Текст книги "детский сад"

Автор книги: Сергей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

По привычке заглянули в соседний универсам, просто по привычке.

На обратной дороге присели на лавочку возле бюста Нахимова, напоминашего в профиль Шляхтермана в фуражке.

– А мне здесь нравится. – сказал Максим, разглядывая бюст и пуская колечки. – Такие люди все симпатичные. И спокойно здесь так. Давно…

Стас громко хмыкнул.

– А тебе, конечно, что-то не нравится. – повернулся к нему Макс. – Ну уж сейчас то что?

– Спокойные, потому что их тут БТРами охраняют, вот и спокойные. – проворчал тот. – И жратвы много, и горючего, повезло дуракам! – сплюнул зло. – А так, побегали бы как мы. Глотки бы друг другу грызли за кусок…

– Я никому глотки за кусок не грыз и грызть не собираюсь. – Максим побледнел.

– Ну потому они там и сидят у тебя голодные! Это было несправедливо. Очень несправедливо.

– Люди. – Стас не собирался останавливаться. – Людей делают обстоятельства. Вот этим повезло и они ходят спокойненькие, сытенькие! Ну это пока! Пока так ходят, еще неизвестно… Добренькие, отпускают. А было бы по-другому – все бы из них повылезло, вся грязь!… Потому что слабые все… И вот ты тоже – и умный, вроде, и драться умеешь, а все равно ты ни хрена не понимаешь! И ты будешь глотки грызть, просто тебя не прижимало еще по-настоящему!… И вот тогда ты поймешь кто такой человек!

– Если верить луже, – спокойно сказал Макс, аккуратно засунув бычок в сугроб, руки у него слегка дрожали. – Человек довольно зыбкое, мутное и мелкое существо. Я прочел это как-то в газете. В разделе анекдотов. Только я не смеялся. Ничего, по-моему, смешного. А тебе, Стас, смешно?

– Сам ты лужа! – у того тоже руки дрожали. – Да! Зыбкое! Да! Мутное! Да! Мелкое!

– И ты?

– Да! И я! И я тоже! И я как все…

Вечером в комнату Егора и Максима постучали, дежурная позвала ужинать. Ужинали здесь же, в одном из номеров, только пошире и без кроватей.

Со Светой пришли Денис и высокий худой парень с меланхоличным лицом. Оказалось, что это и есть брат Дениса командующий Валера. Братья были непохожи.

Стол был вкусный: мясной и даже хлебный.

Егор в этот раз перед Светой уже не так робел и даже отважился на пару реплик, хотя в этот раз она показалась еще красивее.

Ее естественность была особенного, драгоценного рода, тонкая и неподдельная. Она ела, смеялась шуточкам Макса, порозовела, выпив со всеми водки разок. Все это она делала легко, как дышала. Говорила мало, слушала внимательно, то серьезно, то улыбаясь.

Ее можно было бы назвать Галадриэль, но Света – это было еще лучше.

Стас помалкивал, Денис улыбался, Тезка блаженно отмалчивался, а Валера меланхолично жевал и, казалось, все время думал о чем-то своем.

– А ты всегда такой молчун? – вдруг спросила Света, сидевшая почти напротив.

– Н-нет. – Егор улыбнулся несколько растерянно.

– Да у нас и помолчаливее есть. – смущенно показал подбородком на Тезку. – Он молчун, да… Ему так хорошо, а тебе?

– Мне?… Мне… Мне кажется что ты очень красивая! – неожиданно для себя выпалил Егор и чуть было не вскинул руку прикрыть предательский рот.

– Ну, старик, это тебе не кажется! Спасибо, Макс. Все заулыбались.

– Ты тоже. – Света глядела прямо и серьезно. Егор почувствовал, что краснеет, краснеет. Уши запылали.

Вдруг будто висок заболел. Поднял глаза и наткнулся на Валерин взгляд. Краска схлынула так же быстро.

Один раз в своей жизни Егор встречал уже такие глаза. И теперь они ему иногда снились. В некоторых снах он убегал от них. В других стрелял. Прямо в эти глаза. Стрелять было трудно, на спусковой крючок приходилось давить обеими руками и пуля страшно медленно вылетала из ствола. Он подталкивал ее взглядом изо всех сил, но она все равно падала, не долетев. Потом просыпался, понимая, что опять не успел.

И тут будто судорога прошла по Валериному лицу, оно мучительно исказилось, он тряхнул головой. Странно, но когда он посмотрел опять, глаза у него были совсем другие. Валера, как-то даже робко, улыбнулся.

Кроме Егора никто, похоже, этих метаморфоз не заметил.

– Что с тобой? – с тревогой спросила Света.

«Что с тобой». Как легкий весенний ветерок, и все. И небо чистое. Он улыбнулся виновато.

– Нет. Нет, ничего. Все хорошо.

А Максим разошелся не на шутку. Потребовал гитару, начал петь. Пел он так себе и в аккордах путался, но очень старательно и мило. На него редко такое находило. Хотелось подпевать. И Егор подпевал. И Света подпевала. Да все подпевали, даже Тезка, мотая башкой, отдельные фразы. Макс такие все песни вспоминал, что нельзя было не петь. Стас вроде делся кудато, все на часы смотрел, на свидание, наверно, побежал, смешной. И Валера тут тоже рядом сидел и пел с грустными глазами. Что же ему такого пришлось сделать в жизни, бедняге?

Свечи мерцали, Макс что-то мурлыкал под нос. Егор сидел в углу в кресле и всех любил. Там и заснул.

Утром засобирались в дорогу.

Пришел Денис, принес записку от Светы.

«Счастливой дороги, ребята. Очень рада была познакомиться. Приезжайте когда хотите, хоть в гости, хоть жить, будем рады! Удачи. П.С. Дождитесь провожатого, покажет вам дорогу до трассы».

«Хоть жить»! Егор с Максимом переглянулись.

Неожиданно вспомнились глаза Валеры.

Каждый должен свои задачи решать. Сейчас им надо ехать. Может потом?

Пока грузились, Денис показал журнал с записями и рассказал еще раз, уже подробнее, кто и когда проезжал.

Бульдозерами республиканцы перегородили дорогу недавно, с месяц назад, по предложению любознательного Валеры. За этот месяц в М. прошло несколько машин, но главным было не это – оттуда никто не ехал.

И эти пока не возвращались.

У Максима, что называется, глаза загорелись.

Егор рассказал про фуру, встреченную на дороге и, видимо, застрявшую. Денис обещал помочь им. И на я-ских заодно нажаловались, раз уж тут столько БТРов.

– Вы бы хоть вывеску какую-нибудь на повороте сделали. Что люди мирные, а то страшно же ехать.

– А если напишем – нестрашно будет? Мало ли кто что написал? – резонно заметил Денис.

Тут подгреб и обещанный провожатый. Им оказался тот самый парнишка, который стоял у шлагбаума и пропускал их. Егор обрадовался ему, как родному.

– Ну теперь, старик, положено. Давай знакомиться!

– Иван. – протянул тот руку, сняв перчатку.

– Где ж ты, Иван, так… Столько веснушек насобирал?

Егор чувствовал, что сюсюкает, но ничего не мог с собой поделать. Ванька чем-то так нраился ему. Прикольный такой. Необъяснимо.

Тот засопел возмущенно.

– А там же, где ты брови себе отрастил.

– Ого! Он дерзит! Макс, он дерзит! Садись, садись. – захлопал его Егор по полечу. – Наш человек!

Простились за руку с Денисом, усадили Ивана между собой, помахали вышедшей проводить уже сменившейся дежурной и тронулись.

Попетляв по улицам, оказались у другого шлагбаума. На подъезде к нему Иван вытащил из-за пазухи рацию и забубнил:

– Красный, красный, прием. Красный, прием.

Егор умилялся.

– Слушаю тебя. – донесся скрипучий голос из космоса.

– Это Иван. Подъезжаю. Черный «Ровер», пропусти. Прием.

– Проезжай.

До самой трассы Иван не поехал, вылез за шлагбаумом.

– Во-он! Прямо езжай.

По дороге Егор приставал к нему с расспросами, но тот стеснялся, только под нос что-то бормотал и усиленно показывал дорогу. Выпустив его, хлопнул еще разок по плечу.

– Ну давай, старик! Может, свидимся еще!

– Ты это… – шмыгнул носом. – Осторожнее смотри. Тут опасно… Приезжай еще. На рыбалку сходим. – конопатое румяное лицо еще больше покраснело.

– Приеду, Вань. – растроганно сказал Егор. – Хотя я такой рыбак, знаешь.

Опять оказались на трассе, только уехать далеко не получилось.

Прямо перед носом из кустов вывернул «Камаз».

Тезка дал по тормозам, крутнул влево, а дальше закрутило по снегу и, перекувырнувшись несколько раз, машина улеглась в кювете, беззащитно выставив брюхо.

Очень быстро все получилось.

Еще только о чем-то шутили с Максом и Егор только начал что-то говорить, что-то может сейчас и ненужное, потому что говорить особенно не хотелось, но Максим пошутил, а тут вдруг большое на дороге и началась длинная-длинная секунда, в которую обнаруживаешь, что внутри все на самом деле было подвешено на очень тонкой нитке, и успевают проскочить лихорадочно-ненужные мысли о всякой ерунде нелепой мелкой, а потом тебя бьет бьет со всех сторон и бедная голова не выдерживает, вернее, кажется, что уже все, не выдержит, и вдруг тишина, и за окном бело.

Так было.

Мыча, Егор зашарил вокруг и потянулся к этому белому.

А. Стекло. Выбить. И, перевернувшись, ногой его раз, раз. Слабо. Внезапно света стало больше – дверь открылась и потянули за ногу. Туда, в снег.

                                                                              8. Налет.

Егор проснулся от грохота, и почти сразу в глаза влепил мощный свет фонаря.

– Ну-ка лежать, суки, как лежали! – заорал визгливый срывающийся голос. – Щас гранатой п…! Руки из-под одеяла быстро! Подняли руки!

Сбоку кто-то метнулся. Макс! Кто же еще! Но тут же упал на колени, обхватив голову.

– Ах вы, б…, не поняли! – надрывался голос. – Открываем огонь! Руки подняли! Один, два… Егор вытянул вверх руки. Максима опять приложили прикладом и он беспомощно ткнулся в пол. Из соседних кроватей торчало еще четыре руки.

– Может их з… все-таки! – выразительно пробасил кто-то в глубине, за дергающимся фонарем.

– Лежать, суки, и жить будете! – опять срывающийся противный голос. – Хотя, будь моя воля!

Хорошо, что он такой безвольный.

Сердце стучало, застукивалось.

Что же?… Почему без тревоги?…

Ну сторожа…

Как?…

Да ладно… Было бы желание…

Визгля еще понадрывался, нес всякую дрянь, гадкую, как его голос. Егор старался не слушать, только зубы крепче сжимал, пытаясь выровнять дыхание. Как учил Максим – от физики к лирике. Черт! Как он там?…

Тело, несмотря на все усилия, колотила гнусная мелкая дрожь, как перед дракой, начало которой затягивается, задерживается, а может и обойдется, и тело предает дух, сомневается, робеет, трясется.

Наконец крикун умолк, видимо ему что-то передали. Фонарь скачком приблизился к лицу и выключился.

Открыв глаза, Егор некоторое время просто смотрел.

Перед глазами было… Бревно.

А я Егор. Пудинг – это Алиса.

Как– то очень быстро все вспомнил. Это не фонарь выключился.

Видно было плохо, наверно, рано еще. Жутко чемто пахло. Егор лежал на боку, головой в стену. Подбородок и рот какие-то мокрые. Рвотой пахло! Вырвало, значит, вот тебе и праздничный ужин.

Голова раскалывалась, макушка пульсировала, отрицая саму возможность существования здесь и сейчас.

Руки были скручены за спиной.

Егор стиснул зубы и рывком повернулся на спину. В голове закрутилось, и он переждал немного, пока потолок перестал падать и исчезли черные шары.

На полу неподвижной кучей темнел Максим. Поерзал и медленно сел, спустив ноги на пол.

– Гош!

Семенов.

– Семен!… Ты как?

– Нормально! Мне Шурик веревку грызет!

– Это скотч! – придушенный голос Шляхтермана.

Егор облегченно улыбнулся. В голове шумело, но как-то странно шумело, что-то еще примешивалось.

– Что это, шумит вроде?

– Да эти уезжают, похоже.

Макс! Упал возле него на колени. Максим лежал весь скрючившись, в позе зародыша, руки у него тоже были связаны за спиной. Егор наклонился, а потом и лег ухом на его голову.

– Макс! Макс! – затеребил.

Вроде дышит. Поднялся и пнул коленом.

– Макс! Очнись! Подъем! И еще пару раз пнул. Наконец зашевелился, застонал.

– Не… надо… С ума… сошел…

Оставив его прочухиваться, пошел на кухню за ножом. Долго ковырялся, порезался, наконец освободился. Голова смирилась, теперь просто болела.

Потом разрезал скотч Максиму, Андрею и грызуну Шляхтерману.

– Давно грызешь? – позволил себе участливо поинтересоваться.

– Пошел ты! – отозвался Шурик, растирая затекшие руки.

Выходить из дома было страшно, страшно увидеть то, что можно было увидеть. Слава Богу, ничего такого не увидели. Слава Богу, вроде все обошлось.

«Слава Богу» – это присказка такая, Надюхина.

Не обошлось только, как потом выяснилось, для Ивана, заколотого на улице, была его смена. Паше, жившему в отдельной избе с Ларисой, сломали руку. Остальных не тронули, просто двери подперли и кричали в окна, угрожали гранатами.

Пропала еда.

Похоже, напавшие знали, где искать, да не очень то и прятали, в основном все берегли от крыс и развешивали в сараях. Унесли все, весь запас, довольно приличный и с таким трудом собранный, ничем не побрезговали, осталось только то, что было в домах.

Кто это был? Непонятно.

Пропало оружие, которого и так то было немного. Осталась пара спрятанных у девчонок пистолетов и чуть патронов.

Пропало красное семеновское печенье.

Неожиданно выглянуло солнце. Засиял, засверкал белый чистый мир. Здесь, в частном секторе, над густо заросшим оврагом, создавалась иллюзия отстраненности от города и близости к природе, разрушенная этой ночью. Город был рядом и хищно следил за всеми своими обитателями.

Похрустывая снегом, все неприкаянно ходили из дома в дом. Дети, поплакавшие из солидарности, уже успокоились и затеяли играть в снежки и катать снеговиков.

Егор нашел Надежду, сидевшую на своей кровати, обняв колени. До этого она все ходила, распоряжалась, а потом пропала куда-то. Лицо у Надюхи было зареванное, припухшие глаза смотрели щенячьи обиженно.

– Надь, ну ты чего? – испугался Егор, подходя, хотел рядом с ней сесть на кровать, но почему-то оказался на табурете.

– Егор, как ты думаешь, кто это был? – осипшим голосом спросила она, растирая глаза кулаком, с зажатым в нем большим пальцем, такой трогательный кулачок.

– Стас! – брякнул Егор, не думая. Можно было кого угодно назвать, какая разница. Надюха горько усмехнулась.

– Может и Стас… – потом встряхнулась. – Нет! Не хочу. Не Стас.

Егор кивнул.

– Не Стас… Уезжать нужно, Надь… В деревню куда-нибудь… Пропадем мы здесь.

Она, похоже, не слушала – слова повисали в воздухе. Но нет, оказалось слушала.

– Мы уже пропали. – тихо сказала Надежда.

После обеда из остатков макарон, посыпанных куриными кубиками, похоронили Ивана.

Место было хорошее – площадка над оврагом в яблоневом саду. Там уже лежали Виталик Громыко, погибший весной в нелепой перестрелке в городе, и Саша Купреенков, застреленный из пулемета в начале осени на мосту, когда пытались на тот берег пройти.

Все это были одноклассники.

Вот странно. Маленькими Егор никого из них не помнил. Макс всегда был Максом, а Шурик – Шуриком. Наверно, потому что вместе росли? Непонятно. У девчонок была их школьная фотография, так там никто собой не был, разве что похожи немного.

Глупая вещь все эти фотографии.

Тот же Макс. Егор прекрасно помнил, каким тот был в третьем классе, произошел тогда один особенный эпизод, так вот – на фотографии остался какой-то насупленный мальчик, а Макс в третьем классе – это был чел! Таким и остался.

Ваньку– дурака жалко было. Каким-то он все несуразным вспоминался, суетливым. Немного утешала только удивленная улыбка, застрявшая на мясистом лице, и широко распахнутые, обычно прищуренные глаза. Чему он успел так удивиться? Будто обрадовался.

Завернули его в простыню. Девчонки ревели. Максим хотел что-то сказать, покашлял, получилось у него только неразборчивое:

– Ладно, Вань, пока… Увидимся…

На похоронах присутствовал Стас. Егор его разглядывал подозрительно, но ничего не наглядел. Стас мрачно кивал, слушая сбивчивые девичьи рассказы. Он, оказывается, уже приходил утром.

– Да. – сказал, сплюнув. – Засада. Что делать будете?

Утром поехали на автобусе в подвал, где Егор с Семеновым побывали и очистили его. Тут уж не до вопросительных знаков, брали все, похожее на съедобное, крыс только оставили, крыс было есть нельзя, что неоднократно доказывалось жестким экспериментальным путем.

На обратном пути Максим задумчиво жевал свою челку – неприятное зрелище. После разгрузки позвал поговорить.

Они вышли за околицу, сели на лавочку, притулившуюся к почерневшему штакетнику. Разгребли сугроб под ногами.

Закурили. Этого добра в городе хватало, и выбор большой, даже неинтересно. С другой стороны, когда покуришь – и есть меньше хочется. Егор как-то предложил и детей курить заставлять, за что его девчонки чуть не побили. А что? Экономное решение, все равно потом сами научатся.

– Я так понимаю, у нас серьезная проблема. – сказал Макс скучным голосом, затянувшись и опять запихнув себе челку в рот, рискуя подпалить ее зажатой между пальцев сигаретой.

Егор поморщился.

– Давай я тебе трубку подарю, будешь ее задумчиво посасывать, как Шерлок Холмс.

Максим удивленно посмотрел на прядь волос в руке и заправил ее за ухо.

– Я не люблю трубки, ты же знаешь. Меня от них подташнивает.

Егор хотел сказать от чего его подташнивает, но не стал.

– Да найдем мы еду. – пожал плечами. – Всегда находили и сейчас найдем. Чего вы все паникуете?

Максим улыбнулся.

– Приободрить меня решил? Да ладно. Старик, то, что я тогда возле бани сказал… Это из другой оперы… Просто вдруг знаешь, чего то так захотелось. – он потер рукой лицо. – Чуда вдруг захотелось. Не знаю какого… Даже больно стало, веришь?

Егор затянулся и выпустил колечко, медленно растаявшее в неподвижном воздухе. Макс научил.

– Думаешь, время страшных чудес уже закончилось? – он подождал немного, пытаясь вспомнить, внутри было пусто. – Я тут штуку одну вспомнил. Летом этим. Не знаю, может не к месту… Пытался я муху выпустить, а она все бьется в стекло, бьется и ловко так выворачивается. Я так четко это вдруг увидел. Я помочь ей хочу, дуре, а она думает, что это смерть за ней гоняется. И она ловко от нее драпает, а сама все долбится, долбится… Я, наверно, не очень понимаю, что такое чудо… Я вот, знаешь, смотрю на это дерево, – он мотнул головой на старую яблоню впереди, кривыми мозолистыми ветвями тянувшуюся к серому зимнему небу. – И вижу чудо… Необыкновенное. Непростое. Вот прямо сейчас не вижу, торможу, но иногда… А если я когда-то его не вижу, то она не виновата. Это ведь я не вижу… Знаешь, мне вообще на этой планете больше всего нравятся деревья… И птицы. Только они улетели все куда-то… Поехали за ними? Поехали туда, где много птиц и деревьев, а?

– Поехали. Обязательно поедем!

– Конечно, я понимаю, что не сейчас. Сейчас придется куда-то еще, да?

– Да.

– И куда?

– Выбирай. На запад или на восток.

– На восток – это в М.?

– В нее.

– А на запад?

– М. П. В.

– Там мы вряд ли чем разживемся.

– Вряд ли.

– А бензин?

– В М. хватит.

– Да ты, брат, уже все решил?

– Угу.

Выкурили еще по сигаретке.

– А я не вижу. – сказал Максим по дороге домой. – И не видел. Только страшные.

                                                                              9.Андреев.

Побаливало везде понемногу. Максим лежал без сознания, его голове крепко доставалось последнее время. Егор хотел потереть, потормошить, но не давали. Рядом стоял детина с грубым лицом и не давал. Он уже врезал пару раз кирзачем по ребрам и явно искал добавить. И еще стояли и ходили другие. Разношерстные, всякие, с автоматами. С шуточками-прибауточками, которые были хуже ругани и звучали похоже. Через разбитое боковое выволокли Тезку с окровавленным лицом и безумными глазами, и бледного с ярко-черными волосами Стаса, пытавшегося непослушными губами что-то сказать.

Один наклонился над Максом и стал шлепать его по лицу.

– Э! Э! Давай! Прочухивайся! Все! Приехал! Дальше пешком! – оглянулся, заржал.

Максим застонал слабо и пошевелил рукой. Попытался перевернуться.

Как ни странно, но никто серьезно не пострадал.

У Тезки только лоб рассекло сильно, он достал из кармана платок и прижал к голове. А Стас был единственным, кто пристегнулся. Отсюда мораль.

Со склона, увязая в сугробах, спустился, лыбясь, невысокий очкарик и подошел близко.

Он с интересом рассмотрел пленников, потом подошел к машине, обошел вокруг, пнул ее и весело сказал:

– Переворачивай, че смотришь! Поездит еще.

Повернулся и стал карабкаться наверх, на дорогу.

Позади стали собираться, прикладываться, а их повели за очкастым. Загнали внутрь развернувшегося «Камаза», усадили на деревянную лавку вдоль борта и велели сидеть, б…, тихо. Через некоторое время внутрь ввалилась остальная орда, перевернувшая, и «Камаз» поехал. В открытом проеме промелькнула машина, с которой уже успел сродниться, попытался подумать связно обо всем, но голова еще не хотела, а вокруг пялились наглые страшные рожи.

Машину трясло, крутило. Они поворачивали, ехали, поворачивали. За бортом был снег, снег, редкие дереья, а перед – глумливые глаза, искавшие его взгляд. Перегнувшись, высмотрел Максима – тот сидел недалеко и бледно улыбнулся в ответ. Егор переживал за него. Макс уже оправился немного и теперь внимательно разглядывал рожи напротив, пошучивающие зло. Того и гляди кинется. Он мог.

Всегда такой был. Максим шел навстречу страху. Егор опять поймал его взгляд и чуть покачал головой. Тот кивнул, откинулся к борту и прикрыл глаза.

Машина остановилась, все начали выпрыгивать. Детина в кирзачах, всю дорогу тыкавший в бок дулом автомата, встал и потянул за шиворот. Егор спрыгнул и огляделся.

Несколько неказистых изб жались друг к дружке, а вокруг только поля да лес.

Их подвели к одной из них и затолкали в примыкавший сбоку сарай. Дверь, скрипнув, закрылась, лязгнул засов.

Стояли, смотрели друг на друга – пока что и сказать было нечего. Тут Егор обнаружил, что тезкин платок уже весь темный и с него капает. Его усадили, зашарили по карманам, Макс разделся, оторвал от рубашки длинный рукав, нашли еще платок, перевя зали.