Текст книги "В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г."

Автор книги: Сергей Снегов

Соавторы: Ольга Ларионова,Вячеслав Рыбаков,Александр Шалимов,Лев Куклин,Виктор Жилин,Игорь Смирнов,Александр Хлебников,Феликс Дымов,Галина Усова,Наталия Никитайская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)

ОЛЕГ ТАРУТИН
МЕНЬШЕ – БОЛЬШЕ
Рассказ

– Ну вот, с первым вопросом, кажется, разобрались. – Откинувшись на стуле, председатель товарищеского суда оглядел зал. – Факт залития Орловыми нижележащих Пазиковых установлен нашей комиссией, и сумма ущерба в ориентировочной сумме… словом, стоимость ремонта примерно восемьдесят – сто рублей. Так, Ксения Карповна?

– И сумма подлежит вручению пострадавшему, добавила ведущая протокол пенсионерка Ксения Карповна Крупнова, член товарищеского суда.

– Вот именно. Должна быть отдана Орловым Пазикову в срочном порядке. Товарищ Орлов, согласны?

– Значит, ремонтирует он за восемьдесят, а я ему – сотню?

– А это уж как «Радуга» определит, мне лишнего не нужно!

– Тише, тише, граждане! – возвысил голос председатель. – Ну что ж вы, Орлов? Пазиков представит вам квитанции «Радуги», а за «преднамеренное» он извинился, чего ж вам еще? Только время тянете…

– Ладно! Двадцатка туда, двадцатка сюда… Кончаем базар, согласен!

– Вот и отлично. Оба можете быть свободны. Остаетесь? Хм… Тогда ко второму вопросу? Или, может, перекур? – покосился председатель на второго члена суда – Хохлина, курящего человека.

Тот отрицательно помотал головой: продолжим, мол, потерпим.

– Второй вопрос… м-да… – Председатель крепко потер ладонью загривок, побарабанил пальцами по столу, покрытому красным, в чернильных пятнах плюшем, достал аккуратно сложенный носовой платок, аккуратно развернул его, высморкался. Явно тянул время председатель товарищеского суда…

– И вот что я вам, граждане, скажу, – отыскал он глазами уже разобранных Орлова и Пазикова, – не по-людски это как-то, граждане: чуть что – и заявления строчить, чуть что – и в товарищеский суд. Неужто без суда меж собой не договориться? Ей-богу, совестно!

– Я, что ли, писал, комиссии вызывал?

– Я, что ли, полсотни предлагал от силы? – поочередно откликнулись сутяги, но чувствовалось, что оба они пристыжены.

– Степан Гаврилович, – сказала старушка Крупнова, – давайте второй вопрос, а? Время. Мне еще в аптеку нужно и в булочную.

– Ясно, Ксения Карповна. Хм… Второй вопрос, товарищи, – еще два заявления. Оба заявления на одного человека – Селецкого Валерия Андреевича, Картонажная, восемь дробь три, квартира двадцать четыре. Прошу внимания, товарищи! – в мертвой тишине возгласил председатель. – Кто-нибудь у окна, откройте форточку, дышать же нечем!

И в самом деле, в небольшом помещении красного уголка жилконторы народу сегодня собралось уйма. И завсегдатаи из пенсионной вольницы составляли нынче лишь малую часть публики. Места позанимали загодя и сами работники жилконторы во главе с начальницей.

Сидел в зале мясник Сережа, известный всем продавец из гастронома, что напротив, сидел старичок Мильпардон – достопримечательность микрорайона, приемщик стеклотары, человек реликтовой вежливости; присутствовал молодой, милицейский лейтенант, сидящий рядом с молодой и яркой женщиной, так, в паре, они и появились невесть откуда. Подавляющую же часть публики в красном уголке составляли жильцы дома 8, корпус 3, по Картонажной улице – и подоконники позанимали, и стояли, подпирая спинами стены. Иные даже и домой не зашли с работы, так и заявились сюда с портфелями и сумками. А через сорок минут, между прочим, по телевизору «Третья пуля», вторая серия. Так в чем же дело? Товарищеские суды людям, что ли, в новинку?

Да тьфу! Великое удовольствие – выслушивать бытовые склоки! Ну кто бы, к примеру, притащился сюда сегодня ради тяжбы Орлова с Пазиковым? Шутите! А сами они почему не ушли, чего ради остались? А жилконторские здесь почему? А Сережа – мясник, а Мильпардон?

То-то и оно, что дело тут нынче слушается такое, что и «Третьей пулей» пожертвовать не грех. Который уж день по всей, почитай, Картонажной молва об этом: и нy-нy, и вслух… Селецкий-Супоросов, Супоросов-Селецкий… Да что вы говорите? Да надо же! Да не может этого быть!..

Ну, Супоросова Гертруда и до этого весь дом знал, даром что жилец недавний, по обмену, – больно уж личность приметная, А тут и незаметного Валеру Селецкого узнали. Вон он, голубь, сидит в первом ряду: курточка, свитерок, росточек не ахти. Не фигура он против Супоросова по внешним данным, не фигура… Тот-то прямо киногерой – что тебе пиджак кожаный, что рубашка, что галстук. И чист, и плечист, и могуч, и спортивен. Бобер.

И жена рядом – тоже вроде импортная. В общем, пара – есть на что поглядеть.

Однако большинство в зале смотрело на Супоросова с явной неприязнью, и неприязнь эту он, надо полагать, ощущал, а потому и оглядывался временами на публику из своего первого ряда с высокомерным прищуром. Во время предыдущего разбирательства – Пазиков против Орлова – он все переговаривался с женой, громко хмыкал, задирал кожаный обшлаг рукава и демонстративно смотрел на часы. Селецкий же, наоборот, проявлял такой живой интерес к процессу, словно сам бывал в подобной ситуации – то ли как залитый, то ли как заливший. И теперешнее внимание к нему публики Селецкого, видимо, не раздражало, а забавляло.

– Стало быть, два заявления, граждане! – возгласил председатель и постучал по графину шариковой ручкой. – Заявления от товарищей Супоросова Г. Р., Картонажная, восемь дробь три, квартира двадцать четыре, и Клименко В. Ф., тот же дом, квартира сто шестьдесят три…

– Написал-таки, обормот! – прервал председательскую речь возмущенный и горестный женский вскрик. Предупреждала ж тебя! Ох, смотри у меня, Фомич!

Председатель энергично застучал по графину, нахмурился и предостерегающе поднял руку:

– …квартира сто шестьдесят три. Имеются заключения нашей комиссии по этим вопросам в составе Крупновой Ксении Карповны, Перловой Н. И. и…

– …и Ячневой! – озорно подсказали из зала.

– …и Пшенниковой Н. К., – среди общего хохота невозмутимо закончил председатель. – Тише! Предлагаю начать с заявления Клименко, как более простого, но тоже, граждане, мутного.

– Ну обормот! Ну додумался!

– Тише! Огласите заявление, Ксения Карповна, – наклонился председатель к соседке.

Член суда Крупнова – чистенькая сухонькая старушка, оскорбленная смехом зала по поводу фамилий членов комиссии, – мелко теребила плюш скатерти.

– Пусть лучше Юрий Михайлович огласит, – враждебно качнула она головой в сторону второго члена товарищеского суда – Хохлина, смеявшегося вместе со всеми, – а то все смешочки…

Смешливый Хохлин с готовностью протянул руку к заявлению.

– Ладно, тогда я сам, – сказал председатель.

Он взял со стола верхний листок, дальнозорко отнес его от глаз и огласил:

– «В товарищеский суд ЖЭК № 124 от Клименко В. Ф., проживающего – ул. Картонажная, дом 8/3, квартира 163, с 1953 года…» Срок проживания указывать не требуется, Клименко, – отвлекся председатель и продолжил чтение, морщась из-за трудностей клименковского почерка: – Так. «Заявление. Прошу обуздать жильца Селецкого Валерия из временного фонда квартиры 24, каковой пусть прекратит ставить на мне свои опыты. Пусть Селецкий Валера расскажет, зачем он, хоть имеет свойство менять размер масштаба в обе стороны, в отношении меня действует односторонне и только все уменьшает, дискретируя…» Очевидно, «дискредитируя», Клименко?

– Вот именно, подрывает он меня, – откликнулся тот. – Там все верно написано, читайте!

– «…дискредитируя меня морально и материально. Клименко В. Ф. 11 июня 1980 года».

– Малопонятное заявление, – вздохнул председатель, кладя листок на стол. – Прямо скажем, совсем непонятное! Может, объясните, Клименко?

– Высказался, умник! «Дискретируя»! «Каковой»! Покрасовался перед народом – эвон все смеются! Забирай заявление, сейчас забирай!

– Молчи, Клавдия!

– Василий Фомич, – улыбаясь, обратился к старику Селецкий, – вам заявление случайно не Супоросов писал?

– Щенок… – сквозь зубы процедил Супоросов. – Цуцик. Я б тебе в другом месте…

Зал загудел. Вот оно, начинается…

– Ну-ну! – нахмурился Хохлин, в недавнем прошлом известный в городе хоккеист. – Так-то зачем?

– Угрозы – это не аргумент, – сказала старушка Крупнова, адресуя свое замечание одновременно и Супоросову, и жене Клименко. – Товарищ Клименко, объясните спокойно суду, какие у вас претензии к товарищу Селецкому.

– А такие претензии, – озлившись вдруг, вскочил с подоконника заявитель – старый, шибко изношенный жизнью человек, – такие претензии, что он мне который уже раз бутылки вермута в пузырьки превращает!

– А? Ха! – коротко хохотнул Хохлин. – Как же это? Зачем?

– А это уж вы Валерку спросите, как да зачем. А только глянет он, кобра вредная, на бутылку, и масштаб меняется: была бутылка вермута, а стал пузырек!

– Клименко! Вас же серьезно спрашивают, – сморщился председатель. – Серьезно спрашивают – серьезно и отвечайте!

– Куда уж тут серьезнее! И этикетка та же, и стекло толстое, зеленое, а размер – пузырек. И на пункте не берут.

– Потому что, голубчик, нестандарт! – ласково отозвалось из зала, и все повернули головы на этот голос. Со всей бы охотой принял бы у вас, голубчик, ваши удивительные пузырьки, но, к величайшему моему сожалению, не имею права!

– Вот и Мильпардон подтверждает! – обрадовался старик.

– Комиссией установлено наличие в квартире Клименко четырнадцати таких бутылочек, – в гробовой тишине зала сообщила старушка Крупнова. – Я думаю, Степан Гаврилович, акт проверки сейчас зачитывать не стоит. Потом уж, по обоим заявлениям…

– Ясное дело, – кивнул председатель. – Ну бутылочки эти, ну нестандарт, – вопрошал он истца, продираясь к истине, – а Селецкий-то тут при чем? Он-то при чем, спрашиваю?

– Так он же их и превращает, вот при чем! – ответствовал Клименко. – Хоть вовсе не покупай!

– Вот и не покупайте, Василий Фомич, – подхватил Селецкий, – чего ж нестандарт-то разводить?

Кто-то фыркнул, кто-то хохотнул, кто-то шумно перевел дыхание, и снова в зале напряженнейшая тишина – слова бы не пропустить.

– Ну что за чушь, – страдающим голосом проговорил председатель, – и устная чушь, и письменная! Я, впрочем, так и думал, что этого мутного заявления никакие объяснения не прояснят.

– Кстати, Степан Гаврилович, – вставила старушка Крупнова, – одна из этих бутылочек передана комиссии пострадавшим и находится у Перловой, которая почему-то не изволила сюда явиться.

– Да какой он, к лешему, пострадавший! – вновь раздался голос стариковой жены. – Слушайте вы его больше, товарищи судьи! Это мы с дочкой-внучкой через него, недолеченного, страдаем!

– Гражданка Клименко! – застучал по графину председатель. – Не вскакивайте и не кричите! Не глухие тут.

– А не глухие, так меня слушайте!

Дородная женщина начала было протискиваться из своего ряда, но махнула рукой и продолжала с места:

– Мы же Валеру с Валентиной и попросили, с дочкой моей. Сами. Это же Валера Фомича от выпивки отучал! Как первый раз случайно уменьшил, так мы потом его все время и просили, – объясняла она то судьям, то залу, поворачиваясь во все стороны. – Делай, говорим, милый, раз можешь, лечи ты его своим способом!

– Въехал ты на маневренный на мою голову, Валерка! – стоном подал голос с подоконника старик Клименко.

– На твою, на твою! – торжествующе закивала жена. – На твою голову да на наше спасение. Вермуту он ему убавил! Да он тебе, идолу, жизни прибавлял, печенку твою трухлявую спасал, а ты на него – донос… Эх, Фомич, продажная ты душа, с Супоросовым стакнулся! А все равно и с его бутылками такое же будет!

– Все сказали? – каким-то вялым голосом спросил председатель.

– Все сказала. По нашей, по семейной просьбе Валера действовал. – Женщина села и, застыдившись вдруг общего внимания, низко опустила голову.

Председатель тихо спросил что-то у члена суда Крупновой, и та отрицательно замотала головой; спрошенный председателем Хохлин хохотнул и пожал плечами.

– Ничего мы тут не поняли, – подытожил это краткое совещание Степан Гаврилович, глядя на Валерия Селецкого. – Может быть, вы, товарищ Селецкий, внесете ясность? Здесь вот говорят, что вы якобы бутылки уменьшали у Клименко каким-то способом. А вы вроде не возражаете, соглашаетесь вроде бы, а?

– Ну, предположим, уменьшал, – ответил вопрошаемый как бы с ленцой.

– Что? – подался вперед председатель. – Да как это?

– Что? Как? – полетели вопросы из взволнованного зала.

– Ну, допустим, существует такой способ, – с тою же ленцой сказал Селецкий.

– Вы это запротоколируйте! – вскочил с места Супоросов, энергично, как регулировщик на углу, вытянув руки: одна рука – в сторону судейского стола, другая – в сторону Селецкого. – Очень важное признание! Это и по моему заявлению признание! Запишите!

Поднялся шум. Председатель, кинув мимолетный взгляд на Супоросова, махнул рукой: сядьте, мол, – и снова в упор уставился на Селецкого.

– Ладно, насчет «как» – это мы потом будем выяснять. Я насчет материального ущерба. На кой черт вы это делали? Если только, – председатель вдруг непроизвольно, точно стряхивая с лица воду, замотал головой, если только в самом деле делали?

– А я не хочу, чтобы дед травился и семью травмировал, – ясным голосом отозвался Селецкий. – Жалко мне их стало – вот и все. Да старик еще сам меня потом благодарить будет.

– Обидел ты меня, Валера, обидел! – раздался горестный стариков голос. – Может, ты и хороший человек, а я кровосос семейной жизни, а только не могу я тебя простить и благодарить не буду! А Супоросов Гертруд все одно тебя доконает, мы с ним так и договорились: от меня вывернешься, так от него не уйдешь!

– Ты, алкаш, меня к своим делам не притягивай! – презрительно и угрожающе проговорил богатырь Супоросов. Он зло вырвал свой локоть из рук импортной красавицы. – Ну что «успокойся»? – рявкнул он на нее. – Это ж одна шайка-лейка, не видишь, что ли?

– Товарищ Супоросов, держите себя в рамках! – строго сказала старушка Крупнова.

– Тихо, тихо! – нахмурился Хохлин.

– Видал, Фомич, приятеля своего? – зловеще проговорила старуха Клименко. – Или и дальше судиться будешь?

– Товарищи суд! – вскочил с подоконника Клименко. – Заявление отменяю! Валерку не прощу, а судиться не буду!

– Так, так, – сказал председатель, – уже полегче… Клименко, ответьте нам, как автор этого заявления, – он ткнул пальцем в листок, – вы имеете претензии к Селецкому? Четко и ясно – ну?

– Аннулирую заявление, как не имевше!

– Очень хорошо. Разбирайтесь в ваших пузырьках сами, а у нас сейчас поважнее дела пойдут. Меньше кляуз – легче жить, – афоризмом завершил Степан Гаврилович клименковское дело. – Теперь вторая бумага… Председатель поднял со стола листок и, тоже отведя его от глаз, зачитал: – «В товарищеский суд… так… от Супоросова Г. Р. так… квартира 24. Заявление. Требую принципиального и сурового осуждения антиобщественного поведения жильца нашего дома Селецкого В. А. Селецкий В. А. систематически нервирует окружающих, постоянно затевает безобразные скандалы, нагло вмешиваясь в чужие дела. Испытывая патологическую ненависть к чужой, честно приобретенной собственности, он старается нанести ей вред и порчу, даже если эта собственность – животное». В скобках – «живая собака», – пояснил Степан Гаврилович. – «Такое безобразное поведение распоясавшегося хулигана Селецкого В. А. могут подтвердить многие жильцы нашего дома, понесшие материальный ущерб, в частности – всеми уважаемый инвалид войны, пенсионер Клименко В. Ф…»

– Вот ведь паразит! – почти восхищенно вскричал Фомич. – Тут я, стало быть, уважаемый, а тут – алкаш?

Зал, внимавший чтению в недобром молчании, рассмеялся.

– Тише! Читаю дальше. Так… «пенсионер Клименко В. Ф. В отношении меня лично хулиганом Селецким совершены следующие акции: 1) выведена из строя моя машина «Волга-24», модели «седан», 2) приведен в полную негодность металлический разборный гараж, 3) травмирована и искалечена собака – дог, чемпион породы. От своего имени и от лица общественности нашего дома требую сурового наказания хулигана Селецкого В. А., полного взыскания с него нанесенного мне материального ущерба, а также немедленного пресечения его аморальной деятельности, мешающей честным советским людям спокойно трудиться на благо нашей любимой родины. Супоросов Г. Р. 8 июня 1980 г.». Напечатано на машинке, – нашел нужным сообщить председатель, дочитав заявление.

Во время чтения зал сурово и неприязненно рассматривал Супоросова. Один только разоблачаемый Селецкий, едва приметно улыбаясь, смотрел на жену своего врага. Как она слушала произведение Гертруда! Как поэму, как волшебную сказку! Ах, почему, почему же остальные в этом зале так бесчувственны, так жестоки! Да, это была любовь…

– Завернул! – кричали из публики. – «Честный советский»!

– Пусть докажет! Сегодня в машине ездил, и гараж стоит!

– И дог шастает!

– Не пляшут уже такие заявления, опоздал!

Председатель поднял руку, пресекая шум;

– Кроме заявления, товарищи, имеются еще: характеристика с работы товарища Супоросова, копия товарного чека на машину, – перечислял он, перекладывая бумаги, – собачий диплом и ветеринарная справка. Но они, товарищи, существа дела не проясняют. Заявленьице-то, сами слышали, серьезное! Такие обвинения доказывать нужно, товарищи. Думаю, надо нам сейчас выслушать товарища Супоросова – что он может сообщить конкретно. Потом мы ознакомим собрание с актом комиссии, а потом заслушаем товарища Селецкого, а характеристики да дипломы – это дело десятое.

– А вот вы как раз зачитайте характеристику! – вскочив с места, крикнула красавица Супоросова. – Это вам не какая-нибудь бумажка! В «Оптснабе» зря характеристик не дают! Тоже мне! – От возмущения Супоросова порозовела и стала еще краше. – Гертруда Романовича все уважают и ценят! Заграницу доверяют! Что ж ты молчишь, Трудик? Скажи им! А если у нас все есть, и машина…

– Сядь! – дернул ее за руку супруг, силком возвращая на место. – Заграница… Не видишь, дура? – кивком указал он на враждебно гудящую публику.

Жена ойкнула от неожиданности и села, глядя на супруга с изумленно приоткрытым ртом. Супоросов поднялся. Спокойный, осанистый, великолепный, он словно бы и сам являлся чемпионом породы, ну коль уж не города, так района. Многим в зале пришла в голову эта мысль при взгляде на вставшего Супоросова.

– Я полагаю, – начал Супоросов породистым баритоном, обращаясь только к председателю товарищеского суда, – я полагаю, что разбор подобных уголовных дел, да, да, подчеркиваю – уголовных, вообще не входит в компетенцию товарищеского суда жилконторы, – он презрительно усмехнулся, – поскольку никто из членов этого суда даже не имеет юридического образования и где вместо серьезного разбора дела устраивается цирк на потеху разным безответственным элементам.

Переждав всплеск враждебных выкриков зала, председатель постучал по графину.

– Так вот, – еще пуще сгустил баритон Супоросов, – насчет сегодняшнего разбирательства я не обольщался. Вначале я подал заявление в нарсуд, тем более что методы, которыми орудует этот бандит, – кивок в сторону Селецкого, – должны заинтересовать и, уверен, еще заинтересуют кое-какие серьезные инстанции. Но… – Супоросов театрально развел руками, – но там сочли нужным направить мое заявление в товарищеский суд по месту жительства, хе!.. Это во-первых…

– Вы извините, Степан Гаврилович, – оскорбленно и взволнованно проговорила старушка Крупнова, торопливо роясь в своем портфеле. – Я сейчас, я относительно юридического образования, чтобы у собрания не возникло неясности… Да где же оно, боже мой? «Положение»… Ну пусть, я и так… – Старушка бросила копаться в портфеле, вскинув голову, посмотрела на Супоросова.

Лицо ее пошло пятнами. – Товарищ Супоросов, вам известно «Положение о товарищеских судах»? Известен вам порядок, выборов в товарищеские суды?

– Да на кой мне это нужно?

– Ах, «на кой»? Не «на кой», а не нужно дезинформировать собрание! В «Положении» ничего не говорится о юридическом образовании. Вот так!

– Ну и ладно, что вы взвинтились-то?

– Нет, не ладно! Там сказано об уважаемых и авторитетных товарищах, заслуживающих доверия граждан. Да, я не юрист, и Степан Гаврилович не юрист, а военный в отставке, и товарищ Хохлин тоже не юрист. А этого от нас и не требуется! И в «Положении» совершенно ясно сказано!

– Да не волнуйтесь вы, Ксения Карповна, – успокоил старуху Хохлин. – Юристы, не юристы… Мы в судьи не навязывались, а коли выбрали нас, так уж разберемся как-нибудь!

– Вот именно, – хмуро кивнул председатель. – Вы продолжайте, Супоросов.

– Товарищ Супоросов, – с нажимом на обращение поправил тот.

Выведенный из равновесия враждебностью зала и неожиданной перепалкой со старухой, он изо всех сил старался сохранить спокойствие и значительность.

– Так вот, в моем заявлении изложено все четко и ясно. Этим вот, – кивок в сторону Селецкого, – испорчена моя машина, испорчен мой гараж и покалечена моя собака. Вот факты, и на эти факты имеются свидетели.

– Комиссия располагает другими фактами, – сказала Крупнова.

– Ко-мис-сия! – передразнил старушку потерявший выдержку Супоросов. – Три старушенции на ладан дышат, еле соображают, а туда же – акты расписывать! А он мне, гад, машину уменьшает и гараж! Был гараж, стал ящик – полтора на два! Был «седан» – что с ним стало? Детская машинка! Сколько раз он мне, гад, такое делал? А к приходу старух все восстановил. Я же вам рассказывал, товарищ Витязев, – негодующе обратился Гертруд к Степану Гавриловичу. – Я ж объяснял вам, что есть у него такая возможность; уменьшать-увеличивать! Черт его знает, как он это делает, но делает же! В этом еще разберутся кому следует! Будьте спокойны, разберутся! Эт-то вам не шуточки, этим делом займу-у-тся еще! – грозно пообещал Супоросов. Он ведь этак и с золотишком орудовать может, и с камушками, да мало ли с чем? Вам факты нужны, да? Вот вам факты, только не из актика вашего липового! Все видели «микрогараж» этот, и машину все видели! Что, не видели? – повернулся Гертруд к залу. – И вы не видели, Людмила Акимовна? И вы, бабушка? Да, да, вы, в зеленом! При вас же он тогда уменьшал, да или нет? Да вы про детскую площадку да про то, какой я разэтакий, потом бубнить будете! Вы подтвердите – видели? Слава тебе, господи! И та вот, с клюшкой, на скамейке тогда сидела! И парень вот этот, колченогий! А машину осматривал товарищ Волков, работник милиции, – отыскал Гертруд глазами милиционера. – Вы то уж видели, Юра? Скажите им!

– Я скажу, не беспокойтесь, – усмехнулся в ответ Юрий Волков.

– Вот и скажите. Мне, кроме правды, ничего не надо! И комиссий, и актиков мне не надо! Ему ж, – кивок в сторону Селецкого, – плюнуть раз – восстановить все, как было! Где, мол, доказательства? А что у ханыги этого полна квартира нестандартных бутылок – не доказательство? Я ж с ним, с гадом, – имея в виду Селецкого, горько пожаловался Гертруд, – и так, и сяк, и по-хорошему: отвяжись ты от меня, не суйся ты не в свое дело! Так нет! Ну что, бить мне его? Так это я могу тебе устроить, понял ты? – Супоросов угрожающе дернулся в сторону улыбающегося Селецкого.

Зал грозно загудел.

– Поаккуратней, дядя, – нахмурился хоккеист Хохлин. – Без силовых приемчиков!

– Трудик! – дергала Супоросова за рукав супруга. – Ты про Султашу расскажи, про Султана!..

– А-а, Султаша! – отмахнулся Гертруд. – Век им тут не разобраться, не их это компетенция! Передайте дело в нарсуд, об одном вас прошу!

– Все-таки попытаемся разобраться без нервов, может, нам и хватит нашей компетенции, – сказал председатель, военный в отставке. – Вы утверждаете, что гражданин Селецкий привел в негодность вашу машину и ваш гараж путем их уменьшения? Так?

– Ну так…

– И что же он, я извиняюсь, пилил? Автогеном резал? Кувалдой плющил? Вы его заставали за этим занятием? И свидетели? И не ваша ли машина стоит сейчас тут, под окнами, и не в ней ли вы сюда приехали, товарищ Супоросов?

– Ничего он не пилил, не резал, а уменьшал. Уменьшал, как вот бутылки у старика. Да что ж это такое? Говорю – как об стенку горох! – Супоросов вяло махнул рукой и сел.

– Зачитайте-ка акт, Ксения Карповна, – предложил Хохлин.

– Да нечего его читать! Читал я уже актик этот! – запротестовал истец.

– Вот вы какой, оказывается, товарищ Супоросов! – вставши, сказала старушка, и лицо ее вновь пошло пятнами. – Вы читали! А кроме вас тут что же, и людей нет?

– Трудик, милый, спокойно…

– «Акт комиссии ЖЭК № 124 от 8 июня сего года, – звучно начала читать Крупнова, – по заявлениям товарищей Супоросова Г. Р. и Клименко В. Ф., проживающих… далее – адреса. Комиссией в составе… читали… так… установлено следующее. Первое по заявлению товарища Супоросова Г. Р. Пункт "а" – гараж. Принадлежащий тов. Супоросову гараж визуально не отличается от прочих гаражей, принадлежащих жильцам дома 8/3. Внешних и внутренних повреждений не имеет.

Расположен обособленно, занимая часть детской площадки, непосредственно примыкая к песочнице. По заявлениям ряда жильцов дома, при установке гаража рабочими, нанятыми тов. Супоросовым Г. Р., были спилены два дерева, посаженные ранее на субботнике по озеленению. Пункт "б" – автомашина…»

Но тут Ксении Карповые пришлось некоторое время пережидать возмущенный шум зала по пункту «а» – гараж. Многим была памятна безобразная история с песочницей и двумя загубленными деревьями.

– «Автомашина… – читала Крупнова. – В момент проверки автомашина "Волга" находилась в гараже. Внешних повреждений не имеет. По словам самого тов. Супоросова Г. Р., "сегодня она в порядке, но это ничего не значит". Пункт "в" – собака. Комиссии был представлен для осмотра дог по кличке Султан. Пол собаки – кобель. Зарегистрирован в районном клубе служебного собаководства. Регистрационный № 1171. Собака явно травмирована, нервна, прихрамывает на переднюю левую лапу, правое ухо кровоточит. По словам заявителя, подвергся нападению Джека – дворняжки, якобы не зарегистрированной, принадлежащей семье Медведевых (тот же дом, кв. 96). Факт нападения Джека на дога Султана представляется комиссии маловероятным, поскольку первый визуально в 2–2,5 раза меньше дога Султана. Фантастическим кажется объяснение тов. Супоросова Г. Р., что дог Султан был специально уменьшен тов. Селецким в размерах. Собака Джек в клубе собаководства зарегистрирована, регистрационный № 2433, справка о прививке имеется. Таким образом, по заявлению тов. Супоросова Г. Р. факты по гаражу и автомашине не подтвердились, в отношении собаки подтвердились частично».

– По заявлению Супоросова все, Степан Гаврилович, – подняла глаза от листа Крупнова. – Далее – по заявлению Клименко.

– С Клименко все ясно, – сказал председатель, массируя ладонью затылок. – С этим разобраться бы…

– Уж вы разберетесь, – съязвил Супоросов. – Комиссия, гляжу, уже разобралась…

– Скажите, это вы подавали заявление в товарищеский суд? – подчеркнул местоимение председатель. – Или это я за вас писал? – Он поднял со стола супоросовское заявление и, взмахнув им, шлепком припечатал к столу.

– Да пусть он уходит, Степан Гаврилович, разве же мы его держим? Уходите, сделайте милость! – воскликнула Ксения Карповна.

– Ваше дело – написать определение о передаче дела в нарсуд, – втолковывал Гертруд. – Они и разберутся, и экспертов пришлют компетентных, а не этих… Перловых…

Старушка Крупнова едва не расплакалась от обиды и возмущения.

– Это вы верно сказали: наше дело, – кивнул Супоросову Степан Гаврилович. – Уж мы решим, товарищ Супоросов, какое нам определение написать. И насчет детской площадки тоже…

– Ах, что за обстановка, боже мой! – горестно воскликнула вдруг красавица Супоросова. – Ах, что за отношение к нам! Требуем опроса свидетелей! Пусть товарищ Волков скажет, пусть скажет Диночка! – Повернувшись к залу, она призывно закивала милиционеру и его спутнице. И публика впилась глазами в эту парочку: что таит их присутствие, что готовит?

– Я скажу! – подняла руку и сама тяжко поднялась со стула та самая старуха в зеленом, которую призывал к свидетельству Гертруд Супоросов. – Как я свидетельница, как они с Валерием-то спорили. Тот говорит: что ж, мол, ты гаражом детскую площадку топчешь? А тот ему: не твое, мол, собачье дело, разрешение, мол, у меня от исполкома, иди, говорит, покуда ноги ходят, покуда я их тебе не повыдергал! А тот ему: липовое, говорит, у тебя разрешение! Инвалиды и те в сторонке гаражи поставили, а ты что же, блатная твоя душа? А тот рычит прямо: иди, говорит, покуда цел! Ну, думаю, изобьет он Валерия сейчас. Гертруд-то эвон какой бугаище! А Валера ему: ну, говорит, коли так, вот тебе гараж твой! Гертруд тут как вскрикнет! – схватилась старуха за щеку. – Страшно так, отчаянно! Ну, думаю, пырнул его Валера чем-нибудь, не иначе! А потом смотрю – это он гараж уменьшил. Смотрю – гаражишко-то стал как игрушечный! А у него «Волга» там запертая. Эвоно как.

– Прошу немедленно и дословно внести в протокол, товарищ Витязев! – вскинулся Супоросов. – Как ваша фамилия, мамаша?

– Фамилия моя, пожалуйста, – Маврина, Вера Аверьяновна. Видела, не откажусь. Заносите, коли хотите. Тот домой ушел, а тот вокруг гаража бегает, рукам и машет. Сам-то, почитай, раза в два выше гаража. – Старуха засмеялась воспоминанию. – Видела, не откажусь…

– Прошу запротоколировать показания!

– Протокол ведется, – сообщила Крупнова. Не оскорбителю – Супоросову, а собранию.

– Почему вы думаете, что это сделал Селецкий? – спросил Маврину председатель, снова массируя ладонью загривок. – Он что же, Селецкий, подходил к гаражу, прикасался к нему? На каком же основании вы утверждаете, что гараж уменьшил Валерий Селецкий?

– А кому ж больше-то? – удивилась старуха. – Что прикасался, не видела, не говорю, а что видела, то и говорю: самый тот момент. Посулил ему Валера, Гертруду-то, а гараж и уменьшился!

– «После этого» еще не значит «вследствие этого». Это юридическая аксиома, – звучно произнес милицейский лейтенант, и, резко повернувшись на этот голос, Гертруд Супоросов одарил лейтенанта удивленно-злобным взглядом. – Вот товарища Пазикова залило, например, и «после», и «вследствие» протечки у верхних жильцов, а здесь, товарищи, ситуация несколько иная.

– Вот именно, – подтвердил Степан Гаврилович. Итак, товарищ Маврина, четко и ясно: какие действия с гаражом на ваших глазах произвел Селецкий?

– Вот я пишу в протоколе с ваших слов, товарищ Маврина, – оторвалась от бумаг Крупнова: – «После перебранки с Супоросовым Валерий Селецкий ушел и к гаражу не прикасался». Так или не так?

– Именно, что так. Самая и суть, что не прикасался, а низвел. Стало быть, сила ему такая дана, Валерию, тем более за правду он стоял.

– Но это же сказки, товарищ Маврина, – мучительно морщась, сказал Степан Гаврилович. – Это же басни Крылова! По всему району, понимаете, ходят какие-то басни, какие-то слухи, человеку предъявляют какие-то совершенно бредовые обвинения… По-вашему, это возможно сделать, Маврина?