Текст книги "Все реки петляют (СИ)"

Автор книги: Сергей Калашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– Принимаю вправо, – с согласными интонациями в голосе отвечает Сонька. Она уже поняла, что нас, малолеток, продолжают плотно пасти. – Разминёмся на расстоянии около мили. Два румба вправо, – говорит она рулевому – наша картушка размечена не только в градусах, а у штурвала – взрослый. Сама же принимается вращать рукоятки лебёдок гик-талей, чётче подстраивая паруса под ветер. – Машинное! Растапливайте. У фок-мачты! Кливер-шкот трави помалу. Стоп.

Волшебная лёгкость, с которой управляется куттер в варианте шхуны, просто обворожительна. Все сидят в сухости – мокнут только рулевой и вахтенный начальник. Даже сигнальщики укрыты брезентом, из-под которого торчат одни головы.

Некоторое время следуют доклады о смещении галеона влево, о сокращении дистанции до него, но потом ситуация резко меняется – оказавшись у нас над ветром пузатый корабль четко разворачивается и быстро идёт на сближение.

– Арчи, заводи шарманку! Паруса долой! Джек, Питер, Мэри, к орудию. Кэти – в машинное. Остальным приготовиться к досмотру приза.

– А мне что делать? – доносится из трубы растерянный голос Консуэллы.

– Рагу, – ответствует Софочка, глядя на то, как быстро исчезают наши паруса. И тут в воду плюхается ядро. Виден клуб дыма на носу галеона, и слышен звук выстрела.

– Шесть румбов влево, – командует Софи, – поднять красный сигнал, – она выходит из-под прицела ещё не выстрелившей второй погонной кулеврины испанца и показывает, что готова к открытию огня – этот флаг моряки многих стран уже понимают однозначно.

Галеон сейчас идёт в фордевинд, а мы в левентик. Но делаем, как и он, семь узлов.

– Книппелями по готовности беглый огонь, – наша капитан-мэм приказала снести агрессору паруса и снасти, как только расстояние позволит. Вот, довернула влево, вводя неприятеля в сектор обстрела трехдюймовки, которая буквально через секунду выплюнула снаряд, сложенный из семи железных прутков, скреплённых кольцами. Полутораметровые семисекционные нунчаки угодили левее знака "крести" на фоке галеона, попутно разорвав блинд. Второй выстрел попал в марсель, наполовину отделив его от рея. Сонька приказала ворочать влево, чтобы не угодить под бортовой залп. Нового прохода перед носом хватило ещё на два продольных выстрела по такелажу. Дистанция сократилась с трёх кабельтовых до менее чем одного, и мы отвернули – было отчётливо видно, как из борта вылезло дуло смотрящей в нашу сторону кулеврины. Туда и пошёл пятый снаряд, выбив несколько щепок из толстых досок обшивки. Тем не менее, испанец выпалил – тяжёлое ядро разбило нашу шлюпку и вылетело за борт, попутно смахнув релинги ограждения.

Мы продолжили разворот и теперь убегали от потерявшего ход галеона. Но, через пять кабельтовых развернулись и снова пошли на сближение. На этот раз начали обстрел издалека, посылая книппели по навесной траектории. Попадали через раз. Дважды воду вспенили ядра носовых кулеврин жертвы, а мы буквально избивали противника, паруса которого уже висели лохмотьями. Обездвиженный неуправляемый пузатый галеон, сносимый ветром к отчётливо видимому берегу, беспомощно покачивался на нестрашной для него умеренной волне. Софи снова развернулась, чтобы отойти и начать новый заход с пальбой на сближении с носа – бортового залпа она старательно избегала, потому что нам хватит и одного случайного, по закону больших чисел, попадания. Даже из не самых крупнокалиберных пушек, порты которых на галеоне остались закрытыми – они слишком близко к воде, а волнение достаточно значительное, чтобы захлестнуть нижнюю палубу.

– Шлюпку за борт вывалили, – доложил сигнальщик. – Машут какой-то пальмой в горшке, орудия втягивают и порты закрывают.

Софи прильнула к подзорной трубе, хотя на такой дистанции и без неё всё прекрасно видно. Ну да, пальмовая ветвь – символ мира. И ещё с борта белым машут, поскольку спустить флаг не могут – он снесён. Прав оказался наш профессор-бомбардир – дюймового диаметра железные палочки не ломаются и при их значительной скорости буквально сбривают всё, с чем встречаются. Такелаж после десятка попаданий годится только на швабры. Даже ванты грот-мачты перерублены на правом борту у самого марса и теперь свисают до воды на манер невода.

* * *

Мы под всеми парусами натужно буксируем захваченный галеон, на котором папины матросы с трудом поставили блинд и из обрывков собрали грот. Но всё равно скорость и до четырех узлов не дотягивает. Поредевший в результате обстрела экипаж покинул свой корабль на гребных судах у восточной оконечности Кубы. В три захода перевезлись – народу тут было напихано, как сельдей в бочке.

Мы ведь своих людей к ним на борт послать не могли, пока не высадили всех испанцев, потому что их там многие сотни против пары десятков наших. Чуть не вышло, как в детском рассказе Толстого:

– Я медведя поймал.

– Так тащи его сюда.

– Он меня не пускает.

Подслушав эту мою мысль, Сонька прошла вдоль борта галеона, всадив чугунную гранату прямиком в закрытый пушечный порт нижнего ряда. Пробитие с внутренним взрывом убедили упрямцев, что есть у нас на них управа. Буксирный конец подали. И на берег съехали не кочевряжась – волнение в месте, куда мы их затащили, было слабым. Только после этого досмотровая партия прибыла на покинутое судно, обнаружив там полтора десятка брошенных раненых. Ими занялись наши юнга и кок, владеющие испанским и знающие правила оказания первой помощи – щедро полился спирт, заработали извлекающие щепки пинцеты, запахло дёгтем, пропитывающим повязки. Ни осколочных, ни пулевых проникающих ранений не было. Повреждения от обломков рангоута. Ещё нам оставили полдюжины трупов – некоторым прилетело в голову. Или конечность отшибло – кровью истекли. Над покойными правоверная Мэри прочитала молитву, после чего их опустили в море с ядром, привязанным к ногам.

Занимавшиеся врачеванием девочки вскоре позвали на консилиум старых опытных матросов, которые мигом вынесли вердикт – скорбут. Ведь галеон только что пересёк Атлантику, так что с питанием на нём обстановка была далеко не безоблачной. Юнга пулей слетала за бутылкой хвойного отвара, запечатанной ещё горячей – я на всякий случай приготовил, вспомнив, что это помогает от цинги. Точной технологии никто не знал, так что для верности мы и спиртового настоя сделали. Как раз отличный случай испытать на тех, кого не очень жалко. Эту гадостную горечь страждущие вкусили с истинно христианским смирением – семеро один вариант и семеро второй. Пятнадцатый же стал упрямиться и его оставили в качестве контрольного экземпляра. Уж если ставишь опыт, то нужно проводить его корректно.

Четырнадцать раненых вскоре пошли на поправку, а пятнадцатый помер. Может, и не прямо от цинги, а вследствие общей слабости организма, но наш хвойный озверин доказал свою эффективность, потому что признаки заболевания достаточно быстро исчезли.

Сонька с восторгом изучала свой первый личный трофей. Её поразила роскошь убранства капитанской каюты, где находилось множество красивых вещиц: сундук с роскошной одеждой, расшитой златом и серебром, богато инкрустированное оружие, посуда из подлинного китайского фарфора и богемского стекла, шкатулка с музыкой и книги в солидных переплётах. Всё очень вычурно и дорого выглядит. А вот навигационные инструменты в каморке по соседству видали виды – квадрант вполне мог помнить Колумба или Магеллана; астролябия погнута, песочные часы разнокалиберные и совсем не факт, что отмеряют нужное время. Как ещё не заблудился с таким подходом?

Орудийные палубы удивили разнобоем стоящих на них орудий. На миддлдеке мирно уживались на одном борту тяжелые кулеврины и вполне современные двадцатичетрёхфунтовки; гондек, подсвеченный солнцем из разбитого порта, порадовал полудюжиной чугунных тридцатидвухфунтовок и дюжиной бронзовых карронад того же калибра.

После этого невыносимая вонь, стоящая в матросском кубрике палубой ниже, вернула мою хозяюшку на землю и отправила осматривать крюйт-камеру.

Разумеется, судовую кассу и личные сбережения экипаж галеона на корабле не оставил, но одних только пушек, по большей части из отличной испанской бронзы нам досталось более, чем достаточно. Порох и ядра тоже пригодятся, а остальное можно продавать. Ведь мы даже шкурку столь объёмистого приза, считай, не попортили. Рангоут тоже на месте остался слегка помятый, но весь на местах.

И вот теперь мы волочём за собой эту махину в сторону бухты Гонав, чтобы остановиться на Гаити в удобной естественной гавани, принадлежащей французам, а то у англичан с испанцами нынче как бы мир, и может получиться неудобно, если в английский порт прибудет отбитый у Испании корабль. Тут с галеона пишут флажковым семафором, что в трюме приза есть груз. Этого монстра не так-то быстро весь осмотришь, уж больно он громаден. Ага! Пишут: Оружие. Амуниция. Ткани.

Сонька теперь не просто богата, а богата до неприличия. Ведь треть добычи достанется ей – хозяйке судна, да ещё и четыре капитанские доли.

А с французами у нашего нынешнего короля-католика тоже мир, дружба, жвачка…

Глава 29. Джинн вырвался

Конечно, добравшись до берегов Англии, мы сразу завернули в Плимут – попутный порт с просторной гаванью. А то вода уже начала портиться, да свежие продукты после более чем месяца консервов насущно требуются организмам. Где вы, портовые кабаки?! Раньше я не понимал, почему моряков так притягивают к себе эти вместилища пьянства и разврата, где герои фильмов постоянно ввязываются в потасовки. А теперь мы с удовольствием уминаем отварную брюкву с бараньими рёбрышками – пищу невзыскательную, но приготовленную из свежих продуктов.

– Юная леди позволит мне присоединиться к ней? – средних лет мужчина одетый прилично ищет свободного места. А повсюду занято, только вокруг Соньки и Машки осталось некоторое свободное пространство.

– Окажите нам честь, – кивает моя реципиентка.

– Вы ведь только что с Ямайки, – завязывает застольную беседу незнакомец. – Возможно, ваше судно доставило ром или сахар? Я Теренс Гарфилд, негоциант. Интересуюсь ценой и количеством товара.

– Софи Корн, капитан шхуны "Энтони". А это Мэри Коллинз – мой лейтенант. Мы давненько не были в доброй старой Англии, а когда покидали её минувшим летом, тут стало как-то неспокойно. Начинался мятеж.

– Да, произошли серьёзные волнения. Мятежников до сих пор отлавливают и сурово карают, но в целом обстановка беспокойства не вызывает, хотя корабли, набитые каторжниками, то и дело уходят в заокеанские владения. Да и в торговле наблюдается некоторый спад из-за того, что людям страшно заключать серьёзные сделки. Честные купцы вынуждены скрывать свои средства и не готовы подтвердить намерения сколь-нибудь убедительными гарантиями.

Всё ясно. Торговец опасается говорить прямо. Он не может поведать нам о том, как начала мести новая метла, занимаясь сбором средств на содержание армии за счёт поборов с тех, у кого водятся денежки. Классический ход – обвинение в измене, суд, приговор с определением "Конфискация". Золото казне и новый раб на плантации. Где-то я об этом читал. Точно! У Сабатини в его книге про капитана Блада.

Пока Мэри торговалась насчёт цены, я вспоминал и раздумывал, Сонька внимательно слушала мои мысли, и обоих нас обуревала паранойя. Судя по тому, как здесь, в портовом трактире, образовалось вокруг нас свободное пространство, слухи об удачливом пирате по фамилии Корн уже достигли берегов Туманного Альбиона. Возраст и половая принадлежность этого человека до смешного облегчают идентификацию. Все вокруг в курсе того, насколько мы богаты. Единственный момент, играющий нам на руку – скорость, с которой доставляет депеши Королевская Почта. Потому что королю нужны деньги. А повесить пирата, отобрав у него добычу, дело богоугодное.

– Нет, мы лучше в Лондоне ром продадим, – внезапно принявшая решение Сонька бросила на стол пару монет и поторопилась на выход. Обогащать корону она не собиралась. Прибыв на борт на нанятой лодке, распорядилась поднять флаг "Быть готовыми к отплытию" и устроилась изучать карты. Через три часа вахтенный доложил, что "Агата" спустила флаг "Вижу ясно" и подняла "Все на борту". Удобно. Для посторонних наблюдателей суда на рейде поднимают разноцветные тряпочки, а на самом деле мы переговариваемся. Наши, кто был на берегу, тоже этот сигнал увидели, и прибыли к месту службы. Ну, занесли кого-то. Главное – все с нами. Теперь сигнал "Следовать за мной", и курс на выход – благо, оформляться здесь не надо.

Папенька доверяет дочурке – даже не стал наведываться с расспросами, куда это она вдруг засобиралась? Вот и сейчас его флейт поднял якорь и последовал за нашей шхуной, как всегда в узких местах, под одними косыми парусами.

* * *

Ром и сахар мы продали в Глазго – шотландцы пока не вполне согласны быть британцами, отчего их верность Якову не столь стремительна. Да и расстояние до Лондона отсюда больше. Софи обстоятельно посовещалась с отцом и маменькой. С одной стороны нам очень хочется домой, с другой – гложет предчувствие надвигающейся опасности. И двести килограммов золота в капитанской каюте и матросских сундучках вызывают серьёзную обеспокоенность. Да что я блею? Какие двести? Не меньше трёхсот. Мы ведь ещё и товары с галеона удачно толкнули, и французский флейт пограбили, да и продажа двух грузовых судов товаров из колоний тоже принесла знатную выручку. Быть богатым – тревожное занятие. И куда нам теперь податься? В Архангельск? Так нынче, в самом начале марта, льды туда не пустят. Может быть, в Голландию?

– Джонатан, – ласково улыбнулась маменька, – ты же обещал показать мне Амстердам, – она что, тоже мои мысли читает? – А ребятишек отправим в школу. Мне кажется, что они чересчур наплавались. Джонни составит им компанию в дороге и проследит, чтобы они не заблудились.

– Пожалуй, – кивает отец. – Мои парни без особых трудов доведут шхуну до Европы. А молодёжь я доставлю к самому порогу дома. Только не к парадному крыльцу, а к заднему входу.

Соньке ужасно хочется в Амстердам. Но у нас на исходе машинное масло для пропитки обшивки. А уже пора. Взять это масло в нынешние времена можно только в нашем имении, но появляться там стрёмно. Имеется в виду, появляться вместе с судном – в Ипсвиче его могут ждать. Это буквально вопит моя паранойя. Но если мы не засветимся в порту, то выиграем какое-то время и сможем удрать с парой бочек. Или сумеем побольше захватить хотя бы соляра – жечь в моторе самогонку, со временем превращающуюся в ром, нам как-то обидно. Имеются чисто хозяйственные вопросы, решить которые можно только на главной базе. Да и про дела школьные нужно разузнать – я же столько задач ребятам задал! Практических, имею в виду.

* * *

Не так уж много той Англии – мы без приключений добрались до Оруэлла, обогнув остров почему-то снова с юга. Оставили флейт в открытом море, вошли на шхуне в эстуарий и двигались по нему, пока не стемнело. Отец, распоряжавшийся в этот раз, явно подгадывал время прибытия в определённое место именно к этому моменту. Судно встало на якорь в полукабельтове от берега, куда папенька и съехал на лодке, вскоре вернувшейся обратно и оставшейся покачиваться на воде. Через час с суши несколько раз моргнул фонарь, и вся наша детсадовская команда уселась во всё ту же лодку. С взрослыми матросами попрощались, уже занимая места на банках.

– Это Джереми, – представил папа ничем не примечательного дядьку. – Он отвезёт вас в имение. Кстати, он заберёт груз, который вы приготовите. Садитесь в повозку и бывайте. Я вас проведаю, когда это потребуется.

Повозка оказалась обычной телегой, где мы уместились все семеро – сёстры Корн, Мэри и три подростка ещё не ставшие юношами – Джёк, Питер и Арчи. Так в потёмках и доехали до имения. Тут Джек и Арчи сошли – им хотелось поскорее попасть под родительский кров, вот они и отправились сразу по домам. Ну а нас доставили прямиком к порогу усадьбы, откуда к себе домой чуть не вприпрыжку убежал Питер.

* * *

Бетти радостно обняла своих дочурку и крестницу с сёстрами, которых не видела много месяцев. Консуэллка загремела знакомыми с детства котлами и сковородками, а маленькая Кэти спрашивала, скоро ли увидится с мамой. Как-то наша юнга раскисла от привычной домашней обстановки и натурально растерялась. Подтянулись ребята, те, что сегодня ночуют здесь, и принялись за расспросы. Разумеется, ничего внятного о здешних делах выяснить не удалось.

Утром в кузнице привычно заработал гвоздильный заводик. Железные, медные, бронзовые изделия всех размеров ждали отправки в Гарвич, который эту продукцию буквально проглатывал. Хотя, если верить тому, что поговаривают в Глазго, корабли для флота сейчас строят не так энергично, как раньше. Тем не менее, наша продукция заметно выигрывает в цене, и качеством превосходит гвозди, делаемые вручную. В принципе, на этом можно озолотиться, но золотиться здесь, в Англии, неинтересно.

Машинного масла нагнали, да ещё и сообразили, что применять его в составе антикоррозионной защиты железных поверхностей было неправильно. Нужно мазать парафином, растворённым в бензине. Бензин-то высохнет, а плёнка останется и не будет стекать. Но это мелочи по сравнению с тем, что Гарри Смит стал применять для перегонки нефти полноценную ректификационную колонну – сделал краники для выпуска готового продукта из каждого из поставленных друг на друга баков-конденсаторов, и теперь сливает продукты, начиная с бензина и кончая битумом, не прекращая процесса. Это довольно хитрые для нынешнего времени устройства, легко выполнимые в меди, из которой агрегат для выгонки спирта мы уже давненько сделали. А вот на чугуне пришлось выдумывать нечто оригинальное. Это я о том, что нефть требует более высоких температур, которые расплавляют пайку. Но вообще-то главная гордость нашего доморощенного химика оформлена в виде аккуратного белого шара – это полиэтилен. Своим появлением он обязан хорошо оборудованной алхимической лаборатории сэра Исаака Ньютона. Оборудованной появившимся в ней любителем точного взвешивания и аккуратных расчётов Аптекарем.

Тот, выполняя одну из задач, поставленных великим ученым, перегонял спирт с серной кислотой. Перегонял, отлично зная от меня химические формулы обоих компонентов и атомные веса почти всех входящих в них элементов. Я только серу не очень уверенно помню, но где-то около тридцати двух. Сначала наш зануда уснул, надышавшись продуктами реакции, а потом осерчал. И собрал этот продукт в колбочку поверх воды, пробулькав сквозь неё. На на сей раз продукт и пах иначе, и не усыплял.

Последовала серия экспериментов, после которой Аптекарь обратился к Гарри с просьбой изготовить поршень с резиновыми прокладками, чтобы собирать эти продукты не вытесняя воду из перевёрнутого горлышком вниз в воду сосуда, а на сухую. В собственноручно изготовленном стеклянном стакане. Оказалось, что продуктов этих – два. Жидкий и газообразный – немного "водички" осело на дне. Проводивший в нашей школе опыт по прокаливанию известняка Аптекарь справедливо заподозрил это ставшее жидкостью вещество в растворимости. Отсюда и стремление к избавлению от пропускания газа через воду, ведь углекислый газ, с которым мы имели дело, растворяется в ней очень хорошо – юный исследователь это видел.

Полученные летучая жидкость и настоящий газ пахли по-разному. Меняя концентрацию кислоты и температуру молодой естествоиспытатель искал условия, при которых получится только одно вещество и не забывал проверять, что остаётся в остатке. Проще всего оказалось с реакцией, при которой получался один только газ. Ну, почти один. В остатке оказались вода и серная кислота, которой, к тому же, не убавилось. Но раньше воды не было. Вернее, только та, от которой не удалось избавить спирт. А тут её стало много. Дальше последовали взвешивание и размышления над структурой спирта, которую я прекрасно помнил. И над формулой серной кислоты, хотя она вроде бы ни на что не потратилась. Прикинув по атомным весам и сопоставив убыль спирта и прибыль воды, Аптекарь вместе с Гарри пришли к выводу, что получили газ с формулой Це два Аш четыре. Горючий газ, как и полагается ему при таком составе. "А вдруг это этилен?" – подумали они и попытались провести полимеризацию в давно скучающем без дела автоклаве, к которому, тем не менее добавился манометр.

Юный Смит постоянно делал для начинающего химика разного рода приспособления – их давно сложившийся творческий тандем продолжал функционировать то по переписке, то благодаря резвости маминой лошади, достаточно быстро преодолевающей расстояние до не такого уж далёкого Кембриджа. На основании полученных знаний они не напрягаясь сделали термометры – ртутный и спиртовый, которые отградуировали этой зимой, едва смогли воспользоваться температурой тающего льда для простановки нуля.

Мне заниматься термометрией не очень-то и хотелось, да и без стеклодува под рукой это не слишком-то получается. Теперь же стеклодувное дело освоил Аптекарь. Так о полимеризации. С ней тоже не сразу дело пошло. Парни предположили, что нужен какой-то инициатор или катализатор – ну на уроках я упоминал и о них. Тем более, что интересные газ и жидкость из спирта получились в присутствии серной кислоты, которая не потратилась. Пробовали платину, козьи катышки, серу, соду, селитру… с селитрой дело пошло. Правда, сама она от нагревания разложилась.

Получившаяся масса плавилась при нагревании, проходя через стадию размягчения, то есть напоминала парафин. Но при обычной температуре была прочной и до точки кипения воды не переходила в жидкое состояние.

Да блин же ж горелый! Я снова вырастил монстров. Полиэтилен в семнадцатом веке! Паршивенький, конечно, и в дело не особо пригодный – но полимер же. Хотя, слушая повествование, и косяков за собой не преминул заметить. Оказывается, лакмус в ходу с незапамятных времён. И термометры учёные давно делают. Правда, во многих из них расширяется воздух, или ещё большинство – незапаянные. Так что первооткрывательства тут за нами нет. Только лёгкие конструктивные улучшения. Да и ладно. Зато в наличии клёпаный баллон сжатого горючего газа. Точно такой же, какие мы применяем для хранения сжатого воздуха.

Вообще-то этот Гарри много разных технологических штук сотворил. Например, заменил жжение угля, которым в интересах учебного процесса занимался его батюшка, сухой перегонкой дров, получая в результате такое же количество угля, и сжигая полученный конденсат в факелах, греющих наш горн. Тот, что для длительной выдержки расплавов при высокой температуре. В рабочем, где разогреваются поковки, применяется традиционное топливо. Напомню, что долго хранить конденсат неудобно – он очень летучий.

Двигателисты сделали два новых размера моторов – четырёхдюймовый и трёхдюймовый. Такие же трёхцилиндровые, но компактней и слабосильней. Двухдюймовый у них не заиграл, и движение в сторону миниатюризации остановилось. Зато начались попытки создания механического вариатора – устройства, позволяющего менять обороты на выходе, при постоянной скорости вращения на входе.

Вообще-то в моём мире эти устройства не прижились из-за громоздкости и ненадёжности. Как-то сложилась практика применения коробок переключения передач. Это потому, что двигатели с нормальным зажиганием могут менять обороты в достаточно широких пределах, в отличие от калильных. Нам бы тоже не помешала подобная коробка, но пока это из разряда фантастики, как и винт переменного шага. Так что пускай повозятся с вариаторами, а то что-то технический прогресс просто вскачь понёсся. Нужно притормозить.

Команда "лодочников" разделилась на партии – тупоконечников и остроконечников. Одни ратовали за привычный со времён царя Гороха вариант остроносого судна, а другие увлеклись носом с наклонным передним бортом, как у парома. Это позволяло с удобством выползать на необорудованный берег и выкладывать достаточно широкий трап, что очень облегчало погрузку и выгрузку. А ещё было два направления в выборе движителя. Водомётный с центробежным насосом не имел заднего хода, не давал развивать приличной скорости и за счёт относительно больших оборотов разрушал подшипники ротора. Но колоссально выигрывал в проходимости на заросших травой мелководных протоках и ериках. А уж на заводях, в старицах и у топких берегов вообще не имел себе равных. Поэтому его не прекращали совершенствовать.

Зато в колёсном направлении была достигнута вершина совершенства – поняв, что каждая плица при входе в воду пытается эту самую воду "зашлёпнуть" поглубже, а при выходе – подбросить повыше, ребята сделали колесо большим, погрузив в рабочую среду лишь небольшую его часть. Нечто подобное я видел на фотографии какого-то колёсного парохода на Миссисипи. Там эта громадина висела за кормой и производила на окружающих впечатление своими несусветными размерами. Здесь же колёс было два, расположенных позади на одной оси, проходящей через зауженный в этом месте до одного метра корпус. Дальние концы осей тоже имели крепление к горизонтальной балке, протянутой согласно внешнего габарита. Защитные барабаны, зашитые заподлицо с бортами торцы – всё такое культурное. И низенькие плицы, лишь немного выступающие ниже плоского днища. Простая и отлично бегающая штука, позволяющая и задний ход давать за счёт добавления шестерни в трансмиссию. Две штуки уже готовы – тупоносая и остроносая. Остроносая резвее.

Я просто всё одобрил и попросил продолжать продумывать погрузочно-разгрузочные операции, обитаемость судёнышек и ещё добавить винтовой вариант для хождения по нормальным глубинам. Опять же меня интересовала простота изготовления будущих речных барж, их прочность и долговечность.

Механикусы построили вполне приличную пилораму и получили задачу на создание рейсмусного станка. Это который строгает с двух сторон, выдавая гладкую доску заданной толщины.

Поистине ошарашивающий результат выдали улучшатели чугуна. Они вспомнили моё упоминание о кислородно-конвертерном способе получения стали из чугуна и, поскольку накачивать воздух под высоким давлением мы умеем, продули стоящее в горне глиняное ведро расплавленного чугуна. Получив при этом сталь. Я-то ещё из школы помню, что азот воздуха как-то в стали что-то портит, поэтому и не рекомендовал этот подход. Но детям-то невдомёк – вот и получили они ведро стали. Наверное, какие-то недостатки у неё есть, но она однородна, прочна, куётся и в горне не плавится – разогрелась во время продувки, поэтому ребята успели выдернуть трубку из расплава, когда почуяли замедление разогрева.

Второе ведро они даже успели опрокинуть в жёлоб, получив в результате полосу, работать с которой удобней, чем с болванкой. А саму болванку разогрели и проткнули пикой на отлитой под её размер бронзовой форме-подставке, получив стальной ствол для трёхдюймовки, весящий всего пятьдесят шесть килограммов.

Возможно, полученная воздушно-конвертерным способом сталь чем-то и нехороша, но нас она устраивает, потому что имеет предсказуемые свойства, а ствол из неё выдерживает двойной заряд. И мне тревожно при взгляде на затуманенный взор мастера-бомбардира Леонардо, давно уже завинтившегося на почве пушек и боеприпасов. В его глазах читаются мысли о горячей штамповке тонкостенных стальных конических снарядов, в каждый из которых поместится значительно больше пороха. И творческие муки в поисках способа приделать к этим снарядам хвосты, чтобы те не кувыркались по дороге к цели.

Добил меня Иван, бросивший учёбу у часовщика, все секреты которого уже вызнал. Поэтому и перебрался сюда с разрешения Бетти и по ходатайству Билла из Дальних Вязов. Он показал мне буссоль, которая наводится совмещением изображений двух разнесённых в пространстве объектов на одно зеркальце. А после совмещения можно посмотреть на получившийся угол между ними. Посмотреть с точностью до четверти минуты, потому что по зубчатой дуге ползёт шестерня, которую крутит другая шестерня. Её и вращает "наводчик", и на ней выгравированы числа, показывающиеся в окошке. Исключительно тонкая работа и очень точная.

Я задумчиво повернул это изделие набок и измерил угол между вершиной ветряка и горизонтом. Это что, парень ненароком секстант сделал? Не то, чтобы я знал, как он устроен, но задачи решал, очень похожие на эту.

Я тут поминал про творческие группы. Это не совсем точно – группы только кажутся группами, потому что многие парни лезут не в одно направление, а немногие во все – ребята пока больше универсалы, чем узкие специалисты. С разными склонностями, но всё-таки энциклопедисты. Страшновато, признаться, понимать, что воспитанный и обученный мною джинн вырвался из бутылки и начал разминаться по обозначившимся в поле зрения проблемам. Хорошо, что ребята умеют объединять усилия и разбивать работу на операции. Признаки не полностью солидарного поведения сохранили Аптекарь и Иван, попавшие в этот коллектив уже почти взрослыми, а остальные ведут себя командно, подсказывая коллегам и прощая им ошибки. Даже четыре девочки, поступившие к нам после суровой зимы с сибирскими морозами, хоть и не любят ковать, но каждая нашла своё место. Одна приохотилась чертить и рисовать – отпадные эскизы делает, проставляя размеры. Другая поначалу увлеклась лепкой из глины, а потом по результатам взвешивания изделий до обжига и после заинтересовалась рядом аспектов керамических технологий. Они с нашим Горшечником – сыном Гончара из Клейтона нашли рецепты нескольких вариантов огнеупоров – ведро-то плавильное для стали не на дереве выросло.

Третья девочка прижилась на кухне у Бетти. Пока ничего примечательного не совершила, но не уходит. Еще одна активно химичит под крылышком у Гарри, на фоне которого её успехи заметить невозможно. Но держится уверенно.

– Кстати! Почему я не вижу новичков?

– Так о прошлом годе, когда неспокойно стало, мамки ни сынов, ни дочек к нам не отпускали, – отозвался Билл.

– Не, не так, – заспорил Генри, – это в церкви на проповеди сказали, что миссис Корн католичка, потому что храма англиканского не посещает, а только пожертвования присылает, вроде как откупается. А мы, истинно верующие, должны сплотиться и поддержать таких же, как мы. Не иначе, на Монмута намекал. Пообещал ещё, что мировому судье на хозяйку донесёт.

– Донёс?

– Не. По дороге с ним какая-то неприятность случилась. Говорят, утонул. Но мамки ребят всё равно придержали. Нас тоже придерживали, но одумались, когда мы перестали денежки приносить. А новый-то пастор приходил сюда и с миссис Коллинз толковал. Миссис Смит как-то проговорилась, будто человек он осмотрительный, а она с миссис Коллинз ещё с детских лет дружит.