Текст книги "Мистификация (сборник)"

Автор книги: Сергей Снегов

Соавторы: Ольга Ларионова,Вячеслав Рыбаков,Александр Шалимов,Аскольд Шейкин,Лев Куклин,Андрей Измайлов,Александр Щербаков,Артем Гай,Дмитрий Каралис,Андрей Бельтюков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Старик рухнул в кресло. Некоторое время он сидел вообще без мыслей, не в силах осознать размеры постигшей его катастрофы. Потом был разговор.

…Стоур беззвучно возник в рубке. Увидев его, старик рванул пистолет из кобуры.

– Не глупите! – крикнул Стоур.

– Назад, – глухо выдохнул старик, – я остановлю тебя вот этим, коли стены вам не помеха.

– Не выйдет.

Стоур стоял широко расставив ноги. Он смотрел на старика уже без обычной улыбки и часто дышал.

– Прекратите истерику, командир. Объясните, что взбрело вам в голову. Ну?

«Он волнуется», – машинально подумал старик. Дуло его пистолета смотрело в живот стоявшего перед ним человека.

Стоур сделал шаг вперед.

– Стоять, – рявкнул старик, – застрелю!

Но Стоур медленно приближался.

– Нет, – безмолвно прошептали губы старика, и он выстрелил.

Пуля с визгом отрикошетила в переборку. Посыпались осколки. Стоур исчез на миг и вновь появился в другом углу рубки. Как в раздерганной киноленте.

Старик выстрелил снова. И опять Стоур пропал и возник в ином месте. Это напоминало стрельбу по появляющейся мишени. Раз за разом старик выпустил четыре пули. Гость наконец растворился. Рубка была пустой, по ней плавал сизый дым. С окаменевшим лицом старик развернулся к пульту. И в экране перед ним увидел отражение стоявшего позади Стоура.

Старик быстро наклонился и толкнул две синие рукоятки справа. Корабль охнул, и маневровые двигатели метнули пламя. Рывок был столь силен, что Стоур врезался в переборку, не долетев еще до пола. Он поднял разбитое лицо и сквозь застилающую глаза кровь разглядел старика, склонившегося над пультом. Потом тот обернулся, и в руке его опять блеснул пистолет. Стоур прикрыл веки и напрягся. Через мгновение в рубке его не стало.

Взгляд старика метнулся к экрану монитора. Вот они, оба в каюте. Дверь он заблокировал, но для них это пустяк. Ладно, прижмем их покрепче. Он усилил отдачу маршевых. Было видно, как зашевелились тела в каюте. Рука пилота снова двинула вперед красный центральный рычаг.

Корабль осел, как отвыкшая от седла лошадь. Что-то с грохотом сорвалось в соседнем отсеке. Перегрузка росла, и «Алкагест» все убыстрял ход, словно надеясь убежать от нее.

Но изображения людей на экране продолжали двигаться. Вот Марич приподнялся и пытается затащить второго на койку. Добавим еще!

Старик почувствовал, как немеют пальцы. Он задыхался. Чмокнув, выскочила и повисла кислородная маска. Кое-как, наискось, он сумел надвинуть ее на рот.

Кажется, им этого мало. Младший теперь лежал неподвижно, но Стоур все еще ползал на полу каюты. Эге, да он встает!

– Сильный, – вслух произнес старик.

Надо кончать. Это убьет их, пусть. Выхода не остается. Рука его с трудом протянулась и обхватила рычаг, который прошел уже три четверти пути. Он толкнул его дальше, почти до конца.

Тяжесть огромной черной гирей ударила в живот. Старик захрипел и на какое-то время ослеп. Кресло под ним задрожало, точно живое. Сознание померкло, вернулось и снова исчезло. Когда он пришел в себя, в глазах еще стоял мрак. «Темна твоя дорога, странник…» Мысли путались и расплывались, будто их тоже давило перегрузкой.

«Трудно, но я выдержу, – думал старик. – Не привыкать. Бывало тяжелее. А с ними все кончено».

Он с трудом раскрыл глаза. Неясные тени метались перед взором, вспыхивали и рассыпались радужные кольца.

Что-то корчилось и копошилось на экране.

– Не может быть! – выкрикнул старик, но горло издало лишь клокочущие звуки.

Он никак не мог толком разглядеть их каюту, и плакал. Вид старика сейчас был страшен. Из углов черного рта текла слюна. Он увидел свою руку, которая сама, как отдельное существо, ползла по пульту, цепляясь за тумблеры. Ее белые прозрачные пальцы, трясясь, дотронулись до рычага, который острым красным языком торчал из панели. И миллиметр за миллиметром вдавили его до конца.

* * *

Стоур слегка мычал, пока Марич оттирал загустевшую кровь с его лица. Их капсула кувыркалась среди звезд, и они сидели внутри, как два жука в пустом орехе.

– Он нас чуть не убил, – с чувством вымолвил Стоур, – мы выскочили из корабля буквально в последний момент.

– Мы потеряли его? – спросил Марич, массируя ему плечо.

– Ничуть. Придем в себя, а потом поищем корабль в пространстве.

Сев, Стоур стащил мокрую от пота рубашку с оторванным рукавом и, разглядывая ссадину на локте, добавил:

– А если не мы, так с Земли его найдут. Никуда не денется.

Через два часа Марич засек «Алкагест».

– Уже не ускоряется, – произнес он, не отрываясь от приборов, – а курс прежний.

– Отлично, это упростит переброс.

Стоур замер, сосредоточиваясь. И минуту спустя капсула прильнула к борту корабля.

Когда они шагали по его коридорам, удары подошв спешили вперед, как гонцы с недоброй вестью.

В рубку первым вошел Стоур. Он увидел пилота, неподвижно сидящего в кресле, только голова чуть свесилась набок. Стоур наклонился к нему и вдруг отпрянул.

– Мертв, – тихо сказал он.

– Убил сам себя? Наверное, не выдержал. – Марич встал рядом, стараясь не глядеть на лицо старика.

– Вряд ли нарочно, – отозвался Стоур, – скорее, переоценил возможности. В любом случае он упростил нам задачу.

– Что же теперь будет?

Стоур посмотрел куда-то мимо младшего.

– Ничего. Мы возвращаемся на Землю.

– А люди на станциях?

– Они теперь не представляют опасности. Ведь это был последний пилот. Пойдемте, коллега.

Марич провел рукой по металлической панели.

– Жаль будет уничтожать корабль. Занятная машина. Мне кажется, я бы сумел разобраться, как она устроена, и научиться управлять.

Он вопросительно посмотрел на Стоура, но, встретив его выразительный взгляд, отвернулся и вышел из рубки.

Александр Шалимов
Дьяволы сельвы

^{Повесть}

– Зеленые дьяволы, босс. Рабочие отказываются идти туда…

По холеному розовому лицу Арчибальда Кроу промелькнула брезгливая гримаса. Однако он сдержался. Неторопливо протянул массивную, унизанную перстнями руку, поправил листок перекидного календаря, завернутый струей воздуха от бесшумного вентилятора. Подрегулировал скорость… «Проклятая жара; кондиционеры выходят из строя, а эта штуковина только раздражает», – он покосился на сверкающий никелем корпус вентилятора.

После бессонной ночи Кроу все раздражало: и обжигающее утреннее солнце, и влажная духота в саду, и тепловатый душ, и эта кажущаяся прохлада в кабинете. Ничего себе прохлада! На термометре, который держит бронзовый фавн, торчащий среди телефонных аппаратов, двадцать девять по Цельсию. Конечно, поменьше, чем снаружи, но стоит пошевелиться – и кожа становится липкой от пота. Он распрямил спину, с отвращением почувствовал, что рубашка уже прилипает к лопаткам.

«И этот идиот, – Кроу вскинул глаза на темно-коричневое морщинистое лицо Лопеса, – опять несет какую-то блевотину…»

Лопес поймал взгляд босса, открыл рот, чтобы продолжать, но Кроу не позволил. Постучал торцом серебряного «Паркера» по полированной черни стола; не глядя на Лопеса, негромко спросил:

– Напомните-ка, пожалуйста, сколько я плачý вам?

– Я… – начал Лопес и осекся, уставившись в лицо хозяина.

– Вы болван, Лопес, – возможно мягче сказал Кроу, – вонючий, нудный болван! Начинаю думать, что ошибся в вас. Кажется, я уже говорил – меня не интересуют ваши отношения с рабочими. Меня интересует древесина, в частности вот эта. – Кроу снова постучал «Паркером» по столу. – В понедельник вы получили все необходимые указания. Ваши рубщики должны были начать от устья Утаяли и двигаться левым берегом. Ширина фронта вырубки – два километра. Ну а вырубив все ценное, вы должны были сжечь сельву до следующего притока Риу-Негру… Как, кстати, он называется?

– Боа-Негру… Но…

– И никаких но… Разве вы забыли, что я не меняю приказов?

– Там, на Боа-Негру, деревня, хозяин… Индейцы… йаномами… Около сотни…

– Ну и что?

– Женщины, много детей…

– Ну и что?

– Говорят, это их земля… И лес по Утаяли, по Боа-Негру… Говорят, губернатор штата приказал не трогать лес и деревню. У них бумага есть…

– Определенно, я ошибся в вас, Лопес. – Кроу задумчиво покачал головой. – Сколько у вас рабочих?

– Было тридцать…

– Почему было?

– Убили троих… Вчера… Ночью сбежали еще трое… Они говорят – зеленые дьяволы. Говорят, видели… Боятся, босс…

– У вас нет оружия? Ты, например, зачем на себя столько нацепил? – Кроу указал «Паркером» на пистолетные кобуры, оттягивающие кожаный пояс Лопеса.

– Их пуля не берет, босс. – Лопес наклонился ближе к столу, округлил глаза, переходя на шепот.

– Дурень! – Кроу откинулся в кресле. – И не придвигайся, пожалуйста, от тебя чесноком разит… Господи, какие идиоты… Электроника, интегральные схемы, компьютеры, космические полеты – и «пуля не берет». Кого сегодня пуля не берет… Ты же грамотный человек, Лопес. Учился… Читаешь газеты, разговариваешь по телефону, смотришь телевизор. У тебя в лесном лагере радиопередатчик – ты умеешь им пользоваться… Ну, чего молчишь? Я ведь не ошибаюсь? Учили тебя?

– Три года… Ходил в школу католической миссии… Потом надо было работать…

– Видишь, три года. Тоже кое-что… Так почему все-таки «пуля не берет» этих… как ты их называешь?

– Зеленые дьяволы сельвы… Я не знаю… Люди говорят…

– А ты пробовал?

– Чего?..

– Пулей… Хотя бы вот из твоих пушек.

– А я их не видел…

– В этом все дело, Лопес. Болтун ты и трус к тому же!.. И ни слова больше! Немедленно возвращайся к своим дурням – и чтобы работали. Понял?

Лопес, не поднимая головы, мрачно кивнул.

– Отправляйся! Завтра приеду, посмотрю, что вы там наработали. Прихвачу с собой Одноглазого с его парнями. Они быстро сделают порядок. Рубщиков еще подошлю. Но смотри в оба… Будут опять разбегаться – головой ответишь.

* * *

– К вам человек из города, отец Антонио.

В проеме двери, сквозь раздвинутый бамбуковый занавес, на пастора глядела широкая улыбающаяся физиономия Чико.

– Пригласи его сюда, мой мальчик.

Пастор осторожно опустил на дощатый пол извивающуюся серебристую ленту, которую держал двумя пальцами за плоскую треугольную голову. Змея струйкой ртути стекла в одну из трещин между неплотно подогнанными досками пола.

– Все отдала? – Чико прищурился, приглядываясь к фаянсовому блюдечку на столе.

– На этот раз все. – Пастор аккуратно отодвинул блюдечко от края стола и прикрыл стеклом.

– Еще принести?

– Попозже. Я скажу. А теперь позови того сеньора из города.

– Он не синьор, отец Антонио…

Голова Чико исчезла, стебли бамбука сомкнулись, заслонив дверной проем. Послышался удаляющийся топот босых ног и звонкий голосок Чико, обращенный к кому-то на центральной площадке селения:

– Сюда, это сюда… Отец Антонио ждет…

Шаги у входа, шепот Чико, потом деликатный стук в дощатую стенку возле двери.

– Да-да, входите, пожалуйста. – Пастор поднялся из-за стола.

Бамбуковый занавес раздвинулся, пропуская гостя – невысокого коренастого человека в светлых шортах и голубой безрукавке, с большой репортерской сумкой через плечо. Из-за плеча посетителя выглядывала настороженная мордочка Чико.

– Мне надо видеть пастора Нуньеса, – сказал, наклонив голову, человек в шортах и бросил вопросительный взгляд на вошедшего следом Чико.

– Я – Антонио Нуньес. – Пастор протянул руку.

– О-о, – гость попытался скрыть удивление, – так вы и есть пастор… Извините, но я думал… Меня зовут Тун Читапактль, я журналист, корреспондент центральной газеты штата.

– Вы, вероятно, думали увидеть благообразного седого старца в черной сутане, – улыбнулся пастор, пожимая руку гостя, – а вас встречает худой длинноногий парень с копной рыжих волос, в потертых джинсах и сандалиях на босу ногу, к тому же небритый… Просто мы с ним, – пастор указал на Чико, присевшего на пол у двери, – не ждали сегодня гостей. Однако прошу садиться, – он указал на грубо сколоченные табуреты возле стола, – а что касается сутаны – тут она не служит делу… Надеваю ее, когда отправляюсь к нашему епископу. Но это случается не часто. Признаюсь вам, дорогой сеньор, даже службу тут веду в джинсах – у меня есть еще одни, поновее, – и вот в такой рубашке навыпуск. Слово правды, обращенное к простым людям, не нуждается в пышной оправе и красивых одеждах. Не так ли?..

– Вероятно, вы правы, хотя, – журналист оглядел более чем скромную обстановку комнаты, – хотя, кажется, не все соглашаются с вами… Но вы становитесь популярны. Люди говорят о вас, ставят в пример другим… Поэтому наша газета хотела бы рассказать о вас…

– Что ж, если правду, в добрый час.

– Я приехал именно за тем, чтобы узнать правду.

– Тогда надо, вероятно, начинать с них. – Пастор указал на Чико.

– Именно так я и поступаю. Я уже побывал в соседнем селении. Теперь хотел бы побеседовать с вами.

– Пожалуйста…

– Но с глазу на глаз, если позволите…

– Вот как? У меня ведь нет секретов от них. – Пастор снова указал на Чико. – Но если вы настаиваете… Чико, мой мальчик, поймай пару хороших рыб и попроси Марианну приготовить их.

Бросив тревожный взгляд на журналиста, Чико молча выскользнул наружу.

– Вы ведь не откажетесь пообедать со мной, сеньор? – продолжал пастор, поворачиваясь к собеседнику.

– Благодарю. И называйте меня просто Тун, отец мой.

– А вы меня – просто Антонио.

– Еще раз благодарю.

– Тун – это ведь не здешнее имя? – Пастор с интересом разглядывал коричневое, словно выточенное из древесины каобы, лицо гостя.

– Нет… Мой отец с Юкатана. Он из народа майя.

– А ваша матушка?

– Она с Ориноко из Колумбии. Тоже индеанка.

– Но вы теперь бразилец.

– Я учился в Манаусе.

– И стали журналистом. Индеец-журналист. Нечто новое в здешней действительности.

– Как и пастор в джинсах, живущий в сельве вместе со своей паствой.

– Пожалуй… Новое, которое так необходимо тут, но… приходит с трудом… Увы…

– Скажите… Антонио, ваш сосед… он… не становится слишком бесцеремонным?

Пастор испытующе глянул на своего собеседника:

– Кого вы имеете в виду, Тун?

– Американца, конечно. Этого Кроу… Арчибальда Кроу-младшего.

– А-а… – Пастор помрачнел и опустил глаза. – Ну, конечно… Вам известно кое-что о здешних делах?

– Еще бы… Я подготовил большой материал, но он не пошел. Главный снял. Сказал – недоказательно. Они там расшаркиваются перед боссами с севера. А этот Кроу… – Тун покачал головой и умолк.

– Да-да… Я тоже писал епископу. Он велел не вмешиваться… в политику. Прочитал мне суровую нотацию. Повторил несколько раз, что у служителей церкви тут задачи иные…

– Что вам точно известно… Антонио?

Пастор развел руками:

– Точно?.. Пожалуй, мало… Слышал, что говорили люди. А говорили страшное… И не только на исповеди. Земли по Риу-Негру арендовал у федерального правительства еще отец нынешнего Кроу – Арчибальд Кроу-старший. Я его никогда не видел. Говорят, он был плохой человек и кончил плохо, но я ничего точно не знаю и не могу судить. Все происходило до моего приезда. Вот вы видели этого мальчика – Чико, моего воспитанника. Ему четырнадцать лет. Он единственный, кто уцелел… Когда ему было три года, какие-то люди, говорят, что люди Кроу-старшего, уничтожили его деревню и убили всех его родичей. Он один спасся чудом. – Пастор прерывисто вздохнул. – Он живет у меня с шести лет. Сначала был совсем дикий – молчал, бросался на людей, пытался кусать. Потом начал отходить… Я научил его читать, писать. Сейчас он как все вокруг, но…

– Он что-нибудь помнит? Мог бы рассказать?

– Послушайте, Тун… В вас тоже индейская кровь. Вы же должны понять… Разве такое забывается? Я не знаю, что там у него внутри, – пастор постучал себя по виску, – я никогда не спрашивал об этом и никогда не спрошу, если он сам не скажет. Повторяю, сейчас он как все, но я-то знаю, каким он был. И поэтому не хочу и не позволю говорить с ним… о его прошлом. Пусть все останется как есть. Виновник злодейства, вероятно, понес кару…

– Но ведь он был не один?

– Главный виновник… И бог покарал его.

– А если преступление повторится?

– Нет… Невозможно… Теперь такое невозможно. Мир становится другим.

– Едва ли вы сами верите в то, что сейчас сказали… Что могло измениться за одиннадцать лет… Вместо одного Кроу тут у вас под боком другой. Еще неизвестно, пастор, кто из них хуже. В нынешнем мире люди вообще не становятся лучше… Я имею в виду тех, у кого деньги, сила, власть… судьбы отдельных людей для них совсем ничего не значили и не значат. Особенно тут, в сельве, за сотни миль от больших городов.

– Не знаю… Я ничего не знаю об этом и не могу судить.

– Вот, точно так же мне говорили в других селениях. А ведь знают… И молчат… И вы знаете…

– Нет.

– Знаете… Не можете не знать, если прожили тут столько лет. В сельве по Риу-Негру тогда было уничтожено не одно индейское поселение, а несколько – пять, может быть, десять… Со всеми обитателями… Ваш Чико, вероятно, единственный, кто тогда уцелел. Вообразите, один трехлетний ребенок из сотен, может быть, из тысячи варварски истребленных, ни в чем не повинных людей. А дьяволы, сотворившие все это, живы и благоденствуют.

– Откуда вам это известно?

– Кое-что узнал, кое о чем догадываюсь. Но мне нужны улики – неопровержимые доказательства… Какие – вам известно… Ваш Чико – одно из них.

– Нет… Мне очень жаль… Вы… вы обманули меня…

Тун энергично замотал головой:

– Клянусь, сказал правду. Меня послали к вам, и буду писать о вас, но у меня была и другая мысль – моя собственная. Я не удержался – темперамент подвел, – сразу выложил все. Теперь вы вправе прогнать меня, но… прежде подумайте о людях, которые живут тут рядом с вами, о тех, кому вы желаете добра.

– Хотите сказать – им угрожает опасность?

– Боюсь, да…

– Постойте, Тун, дайте мне подумать. У меня в голове все перемешалось.

Пастор поднялся со своего табурета, сгорбившись и покусывая пальцы, он принялся шагать по узкому свободному пространству между деревянным топчаном в дальнем углу и столом, за которым сидел Тун. Журналист мысленно считал: пять шагов в одну сторону, пять обратно, и снова – пять и пять… Худой и длинный, с низко опущенной головой, бледным, с запавшими щеками лицом, на котором тонкий хрящеватый нос, казалось, касался узкого подбородка, он вдруг напомнил Туну Дон-Кихота. Журналист мысленно усмехнулся: пожалуй, это находка – именно Дон-Кихот. Можно так и назвать очерк – «Дон Кихот на пороге XXI века». Да и с чем еще сравнить его подвиг: в атомно-космический век уйти в сельву, чтобы нести учение Христа детям каменного века – последним могиканам неолита в стремительно сокращающихся под натиском цивилизации амазонских дебрях.

Резко остановившись, пастор снова присел на табурет и устремил на журналиста испытующий, тревожный взгляд.

Тун молчал, не отводя глаз. Тяжело вздохнув, пастор тихо сказал:

– До меня доходили слухи, но я не верил. Впрочем, и сейчас не верю… Ведь если действительно случилось все то, о чем вы говорите, должны сохраниться следы – кости людей, могилы, пожарища. Даже в сельве поселения не исчезают бесследно. Тем более если случилось недавно. Ваши… предложения можно проверить.

Тун усмехнулся:

– Вам известно, зачем старому Кроу понадобились здешние леса? Кроу и другим… Таких концессий в Амазонии сотни, если не тысячи. Федеральное правительство в недалеком прошлом раздавало их щедро и по дешевке. А срок – на пятьдесят и на сто лет…

– Да, я знаю… Им нужна древесина ценных пород. Кроу на арендованных землях построил мебельные и бумажно-целлюлозные фабрики. Самая большая – в Карвуэйру, в двухстах километрах отсюда.

– Дело не в древесине, вернее, не только в ней. Вот посмотрите. – Тун раскрыл свою репортерскую сумку, вытащил наклеенную на полотно цветную карту, развернул. – Смотрите, – повторил он, – здесь штат Амазонас – весь целиком, до границ Венесуэлы, Колумбии и Перу. Некогда его полностью покрывала амазонская сельва – самый большой и самый богатый разнообразием растительности лесной массив планеты. Выруб сельвы начался давно: стране нужны были управные земли. Однако длительное время выруб происходил медленно, а кое-где сельва даже успевала восстанавливать нарушения, причиняемые человеком. Ситуация изменилась примерно четверть века назад. Новая техника позволила резко ускорить наступление на сельву. В восточной части штата количество лесов уже заметно уменьшилось; теперь под ударом оказалась сельва к западу от столицы штата. Смотрите, это Манаус, а вот тут – в пятистах километрах к северо-западу, по Риу-Негру, земли, арендованные династией Кроу. Пятьдесят тысяч квадратных километров сельвы. Ваше селение тоже тут, в непосредственной близости от его владений. Вам понятно?..

Пастор наклонился над картой, внимательно разглядывая узор знаков. Кивал головой, словно находя в этой вязи подтверждение своим мыслям. Потом спросил, коснувшись пальцем карты:

– Эта карандашная штриховка – вы ее нанесли?

Тун молча кивнул.

– И что она означает?

– Вырубы. На заштрихованных площадях сельвы больше нет. Она превращена в мебель, бумагу, в доллары Арчибальда Кроу и других.

– Господи, – пастор перекрестился, – никогда не предполагал, что уже столько вырублено.

– В штате Амазонас – около сорока процентов, две пятых того, что было. В других штатах еще больше.

– Но ведь это просто безумие какое-то…

– И оно продолжается, ускоряется… Впрочем, нет, не безумие… Тут совсем другое. Для одних – бизнес, очень прибыльный бизнес… Другие называют это тягчайшим преступлением, хотя не существует законов, карающих за подобные преступления. Уничтожение сельвы лишает людей главного, без чего жизнь существовать не может, – кислорода для дыхания. Амазонская сельва – огромная, самая большая на Земле фабрика кислорода. Она, если угодно, легкие атмосферы, легкие всей биосферы Земли – всего живого. Ныне эти легкие стремительно съедает рак цивилизации. Фирма Кроу и ей подобные – раковые клетки в организме биосферы. Это, так сказать, по большому счету… Однако преступление на том не кончается. Вам известно, Антонио, во что превращены эти заштрихованные площади, на которых всего десять – пятнадцать лет назад простиралась девственная амазонская пуща?

– Ну… я знаю, теперь на месте сведенных лесов управные земли. Туда переселяют фермеров… Но я не думал, что леса исчезают так быстро. Насколько надежны ваши данные, Тун?

– К сожалению, – губы журналиста искривила гримаса отвращения, – вполне надежны. Штриховка нанесена по материалам аэрофотосъемок и съемок со спутников. Здесь, – Тун постучал ладонью по карте, – данные двухмесячной давности. На сегодняшний день заштрихованную площадь следовало бы еще увеличить. И вот тут, – он коснулся пальцем одного из изгибов голубой нити Риу-Негру, – она уже подступает вплотную к вашим краям, пастор.

– Вы подразумеваете вырубы Кроу?

– Именно…

– Но граница его концессии определена: она где-то там южнее…

– Вот именно – «где-то там». Никто ее не переносил на местность. Да это и едва ли возможно в условиях сельвы. Тут все определяют сроки концессии, а не территория. Пятьдесят тысяч квадратных километров – площадь немалая, всегда возможны варианты…

– Здешние земли отведены местным индейским племенам, – возразил пастор. – Я сам видел документ, подписанный губернатором штата.

– На местности границы резервации никак не обозначены?

– Не знаю, не думал об этом… Однако в документе они оговорены.

– Так ведь то слова. А слова остаются словами. При желании им можно придавать разный смысл. Как уже бывало не раз. Особенно вдалеке от исполнительной власти.

– Вы пугаете меня, Тун.

– Нет… Я приехал помочь вам и вашей пастве. И вам не следует мешать мне; более того, вы тоже должны мне помочь. Соединив усилия, мы, может быть, добьемся чего-то… В противном случае возможен произвол… Снова произвол. Арчибальд Кроу-младший – фигура значительная и хорошо знает свою силу. У него влиятельные друзья в Манаусе и в столице.

– Вы полагаете, люди Кроу могут заставить нас покинуть эти места?

– Это один из возможных сценариев. Могут сжечь здешнюю сельву, что обычно и делают, вырубив предварительно наиболее ценные породы деревьев. Могут, наконец, поступить так, как поступили одиннадцать лет назад с родичами Чико…

Пастор замотал головой:

– Нет-нет, невозможно. Теперь такое невозможно… Они же христиане?

– О ком вы говорите, Антонио?

– О тех… О молодом Кроу… О его людях…

– Черт побери! О-о, простите меня, ради бога, пастор… Люди Кроу – христиане!.. Послушайте же… Индейские деревни к югу от Риу-Негру, о которых я уже упоминал, – их было несколько, не менее пяти, – были сожжены напалмом; жители, кто не сгорел заживо, были убиты – все поголовно, даже грудные младенцы… Это дело рук людей Кроу… Вы говорите – должны сохраниться следы… Не осталось следов… Эти… люди… нет… эти чудовища научились не оставлять их. Ценные сорта деревьев были вырублены, остальное предано огню. Там теперь действительно управные земли, фермы, плантации, дороги, фабрики, даже аэродромы. Там современная цивилизация с ее… благами – на месте девственной сельвы, которую населяли дикари, обитавшие в каменном веке. И поверьте мне, тех, кто ныне живет на землях империи Кроу, не тревожит судьба обитателей исчезнувшей сельвы. И бесполезно искать там доказательства свершенного зла… Люди повсюду селятся на былых могилах, а в почвах, на которых выращивают свой хлеб, всюду есть прах былых жертв – жертв старости, болезней, войн, тирании, преступлений…

– Кажется, мы с вами поменялись ролями, Тун, – тихо сказал пастор. – То, что вы сейчас говорите, скорее пристало бы говорить мне, призывая к христианскому смирению и всепрощению.

– Нет… Вы готовы на этом остановиться, а я готовлюсь к дальнейшей борьбе. Боюсь, мы находимся на противоположных позициях по отношению к злу. И сожалею, что не сумел убедить вас.

– Не знаю… Я должен подумать… Но прошу: не задавайте ваших вопросов Чико. Можете обещать мне это?

– Вы лишаете меня возможности собрать доказательства преступления.

– Нет-нет… Продолжайте ваш поиск. Ради бога… Но мальчика оставьте в покое. Обещайте!

– Хорошо… Пусть пока будет по-вашему. Но вы тоже подумайте, пастор. Обстоятельства могут измениться, и тогда…

– Вот тогда мы и продолжим разговор.

– Если не будет поздно.

– Все в руках господа, Тун.

– Разумеется. Однако господь любит, когда ему помогают.

Сказав это, Тун подумал, что пастор может обидеться. Пастор, однако, не выразил недовольства. Он лишь покачал головой, усмехнулся и, приподняв жалюзи, высунулся в окно. Несколько раз втянув носом воздух, он сообщил, что рыба дожаривается, и пригласил Туна разделить с ним трапезу.

* * *

Большой белый катер Арчибальда Кроу пришвартовался у деревянного причала в устье Утаяли вскоре после полудня, когда солнце еще находилось в самом зените. Кроу в элегантном белом костюме, белых туфлях и белом тропическом шлеме первым шагнул на причал, небрежно кивнул низко склонившемуся Лопесу и внимательно оглядел берег. На обширной расчищенной площадке под могучими густолиственными фикусами, веерными равеналами и цветущими цезальпиниями<sup>[1]1
  Представители вечнозеленой древесной флоры в бассейне Амазонки.


[Закрыть]</sup> лежали аккуратные штабеля темных стволов со свежеснятой корой. Невдалеке в густых зарослях надрывно гудел трактор. Подъехал тяжело нагруженный лесовоз, и двое полуобнаженных рабочих возле небольшого подъемного крана торопливо принялись за разгрузку.

У причала работа, кажется, спорилась… Кроу подумал, что вчерашний «втык» образумил Лопеса.

Обернувшись к своему спутнику, который неторопливо вылезал из рубки, придерживаясь за высокий борт катера, Кроу бросил:

– Сегодня тут порядок, Хьюго… Может, и зря привез вас?

Спутник Кроу молча пожал мощными плечами. Это был крупный, широкоплечий мужчина, массивного телосложения, в больших темных очках, закрывавших половину лица. Его голова была непокрыта; жидковатые светлые волосы гладко зачесаны назад; высокий, медно-красный от загара лоб наискось от виска к виску пересекала темная лента шрама. Выгоревшая безрукавка защитного цвета и короткие шорты, так же как и непокрытая голова, свидетельствовали о давней привычке к экваториальному солнцу. Во всей его массивной фигуре, неторопливых движениях, мускулатуре спортсмена-тяжеловеса на обнаженных руках и ногах, в тяжелом, почти квадратном подбородке и презрительно опущенных углах тонких губ было что-то от центурионов Древнего Рима, что-то надменно-угрожающее, внушавшее одновременно и уважение, и страх, и неизбежность безусловного повиновения.

Кроу подумал об этом, и где-то в глубине снова шевельнулась противная мысль, которой он старательно избегал, что ему как раз и недостает той убежденности в собственном превосходстве и неоспоримости права поступать по-своему, которыми наделен Хьюго. Взгляд Кроу, обращенный к «вернейшему, незаменимому и пожизненному», как было написано в завещании отца, «помощнику и другу семьи», выразил сложные чувства. Промелькнули, быстро сменяя друг друга, восхищение, зависть, тревога, брезгливость, сомнение… Видимо сосредоточившись на последнем, Кроу нахмурился и поспешил отвернуться.

Лопес украдкой переводил настороженный взгляд с лица босса на выраставшую над причалом массивную фигуру Одноглазого. Прозвище «Одноглазый» давно и прочно прилипло к Хьюго, после того как девочка-индеанка в одном из борделей Манауса выколола ему левый глаз шипом драцены. Именно поэтому Хьюго постоянно носил большие темные очки в черепаховой оправе, инкрустированной золотом.

Заметив, что босс отвернулся, Лопес поспешил приветствовать Хьюго еще более униженно, чем самого Кроу.

Хьюго поставил ногу в высоком шнурованном башмаке на доску причала, надавил, пробуя прочность дерева, и, не обращая внимания на подскочившего Лопеса, отвернулся с коротким распоряжением к кому-то внизу в катере.

Лопес протянул руку, чтобы помочь Одноглазому перейти на причал, но Хьюго, не поворачивая головы, пробормотал «пшел» и переступил на причал второй ногой. Доски заскрипели и прогнулись под его тяжестью. Кроу с опаской глянул вниз на темную, медленно струящуюся воду Утаяли, оглянулся на Хьюго, предупредил:

– Подождите-ка там… Я сначала сойду.

Когда, сопровождаемый Лопесом, он преодолел двадцатиметровый дощатый настил причала, Одноглазый-Хьюго подал знак кивком головы, и на причале один за другим появились шестеро в полувоенной тропической униформе, с пистолетами у пояса и автоматами на груди. Они рысцой сбежали на берег, и за ними неторопливо проследовал Хьюго, тяжело ступая большими шнурованными башмаками на толстой подошве.

Кроу уже сидел в плетеном кресле у стола, под легким полотняным тентом. Стол был заставлен бутылками и разноцветными китайскими термосами. Лопес осторожно наливал в высокий хрустальный бокал прозрачную зеленоватую жидкость. Кроу призывно махнул рукой. Хьюго подошел, присел на свободное кресло с другой стороны стола. Лопес поставил хрустальный бокал перед Кроу и протянул Одноглазому бутылку с зеленой жидкостью. Тот мельком глянул на этикетку и отрицательно качнул головой.