Текст книги "Кристалл Альвандера. Корабль Альвандера.Дилогия"

Автор книги: Сергей Садов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 77 страниц) [доступный отрывок для чтения: 28 страниц]

– А вот это не гарантировано, – тут уже не удержалась Феола. Я показал ей язык, увернулся от подзатыльника, блокировал мысленный удар и бросился бежать по тропинке. Феола бежала следом, грозя мне всеми известными карами. Профессор остался стоять на крыльце, смеясь нам вслед.

Поздно вечером, когда все дела оказались сделаны, я лежал у себя в комнате на кровати и вспоминал прошедший день. В голову постоянно лезли мысли о сегодняшнем посещении дома с эмокристаллами. Все оказалось не так, как я представлял. Но что теперь? Нет, мысль о том, чтобы все бросить мне даже в голову не приходила. Слишком много сил я отдал на свой проект, чтобы сейчас все бросить. А значит, будем продолжать работать. Только вот времени на игры увы, уже не останется. Что ж, чем–то придется жертвовать.

Я выбрался из кровати, уселся на пол поудобнее и закрыл глаза. Вызвал в памяти те ощущения, что захлестывали меня в том доме, и старательно стал анализировать свою реакцию на каждую эмоцию давно умерших уже солдат древней войны.

Глава 10

Мы были вдвоем. Стояли напротив друг друга и следили за каждым движением. Мой противник был сильным, уверенным в себе парнем лет тридцати пяти. Автомат, нож на поясе, запасные обоймы. У меня из оружия только старенькая винтовка. Но это не имело никакого значения. Будь даже у меня самое современное оружие, все равно не смог бы пустить его в ход.

В общем–то, если говорить честно, то меня тут как бы не было. Это всего лишь эмозапись с очередного кристалла. Опять мелкая стычка в охваченной гражданской войной стране где–то на севере Африки. Пожилой человек с винтовкой, с сознанием которого я и слился, состоял в отряде самообороны одной деревни. Парень напротив – наемник. Солдат удачи, как их в это время называли. Такие вещи я уже знал. За прошедший месяц с начала занятий я уже много чего узнал. Но все сведения чисто теоретические. Некоторые интересные, некоторые не очень, другие страшные. Разные они были. Но я еще ни на шаг не приблизился к цели, ради которой все это и затеял. И еще не было ни одного практического заняти. Когда я однажды спросил об этом Стива, тот сначала замялся, но потом ответил:

– А почему ты думаешь, что занятия не идут? Этот дом с кристаллами и есть занятие. Тренировка на психологическую устойчивость, умение контролировать себя. И пока ты не научишься этому контролю, дальнейшее обучение просто теряет смысл. Мы не будем обучать того, кто не может контролировать свои эмоции. Это опасно прежде всего для самого человека, а так же для окружающих.

– Кажется, я понимаю…

– Ну вот, сам видишь. Ты же ведь заметил, что после посещения этого дома с тобой беседуют психологи. Они отслеживают твое состояние. Не надрываешься ли ты, не находишься на грани срыва. И если заметят, что ты не выдерживаешь, то наши тренировки прекратятся.

– А что потом?

– Потом либо ты вернешься к нам после отдыха и дополнительных тренингов, либо прекратишь обучение. Многие прекращали.

– И когда же ваши психологи решат, что мне можно приступить к настоящим тренировкам? – я действительно не понимал, что от меня ожидают.

– Вообще–то, решение за мной, – признал Стив. – Психологи только подтвердят или опровергнут мой вывод. Но за все время еще ни разу не было такого, чтобы мое решение не утвердили. Так вот, ты еще не готов.

– Не понимаю. Я что–то конкретное должен сделать, чтобы доказать свою готовность?

– Не обязательно. Извини, но большего я тебе сказать не могу.

Это и так ясно. Зато у меня появился повод призадуматься. С тех пор каждый день я пытался что–то делать. Стив иногда хвалил меня, иногда указывал на ошибки. Один раз даже отругал. Но я вовсе не этого хотел услышать. И каждый раз, когда я вопросительно смотрел на Стива при выходе из этого дома, тот только отрицательно качал головой.

– Но почему?! – однажды не выдержал я. – Я теперь умею сохранять хладнокровие я любых обстоятельствах. Даже записи из Хиросимы выдержал. – Какой ценой я уточнять не стал. – Я уже не знаю, что должно произойти, чтобы нарушить мой самоконтроль. Я помогал обиженным и прогонял тех, кто чинил зло. Кажется, я уже все делал, что мог!

– Этого недостаточно, – спокойно отозвался на мою тираду Стив.

И не ответишь ничего на это. Однажды, я все–таки вмешался и убил одного негодяя, который начал на глазах матерей расстреливать детей. Убил, когда сумел убедить себя, что эти события нереальны и что передо мной не человек, а только запись эмоций когда–то давно жившего. Собственно, я даже не убивал его. Я напрямую подключился к кристаллу и стер образ из памяти. Стив тогда меня особо хвалил, но… но как и прежде на главный вопрос последовал отрицательный ответ.

– И сколько это упражнение может длиться? – мрачно поинтересовался я тогда.

– Пока ты его не пройдешь, – обнадеживающе ответил Стив. – Или пока тебе все это не надоест.

Утешает. Ну и какая польза от моего контракта, если пока я не пройду обучение, все равно ничего не могу сделать? Но спорить в данном вопросе смысла не имело – в этом я уже успел убедиться. Стив во многом готов был пойти мне навстречу, но здесь оставался непоколебим. И даже моя сестра не прошла еще это упражнение. Хотя общение между курсантами по поводу него запрещалось, но все было понятно по одному виду сестры вечером, когда мы возвращались домой. Она хмуро кивала мне и сразу отправлялась ко мне в пещеру, где рост разума приближался к важнейшему моменту. Сам я к кристаллу в эти дни даже близко не подходил, понимая, что сейчас требуется особая осторожность. Так что сразу отправлялся к Ваське, где садился за диссертацию. А на следующий день меня снова ждал уже надоевший дом эмокристаллов.

Вот и сейчас я в образе старика–ополченца смотрел на матерого наемника и не знал что делать. Прогнать? Уже было. Убить? Тоже проходил. Что? Что требуется от меня? И вообще, какого лешего этот человек приперся сюда? Что ему надо от деревни, где люди с трудом сводят концы с концами? Пограбить? Даже не смешно. Что же ему надо?

Мда, все–таки уроки профессора Танаки крепко запомнились. История была все–таки не специализированным предметом, и ее мы изучали наравне с другими непрофильными предметами. Одним из любимых вопросов профессора был: «почему». На занятия он приходил с ворохом дипломатической переписки того времени, которое мы должны изучить. Он рассказывал о событиях, попутно зачитывая отрывки из диппочты. Потом все материалы выкладывал на стол и спрашивал:

– А теперь объясните, почему тогда был совершен тот поступок, а не иной?

И вот, вся наша группа собиралась вокруг стола, делила документы и начинала читать. Доставались личные вещи людей той эпохи, за которыми специально ездили в города под стазис–полем. Считывалась эмоинформация личности человека. По крупицам восстанавливался его психологический портрет. Поднимались архивные материалы. А потом начинался мозговой штурм. Когда ответ вроде бы находился, мы сообщали его профессору. Если ответ его удовлетворял, то хорошо, если нет, изучение материалов продолжалось.

– Профессор, – однажды спросил я. – Но почему вы считаете, что можно найти причину любого поступка? Человек ведь не машина. Может он просто под влиянием момента действовал?

– Ха. Вопрос хороший. Только вот что я тебе скажу – такой вещи, как «поступок под влиянием момента» не существует. Никто и никогда не совершал поступков, я имею в виду важных, ни разу не задумываясь о них в прошлом. И если человек поступил так, то значит когда–то в прошлом он уже задумывался об этом. Что же касается влияния момента… это, как правило, означает, что просто сложились обстоятельства так, что человек выбрал такой путь, который раньше он обдумывал в последнюю очередь. А то и вообще относил в разряд нереальных. Но вот у кого–то пошли неприятности, его несправедливо обругали. И тогда он может плюнув на все, сделать что–то, что раньше мелькало где–то на границе сознания. Но обязательно мелькало. Спонтанно не делаются вещи, о которых раньше не задумывался.

– То есть, у любого поступка есть причина?

– Да. Причиной может быть неприятность, случившая по дороге, подгоревший утренний кофе или наоборот, что–то радостное. Но причина обязательно есть. Найдя же причину, ты сможешь точно воспроизвести все произошедшее и даже предсказать поступки того или иного человека в будущем в зависимости от различных ситуаций.

Как не парадоксально это звучало, но профессор оказался прав. В самом начале было трудно. Чтобы получить наиболее близкий ответ приходилось перелопачивать горы материалов, собирая психопортреты людей по крупицам. Но со временем мы уже научились выделять главное. Время на ответы сократилось, хотя вопросы с каждым разом становились сложнее и сложнее. Проще всего оказалось предсказывать поступки политиков. В таких важных вещах эмоциям поддавались мало. Не той закалки эти люди, чтобы идти на поводу у них. Сложнее стало, когда приходилось восстанавливать причинные связи во времена беспорядков. Слишком много случайных людей оказывалось у власти. Порой мне казалось, что логику своих действий они не понимали сами, а уж восстановить ее спустя четыре с половиной тысячи лет вообще казалось нереальным. Но справлялись и с этой задачей. Постепенно вырисовывалась точная, логичная и трагичная история того времени. Месяц занятий у профессора мне дал больше, чем восемь лет учебы в школе. А у профессора уже наготове следующий вопрос с «почему».

Вот и сейчас, вспоминая профессора, я пытался понять, почему этот человек пришел сюда? Что ему делать в этой деревне?

А собственно, чего я гадаю? Я сейчас смотрю на все с точки зрения этого старика–ополченца, но кто мне мешает взглянуть на события с точки зрения наемника? Все мое естество воспротивилось этому. Глядеть на мир глазами этого убийцы и хищника? Меня чуть не вырвало, едва я представил такое, но азарт уже захватил меня. Я отключился от старика, быстро нашел в кристалле нужный мне эмофон и погрузился в него. Лучше всего, пожалуй, начать с ранних воспоминаний…

И вот я уже босоногий мальчишка восьми лет. Грязная улица. Но особенно запомнилась мне–наемнику, почему–то не грязь, а запахи. Непередаваемый аромат помойки, армады мух, кружащихся повсюду. От них, казалось, не было спасения. Господи, да как же это за место такое? Зачем этого пацана сюда занесло? И тут же пришло понимание. Не занесло. Это дом. Его дом. А вот, собственно и само жилище? Боже, да в такой лачуге я бы даже мусор не стал бы складывать, а здесь жило семь человек. Семь? Да, кроме этого мальчишки есть еще четверо детей. Двое младше него, еще двое лишь немногим старше. А вот и сам… дом. Это строение я назвал домом только с огромным трудом. У меня даже в голове не укладывалось, как можно жить в такой тесноте, в таких непереносимых условиях. Лично я смог бы здесь жить, только основательно поработав над собственным организмом. Но ведь в это время люди не умели управлять им. Как же тут жили?

Тут стало понятно как. Мальчишка просто юркнул вдоль стены и улегся на циновку.

– Ты где шлялся? – Из одного угла приподнялся мужчина с мутным взглядом. – Сколько принес?

Я почувствовал испуг мальчишки, переходящий в ужас. Весь трясясь, он протянул руку с лежащими на ладонях монетами. Мужчина приподнялся, сгреб деньги. Пересчитал. И тут словно молния меня пронзила вспышка его ярости.

– И это все?!! Это все, что ты заработал?!!! Я тут карачусь, кормлю вас, а ты!… – Человек даже задохнулся от ярости. И вдруг ударил мальчика. Ударил наотмашь, совершенно не сдерживая своей силы. Неизвестно кто громче закричал: я или мальчишка, которого ударили. Хотя при слиянии моя щека от удара горела ничуть не меньше, чем если бы ударили напрямую. Никогда и никто в жизни ни разу не ударил меня. Чтобы отец поднял на меня руку? Да такое даже в кошмарном сне мне предвидеться не могло. У меня не укладывалось в голове, что кого–то можно бить с такой яростью. И от этого становилось гораздо страшнее. Я мог бы сейчас стереть это воспоминание из кристалла, защититься от ударов, заблокировать боль… я многое что мог сделать. Многое, но только дергался от ударов, глотая слезы. Мальчика вышвырнули из дома.

– И не возвращайся, пока не заработаешь!

Страх и безнадежность. Тоска. И никакого просвета в этой жизни. Мне же приходилось гораздо хуже. Пусть этому мальчику всего лет восемь, но он уже привык к такому. Уже знал, что может ждать его дома. Для меня же все случившееся было совершенно неожиданно. Привык? Это слово вызвало еще больший ужас. Как можно привыкнуть к такому? Почему никто не вмешается? Почему?!

А некому, пришел ответ.

Похоже, в результате этой встряски я настолько слился с эмообразом этого ребенка, что почти превратился в него.

Борьба страхов. Страх наказания и страх избиения. Страх перед отцом победил. Страх? Перед отцом? Только на мгновение я представил, как боюсь возвращаться домой, прижимаясь в лесу за деревом. И остаться нельзя и идти не хочется. Меня затошнило. Как во сне я двигался по жизни за этим ребенком. За ребенком, который научился владеть ножом раньше, чем читать и писать. Чья жизнь с раннего детства стала борьбой за существование. Чье детство прошло не в играх, а в драках, где доказывалось право на существование, и призом была жизнь. Уже подросший мальчишка дрался с отцом, защищая от побоев мать и младших братьев и сестер. Старший погиб в уличной драке, еще один попал в тюрьму. Старшая сестра умерла от воспаления легких, потому что не было денег на лекарства. Тогда этот уже подросший мальчик совершил свое первое убийство, пырнув ножом богато одетого человека. На добытые таким образом деньги он купил лекарства, но было уже поздно…

Будучи почти взрослым, избил отца до полусмерти и ушел из дома, примкнув к одной из уличных банд. В жизнь вышел настоящий хищник, не боящийся ни черта, ни дьявола. Стычки с другими бандами, грабежи, убийства… Казалось бы, от этого зрелища меня должно выворачивать всего. Но я видел его жизнь. И все это время я задавал себе один вопрос: живи я жизнью этого ребенка, сумел бы я стать лучше? Какое же я тогда имею право осуждать его? Имею ли? Этот вопрос был настолько мучителен, что все творимые им мерзости как–то не задевали моего сознания, скользя где–то по краю.

Разгром банды и первый арест. Избиение в участке. За моим… врагом… было много грехов, но судили его за то, в чем он был невиновен. А потом началась война и уже взрослый парень совершает побег, убив охранников. Примыкает к одному отряду революционеров, но быстро понимает, что на идеях деньги делают только вожди. Сбежав из отряда, примыкает к наемникам, которые воюют за тех, кто больше платят. Такие отряды процветают на войнах. Их благополучие зависит от них. И многие из таких отрядов делали все, чтобы война не затухала. В некоторых таких рейдах участвовал и мой противник.

Развлечение. Для таких людей рейды и правда развлечение. Что могут противопоставить им ополченцы, не знающие с какой стороны за оружие браться? Очередной рейд и вот теперь мы стоим напротив друг друга. Я снова с образе старика. Передо мной… кто? Я глядел на этого молодого парня. По лицу катились непрошенные слезы. Я не замечал их. Кто он, стоявший напротив меня? Мы могли бы подружиться, если бы встретились раньше. Мы могли бы стать друзьями, сложись все иначе. Но я вырос в другом месте и в другое время. Окажись я в его деревне, то сумел бы вырвать его из той жестокой среды. Научить добру и справедливости. Да не надо было его учить. Он защищал своих братьев, когда на них нападали. Он по–своему, как умел, пытался помочь умирающей сестре. Но не дано нам встретиться. Все сложилось так и не иначе.

– Мой брат, – прошептал я. Да! Мой брат! Мой друг! Мы вместе многое пережили. Ненавидеть его я уже не мог, слишком ярко стояла передо мной его жизнь, которую прожил вместе с ним. Я страдал и ненавидел вместе. Любил и убивал вместе. Почему мы не встретились раньше? Почему? Нет ответа. А теперь мы враги. Я могу прогнать тебя. Я могу показать свою силу. Ты уйдешь. Ты хищник и понимаешь, когда надо отступать. Но потом ты вернешься. Не сюда, так в другую деревню. А как вы умеете развлекаться, я уже видел. Прости, что вынужден это сделать, но я тебя знаю. Тебя уже не изменить. Ты такой, какой есть. Возможно, сложись все по–другому, это ты сейчас стоял бы на моем месте, а я на твоем. И ты принимал бы это решение. Наверное, так было бы проще для нас обоих. Но изменить мы ничего не можем. Не можем…

Парень напротив недоуменно прислушался. Потом начал медленно поднимать автомат. Нет, поднимал он его быстро, но сейчас я настолько замедлил воспроизведение записи кристалла, что его движение происходило словно в патоке.

– Прости! – прошептал я и нанес удар. Один мысленный удар в мозг. Не по записи кристалла, не по эмофону, а именно в мозг человека. Он умер сразу, не успев ничего понять.

Я осторожно подошел к телу и опустился на колени. Слез я уже не скрывал. Но плакал я не потому, что впервые в жизни убил человека. Я оплакивал смерть того, кто стал мне другом и братом. Я уже не замечал, что весь пейзаж вокруг исчез, а я сижу на полу в доме эмокристаллов. Передо мной стоял Стив и молчал. Я поднял заплаканное лицо.

– Я, наверное, пойду собираться.

– Почему? – похоже, Стив не удивился.

– Я ведь провалился. Убил тогда, когда мог этого не делать. Ведь вы говорили, что если есть возможность решить проблему не делая непоправимого, то именно так ее и стоит решить. Я поддался эмоциям и не сдержал себя.

– Ты сожалеешь?

Я покачал головой.

– Это был сознательный поступок. И знаете, я уже больше никогда не смогу быть совершенно безучастным ко всему. Если все повторить, то я сделаю так же.

Стив задумчиво кивнул.

– Сходи к ручью. Умойся, отдохни немного и отправляйся на занятия. А с завтрашнего дня мы приступаем к боевой подготовке.

Я непонимающе глядел сквозь слезы на Стива. Раздраженно протер глаза.

– Что?

– Ты сдал экзамен по этому предмету.

Я хлопнул глазами.

– Но почему?..

Стив был почти у двери, когда он услышал мой вопрос и обернулся.

– Почему? Постарайся понять сам.

Я остался сидеть, глядя на закрывшуюся дверь. Кажется, я действительно начал понимать… кажется…

– Тот, кто решает вопрос жизни и смерти других людей не должен оставаться безучастным, – прошептал я.

Вечером, когда мы с сестрой сидели в мамином саду в беседке, Феола, ранее недоуменно посматривающая на меня, решилась все же спросить:

– Слушай, что с тобой? Ты сегодня словно мешком огретый.

– Ничего. Я просто завершил занятия в доме с кристаллами.

Феола недоуменно посмотрела на меня.

– По идее, эта новость должна вызывать радость, – несколько неуверенно заметила она. – Мне самой этот дом уже до чертиков надоел. Но вот радости у тебя я не замечаю.

– Скажи… – Я опустил голову. – Скажи, ты смогла бы убить кого–то, кто стал тебе почти что братом? Убить, потому что оставить в живых такого человека нельзя. Слишком много крови на его руках. И слишком много будет ее в будущем.

Феола моргнула.

– Я не совсем понимаю…

– Ты ведь в эмокристаллах пыталась помогать?

– Да, – Феола смущенно хмыкнула. – Я просто правила эмофон, чтобы было не так, как там.

– Историю не перепишешь, – вздохнул я. – От того, что ты так делала, события того времени не менялись. А я… а я сегодня убил человека, который стал мне другом. Которого было за что уважать.

– Ты хочешь сказать, переписал эмофон?

– Нет. – Я поднялся. – Извини. Если ты пройдешь это упражнение до конца, ты сама все поймешь. Объяснить это невозможно.

Все то время, что я шел к дому, я ощущал на себе недоуменно–настороженный взгляд сестры. Да, теперь я понимал почему защитники не афишировали свое существование и почему не принимают тех, кто не может сдать экзамен по этому упражнению. И если Феола не пройдет его, то не сможет продолжать занятия. Возможно, что это хорошо для нее. Слишком тяжела эта ноша, а я слишком люблю сестру, чтобы хотеть взвалить ее на Феолу. Но если она испытание не пройдет, то не сможет понять меня. А значит, между нами образуется пропасть, заполнить которую будет очень трудно, если вообще возможно. Так хочу ли я, чтобы она прошла это упражнение или хочу, чтобы она провались? Ответа на этот вопрос я не знал и сам.

Всю ночь я так и не смог заснуть, постоянно вспоминая того парня. И всю ночь задавался вопросом: если бы я оказался на его месте, сумел бы стать лучше? Сумел бы перебороть окружение? Он пытался. Мне ли это не знать? Я ведь прожил всю его жизнь и лучше кого бы то ни было знал, как сильно он пытался. Но обстоятельства оказались сильнее. Смог бы их преодолеть я? Ответа не было. Тогда получается, что все зависит от окружения? Обстоятельств? Но разве не было подонков, выросших в благополучной обстановке? Так от чего тогда все зависит? От чего?

Дни шли за днями. Все эти тренировки, диссертация, кристалл отнимали все свободное время. Вставать приходилось почти в пять утра и ложиться почти в час ночи. У Феолы был почти такой же режим. Ей даже приходилось в чем–то сложнее, ибо с кристаллом ей сейчас приходилось работать постоянно. Сформировавшийся разум требовал постоянного присмотра и развития. Потом еще возня с опекой, которую и оформили на Ваську.

– Скажи, неужели вы куда–то опаздываете? – не выдержал однажды отец. – К чему такая спешка? Вы же растрачиваете все силы.

Что я мог ответить? Отец понимал мое молчание. Понимал, что я о чем–то не хочу говорить ему. Понимал и не спрашивал. Знал, что когда придет время, то я все расскажу сам. Тем не менее, наш с сестрой график сильно не нравился ему.

– Прости, папа, – покаянно склонил я голову. – Но сейчас наша работа оказалась в самой ответственной фазе. Ты же знаешь, что мы воспитываем новый разум.

– Мыслящий кристалл, – вздохнул отец. – Я всегда знал, что ты сотворишь в конце концов нечто необычное. Только взвесил ли ты все последствия? Ты обрекаешь этот разум на одиночество.

– Почему? – вмешалась сестра. – Во–первых, он не одинок хотя бы потому, что мышление биокомпов очень близко к нему, суть–то этого разума близка к ним. А во–вторых, появятся другие кристаллы.

– Зачем? Что в этом кристалле особенного?

– Пап, извини, – я опустил голову. – Я еще не могу дать ответ на этот вопрос.

Отец вздохнул.

– Если вы считаете это все настолько важным, что отдаете работе все силы, то я не могу вам мешать. Буду ждать результатов вашей деятельности. Только вас ведь постоянно уже друзья спрашивают. А вы то у профессора Танаки, то в своей пещере пропадаете.

– Ну я еще и диссертацию пишу…

– Знаю. Но Василий упорно отказывается говорить даже о ее теме, – усмехнулся папа.

– Еще не время.

– Беги уж.

И я бежал на очередные занятия. Точнее мы бежали с Феолой, которая тоже благополучно, если про это можно так сказать, сдала экзамен по упражнению «дом с эмокристаллами». Теперь уже мы действительно занимались по полной программе. Фехтование, псизащита и нападение, рукопашный бой, теория полетов, устройство истребителей и их пилотирование, умение действовать в группе. С учетом того, что я выбрал не только курс полетов, но и курс десантников приходилось еще изучать защитные доспехи и действия в них. Пока, правда, вся практика велась на тренажерах, без реальных полетов. Впрочем, особой разницы практически не было. После занятий короткий отдых с восстановлением сил и перемещение к пещере, где Феола немедленно отправлялась к кристаллу.

– Нет, ты посмотри, что они тут устроили?!

Возмущение в крике Феолы было такое, что я, выронив зародыши кристаллов, которые переносил в специальный ящик–хранилище, бросился на крик. Феола стояла в дверях главной лаборатории, уперев руки в боки. Я заглянул через ее плечо. Посреди лаборатории парило изображение шахматной доски с фигурами. Партия, судя по всему, заканчивалась полной победой черных. Вот их ферзь плавно переплыл на новое поле, объявляя шах. На крик Феолы доска никак не прореагировала.

– Вась, – послал я мыслеобраз. – Чем вы это занимаетесь?

– Разве не видишь? Мы играем в шахматы.

– Ага, Дерри, играем, – послышался второй голосок. Голос еще не сформировался, и потому даже такая короткая фраза была произнесена совершенно разными интонациями, что немного сбивало с толку. Точнее не голос, а мыслеобраз.

– Кстати, тебе не кажется, что нашему малышу пора дать имя? – опять вмешался Васька. – Ему ведь уже три месяца от роду. Почти взрослый.

– Три месяца, – опять повторил голос.

– Имя! – взвилась Феола. – Васька, я тебе сейчас точно по шее настучу! Я предупреждала, что пока нельзя напрягать наш новорожденный разум или нет?

– Мне не трудно, – опять вмешался голос. – Меня это ничуть не напрягает.

– А ты вообще молчи! – отрезала Феола. – И только попытайся мне заблокироваться! Дай я тебя обследую.

Некоторое время Феола молчала. Потом вздохнула.

– Похоже, я действительно слишком осторожничаю.

– Хочу имя, – вмешался голос. – Почему у меня нет имени?

И правда, почему? Мы с Феолой переглянулись.

– Вообще–то, – почесал я затылок, – я предполагал, что ты сам выберешь себе имя, когда станешь взрослым. Как это делают биокомпы.

– Но людям имена дают их родители, – возразил кристалл. – Дайте мне имя.

Васька хихикнул.

– Итак, уважаемые родители, ребенок требует имени.

Эмофон поколебал сдвоенный рык Феолы и мой.

– Васька!!! В утиль пущу!!! – а это уже Феола.

– Вот так и проявляется неуважение к старшим, – притворно печально вздохнул Васька.

– Кристя! – выпалил я, прекращая шутливую перебранку.

– Что? – недоуменно поинтересовались Васька и Феола одновременно.

– Имя, говорю, Кристя.

– Почему Кристя?

– Ну… сокращенно от кристалла – Кристя.

– Мда–а–а, – Феола уничижительно посмотрела на меня. – Твоей фантазии позавидует любой.

– Придумай лучше, – обиделся я.

– А мне нравится, – вдруг вмешался кристалл, за что получил не менее уничижительный взгляд моей сестры.

– Сразу видно, частица чьей души живет в нем, – ехидно заметила она. – Ну если нравится, пусть будет Кристя.

Как раз в этот момент партия на доске завершилась весьма эффектным матом. Кристя обиделся. Одна из белых фигур приподнялась и попыталась спихнуть с доски фигуры черных. Но только проходила сквозь них. Васька сначала спокойно наблюдал за этим безобразием, а потом просто убрал доску.

– Проигрывать надо уметь, – наставительно заметил он. – И раз проиграл, изучай и анализируй свои ошибки. Махать же кулаками после драки контрпродуктивно.

– Эй, – помахала рукой в воздухе Феола. – Вась, ты не забыл с кем разговариваешь? Полагаешь, Крис уже знает такие слова?

– Контрпродуктивно, – заговорил вдруг Кристя. – Образовано от латинских слов контр и…

– Ладно–ладно, вижу знаешь, – слегка ошарашено отозвалась Феола.

– Я читал словари, – важно признался Кристя.

– Он вообще, талантливый ребенок, – заметил Васька. – Особенно с таким учителем, как я…

– Заткнись! – хором вскричали мы с Феолой.

– Ну вот. Уж и похвастаться нельзя. Кстати, Дерри, что–то у нас с Крисом связь немного барахлит. Мне это не нравится.

– Да? А чего раньше молчал? – Озадаченный, я подошел к ванне. – Крис, ну–ка, не мешай мне. Дай проверю твою функцию связи.

Закрыв глаза, я стал изучать свой кристалл, наверное, впервые за эти три месяца. Ого, как он изменился. В нем почти не осталось свободных связей. Все переплетения линий, что не использовались ранее, оказались заняты нервными клетками. В некоторых местах даже слишком заняты. Ну и ну. Похоже, теперь придется мне поработать. Тут я почувствовал чье–то любопытное присутствие. Поняв, что обнаружен, Крис недовольно посопел, но тут же спросил:

– А можно я посмотрю? Можно?

– Смотри, – буркнул я, поглощенный изучением новых узоров в кристалле. – Только не мешай. А то останешься без связи с внешним миром. Или еще без чего–нибудь.

Крис испуганно замолк и отпрянул, хотя и продолжал наблюдать за моей работой. Я же восстанавливал некоторые нарушенные связи, закладывал новые для будущего роста разума, делал заделы для новых возможностей. За работой я совершенно потерял счет времени. Наконец все вроде бы заработало как надо.

– Уф, Крис, ты давай теперь самостоятельно отслеживай все неполадки. Ты же знаешь схему опроса, почему не пользуешься?

– Ну….

– Вот тебе и «нуууу». Это сейчас можно все исправить, а что будешь делать, когда мы вытащим тебя из ванны? Я же физически не сумею провести полный контроль твоего состояния. Это только ты сможешь сделать. И если где заметишь неправильности, сразу сообщай мне.

– Будет сделано, папа!

– Обое по шее получите, – вздохнул я.

– А я то за что?! – изумился Васька, сразу понявший, кто второй в этих «обоих».

– А кто Криса мог еще научить такому? – Похоже, мой «Кристя» плавно трансформировалось в «Криса». Но, пожалуй, так оно даже и лучше.

– Он ребенок очень талантливый.

– Вы закончили? – Феола сидела по полу по–турецки и мрачно смотрела на меня. – Я вас тут уже час жду, а вы еще ругаетесь.

– Ой, извини, Феол.

Закончив с делами здесь, мы с ней вдвоем покинули пещеру. Тут нас ждал сюрприз в лице Луки и Алькора, дожидавшихся нас у входа. Лука был непривычно серьезен.

– Наконец–то, – буркнул он. Мы с Феолой недоуменно переглянулись. Потом посмотрели на парочку. Те неторопливо двинулись к нам. Оба выглядели так, словно ожидался какой–то серьезный и важный разговор.

– Что–нибудь случилось? – Я был озадачен подобным поведением друзей.

– Случилось? – Лука даже задохнулся от возмущения. – Вы вдвоем почти на три месяца выпали из жизни! Вспомните, когда последний раз вы участвовали в игре? Между прочим, без вас двоих выиграть у команды Алькора у нас нет никаких шансов! А те настаивают на реванше! И что мы должны отвечать? Извините, но наш капитан увлекся своей работой?

– Лука, – попытался вмешаться я. – Ты меня извини, что я вот так вот, но ты понимаешь…

– Понимаю. У тебя какой–то сногсшибательный проект, что ты даже диссертацию по нему пишешь. Все понимаю! Но нельзя же так себя напрягать! Мне ваши родители кое–что рассказали. Короче! Хватит! Я сегодня летал к профессору Танаки…

– К профессору?! – ахнула Феола.

– Ну да, – Лука удивленно посмотрел на нее. – Вы же к нему постоянно в гости ходите на какие–то занятия по истории. Разве нет?

– В том числе и по истории, – поспешил вмешаться я. – А зачем летал?

– Я поставил ему ультиматум! – гордо заявил мой приятель. Нет, определенно оставаться для него серьезным слишком долго невозможно. – Я ему прямо заявил, что или они вас отпускают на неделю в отпуск или на каникулы, не знаю уж чего там у вас, или мы вас просто никуда не пускаем.

– Что?! – Ошарашено вскричала Феола. – На неделю?! В отпуск?!

– Да. Или вы хотите сказать, что забыли о празднике Кольца у эльфов? Или вы хотите его пропустить? Между прочим, эти ушастые вас тоже приглашали. Несколько раз присылали Эльдора, но тот вас так и не застал.