Текст книги "Анонимный заказчик"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Нет, – мотнул головой лейтенант и улыбнулся: – Это вы про нас?

– И про нас тоже. Но сначала про них, – Бугаев показал на списки. – Надо прежде всего спросить тех, кто встает в поселке раньше всех.

– В четыре вряд ли кто встает…

– Вряд ли, вряд ли! А тетку ты видел, что с цветами занималась?

– Видел. Она, наверное, случайно так рано поднялась. Может, какие-то дела заставили.

– Ладно, гадать не будем, – строго сказал Бугаев. – На станции билеты когда начинают продавать? Когда у кассиров смена? Шоферы и кондукторы автобусов у вас живут? Когда они встают, если в первую смену? Поливалки всю ночь работают.

– Да откуда у нас поливалки… – начал было Аникин, но осекся. – Нет, и правда, одна поливалка у нас есть.

– То-то же. Если поднапрячься, еще кого-нибудь вспомним. Одни рыбаки чего стоят! – И, заметив, как Аникин свел в гармошку лоб, весело сказал: – Да не морщи ты лобик! А то состаришься рано.

Еще через три часа пожилой неразговорчивый кочегар Устинов из санатория «Приморье» рассказал Бугаеву, что видел позавчера рано утром средних лет мужчину с маленьким чемоданчиком. Приметы этого мужчины сходились с теми, что сообщил Колокольников.

Каждое слово из кочегара приходилось вытягивать клещами. Сказав, что столкнулся с мужиком почти нос к носу, Иван Андреевич только пожал плечами на вопрос Бугаева, в каком месте это произошло.

– Да в поселке ж. Иду – и он шагает. А где?.. – он хмурился, напрягая память. – Нет, не помню. Вроде бы закурил я тогда. Затянулся, гляжу, мужик навстречу идет. И тоже курит.

Пришлось Бугаеву объясняться с ним, как с маленьким.

– Иван Андреевич, – вкрадчиво говорил Семен, – вот вышли вы из калитки…

– Нету у нас калитки.

– Ну, ладно. Калитки нет. Но из дома-то вы вышли? На улицу. Вы ведь на Железнодорожной живете?

– На Железнодорожной, – меланхолично кивал Устинов.

– Вышли вы на Железнодорожную улицу…

– Нет, на Морскую вышел. Мне по Морской ближе. По тропке через сад.

– Прекрасно. На Морскую, – радовался Бугаев и рисовал на листочке прямые линии. – Вот так они проходят, Морская и Железнодорожная? Правда?

– Правда, – соглашался кочегар. – Здесь наш дом, – ткнул он пальцем в план.

От пальца кочегара на бумаге осталось черное пятно. «Очень даже наглядно», – подумал Бугаев и продолжал шаг за шагом двигаться вместе с Иваном Андреевичем по Морской улице на встречу с неизвестным мужиком. Оказалось, что встретились они на пересечении Морской и Песочной. Неизвестный с чемоданчиком шел по Песочной в сторону Приморского шоссе. Это уже было кое-что. Хоть и с большим трудом, но майору удалось выудить из Устинова еще некоторые подробности. Мужчина шел быстро и, как показалось кочегару, слегка прихрамывая. Лицо загорелое, «сурового вида», как выразился Иван Андреевич. Одет он был в темный костюм и кеды. Кроме «сурового вида», других примет кочегар не вспомнил.

Когда Бугаев с Аникиным вернулись в комнату участкового и прикинули по плану поселка, то выходило, что неизвестный мог идти только от одного из девяти домов, расположенных на дальнем от центра отрезке Песочной улицы. Сектор поисков значительно сузился.

6

Из девяти подлежавших проверке домов на Песочной улице два уже значились в составленных Бугаевым и Аникиным списках. Один принадлежал пенсионерке Зинаиде Васильевне Блошкиной, сдававшей несколько комнат жильцам, другой – слесарю-водопроводчику Тагиеву.

Аникин торопливо переписал на маленькую бумажку адреса, покачал головой и улыбнулся.

– Чего веселишься? – заинтересованно спросил Семен.

– Знакомая бабуля, Блошкина. Две недели назад заходил к ней, обещал штрафануть за то, что жильцы без прописки живут. Так ведь такая притвора! И сердце у нее колет, и печенка ноет. Раз пять капли принимала, пока со мной разговаривала. Клялась и божилась, что ни одного человека без прописки не пустит.

– А ты спросил, кто живет? – поинтересовался Бугаев.

– Спросил. – Аникин безнадежно махнул рукой. – У нее разве добьешься толкового ответа? – Он встал, спрятал бумажку с адресами в карман. – Пошли, товарищ майор?

Бугаев, сидя в кресле, потянулся и почувствовал, что хочет спать. Лейтенант заметил и сказал:

– Может, я один схожу? А вы часок вздремнете?

– Издеваешься, что ли? – Семен с трудом сдержал зевок и тряхнул головой. – Это все ваш воздух. Слишком озонистый. Мне бы сейчас у выхлопной трубы подышать.

Они вышли на улицу. Машина, на которой Бугаев приехал, стояла теперь рядом с домом. Шофер спал, надвинув лохматую серую кепку на глаза.

– Пешком пойдем? – спросил майор у Аникина.

– Как скажете. Тут недалеко.

– Тогда пешком. Незачем нам внимание привлекать.

Бугаев подошел к машине, открыл дверцу. Шофер вздрогнул и проснулся. Щегольская кепка съехала на затылок.

– Кемаришь, Саша? – усмехнулся Семен.

– Наше дело такое, – сказал шофер, поправляя кепку.

– Начальство на связь выходило?

– Нет, – шофер посмотрел на радиотелефон. – Молчит. Что, Семен Иванович, едем?

– Нет. Мы с участковым еще прогуляемся по поселку. Сейчас на Песочную улицу пойдем. Если что срочное – там разыщешь. – Он обернулся к лейтенанту. – Какие дома?

– Сорок первый и сорок третий.

– Соседи?! – удивился Бугаев. И сказал шоферу: – Подъедешь, гудни.

Шофер кивнул.

Они пошли по пешеходной асфальтовой дорожке, проложенной через сосновую рощу. Деревья росли здесь густо, тянулась к свету молодая поросль, и домов почти не было видно. Только слышались крики и веселый гомон детей, звуки музыки. Ветерок наносил горьковатый запах чуть подгорелой каши.

– Пионерский лагерь? – спросил Бугаев, прислушиваясь к напоминавшим детство звукам.

– Детский сад. У нас каждое лето не поселок, а республика ШКИД. И детсады и лагеря. – В голосе Аникина слышались недовольные нотки. – Работенки подваливает – один сбежал, другой заблудился. Да родители еще…

– А что родители?

– Ну как что?! Приедет в воскресенье папаня дите проведать, встретит другого папаню… А третьего найти – пара пустых.

– Вот ты про что! Пьют, значит?

Лейтенант пожал плечами и вдруг сказал со злостью:

– Я бы этих пьяниц! – И показал крепко сжатый кулак.

– Здоровенный у тебя кулак, – подмигнул Бугаев лейтенанту.

– Да нет, я серьезно… Побывал недавно в одном интернате. Для дебильных детей. Там такого шума не услышишь. – Аникин кивнул в ту сторону, где за соснами гомонил детский сад. – Забор двухметровый. А дети! И дебилы, и уроды. Как в кошмарном сне. Главврач мне рассказывал – большинство в пьяном грехе зачаты. Два парня…

– Хватит тебе, Павел Сергеевич, душу травить.

Лейтенант обиженно замолчал. Бугаеву стало неловко за свою резкость, и он сказал:

– Потом мне как-нибудь доскажешь. А сейчас забивать себе голову уродами не время. У нас свои уроды. Почище этих, – и добавил уже совсем примирительно: – Я, знаешь, не могу отвлекаться. Как что-то в голову засядет – я, как паровоз…

Некоторое время они шли молча. Потом Бугаев сказал:

– А зря ты, Павел Сергеевич, у этой Мышкиной жильцов не проверил прошлый раз.

– У Блошкиной, – поправил Аникин.

– Ну, у Блошкиной. Какая разница?

Аникин засмеялся.

– Блошкина – это феномен!

– Ты чего заливаешься?

– Сами увидите! Извините, товарищ майор. А ну ее, эту Блошкину. С ней греха не оберешься.

Остальную дорогу они опять молчали. И только перед большим двухэтажным домом Аникин остановился и сказал тихо:

– Ее дом, Блошкиной, – и кивнул на густые заросли сирени в отдалении. – А там домик Тагиева.

– Пойдем в этот, – хмуро сказал Бугаев, разглядывая сильно обветшавший дом Блошкиной. Похоже, что строили его еще до революции. Весь он был вычурный, с балкончиками, с двумя башенками, с остатками ажурных деревянных кружев под крышей. Но старые бревна кое-где подгнили и были залатаны кусками фанеры, полосками жести.

– Ничего себе домина, – проворчал Бугаев под нос, поднимаясь вслед за участковым на зыбкое деревянное крылечко. – Он что же, весь твоей Блошкиной принадлежит?

– Весь, Семен Иванович, – Аникин постучал в дверь и, обернувшись к майору, хотел еще что-то добавить, но дверь тут же раскрылась, и выглянула невысокая круглолицая старуха.

– Здравствуйте, гражданка Блошкина, – поздоровался Аникин.

Старуха прищурилась подслеповато, но Бугаеву показалось, что она и так все хорошо видит. Глаза у нее были с хитринкой.

– Милиционер, никак?

– Участковый инспектор Аникин.

– Слышу слышу, Аникин. Меня, кроме вас, никто гражданкой не называет. – Она прищурилась теперь на Бугаева: – А этот чернявый с вами, не врач?

– Старший инспектор Бугаев, – молодцевато, с некоторым даже наигрышем представился Семен, пропустив мимо ушей слишком уж фамильярный эпитет.

– Проходите, милые, проходите, – пригласила Блошкина, распахивая дверь. – На веранду проходите. Да поосторожней ступайте, не провалитесь. Рушится дом-то мой. Как и я, старая, рушится…

Аникин, видать, уже бывал на этой веранде, потому что пошел уверенно по темному коридору. Старуха шла следом и сетовала сокрушенно:

– Ай-яй-яй. Не врач, значит! А я-то решила – врач.

– Да зачем вам врач, Зинаида Васильевна? – спросил Бугаев.

– Ух ты! И по имени-отчеству знаешь? – удивилась Блошкина. – Серьезный человек.

На огромной веранде стоял старинный, красного дерева овальный стол и четыре стула. Стулья тоже были очень приличные, но все совершенно разные.

– Садитесь, милые, садитесь, – ласково пригласила старуха. – Я только капелек себе накапаю. Сердце третий день жмет и жмет. – Она раскрыла маленький дубовый шкафчик, висевший на стене, и Бугаев увидел великое множество пузырьков, баночек и пакетиков с лекарствами.

– А ты, миленький, спрашиваешь, зачем мне врач? – Блошкина ловко накапала в красивую, с сиреневыми лилиями рюмочку капель, плеснула туда воды из графина и выпила. Потом села и, уже не щурясь, посмотрела внимательно сначала на Бугаева, потом на Аникина.

– Болею я, молодые люди, болею. Недолго мне осталось. А вы с чем пришли? По моему заявлению?

– Нет, Зинаида Васильевна. Мы бы хотели узнать о ваших жильцах, – сказал Аникин, но старуха словно и не слышала его вопроса.

– Я уж месяц как заявление написала. Про автобус. До остановки-то мне, старухе, два километра идти…

– Зинаида Васильевна, – мягко сказал Бугаев, – автобус – это не по нашей части. Скажите, кто у вас снимает сейчас комнаты?

– Как это не по вашей части? – удивилась Блошкина. – Аникин-то мне в прошлый раз говорил – «милиции, ей до всего дело есть. Милиция, она с любым беспорядком борется», а если до автобуса два километра идти, какой же это порядок?

– Ну хорошо, хорошо, – согласился Бугаев. – Аникин разберется с автобусом. Завтра разберется. А сейчас ответьте на наш вопрос. Это очень важно.

– Важно? Ох! – она схватилась за сердце. – Такая я трусиха. Сердце прямо падает. Может, врача бы вызвать? – Она с испугом посмотрела на лейтенанта. – Аникин, вы знаете, где тут телефон? Прошлый раз вызывали… – Она шагнула к Бугаеву и, неожиданно качнувшись, стала оседать. Семен едва успел ее подхватить.

– Аникин, что это она? – испуганно прошептал майор.

– Сердце, может, захолонуло, – с бабкиной интонацией, задумчиво, но почему-то очень спокойно сказал Аникин.

– Да ты чего не шевелишься? – возмутился Семен. – Я так и буду ее держать? – он словно бы со стороны вдруг увидел себя держащим в руках пухлую старушку, от которой пахло сердечными каплями, луком, чем-то жареным – не то котлетами, не то картошкой.

– Может, на диванчик ее положить? – предложил Аникин.

– Клади куда хочешь, – прошипел Бугаев, – только забери ее у меня. Ну?! – он слегка качнул старушку к участковому. – Да поскорей же! Может, инфаркт?

– Мы ее сейчас в больницу отправим. В Ленинград, – спокойно сказал Аникин. – На вашей машине…

Бугаев почувствовал, как напряглось вдруг тело Блошкиной, и наконец понял – ничего страшного с ней не случилось и что участковый ведет со старухой одним им понятный поединок.

– Но ты пока хоть возьми бабусю. А я шофера позову…

– Не надо, – подала голос Блошкина и, приоткрыв один глаз, посмотрела на Аникина. – Мне уж получше. Посади, посади в кресло-то, – тут же повысила она голос, обратясь к Бугаеву. – Что я тебе, куль с овсом? Зажал так, что ни дохнуть, ни охнуть.

Семен чуть не выругался вслух. Участковый придвинул самый красивый стул, и Бугаев опустил на него Блошкину.

– Ох, милые! – Старушка вздохнула и перекрестилась. – Никак, дых появился. Ну, думала, совсем конец старухе. – Голос у нее стал сладенький, елейный.

– Может, все-таки в город, в хорошую больницу отправить? – сдерживая улыбку, спросил участковый.

– В город, в город… – проворчала Блошкина. – За домом кто смотреть будет? Ты, что ли? Все растащут, разнесут… И варенье еще не сварено. Надо было нашего доктора вызвать, Глобуса.

– Не знаю я никакого Глобуса! – покачал головой Аникин.

– Знаешь! Толстый такой. В кабину «скорой» не умещается.

– Ну, хватит! – негромко, но строго сказал Бугаев, досадуя на то, что оказался втянутым в этот спектакль с болезнью. – У нас, Зинаида Васильевна, дело важное и срочное. Про вашего Глобуса потом с участковым инспектором поговорите. Ему это, наверное, интересно.

Аникин покраснел.

– А сейчас скажите, кто снимает у вас комнаты?

Наверное, Блошкина поняла, что с этим чернявым, как она окрестила Бугаева, шутки плохи.

– Сейчас тетрадку свою принесу. – И вышла с веранды, пробубнив себе под нос: «Ишь, распоряжается. Тоже мне командир».

– Да, бабуся… – с ехидцей сказал Бугаев?

Аникин промолчал.

– Откуда у нее дом такой большой?

– Профессорская вдова. Физик, что ли, муж у нее был, – вяло отозвался Аникин. – Лет пятнадцать как умер. Заслуженный человек, а бабка на жильцах зарабатывает. Добро бы нуждалась, так ведь за мужа пенсию большую получает…

– Артистка, – осуждающе сказал Семен.

Прошло пять минут, десять. Блошкина все не возвращалась.

Аникин сказал с беспокойством:

– Что она там, уснула? Или теперь по-настоящему сердце схватило? Ведь бабке сто лет в обед.

– Взгляни.

Аникин пошел с веранды в дом. Было слышно, как он кричал в коридоре: «Зинаида Васильевна! Где вы?» Хлопнула одна дверь, вторая. И через минуту Бугаев услышал торопливые шаги по зыбким половицам. «Что-то случилось», – подумал он и вскочил со стула.

Аникин раскрыл дверь и сказал с порога:

– Товарищ майор, украли у нее тетрадку. С регистрацией.

– Врет небось, – Бугаев никак не мог простить Блошкиной ее фокуса с обмороком.

– Точно украли. Сейчас она правду говорит.

– Что хоть за тетрадка-то? – поинтересовался Бугаев.

– Домовая книга. По всей форме. Блошкина вести-то вела ее, только в милицию на прописку не носила.

Старуха, растерянная, даже напуганная, сидела в маленькой кухне. На столе перед ней лежал целый ворох старых бумаг – жировок, чеков, описаний и технических паспортов купленных лет тридцать назад телевизоров и велосипедов. И прочего, давно, наверное, пришедшего в негодность и выброшенного инвентаря.

Увидев Бугаева, она сказала, разводя веснушчатыми руками:

– Кому моя тетрадка понадобилась?

– Может быть, в другое место засунули? – спросил Аникин.

– Здесь она у меня, голубушка, лежала. С кухни никогда ее и не выносила.

– Ладно, не в книге дело, – сказал Бугаев, – вы ведь и без книги своих жильцов, наверное, помните?

– Помню, – кивнула Блошкина. – Чего мне их не запомнить.

– Назовите, – попросил Бугаев и подумал с досадой: «Всего-то и дел – на одну минуту, а завязли на целый час!»

– Валя Терехова на втором этаже в кабинете живет. Продавщица наша, из гастронома.

Аникин утвердительно кивнул:

– Знаем такую.

– Тоська… – Блошкина сморщилась, напрягая память, и повторила: – Тоська, забыла фамилию… Ездит из города. В мансарде живет. И Дмитрий Николаевич, пенсионер. Дачник. Живет только летом.

– Сколько ему лет? – спросил Бугаев.

– Вроде меня, сморчок. – Блошкина кивнула на окно. Бугаев и Аникин увидели в саду благообразного старика с белой головой, сидевшего на скамеечке с книгой в руках.

– А может быть, кто-то в последние дни к вам в гости приезжал? Или к вашим жильцам? – поинтересовался Аникин. – Мужчина какой-нибудь?

– Нет, милый, мужчина в гости не приезжал. Тоську ее ухажер тоже позабыл. Две недели как нету.

– Понятно, – сказал Бугаев, теряя сразу всякий интерес и к Блошкиной, и к ее жильцам, и к нескладному старому дому.

– Кто же мою книгу украл? – спросила Блошкина и с надеждой посмотрела на Аникина. – Вы милиция. Поискали бы.

– Некогда, некогда, Зинаида Васильевна, – отмахнулся Аникин, устремляясь вслед за Бугаевым к дверям.

– Некогда! – сердито бросила Блошкина. – Я сейчас заявление напишу и принесу к вам в отделение. Будешь искать как миленький.

Идя по шаткому коридору, Бугаев вдруг подумал о том, что не догадался выяснить у старухи еще одну деталь, и круто развернулся, чуть не сбив семенящую следом Блошкину.

– Бабуся, а никто не съехал от вас в последние дни?

– Господи, твоя воля! – испуганно отшатнулась Блошкина. – С ног ведь, леший, собьешь!

– Ну, так как? Никто не съезжал? – повторил Бугаев.

– Шил один бука два месяца. И съехал как нелюдь, даже не попрощался.

– Когда съехал?

– Когда, когда… Третьего дня съехал. – Старушка засомневалась. – Или четвертого?

– Днем съехал? – спросил Семен, уже предчувствуя ответ.

– Ночью ему приспичило. Ушел и записки даже не оставил.

– Не прихрамывал?

Старуха пожала плечами:

– А кто его знает? Я не присматривалась. – Она задумалась. Потом сказала: – Может, и припадал на одну ногу. А может быть, мозоль натер новыми ботинками. Он, помню, коробку «скороходовскую» выбрасывал.

– Ну и ладно, – сказал Бугаев, успокаиваясь. Он был готов теперь простить Блошкиной все ее представление, потерянную домовую книгу и непрописанных жильцов. – Сядем теперь рядком да поговорим ладком. А то остановились посреди коридора, доски здесь гнилые, того и гляди, рухнем. Ведь рухнем, Зинаида Васильевна?

– Можем, – Блошкина еще не могла понять, почему это у чернявого милиционера так резко переменилось настроение. – Пойдем опять на веранду, что ли? – поинтересовалась она.

– Зачем на веранду? – весело сказал Бугаев. – Пойдем в ту комнату, где ваш беглец жил. Там вы еще никого не поселили?

– Нет. Не поселили. Вот тут его комната, рядом с кухней.

Бугаев обернулся. Оказалось, что Аникин стоит как раз перед обитой черным дерматином дверью сбежавшего жильца.

– Там не закрыто, – сказала старуха.

Аникин толкнул дверь и пропустил в комнату Бугаева. Следом вошла Блошкина и остановилась у порога как вкопанная.

– Ой! – прошептала она испуганно. – Обокрали! – И схватилась за сердце, готовясь снова упасть в обморок.

– Не надо, Зинаида Васильевна, – проникновенно сказал Бугаев. – Не надо, миленькая. Не падайте. Давайте посидим. – Он взял Блошкину за локоток и усадил на тревожно скрипнувшую, незастеленную кровать. А сам сел на табуретку и огляделся. Комната была небольшая. Кровать, громоздкий, красного дерева платяной шкаф с раскрытыми дверцами, две табуретки, небольшое зеркало.

– Что же у вас украли? – спросил Аникин.

– Как что? – старуха обвела комнату взглядом. Остановилась на шкафу с раскрытыми дверцами. – Из шифоньера все вынуто. И чемодана Николая Алексеевича нет. Да, и еще… – она опять огляделась. – Ничего здесь нет. А раньше было.

– А чьи вещи? – поинтересовался Семен.

– Его вещи, но… – Она не нашлась, что сказать, и растерянно посмотрела на Аникина.

Бугаев подумал: «Ты небось надеялась, что жилец неожиданно съехал, а вещи тебе достанутся».

– Значит, пропавшие вещи принадлежали вашему жильцу Николаю Алексеевичу… Как его фамилия?

– Не помню. У меня на фамилии память плохая, – сказала Блошкина. – А вещи его пропали. Мои вот остались, – она потрогала постель, на которой сидела.

– А может быть, он сам эти вещи забрал? – спросил Бугаев.

– Тайком? – догадалась старуха. – Так чего ему таиться? Плату он мне на месяц вперед отдал?! Да вещи еще вчера вечером были на месте…

Бугаев прошелся по комнате, заглянул в открытый шкаф. Всюду было пусто. Только обрывки газет, куски проволоки… «Фантастика, – подумал Семен. – Если это тот самый дядя, то, значит, он остался жив. Но почему тайком?»

Следующие два часа, проведенные в доме Блошкиной, словесный портрет постояльца, нарисованный Зинаидой Васильевной, а главное, упоминание ею о маленьком потертом чемоданчике с инструментами, в который она однажды из любопытства заглянула, с неоспоримостью свидетельствовали о том, что бабкин постоялец Николай Алексеевич и сбитый на шоссе мужчина – одно и то же лицо.

Блошкина больше не падала в обморок, не хваталась за сердце, не капала себе капли. Почувствовав, что дело серьезное и от нее многое зависит, Зинаида Васильевна старалась рассказать все, что знала.

Николай Алексеевич появился у нее в доме в июне. В какой день, Блошкина точно не помнила. Показал он ей свой паспорт, и Блошкина занесла в свою домовую книгу все данные из этого паспорта.

– А как же? – сказала она. – Вдруг у него и денег нет? Поживет неделю, и ищи ветра в поле. Такие у меня тоже бывали, а по паспорту человека разыскать можно, да и сам он знает, что оприходован.

Блошкина так и сказала: «оприходован». Но вспомнить, что за данные о Николае Алексеевиче она вписала в книгу, старуха не смогла. И фамилию не вспомнила. Постоялец рассказал ей, что работал на Севере, теперь решил обосноваться в Ленинградской области, поближе к городу. «Куплю домик, привезу семью», – говорил он. Человек он спокойный, пил в меру. Раза два-три отсутствовал по неделе. Приезжали к нему и знакомые. Но только мужчины. Женщин в дом не водил, но однажды Блошкина видела Николая Алексеевича выходящим из ресторана «Олень» с молодой девицей. Зинаида Васильевна девицу эту знала, потому что каждый месяц получала из ее рук в сберкассе пенсию.

Бугаев поинтересовался друзьями постояльца.

– Серьезные люди, – сказала Блошкина. – Только помоложе, чем Николай Алексеевич. И знаете… – Она помолчала, словно пыталась поточнее воскресить их в своей памяти. – Другого круга люди. Николай-то Алексеевич – простой мужик. Да и сероват. А эти – нет! И одеты модно.

«Бабка-то умненькая, – думал Бугаев, приглядываясь к Блошкиной. – Разговорилась – теперь и на профессоршу похожа. А ведь как опростилась со своим хозяйством. Прямо шут гороховый».

Криминалист, вызванный майором из управления, взял, где только было можно, отпечатки пальцев, а сам Бугаев, увидев у Блошкиной в углу на веранде большую сетку с пустыми бутылками, поинтересовался, нет ли там принадлежащих Николаю Алексеевичу.

Оказалось, что три большие бутылки из-под портвейна старуха взяла из его комнаты.

Водку же пила Тоська со своим кавалером и тихая Варя Терехова, продавщица из гастронома. Нужные бутылки были осторожно изъяты из сетки и бережно упакованы.

Пока Бугаев занимался всеми этими делами, участковый вышел в сад и подсел к старичку пенсионеру Дмитрию Николаевичу, читавшему потрепанную книгу. Но ничего путного из этой беседы не получилось. Дмитрий Николаевич недавно пережил инфаркт, говорил с трудом, с большими паузами и почему-то с неохотой. Про хромого бабкиного жильца Дмитрий Николаевич сказал только: «А-а! Этот ворюга… Я с ним и словом не перемолвился».

На вопрос Аникина, почему он считает Николая Алексеевича ворюгой, старик только плечами пожал и долго сидел молча. А когда Аникин уже встал со скамейки, собираясь распрощаться, старик вдруг выпалил:

– Да это с первого взгляда видно. Как Зинаида Васильевна таких типов к себе пускает?

Уже на следующее утро из дактилоскопического хранилища сообщили, что среди многих других «пальчиков», обнаруженных на бутылках и принадлежащих неизвестным лицам, есть отпечатки пальцев Льва Александровича Котлукова, по кличке Бур, много раз судимого за ограбления и в июне нынешнего года вышедшего из колонии и находящегося на административном поселении в Архангельской области.

Свою кличку Котлуков получил за редкое в наши дни умение вскрывать сейфы.