Текст книги "Среда обитания"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Высоцкий Сергей
Среда обитания

Сергей Александрович ВЫСОЦКИЙ

Среда обитания

Повесть

================================================================

В сборник произведений известного московского прозаика,

мастера детективного жанра Сергея Александровича Высоцкого вошли

полюбившиеся читателю повести "Выстрел в Орельей Гриве", "Крутой

поворот", "Среда обитания" и роман "Анонимный заказчик".

Герои произведений – работники уголовного розыска. События

носят острый приключенческий характер. Но это не самоцель. Автор

затрагивает серьезные нравственные и социальные проблемы,

пытается ответить на вопрос: почему человек становится

преступником.

================================================================

1

Прохор Савельич Баланин, кладовщик совхоза "Орлинский", встал рано. В половине шестого он уже вышел из дома, выпустил кур из сараюшки и, зябко поеживаясь, пошагал по тропинке через запущенный парк. В совхозе началась копка картофеля, и Баланин торопился. В шесть к складу должны были подъехать машины за ящиками.

Солнце с трудом пробивалось сквозь густой утренний туман, начинающая жухнуть трава серебрилась от росы. "И не выкосил никто, – пожалел Прохор Савельич. – Скотину люди не держат – коров по пальцам пересчитать можно".

Склад помещался в старой церкви с разрушенным куполом. Закрыли церковь еще в тридцатые годы. Все хотели приспособить под клуб, да так и не дошли руки. После войны устроили здесь склад. Сначала хранили капусту и картошку. Несколько лет назад приезжала какая-то комиссия из района. Сказали, что от сырости здание разрушается. Овощи хранить запретили, и теперь там складывали ящики.

У церкви было пусто – не подъехал пока ни один грузовик. Баланин, с трудом подняв лицо к разрушенному куполу, привычно перекрестился, – был Прохор Савельич от рождения горбат, а к старости и совсем скрючился. Ходил, глядя себе под ноги. Открыв огромный амбарный замок, кладовщик вошел в церковь.

"Пока они там чухаются, – подумал Прохор Савельич о шоферах, – я успею дюжину ящиков починить". И пошел было за алтарь взять молоток с гвоздями, но едва не споткнулся о распростертое на полу тело. Баланин хотел выругаться, подумав сначала, что запер с вечера на складе кого-нибудь из деревенских забулдыг, но увидел около головы лежащего лужицу запекшейся крови.

– Этого еще не хватало, – прошептал старик и, опустившись на колени, попытался перевернуть лежащего на спину. Но все его лицо было залито кровью, и Баланин испугался. Ему показалось, что у человека разбит череп.

– Ох ты, господи, беда-то какая! – теперь уже крикнул Прохор Савельич и, поднявшись, побежал к выходу.

К церкви как раз подъехал грузовик. Кинувшись к водителю, Баланин замахал руками и закричал:

– Павлик, вылазь поскорее! Человека убили!

Шофер не спеша вылез из кабины и с недоверием глядел на старика.

– Из наших, что ли?

– Откуда я знаю. Весь в кровищи. Пойдем! – Прохор Савельич дернул шофера за рукав ватника.

Павлик шел с неохотой, и старик все время подталкивал его:

– Давай, давай. Может, он жив еще...

Вместе они перевернули лежавшего навзничь. Это был молодой мужчина с маленькой бородкой и тонкими усиками. Из-под синего старенького халата, который был надет на нем, торчал воротник замшевой куртки.

– Нет, не наш. – Павлик внимательно разглядывал мужчину. – Я его ни разу не видел...

– Никак дышит, – сказал Прохор Савельич. – Ты, Павел, давай его в больницу вези.

– Не надо трогать, – проворчал шофер, – умрет в дороге, потом хлопот не оберешься. Я счас "скорую" вызову.

– К Филиппычу стукнись, – попросил Баланин. – Все равно мимо поедешь.

Филиппыч, старший лейтенант Владимир Филиппович Мухин, был участковым инспектором и жил в их деревне.

Когда он приехал к церкви на своем мотоцикле, собралось уже довольно много народу – шоферы, несколько женщин, присланных из города в подшефный совхоз на уборку.

– В больницу-то Пашка Гавриков спугался на своей машине везти, сказал кладовщик, когда они вошли в церковь и старший лейтенант молча остановился около лежавшего на полу мужчины.

– И правильно, – хмуро отозвался Мухин. – Сейчас приедут. Я тоже позвонил... Народу много потопталось? – обернулся он к старику.

– Не. Только я да Пашка. И женщина одна, из городских. Объявилась, что доктор, а как посмотрела, так плохо ей стало.

– Не наш, – сказал участковый, покачав головой. Совсем, как перед этим шофер Гавриков. – Ты, Прохор Савельич, расскажи-ка, что и как?

– Рассказывать тут нечего, – Баланин прислонился к ящикам. Ему было трудно смотреть снизу на рослого милиционера. – Замок открыл...

– Замок был цел? – удивился Мухин.

– Целехонек. И засов задвинут.

– А ты контрольку в замок ставишь?

– Ставлю. Как же. Хоть и невелико богатство, а поживиться есть чем. Ты, Филиппыч, не сомневайся – все в целости было. И замок и контролька. Я, как наткнулся на него, – старик кивнул на распростертого мужчину, подумал сперва, что из наших алкоголиков. Забрался с вечера да заснул... Но потом вспомнил – церковь я вчера днем закрыл – с полдня правление заседало...

Приехала "скорая". Пожилой врач осмотрел лежавшего, покачал головой. Потом кивнул двум санитарам, стоявшим с носилками тут же.

– Погодите минуту, – попросил старший лейтенант. – Может, документы при нем есть? – Он стал на колени, отвернул полы синего халата, осмотрел боковые карманы замшевой куртки. В них ничего не было. Потом сунул руку во внутренний карман, на мгновение замер и тут же вытащил большой черный пистолет. Один из санитаров присвистнул.

– Ничегосеньки! – сказал старик Баланин. – А документа нету?

Участковый несколько секунд смотрел на пистолет, потом вынул платок, завернул в него оружие и спрятал в сумку. Из другого кармана вытащил ключи на тонком колечке. Один – маленький, французский, другой – длинный, с какой-то очень сложной бородкой.

– Больше ничего. Вы его везите. Я в больницу наведаюсь.

Мужчину унесли.

– Ну что, Андрей Петрович? – спросил участковый врача.

– Тяжелый случай. Не по нашим силенкам. Тут, похоже, опытный нейрохирург требуется. Сейчас с Гатчиной свяжусь.

Врач ушел. Было слышно, как заурчал мотор, потом, уже издалека, несколько раз донесся вой сирены...

– Как же он сюда попал? – задумчиво сказал инспектор, осматривая склад. Всюду высились горы ящиков, пустые бочки. – Другого хода нет?

– Был, да его давно кирпичом заложили, – ото звался Балашш.

– Все же посмотрим.

Осторожно обойдя темное пятно, расплывшееся на мраморных плитах пола, они прошли за иконостас. Когда-то там был вход, но дверной проем был прочно заделан кирпичной кладкой.

Старший лейтенант для верности потрогал кирпичи рукой.

– Ладно, Прохор Савельич, – сказал Мухин. – Похоже, дело серьезное, надо начальству в район доложить. Давай-ка запрем храм божий, да поеду я названивать.

– Не выйдет закрыть, – покачал головой Баланин, – надо ящики мужикам отдать. Мне директор башку открутит. Сам понимаешь – каждый день дорог.

– Ладно, – согласился участковый, – ящики пускай забирают от дверей, а внутрь – чтоб никто ни ногой.

Позвонив с почты в район, инспектор Мухин заехал в поселок Дружная Горка, в больницу. Оказалось, что потерпевшего уже отправили в Гатчину.

"Быстро они сработали, – с одобрением подумал Владимир Филиппович. Бывает, "скорой" часами ждать приходится, а тут..." Он заглянул в кабинет к главврачу, своему старому приятелю и верному товарищу по охоте.

– Как живем, Иван Иванович?

– Ты по поводу раненого? Увезли...

– Знаю. В сознание не приходил?

Главврач, нестарый еще, но совсем лысый, с маленькими острыми глазами, мотнул головой:

– Ты что! Довезут ли еще?

– Ударили?

– Нет, Филиппыч, не ударили. Похоже, что он откуда-то упал. Пролом черепа и бедро сломано.

– Упал он на мою шею, – сердито сказал Мухин. – А впрочем... Так, так, так. – Он хитро сощурился. – Упал, значит? Проверим.

Иван Иванович смотрел на него с чуть заметной улыбкой. Он знал, что его приятель – мужик во всех отношениях основательный, но тугодум.

– Ты мне, Иван Иваныч, скажи – ничего при нем не обнаружили? Я наспех посмотрел...

Главврач открыл ящик стола и положил перед инспектором два ключа на брелоке в виде какой-то большой монеты.

– Все, и боле ничего.

– Ни документов, ни записной книжки?

– Ничего.

Мухин взял ключи. Внимательно осмотрел их. Ключи были от автомобиля.

– Ты мне, Иваныч, позвони, если будут новости. – Он поднялся. – А я поехал начальство встречать. Из уголовного розыска инспектор приедет.

То, что пострадавшего не ударили, круто меняло дело. На участке Мухина уже несколько месяцев не было никаких серьезных происшествий, и утренний вызов его огорчил. Теперь же появилась надежда, что произошел несчастный случай. Правда, несколько странный несчастный случай – это инспектор понимал. У пострадавшего в карманах вместо документов, как должно быть у каждого порядочного гражданина, – пистолет ТТ. Ни паспорта, ни удостоверения личности, ни записной книжки. Ключи от дома, ключи от автомобиля. А где этот дом? Где автомобиль? Инспектор сделал еще одну заметку на память. Подумал: нельзя скидывать со счета и такой вариант мужчине могли "помочь" упасть... Но у Владимира Филипповича имелась своя версия, и ее следовала поскорее проверить.

К тому времени, когда из Гатчины приехал инспектор уголовного розыска Гапоненко, Мухин еще раз облазил церковь, долго, задрав голову, разглядывал разрушенный купол, шепча себе под нос: "Свалился он на мою голову. Как пить дать, оттуда свалился". Потом, распугивая кур и гусей, объехал на мотоцикле село, все его закоулки, дальние и ближние концы.

Они сели с Гапоненко на бревнах, рядом с церковью, закурили, и Мухин подробно рассказал инспектору о случившемся.

Владимир Филиппович недолюбливал Гапоненко. Встречаться им приходилось нечасто, но даже из этих редких встреч Мухин вынес впечатление, что капитан – человек равнодушный. Главное, что раздражало Мухина, – так это то, как легко и быстро капитан делал выводы и как потом, легко отказывался от собственного мнения. Владимир Филиппович если делал после долгих раздумий какой-нибудь вывод, так стоял на этом до конца. Гапоненко чувствовал, что дружногорский инспектор его не жалует, и держался с ним настороженно.

– Ну и что ты думаешь об этом? – спросил Гапоненко.

– Думаю, что приехал человек пошарить – нет ли в церкви икон. Этих шаромыжников развелось много. Вон в прошлом году Рождественскую церковь обчистили...

– Знаю.

– Залез он через разрушенный купол. – Мухин поднял голову и показал на ржавый скелет купола. – Там и лестница валяется. Я проверил. Залезть-то залез, да сорвался...

– Логично. Только почему же лестница валяется? Что он, залез, а лестницу спихнул? Или ветром сдуло?

– Нет. Лестница здоровенная. Откуда он ее только приволок?

– Проверь, – строго сказал Гапоненко.

– Видать, матерый дядя. Пистолет в кармане, документов никаких.

– Ты, Владимир Филиппович, протокол оформил?

Мухин кивнул.

– Все чин чином? С понятыми?

Мухин пропустил этот вопрос мимо ушей и продолжил:

– Ключи от машины в кармане. А машины нет. Я все объехал. Нету. В карманах у него никаких билетов нет. Значит, скорее всего на машине прибыл.

– Машину будем потом искать, – сказал Гапоненко. – А сейчас давай займемся делом. – Они встали с бревен и пошли к церкви...

Вечером Мухину позвонил главврач дружногорской больницы. Потерпевший скончался, не приходя в сознание, по дороге в Гатчину.

На следующий день утром мальчишки обнаружили в кустах у соседней деревни Лампово автомашину "Жигули" с ленинградским номерным знаком. Ключи, которые были в кармане пострадавшего, к автомашине подошли. В "бардачке" "Жигулей" лежали водительские права на имя Анатольева Дениса Петровича.

Владимир Филиппович долго сравнивал фотографию, наклеенную в водительских правах, с фотографией погибшего и в сомнении качал головой. И борода и усы на карточках были одинаковые, и овал лица похожий, а люди были разные.

А когда он, приехав в Ленинград и выяснив в Петроградском райотделе ГАИ адрес Анатольева, явился вечером на его квартиру с неприятным чувством, что он несет родственникам печальное известие, Анатольев сам открыл ему дверь. Оказался он совсем не таким, как на карточке, – толстым, кучерявым и добродушным.

– Права-то мои, голуба, – удивленно крутил он головой, рассматривая водительское удостоверение. – Скажу так – корочки мои, а физиономия чужая. Ну и личность! Какой-то типус-опус. – Анатольев вытащил из пиджака другое водительское удостоверение. На нем стоял штамп "дубликат", с фотографии смотрел сам Денис Петрович.

Полтора года назад, по словам Анатольева, он остановился около магазина купить хлеба. Было жарко, пиджак висел в машине. Денис Петрович взял только мелочь из кармана. Вернувшись через несколько минут из магазина, машины на месте не обнаружил.

Мухин, разглядывая улыбчивого и добродушного толстяка, почему-то неприязненно думал, что Анатольев не за хлебом ходил, а скорее всего пиво пил. Но к делу это никакого отношения не имело, и старший лейтенант спросил:

– А машина у вас была "Жигули"? Третья модель?

– Да, третья. Машину нашли через неделю на Таллинском шоссе, а пиджачок-с – увы. Вместе с правами, деньжатами и прочей полезной мелочью... Вперед наука!

– Нашли, значит, машину, – разочарованно сказал Мухин, уже выстроивший свою версию.

– Да, целехонькую. Даже приемник не вытащили.

Экспертиза подтвердила, что фотография на украденном у Анатольева водительском удостоверении переклеена, печать подделана. Подделан и штампик о годовом техническом осмотре в техпаспорте.

В тот же день в научно-техническом отделе Главного управления внутренних дел была произведена трассологическая экспертиза пистолета, найденного у разбившегося в Орлинской церкви мужчины. В пулехранилище Главного управления имелась пуля, которой две недели назад был убит научный сотрудник института литературы Николай Михайлович Рожкин.

2

К вечеру стало чуть прохладнее. Подполковник Корнилов почувствовал, как в открытое окно потянуло свежим ветерком, стих уличный гул, и только время от времени грохотали по Литейному трамваи, да с нарастающим шелестом проносились троллейбусы. Заглянул в кабинет франтоватый Бугаев.

– Звонили из Сестрорецка, товарищ подполковник. Задержали там бродягу на пустой даче. Очень похож на Степку Прыгуна...

– Степан Валерьяныч объявился?

– Полной уверенности нет – молчит. Но похож... Ребята из Сестрорецка зря бы не побеспокоили...

– Похож... похож... Это я уже слышал, – недовольно сказал Игорь Васильевич. – Ты мне сразу скажи, как только его опознают. А потом уж сам беседы с ним беседуй.

– Будет сделано! – улыбнулся Бугаев.

Степана Прыгунова, квартирного вора и пьяницу, Ленинградский уголовный розыск искал полгода. Корнилов даже подозревал, что Прыгунов окончательно спился и умер где-нибудь под забором.

– Так я домой, Игорь Васильевич! – сказал Бугаев. – Мама сыночка ожидает...

– Она же у тебя на даче? – спросил подполковник, подозрительно оглядывая с иголочки одетого капитана.

– Все верно! Через десять минут электричка. Ребята обещали до Финляндского подбросить. – Уже уходя, он сказал: – А у вас, Игорь Васильевич, наверное, борщ дома стынет? Ольга Ивановна заждалась.

– Она у меня сегодня в поликлинике дежурит, – улыбнулся Корнилов.

Потом зашел Белянчиков. Они поговорили минут пять о делах на завтра. День прошел без серьезных происшествий, можно было со спокойным сердцем собираться домой. Корнилов закрыл окно, подергал по привычке ручку сейфа.

– Ты на машине или пешком? – спросил Белянчиков.

– Пройдусь пешочком.

Они вышли в приемную. Секретарь отдела Варя Дудышкина уже давно ушла. В большом кресле, тяжело навалившись на подлокотник, дремал старший лейтенант, рядом с ним стоял толстый черный портфель... Светлые длинные волосы растрепались, упали на загорелое лицо. Загар у него был плотный, красноватый, и Корнилов подумал о том, что посетитель приехал из деревни. Услышав щелчок замка, старший лейтенант поднял голову и вскочил, убирая со лба волосы.

– Вы ко мне? – спросил Корнилов.

– Так точно, товарищ подполковник. Старший лейтенант Мухин из Гатчинского района. Из Орлина, товарищ подполковник.

– Чего ж вы тут дремлете? – строго сказал Игорь Васильевич.

Мухин смутился.

– Девушка сказала, что вы заняты... чтобы я подождал. Ну и...

– Ладно, заходите, – подполковник открыл дверь. Махнул на прощание Белянчикову.

– Вы меня извините, товарищ подполковник, – извиняющимся голосом начал Мухин, входя в кабинет, но Корнилов перебил его:

– Да чего уж, ладно. – Корнилов, пригласивший Мухина на шесть часов, решил, что тот сегодня уже не приедет. Из Орлина добираться не ближний свет, если нет машины. – Это наша секретарь виновата, заставила вас ждать, а сама ушла. Садитесь, докладывайте...

Когда человек долгие годы занимается одним и тем же делом, вместе с опытом, с навыками, позволяющими работать лучше, быстрее, у него складывается стереотип мышления – повторяющиеся исходные ситуации подсказывают ему определенный конечный результат. Есть десятки и сотни профессий, где такой стереотип мышления – благо. Но только не в работе с людьми. Мотивы человеческих поступков при всей их кажущейся определенности не поддаются строгой классификации. Они, как папиллярные узоры на пальце, неповторимы. Долгий срок работы в уголовном розыске привел подполковника Корнилова к мысли о том, что при расследовании преступления, особенно сложного, всякая попытка искать аналогии в уже раскрытых делах может завести в тупик. В работе уголовного розыска, считал он, самое страшное дело – утерять новизну восприятия. Поэтому, когда на следующий день на совещании в отделе майор Белянчиков начал вспоминать не слишком давнюю историю спекулянтов старинными иконами, перессорившихся из-за награбленных ценностей и пытавшихся убить своего же товарища, Игорь Васильевич остановил его:

– Юрий Евгеньевич, пустая затея насаживать новое дело на старую колодку. – Он недовольно побарабанил по столу длинными пальцами. Запутаемся. Давайте танцевать от печки.

– У нас и печки-то нету, товарищ подполковник, – сказал Белянчиков. Пустое место, ноль.

– Лучше строить на пустом месте, чем потом разрушать старое! Подполковник сказал это с нажимом, и все, принимавшие участие в оперативном совещании, поняли, что словесная разминка закончилась.

– Лебедев, – обратился Корнилов к молодому блондину. – За последние два дня не было никаких заявлений об исчезновении людей?

– Нет, товарищ подполковник. Даже дети не терялись.

– Тогда ноль действительно абсолютный. Давайте распределим обязанности. – Игорь Васильевич развернул сложенный вчетверо лист бумаги, разгладил его. – Я осмотрел ключи, найденные у погибшего. Скорее всего это ключи от его квартиры. Один очень сложный. Не уверен, но думаю, что ключ и замок, который им открывается, делал очень хороший мастер. В магазине такие не продаются. Ты, Володя, займешься ключами, – кивнул Корнилов Лебедеву. – На всякий случай проверь и в торговой сети. А потом постарайся найти умельцев, которые способны создать такие замки. Зайди, кстати, к Ерофееву, он большой специалист по замкам.

Ерофеев работал в их управлении и слыл знатоком по части взломов.

– Бугаев займется автомобилем. Машина, наверное, краденая. Может быть, в розыске. Номера, я думаю, перебиты. Пускай в НТО проведут срочную экспертизу.

– Да, попался нам субъект – ничего своего, все чужое. Как в том анекдоте...

– В каком еще анекдоте, Сеня? – почти ласково спросил подполковник.

– Про старушку, которая вставную челюсть в стакан опустила, после того как протез ноги сняла, – весело сказал Бугаев.

– В следующий раз за такие анекдоты буду ставить на дежурство в выходные. А по машине чтобы завтра к вечеру была полная ясность. Понял?

– Так точно, товарищ подполковник.

– Юрий Евгеньевич, тебе придется пойти к вдове Николая Михайловича Рожкина. С нею уже много раз беседовали. Не очень-то удобно опять ее дергать... – Корнилов поморщился. – Но выхода нет. В прокуратуре, кстати, недовольны тем, как расследуется это дело. И наши коллеги из Петроградского района не слишком расторопно действуют...

– Понятно, – кивнул Белянчиков. И спросил: – А не стоило бы кому-то из нас в Орлино съездить? У этого человека могли сообщники из деревенских быть: откуда он про иконы узнал?

– Местный участковый инспектор тоже так считает, – сказал Корнилов. Он у меня вчера вечером был. Хорошее впечатление мужик производит. Жаль, что лет уже немало – я бы взял его в управление. Такой с виду увалень, а цепкий. Сорок лет – старший лейтенант. До капитана, конечно, дослужится. Подполковник покачал головой. – Трудная у них служба, у деревенских инспекторов.

– И у городских нелегкая, – тихо сказал Бугаев и хитро глянул на Корнилова, но тот никак не отреагировал на его реплику.

– Участковый инспектор подозревает, не работал ли погибший в совхозе на уборке. Среди тех, кого шефы в помощь присылают... Не обязательно в этом году. Мог и в прошлом работать. Заприметил иконы. До поры до времени не мог выбраться.

– Тоже вариант, – согласился Белянчиков.

– Шефы у совхоза постоянные – "Красный треугольник" и институт Гипрохим. Ты, Юрий Евгеньевич, поручи райотделу заняться. А в совхоз пока повременим ездить. Пускай там инспектор Мухин поработает. Да и некого пока туда послать. – Сказав так, Корнилов подумал о том, что неплохо было бы и самому съездить в Орлино. В прошлом году, разматывая историю гибели старшего помощника с теплохода "Иван Сусанин", он побывал в этом красивом селе на берегу озера.

Всякий раз, когда представлялась возможность, подполковник выезжал на место преступления сам – ощущение реальной обстановки давало ему возможность более свободно строить свои гипотезы.

– Какие еще вопросы, сомнения, предложения? Нет? – Игорь Васильевич оглядел собравшихся. – Ну тогда ножками, товарищи. Ножками!

3

В те редкие дни, когда Юрий Евгеньевич Белянчиков не задерживался на работе, жена и сын ужинать без него не садились. У них даже сложился настоящий ритуал для таких случаев. Ирина Степановна накрывала ужин не на кухне, где они обычно ели на скорую руку, а в большой комнате, служившей им и гостиной, и спальней, и столовой. За едой почти не разговаривали. Вечерние беседы начинались за чаем. Костя Белянчиков докладывал отцу все свои школьные новости. Он учился в восьмом классе. Тут же, на импровизированном семейном совете, решались всевозможные спорные вопросы. Такие, например, как стоит ли обижаться на своего товарища Нахапетова, который поехал в Павловск, куда они давно собирались поехать вместе, не с Костей, а с двумя девчонками из их класса. Или сделать вид, что ничего не произошло? Права ли историчка Варвара Сергеевна, рассказавшая на уроке, что слова "И ты, Брут?" были сказаны Цезарем, когда он увидел Брута среди заговорщиков, напавших на него. А он, Костя, читал у Светония, что Цезарь воскликнул: "И ты, мой мальчик?" Потому что Брут якобы был его сыном.

Дело в таких спорах обычно завершалось тем, что отец с сыном зарывались в книги, а мать уходила на кухню мыть посуду. Потом Юрий Евгеньевич играл с Костей в шахматы. Костя был очень самолюбив и азартен, не любил проигрывать, а отец считал, что поддаваться сыну, даже в игре, нельзя. Это может нежелательно сказаться на его характере, приучит Костю к легким победам. Дело иногда кончалось слезами, и Ирина Степановна выговаривала мужу, что он мог бы и поддаться. Подумаешь, игра, а ребенок теперь разнервничался и будет плохо спать. Но Костя быстро отходил, возвращался из своей комнаты как ни в чем не бы вало и спрашивал отца:

– Пап, а все-таки я тебя здорово прижал двумя конями. Если бы не зевнул ладью, то выиграл.

Юрий Евгеньевич соглашался, и все заканчивалось миром. Костя шел спать, а Белянчиков выпивал еще чашку чаю и выслушивал теперь все новости из конструкторского бюро, в котором работала Ирина Степановна. Потом он ложился на диван, читал "За рубе жом" или "Наш современник". Иногда просматривал "Следственную практику". Но к этому журналу он относился с профессиональной пристрастностью, считал, что сложные дела расследуются там слишком гладко, замалчиваются неудачи и промахи, а все следователи выглядят тонкими психологами и прозорливцами. Если назавтра на службе не намечалось каких-то серьезных дел, в одиннадцать Белянчиков ложился спать. Когда же такие события намечались, Юрий Евгеньевич удалялся на кухню, служившую ему одновременно кабинетом, и часто просиживал там за полночь. Он устраивался за кухонным столом, разворачивал толстую ученическую тетрадь за девяносто шесть копеек и детально продумывал каждый свой шаг, каждую фразу. И это повторялось всегда – готовился ли он к серьезной операции по поимке преступника, или просто собирался встретиться со свидетелями, опросить потерпевших. Во-первых, Юрий Евгеньевич был педант, а во-вторых, он являл собой тот редкий экземпляр человека, который не только хорошо знает свои недостатки, но и по мере возможностей старается компенсировать их своими достоинствами. Среди недостатков Белянчиков числил за собой неспособность к мгновенной импровизации, качеству для сыщика немаловажному. Не то чтобы он совсем не мог действовать быстро при изменении ситуации. Просто каждый раз, когда срывался заранее намеченный план, ему стоило больших трудов перестраиваться и принимать новое, обязательно правильное, решение. Позже он находил единственно верный ход, но это было позже, а обстановка чаще всего требовала моментальных решений.

Сидя на кухне, Юрий Евгеньевич заносил в свою тетрадку вопросы, которые следовало задать свидетелю, продумывал их последовательность. Даже намечал для себя, как он будет их задавать: вскользь, как бы между прочим, или не скрывая от собеседника свою заинтересованность. Корнилов, хорошо знавший про клеенчатую тетрадь Юрия Евгеньевича, не раз пытался уговорить его рассказать молодым работникам о своем методе работы. Но Белянчиков был неумолим.

– Ты что, хочешь, чтобы надо мной потешались? Вот, дескать, видали вы самоуверенного долдона из угрозыска? Нет, пусть Семен Бугаев опытом делится, он мужик хваткий, он и без всяких тетрадей распишет все как надо.

За педантизм и въедливость кое-кто в управлении считал Белянчикова службистом. Но Юрий Евгеньевич меньше всего думал о продвижении по службе. Таким уж он был скроен – дисциплинированным, четким аккуратистом, врагом всяких недомолвок. Иначе он работать не мог. Служи он в бухгалтерии, на стройке или еще в каком другом месте – он везде отдавал бы работе всего себя.

В этот вечер, несмотря на то что поручение, которое ему предстояло утром выполнить, было совсем простое, Белянчиков тоже удалился на кухню, прихватив свою тетрадку.

Все, конечно, просто, если вдова Николая Михайло вича Рожкина не опознает человека на фотографии, ду мал Белянчиков. А если опознает? Тут возникнет масса нюансов. Случайный ли это знакомый? Приятель? У вдовы тоже возникнут вопросы. Почему показывают фотографию мертвеца, какое он имеет отношение к ней? Все это нербходимо предусмотреть заранее, а потому сиди, Юра, сиди и думай. Но принятое им в конце концов решение было очень просто. Без обиняков показать фото.

...Еще вечером Белянчиков позвонил Рожкиной и условился о встрече. Рожкина работала во вторую смену, с утра была свободна, и майор поехал к ней домой в Озерки. Жила Рожкина в большом панельном доме, недавно построенном среди деревянных особнячков. Вокруг стоял сосновый лес, невдалеке поблескивало озеро, и было слышно, как где-то рядом проносятся электрички.

Наталья Викторовна оказалась молодой еще женщиной, с простым, не то чтобы красивым, но очень милым русским лицом. Темно-каштановые волосы были расчесаны на прямой пробор и закрывали уши. Белянчикову показалось, что Рожкина чем-то похожа на одну известную балерину.

Усадив Юрия Евгеньевича на диван в небольшой, очень светлой и чистенькой комнате, она спросила, не хочет ли он кофе.

– Спасибо, Наталья Викторовна, – сказал майор. – Я ведь на минутку.

Рожкина села напротив и закурила сигарету. Потом, спохватившись, пододвинула Юрию Евгеньевичу пачку "Столичных" и пепельницу.

Белянчиков поблагодарил ее кивком. Он не курил.

– Нашли? – спросила Рожкина. Майор чувствовал, как она волнуется.

– Нет, Наталья Викторовна. Не нашли. Не все у нас получается так, как хотелось бы... – Он вытащил из кармана несколько фотографий, среди которых было фото мужчины, найденного в Орлинской церкви, и положил перед Рожкиной.

– С этими людьми вам никогда не приходилось встречаться?

Медленно перебирая карточки, она внимательно вглядывалась в лица. Долго рассматривала фото неизвестного из Орлинской церкви. Наконец, догадавшись, спросила:

– Он мертвый?

Белянчиков неопределенно пожал плечами. Рожкина положила фотографии на столик, сделала глубокую затяжку и мотнула головой.

– Нет, никого из них я не знаю. В первый раз вижу и, судя по всему, в последний. – Она посмотрела на фото мертвого еще раз. Потом взяла в руки и чуть повернула к свету. – Нет, нет...

Больше майору Белянчикову делать у Рожкиной было нечего. Но он не мог просто встать и уйти. Ведь перед ним сидела женщина, у которой недавно убили мужа, а убийца до сих пор не найден.

"А может быть, и мертв", – подумал Юрий Евгеньевич, пряча фотографии. Но сказать пока об этом вдове нельзя. Если бы Белянчиков курил, то можно было бы, закурив сигарету, молча посидеть несколько минут, обменяться парой ничего не значащих фраз и откланяться.

– Вы меня извините за то, что я побеспокоил вас, Наталья Викторовна, – сказал майор. – Побеспокоил, а ничего нового не сообщил.

Рожкина кивнула.

– Этот человек имеет отношение к убийству? – спросила она.

И Юрий Евгеньевич понял, что Наталья Викторовна имеет в виду мертвого мужчину. Женским своим чутьем выделила его фото из всех остальных.

– Трудно сказать. Мы думали, кто-то из знакомых Николая Михайловича. Кстати, у него не было друзей среди коллекционеров старинных икон?

– Наверное, были. Он ведь занимался историей России... Даже наверняка были. Как-то Коля мне рассказывал про большую коллекцию, – она покачала головой. – Кажется, он называл фамилию Замчевского.

– Это кто?

Рожкина пожала плечами.

– Не знаю. Наверное, кто-то из его знакомых.

– У вас нет телефона, адреса? Может быть, остались в бумагах мужа?

Наталья Викторовна вздохнула.

– Нет, не остались. Единственное, что пропало в тот день, – так это Колина записная книжка.

– Пропала записная книжка? – удивился Белянчиков. Он читал материалы по делу, и там ничего не было сказано об этой пропаже. Наоборот, одной из особенностей убийства Рожкина как раз и являлся тот факт, что ничего не пропало. Ни деньги, ни часы, ни документы...