Текст книги "Сокровища рода де Карсо (СИ)"
Автор книги: Сергей Шемякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
– Капитан Девис просил меня посмотреть ваши раны, – представившись, произнёс вошедший. – Но одному из вас, судя по упражнениям, которым он занимается, моя помощь уже не очень нужна, – кивнул лекарь на Жака, – ну а вами, сеньор, мы займёмся вплотную, – пододвинул он стул к постели буканьера.
– Покажите мне рану, мой друг,– поставив рядом с собой сундучок, произнёс фламандец, расстёгивая хитроумные замочки на крышке. – О вашем товарище, Метком ноже, я уже наслышан. Тортуга второй день говорит о нём и золотых ножах. Необыкновенные истории у нас расходятся с быстротой молнии, и я рад, честно говоря, лицезреть столь умелого человека, – повернувшись в сторону Жака, склонил голову гость.
– Мы тоже рады вашему приходу сударь! Кто же не слышал имени Эксвемелина на Тортуге! – ответил взаимной любезностью Бенуа. – Ваше искусство наверняка поможет Малышу побыстрее встать на ноги.
– Малыш?! – повернулся удивлённо к Ажену лекарь. – Тот, кто дал вам это прозвище, был, несомненно, большим шутником. Я бы окрестил вас не иначе, как Гераклом – так звали античного героя,– пояснил фламандец, снимая несвежую повязку с ноги охотника.
– Я привык к этому имени, – слегка поморщился Ажен, когда лекарь оторвал присохшую к ране ткань.
– О-о!! Да тут уже кто-то до меня основательно поработал! – воскликнул Эксвемелин, увидев наложенные швы. – И кто же сей искусник, отбивающий у меня кусок хлеба? – поинтересовался фламандец, с такой силой нажав на края раны, что Ажен от неожиданности вскрикнул.
– О, поверьте, сударь, Малыш бы с удовольствием дал проткнуть себе вторую ногу, чтобы те же ласковые пальчики облегчили ему страдания, – не преминул слегка пошутить над другом Бенуа.
– Так это женщина?! – был окончательно заинтригован Эксвемелин.
– Смею заметить, очень красивая женщина! – сообщил Жак и уже хотел разразиться десятком комплиментов Лауре, но, заметив осуждающий взгляд Поля, вовремя осёкся.
– Передайте при встрече моё восхищение. Я был бы счастлив, если бы мне представился случай засвидетельствовать ей своё искреннее уважение, – со свойственной его ремеслу наблюдательностью, отметив взгляд буканьера, закончил разговор на эту тему фламандец. Он распахнул свой сундучок и, склонившись над ним, начал доставать многочисленные склянки и флаконы.
"... При встрече? ...Вряд ли судьба будет так благосклонна, что снова сведёт с нею", – с горечью подумал Ажен о Лауре.
Он уже раскаивался, что, поддавшись на уговоры Жака, отправился на Тортугу, а не кинулся на поиски девушки. Малыш не привык бросать слова на ветер, а ведь он пообещал отыскать её после ухода испанцев. И это не сдержанное обещание больше всего мучило буканьера.
Эксвемелин тем временем нашёл нужный флакон и, смазав рану дурно пахнущей мазью из коры окотеи, наложил чистую повязку.
– Нога заживает, но вы её сильно натрудили, мой друг, – сказал он Ажену. – Дня три вам надо полежать, не вставая. Вот вам мазь, – протянул он Малышу склянку,– это хорошее индейское средство. Мажьте утром и вечером и меняйте каждый день повязку.
Фламандец быстро собрался и, прощаясь, уже у входа добавил:
– Настоятельно советую купить трость! Походите недельку, другую с тростью – потом и думать забудете о ране! А то при неумеренной ходьбе шов может воспалиться, тогда придётся чистить и снова шить.
Он откланялся и вышел.
Г Л А В А 5
Три дня, пока Малыш вынужденно отлёживался в постели, предаваясь грустным размышлениям, Бенуа, со свойственной ему энергией, занимался делами. Он удачно продал баркас, вместе с захваченной на нём кулевриной, утяжелив тем самым почти вдвое слегка похудевшие буканьерские кошельки. Облазил всю «Стрелу» от трюма до клотика, доведя своими бесконечными дурацкими вопросами Ван Готорна до состояния холодного бешенства, который, опасаясь, что не удержится от желания проломить голову новоявленному матросу, поторопился съехать на берег.
Джон Девис был одним из немногих капитанов, который строго придерживался корсарского кодекса чести. На корабле запрещались драки, женщины, игра в карты и кости. Все споры решались на берегу. Перед абордажем спиртное не пили, прекрасно зная, что ром лишь туманит голову и замедляет скорость клинка. Трусость или бегство каралось смертью. Только решительность и натиск позволяли выиграть схватку на вражеской палубе. В бою работали парами, прикрывая друг друга. В команде было тридцать семь человек, включая капитана, который, веря в счастливые цифры (а тройка и семёрка относились именно к таковым), старался пополнять команду перед каждым выходом.
Бенуа сошёлся на короткой ноге со многими, расплачиваясь за близкое знакомство мучавшим по утрам похмельем. После сиесты он любил прогуляться по Тортуге, купаясь в славе своих золотых ножей, узнавая новости и считая своим непременным долгом пересказать их своему впавшему в уныние другу. Он же принёс Ажену и весть о возвращении флиботов Легурье. Испанцам удалось благополучно убраться вверх по реке, где изломанность русла и мелководье не позволяли пройти пиратским кораблям.
– Мерзавцы! Видно дьявол им ворожит! – выругался Малыш, услышав это известие. – Я уж надеялся, что их пустили на корм рыбам!
– Пиратские лазутчики донесли, что обе плантации разграблены и сожжены, как и все стоянки охотников, – подлил масла в огонь Бенуа.
Ажен помрачнел и нахмурился:
– Когда выходим в море? – глухо спросил он, вперив в Жака свои, налитые ненавистью глаза.
– Не позже чем через две недели. Как только починят рангоут и такелаж, – блеснул морскими словечками, услышанными на шхуне Бенуа, весьма смутно представляя себе их значение. – Капитан даже рассчитывает управиться дней за десять!
– Ладно, десять дней потерпим. А там держись, гачупины! – яростно ударил по кровати Малыш.
Выждав, когда выражение лица друга немного смягчится, Жак дотронулся до его плеча:
– Поль! А Поль! Я тут тебе маленьким подарочком расстарался..., – и он, выскользнув за дверь, тут же вернулся с оставленной у косяка тростью.
Сделанная из чёрного дерева, с украшенной серебром рукоятью, трость смотрелась великолепно. Малыш взял её в руки, любуясь красивой вещью. На нижнем конце тоже имелось серебряная оплётка, оберегающая дорогую вещь от износа. Ласковое прикосновение древесины, искусно отполированной чьими-то умелыми руками, разгладило хмурые морщины на лице Ажена. Подарок явно понравился.
– Спасибо, Жак! – признательно посмотрел Малыш на старого товарища. Не часто кто-то заботился о нём.
– Это ещё не всё, Поль! – желая совсем сразить друга, сказал Бенуа. – Здесь есть секрет! Нажимаешь вот на этот выступ, и..., – он сделал паузу, – и..., – произнёс он повторно, выхватывая из ножен потаённый клинок, – ... получаешь шпагу!
Малыш восхищенно взял оружие из рук Бенуа и, вложив клинок в трость, снова выхватил блеснувшее зеркалом жало.
– Сколь же ты отвалил за этот "маленький подарочек"? – вопросительно посмотрел он на Жака.
– Ну, не так много, как ты думаешь, – смущённо шмыгнул носом Бенуа. – Купец сказал, что такие трости сейчас модны во Франции. Да и чёрт с ними, этими пиастрами! Собирайся лучше, да пойдём, прогуляемся! ...
Мазь Эксвемелина помогла, и рана у Ажена по прошествии нескольких дней полностью затянулась и почти не болела. Когда покраснение ушло, лекарь повыдергал нитки из шва, смазал каким-то бальзамом и разрешил умеренно нагружать ногу, определив недолгие пешие прогулки. Всё вроде было хорошо, но унылый вид друга, переживавшего за Лауру, настолько тревожил Бенуа, что он не выдержал и решил принять срочные меры, чтобы восстановить душевное равновесие Малыша опробованным способом.
Выбрав подходящий денёк, он отправился в заведение мадам Жозефины. Мадам всё поняла с полуслова:
– Да я ему такую девчонку подберу, он об испанке и не вспомнит больше, будь она хоть трижды принцессой! – заверила старая сводница.
Удовлетворённый таким многообещающим заявлением, Жак направился домой.
В тот вечер ему не пришлось особо изощряться, чтобы претворить в жизнь свой план. Кружка выпитого Малышом вина оказалась удачным приложением к задуманным событиям.
– Помнишь, как два месяца назад мы тут веселились? – остановившись напротив заведения, бросил пробный камень Жак. – Ух, и хороша была та белокурая чертовка! Помнишь, что она выделывала, танцуя?!
– А мне больше её товарка понравилась – худышка с огромной грудью. Как же её звали? – напряг память Ажен. ... – Нет, не помню. ... Тогда мы все были по ворот рубахи налиты ромом.
– Так давай зайдём, что ли?! – предложил Бенуа, положив руку на плечо Малыша. – Или у тебя нога побаливает? – заботливо спросил он, рассчитывая этим окончательно пронять друга, не любившего (как и всякий мужчина) расписываться в своей физической немощи.
– Нога в этом деле не помеха, – буркнул Ажен и решительно толкнул дверь.
– Девушки! Девушки! К нам гости! – мелодичным голосом, никак не вязавшимся с её внешностью, пропела старая хрычёвка, и всё завертелось.
С полдюжины одетых как королевы девиц, в платьях, весьма своеобразного покроя, которые отнюдь не скрывали прелестных достоинств их обладательниц, взялись за охотников.
Не прошло и десяти минут, как освобождённые от всего стреляющего, режущего и колющего, усаженные на роскошный диван, они млели в окружении прекрасных куртизанок.
Обворожительные губы нашёптывали в ухо любовные слова, будоража горячим дыханием вскипающую кровь. Тёплые нежные руки, проникнув под рубаху, ласкали грудь и шею, вызывая желание вырваться из их нестерпимо приятного плена. Матовые шары грудей, расположившихся у ног охотников красавиц, жившие, казалось, независимой от хозяек жизнью, колыхались в такт любым изгибам женского тела, сводя с ума, неотвратимо притягивая глаз и прожигая колени через ткань камзола своим прикосновением. И руки сами тянулись к ним, горя желанием коснуться бархатисто-упругой кожи и извлечь это чудо природы из тенет корсета.
Под звуки бубна перед буканьерами появилась полуобнажённая стройная девушка, в костюме турецкой невольницы. Лютня смолкла, только бубен сопровождал её призывно влекущий танец. Приоткрыв в улыбке белые зубки, она с грацией пантеры приближалась к Ажену, упиваясь своей красотой и неотразимостью. Сердце Малыша сладко замерло, уходя навстречу Богу, когда она вскинула на него огромные, волшебно-прекрасные глаза, сияющие неподдельной любовью. ... Любовь даруется на небесах!
Г Л А В А 6
Антонида, бывшая уличная танцовщица, считалась одной из самых дорогих куртизанок в заведении мадам Жозефины. Она любила мужчин и умела с ними обходиться как никто. В заведении она пользовалась полной свободой, ничуть не зависела от мадам и спала только с теми мужчинами, которые ей нравились самой. Девятнадцатилетняя девушка из французского города Ла-Рошель перебралась на Тортугу всего с полгода назад. Ла-Рошель оказался одним из портов Франции весьма удобным для сообщения с Новым Светом. Сюда приходили корабли с заморскими товарами, отсюда уходили суда с поселенцами и грузами для колоний. Наслушавшись рассказов бывалых моряков, она воспылала желанием перебраться в райские места за океаном, где растут диковинные фрукты, водятся дикие животные, а умелые охотники добывают мясо, шкуры и меха. Люди там храбры и отважны, имеют мешки серебра, а женщина всегда может опереться на крепкую руку спутника. Танцуя с шестнадцати лет в приличной таверне, денег она скопила не мало. Поэтому сразу отказалась от предложенных Вест-Индской компанией вариантов по бесплатному пересечению Атлантического океана: подписать кабальную грамоту в качестве служанки на три года или быть проданной в качестве жены на два года тамошним колонистам. Антонида сама оплатила свой путь до Тортуги, о чём ни разу не пожалела. Девчонкам, которых бесплатно везли в трюмах, было ох как нелегко пережить месячное путешествие.
Здесь она тоже сначала устроилась танцовщицей в таверну "Золотая сабля". Хозяин ирландец платил щедро. И работа нравилась. От её зажигательных танцев у здешних мужиков всё рвалось сразу наружу. А восхищённые глаза со всех сторон?! Хорошо было месяца два, пока какой-то пьяный громила не попытался содрать с неё платье и изнасиловать прямо в зале. Корсары, правда, тут же укоротили идиота, ударившего женщину, не желающую с ним спать, на его дурную голову, но синяк в пол лица она носила две недели. Когда хитрая Жозефина, за треть доходов, предложила ей крышу над головой, стол, прислугу и защиту – Антонида согласилась не раздумывая. Союз был выгоден обоим. Корсары валом повалили в заведение, привораживаемые танцами Антониды, обеспечивая хозяйке приличный доход, а девушке безопасность от упившихся напрочь кавалеров. Это в кабак ходят напиться, а сюда приходят с другими целями.
Мадам держала сначала четырёх здоровенных метисов, выбрасывающих без зазрения совести зарвавшихся буянов. Потом, когда разношёрстная публика понемногу схлынула, отпугнутая высокими ценами и твёрдым порядком, а в заведение потянулись достойные клиенты, приток которых обеспечивала неразлучная спутница корсаров Морская Удача, хозяйка оставила в охране только двоих, которых вполне хватало для обеспечения порядка.
Когда же в заведение после удачного набега забредала целая команда, а такое бывало частенько, старая карга выпускала полдюжины своих "фей", чар которых даже самый стойкий мужчина не выдерживал более десяти минут и готов был наброситься на любую женщину. "Взбодрённого" моряка вели на второй этаж к поджидающей в постели куртизанке, и он столь же быстро, как поднимался наверх, возвращался назад. Это новшество, придуманное Жозефиной, увеличивало возможности заведения в полтора раза, и оно нравилось всем: морякам, которые внизу, в ожидании своей очереди, шумно обсуждали тающих от женских ласк друзей, и куртизанкам – принимающим гораздо меньше терзаний от мужчин.
Как только Жозефина передала буканьеров в руки своих "фей", наказав, впрочем, не здорово усердствовать, она шустрой мышкой проскользнула в комнату танцовщицы:
– Антонида! Бриллиант наш лучистый! – пропела хозяйка. – К нам пожаловали два буканьера – храбрецы и красавцы, каких поискать! Говорят, на Сан-Доминго они перебили сотню испанцев. А у того, который поменьше, все ножи золотые,– добавила она наиболее веский, по её мнению, аргумент. – Ты бы уважила гостей, глядишь, какой кавалер и тебе понравится. О том, который поменьше, вся Тортуга уже неделю судачит. Ходят слухи, что он может за двадцать шагов попасть ножом в подброшенную монету. А второй охотник – вылитый Геракл, за притолоку головой цепляет, – вещала старая сводня, пытаясь заинтересовать куртизанку, прекрасно зная, что Антонида предпочитает крупных мужчин.
– А они действительно привлекательны? – попалась на удочку Антонида.
– Что мне не сойти с этого места!
– Хорошо, мадам, я через несколько минут спущусь. ...Сезанна! – позвала она служанку. – Давай быстренько сюда наряд турчанки и помоги мне одеться!
Довольная Жозефина сошла вниз, а служанка из соседней комнаты тут же принесла тюрбан и полупрозрачное одеяние, изукрашенное золотой вышивкой.
Облачалась Антонида недолго.
– Прибери всё здесь, Сезанна, – виновато показала она на разбросанные вещи, и, может быть, я вернусь не одна, – улыбнулась Антонида девушке и нежно коснулась пальчиком её курносого носа, зная, что Сезанна, прислуживающая ей четвёртый месяц, не любит посещений мужчин, мирясь с ними, как с неизбежным злом.
"Не соврала Жозефина", – подумала танцовщица, неслышным шагом спускаясь по лестнице и успев хорошо рассмотреть охотников.
Она вплыла в зал и под звуки бубна начала свой танец, сначала медленно, плавно, а потом убыстряя и убыстряя темп. Через минуту взбудораженное молодое тело уже пело, отдавшись миру звуков и захлёстывающей радости. Танец поглотил её всю, унося в какую-то волшебную страну грёз и необъятного счастья. И её хотелось поделиться этим, переполнявшим её счастьем, выплеснуть его на людей, чтобы и они могли ощутить частичку того восторженного упоения, которое охватило её, неся в бешеном ритме движений.
Она приподняла глаза и тут же, в испуге, закрыла их совсем, не поверив пронзившему её встречному взгляду, боясь, что ошиблась, что ей почудилось, и эти бездонные синие глаза сейчас начнут её безжалостно раздевать. Ох, как она ненавидела эти грязные мужские взгляды!! Взгляды, сдирающие с неё одежду, царапающие бёдра и грудь, липкие, плотоядные и мерзкие.
Она вся тревожно сжалась, танец её потускнел, как будто из него вынули душу, и хотя тело продолжало двигаться в такт звенящему бубну, каждое движение пронизывали страх и растерянность. И все почувствовали это.
Руки девушки, метавшиеся около головы, побледневшее лицо и сломленное в талии тело не звали больше к любви, они кричали: ПОМОГИ! ЗАЩИТИ! СПАСИ! – заставляя сжиматься сердце и холодеть кровь.
Какая-то необъяснимая сила сорвала Ажена с места. Он метнулся к ней и, подхватив, в одно мгновенье укрыл на своей груди, бережно обняв танцовщицу своими большими ласковыми руками.
Антонида, вздрогнув, открыла глаза и опять провалилась в бездонную синеву лучащихся нескрываемой нежностью и любовью глаз, склонившегося над ней человека. Она вся радостно засветилась и, доверчиво прижавшись, уткнулась ему в шею, спрятав счастливое лицо, запылавшее нежданным румянцем.
Г Л А В А 7
От Антониды он ушёл, понимая только одно, что он её любит. Любит и любим! Ночь их сроднила. Ах, как она была коротка эта ночь, растворившаяся ураганом страстей, ласковых объятий и пьянящего шёпота! Всё внутри Малыша пело и рвалось навстречу любимой! Мысли крутились только вокруг Антониды.
Прощались они долго, никак не налюбуясь друг другом в тиши так неожиданно наступившего рассвета. Он, опёршись на локоть, нежно касался пальцами её лица, припухших губ и маленького ушка, норовившего спрятаться среди разметавшихся волос. Антонида, опустив ресницы, тихонько посмеивалась, ловя губами ласкающие пальцы и чувствуя себя самой счастливой женщиной на свете.
– Мне нечего подарить тебе, моя любимая, – сказал Ажен, целуя её у двери, – разве вот это, – повертел он свою трость. – Как память о хромающем буканьере, которого ты сделала счастливейшим из мужчин.
– Так ты не придёшь больше, Поль? – испуганно задрожали её губы.
– Глупышка, – ласково поцеловал он её в наполняющиеся слезами глаза. – Бог нас предназначил друг для друга, куда же я теперь без тебя. Если не прогонишь, вечером я опять приду, хорошо? ...И покажу тебе секрет этой трости. Если пустишь, конечно, – шепнул он, привлекая её к себе.
Антонида прижалась к его груди и обняла крепко-крепко, как смогла, не желая расставаться. Слёзы всё-таки выкатились из её глаз, но это были счастливые слёзы. ...
Домой Ажен летел как на крыльях, не замечая людей и утренней толчеи.
– Жак! – с порога закричал он другу. – Моё сердце дало трещину!
Бенуа ошалело уставился на Малыша, спросонья не очень понимая, о чём тот ведёт речь.
– Постой, постой! Ты о Лауре?
– Причём тут Лаура! Я об Антониде, об Антониде! Лауре я просто обещал свою помощь, когда закончится нападение испанцев, а ты сманил меня на Тортугу.
– М-да! Кругом я в дураках... – огорчённо пробормотал Бенуа, сообразив, что задуманный им план не то, чтобы с треском провалился, но дал абсолютно неожиданный результат. Тот, который предвещала мадам Жозефина. Но главное было сделано: Малыш перестал терзать себя глупыми мыслями, был бодр и кипел энергией.
Ажен, не обращая внимания на его бормотания, плюхнулся на кровать, закинул руки за голову и, уставившись в потолок, восторженно произнёс:
– Жак! Ты просто не представляешь, какая это восхитительная девушка!
Эту фразу он повторил раз десять, меняя лишь хвалебные эпитеты. Причём проделывал это настолько изобретательно, что Бенуа только сокрушённо хмыкал, уставившись на друга, пронзённого счастливой стрелой.
Г Л А В А 8
Жак сидел у стола, терпеливо ожидая, пока безмятежно спящий Ажен соизволит проснуться. Он не хотел будить приятеля, хотя обеденное время уже настало и живот изрядно подвело. Изредка Бенуа посматривал на Малыша, которому, судя по улыбке на губах, снились, безусловно, чудесные сны. Кто был героиней этих снов, догадаться было не трудно.
От нечего делать Бенуа катал ладонью по столу три, сохранившиеся после вчерашнего посещения монеты. Жозефина вытрясла из него приличную сумму. За себя он заплатил пять пиастров, а вот за Малыша, оставшегося в заведении на ночь, пришлось раскошелиться изрядно. В результате кошель Жака был практически пуст, и ничего кроме этих трёх пиастров не отягощало его объёмистого нутра. Монеты катались плохо. Одна оказалась не мадридской, а мексиканской чеканки, и края у неё были не слишком ровные. Но положенный для испанского песо вес в двадцать пять грамм серебра и установленную пробу монета имела.
Эта же монета оказалась меченой. На её ребре отчётливо виднелась крестообразная зарубка, сделанная остриём ножа. У буканьера тоскливо заныло сердце. Пиастр принадлежал их другу Жаверу и выиграл его Жак в кости совсем недавно, недели две назад, когда Стрелок был ещё жив. Тот имел привычку метить свои монеты, попавшие ему в кошель.
– Что-то ты пригорюнился, приятель! – раздался бодрый голос Ажена, открывшего глаза.
– Ещё бы мне не горевать! – повернулся к нему Бенуа. – Глядя на эти жалкие крохи, хочется рыдать в полный голос! Это всё, что осталось,– не желая говорить Малышу о метке Жавера, подкинул он разом своё богатство и ловко поймал, не дав упасть и раскатиться по столу. – Эта старая карга слупила с меня за твою ненаглядную столько, что в пору стоять на паперти и просить милостыню.
– Нашёл о чём жалеть! – поднялся Малыш с кровати. – Ещё моя бабка говорила, что два полных кошелька лучше, чем один!
С этими словами он развязал свой кошель и пересыпал половину денег Жаку.
– Сегодня опять туда пойдём! И извини меня, Жак, ...понимаешь, ... – замялся Малыш, – твою трость я подарил Антониде. Больше нечего было... – развёл он руками.
Бенуа хлопнул друга по плечу и улыбнулся:
– Это не смертельно, Поль. Насколько я понимаю, – поднял он к потолку палец, – трость тебе больше не нужна. Ты доскачешь туда и на одной ноге. Причём, я думаю, гораздо быстрее, чем я дойду на своих двоих!
Он дал Малышу время собраться и повёл его вниз, слыша нетерпеливое урчание в своём животе, предвкушающем хороший обед.
Вечером, принарядившись, буканьеры опять отправились к мадам Жозефине.
– Я к Антониде! – бросил Ажен опешившей старухе и поднялся прямо наверх.
– А мне подбери какую-нибудь курочку попышнее! – потряс Бенуа щедро наполненным кошельком, перед носом сразу повеселевшей хозяйки. – А то вчерашняя была ну уж очень ... стройна, – подобрал он подходящий эпитет для тощей девицы, никак не желая обидеть ту, что доставила ему вчера немало удовольствий.
От "легкокрылых фей", за которых Жозефина не преминула набросить десяток пиастров, Жак вежливо отказался.
– Мадам, для меня их старания явно излишни. От одного запаха этого заведения, мой флаг взлетает под самый клотик! И далеко не всякому кораблю из эскадры ваших "девственниц" под силу сбить его даже до середины мачты! – выпятил он горделиво грудь, весьма довольный удачно вставленными морскими выражениями.
Старуха, любившая сальности, захохотала. Её морщинистая кожа задёргалась, добавив на лице, напоминавшем высохший лимон, несколько новых складок. Сделав приглашающий жест и усмехнувшись, она быстро затопала по ступенькам наверх впереди буканьера.
Куртизанка, расчёсывающая роскошные светлые волосы под пологом кисейного балдахина, приветливо улыбнулась буканьеру и, отложив гребень, поднялась с кровати. Две свечи, освещающие комнату, сразу же выхватили из полумрака изящный изгиб молодой шеи и великолепную грудь, которую никакими стараниями нельзя было запрятать в корсет. Девушка была не очень красива, но привлекательна и свежа.
"Наверное, из нового пополнения мадам", – подумал Жак, галантно целуя ей руку.
– У тебя чудесное имя, сказал он, когда она назвала себя. И видя, что девица не торопится его раздевать, как повелось в заведении Жозефины, он сам усадил её на постель, только тут сообразив, что на куртизанке одето платье, а не привычный для посетителей пеньюар.
"Опять с этой каргой не рассчитаешься", – мелькнула отдававшая скупостью мыслишка. Но губы уже сами потянулись к манящей нежным запахом шее, а рука легла на скрытое пышными складками мягкое бедро, жаркое тепло которого сразу ударило в голову. Он снял с неё и отбросил цепочку с тяжёлым крестом, мешавшую его поцелуям и принялся возбуждённо расстёгивать платье и, приведшую его в неистовство, тугую шнуровку корсета.
Анна еле заметно сопротивлялась, пока он не раздел её всю и не приник к ней, вжавшись всем телом и настигнув, наконец, поцелуем её ускользающие губы.
За этим последовал такой шквал страстей, что Жака мотало как щепку, неосторожно попавшую в водоворот. Его горделивый флаг дважды срывался с мачты, сбитый ураганными порывами, прежде чем побеждённая буря, разразившись напоследок пронизывающим сердце стоном, утихла, сражённая стойкостью француза.
Анна ласково прижала его голову к ещё вздрагивающей груди и, не отпуская его от себя, неподвижно застыла.
– Ты знаешь, Жак, – минутой спустя, тихонько шепнула она, – за последние три месяца, что я здесь, ты первый, кто довёл меня до вершины блаженства, – и мягко поцеловав, легонько отстранила от себя тяжело дышащего охотника.
– Дьявол! – не удержавшись, выругался Бенуа, когда встал с постели. Он закрутился, поджав босую ногу, которой наступил на брошенный около кровати крест. Ругаясь уже про себя, буканьер поднял распятие с пола и, желая рассмотреть, обо что же он укололся, шагнул к горевшей в углу свече.
Он узнал этот массивный, чуть меньше ладони, серебряный крест. Это был крест Лангедока! ... И на терновом венце искусно отлитого Христа алела капелька крови.
– Прости меня, Господи, что принял твою руку за дьявольскую, – трижды осенив себя крестным знамением, прошептал Бенуа.
Он повернулся, взяв подсвечник, и поднеся свечу к изголовью кровати, спросил, глядя прямо в глаза, лежащей девушки:
– Откуда у тебя этот крест, Анна?
– Крест? – чуть дёрнулась куртизанка. – Мне подарил его на днях один кавалер. Весьма противный малый, надо отметить, – коснулась она успокаивающе его руки. – С ужасно колющими усами и дурным запахом изо рта.
– А как его звали?
– Я даже не поинтересовалась, Жак! Но он был из буканьеров и при деньгах. ... Брр, – передёрнула она плечами от омерзения, вспомнив его холодные как у покойника губы.
Бенуа на секунду задумался, перебирая в памяти лица товарищей:
– А он не был похож на крысу? – непроизвольно напрягся охотник, в ожидании ответа на неожиданно мелькнувшую догадку.
– Боже мой! А я, дура, всё не могла понять, кого же он мне напоминает, – прикрыла она рот ладонью, откинувшись на подушку. И вдруг отчаянно начала тереть губы, вспомнившие его гадкие прикосновения и грудь, занывшую, как тогда, нестерпимой болью под его костлявыми пальцами.
– Поцелуй меня, Жак, – взмолилась Анна, поняв бесполезность своих попыток уйти от мерзких воспоминаний.
Охотник склонился над девушкой и долгим поцелуем приник к её губам, чувствуя, как под его ладонями, ласкающими груди, твердеют желанием спелые ягоды её сосков. И всё завертелось вновь.
То, что было у них до этого, не тянуло даже на лёгкий шторм, по сравнению с тем ураганом, который обрушился на Жака. Намертво сжав его в объятьях, Анна неистовствовала, мечась в исступлении по постели, бешеными движениями пытаясь содрать с себя эту едкую, разъедающую душу грязь. И когда она судорожно сжала бёдра, и, откинувшись завыла в полный голос, никого не стесняясь, и ни на что не обращая внимания, Жак затих, боясь неосторожным движением остановить этот очищающий огонь, охвативший её тело. ...
...– Шла бы ты из этого заведения, – нежно гладил он её по щеке, стирая слёзы, мелкими горошинами срывающимися с мокрых ресниц. – Не для тебя оно! Возьми, к примеру, Жозефину. Да ей всего сорок шесть! А выглядит старше покойника! Распутство все соки из неё вытянуло ещё десять лет назад. Грудь до пупа, лицо, как печёное яблоко. Это ещё хорошо, что дурной болезнью не заразилась, а то бы и нос отгнил. Здесь особо не разбогатеешь, только себя загубишь. А сколько Крысят тебе ещё попадётся у мадам?! – сжал он легонько её руку, жалея девушку.
– Куда же идти, куда?! ...Здесь кругом нужны шлюхи, а не жё-о-ны, – жалобно плакала она, уткнувшись лицом в подушку. – Кому нужна кабальная служанка, кроме хозяйки? Кому?! Мне ещё три года здесь бесплатно, только за кров, еду и одежду ноги раздвигать, ублажая всяких мерзавцев.
И девушка снова зарыдала, проклиная судьбу, забросившую её на этот остров.
Жак обнял её за плечи и, ласково повернув, поцеловал в мокрые, дрожащие губы.
– Не плачь! Через неделю выйдем в море, а как вернусь, что-нибудь придумаем.
Бенуа выгреб половину монет из своего кошеля и протянул девушке.
Держи, и спрячь подальше, чтобы мадам не нашла! С ней я сам рассчитаюсь! Если что-то случится – на первое время хватит, – пояснил он, заглянув в прояснившиеся надеждой глаза.
– А крест я заберу, чтобы он тебя не тревожил,– сказал уже у дверей Жак, грустно улыбнувшись на прощанье.
Г Л А В А 9
– Это рука Всевышнего, Поль! Видно Господь хотел, чтобы посмертная воля Лангедока была обязательно выполнена, – говорил утром Малышу Бенуа. – Иначе, это распятье никогда бы не попало к нам назад!
– Я думаю, в этом ты прав, – согласился Ажен, которому Жак успел рассказать и об Анне, и о кресте, и о Крысёнке. Он повесил крест Лангедока на шею и, взявшись за распятие, поклялся:
– Клянусь Богом, мы выполним твоё завещание, Роже!
Они ещё долго обсуждали, как найти Денье и забрать у него завещанные им пиастры.
– А ты знаешь, – предложил Жак, – давай эти деньги пустим на богоугодное дело – вырвем невинную душу из распутного вертепа. Купим для Анны маленький домик, и пусть себе живёт. Глядишь, и мужа подыщет.
– Я тоже не хочу, чтобы Антонида оставалась у Жозефины. Да и сама она собирается на днях сбежать от старой карги, – посмотрел на друга Малыш. – Просила подыскать ей жилище. Так что давай поселим их вместе, и им будет веселее и нам сподручнее.
Ты правильно решил, Поль! – расцвёл Бенуа, опасавшийся, что Малыш поднимет на смех его предложение, которое скорее можно было услышать из уст священника, чем погрязшего в грехах буканьера.
– Одно только беспокоит, – минуту спустя сказал Жак. – А вдруг у него не окажется денег! Этот вонючий подонок мог их давно спустить!
– Ты плохо знаешь Денье! Эта Крыса наверняка их припрятала! А крест уж больно заметный, выбросить или переплавить не рискнул, вот и сплавил куртизанке от беды подальше. Он же знает, что мы с тобой уцелели. И я теперь нисколько не сомневаюсь, что там, в апельсиновой роще (помнишь, мы услышали подозрительный шорох?), он прятался совсем рядом.
