Текст книги "Господа офицеры! Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Сергей Шемякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Annotation
Он боец! Он силён и быстр! За спиной десятки штыковых атак! Его не интересует два пуда золота в вещевом мешке. Он знает, что самый большой клад для мужчины не золото, а хорошая жена! Он умён и вполне способен разгадать тайну предков. Знакомьтесь: ПОРУЧИК АЖЕНОВ!
Шемякин Сергей Анатольевич
ИНФОРМАЦИЯ
Господа офицеры!
Шемякин Сергей Анатольевич
Господа офицеры!
ИНФОРМАЦИЯ
ОРИГИНАЛ: http://samlib.ru/s/shemjakin_s_a/sirsofficers.shtml
АВТОР: Шемякин Сергей Анатольевич
ЖАНР: Приключения
РАЗМЕЩЕНО: 09/06/2016
ИЗМЕНЕНО: 07/09/2016
Господа офицеры!
СЕРГЕЙ ШЕМЯКИН
ГОСПОДА ОФИЦЕРЫ!
Авантюрный историко-приключенческий
роман.
Если есть люди, которые прячут клады, то есть и те, кому удаётся их найти! Возблагодарим первых! Без Первых не было бы и Вторых!
КНИГА 2
(О ВТОРЫХ)
Моей жене Виктории – бесценному кладу моей жизни.
ЧАСТЬ 1
ОФИЦЕРЫ.
Сколько снега в полях намело,
И в церквах воют ветры шальные.
Господа, наше время пришло!
Посмотрите, что стало с Россией!
Не надо говорить, что кончен бал,
Не надо в нашем деле ставить точку.
Кто Мать Россию сердцем понимал,
Тот не срывал с груди с крестом цепочку!
Российский флаг, Андреевский флаг!
Ты проверен в боях и в походе.
И пусть силы у нас на исходе,
С нами Бог и Андреевский флаг!
(В. Цыганова)
Г Л А В А 1
Едва поезд остановился на станции, как в вагон ввалились вооружённые люди:
– Внимание! Проверка документов! Если у кого есть оружие – сдавайте, товарищи! – разбудил зычный голос дремавших в стылой тесноте пассажиров. В тесном проходе замерцал огонёк, выхватывающий лишь низки заснеженных шинелей и сапоги, отшвыривавшие с дороги мешавшие мешки и баулы.
– Офицер? – поднял фонарь повыше приземистый красногвардеец в папахе, в упор рассматривая прикорнувшего с краю вагонной полки Петра.
– Офицер! – ответил утвердительно на вопрос Аженов и зевнул, не в силах превозмочь сонную одурь.
– Тогда выходь, ваше благородие... приехали! – зло, с издёвкой, из-за спины первого сказал второй голос, и ствол винтовки убедительно торкнул из темноты Аженова в бок.
– Постой, братцы! – отбросил сразу остатки сна поручик. – Как это выходь! Я домой еду! У меня и бумага от солдатского комитета имеется.
– Давай сюда свою бумагу! – протянул руку старший и, взяв сложенный листок с проступившей чернильной печатью, не читая, сунул в карман. – Для отхожего места сгодится!
– Выходь, ваше благородие! – тут же не замедлила ткнуть его винтовка во второй раз.
– У нас приказ – ни одного офицера на Дон не пущать! – пояснил тот, который спрятал бумагу.
– Так я же не на Дон, мне в Екатеринодар надо! И... у меня разрешение от солдатского комитета, – растерянно сказал поручик.
– Выходите, там разберёмся, – чуть помягчал приземистый. – Эй, Петров, сопроводи господина! – бросил он в сторону вагонных дверей и двинулся дальше, считая разговор исчерпанным.
Аженов недовольно бурча, вытащил свой мешок из-под лавки и не торопясь встал. Подскочивший красногвардеец невольно попятился назад к тамбуру, освобождая дорогу, когда поручик поднялся во весь свой огромный рост, глыбой загородив проход.
– Станция то хоть какая? – спросил он у своего конвоира, шагнув со ступенек на платформу.
– Колпаково, ваше благородие. Колпаково, – услужливо сказал тот и показал на здание станции: – Нам туда!
– Эй, Петров, погоди! – высунул голову из вагона приземистый. – Ещё
одного заберёшь.
Пока выводили второго, Аженов осмотрелся: "По шесть человек на вагон, плюс посты – около роты всего", – прикинул он, пройдясь намётанным взглядом по топтавшимся на полутёмной платформе фигурам, оцепившим поезд.
– Веди! – распорядился напоследок старший вагонного наряда, когда вывели второго офицера. – Если побегут – стреляй!
Он закрыл дверь и поспешил назад, где истошно верещала какая-то баба, у которой в поисках оружия и ценностей трясли барахло.
– Прапорщик Озереев, – коротко кивнув, представился невысокий крепыш в такой же как у Петра офицерской шинели без погон с потёртыми металлическими пуговицами.
– Поручик Аженов, – назвался в свою очередь Пётр, забрасывая сидор на плечи. – Жалко, что вас тоже ссадили, но в компании всегда веселее.
– Пошли, ваши благородия, – напомнил о себе конвойный. – А бежать и не мыслите! Посты кругом – стрелят в тот же час, не приведи Господь!
Он благоразумно занял место позади арестованных, и вся троица двинулась вдоль поезда к зданию станции. Не успели они отойти и тридцати шагов, как в соседнем вагоне поднялась стрельба. Несколько раз скороговоркой бухнул револьвер, а затем как-то растерянно грохнула винтовка, разнеся вдребезги стекло и отправив жужжащую пулю в темень. Замерший на секунду вагон тут же взорвался воплями, выплёскивая в тишину животный ужас и страх.
Двое из оцепления со штыками наперевес тотчас ринулись на подмогу. А револьвер, между тем, не унимался, злым тявканьем, отчётливо слышным через разбитое стекло, расчищая дорогу. А вагон уже истошно выл, подстёгнутый грохотом винтовочных выстрелов, лихорадочным клацаньем затворов и криками сражённых в полутьме людей.
В дальнем конце, резко взвизгнув, отворилась вагонная дверь, и на платформу выпрыгнул человек с наганом: – Получи, сволочь! – тут же пальнул он прямо в лицо набегавшему красногвардейцу и, бросив пустой наган, попытался подхватить выпавшую у того из рук винтовку. Но бежавший следом солдат сходу саданул его штыком и с ловкостью бывалого фронтовика ударом приклада сбил с ног на землю.
– Сёмина убил, гнида! – яростно ткнул красногвардеец распластанного человека в горло и с криком: – А ну не стрелять! Мать вашу! – полез в вагон.
"Под горячую руку могут и шлёпнуть!" – подумал Пётр, прикидывая все "за" и "против". И, приняв решение, он резко развернулся и выдернув из рук конвоира трёхлинейку, забросил её под вагон: – Не шуми, Петров – целее будешь! Если со мной, то прошу! – повернулся он к Озерееву и не дожидаясь ответа тут же метнулся в сторону от платформы. Вслед им несколько раз пальнули, но пули прошли стороной. В темноте разве попадёшь?!
Метров пятьдесят они бежали вдоль какого-то забора, а потом повернули налево, прикрываясь станционными цейхгаузами. Аженов несся огромными скачками, размётывая глубокие сугробы, наметённые у складских стен. Его спутник едва поспевал, путаясь в полах длинной до пят шинели, но делал всё, чтобы не отстать. Когда выскочили в поле, бежать стало легче. Январский ветер местами выдул снег до самой земли. Пробежав с полверсты, Пётр остановился.
– Фу-у! Кажется, оторвались! – догнал его, облегчённо переводя дух, бежавший сзади прапорщик.
– Да, теперь уже не догонят! – отозвался Аженов. – Даже верхом. Ночью то нас не больно сыщешь!
– Ловко вы, господин поручик, конвойного разоружили. Я даже глазом не успел моргнуть. А вот винтовку вы зря выкинули, она бы нам пригодилась, – счёл своим долгом заметить Озереев.
– На то были причины, – пояснил Аженов, двинувшись в направлении железнодорожного полотна. – Во-первых, без винтовки бежать легче, во-вторых, если бы поймали, то особых претензий у них бы к нам не было. Сбежали – и всё! Кому хочется в кутузке сидеть! А дай я конвойному по роже, да забери оружие – совсем бы другой коленкор получился.... Ну да на крайний случай у меня наган имеется.
– А у меня – браунинг, – сознался прапорщик.
Минут через пять они подошли к железнодорожной насыпи.
– Здесь будем ждать, или дальше пойдём? – спросил Озереев.
– Нет, дальше пойдём. Стояние ничего не даст. Замёрзнем только. Нам бы до разъезда какого дойти или до подъёма, где поезд ход сбавит.
– Тогда предлагаю для начала немножко облегчить мой мешок, – сказал Озереев. – У меня есть хороший кусок сала и хлеб.
– Что ж, подкрепиться не мешает, – согласился Аженов.
Они уселись на рельсы и наскоро перекусив, двинулись по шпалам на восток.
Г Л А В А 2
В поезд они сели через два часа, запрыгнув на ходу в предпоследний вагон, но доехали только до Заповедного, перехваченного красногвардейцами отряда Саблина. Отряд Саблина силами 1900 штыков при одной батарее и восьми пулемётах наносил один из главных ударов* по войскам атамана Каледина в направлении Луганск – Лихая – Новочеркасск.
Ситуация для Советской Республики в конце 1917 года складывалась тревожная. Уже в декабре стало ясно, что столкновение молодой Советской Власти с контрреволюционными правительствами Дона и Украины неизбежно. Область Войска Донского, возглавляемая атаманом Калединым, не желая признавать Советскую власть и пригласив к себе свергнутое Временное правительство, открыто формировало на своей территории белогвардейские части. Пытаясь из возвращающихся после перемирия с германцами казачьих частей, распропагандированных большевиками, создать хоть какой-то барьер против надвигающихся сил революции.
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – * Второй удар со стороны Донбасса в направлении ст. Зверево наносил отряд красногвардейцев Сиверса, который, однако, в результате стремительного контрудара партизан полковника Чернецова вынужден был сместиться к югу, и в дальнейшем вёл наступление на Таганрог-Ростов.
На Украине же, Центральная Рада, ловко воспользовавшись плодами победы киевского пролетариата над войсками Временного правительства, захватила власть в Киеве и быстро распространила её на другие города Малороссии. Проводя откровенно националистическую политику, Рада ускоренно провела разоружение рабочих дружин и начала подавление большевистских выступлений на территории, провозглашённой Украинской Народной Республики. Готовясь к борьбе с петроградским Советским Правительством, Центральная Рада всячески поддерживала Каледина, отказываясь пропускать через свою территорию войска направленные для борьбы с Доном, копившим силы. В то же время она охотно пропускала туда казачьи эшелоны, покидавшие германский фронт, спешно разоружая прочие полки, попавшие под влияние большевиков.
Угроза нависла немалая. Правительство атамана Каледина планировало в дальнейшем образование " Юго-восточного союза" в составе астраханского, донского, терского и кубанского казачества, объединив все контрреволюционные силы, грозившие отрезать советский центр от бакинской нефти, кубанского и сибирского хлеба, угля Донецкого бассейна.
Предъявив 17 декабря 1917 года Центральной Раде ультиматум* и не получив на него ответа, Совет народных комиссаров сосредоточил и двинул в конце декабря красногвардейские отряды в направлении Донбасса. С тем, чтобы, прервав железнодорожное сообщение между Украиной и Доном и выставив заслоны от украинских гайдамаков, сосредоточить все усилия на разгроме калединских войск.
Мог ли такой малый отряд, как отряд Саблина, тягаться с мощью Войска Донского, насчитывающего в строю свыше 100 тысяч человек, включавшего до октября семнадцатого 60 конных полков, 17 артиллерийских дивизионов, пешую бригаду и десятки отдельных казачьих сотен и батарей? Мог, да ещё как мог!
Казаки не хотели воевать, они устали от войны. 8-я Донская конная дивизия, прикрывавшая с севера столицу донского казачества Новочеркасск – митинговала и разъезжалась по домам. При малейшем нажиме красных, калединцы отступали, не желая погибать у порога родного дома, бросая оружие, снаряжение и боеприпасы и больше в строй не возвращались. И только партизанский отряд полковника Чернецова**, храбреца и умницы, метался вдоль железной дороги, останавливая и отбрасывая красных раз за разом.
* Фактически дата начала Гражданской войны в России.
** П-к Чернецов Василий Михайлович ( 1980 -1918), казак, окончил Новочеркасское юнкерское училище. Георгиевский кавалер, с 1916 года командир сводной партизанской сотни. За дерзкие рейды по германским тылам, произведён в есаулы. С января 1918 за успешные действия в тылах красных – полковник. Не терпел революционеров всех мастей. Организатор карательной экспедиции на Макеевские рудники. Захвачен в плен в бою и потом зарублен Подтёлковым Ф.Г. 21.01.1918г.
...............................................................................................................................................
Четыреста конников Чернецова не могли разгромить хорошо вооруженный двухтысячный красногвардейский отряд. Но и Саблин, не имея конницы, и привязанный к железной дороге, не мог ничего поделать с чернецовскими партизанами, неожиданно налетавшими из тёмной зимней круговерти на занятые станции, и так же быстро исчезавшими неизвестно куда. Вот и мотался Саблинский отряд под наскоками партизан по железнодорожным веткам в треугольнике Луганск – Дебальцево – Лихая.
(Ещё не пришло время, когда 27-й казачий полк, распропагандированный Донревкомом, порубит в бою под Глубокой партизан Чернецова. И эшелоны Саблина, как нож в масло, покатятся вперёд, занимая станцию за станцией, оставленные без боя откатывающимися к Новочеркасску калединскими войсками.)
На этот раз их конвоировали двое. Мороз к утру покрепчал и ветер вмиг выдул остатки вагонного тепла.
– Сюда давай! – завернул их штыком конвойный, подведя к заиндевевшей двери станционного здания.
Аженов с Озереевым обколотили снег с сапог и зашли во внутрь. В большой комнате находилось с десяток красногвардейцев.
– Офицеров с поезда сняли, товарищ комиссар! – в тишине сразу смолкших разговоров доложил конвойный, обратившись к стоящему спиной человеку, гревшему руки у раскалённой металлической печурки.
Человек обернулся: пожилой, с серым морщинистым лицом и глубоко запавшими глазами.
– Обыскали? – спросил он после секундной паузы, окинув арестованных взглядом снизу вверх.
– Нет, из вагона сразу сюда!
– Если есть оружие, то сдайте, господа! – твёрдо сказал комиссар. – Во избежание эксцессов!
" Из печатников наверное", – подумал Аженов, взирая с высоты своего роста на комиссара, одетого в чёрное гражданское пальто, перепоясанное ремнём, валенки и видавший виды треух.
– Наган у меня, – решив подчиниться, достал из кармана шинели свой револьвер поручик и положил его на обшарпанный стол, стоящий посередине комнаты. – А у меня ничего нет, – заявил Озереев.
– Обыщи их, Новиков, – приказал комиссар и в мешках посмотри.
Стоящий сзади красногвардеец, отставив винтовку, быстро и неумело их обыскал, а содержимое мешков высыпал прямо на стол.
У Аженова отлегло от сердца. Он немного заволновался во время обыска, переживая, что у спутника найдут браунинг. В таком случае становилось непонятно, что делать ему офицеру: то ли попытаться перебить этих людей, дотянувшись до своего нагана, который ни один из этих растяп не догадался даже отодвинуть подальше; то ли выжидать дальнейшей развязки, которая могла быть печальной не только для Озереева, но и для него тоже. Если перестрелять, то за что? А упустишь момент, потом поздно будет – самого шлёпнут! Такие вот мысли гуляли в голове у Петра, хотя ни один из находящихся в комнате не почувствовал надвигавшуюся угрозу – поручик стоял внешне спокойно и невозмутимо смотрел, как комиссар читает их документы.
– В отпуск значит едете, поручик? – вертя отпускной билет, задал он ни к чему не обязывающий вопрос.
– Да, – коротко ответил Аженов.
– И куда, если не секрет?
– В Екатеринодар, к матери. Два года дома не был.
– А вы куда, прапорщик? – перевёл комиссар взгляд на Озереева.
– В Новороссийск, тоже домой.
– Да к Колядину они едут, к Колядину, сучьему псу! – намеренно коверкая фамилию, зло встрял в разговор красногвардеец в бекеше, импульсивно вскакивая с лавки у стены. И было в его голосе столько уверенности и ненависти, что люди в комнате сразу зашумели, очевидно соглашаясь со сказанным и в этом неразборчивом ворчании чувствовалась открытая враждебность, готовая в любой момент вылиться в избиение. И даже два красных кончика, торчащих из красногвардейского банта, пришитого на бекеше, раскачиваясь, утвердительно "поддакивали" хозяину: "К Колядину... к Колядину".
– Вы за что Георгия получили, поручик? – намеренно не обращая внимания на вскочившего бойца, спокойно спросил комиссар, вынимая из вываленных на стол вещей офицерский крест. И люди в комнате сразу притихли, то ли от его спокойного тона, то ли оттого, что сильно ещё было уважение к владельцам боевого креста.
– За разгром германской батареи с полуротой охотников.
– И много из тех охотников в живых осталось?
– Троих потеряли, но тела вынесли, – не задумываясь ответил Пётр, не понимая куда гнёт комиссар.
Но тот видно был не дурак и знал, что делал – среди красногвардейцев раздались одобрительные возгласы. По крайней мере половина из них – бывшие фронтовики, чётко себе представляли, что значит проникнуть германцу в тыл и вернуться назад почти без потерь.
– А это вам зачем? – заинтересовался комиссар старинным эфесом шпаги с коротким обломком лезвия, хранившимся в мешке у Аженова.
– Трофей. Под Перемышлем взял. Жалко клинок об немца сломил, – соврал поручик, не желая говорить правду.
– Хорошо, – подвёл итог комиссар, вернув им документы и велев красногвардейцу сложить вещи обратно в мешки. – Считайте себя временно арестованными, господа офицеры, по приказу командира 1го Московского революционного отряда. Хочу довести до вашего сведения, что пять дней назад, съезд казаков объявил атамана Каледина лишённым власти и избрал Донской ревком во главе с Подтёлковым и Кривошлыковым. А посему, если вы рвётесь на помощь этому ярому контрреволюционеру, задумавшему отделить Дон от России, то вы опоздали. Через неделю мы уже будем в Новочеркасске. Народ за нас и этому оплоту контрреволюции не устоять. Ну а если вы едете домой, ...то недельку потерпите, пока бои закончатся. Это в ваших же интересах.... Сколько у тебя арестованных, Лукин? – повернулся комиссар к красногвардейцу в бекеше.
– Двадцать один, Алексей Васильевич!
– Считай, двадцать три!
Г Л А В А 3
– Вы двое, и вы, – ткнул Лукин пальцем в красногвардейцев, сидевших на лавке, – пойдёте со мной! Отведём офицеров в арестантскую. Да глядите в оба!
– Чего там глядеть, – недовольно пробурчал себе под нос рябой красногвардеец, нехотя наматывая портянки и засовывая ноги в стоптанные валенки. – Змёрзла поди уже половина.
– Ты мне поговори, Карпухин! – осадил его Лукин, забрав со стола Аженовский наган и угрожающе помахав им в воздухе.
Петра и Вадима вывели на улицу и повели к каменному пакгаузу, расположенному в метрах пятидесяти от станционного здания. Красногвардеец долго ковырялся с замерзшим замком, пока наконец дужка не поддалась и металлические створки ворот не открылись.
– Мы протестуем! У нас больной, ему необходим врач!
– А ну осади, благородие, а то напорешься невзначай, и врач тебе уже не поможет, – отодвинул красногвардеец штыком загораживающего вход пожилого офицера, видно старшего по чину среди арестованных.
– Заходите господа, не стесняйтесь. Для вас тут апартаменты приготовлены, – с издёвкой сказал Лукин, стволом нагана сделав приглашающий жест.
Офицеры шагнули вперёд, и ворота тут же закрылись, погрузив промёрзшее помещение в полумрак. Склад освещался через четыре маленьких зарешеченных окошка под потолком с закопчёнными паровозной гарью стёклами.
Внутри было холоднее, чем на улице. Несколько человек сидело на пустых ящиках, с десяток топталось на месте, пытаясь согреться, остальные сгрудились в углу около небольшого костерка. Там же лежал больной, глухой кашель которого разносился эхом по пустому складу.
– С прибытием, господа, в наш мрачный ледник.
– В хорошей компании можно и в леднике посидеть, – ответил Аженов, представляясь сам и представляя своего спутника.
– Я – подполковник Потапов Александр Михайлович, – назвался встретивший их офицер. – Пойдёмте, я представлю вас остальным.
Почти вся география австро-германского фронта, протянувшегося от Балтийского моря до Черного, была представлена в этой арестантской. Были здесь офицеры и из 12-й армии, державшей фронт под Ригой; и из 2-й, неподвижно замершей в ста верстах западнее Минска; и из 8-й, стоявшей у Каменец-Подольска. Той самой, которой ещё в июне командовал лихой генерал Корнилов, в начале семнадцатого сумевший бежать из австрийского плена, в июле стать командующим фронтом, а затем и Верховным. Человек волевой, твёрдый, ввёдший на фронте смертную казнь, прижавший солдатские комитеты и уже в августе поднявший мятеж против Советов, двинув казачьи корпуса на Петроград. Арестованный Керенским за мятеж, Корнилов уже в ноябре бежал из тюрьмы, и не мешкая, приступил к формированию на Дону вместе с генералом Алексеевым Добровольческой армии.
Нашлось два офицера и из Бессарабии – Ганевич и Лазарев, 467-й полк, 117-й пехотной дивизии. Как оказалось, Озереев даже знавал когда-то их командира – полковника Симановского.
– А это – подпоручик Иванишин, – указал Потапов на метавшегося в бреду измождённого человека, его больным сняли с поезда неделю назад. А здесь совсем расхворался. Преставится, наверное, ...бедняга, – с жалостью в голосе сказал он, перекрестившись. – И помочь нечем.
– У меня есть аспирин, – сказал Аженов, снимая мешок, – и коньяка грамм двести найдётся.
– Как это его у вас не отобрали, батенька? У нас при обыске всё ценное отняли. Особенно этот чернявый в бекеше усердствовал, что вас привёл. Словно бандиты какие-то!
Сам того не подозревая, подполковник попал почти в точку. Под видом добровольцев в красногвардейские отряды вступало значительное количество деклассированных элементов, чуждых каких-либо идейных побуждений, смотревших на войну, как на возможность пограбить, всласть поесть, попить и обогатиться. Отдельные отряды состояли сплошь из уголовников, не желавших воевать ни под каким видом.
Из телеграммы инспектора Западного фронта Жилина – Наркомвоену тов. Троцкому: " ... Докладываю о вредных действиях, направленных на дискредитацию Советской власти, отряда анархистов в 300 человек под началом Петра Сансо. Этот отряд пробыл, имея полное вооружение, две недели в тылу, собрал на миллион с лишним контрибуции, в Брянске, Унече и Клинцах, отобрал у населения массу золотых и серебряных вещей и всё это поделил между собой. Предложение отправиться на фронт отрядом было отклонено по мотивам "этического" порядка: анархисты заявили, что не могут убивать бессознательного брата солдата, и отправились обратно в Москву. Прошу принять меры. Жилин"*
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —
* Н. Какаурин. "Как сражалась революция". Т.1, изд. 1925г.
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —
Колонна Саблина тоже не избежала этой участи. Начав движение из Москвы, эшелоны смогли добраться только до района Харькова. Как только впереди замаячило столкновение с калединцами, в Купянске начался пьяный кутёж и разбой, солдаты разбежались. Командиру 1-го Московского
революционного отряда с трудом удалось удержать половину людей, остальных пришлось разоружить и отправить обратно. Этих подробностей, конечно, офицеры не знали, но бандитские замашки на себе почувствовали сразу.
– Комиссар там какой-то был, – высказался Аженов, – может его побоялись?! Да и брать то у нас особо нечего. А коньяк – вот он! Я его во флаконе из-под одеколона держу.
Иванишину дали порошок аспирина, нагрели в кружке воды над костерком, разбавили коньяком и дали выпить. Больному вскоре стало легче. Он забылся и заснул, накрытый двумя шинелями.
– Положение у нас, господа, весьма серьёзное, – вводил новичков в курс дела Потапов. – Осталось всего восемнадцать ящиков на растопку. Спим сидя, по часу-два. На бетонный пол, сами понимаете, не ляжешь. Да и сидя, если заснёшь надолго, проснёшься с обмороженными ногами. Хорошо хоть воду дают, на горячем кипяточке только и держимся. И осталось нам ещё два-три дня, не больше. Кончится топливо и вынесут нас отсюда мёртвыми. Если, конечно, вынесут, а не оставят здесь до весны лежать.
– Так надо делать что-то, Александр Михайлович, – не выдержал Озереев. – Нельзя же ждать, пока они нас как тараканов переморозят!
– Да мы и сами пришли к такому выводу, прапорщик. Терять нам, собственно говоря, нечего. Но уж больно осторожны эти бестии. Воду приносят только днём, ворота открывает один, а четверо стоят в метрах десяти и держат на прицеле. Да и створки снегом снаружи засыпаны, только немного приоткрываются – всем разом и не выскочить. А по одному – они нас всех здесь же у ворот и уложат. А мне хочется задать этим сволочам хорошую трёпку, а не пулю в грудь получить. Вот и ждём подходящего случая.
– Ну что ж, господин подполковник, нужный случай кажется мы уже имеем, – загадочно расплылся в улыбке Вадим, снимая с головы папаху и показывая Потапову уютно примостившийся там браунинг.
– Да и у меня кое-что есть, – подивившись предусмотрительности приятеля, достал Аженов из голенища засапожный нож.
Все ко мне, ...господа! – скомандовал Потапов таким бодрым и весёлым голосом, что даже дремавшие на ящиках офицеры, опустившие головы и дышащие в поднятые воротники шинелей, встрепенулись, сразу почувствовав, что весёлость подполковника не спроста. Такой голос мог означать только одно – Свободу!
Г Л А В А 4
План был прост. Втащить во внутрь и обезоружить солдата, принесшего воду и, пользуясь неожиданностью, перестрелять охрану. Речи о том, стрелять по охране или не стрелять, даже не шло. Всем было предельно ясно, что как только Аженов затащит солдата в пакгауз, красногвардейцы тут же откроют по арестованным огонь. Пётр сам вызвался сыграть первую скрипку в начальный момент, прекрасно понимая, что большинству из этих замёрзших людей, такая задача может оказаться не по силам. При его почти двухметровом росте и массе в шесть с половиной пудов, затащить во внутрь и обезоружить солдата труда не составляло. Да и силушкой Бог не обидел.
На роль стрелка из браунинга избрали Ганевича, после того, как Озереев признался, что зрение у него слабовато и посему стреляет он не очень здорово, хотя с десяти шагов, конечно, промаху не даст.
– В таком случае, господа, – рекомендовал однополчанина Лазарев, – лучшей кандидатуры, чем Александр Львович, нам не найти. – Капитан за двадцать пять шагов пулями из туза пятёрку делает.
– Благодарю за доверие. Почту за честь! – согласился тут же Ганевич. На том и порешили.
Вторым стрелком из захваченной у конвоира винтовки вызвался быть есаул Забродин. Расположившись за ящиками у стены, он должен был поддержать Ганевича из трёхлинейки, если конечно Аженову удастся её добыть. Назначили две группы по пять человек для быстрого броска вперёд и рукопашной, если что-то пойдёт не так, как спланировали. Нашёлся ещё один нож, остальных вооружили деревянными брусками от ящиков. У крайнего окошка выставили наблюдателя, соорудив ему подставку, чтобы он мог достать до окна. Полуметровая толща стен сокращала обзор, позволяя видеть всего саженей десять перрона, но и это давало возможность вовремя заметить охрану и подготовиться. Потянулось томительное ожидание, состоящее из беспрерывного топтания на месте, короткой дрёмы и нескольких счастливых минут у разожжённого костерка. День закончился как обычно. Ночью похолодало и мороз пробирал до костей, хотя топливо жгли уже не жалея. И лишь кружка крутого кипятка делала чудо. Тому, кто этого не испытал, трудно понять, что значит кружка кипятка для человека, у которого всё тело трясётся каждой жилкой от собачьего холода, ступни намертво примёрзли к подошвам сапог, а лицо стянуло так, что челюсти уже не стучат, а застыли в ледяной неподвижности. А окаменевшие твёрдые губы, не чувствуют уже ничего, даже оббитого края раскаленной кружки. И лишь несколько глотков кипятка, пробежав по горлу и опалив желудок, мгновенно заставляют тело оживать, изгоняя мерзкую дрожь, даруя тепло и возвращая к жизни.
Утром, едва светало, к станции подкатил эшелон. Выбитый ударом Чернецова из Лихой, отряд Саблина, разделившись, отходил на Дуванное и Провалье. Комиссар тоже отъезжал с эшелоном.
– Всё Лукин, отступаем. Калединцы получили подкрепление от добровольцев и крепко ударили со стороны Сулина. Мы потеряли уже до сотни человек, – коротко инструктировал комиссар вызванного к вагону взводного. – Времени тебе один час. Грузи людей и пулемёт на паровоз, разводи пары и вслед за нами по харьковской ветке. И поторопись, если не хочешь, чтобы казачки Чернецова тебе башку срубили или вздёрнули на водокачке.
– А с офицерьём чо делать?
– С офицерьём? – Расстрелять! Если не мы их, то завтра уже они нас к стенке поставят.
Комиссар махнул рукой машинисту, поднимаясь на площадку и эшелон пошёл.
– Два вагона, четыре теплушки, платформа с двумя орудиями, – перечислял наблюдатель, пританцовывая на ящиках и не отрывая взгляда от окна. – Засуетились, гады, спозаранку. Мимо меня уже дважды пробежал этот скот в бекеше, что у них за старшего.
– Подъём, господа! Кажется пришла пора! – скомандовал Потапов. – Ганевич, грейте руки! Все кто в первой пятёрке, ближе к огню. И кипятка всем по паре глотков, – распорядился подполковник.
Лукин, между тем, кулаками поднимал своих подчинённых, разморенных теплом и самогоном. Трезвыми были только двое, стоявшими последними в карауле. Два часа на морозе основательно повыветрили у них винные пары. Им он и поручил снять с крыши пулемёт и установить его на паровозе. Дольше всего взводный мучился с машинистом, не просыхавшим уже третий день.
– Смотри мне, Макарыч, если паровоз через полчаса не будет готов, я сам, не дожидаясь калединцев, тебя шлёпну!
– Ты, Лукин, револьвертом то не махай, лучше стакан поднеси на опохмелку. Тодыть... – икнул Макарыч, пьяно шатаясь, – и паровоз вовремя пойдёт, – не устояв на ослабевших ногах, опустился он обратно на лавку.
– Тьфу! – злобно сплюнул взводный. – Ривин, налей ему стакан, да и остальным, кто пожелает. Сейчас офицерьё пойдём кончать! Комиссар распорядился....
– Идут! Раз, два, три... восемь человек, господа! – доложил Лазарев, сменивший замёрзшего наблюдателя.
– В браунинге шесть патронов, – напомнил Озереев, чувствуя себя в некотором роде виноватым, что обойма неполная.
– По местам! – негромко скомандовал Потапов.
Офицеры рассредоточились по пакгаузу, кто у костра, кто на ящиках. И лишь обе пятёрки заняли своё место, прижавшись к стенам у самых ворот, перед которыми стояли Аженов с Ганевичем.
–Побольше выдержки, если не получится по плану, действуем по обстановке, – предупредил подполковник, отходя вглубь склада.
Снаружи, матерясь, начали открывать неподатливый замерзший замок и воротная створка пакгауза приоткрылась.
– Выходи по одному, согласно фамилий! Комиссар приказал вас в тёплое помещение перевести! – выкрикнул Лукин, стоя в пяти шагах от ворот. – Аженов ...
