Текст книги "Господа офицеры! Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Сергей Шемякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
– Только после обхода! – твёрдо сказала Маша, сразу сообразив, что все её протесты будут бесполезны.
До обхода оставалось ещё с пол часа, и раненые, не желая подводить своего "Ангела", смирились.
– А что там у вас, поручик? – блеснул вожделенно одним глазом из-под бинтов Озеров, когда милосердная сестра отправилась в соседнюю палату.
– "Смирновская" была, Валерий Иванович.
– "Смирновская" ?! – Это хорошо! Последнее время всё больше самогон приходилось употреблять. Он хоть и покрепче, но дрянь дрянью.
– Ну не скажите, господин подполковник! Вот в Кореновской нам такой самогон раздобыть удалось – чудо просто! Чистый, как слеза и лимоном пахнет! – не согласился с Озеровым Кортеховский.
– Скажете тоже, поручик. "Лимо-о-ном", – нараспев потянул Озеров. – Где его сейчас взять, лимон этот, тем более в станице. Из пустых початков гонят, да на кизяке настаивают, чтоб с ног валило.
– Готов поклясться, – обиженно сказал Кортеховский. – Не знаю где они лимоны нашли, в Грузии, Греции или сами на подоконнике вырастили, но лимоном пахло!
– Значит вам очень повезло, поручик, – пошёл на попятную Озеров.
– А я, господа, предпочитаю вина, – вмешался прапорщик Морозов, чтобы предотвратить возможную ссору. – Здесь, под Новороссийском, в Абрау-Дюрсо великолепные вина делают. Даже "Мадам Клико" не идёт ни в какое сравнение с местным шампанским. И мускаты отменные, почище венгерских.
Разговор перекинулся на вина, потом на коньяки, а затем снова вернулся к водке, пока дверь не отворилась и не пришёл доктор.
Ежедневный обход затянулся значительно дольше, чем обычно. Раненые заволновались, чувствуя, что за этим что-то скрывается.
– Значит так-с, Марья Андреевна, – подытожил свои загадочные хмыканья Павел Степанович. – Морозова, Кортеховского и Репнина после обеда переведите в палату для выздоравливающих, там как раз освободились места. Через три дня их выпишем.
– А меня?! – привстал с кровати Рыжов.
– А вас ещё подержим. Вы-с, батенька, ногу свою перетрудили. Отёк у вас появился на бедре. Не пришлось бы резать ещё раз. Вот так то-с, голубчик. И вообще, господа, хочу довести до вашего сведения, что обстановка быстро меняется. И лазарет в ближайшее время будет, очевидно-с, эвакуирован. ... Если, конечно, дадут-с пароход, – закончил последнюю фразу уже в дверях всеми уважаемый Павел Степанович, сопровождаемый Машенькой.
Эта новость омрачила всем настроение. Водку распили наспех.
Завязавшиеся было разговоры, потихоньку смолкли из-за унижения и неловкости. Эта подленькая целесообразность, поделившая их на людей, остающихся драться до конца и людей, обречённых на изгнание, была оскорбительна.
– К чёрту! – не выдержал Рыжов. – Получу вещи и в полк! Не желаю за чужими спинами прятаться! – зло ударил он по подушке.
– Это всё эмоции, Вениамин Сергеевич. Вы без палки даже из окопа не вылезете! Какой от вас толк. Шлёпнут в первом же бою, – подняв голову, посмотрел на него Озеров.
– Так что же мне теперь за кордон ехать, когда я через две недели в строй могу встать?!
– Не вы один. И если в Крыму всё удачливее обернётся, чем на Кубани, вот тогда вы и понадобитесь, и я, и они! – ткнул подполковник в лежащих офицеров. – А пока мы обоз, связывающий всем руки. И чем быстрее нас здесь не будет, тем проще будет оставшимся. Вот так-то!
Г Л А В А 31
После обеда унылое настроение, когда выздоравливающие, попрощавшись, покинули палату, ещё больше усилилось. Каждый думал о своей исковерканной жизни и о будущем, которое не сулило ничего хорошего.
– А я с лазаретом эвакуироваться не буду, – сказал неожиданно прапорщик Кухтин, раненый во время контратаки три недели назад. – У меня тут родственники на Вельяминовской живут, я сегодня послал им записку. Попросил забрать. Надеюсь до прихода красных они меня подлечат, если заберут, конечно.
– А нельзя напроситься к вам в товарищи, Анатолий Михайлович? – встрепенулся Рыжов.
– Извини, Веня, но ты понимаешь, я ведь и сам в нахлебники прошусь. Некрасиво получится.
– Да, действительно некрасиво, – согласился, понурившись Вениамин.
Родственники Кухтина забрали. Примерно через час приехала подвода и невзрачный почтовый служащий в потёртой тужурке и старой заношенной фуражке с помощью Машеньки за полчаса решил вопрос с лазаретным начальством и два санитара снесли прапорщика на улицу.
Подвода ещё минут десять стояла у крыльца, пока Маша перечисляла, в который раз, все наставления врача.
Рыжов, наблюдавший из окна, видел, как уважительно кивал головой пожилой телеграфист, теребя в руках снятую фуражку.
– Так что же будем делать сударыня? – задал взвинченным тоном вопрос прапорщик, когда девушка вернулась в палату.
– Хотите, я вам что-нибудь почитаю? – предложила Маша.
– Опять Гёте или Шекспира? Надоели трагедии! Тут у самого жизнь ко всем чертям катится, хоть бери верёвку и вешайся!
– Потрудитесь извиниться, прапорщик, – недовольно посмотрел Озеров на Рыжова. – Не к лицу меланхолию разводить боевому офицеру!
Рыжов, уже горько пожалев о своей невыдержанности, тут же извинился перед девушкой, рассыпавшись комплиментами.
– Ну полно вам, Вениамин Сергеевич, – остановила его Маша, когда прапорщик заявил, что её ангельский голосок он готов слушать не переставая, даже если она будет читать по-китайски.
– Есть более интересное предложение, чем чтение, – сказал Аженов, воспользовавшись паузой. ... – Я хочу поделиться с вами некой фамильной тайной, рассчитывая на вашу помощь, – секунду помолчав, пояснил Пётр.
Вы никак решили обнародовать ваш секрет, Пётр Николаевич? – осторожно спросил Рыжов.
– Да, Вениамин Сергеевич. У меня созрели кое-какие планы. ...Но ближе к делу, – сказал он, заметив устремлённые на него с любопытством глаза.
– У меня сохранилась старинная карта, содержащая тайну. Я думаю вторая половина семнадцатого века. Эту карту, по ряду причин, до вас ещё никто не видел. По семейному преданию, её владельцем был французский моряк, наш предок, погибший где-то в Центральной Америке. И задача у нас очень простая – определить тот остров, который нарисован на карте. Прошу вот, полюбопытствовать, – развернул он платок, протягивая его Машеньке.
Та склонилась над планом, затаив дыхание. Через плечо нетерпеливо заглядывал Рыжов, томимый мальчишеским любопытством к таинственному предмету, так поразившему его в первый раз.
Впрочем, мальчишкой он ещё и был. Двадцатилетний прапорщик с едва начавшими пробиваться усиками, два года прошагавший в обнимку с винтовкой, но до сих пор отворачивающийся при виде жестокости и испытывающий детское сострадание к тем, кого приходилось в силу необходимости убивать. Служа в полку генерала Алексеева пехотной бригады, он превыше всего ценил свои голубые погоны – напоминание о традиционном синем цвете студентов и гимназистов, из которых первоначально формировалась бригада, готовая насмерть сражаться за попранную законность и гибнущую многовековую культуру; и фуражку с белым верхом – символ "Воскресения Родины", которую пытались подмять под себя большевики, руководимые жидо-масонскими Бронштейнами, Розенфельдами, Нахамкесами именовавшими себя в просторечии Троцкими, Каменевыми, Стекловыми и прочими.
– Ой, как интересно, Пётр Николаевич, – сказала, оторвавшись от карты Маша: – "От большого камня двадцать шагов в сторону смерти". Надо же, как здорово! – повторила она по-русски надпись на карте.
– Вы, смотрю свободно читаете по-французски?!
– Конечно, – мимоходом обронила она, – я знаю несколько языков. А как мы узнаем, что это за остров, и что там спрятано?!
– Очень просто, Марья Андреевна. В гимназической библиотеке наверняка есть атласы Америки. Несите сюда все, какие найдёте, и, желательно боле подробные.
Машенька умчалась в библиотеку, и пока она рылась в книгах, Озеров и Нечаев успели тоже подержать в руках старинный документ.
– М-да! – задумчиво протянул подполковник. – И что ж там спрятано? – задал он вопрос, вертевшийся у всех на языке.
– Этого я не знаю, Валерий Иванович. Но самое простое – это поехать туда и самим посмотреть! – твёрдо сказал Аженов.
– Увольте меня от такого дела. Я уже не в том возрасте, чтобы заниматься кладоискательством, – чувствуя, куда клонит Пётр, отказался Озеров.
– А почему бы и нет! – поддержал идею Рыжов. – Пока будем сидеть за кордоном и дожидаться у моря погоды, хоть каким-то делом займёмся!
– Я тоже не против, господа, – присоединился Нечаев. – В Америке я ещё не был, любопытно будет посмотреть.
– Вот и отлично, – сказал, подытожив Аженов. – Трое, это уже сила.
– А может мы и Марью Андреевну примем в нашу компанию? – покраснев, предложил Рыжов.
Офицеры дружно засмеялись.
– Не смейтесь, господа. Я в общем так и предполагал, что вы поднимете меня на смех. Но я вполне серьёзно. Марья Андреевна знает четыре языка, в том числе и испанский, который, смею уверить, никто из вас не знает. Она сирота, дочь капитана первого ранга. Её старика-отца пьяные моряки в Кронштадте растерзали ещё в восемнадцатом. Средств существования у неё никаких нет. И, наверняка она будет эвакуироваться вместе с лазаретом. ... Так что же, за всю её доброту, за всё, что она сделала для нас, мы её так и бросим на произвол судьбы? Так что ли?! Это не по-офицерски! – выкрикнул Рыжов.
– Так женитесь, прапорщик и вся недолга, – сказал сочувственно Озеров.
– Я уже предлагал ей руку и сердце, но получил отказ, – махнул обречённо рукой Вениамин.
– Ну и как она отказала? – поинтересовался Нечаев.
– Вежливо! – отрезал прапорщик, не желая больше говорить на эту тему.
– Ну что ж, – немного помолчав, высказался Аженов. Я считаю, Вениамин Сергеевич, вы правы. С нашей стороны, не помочь девушке, было бы подлостью. Только захочет ли она отправляться с нами неизвестно куда, вот в чём вопрос?
– Куда это вы затеяли отправляться, если не секрет? – влетела в палату раскрасневшаяся Маша со стопкой книг.
... – Вы намерены эвакуироваться, Марья Андреевна? – после небольшой заминки, пока Рыжов освобождал её от книг, спросил Аженов.
– Да, меня уже занесли в списки. Весь персонал, кто желает, будет эвакуироваться вместе с лазаретом. А почему вас это интересует? – подняла она глаза на Петра.
– Как вы посмотрите, если в сопровождении трёх мужчин: меня, прапорщика Рыжова и подпоручика Нечаева, вам предложат совершить эдакое авантюрное путешествие через Атлантический океан?
– Вы разыгрываете меня, Пётр Николаевич, да? – с хитринкой посмотрела на Аженова девушка, готовая поддержать задуманную её подопечными шутку.
– Не поддавайтесь на их уговоры, Марья Андреевна. Не шутят они вовсе. Эти молодые лоботрясы задумали вас втянуть в авантюрную историю, – резко сказал Озеров, явно не поддерживая скоропалительного начинания.
– Так вы серьёзно?! – округлились у неё глаза. ... – Я право не знаю, – опустила она в растерянности руки.
– А решать сейчас и необязательно, – вывел её из растерянности Аженов. – Времени у нас ещё с избытком. Да и случиться может всякое, всего не предвидишь. ... Давайте пока займёмся нашим островом. Я считаю, что надо сначала посмотреть все острова на букву "Т". Мне кажется, что эта пометка "о. Т" означает всё-таки название острова.
Машенька вручила каждому по атласу, а затем принесла листок бумаги и карандаш.
– Давайте сначала выпишем все острова на букву "Т", а потом проверим каждый, какой окажется похожим, предложила она.
Мысль была дельной. Через десять минут они выписали из указателей географических названий десятка два островов на букву "Т", расположенных в районе Центральной Америки. От этих названий веяло чем-то необычным и экзотическим: Тринидад, Тернефф, Триангульс, пиратская Тортуга. ... Одни названия уже будоражили воображение.
Дело заспорилось. Машенька называла остров, а раненые наперегонки отыскивали его на картах, отметая одно название за другим.
Через час они уже знали точно. Искомый остров назывался ТАБОГА и лежал недалеко от города Панама. Нечаев в одном из последних атласов, за 1912 год, отыскал карту с трассой Панамского канала, где маленький равнинный островок, находившийся в двух десятках километров от материка, был показан достаточно отчётливо, чтобы не сомневаться, что на пожелтевшем шёлке изображён именно он.
– Вам везёт, Виктор Анатольевич, – одобрительно приветствовал находку Нечаева поручик, радуясь вместе со всеми, что цель определилась. – Всё остальное проще. Предлагаю на сегодня закончить, а завтра с утра, составим подробный план, что нам потребуется и чем мы располагаем.
В палате ещё долго, почти до самого вечера, обсуждали, как отыскать на острове большой белый камень, что означает загадочная фраза, и что там может быть спрятано, не подозревая, что поручик, если бы захотел, мог бы ответить на многие из высказанных вопросов.
Г Л А В А 32
На следующий день, прямо с утра, начали разрабатывать план экспедиции. Он получился коротким, всего из пяти пунктов:
– Маршрут.
– Изучение страны.
– Испанский язык.
– Изыскание средств.
– Оружие.
Маршрут определили быстро, наметив несколько крупных портов, из которых, по мнению офицеров, можно было вероятнее всего начать путь через Атлантику. Первым значился Константинополь, затем Триест, Генуя, Марсель. Точнее наметить путь не представлялось возможным, поскольку никто не знал куда их из Новороссийска доставит пароход: будет то Болгария, Турция, Греция, Сербия или иная европейская страна.
Второй и третий пункты плана особых проблем не доставили. В библиотеке нашлось несколько книг о Панаме, и Машенька согласилась по три часа в день обучать их разговорному испанскому.
С оружием проблем тоже не возникло. Наганы были у всех. Но если у Аженова и Рыжова (который получил обмундирование и вещи полторы недели назад) они лежали в вещмешках, то у Нечаева вещи ещё хранились в лазаретном цейхгаузе. Патронов (через выздоравливающих) по дешёвке купили на местной барахолке по четыре пачки на ствол, а после недолгих размышлений приобрели ещё и вполне приличный офицерский наган.
Наиболее слабым пунктом их плана оказался четвёртый. На троих они имели восемь золотых монет царской чеканки и пачку керенок, никому за кордоном не нужных. Был правда у Нечаева ещё массивный золотой перстень, но всего этого им едва ли хватит даже на пропитание.
– На месте достанем! – с юношеской бесшабашностью изрёк Рыжов.
– Ничего другого нам и не остаётся, – задумчиво откликнулся Аженов.
Прошла ещё целая неделя, прежде чем лазарет забурлил, взбудораженный приказом об эвакуации. В порт из Константинополя вернулся пароход «Александр Михайлович». Раненых приказали грузить на него.
Стоял конец февраля. Опять завывал норд-ост, бешено вырываясь из-за Маркхотского хребта и пронизывая всё вокруг ледяной стужей. Цемесская бухта белела злыми барашками волн, с грозным рёвом непрерывной чередой атакующих берег. Вверх летели фонтаны брызг, рожденные яростными ударами взбесившейся воды в металлические борта судов и камни портовых сооружений. Прибрежная галька по утрам подёргивалась корочкой льда, которая ближе к полудню незаметно исчезала. Местные говорили, что повезло. Было бы на пяток градусов холоднее и суда начали бы с одной стороны обмерзать ледяными наростами, рискуя перевернуться.
Со склада раненым выдали не жалеючи новое обмундирование и даже шинели. Становилось ясно, что провиантские и вещевые склады полностью перебросить в Крым не удастся и интенданты не скупились.
Аженов уже свободно двигался по палате, да и вообще чувствовал себя неплохо, хотя резкие движения ещё отдавались болью в груди, и левая рука работала еле-еле.
Нечаев тоже чувствовал себя сносно, несмотря на то, что колотая рана в боку заживала с трудом.
Отёк у Рыжова на бедре почти пропал, но он, оберегая ногу, ковылял с тростью.
Один Озеров не мог самостоятельно передвигаться. Точнее мог – руки и ноги у него работали, но сделав несколько шагов, он падал, поддавшись головокружению. Зверские боли по-прежнему изводили его по ночам, и он скрипел зубами, обхватив голову и пытаясь сдержать стоны.
Переброску раненых начали с утра и закончили только к вечеру. Десятка полтора телег без устали громыхали между лазаретом и портом, доставляя партию за партией. Но пароход простоял ещё сутки, пока не принял запас угля и воды. И только к ночи, набитый под завязку людьми, дал прощальный гудок, оставляя за кормой пристань, забитую бурлящей толпой беженцев.
ЧАСТЬ 2
КЛАДОИСКАТЕЛИ.
Чего не поищешь – того и не сыщешь!
Клад добудешь – дома не будешь!
Потерял – не сказывай, нашёл – не показывай!
Г Л А В А 1
Им повезло. Всё-таки Сербия была славянской страной и отношение к русским беженцам, тем более к раненым, не шло ни в какое сравнение ни с Грецией, ни, тем паче с мусульманской Турцией, куда организовывала эвакуацию Новороссийска английская миссия генерала Хольмана. И если отбросить две недели карантина и ту ужасную неделю, что провели на пароходе в неописуемом скопище людей, то Сербию можно было назвать почти раем, где не только жители, но и власти (благодаря сербскому принц-регенту Александру) относились к русским беженцам лояльно и доброжелательно, если не сказать об этом отношении большего.
А через месяц, власти же, помогли с оформлением бумаг на выезд из страны госпоже Волошиной Марье Андреевне и господам Аженову, Нечаеву и Рыжову, направляющимся в Латинскую Америку с целью дальнейшего лечения. Даже выдали небольшую сумму денег, позволившую добраться поездом до Триеста.
Здесь им повезло ещё раз. Пётр удачно продал бриллиант словенскому ювелиру, даже не подозревая, что этот алмаз когда-то принадлежал учителю фехтования Роже Лангедоку и достался вместе с серебряным крестом в наследство буканьеру Полю Ажену. А наследство было знатным.
Ещё до отъезда в Триест, соблюдая меры предосторожности, поручик показал камень русскому специалисту. Видя, как загорелись у старичка глаза, Пётр сообразил, что бриллиант действительно хорош. Ювелир, достав лупу, с минуту рассматривал камень, тихо бормоча под нос:
– Солитер* ... карат двадцать, "голубой воды", ... огранка старинная, бриллиантовая, рундист* без сколов...
* Солитер – камень весом больше десяти карат.
** Рундист – ребро, отделяющее верхнюю и нижнюю часть камня (коронку от шипа).
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —
– По теперешнему положению, целое состояние, батенька! – закончил он свой осмотр, называя примерную цену и с сожалением возвращая редкий камень.
В Триесте они выручили за него даже больше. Пётр и не подумал торговаться, когда пожилой словен назвал свою цену. Она процентов на десять превышала ту, которую определил его обнищавший русский собрат.
И только благодаря этому камню, они благополучно пересекли Атлантический океан, а сейчас были почти у цели, плывя на пароходе "Мичиган" рейсом Нью-Йорк – Сан-Франциско.
Восьмого июня 1920 года в середине дня, судно подошло к горлу Панамского канала, медленно входя в бухту с десятком судов, неподвижно застывших на гладком зеркале воды. Вход в бухту прикрывала батарея крупных орудий. Слева открывался вид на белоснежный город, а справа тёплой сыростью после очередного дождя парили джунгли.
Этот белоснежный город – Колон, был первым панамским городом, который им довелось увидеть. И стоя на палубе, среди пассажиров, они оживлённо переговаривались, радуясь, что многомесячное путешествие с долгими ожиданиями в портах Старого и Нового Света, наконец-то заканчивалось.
"Мичиган" дав гудок, подошёл к бетонному причалу и отдал швартовы. Стоянка ожидалась не меньше десяти часов. За это время можно было минимум дважды добраться поездом до столицы, расположенной по другую сторону перешейка. Тут и было то всего шестьдесят семь километров. Но быть в Панаме и не проплыть Панамским каналом??!!
– Некуда нам торопиться! Билеты у нас до Панамы, а так ещё за железную дорогу платить придётся, – рассудительно сказал Нечаев. – А вот город посмотреть и ноги размять – в самый раз!
Он обмахнул сапоги и положил в карман галифе револьвер.
– Зря ты это, Витя, – укоризненно сказала Маша, заметив его манёвр.
– Ты же знаешь, Машенька, что он без оружия и сапог чувствует себя не в своей тарелке, – засмеялся успокаивающе Аженов, намекая на родословную Нечаева, насчитывающую пять поколений офицеров, верой и правдой служивших матушке России. – Мы тебя у трапа подождём, пока ты одеваешься. И возьми, пожалуйста все оставшиеся деньги с собой, не ровен час, попадутся какому-нибудь проходимцу на глаза.
Мужчины покинули каюту и направились к трапу.
Эти месяцы, проведённые вместе, сблизили их. Они перешли на "ты" и сдружились. Даже Рыжов смирился, потеряв всякую надежду, что его отношения с Марьей Андреевной перерастут во что-то более весомое.
От Нью-Йорка они плыли почти с комфортом. В каюте второго класса, на четверых, имелся даже умывальник и крохотная уборная. Вещей у них было совсем немного – четыре чемодана и небольшой баул. Вещи в чемоданах мужчин отличались удивительным однообразием (не считая нескольких мелочей) сапоги, шинель, френч, кобура с наганом, две пары чистого белья. Только у Нечаева в чемодане к общей картине не доставало галифе и сапог. Свой китель с малиновыми дроздовскими погонами, он всё же после долгих уговоров заменил на сорочку и цивильный пиджак, чтобы не бросаться в глаза своей офицерской формой.
Машенька было "побогаче" своих спутников, имея полдюжины платьев, муслиновый жакет, шляпку, давно вышедшую из моды и три пары обуви. Не считая конечно белья и мелких предметов, без которых не мыслит своего существования любая девушка. Но даже в своей неброской одежде, когда она выходила на палубу продышать воздухом, она держалась с таким достоинством, что поневоле вызывала уважительное восхищение пассажиров и немногие рисковали завязать знакомство с "русской фрейлиной", привлекавшей взгляды мужчин своей молодостью и обаянием.
Чаще всего она прогуливалась с Аженовым, по-прежнему называя его Петром Николаевичем и на "вы". Видно разница в возрасте не позволяла ей перейти с ним к более коротким отношениям. Всё– таки Рыжов и Нечаев были почти её сверстники: один старше на год, второй на три. А может имелась и какая-то другая причина.
Машенька собиралась недолго. Не прошло и пяти минут, как она выпорхнула у трапа, добавив к своим "лучшим" нарядам сумочку и кокетливо повязанный ярко-красный шарфик. Офицеры одобрительно кивнули ей, а Нечаев даже показал большой палец, заставив её радостно улыбнуться и гордо выпрямиться. И мысль, терзавшая её, пока она собиралась, что своим видом она будет компрометировать мужчин, показалась ей глупой. Счастливая, она первая шагнула на трап.
Г Л А В А 2
Всё произошло неожиданно. Уже под вечер, выходя из маленького ресторанчика, где удалось недорого и вкусно поужинать, Аженов, придержав тяжёлую дверь, пропустил Машеньку вперёд, но не успела та ступить на тротуар, как какой-то негр с силой толкнул её обратно, вырвав из рук сумочку.
– Деньги! – ахнула девушка, ринувшись обратно на улицу.
Когда мужчины вывалились за ней из дверей, похититель в тридцати метрах уже скрывался за углом.
– Рыжов на месте, Нечаев за мной! – бросил поручик, рванувшись по горячим следам.
Это был конец. В сумочке лежало без малого полторы тысячи долларов – последнее, что у них оставалось от весьма значительной когда-то суммы.
Негр, услышав за собой погоню, пустился во всю прыть, но дистанция, как он не старался не увеличивалась. Пометавшись по переулкам, минут через десять чомбо* повернул на узкую улочку, уводящую от моря и пустился по ней, никуда больше не сворачивая.
*Расовые клички, характерные среди жителей Колона: "чомбо" – негр, "чоло" – индеец, "чино" – выходец из Азии.
Пётр, чувствуя, что Нечаев уже сдаёт (колотая штыком рана только недавно зажила), резко прибавил, отрываясь от товарища и постепенно приближаясь к потерявшему резвость вору.
Если преследователи ориентировались лишь на спину удирающего негра, не обращая особого внимания на окружающее, то их в этом винить, конечно не следовало. Где уж тут вглядываться по сторонам, когда пот заливает глаза, а грудь жадно, с хриплым сипением, как прохудившиеся кузнечные меха, вбирает в себя горячий воздух, которого всё равно не хватает одеревеневшим от напряжения мышцам.
Зато негр знал куда бежать, заводя упрямую погоню подальше от людных улиц вглубь колонских трущоб – самых страшны и мрачных трущоб во всей Панаме.
Аженов, наконец, догнал проходимца и сильным толчком в спину опрокинул его на землю. Чомбо что было мочи заорал, покатившись по земле. Попытался подняться на подгибающихся ногах, но Пётр, отвесив ему затрещину, вырвал маленькую сумочку Марии и слегка прижал ногой, вдавив незадачливого вора в грязно-красную пыль улицы. Он расстегнул замочек и облегчённо перевёл дыхание – деньги были на месте.
Негр неожиданно замолк, как будто почувствовал, что добыча уже ему не достанется.
Так оно и было. Пока Аженов рассматривал содержимое, вокруг него уже стояло четверо.
Если ты думаешь, что тебе здесь позволят безнаказанно вытирать ноги о человека, то глупо ошибаешься! – сказал крупный мулат, блеснув белыми как снег зубами. – Дай сюда! – протянул он руку.
Если первую испанскую фразу Пётр понял едва на треть, то вторая сомнений не вызывала.
– Это моё! – твёрдо сказал он и, сунув сумочку в карман пиджака, убрал ногу с притихшего негра, отодвинувшись на шаг.
– Ты кажется не понял, приятель! – злобно прошипел мулат и выщелкнул лезвие ножа. Сопровождавшая его троица придвинулась вплотную, готовая свирепой стаей броситься на иностранца, рискнувшего забрести в трущобы.
Дожидаться Аженов не стал. Чуть отшатнувшись, он схватил зашедших справа и слева бандитов за шеи и стремительно свёл свои могучие руки. Глухой треск черепных коробок ошарашил на миг даже его, немало поработавшего прикладом в германскую и после неё. Два тела грохнулись на вновь завопившего от страха вора.
"Не рассчитал", – без всякого сожаления подумал Пётр, просто констатируя факт и, сделав шаг вперёд, удачно отбил нож мулата и с разворота ударил нападавшего кулаком в грудь. Тот, сбитый с ног страшной силой, кубарем покатился по земле. Четвёртый из шайки, не дожидаясь пока очередь дойдёт и до него, быстро повернулся и бросился наутёк, что-то громко крича по-испански.
Аженов отвесил ещё одну лёгкую затрещину виновнику происшествия, заставившую того заткнуться, уткнувшись лицом в пыль и повернулся в сторону подбегавшего Нечаева.
– Вы не пострадали Пётр Николаевич? – с тревогой прохрипел запыхавшийся подпоручик.
– Да нет! ... Но народ здесь странный: не успел у вора деньги отнять, как тут же попытались ограбить. Дурачьё, нашли с кем связываться! – беззлобно добавил он, услышав жалобные стоны мулата. – Пошли, Виктор, быстрее отсюда, а как бы неприятностей с властями не вышло.
И они зашагали в обратном направлении, даже не подозревая, что очнувшийся мулат собирается в этот вечер свою вторую ошибку.
Как не подозревал и Сезар Гаго, стонавший от боли в отшибленных рёбрах, что ему сегодня впервые в жизни пришлось столкнуться с русскими, тем более с русскими весьма необычными. Ему и в голову не могло прийти, что попавший в трущобы иностранец, мог играючи сломать подкову, а ударом кулака свалить наповал лошадь. Не знал он, что этот русский ловок и быстр, как кошка, несмотря на массивную фигуру, внушающую обманчивую мысль о неповоротливости.
Но не это было главное. Сезару ещё просто не приходилось сталкиваться с людьми, прошедшими четыре года войны. Этих людей испугать было практически невозможно. Что значит какой-то, угрожающе поблескивающий бандитский нож, для человека, бежавшего в атаку на пулемёты, ходившего десятки раз в штыковую или ныряющего под брюхо лошади от взметнувшейся шашки конника, готовой разрубить тебя надвое?
Ох, не на тех он напал, ох, не на тех. И это была его первая ошибка. Вторую он совершил, когда склонившемуся над ним метису, со стоном мстительно выдохнул:
– Догнать... и убить ... обоих! – не подозревая, что эти двое за последние четыре года людей убили больше, чем их отправили на тот свет все многочисленные бандиты колонских трущоб. И даже отпетые негодяи Сезара, по сравнению с этими профессиональными солдатами, выглядели желторотыми юнцами. И было весьма опрометчиво со стороны бандитского главаря зачислять их в стан смертельных врагов.
Ничего не подозревающие офицеры, обходя в начавшихся сумерках зловонные кучи мусора, почти уже выбрались из трущоб, когда с десяток людей преградило им дорогу. Они вынырнули неожиданно с двух сторон, прячась до этого под высоко приподнятыми над землёй хибарами, окружившими улицу частоколом разнокалиберных свай.
Выстроившись цепью, бандиты выкрикнули несколько, перемежаемых хохотом, как по-испански, так и по-французски, желая покуражиться над пойманной в капкан жертвой, которая сейчас, по их мнению, делала в штаны, не зная куда смыться. Все были вооружены.
– У правого и четвёртого слева – револьверы – шепнул Аженов Нечаеву. – Остальных по ногам!
Они уже приблизились шагов на десять и подпоручик, остановившись, выкрикнул заискивающе по-французски:
– Эй, ребята! Я могу с вами кое-чем поделиться!
Он спокойно засунул руку в карман и в ту же секунду прогремело четыре выстрела.
Подпоручик рисковать не желал. Правый и четвёртый слева грохнулись с пулей во лбу, двумя другими выстрелами он расчистил середину улицы. Ему пришлось выстрелить ещё раз– в бросившегося на них верзилу, размахивающего мачете. После чего остальная шайка, потрясённая мгновенной расправой, кинулась врассыпную.
– Я подберу револьверы?! Чего зря добру пропадать! Да и стрельнуть в спину могут! – высказал Нечаев разумную мысль. И вытащив из рук убитых оружие, быстро осмотрел его.
– Кольт! – коротко сказал он, вручая один из трофеев с здоровенным стволом Аженову.
Тот молча сунул его за ремень под пиджак, и они ускоренным шагом направились прочь, оставляя незадачливой банде ещё два трупа и раненых.
Г Л А В А 3
Машенька с Рыжовым, простояв у ресторана битый час, конечно переволновались, пока не вернулись их спутники. Но все эти волнения тут же развеялись, когда Аженов под их радостные возгласы вытащил из кармана злополучную сумочку. По молчаливому уговору с Нечаевым, распространяться о происшествии не стали, только потом, уже на корабле, вкратце рассказали Рыжову о нападении. А на расспросы девушки Пётр, устало махнув рукой, отделался одной фразой:
– Помотал нас негодяй по городу, еле изловили. И заплутали немного на обратном пути.
– А что вы с ним сделали?
– Да ничего! Надавали по шее, да отпустили восвояси.
... Судно простояло в гавани всю ночь, и только утром покинуло бухту Лимон. А через час, когда солнце подсушило мокрую от ночного дождя палубу, они выбрались наверх.
