Текст книги "Чужая корона"

Автор книги: Сергей Булыга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Да, это так, – неохотно согласился со мной господарь.

И так оно и было! Мой Ясь каждый день (точнее, каждую ночь) пропадает в городе, и потому я всегда бываю в курсе всех последних событий и слухов. Так вот, чего я только нынешней весной не наслушался! Вот, например, по поводу стрельцов все говорили одно и то же: их послали убить Цмока. Стрельцов жалели: одни говорили, что Цмок их всех сожрет, а другие, напротив, утверждали, что он их и когтем не тронет, они сами все потопятся в дрыгве. По поводу же созыва Высокой комиссии горожане также отзывались весьма скептически: одни говорили, что комиссию ждет такой же бесславный конец, что и стрельцов, другие же, смеясь, им отвечали, что тут беспокоиться нечего, потому что эта комиссия никуда из Глебска не поедет, а проведет здесь, в великокняжеском палаце, два-три заседания и самораспустится.

А вот зато когда речь заходила о Цмоке, тут все сразу становились серьезными и строили всевозможные мрачные прогнозы, пытаясь угадать, что же он, злодей, предпримет нынешним летом. В основном сходились на том, что он скорее всего пойдет на Зыбчицы – ведь именно оттуда на него скоро ударят стрельцы. Но были и такие горячие (безумные) головы, которые утверждали, что Цмок может просто вообще от нас уйти, то есть нырнуть в земную глубь, перестать нас держать – а дальше сами знаете, что будет. Но почему это он вдруг перестанет держать, возмущенно удивлялись их слушатели. Да потому, отвечали рассказчики, что надоели ему мы, устал он от нас, тяжелы ему наши грехи, невмоготу они ему – вот он и бросит нас, и утопит. Так что, тогда кричали им, нам что теперь, бежать отсюда, что ли? И получали ответ: а это должен каждый решать сам. Мол, веришь, так беги, а не веришь, тогда оставайся. Подобные речи доходили до кого надо, кто надо нещадно хватал паникеров, и те исчезали неизвестно куда.

А Высокая комиссия тем временем продолжала свои заседания. Стрелецкий полковник Сидор Зуб, задним числом введенный в ее состав, после третьего дня пребывания в ней пришел домой мертвецки пьяный и начал, как обычно, безобразничать. Тогда его жена, вдруг не вытерпев, выхватила у него из рук его же полковничью булаву и ею же несколько раз наотмашь ударила седоусого славного воина по голове. Хорошо еще, что у него под шапкой оказался железный подшлемник, а то она наверняка его убила бы. А так всего через два дня он был уже на ногах, а еще через два уже мог снова заседать в комиссии.

А еще люди говорили, что если Цмоку отрубить одну голову, то у него сразу вырастает другая.

И еще много всякого разного рассказывал мне Ясь. Но я не стану вас всем этим утомлять. Лучше я расскажу вам о своем визите к Великой княгине.

Великая княгиня по-своему умная и практичная женщина. Да, она не знает, что вокруг чего вращается, Земля вокруг Солнца или наоборот. Да это ей и не интересно. Зато она совершенно точно знает, вокруг чего вращаются все людские интересы – вокруг денег. Эти самые деньги, и притом немалые, у нее всегда водятся. Где она их берет, я не имею понятия, я же Слепой. Но она всегда при случае готова их кому надо ссудить. Кроме того, она заговаривает зубную и ушную боль, рожу, снимает сглаз, готовит чудную наливку, от которой никогда не болит голова, солит грузди, маринует опята, прекрасно поет простонародные песни, со всеми, кто к ней вхож – а вхожи к ней все, – она всегда равно приветлива, называет всех по имени с обязательным прибавлением «мой дороженький», а если у нее вдруг что-нибудь не получается – она, например, не сможет обвести вас вокруг пальца, что с ней случается крайне редко, – она тогда восклицает: «Ай, какая я дурная баба!» – и при этом всплескивает руками. Руки у нее полные, гладкие, кожа белая, глаза большие, губки маленькие, пухлые, бровки тоненько выщипаны. И вообще, телом она богата, голосом приветлива, никогда ни на кого не покрикивает – и тем не менее рано или поздно добивается всего, чего хочет. Вот если б Краем правила она!

Но об этом можно только мечтать.

Но мечтают они, все остальные, а не я, потому что моя деятельность никакого касательства к Палацу не имеет.

Точнее, раньше не имела. Но примерно через неделю после того, как пан полковник окончательно оправился от потрясения, вдруг прибежала к нам в книгохранилище обер-камер-фрау (читай – служанка) Гапка и сказала, что Сама зовет меня к себе на абаранки.

Абаранки – это только повод, всем прекрасно известно, что абаранками я не закусываю, но уж таков этикет. И я пошел на абаранки.

Абаранки бывают двух видов – сладкие с маком и соленые с тмином. Но от мучного толстеют, и поэтому я предпочитаю грибы, особенно маринованные. Господарыня меня грибами и встретила. Беседовали мы исключительно вдвоем, ни Гапки, ни Алены при нас не было. А сам Великий князь, может, и вообще не знал о том, что я в Палаце, – Гапка провела меня через Бабье крыльцо.

Сразу скажу, что никаких больших секретов мы не обсуждали. И вообще, поначалу наша беседа носила исключительно бессмысленный, пустопорожний, заболтанный характер – это у нашей господарыни такая метода, – и только потом уже, на втором штофе, когда, как ей показалось, я уже достаточно размяк, она и перешла к интересующему ее делу.

А дело было вот какое.

– Ой, мой Сцяпашка дороженький, – сказала она, господарыня, вдруг и своими круглыми кулачками подперла свои подбородки. – Ой, как я с Бориской умаялась. Он всегда был дурень дурнем, а теперь и совсем с глузду съехал! Я ж тогда думала, что он спьяну сказал, я это про Цмока, так нет! Он и теперь, дня не проходит, говорит: убью его! Я говорю: за что? А он: а за каурого конька! И весь сказ.

– А это что за конек такой, наияснейшая княгиня? – осторожно поинтересовался я.

– А так, – ответила она, – был у нас такой конек, когда мы еще не здесь, а у себя в маёнтке жили. И Цмок его сожрал.

– Сам сожрал?

– Нет, это я посоветовала. Бориска свел конька в дрыгву, Цмок его там и сожрал. А назавтра прискакал гонец, Бориска уехал на Сойм, и его там тогда господарем и выбрали. Тогда Бориска радый был, а теперь страшно гневается и говорит: не жрал бы Цмок того конька, сидел бы я сейчас у себя в маёнтке и в ус бы не дул. А так теперь пойду и убью Цмока, чтоб больше он моих коньков не жрал! С глузду съехал Бориска, ой, горе!

И господарыня завздыхала да заохала и налила еще по чарочке. Мы выпили. И я подумал: о! вот оно что! его великость никогда мне про того конька не рассказывал! вот, значит, как он на самый верх выбрался – посредством Цмоковых стараний…

Тьфу! Что я говорю! При чем здесь Цмок? Господаря избрал Высокий Сойм, Высокий Сойм так захотел, а Цмок тем временем сидел себе в дрыгве и ничего об этом не знал. Цмок – это дикий зверь. Или…

Тьфу, тьфу, опять подумал я тогда, я и сейчас так думаю, вот придет же такое на ум, Цмок не имеет к нам никакого касательства, мы сами по себе, а он сам по себе – вот что думал я тогда…

А господарыня тем временем опять заговорила:

– Но это, мой дороженький Сцяпашка, еще не все. Слушай дальше. Вот, он мне говорит, я того Цмока убью! А я ему в ответ: а если он тебя? А он: пусть и убьет. Тогда вместо меня, он говорит, сядет моя Алена, и весь наш Край будет ее приданым, будут к ней со всего света женихи съезжаться и свататься, как когда-то в прежние, правильные времена было заведено. Я ему говорю: так того обычая давно уже нет! А он: а Цмок так пожелает, и так оно и будет. И у нас с ним, говорит, так всегда. Вот я ему каурого конька пожаловал – и он меня Великим князем сделал. А вот теперь я ему всего себя пожалую – и он мою Алену за это не забудет. Вот что он, мой дурной Бориска, говорит, совсем ума лишился, с глузду съехал, что ты на это, мой дороженький Сцяпашка, ответишь?

И смотрит мне прямо в глаза, и опять наливки наливает, и миску с грибами ко мне подвигает. У нее что грибы, что наливка – язык проглотить! Я и молчу, как будто проглотил. Молчу, молчу, а после говорю:

– Ничего утешительного я вам, найяснейшая княгиня, сказать не могу. Даже по поводу того, что будто бы после – не приведи Бог – будто бы после гибели вашего супруга ваша любимая дочь будет сперва выбирать нам нового Великого князя, а после выйдет за него замуж. Дело в том, что такого закона у нас в Крае никогда не было, а было только одно простонародное предание. Ну а если не было закона, то тут уже никакой Цмок не поможет, так как закон всегда сильнее предания. Предание – это суть вымысел, а закон – это опыт Истории. История же гласит: сперва, еще при Глебовичах, верховная власть у нас передавалась по наследству, от отца к сыну, а потом, после известного перерыва, Великие князья у нас избираются, что и зафиксировано в нашем Статуте.

– Статут! – скривила губки господарыня. – Бумажка, тьфу!

– Истинно так, – поддержал ее я. – Но ничего не сделаешь, в такие уж мы поставлены условия. И его великость прекрасно это знает.

– На что же он тогда, старый дурень, надеется?

– На чудо, найяснейшая княгиня. Потому что только чудом и можно назвать то, что ему удастся сразить Цмока. И уже вдвойне чудом будет то, если он – без печальных для него последствий – сможет водрузить себе на голову нашу Крайскую корону. Но уже зато после всего этого он сможет делать все, что захочет, не только со Статутом, но и со всеми нами, со всем нашим Краем.

– Если мы к тому времени на дно морское не провалимся, – печально добавила господарыня. – Ой, дура, дура я, дурная баба! Сцяпашка, дороженький мой, как мне теперь быть, как мне моего Бориску урезонить?

– Тут трудно что-либо советовать, – честно признался я. – Можно только надеяться на какое-нибудь благоприятное стечение обстоятельств, которое сделает невозможным саму мысль о походе на Зыбчицы. Например, его великость вдруг сломает ногу…

– Что ты такое городишь, собака! – возмутилась было господарыня…

Но я тут же перебил ее, добавив:

– Или вдруг случится такая дружная весна, такое половодье, что посносит все дороги, все мосты, а потом на все лето зарядят дожди да туманы, потом сразу ударит зима… – и я смущенно замолчал.

– А дальше что? – насмешливо спросила господарыня.

Я беспомощно пожал плечами. Господарыня долго смотрела на меня, потом сказала:

– Я раньше думала, что во всем Крае никого дурней, чем мой Бориска, не найти. А вот, вижу, нашелся! Иди, мой дороженький, думай. Придумаешь – велю купить для вашего хранилища четыре воза самых лучших книг – сам будешь выбирать, хоть в Чужинье, хоть в Златоградье. А не придумаешь, тогда я и те, что у вас уже есть, велю описать за долги и заберу к себе в Палац на растопку печей. А пока что иди думай, дороженький, думай, я сказала, думай!

И я пошел думать. Долго думал, так и сяк прикидывал… Наконец решился и придумал! Я прямо сейчас могу вам сказать, что же такое я придумал, однако для того, чтобы вы лучше поняли, как я пришел к такому решению, нам вместе с вами нужно будет вернуться несколько назад, а именно к прибытию в Глебск приснопамятного пана Юзафа Задробы из Купинок.

О, пан Задроба – это настоящий крайский пан! То есть в нем собрано все то худшее, что только есть в панской породе: зазнайство, пьянство, грубость и еще много и много другого подобного. Короче говоря, хуже человека, чем Задроба, я не встречал. Да посудите сами. Когда я, вызванный великокняжеским мечником Рыгором, вошел в великокняжеский кабинет, пан Задроба, бывший уже там, надменно глянул на меня и спросил:

– Это он?

– Да, – кивнул господарь, – это он.

И они оба тупо уставились на меня. Они к тому времени были уже сильно пьяны, но при этом держали наготове полные кубки зубровки. Судя по запаху, тройной зубровки. Им, значит, было еще мало! А вот бедному писарчуку Миколайке было уже предостаточно – он крепко спал, уткнувшись лицом в недописанный лист протокола.

– Садись и ты, Сцяпан, – сказал Великий князь. – Поговорим.

Я сел.

– Налей.

Я налил.

– Разом, панове! Ш-шах!

Они оба выпили до дна. А я только пригубил. Потому что я, как я это понял, был вызван по очень серьезному делу. И это нужно было понимать! Но что может понимать этот дикарь Задроба! Он вскочил, перегнулся ко мне через стол и грозно спросил:

– Ты чего это не пьешь? Ты что, не рад тому, что со мной свиделся? Или, может, мы с господарем тебе не ровня?

Я промолчал. Я никогда не спорю с пьяными. Пан Юзаф сел на свое место, грозно расправил усы и сказал, не скрывая душившего его презрения:

– Га, мудрецы!

– Да уж какие есть, – тихо, но твердо ответил ему я. После чего я демонстративно отвернулся от него и, обращаясь уже к Великому князю, продолжил: – Ваша великость, насколько я догадываюсь, вы призвали меня сюда для того, чтобы я как следует расспросил поважаного пана Задробу о том, каким это таким чудесным образом он спасся из-под Сымонья. Так?

– Ну! – сказал господарь и задумался. Он был, повторяю, сильно пьян, а в таком виде он всегда становился очень медлительным.

Зато Задроба оказался не таким:

– Ат! – гневно вскричал он. – Ему, что ли, рассказывать? Опять? Да я же только что уже рассказывал! И писарчук еще записывал!

Мы все трое посмотрели на спящего писарчука, мне стало смешно, и я усмехнулся.

– А, это не беда, – благодушно сказал господарь. – Не надо Миколайку будить. Я и так все запомнил. Слово в слово! – Потом помолчал и добавил: – Но это что! Мы это от судьи уже все слышали. А вот ты, Сцяпан, лучше послушай, как пан Юзаф к нам сейчас из дому ехал. Вот это история, да! Пан Юзаф, расскажи!

Но пан Юзаф не спешил. Он вначале посмотрел на господаря, потом на меня, потом на мой недопитый кубок – и многозначительно откашлялся. Я не стал далее противиться и выпил до дна, пододвинул к себе миску с маринованными рыжиками и принялся закусывать. А пан Юзаф тем временем начал свой рассказ. Рассказывал он на удивление связно, как будто и не пил до этого. Это, кстати, первый признак краснобая и лжеца.

Да, и вот что еще. Так как писарчук Миколайка по– прежнему неподвижно лежал на столе и, следовательно, протокола никто не вел, я слушал Задробу со всем возможным вниманием. В силу этого обстоятельства вы теперь можете ознакомиться с его рассказом почти что слово в слово. Итак, пан Юзаф говорил:

– Вот, значит, приехали ко мне твои, ваша великость, гайдуки, показали бумагу. Я ее прочитал. Э, думаю, надо спешить. Вывели мне Жучика, он у меня самый быстрый. А саблю я взял ту самую, которую из– за Харонуса привез, из нашего последнего похода. Она ох хороша, мухам крылья обрубает. А аркебуз взял самый новый, кремневого боя. Кремень не фитиль, не отсыреет. А что! Вот господарь это уже слышал, а я тебе, мудрец, скажу: нынче в пуще очень неспокойно, валацужных хлопов развелось. И сразу пошли безобразия. Пану Кваше голову срубили, в Вертайку ночью принесли и бросили прямо на рыночной площади. И еще много всякого другого было. Моя Анелька очень беспокоилась. Но мы посели на коней, поехали. Но только полверсты отъехали, я говорю: э, нет, нас дальше, вижу, эти собаки уже ждут, значит, это не наша дорога. И повернул коня в дрыгву. И гайдуки за мной. А там мы на теньки, на теньки, налево, направо, ну, короче говоря, обошли мы этих валацужных хлопов, их засаду, и снова вышли на мостки. Потом опять сошли, потом опять, потом опять… День ехали спокойно, два спокойно, эти собаки наш след потеряли. О, добро! Едем себе, едем. И такие тихие места пошли – я уже про хлопов и не говорю, а вообще там тихо, звери как будто все повымерли, следов нигде и никаких. Только на третий день уже пошли заломы. Это как будто кто-то ветки гнул, заламывал их и завязывал. Вижу я, завязывал совсем недавно, а следов никаких. Это плохо. Ну, ладно! Я на эти заломы нужные знаки накладываю, узлы развязываю, и мы едем дальше. Едем, вижу, правильно. Только уже потом, когда этот день пошел за полдень, вдруг вижу – едем не туда. Или туда? Ничего не пойму! Отчего это так? Я же свои места крепко знаю, а тут вдруг ничего не пойму! Как бы свои места и как бы не свои. Ладно, думаю, дальше посмотрим. Едем дальше. Дальше то же самое. Вот уже темнеет, вижу, а мы так никуда и не приехали. Значит, опять нам ночевать в снегу. Но только разве это уже снег? Зима уже кончается. Грязь, топь кругом, дрыгва под нами ходит ходором, гати как кто растащил. Разворовали их, что ли? А, ладно! Выбрали мы место посуше, нарубили елового лапника, посели, развели костер, тут же рядом стоят наши кони. Перекусили, легли спать. Да, вот еще! Перед сном я как почуял, встал, пошел к Жучику, дал ему праснака пожевать. Праснак медовый был, Анелькиной выпечки, он Анелькины праснаки очень любил. Постояли мы с ним, помолчали, потом я лег спать. Спал я плохо, снилась мне всякая дрянь. Утром просыпаюсь раньше гайдуков, снегом утерся, осмотрелся… а наших коней нет! Я туда! А там следов! Копыта и лапы. Лапы вот такие, нет, еще больше, такие! Таких волков я никогда у нас не видел! И все эти следы… Ну, вижу, погнало то зверье наших коней прямо в низину, там самая багна. Вставайте, я кричу, собаки княж…

Вставайте, я кричу, служивые, наших коней волки пожрали! И за саблю и в низину. Бегу, бегу… Вот они, кости! Ат, Цмок их дери! Ну, что теперь рассказывать! Я шапку снял, постоял, помолчал. Вот, может, грех я сейчас говорю, но я коней люблю много больше, чем кого другого, скажем так. Кони, они лучше. А мой Жучик, если бы вы его только видели, вы бы меня тогда поняли. А так теперь что?! И вот что меня еще очень удивило: почему это Жучик голоса не подавал? И как это я сам так крепко спал, что даже конского топота не слышал? Это для меня небывалое дело, для меня конский топот – это как боевая труба! И еще… Нет, это я сразу понял! Это не волки были, а волколаки. Точнее, один волколак – я потом ходил, следы читал. Один он был! Что ты смотришь на меня, мудрец?! Не слыхал про волколаков? А это очень просто! Вот я сейчас с тобой здесь сижу, зубровку пью и вожу всякие беседы. А потом ночь настанет, я в лес пойду, через себя перекинусь – и стану волколаком. А ты домой пойдешь, тут я тебя подстерегу… Ну ладно, ладно! Вот, совсем рассвело. Мы в пуще непонятно где и без коней. Гайдуки говорят: беда какая, нужно возвращаться. Как это, говорю, возвращаться, если у нас срочное дело, мне нужно срочно до господаря, дальше пойдем, вперед. Они не стали со мной спорить. Они ж другой дороги не знали, а возвращаться по своим следам боялись – вдруг их там хлопы поджидают. А со мной им как-то веселей и безопасней. Да и я еще к тому же пообещал, что я их точно выведу. Но что у меня получилось? А вот что: шли целый день, совсем с дороги сбились. Смотрю: дорога кончилась, нет ничего, одна непролазная чаща кругом, грязь, дрыгва, рыхлый снег, и вот уже опять темнеет. Мы тогда остановились, развели костер, перекусили тем, что еще оставалось. Все съели. После нарубили лапника, я первым лег и говорю: спать будем по очереди, самое трудное время под утро, вот вы меня под утро и разбудите. Они согласились. Я заснул. Сплю чутко, вполуха. Снится мне всякая дрянь: то как будто саблю у меня украли, то как будто еду я и вижу самого себя навстречу, и вот я уже сам в себя прицелился и уже нужно нажимать на курок, а курок почему-то исчез, нет курка, ох, чую я… что кто-то меня нюхает! Тычется пастью в усы! Я подскочил… А он ш-шах в кусты – и исчез. И уже день кругом! Смотрю… А они, твои, ваша великость, гайдуки, возле погасшего костра лежат, и у обоих глотки перегрызены. И опять вокруг костра вот такие здоровенные волколачьи следы. Так, хорошо! Я гайдуков в дрыгве похоронил, пошел дальше. Иду и только думаю: как хорошо, что я успел жениться и на Анельку все переписать, теперь не будет баба маяться. А больше ни о чем не думаю, иду. Тут опять уже темнеет. Ну что мне было делать! Опять я нарубаю лапника, делаю себе лежанку, после развожу себе костер, после сажусь возле него, после достаю из пояса один битый серебром… Мне его Анелька зашила, сказала, что он заговоренный… А вот теперь я этот битый серебром – да в железную ложку, а ложку – в костер, на уголья… А после это дело заливаю в формочку и отливаю себе – не себе, а ему – и отливаю ему пулю. Потом над ней читаю слово, потом досылаю ее в аркебуз. И вот сижу я с аркебузом, жду. Жду… Жду… Я, конечно, понимаю, что он на меня и сзади может накинуться, я ничего не услышу. Но, думаю, если бы он хотел меня сожрать, он бы меня и прошлой ночью сожрал. А ведь не тронул же. Значит, он хочет меня не сожрать, а запугать. Хочет, чтобы я перед ним ползал на коленях, хочет, чтобы я у него о пощаде просил, хочет, чтобы я… Ну, вы же знаете! Человек, волколаком покусанный, сам потом волколаком становится. Вот какая от них, волколаков, пощада бывает. Га! Это не по мне! Я лучше сдохну, думаю, пусть лучше он меня сожрет и по всей пуще мои кости разнесет! Вот что я тогда думал, пока его ждал. Сидел у костра, держал аркебуз наготове, палец с курка не снимал. Да, и еще Анельку вспоминал, Жучика. Вспоминал и тебя, великий господарь, как ты нам за Харонусом полгода не платил, а после и вообще взял и вечный мир с ними заключил – и это тоже почему-то вспомнилось… Вдруг – ш-шах! Вот такой волколак! Годовалый бычок! Из темноты к костру, с той стороны! И только он… А я – ба-бах из аркебуза! Дым, вой! А дым рассеялся – и нет его. Ну, думаю, попал так попал, а нет так нет, взяла его моя пуля, так, значит, взяла, а отскочила от него, так, значит, отскочила, тут уже какая у меня судьба. Сижу, не встаю, ну разве что аркебуз отложил – все равно ведь у меня такой второй пули нет. Сижу. Всю ночь сидел. А начало светать, я встал, вижу – вот его следы ко мне, а вот от меня. И по тем следам, что от меня, еще и капли крови. Э, думаю, значит, попал, значит, взяла его моя, Анелькой заготовленная, пуля. Хорошо! Пошел я по тем следам, по той крови. И что вы думаете? Под вечер вышел я к Кавалочкам. Это от моих Купинок будет верст девяносто. Вот он куда меня завел и ни на одну просеку ни разу не вывел. Ну волколак! И уже там, в Кавалочках, на самой околице, его следы оборвались – волколачьи следы. Дальше пошли простые, человечьи. Они потом с другими перепутались. Там ты найди его, в Кавалочках! Да я и не искал. Я только тамошнему войту о нем рассказал, он обещал сам найти. Но это, он сказал, будет после. А пока что дал он мне коня, дал провожатых, и вот я приехал сюда, вот я здесь. И это вся моя история.

На этом пан Задроба замолчал. Рассказывал он складно, ловко. Великий князь, тот аж заслушался. А я, честно признаюсь, нет. Потому что я слыхал истории и пострашней. Их у нас в Крае много, каких только хочешь. Особенно популярными они бывают в долгие зимние вечера, особенно когда за окном воет вьюга. И вообще, волколак, или, иначе, Цмокова собака, – это один из наших самых популярных фольклорных персонажей. Считается, что волколаки служат Цмоку, Цмок для этих низших оборотней – высший, главенствующий оборотень, своеобразный князь. Основная задача волколаков – вовлечение в свои ряды (в свою стаю) все новых и новых адептов. Со временем, как утверждает народное поверье, волколаками станет все население Края, Цмок будет их Великим князем, и вот тогда и наступит счастливое для них, оборотней, время. Правда, данные статистики никак не подтверждают того, что поголовье волколаков растет. Напротив, с каждым годом сообщений о встречах с волколаками становится все меньше и меньше, и это вселяет определенный оптимизм. Вот так примерно думал я тогда…

Когда Великий князь вдруг сказал:

– Га! Это доброе дело! Так, говоришь, в Кавалочках?

– В Кавалочках, – кивнул пан Задроба. – Я ему где-то вот сюда, под ключицу попал. Можно будет найти.

– И найдем! – сказал Великий князь. – Правда, Сцяпан? – Но, не дождавшись от меня ответа, он гневно вскричал: – Да чего это ты сегодня все молчишь и молчишь?!

А что мне было говорить? О том, какое задание дала мне Великая княгиня? Вот я и молчал. Но тут – я не люблю, когда на меня кричат, – я не сдержался и сказал:

– Ваша великость! Да что там искать? И кого?! Волколаки – это хлопское поверье. Ну какие, в самом деле, могут быть…

Но договорить я не успел. Великий князь вскочил и дико заорал:

– Сам хлоп! Книжный червяк! Пиявка ученая! Вон с моих глаз, пока не удавил! – и тут он было уже двинулся ко мне…

Но я его опередил – поспешно выскочил за дверь, а там…

А там я опомнился уже только у себя в книгохранилище. Нет, это вовсе не означает того, что я, будто перепуганный заяц, сломя голову бежал из Палаца. Нет, я шел по городу нормальным, размеренным шагом. Другое дело, что всю дорогу до книгохранилища я был обуреваем целым сонмом самых противоречивых мыслей и чувств, голова у меня, как говорится, шла кругом. Только оказавшись среди своих любимых книг, я снова обрел способность здраво рассуждать. Кстати, так со мной всегда: книги для меня – это самое лучшее лекарство при любых, даже самых сложных жизненных невзгодах. Правда, в этот раз, приведя свои мысли в порядок, я не ощутил облегчения. Ну, еще бы! Ведь еще раз, на сей раз совершенно трезво и спокойно оценив свой последний визит к Великому князю, я пришел к крайне неутешительному выводу: мне не остановить его, не удержать в Глебске, он окончательно и бесповоротно решил отправиться к Цмоку. Мало того! Теперь вовсе не я, а этот никуда не годный пан Задроба стал его главным советчиком. А если так…

Тогда прощайте, мои верные друзья, мои исцелители и утешители. Гореть вам всем в печи, пылать вам ярким пламенем, тешить вам взор наияснейшей Великой княгини, которая всегда как скажет, так и сделает – опишет вас как будто бы за долги и пустит на растопку. Что делать, Сцяпашка, что делать?! И я, крепко схватив себя за волосы, заходил взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед…

Но все это продолжалось достаточно недолго, после чего я уже окончательно взял себя в руки и даже кое– что придумал. А именно: я решил пойти на попятную. Однако когда я уже назавтра рано утром явился в Палац, то великокняжеский мечник Рыгор, прежде всегда такой предупредительный, весьма бесцеремонно остановил меня в дверях и сказал:

– А тебя пускать больше не велено.

– Да как это, Рыгорка? – наигранно удивился я. – Ты что это такое говоришь? Ты что, забыл, кто я такой?

– Нет, не забыл, – строго ответил он. – Вот поэтому я с тобой еще разговариваю. А мне было велено сразу, без всяких разговоров, спускать тебя мордой вниз по ступеням! А ну пошел вон, я кому говорю!

И я ушел обратно. После этого случая я уже неотлучно находился при книгохранилище и исполнял свои прямые служебные обязанности. Никто меня никуда не вызывал, никто, даже от господарыни, ко мне не являлся. Наступила весна, сошел снег. Ясь доносил, что в городе сейчас только и разговоров, что о предстоящем выезде Высокой комиссии в Зыбчицы. Выслушивая подробно передаваемые Ясем простонародные домыслы о том, что ждет эту комиссию на месте ее назначения, я ничего в ответ не говорил, а только многозначительно поглядывал на ровные ряды книг, плотно теснившихся до самого потолка. Книг у нас, думал я тогда, так много, что господарыне их хватит лет на пять, не меньше.

А полезных, дельных мыслей у меня тогда не было вовсе.

А потом вдруг, уже даже и не помню, за какой именно книгой, к нам явился доктор Винцусь Думка. А книгу он просил… А, вот! Начал он было ее называть, а потом вдруг остановился, замолчал, посмотрел на меня, посмотрел и говорит:

– А что это с вами такое, поважаный доктор Сцяпан? На вас лица нет.

Доктор Думка, он хоть и приверженец крайних, зачастую лженаучных взглядов, но, тем не менее, человек вполне здравомыслящий и к тому же не чужд бытовой мудрости, что среди нас, ученой братии, большая редкость. Вот в силу этого последнего я ему и поведал – в общих, конечно, чертах – о недавних, так взволновавших меня событиях. Я имею в виду свою крайне неудачную аудиенцию у Великого князя на фоне кощунственных угроз его супруги. Доктор Думка надолго задумался. Потом сказал:

– Да, дело архисложное! Великий князь – крепкий орешек. Насколько можно судить по его последним действиям и распоряжениям, да это у него и на лице написано – вы только вспомните, какой у него низкий лоб и большие надбровные дуги, – он от своего ни за что не отступится. Через неделю, максимум через две, он отправится в Зыбчицы и там схлестнется с Цмоком. Чем это дело кончится, догадаться несложно. И вот как только оно кончится так, как нам очень бы не хотелось, тогда эта вздорная князь-баба… Га! Я хотел сказать, и тогда наша наияснейшая господарыня сразу наложит лапу… га! персты! на нашу драгоценнейшую библиотеку и пустит ее дымом по ветру. Так?

Я кивнул. А он вдруг просветлел и продолжал:

– А вот и не так! В ее логических построениях есть одна маленькая, едва заметная брешь, и мы эту брешь сейчас расширим до таких просторных ворот, через которые не только все наши книги, но и весь наш университет запросто проскочит. А как мы это сделаем? Да очень просто! Поверь мне, мой поважаный пане Сцяпане, нашу несравненную князь-бабу Нюру в данном конкретном случае беспокоит совсем не то, где ее драгоценный супруг собирается провести нынешнее лето – здесь, в Глебске, или в Сымонской дрыгве. Ее интересует только конечный результат этой истории. Скорей всего, он, этот результат, будет для великокняжеской семьи весьма плачевен, Цмок – это им не хлопы и даже не Сойм. Но какое нам, коллега, до этого дело?! Наша главная насущная задача – это спасти университетскую библиотеку от гибели. А посему, раз мы не в силах повлиять на результат поездки господаря в Сымонье, то мы должны хотя бы на некоторое время отдалить княгинино решение по этому вопросу. Дальше будет видно, может, еще что-нибудь придумаем. А пока, на первых порах, поступим так…

И тут он изложил мне свой план. План его был точно так же лжив, как лжива и вся астрология, любимое детище доктора Думки. Однако выбирать не приходилось, и я согласился. Доктор Думка ушел.

Назавтра он явился вновь, все, что нам было нужно, он приготовил. Держался доктор Думка хорошо, но все равно было видно, что он очень волнуется. Мне тоже было несколько не по себе. Но книги, наши любимые книги! И мы отправились в Палац. Там мы явились к Бабьему крыльцу, я вызвал обер-камер-фрау Гапку, Гапка, узнав, в чем дело, тотчас провела нас к Великой княгине. Великая княгиня пребывала в великом волнении. Я, волнуясь ничуть не меньше, чем она, представил ей доктора Думку, а доктор Думка в свою очередь представил ей… перспективный гороскоп на Великую княжну Алену. Как и всякая подобная галиматья, этот гороскоп был составлен в весьма туманных выражениях и только в конце выходил на конкретику. А конкретика была такая: по окончании правления нынешнего Великого господаря Бориса ему наследует его родная дочь Алена. Вот так, не больше и не меньше! Прочитав эту бесстыжую писульку, господарыня дрожащей рукой прижала ее к своей высокой груди и срывающимся голосом спросила: