Текст книги "Все реки петляют (СИ)"

Автор книги: Сергей Калашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Глава 20. Холода

– Ух и холодина, – сказала Сонька, выбираясь из под одеяла. Потрогала ногами пол, зябко поджала пальцы и, свесившись вниз головой, принялась извлекать из-под кровати ботинки. Обулась и прошла к умывальному тазу – вода в кувшине рядом с ним оказалась покрыта корочкой льда.

– Это называется мороз, – ответил я. – Погляди, как он окна разрисовал. А тебе не ёжиться нужно, а быстро одеваться и мчаться к кухонному очагу вместе с кувшином. Там и лицо умоешь после сна, когда вода растопится.

По опыту двух предыдущих зим я уже сообразил, что климат нынешней Британии не настолько мягкий, как в мои времена. Писали где-то, что Гольфстрим в былые века как-то иначе протекал и доставлял в Западную Европу меньше тепла. Однако всё-таки особых морозов до этого здесь не припоминают. Ну снег выпадает, реки замерзают, щёки пощипывает. А тут вдруг на тебе – настоящая дубарина. Это при том, что в окнах одинарное остекление да ещё и отопление производится каминами, которые жрут прорву дров, быстро прогревают помещения, но и выстывают быстрее собственного визга, едва прогорели.

В этом доме их шесть. Вернее пять, плюс кухонный очаг, который от камина отличается только тем, что на нём готовят. Трубы уходят вверх сквозь толщу стен, принося немного тепла на второй этаж в жилые комнаты. Опять же форма одежды местных жителей на морозы не рассчитана – в холода они надевают суконные пальто или куртки, отличающиеся длиной. От колен или ниже – пальто или шинель. Выше – камзол. До бёдер или в пояс – тужурка. Еще плащи шерстяные, у которых на плечах лежит пелерина до локтей. Они больше от дождя спасают, но довольно тёплые. Тулупчиков овчинных или хотя бы заячьих нет и в помине, а меховые шубки – предмет роскоши – статусные вещицы. Конечно, у матушки, её дочек и крестницы таковые есть, да ещё у Бетти с маминого плеча. Но надевать сапоги на размер больше с суконной портянкой я Софочку научил. А рукавички из того же сукна она себе сама пошила. Не маленькая уже по местным меркам – девять лет, десятый.

Но если наш кирпичный дом ещё хоть как-то от мороза спасает, то у остальных дела плохи. Очаги встроены во внешнюю стену, сложенную из камня, через которую часть тепла тщится подогреть внешнюю среду. Остальные стены слеплены из глины с соломой и навозом. Оно бы и ничего, если бы были потолще, но ведь тонкие, удерживаемые деревянным каркасом, балки которого видны наружу. Да и внутри они тоже кое-где виднеются. Кажется, этот стиль зовётся "фехтварк". Или фахтверк? Или как-то ещё в этом духе. На вторых этажах даже потолочные покрытия не у всех имеются. Ну и знаменитые английские сквозняки.

– Мам. Замёрзнут наши арендаторы, – привычно подслушав мои мысли обратилась Софочка к маменьке, которую нашла в кухне у очага тоже с умывальным кувшином и Кэти подмышкой. Консуэллка как раз следом подтянулась. Мэри с братьями потеснились, освобождая нам место поближе к огню. Горшечник наш, который тут на казарменном положении, и ещё ребята, оставшиеся ночевать здесь – нас много набилось в кухню. Как раз Бетти начала разливать похлёбку, которую сразу же пожелала малышка Кэти. Нам с Консуэллкой тоже налили. Чуть погодя, когда тепло от еды растеклась по жилочкам, Сонька окончательно пришла в себя и вопросительно посмотрела на маму.

– Пожалуй, вместить в этот дом население деревушки и отдельно живущих арендаторов с семьями мы сможем. Только вот овец и коров нам всех не спасти. Очень уж их много, – объяснила та свою задумчивость.

– Кузница на три четверти заполнена дровами, – припомнила наша вечно хозяйственная Мэри. – Туда сотни полторы можно запихнуть. Овец. А остальных…

– Овцы в шубах. Если кто захочет своих спасти, запустит в сараи или даже дома, – заметил вошедший в кухню Гарри. – Если кормить, то они не околеют.

– Все равно многих придётся пускать под нож, – рассудила не менее хозяйственная Бетти. – Банок для тушёнки у нас нынче много, и прокладок под крышки. А что не войдёт, полежит замороженным.

После этих слов началась великая спасательно-хозяйственная операция. Самые тепло одетые мы с Машкой завладели каретой и, сняв с пола пару шкур, со стены ковер и три гобелена, погнали свозить в барский дом жителей дальних отдельно стоящих домов, объясняя, что можно сделать для сохранения поголовья овец. Но этим отцы семейств занимались со старшими сыновьями. Наше дело – женщины и дети. Из селения народ своими ногами пришел, кто с кошками, а кто и с лошадьми. Школьники принялись строить нары, с подворий подвозили дрова, запасы которых были невелики. Капусту миссис Смит привезли, коров молочника уместили в конюшне. Животные в тесноте даже помещение способны обогреть собственным теплом, если щели в стенах законопатить.

Незанятая печами и горнами часть постройки из дикого камня, на четверти площади которой без тесноты функционировала наша кузница, была освобождена от топлива и превращена… Кажется, такие сооружения называются кошарами. Ну, для овец в степях строят.

График занятий спутался, планы работ оказались сорваны… Меня ещё удивило, насколько вольные земледельцы-арендаторы доверяют матушке. Ведь она иногда заставляет делать их кое-что бесплатно. Берег расчистить, мост починить или дорогу выровнять. Люди-то все лично свободные. Теоретически, могут послать её куда подальше и заниматься своими делами. Хотя, она мало когда сама командовала – давала распоряжения старосте, а уж тот хлопотал. Похоже, некоторые пережитки прошлого не торопятся уходить из доброй старой Англии.

Господский дом быстро превратился в наполненный пассажирами плацкартный вагон, в подвал которого из окрестных домов везли продукты и складывали в погребе – я-то знаю, что мороженые овощи со своих огородов становятся не очень съедобными. Пропадут, если не перетащить их в непромерзающий подвал капитального отапливаемого строения. А ещё у хозяев крупа и мука припасены, да всякие-разные сало-сыр-яйца. Народу ведь жрать подавай!

Маменька как-то учитывала поступления топлива и продуктов товарно-денежным способом, чисто по записям покупая у тех, кого нужно кормить тем, чем кормить и предстоит. Перед моим взором наглядно развернулась картина тутошнего хозяйствования. После знаменитого в недавнем прошлом "Огораживания", когда английские землевладельцы пустили бывшие раньше пахотными земли под пастбища для овец, лишив источника пропитания тех, кто выращивал зерновые, во владениях Корнов, как и повсюду, сильно убавилось населения. Но несколько пахотных наделов сохранилось. И держатели крупного рогатого скота тоже пасли своих коров, снабжая молоком соседей. И ещё делали сыр. Как-то подорожали в это время продукты потому, что и погоды стали холоднее, и количество пахарей уменьшилось. А из числа тех, кому пришлось съехать, добавилось людей в экипаже папиного флейта, да кое-кого он свез на Карибы. В селении, кроме кузнеца ещё и чеботарь живёт, и шорник-кожевник. Скот здесь на мясо забивают, хоть и понемногу, но все время… Тут и стрельнуло в мою голову понимание, что не так уж сильно нужно этим людям мёрзнуть, если живут они среди овец, которых прямо сейчас приходится в больших количествах резать – кормов-то не так уж много запасено, а выкапывать траву из-под снега тутошние животные не научены.

Пересидеть холода под крышей всем невозможно, потому что и дрова нужно рубить в лесу, и скотине кормов подбрасывать, а одежда здешняя не слишком тёплая. Зато у шорника, который и выделкой кож занимается, сколько-то волосатых шкур в запасе имелось. Мама их выкупила и наняла того же шорника кроить жилетки-безрукавки. Шили женщины для своих мужей и сыновей бесплатно. Потом ещё меховые пелерины, а там я и устройство армейской шапки-ушанки припомнил. Меховые рукавицы, штаны, обувь… только мысль подай, а дальше само пошло. Работников одели тепло.

Особенно это пригодилось тем, кого пришлось послать в Лондон, на ледовую ярмарку, закупаться недостающим. Не ближний свет, но существенная экономия – по округе-то цены на продукты и всё, что способно гореть, взлетели буквально в стратосферу, а там и запасов больше, и поборов для торгующих со льда нет – так что и наценка божеская. И дорога, не в пример тёплым временам, безопасная. Разбойнички, кто не вымерз, в тепле сидят и нос наружу не кажут.

Лесов вокруг много, но ни строевой древесины, ни деловой в них не найти, потому что растут здесь деревья, считающиеся сорными. Берёзы с осинами и особенно много быстрорастущих верб и ив. Маменька постоянно нанимает тутошних мужчин на расчистку загущённых зарослей и рубку добытых не особо толстых стволов и сучьев на поленья. Получившиеся дрова этим же лесорубам и продаёт так, что им за заработанное достаётся половина добытого. В пределах поместья с землями получается вполне приемлемо – как только у кого-то возникает нужда в топливе – ступай к хозяйке. Она укажет, откуда и докуда что вырубать, причём бесплатно, за половину нарубленного. Да, маменька эксплуатирует труд тех, кто живёт на её территории. Она вообще весьма рачительно ведёт дела Корнов. Скажем, пахари уже попробовали сажать заморский маис, который для нас кукуруза. До молочной спелости он вызрел, а до полной – только отдельные початки, которые и пошли на семена. Зато зелёную массу она сама и купила, а зимой продала её овцеводам на корма. Не силосом из ям, а прямо из буртов сухими стеблями. Не хуже соломы срубали это пропитание оголодавшие к весне рогатые – с заготовкой кормов для скота местные не так уж сильно парятся. Хотя, сколько-то сена запасают.

Весной, когда стало теплее, и народ потянулся по домам, маменька ещё и за постой со всех денежку списала. Недорого взяла, но за несколько месяцев получилось неслабо. И ведь не пикнул никто – все остались живы – ни один не замёрз. Не то, что в соседях. А тут и скот почти весь сохранили, Потому что мелкие веточки со срубленных деревьев или сучьев на корм пошли. После сена, соломы и кукурузных стеблей, конечно.

А в нашу школу запросились девочки. Четырёх родители отпустили. И двоих пацанов на год младше наших младших. Опять новый класс организовывать пришлось с преподавателем Гарри Смитом. Он из них химиков воспитает. В смысле, научит химичить. Хоть и младший из старших, но мозговитый.

* * *

Работы по переделке набора флейта завершились ещё в октябре. Ему, как и предлагали мы с Сонькой, заметно удлинили нос, сделав более узким. Бушприт приладили старый, составленный из двух брёвен, но не задрали его вверх под углом сорок пять градусов, а вытянули вперёд, лишь чуточку приподняв кончик. Так делают на маломерных судах – куттерах и шлюпах для размещения сверху пары кливеров, которые здесь называют стакселями. Отчего передняя мачта флейта теперь не выглядела чересчур сдвинутой к носу. От неё вперёд и вниз протянулись сразу три штага – троса, удерживающих мачту от падения назад.

– Три стакселя поставим, – довольно говорил отец, любуясь тем, что вышло. – А то с блиндом ужас сколько проблем, да и не пойдёшь с ним в бейдевинд.

"Это, когда ветер встречный, – пояснила для меня Сонька. – Папа очень ценит косые паруса и очень искусно под ними ходит."

Ну да я уже и сам видел, что он не ставит прямых парусов в узких местах, предпочитая неторопливость и управляемость. К моменту, когда пришла пора восстанавливать обшивку, наступили холода, да такие, что древесина сделалась хрупкой, отчего с этим делом пришлось погодить. Поэтому мне удалось и правильные гвозди приготовить, и с пропиткой древесины подготовиться – нагнали мы достаточное количество машинного масла.

Шляпка гвоздя теперь стала квадратной, под гаечный ключ. Но только одним ключом забитый гвоздь не выкрутишь, потому что витки идут слишком редко и полого. Тут нужно за головку хватать мощными клещами и одновременно и тянуть, и крутить. Тянуть через рычаг, как у гвоздодёра, и крутить тоже рычагом с хорошим плечом. Наши ребята втроём управлялись. Так у этого гвоздя под шляпкой ещё и планшайба отштампована, чтобы он древесину не прорывал, а прижимал. И еще мы их все облудили, погружая горячими в расплавленное олово после макания в правильно разбавленную спиртом канифоль с добавлением туда нужной толики кислоты. Лудили и паяли мы уверенно, особенно чугунные котлы для варки пищи. Как-то это здесь было в обычае.

Гвозди наши сечением две на две линии, три на три, четыре на четыре и шесть на шесть – имели постоянное сечение от шляпки до острия и разную длину, но все одинаковый шаг извивания. Шли они только на папин флейт. Кстати, забивать их следовало через бронзовые оправки, чтобы не содрать лужение со шляпок.

Древесину же – сначала доступные поверхности деталей набора, а потом и доски непосредственно перед установкой на места в обшивке, промазали на два слоя подогретым машинным маслом. Горяченькое оно охотно впитывается. Вдоль днища от киля и до изгиба шпангоутов доски прибили наискосок, обеспечив вдоль всего днища абсолютно жёсткую пластину из сплошных треугольников, вторые и третьи стороны которых образовали шпангоуты и стрингеры. Место поворота плоскости там, где шпангоуты согнуты, зашили продольно, а потом снова наискосок вверх до самой ватерлинии. С такими элементами прочности судовой корпус сделался значительно жёстче на изгиб. Не слабее, чем с обшивкой из стального листа. Его теперь ни в горизонтальной плоскости вдруг не переломит, ни в вертикальной.

Папенька тоже подготовился – привёз в огромном количестве медный лист толщиной в одну линию. Мы у себя его проверили – из грязной и довольно хрупкой английской меди. Но гвозди её вполне и пробивали, и удерживали хорошо. Винтовые, медные, нашего гвоздильного заводика. Так что в сумме флейт подвергся очень серьёзному тюнингу, хотя мои продвинутые мачты в душе отца так и не нашли признания. Зато на камбузе появились керосиновые плиты – они теперь чугунные, с регулировкой подачи фитиля и слюдяным окошком, чтобы присматривать за пламенем.

Итоги года меня порадовали. Без потерь пережили сибирские морозы и вспышку дизентерии, соорудили игрушечную, но действующую пушку, из которой можно попадать, стреляя с качающейся палубы, а грозные двенадцатифунтовки обеспечили бомбическими снарядами, да ещё и кучность их стрельбы повысили. Лишили флейт уродливого задранного к небу бушприта и снабдили вполне пригодным для девочек гальюном типа "сортир". Ну а медная обшивка днища… думаю, мысль кораблестроительную мы опередили на сколько-то десятилетий.

Но не то, что двигателя внутреннего сгорания, мы даже простейших лебёдок не сделали! Всё вдруг, всё как с перепуга! Всё не то, что требуется для правильного прогресса, а нужное прямо сейчас. Я уже с нетерпением ждал, когда отец уйдёт бороздить свои любимые моря и океаны, чтобы приступить к реальному делу, как вдруг ни с того, ни с сего, Сонька очередной раз принялась проситься в плавание. Потому что все удобства для дам на судне теперь имеются. И ведь уломала отца взять её с собой на каботажный период, до средины августа. Месяца на три с небольшим.

Разумеется, я тут же сел писать и чертить планы работ на лето личному составу школы. Помпа, лебёдка, кривошипно-шатунный механизм, мачта на стальных полосах-растяжках, ветряк с обтянутыми парусиной лопастями, трансмиссия от него, где присутствуют конические шестерни. Химикам предложил поработать над пиролизом древесины. Сонька очень заинтересовалась, но уходить в плавание не передумала, а надавала мне по мозгам, чтобы не вякал, и раздала задания на лето по направлениям ранее заинтересовавшим отдельных студентов. Тут же ребята принялись сбиваться в некие временные группы – научились действовать командно, разделяя процесс на операции.

Дядя Эдик решил возвратиться в свой Кембридж и звал с собой Аптекаря. Сказал, что стипендии от эсквайра Корна им на двоих хватит. Но папенька возразил. Сказал, что у него достаточно средств, чтобы прокормить двоих студентов, и выделил Аптекарю отдельную стипендию. Он частенько удивлял меня и раньше, но тут поразил до глубины души. Похоже, почуял в парне очень полезного человека и решил помочь, рассчитывая воспользоваться его услугами в будущем. Или сыграло то, что своего сына у него нет… я в чувствах не очень много понимаю. Так я Аптекарю чётко сказал, чтобы навалился на медицину, потому что в остальных областях он супротив нынешних мудрецов не жиже будет, да и представления о биологии у него ничуть не меньше. Так чтобы не в диспуты ввязывался, а налегал на практические познания. Методы лечения, фармакопея, устройство скелета и внутренних органов. Диагностика, опять же, родовспоможение, ампутация… ну, это нынче один из самых распространённых видов хирургического вмешательства.

Глава 21. Морской круиз

Вот не хотел я отпускать нас с Софи плавать, пока не поставлю на флейт какой-никакой двигатель! Но эта настырная девица всё-таки уломала папеньку взять её на борт, пока тот в летнее время занимается каботажными перевозками между британскими портами.

Морской поход был больше похож на круиз – яркое солнце, будто мы не вдоль побережья Англии идём в Эдинбург, а как минимум в Средиземке между Пальмой и Кальяри крейсируем; попутный ветер – вот как назло поворачивал вслед за нами, не давая вдоволь испытать новое парусное вооружение. Маневрировать же просто так отцу не хотелось.

Девчонки делили время между обычными заботами юнг и удовлетворением исследовательского зуда. Казалось бы – за время пребывания на верфи флейт был исползан вдоль и поперек – но, по утверждению Софьи, это не то. Вот на ходу – совсем другое дело. На марс забраться, воображая себя впередсмотрящим если не Колумба, то хотя бы сэра Френсиса Дрейка, выискивающего испанские галеоны. Поваляться на сетке, натянутой между новеньким бушпритом и бортом, полюбоваться на режущий морскую волну острый, невиданный в эти времена форштевень. И погордиться им заодно, благо есть чем. Девять узлов при слабом ветре в спину – это ого-го как много.

Гордая столица Шотландии прошла совсем мимо нас – мы даже к берегу не подходили, приняв груз зерна для Гебридских островов прямо в заливе с барж. Даже знаменитого замка на скале толком не увидели, так далеко стояли. А там Корн-старший решил, что его девочки достаточно перебесились, и стал их нагружать дополнительными заданиями. Рассказывал о методах ориентации, учил работать с навигационными инструментами – посохом Якова, лагом. Показывал потертый портулан – морскую карту Британских островов в какой-то странной проекции, и учил им пользоваться.

Так, в процессе смены деятельности с физической на интеллектуальную и обратно мы не заметили, как на правом траверзе мелькнула будущая главная база Гранд-Флита и приблизилась промежуточная цель нашего путешествия – столица графства Сифорт.

Впрочем, столица – это очень громко сказано. Рыбацкий посёлок в сотню домишек из дикого камня, и графский замок – такой же домишко, только о двух этажах. Сам местный граф из славного клана МакКензи, кстати, за нашим товаром прибыл самолично – и азартно торговался за каждую бочку селёдки, что шла нам по бартеру за зерно. Денег, видать, у местных совсем не водилось.

Всерьёз по суше погулять не вышло, только ноги размяли да с местными мальчишками сначала подрались, а потом поболтали – пришли мы ближе к вечеру, а уже к середине следующего дня после погрузочно-разгрузочного аврала вышли в море. Время малость поджимало – уже совсем скоро настанет пора идти на Карибы. Собственно, наше путешествие было затеяно не столько ради прибыли, мизерной на таких маршрутах, сколько для окончательного испытания обновлённого флейта перед броском через Атлантику.

Девчонки наслушались в Сторновее баек и теперь высматривают в воде синих людей Минча, готовясь вступить в стихотворную перепалку. Пока между собой тренируются – как по мне, так слабенько, без экспрессии.

Идиллия закончилась неожиданно, и сейчас мы вынуждены улепётывать от пиратов. Торопились, шли, понимаешь, напрямую через пролив Минча – нет чтобы крюк сделать да эти самые Гебриды с запада обойти! Держали курс в видимости берега, а от этого самого берега нам наперерез выскочил быстроходный корабль и сразу выпалил из пушки, требуя остановиться.

Понятно, что прятался в каком-то заливе – их тут много. Высмотрел, наверное, с береговой возвышенности осевший по самое никуда флейт, направляющийся на юг, да и решил захватить. Теперь он идёт вполветра, а мы в фордевинд. Если ничего не менять, вскоре придём к нему под бортовой залп точнёхонько с нашего носа.

Папенька скомандовал срочно убирать паруса – их быстро подняли вверх и привязали к реям. И поставили бизань. Вот под ней и кливерами мы привелись носом почти навстречу ветру, да так и двинулись правым галсом подальше от преследователя. Подобный курс относительно ветра кораблям с прямыми парусами не под силу, но у нас остались одни только косые, а они подобную крутость терпят. Вот и выходит, что капер поторопился, и шансов добраться до нас у него не осталось.

Видимо, чтобы не упускать добычу за просто так, пират повернулся к нам бортом и выпалил изо всех пушек – ядра так и запрыгали по воде, но ни одно в цель не попало, потому что расстояние в этот момент было около полумили, а качку никто не отменял. Зато Софочка не промахнулась. Они с Мэри мигом расчехлили игрушечное орудие на полуюте, зарядили и хорошенько прицелились. Зажигательный снаряд лопнул от удара о неприятельский фальшборт и выплеснул на него стакан липкого напалма. Полыхнуло не очень сильно, но наши одобрительно загалдели, а боцман направил к нам пару ребят заряжающими. Сильным и ловким мужчинам пробанить и зарядить короткий ствол – дело полуминуты. Однако второй раз мы выпалили уже в корму, которая оказалась вполоборота. Опять попали, но вспышки не видели. Кажется, угодили в окно капитанской каюты. Наверное, это хорошо, потому что там сейчас может и не быть никого. Все же на палубах – занимаются парусами и орудиями. Вдруг успеет огонёк хорошенько разгореться, а то с фальшборта его одним ведром воды смахнули.

Наша команда почти вся перешла на верхний этаж полуюта в артиллерийский каземат и принялась заряжать пушки. Все шесть. Они там так и находились спрятанными за закрытыми портами. Оставалось только накатить их вперёд, выставив жерла, чтобы раскалённые пороховые газы при выстреле не подожгли обшивку. Ну и выпалить. Вообще-то горизонтальную наводку этих махин выполняют поворотом всего корабля, для чего на планшире имеются метки, напоминающие о том, какой ствол куда направлен. А сориентированы они веером – стволы смотрят не точно продольно в корму и не точно перпендикулярно вбок, а с небольшими, градусов по десять, поворотами. Для вертикальной же наводки канониры пользуются подсказками дальномера нашей "плевательницы". До одной мили мы расстояния угадываем надёжно.

Итак, идёт флейт просто немыслимо круто к ветру, а фрегат дюнкеркский рвется за нами, непонятно, на что надеясь – потому как круче, чем в галфинд, он ходить не может. Видно, как он брасопит реи прямых парусов, и ещё какое-то копошение происходит с латинской бизанью. Расстояние до него растёт. Знать бы еще, что он тут забыл. Не местных же грабил – это всё равно, что свинью стричь.

– Капитан! Нос под ветер утягивает, – вопит рулевой.

– Так передний кливер явно лишний, – замечает в конец обнаглевшая Софочка. – Флейт ведь проектировали под большую прямую парусность, – после пары уверенных попаданий и ни единого промаха её просто несёт на волне восторга. Ведь далековато было.

Папенька молча протягивает дочери рупор – символ безраздельной власти над судном. Он, оказывается, знатный приколист – те члены команды, которые это видят, разными способами проявляют изумление, но девчонка не теряется – посылает людей на утлегарь убирать "неправильный" парус.

– Перестало утягивать, – докладывает рулевой.

– Боцман! – продолжает командовать Сонька. – Протяните новый штаг от грот-марса к середине крышки главного грузового люка. По готовности ставьте на него освободившийся стаксель. Заднее правое орудие поставить на возвышение пять градусов. Мэри! Докладывай дистанцию до фрегата.

Преследователь, тем временем, медленно удаляется справа чуть с кормы – и, теперь видно, что хочет пораньше оказаться там, где вскоре будет убегающий и такой юркий флейт – здешние воды он явно знает лучше. Потому как у нас прямо по курсу какие-то низенькие островки, чуть правее одиночная скала, а между ними – куча бурунов. И нам придётся обходить их справа, выползая аккурат под нос дюнкерца. Налево повернуть не выйдет – каким бы продвинутым парусник ни был, совсем против ветра он ходить не может. Вот сейчас точно двигатель бы не помешал. Завелись бы, и спокойно почапали курсом левентик, оставляя пирата удивляться за кормой. Собственно, в открытом море нам бы и наших парусов хватило уйти невозможным для него курсом, но здесь, среди препятствий, мы изрядно ограничены в манёвре. Выбора нет – придётся драться.

Джонатан стоит рядом с Софьей, но рупор не отбирает. Немыслимый уровень доверия к своей маленькой даже по местным меркам дочурке – потому как здесь и сейчас малейшее промедление смерти подобно. Буквально. Матросы, околачивающиеся в ожидании команд на шкафуте, косятся, но молчат – верят в своего шкипера и его удачу. Новичков в экипаже нет, все они прошли под командой капитана Корна не одну тысячу миль морей и океанов.

Новая уверенная серия команд малолетнего капитана – и флейт поворачивает в сторону преследователя. Команде, разбегающейся по мачтам, уже совсем не до мыслей, кто именно ими командует – надо перекидывать стаксели, ставить им в помощь марсели и вообще не мешкать – буруны уже близко. Хитрая девочка положила наше судёнышко юго-западным курсом, строго по ветру, чтобы пересечь корму увлекшегося перехватом фрегата. Теперь очередь нервничать да искать единственно правильное решение у его командира – хоть парусники маневрируют неспешно, но исправить ошибку времени может и не хватить. Тем более что оценить наши ходовые качества у него время было. Как и обрести понимание, что в любой гонке без гандикапа ему не светит ничего.

Я сижу тихо, как мышка – здесь и сейчас скорость соображалки и уверенность в себе гораздо важнее любых хитрых планов. Хотя дюнкерец – фрегат только по названию – их вообще пока нет, настоящих фрегатов – но пушек у него втрое больше, чем у нас. И это капер, боец – так что опыта в их применении у него тоже вдоволь.

И тут Сонька командует снова менять галс, что для нас проделывается простой перекладкой руля на несколько румбов влево. Матросы талями перебрасывают гик бизани, а ветер наполняет кливера с другой стороны. Марсели хлопают, теряя ветер – но нам пока не до них. Мы становимся почти параллельно курсу преследователя, но чуть позади. Теперь получается, что мы его нагоняем. А у пиратского капитана – вилка. Или сделать ставку на один залп, прямо сейчас повернуть влево, загнав нас в сектор обстрела орудий этого борта, но потеряв ветер и ход. Или дождаться, пока мы сами выйдем ему на траверз, но уже на большей дистанции – мы потихоньку расходимся – и у нас слева всё больше чистой воды, чтобы брать круче и круче к ветру.

Нижние паруса фрегата поползли вверх – видимо, в мастерство своих канониров его командир верит больше, чем в свою удачу.

* * *

– Три с половиной кабельтова, – доносится доклад Мэри.

– Правое заднее орудие! Выстрел по готовности.

Тут вот какая закавыка. При нашем бейдевинде, когда мы "залипли" в ветер, корпус судна практически не раскачивает. Даже крен палубы невелик. Вернее, он постоянный. Условия для стрельбы такие же, как на берегу. И фрегат неприятеля сам плавно въезжает под ствол одной из наших двенадцатифунтовок, уже выставленной на нужный угол возвышения.

Комендору осталось только выждать момент – от него всё хорошо видно.

Выстрел. Пробитие борта. Отчётливо слышен взрыв.

– Кормовое правого борта! – вопит Сонька. – Возвышение десять градусов, – она лёгким доворотом флейта привела фрегат в прицел следующей пушки. – Стрелять по готовности.

Опять попали. Бомба отскочила от верхней палубы и рванула над кормой, снеся группу лиц руководящей национальности.

– В кормовом левого борта книппель, – донеслась подсказка из каземата.

– Стреляйте на глазок, – немедленно вскрикнула Сонька, указуя рулевому сильнее повернуть влево. Еще круче к ветру.

Команда фрегата шустро побежала по вантам на мачты, видимо, прозвучала команда поворачивать. Тут и прошла по снастям чугунная коса, явственно порвав грот-марсель. А до нас долетело несколько ядер, не раз по пути отразившихся от воды. А в конце пути не отразившихся даже от воды и утонувших. Низковато они пошли. На судне-преследователе пару раз полыхнули зажигательные снаряды игрушечной пушечки – Мэри тоже не спала в оглоблях, устроив на место первого наводчика одного из матросов.

Фрегат привёлся к ветру, а Софи окончательно положила наш флейт на курс убегания. Поставленный между мачтами кливер заметно прибавил нам хода. А потом к нему добавили ещё небольшой стаксель, под которым обычно маневрировали в узостях. И папа отобрал у Соньки рупор.

– Начиталась, понимаешь, умных книжек. Паруса не по обычаю ставишь, палишь с запредельных дистанций. Боцман! Ну кто же крепит такелаж к крышке люка? Ты бы ещё лошадь к дверной ручке привязал!

Вообще-то настроение у всех ржачное. Как же, такой опасности избежали! И вообще – мы уходим, а капер продолжает лежать в дрейфе. Ход у нас, конечно, невелик, потому как ветер едва до лёгкого дотягивает. Но узла три-четыре выдаём, если на глазок. И шансы уйти верные, потому что фрегат сможет до нас добраться только лавируя – идя зигзагом. Это, если не потеряет из виду вообще.

Хотя, кажется, починились. И пошли, забирая вправо. Всё-таки продолжают погоню.

Наш капитан хорошенько рассмотрел преследователя в подзорную трубу: – В миле за кормой пройдут, – сказал он, оторвавшись от окуляра. – Перекладывай на бакборт, – это рулевому. Мы сменили галс так, чтобы фрегату стало совсем неудобно – теперь он пересекал наш курс за кормой уже в полутора милях.

– А может, фок растянем позади фок-мачты? – спросила неугомонная Софочка. – Ведь видела я запасной рей. На гафель его хватит. Будет вроде нашей бизани, только без гика, – папенька тут же вызвал боцмана и поставил тому задачу. Матросы принялись крепить новые растяжки, сооружая новый парус. Потом и грот так же поставили. Оба они поместились только боком. Фоку мешал прилаженный к грот-мачте кливер, а гроту не хватало расстояния между грот-мачтой и бизанью.

– Шхуна трёхмачтовая, импровизированная, уродливая – хмыкнул отец, глядя на результат. Но резвости флейту это заметно прибавило. Сменивший галс фрегат пересёк наш курс опять за кормой уже в двух милях. Он ещё раз попытался до нас добраться теперь с другого борта, но ещё сильнее отстал. Казалось бы, все хорошо, но тут стих ветер. То есть, совсем ни ветриночки.