 
И сердцем одним до озноба
Изведать предвечный покой,
К груди лебединой сугроба
Прильнув воспаленной щекой…
 

<1928–1929>

 
Какие хитроумные узоры
    Поутру наведет мороз…
Проснувшись, разберешь не скоро:
    Что это – в шутку иль всерьез?
 
 
Во сне еще иль это в самом деле
    Деревья и цветы в саду?
И не захочется вставать с постели
    В настывшем на ночь холоду.
 
 
Какая нехорошая насмешка
    Над человеком в сорок лет:
Что за сады, когда за этой спешкой
    Опомниться минуты нет!
 
 
И первым взглядом встретившись с сугробом,
    Подумается вдруг невпопад:
Что если смерть, и нет ли там за гробом
    Похожего на этот сад?!.
 

<1929>

 
Моя душа дошла до исступленья
У жизни в яростном плену,
И мне не до заливистого пенья
Про соловья и про луну!
 
 
Легла покойницей луна за тучу,
Давно умолкнул соловей,
И сам себя пугаю я и жучу
Остатком радости своей…
 
 
И сам не знаю я, горит ли это
Любви обугленный пенек
Иль бродит неприкаянный по свету
Зеленый волчий огонек!..
 
 
Ни выдумка веселая, ни шалость,
Ни смех не прозвенит в избе,—
Все отошло и все смешалось
В глухой и призрачной судьбе…
 
 
Так осенью в ночи над волчьим лазом
На ветке хохлится сова,
Пред зимней спячкою едва
Водя одним полуоткрытым глазом…
 

<1929>

 
Я устал от хулы и коварства
Головой колотиться в бреду,
Скоро я в заплотинное царство,
Никому не сказавшись, уйду…
 
 
Мне уж снится в ночи безголосой,
В одинокой бессонной тиши,
Что спускаюсь я с берега плеса,
Раздвигаю рукой камыши…
 
 
Не беда, что без пролаза тина,
И Дубна обмелела теперь:
Знаю я, что у старой плотины,
У плотины есть тайная дверь!
 
 
Как под осень опушка сквозная
И взглянуть в нее всякий бы мог,
Но и то непреложно я знаю,
Что в пробоях тяжелый замок!
 
 
Что положены сроки судьбою,
Вдруг не хлынули б хляби и синь,
Где из синих глубин в голубое
Полумесяц плывет, словно линь…
 
 
Вот оно, что так долго в печали
Все бросало и в жар и озноб:
То ль рыбачий челнок на причале,
То ль камкой околоченный гроб!
 
 
Вот и звезды, как окуни в стае,
Вот и лилия, словно свеча…
Но добротны плотинные сваи,
И в песке не нашел я ключа…
 
 
Знать, до срока мне снова и снова
Звать и плакать, и ждать у реки:
Еще мной не промолвлено слово,
Что, как молот, сбивает оковы
И, как ключ, отпирает замки.
 

<1928–1929>

 
Мне не уйти из круга,
В котором мне дана
Бессменная подруга,
Полночная луна…
 
 
Я вижу блеск и славу,
Сияние лучей
И взгляд ее лукавый,
Призывный и ничей…
 
 
И чую я коварство,
Безумье и обман,
Когда из царства в царство
Плывет ее туман…
 
 
И знаю, как убога
Своею простотой
Души моей берлога
Пред этой высотой!..
 
 
Не потому ль недуги
И беспокойный жар
Таинственной подруги
Единственный мне дар…
 
 
Но со звериной дрожью
Весь погружаясь в мир,
Как я душой берложьей
В нем одинок и сир!
 
 
И верю вот, что в некий,
В последний смертный час,
Она закроет веки
Моих потухших глаз…
 
 
И сладко мне подумать
Без друга и жены,
Что в этот час угрюмый
Последней глубины,
 
 
Она, склонясь на плечи
И выпив жадно кровь,
В углу затеплит свечи
За верность и любовь.
 

<1929>

 
Душа, как тесное ущелье,
Где страстный возгорелся бой,
А жизнь в безумьи и весельи
Стремглав несется пред тобой.
 
 
И мир, теряясь далью в небе,
Цвета и запахи струит,
Но в ярком свете черный жребий
Для всех и каждого таит…
 
 
Страшись в минуту умиленья
Меч опустить и взять цветок,
Тебя сомнет без сожаленья
Людской стремительный поток!
 
 
Доверчиво вдыхая запах,
Впивая жадно аромат,
Погибнешь ты в косматых лапах,
Остановившись невпопад!
 
 
Под этой высью голубою,
Где столько звезд горит в тиши,
Увы! – нам достаются с бою
Все наши радости души.
 
 
Но вот… когда б мы не страдали,
Не проклинали, не клялись,
 Померкли б розовые дали,
Упала бы бессильно высь…
 
 
И кто бы захотел, с рожденья
Избегнув страшного кольца,
Прозреть до срока наважденье
В чертах любимого лица?
 
 
Кто согласился бы до срока
Сменить на бездыханный труп
И глаз обманных поволоку,
И ямки лживые у губ?
 
 
И потому так горек опыт,
И каждый невозвратен шаг,
И тщетен гнев, и жалок ропот,
Что вместе жертва ты и враг, —
 
 
Что на исход борьбы напрасной
Падут в неведомый тайник
И образ юности прекрасный,
И оскорбительный двойник.
 

<1929>

 
О чем в ночи шепочут ивы,
    Поникши у дорог?
Но разум мой кичливый
        Их разгадать не мог…
 
 
Куда плывет простор бескрайный,
    Откуда льется свет?
Вот это тайна… тайна,
        И ей разгадки нет!
 
 
Весна, берез зеленокудрость,
    И свежесть их лица…
Вот только это мудрость,
        Которой нет конца!
 

<1929>

 
Душа покоя лишена!
      Какая вышина и тишина…
          Из облака плывет луна,
               Среди прозрачности такой
                      Лаская белоснежною рукой
                            Туман над сонною рекой!
                                   Какая тишина!
 
 
В душе тревога и обман,
      И скачущий из лучезарных стран
             Конь без удила и стремян,
                    И светлый всадник над лукой…
                         …Прекрасен ты, небесный дар – покой,
                                        И все же мне с моей тоской
                                                          Желаннее обман!
 

<1929>

 
О, если бы вы знали слово
От вышины и глубины,
Вы не коснулись бы покрова
Лесной волшебницы – Дубны…
 
 
Не смяли б плечи перекатов
И груди влажных берегов,
Где плыл закат, багрян и матов,
Под звон охотничьих рогов!
 
 
Где сдревле сом стерег на плесе,
Скрутивши длинным усом, смерть,
А золотые бивни лося
Века поддерживали твердь…
 
 
О, если бы вы знали слово,
Что под луной хранят в ночи
От древности седые совы,
От века мудрые сычи…
 

<1929>

 
Как тих прозрачный вечер…
Как никнет синева!
Что за слова лепечет
Поблекшая листва?
 
 
И звезды, словно свечи,
Горят, горят, горят!
Среди бескрайной сечи
Березы встали в ряд…
 
 
И месяц им на плечи
Свой облик уронил…
И ты теперь далече,
И я не сохранил
 
 
Ни память нежной встречи,
Ни нежные слова…
Как тих прозрачный вечер…
Как никнет синева!
 

<1929>

 
Ты с откинутой рукою
Спишь за пологом из ситца.
Что же, что ж это такое,—
Мне не спится… мне не спится?..
 
 
Дышишь ровно, спишь ты сладко,
А щека желтей вощины…
Друг, откуда эта складка
И морщины, и морщины?
 
 
Нет, ты та же, как бывало,
Как когда-то мне приснилась,
Только вот черта овала
Чуть заметно покосилась.
 
 
Только вот и эти губы,
Как подсохнувшая ранка.
Кто так выворотил грубо
Жизнь и душу наизнанку?
 
 
Слышишь: сердце раз от разу
Бьется глуше и немотней!
Уж не бес ли разноглазый
Сглазил нас из подворотни?
 
 
У него мертвячьи уши,
Песий нос и голос птичий, —
Это он мне жизнь и душу
Кверху вывернул наничей!..
 
 
Юркий бес из буерака,
Где расходятся дороги…
Вот он в зеркале… из мрака…
Тоже в туфлях… свесил ноги.
 
 
…Камни я готов ворочать
И таскать в крутую гору:
Разве мог тебя я ночью
Разбудить в такую пору?..
 
 
Это всех переполошил,
Верно, оборотень жуткий,
Брызнув словом нехорошим
И заплакав… ради… шутки…
 

<1928>

 
Я не тебя любил… Ты только странный случай…
А случай мог бы быть совсем иной…
Но правда то, что случай этот неминучий
Среди минучести случайности земной!
 
 
Подчас я строго сам допытываю душу:
За что тебя я дорогой зову?!.
Но ты же знаешь хорошо, что за благушу
Ношу я в сердце, словно в кузову!
 
 
Когда-то, лет шести-пяти, играя в салки
Со сверстниками на крутом бугру,
Я мельком увидал в речных глазах русалки
Улыбки полнолунную игру!
 
 
Она в меня глядела нежно, полулежа
На ветках обомлелого куста…
И может, на нее немного ты похожа…
Но губы у тебя, а не… уста…
 
 
Коса у ней была пышней и тоньше пряжи,
Распущенная, будто напоказ!
Я мало разглядел… Я испугался даже
Сиянья влажного ресниц и глаз!
 
 
С тех пор я, может, и тебя люблю слегка ведь,
Твою тростинкой согнутую бровь…
Но самому в любви мне не пришлось слукавить,
А без лукавства в сердце что же за любовь?!
 

<1929>

 
Счастлив я иль одинок —
Все равно теперь уж…
Я тебе сказать бы мог,
Ты же не поверишь!
 
 
И не верь ты мне, не верь,
Коль нельзя поверить:
Запираю я теперь
На ночь крепко двери!
 
 
Время бережно кладу
В сердце по минуте
В те часы, когда в саду
Видно каждый прутик…
 
 
Видно капельки росы
С голубым отливом,—
В эти тихие часы
Я хожу счастливым!
 
 
Я не жду тебя, не жду
В глушь да по распутью…
А под месяцем в саду
Словно строки – прутья!
 
 
Словно строки из письма
В искосок с припиской,
Не поедешь ты сама,
Да и я не близко…
 
 
Я, должно быть, за чертой,
Где вся жизнь, как внове,
Со спокойной полнотой
Буйно бьющей крови!
 
 
Я не жду, не жду тебя,
А гляжу на двери…
Как же жить мне, не любя…
Не любя… не веря?!.
 
 
Я тебя и не зову…
Ты и не поедешь…
Я – во сне, ты – наяву
И ничем не бредишь!
 
 
Наяву или в бреду —
Я и сам не знаю,
Я не знаю, кто в саду
У меня гуляет.
 
 
И рука в моей руке…
И как тонкий локон,
Луч играет на щеке
Из узорных окон!
 
 
Словно прядь льняной косы
Льнет ко мне по ветру:
Есть со мной кто в те часы,
Никого ли нету —
 
 
Я и сам едва бы мог
Угадать теперь уж…
Я скажу, что одинок,
Ты же не поверишь!
 

<1929>

 
Как прежде всё в знакомом перелеске,
           Прозрачны синь и тишина…
Висят меж сучьев звезды, как подвески,
           И как на ниточке луна.
 
 
И то ль во сне скрипят вдали обозы,
          То ль в памяти родимых мест…
Но непохожи старые березы
          На пышный хоровод невест!
 
 
В лесу не раз слиняли шкурки куньи,
         Не раз сменилася листва,—
И эта ночь с колечком новолунья
         Уж не напомнит сватовства!..
 
 
Да и причудных стариц в перелеске
         С висков пробила седина,
И ждут они, рассыпавши подвески,
         Не жениха, а колдуна…
 

<1928>

 
Месяц да метелица,
          Да пушистый снег…
Светит в темноте лицо,
         Льется звонкий смех!
 
 
Кто же не побесится,
        Любя… не любя!
Далеко до месяца,
        Близко от тебя…
 
 
Катится, как яблочко,
       Месяц в облака…
Ты – в середку, я – с бочка,
       И с рукой рука!
 
 
Голова ли кружится,
       Твоя иль моя…
Снежится да вьюжится…
      Месяц, ты да я!
 
 
Месяц да метелица…
       Со снежинкой бровь…
В мире всё безделица,
      Только не любовь!
 

<1929–1930?>

 
Любовь – неразумный ребенок —
         За нею ухаживать надо
И лет до восьми от пеленок
        Оставить нельзя без пригляда…
 
 
От ссоры пасти и от брани
        И няню брать с толком, без спешки…
А чтоб не украли цыгане,
        Возить за собою в тележке!
 
 
Выкармливать грудью с рожденья,
        А спать класть у самого сердца,
На стол без предупрежденья
       Не ставить горчицы и перца!
 
 
А то может так получиться,
       Что вымажет ручки и платье,
И жизнь вся пропахнет горчицей,
      А с горечью что ж за объятья!
 
 
И вот за хорошим уходом
      Поднимется дочь иль сынишка —
И брови крутые с разводом,
      И щеки, как свежие пышки!
 
 
Но так, знать, положено нам уж,
      Что счастью не вечно же длиться:
И дочь может выскочить замуж,
      И может сынок отделиться!
 
 
Ребенок же слабый и хилый,
      Во всем обойденный судьбою,
С тобой доживет до могилы
      И ляжет в могилу с тобою!
 
 
С ним только вот, кроме пеленок,
       Другой не увидишь отрады:
Любовь – неразумный ребенок,
       Смотреть да смотреть за ней надо
 

<1929>

 
Ты проходишь такая лучистая,
          А земля в обиходе простом.
Пред тобою и сила нечистая,
          Как собака, виляет хвостом!
 
 
По князьку, под застрехой истлевшею
         От лучей золотая резьба:
Недопившая, недоевшая
          Смотрит сытой мужичья изба…
 
 
И мужик запотеет по вечеру,
         Коль обронишь ты в чашку лучок.
И пойдут в чашке с тюрей на печеве,
         Как от масла, кружки в пятачок!
 
 
И хозяйка с улыбкою строгою
         Губы вытерет подолом…
На всю ночь напролет над дорогою
        Ты повиснешь над каждым селом!
 
 
Над селом звезды бисером катятся,
       А земля в обиходе простом,
И соломенный голубь под матицей
        Вместо лапок – с лучинным крестом!
 
 
И недаром же новь у заказника
       Полегла, тяжела и черна,
Затаив к сокровенному празднику
        Дух и плоть золотого зерна!
 

<1929>

 
От поля с мягкою травою
Я нежность получил в удел,
И долго в этот мир глядел
Упавшей с неба синевою.
В лучах и звездном изумруде
Мир так велик, а я так мал!
И долго я не понимал,
С чего же усмехались люди?!.
 
 
Запевши робко и несмело,
Я каждый лишний год и день
Следил со страхом, как тучнела
К ногам положенная тень…
Как полнилась по капле ядом
Душа, раскрытая до дна,
Когда, как тихая лампада,
Пред миром теплилась она…
 
 
Я видел, как в глухой измене
Редеет и косится бровь,
И сам бросался на колени
Не раз за ложь, как за любовь!
И сам я лживо понемногу
Стал чувствовать и понимать…
И вот с годами и тревогой
Мне даже почужела мать!
 
 
Теперь оброс я крепкой шкурой,
Я, слава богу, огрубел,
И часто в сутолоке дел
Судьба мне в спину смотрит дурой…
А мир все тот же, и на взгорбьи
Все так же льется синева…
И в душу просятся слова
В венце и нежности, и скорби.
 

<1929,1935?>

 
Когда ручьи обронят с горки вздохи
И побегут, как бирючи,
Замечутся в любовной суматохе
На ветлах лосные грачи…
 
 
Кружком засядут воробьи на липу,
Чирикая друг другу без ума,
И на реке крякун зайдется в хлипе,
И верша помрачит сома…
 
 
И мрачный коршун, незнакомый с пеньем,
Заклёкает, усевшись на стожар,—
Тогда ударит по людским коленям
И по хвостам звериным жар!
 
 
И крови человечьего отродья,
Звериная и птичья кровь,
И рыбья кровь сольются в половодье,
Дабы отпраздновать любовь!
 
 
И мир как будто голову поднимет,
Столь лучезарен и высок,
И каждых уст с такой любовью примет
Самоничтожный голосок!..
 
 
Облезут у зверей хребты и холки,
И глаз расширенных в зрачки
Полезут им бесчисленные щелки
И обомлелые торчки…
 
 
Один глухарь, как выродок, пред тайной
Глухарки скучной и рябой,
Поет перед подругою случайной,
Ее не видя пред собой!..
 
 
Поет не слыша, ничего не видя,
И, не дослушав до конца,
Слетит она и в страхе и в обиде.
Учуяв запашок свинца…
 
 
Пред ним стократ прекрасней и чудесней
Возник преображенный лик,
И он поет, пока за этой песней
Его не свалит дробовик!..
 
 
Звук поцелуя в песне этой птицы
И губ ответных полубред.
И с песней той, и с птицей лишь сравнится
Любовью раненый поэт.
 

<1929>

 
Я не люблю бесчинства и попойки,
Но вот когда нависнет чад
В разбухшем сердце, – словно с новой стройки,
Вдруг торопливо застучат…
 
 
…Совсем смешается и пропадет в дурмане
Сосед и папиросный дым
И образ юности моей предстанет —
Рассвет со взором голубым!..
 
 
Когда-то грезилось под этим взглядом,
Совсем мечталось об ином,—
И лучше бы стакан наполнить ядом
Иль яд переболтать с вином…
 
 
Но до крови лишь закусивши губы,
Сам для себя лихой палач,
Я с руганью, забористой и грубой,
Солью неразличимый плач.
 

<1929>

 
Мы в горькой напасти
       Друг друга калечим
                 И мучим…
Звериные пасти
       В лесу человечьем,
                 Дремучем…
 
 
А мимо берлоги,
       Что сердцем на горе
                 Назвали,
Олень златорогий
       Проносится в зори
                И дали…
 

<1928>