Текст книги "Якут"

   Механика, как ни крути, первейшая из наук, выбравшаяся на из накопленного человечеством опыта и сумевшая обрести логичный и понятный вид. Я в этой области не полагаю себя знатоком, но, прожив долгие годы среди самых разных технических устройств и даже имея опыт ремонта их поломок, кое-какие знания и навыки приобрёл. Так что за пневматическое ружьё брался продуманно и целенаправленно.

   Увы. Первый же шаг привёл к огорчению – у меня не получалась пружина. Сталь нужной рецептуры не хотела работать так, как мне было нужно. И тянулась она, и прокатывалась, и сгибалась, но нужная сила сжатия вместе с ходом выходили в виде спирали слишком уж больших размеров. Понимаю, что проблема заключалась не в материале, и даже не возможностях, которые у меня были, а в чём-то другом, в каком-то соотношении, понять которое скромные познания, полученные в школе и в институте, не позволяли.

   Отлично работала конструкция в виде подковы, только не уплощённой, а "заборчиком". Если её разогнуть, то потом, сгибаясь, она была всем хороша, кроме одного – не лезла ни в одну из знакомых конструкций, которые хотелось повторить. Да и не вполне понятно было, как её напрягать при заряжании. Варианты, приходившие в мою голову оказывались громоздкими, тяжеловесными и ни в какие ворота не лезли. Я маялся и страдал, пока не догадался давить воздух не привычным поршнем с круглым донышком, а двумя схлопывающимися пластинками. Да-да, как при аплодисментах. Получающийся хлопок – это ведь акустический удар. Только мне его надо пустить не в звук, а отдать энергию пуле. Конечно, остаётся вопрос герметизации, но кто сказал, что "ладошки" не могут быть круглыми, будучи, по сути, теми же поршнями?

   С проверкой этой идеи я провозился довольно долго – короткие большого диаметра цилиндрические тела перекашивало в цилиндре. Зато я вспомнил о хлопуне. Это такая выпуклая мембрана, которая может иметь направление в обе стороны, причем положение она меняет с резким хлопком. Вот их я вместо поршней и использовал. Добился того, что пуля покидала ствол и даже вполне прилично откатывалась по полу, но лететь не хотела. Не стану описывать дальнейшие мучения. Они закончились, когда наблюдавшие за моими потугами помощники свили вполне приличную пружину. Цилиндрическую, если смотреть снаружи и спиральную по существу.

   Поле этого я просто повторил давно знакомую конструкцию, которую видел у одного своего приятеля, только калибр ствола увеличил до шести миллиметров. Естественно, не имея никакой возможности нарезать ствол, я сделал пулю длинненькую, с косыми канавками снаружи и глубокой ямочкой на донышке. Настолько губокой, чтобы напор воздуха прижимал стенки к поверхности канала ствола.

   Почему такой маленький калибр? Мне ведь не по бронетранспортёрам стрелять. Доску дюймовую пробивает, и ладно. Ну ладно, не дюймовую. С палец толщиной. Заряжание, как Вы понимаете, рычагом, а приделывать магазин не стал, потому что моя Айтал попадает всегда с первого выстрела. Кстати, она успела несколько раз сходить с новым ружьём на охоту. Очень хвалила. Сокжоя – это дикий олень – свалила метров со ста пятидесяти.

   Помощники принялись налаживать производство этих ружей для себя и, своих родственников и друзей. Они у меня нынче были не слишком перегружены – я им кроме производства наждачных кругов и точильных камней поручил только опробовать новые тигли из глины, где подозревал одну сплошную окись алюминия, так что они почти всё время крутились вокруг моих затей. Ну так, между делом, пару-тройку станочков токарных соорудили, да сверлилок наделали. Опять же оборудование улучшали. Косилку соседу усовершенствовали и конные грабли довели до ума.

   Выяснилось, что двое собираются свои мастерские заводить, вот и оснащаются. Хе-хе. Дальновидные. В добрый путь. Пора, пора разлетаться птенцам.

   Один, кстати, поедет к магазину, что Никодим поставил на реке Эльги. Там у него брат в приказчиках, вот и организуют новое стойбище. Торгово – так сказать – промышленное. Место бойкое, как раз у вьючной тропы, что из наших мест ведёт к Индигирке южнее Хребта Черского. Они, как выяснилось, переписывались. Тот казачок засланный, что в конце лета до шахты добрался, привозил мне письма и от воеводы и от купца нашего. Он по дороге и другие послания прихватывал.

   Что писал атаман? Так арбалеты ему нужны. Он, вишь какое дело, вызнал, почём мы их местному населению продаём, ну и принялся торговаться, чтобы для государевой надобности скидка была. Так и мы с Никодимом торговались. Ему за прибыток обидно, а мне-то, как Вы понимаете, хоть деньги серебряные, хоть рухлядь мягкая – это всё без надобности. Тут вопрос политический. Главное дело, чтобы нас, насельцев тутошних перестали полагать инородцами. Есть среди нас якуты, тунгусы, ламуты, но даже не в этом дело. Главное, чтобы, как при Советской власти было. Человеческое отношение. То есть не отбирать пушнину силой, а честным обманом выдуривать за те же ткани и зерно.

   Не зря ведь купцы землепроходцев этих финансировали – уж они-то знают, как правильно и без обиды надурить морду самоедскую. А что за гербы на меня осерчали, которые не всякому боярину положены, так тут, понимаешь, у каждого стойбища столб с символикой, так вот обычай такой местный образовался. У нас из-за этого начались примитивные зачатки административного деления, отчего споры о выпасах и покосах перешли в ведение определённых людей – тех, чей символ на столбе на клеточку выше нарисован. А то горячие якутские парни нередко норовили за пальму схватиться, прежде чем сесть, выпить чашечку чая и поговорить.

   Хотя, чего уж тут лукавить! Мерой богатства у нас всегда служил размер табуна – мы ведь конный народ. А у рачительного хозяина лошадки каждый год жеребятся. И где на всех травы напастись? Потому даже обычай был – избыточных лошадей "отпускать" на волю. Причем, считалось плохой приметой, если они вернутся. Целый ритуал проводился, только чтобы люди не начинали драться из-за земли. А "отпущенных" лошадок обычно убивали тунгусы, им даже приплачивали за эту услугу. А то ведь привязчивые наши любимцы – ищут дорогу домой. Опять же не у всякого якута рука поднимется на коня.

   В общем, писали мы с атаманом друг другу длинные письма. Ким ему, как нетрудно догадаться, многое рассказывал о жизни нашей непростой, но три десятка арбалетов в казну отдать пришлось. Понятное дело, под ясачные послабления. Обещал воевода отписать государю и про слугу его верного Кима, что в далёкой земле Якутской печётся об его, государя надобностях. Хитрый парень этот Ким. Нам как раз такой и надобен. Пусть и не на первых ролях, но, вдруг случится чудо, и придёт из Москвы грамотка о пожаловании верному холопу царскому, тойону Бытантайского наслега, что в улусе Верхоянском, герба родового.

   Не знаю. Посмотрим. Жизнь здесь нынче меняется скорее, чем людские привычки и обычаи.

   ***

   Успехи Никодима меня порадовали. Вот пришёл человек сюда, как хищник. Потом, с моей подачи начал переквалифицироваться в паразита. И, наконец, явственно примеряет на себя роль симбионта. Прислал план земли Верхоянской о своими магазинами. Интересная картинка с ними обозначается. Сначала он встал одним торговым постом в остроге. Потом начал тянуть своё щупальце вдоль основной реки: Тенки рядом с Яной, устье Туостаха, Нижнеянский острог. Еще должен Среднеянский встать, если ничего в истории не поменялось.

   Потом уже не щупальце, а пуповина к центру стала образовываться от верховий Дулгалаха к Лене. И дальше – на Красноярск. Затем стал обстраивать факториями путь на Индигирку – вот и до Эльги дело дошло, и даже Зашиверск обозначился, где он тоже открывает торговую точку. Рукою Кима пририсованы границы территорий крупных родов или объединений – наслегов, с которыми он от лица воеводы заключил ряд о размере ясака и порядке его доставки атаману.

   Я своей рукой добавил кое-что. Наброски кое-какие на счёт того, чтобы кузнецов привлекали в торговые места, намечали пути доставки сырья и топлива в места, где есть смысл организовывать мастерские.

   Тут ведь расчёт на что? С крупным промышленным производством, если по-взрослому, нашему краю не совладать. И плотность населения низкая, и затраты на содержание жилья огромные. Мы можем конкурировать с остальным миром, только опережая его технологически и организационно. Делая что-то лучше, чем остальные. Или такое, чего другие вообще не могут.

   ***

   Как только прошли самые холода, семейство моё засобиралось в дорогу. Мы ведь непоседы, так что уезжаем навсегда. Шучу. Не в непоседстве дело, а в том, что путь к этому убежищу казакам уже известен. Будем перепрятываться. А то с атамана станется – заявится в гости, а на что прогневиться – это он завсегда придумает. Вот чую – не любит он меня, и всё тут.

   А те, кто меня любит, усаживаются на лошадей – второму сыну пятый год уже. Он хоть и не столь заводной, как старший, но, что положено – умеет и в седле держится уверенно. Другие люди, что тоже относятся ко мне хорошо, проверяют, надёжно ли закреплены вьюки. Не забывайте, я состоятельный якут, и путешествую с удобствами – палатка, спальники, печурка – всё как у белых людей. Способность быстро перейти от комфорта оседлой жизни к непритязательному походному быту огромное достоинство по нашим местам. Так что детишек я обучу и тому и другому.

   Куда мы направляемся? Конечно, вверх по Индигирке. Сухим путём поедем, пока снег лежит и река укрыта подо льдом. А то она, когда жидкая, уж очень своенравная.

   Загвоздка в том, что матушка моей Айтал в девичестве ещё ходила к ламутам, что селятся по северному берегу Охотского моря. Она ведь родом с верховьев Адычи, а оттуда куда только тропы не ведут. Вот и мы поищем пути к истокам рек, бегущих на юг к Большой Солёной Воде. А то чай, что привозят, на мой вкус дороговат. Вот если бы построить в Охотске мореходный коч, да на нём прямиком добраться до самого Гонконга... размечтался. Да, это просто хорошее настроение от предчувствия дальней дороги. И никакого казённого дома впереди.

   ***

   Зашиверск, оказывается, уже стоит. И вовсе он не за шиверами, а перед ними, если смотреть снизу вверх. Мы в прошлом году совсем немного не доехали. А в этот раз добрались быстро, потому что тут легко срезать угол. Пока это селение – только группа деревянных построек, среди которых выгодно выделяется торговое подворье кого бы Вы думали? Его родимого, Никодимушки нашего. Тут всё, что можно, считай, в одном стакане. И постоялый двор, и склады и просторный хозяйский дом. Опять же – сам купец нынче здесь. Вот уж никак не ожидал.

   Посидели мы с ним обстоятельно, просто так, считай, о всякой всячине толкуя. Я свой план на ближайшее время ему рассказал, а он, похоже, теперь свечку поставит, чтобы затея эта осуществилась. Хозяйственный мужик, ничего не скажешь. С любого дела немалую копейку возьмет. Вот сейчас люд торговый на Колыму повалил – места там богатейшие. И идут купцы со своими обозами по цепочке факторий, уже заботливо поставленных нашим хлебосолом. Сено для лошадок, ночлег для путников – всё готово. А когда нет никого – так местное население за покупками приходит. За металлоизделиями выделки моих мастерских, да за зерном, что с юга привезено.

   Так что план, который я предлагал, выполняется в лучшем виде.

   Посты торговые, понятно, как раз в дне пути друг от друга. А это в среднем километров по семьдесят – столько наши выносливые лошадки уверенно проделывают за день под седлом или вьюком.

   Кстати, дотянуться своими загребущими до абсолютно всего, что только можно, Никодим уже не пытается. Сказал, и без того слишком много барыша – он никак не привыкнет к огромности богатства, по каплям стекающегося в его руки. Кокетничает, конечно. Просто размер его предприятия настолько велик, что он не справляется с управлением им. Кризис роста, так сказать.

   А вот тут я и приметил, с какой надеждой он на меня поглядывает. Я что, знаток в этой области, что ли? Хотя... может быть. Ведь у меня тоже, считай, три имения разбросанных в разных местах. Я, вроде как, их хозяин, но работают они без вмешательства с моей стороны. Как же они работают? Вот уж озадачил, так озадачил своим вопрошающим взглядом! Ещё только с этим мне не хватало разбираться! Тем более в этом отсталом от моего времени мире, где интересы людей одними деньгами никак не выразишь. Я ведь ни с кем из работников ни о какой оплате не уславливался. Это чего же я такого начудил?

   Живут люди в комфорте и ощущают устойчивость этого положения – это точно. Если им что-то нужно – или сами сделают, или выменяют. Хм. Натуральное хозяйство, что ли? Ну не знаток я экономических теорий.

   ***

   Ехали мы вдоль реки, иногда удаляясь от неё на значительное расстояние. Рельеф тут разный – прибрежные кручи часто заставляют огибать себя. Однако, торная тропа, так что сбиться некуда. Последний из Никодимовых магазинов встретился нам в устье Эльги – отсюда путь остальных путешественников поворачивал на запад к Верхоянску или к перевалу в верховьях Дулгалаха, а мы пошли на север.

   Никуда не торопились и впитывали в себя красоты природы – всё явственней чувствовалась весна. Схватившийся за ночь наст днём делался рыхлым и мы сбавляли ходу, чтобы лошадки не проваливались ногами в снег. Ориентир – река. А в стойбищах юкагиров нам или объясняли дальнейшую дорогу, или проводника давали – мы ведь не с пустыми руками приходили, а со всякой металлической "галантереей". Наши воздушки, а я тоже перешёл с арбалета на пневматику, никакого интереса не вызывали, не то, что арбалеты, где с первого взгляда угадывается лук.

   Да что я несу?! У местных жителей самострелы просто используются в обиходе, правда не пулевые, а со стрелами. И еще у них встречается серебро. Я нарочно не проявлял интереса к этому металлу, но, думаю, самородное.

   Надо признаться, что самих этих стойбищ мы встретили всего два, оба поначалу, а потом они нам больше не попадались – горы вокруг. Северные склоны к тому же. Иной раз даже дровец наберёшь не сразу. Так что мы всегда прихватывали с собой из встречавшихся по дороге зарослей, а то в месте остановки на ночлег можно и не разыскать. Лошадей тоже подкармливали взятым с собой овсом – травы под снегом они не везде находили. Вернее, не во всяком месте она встречалась.

   Ничего примечательного с нами не случилось. Растаял снег, зажурчала вода. Расстояние примерно в тысячу километров мы проделали за два месяца. Иногда пережидали снегопад или разок почти наделю сидели на месте пока не сошел лёд и не успокоились бурные потоки – кто его разберёт, залом там был впереди, или просто сразу в одно место столько воды нагоняет. Сидели, кстати, впроголодь, чтобы не растолстеть. Шучу. Провизию экономили. Ни поохотиться толком, ни порыбачить не удавалось.

   Помаленьку добрались до верховьев, а тут много относительно удобных для перемещения долин, если не считать каменистых участков пускать на которые лошадей категорически не рекомендуется. Вот по ним мы и плутали, разыскивая хотя бы ручеёк, направляющийся к югу. Увы, горец из меня оказался неважный. Нет, перебраться через хребет пешком получалось – на так уж круты эти горы. Только тропы для наших копытных обнаружить не удалось.

   Пара горных баранов решила провиантскую проблему, а корм лошадки отыскали – травка кое-где пошла в рост. Как назло россыпи золота попадались нам на каждом шагу. Хотя и не люблю я его, но не подобрать самородок... килограммов десять насобирали. В основном – дети, конечно. Пришло тепло, а строить всякие запруды на мелких ручьях – это же обычная детская забава. Ну а стоит копнуть – оно блестит.

   В общем, не знаю, как сказать, хороший отпуск у нас был или так себе, но обратно мы ехали бодро и весело. Недели две. Длинная всё-таки эта Индигирка.

   От устья Эльги повернули на запад и поскакали в сторону Верхоянска. Как раз через то самое стойбище проехали, где родня моей супруги обитает. И останавливались на фактории с кузницей, куда перебрался один из моих учеников с Берелеха. Оно, конечно и тут можно за весь день ни одного человека не встретить, но всё-таки места обжитые. Где мостик бревенчатый перекинут меж крутых берегов попутной речушки, где пень приметишь. Ламутов раз повстречали... ламутов. Тех, что чаще живу как раз на берегу Охотского моря, там, куда мы не нашли дороги.

   Вот они и рассказали нам о том, каким путём нужно ходить на юг сквозь горы. Я записал хорошенько, но найду ли эту дорогу без проводника – кто знает? Тропа эта не прямая, и не слишком хорошо натоптанная, но для собачьей упряжки или оленя проходимая. Однако проверят её нынче нам некогда. Прямо сейчас мы едем в наше Бытантайское имение с заездом к Элляю по дороге – соскучились по обществу весёлого кузнеца.

   ***

   Добрались быстро. Айтал целыми днями общалась с женщинами, а я пропадал отнюдь не в мастерской. Мы с хозяином гостеприимного дома принимали деятельное участие в самых настоящих военных сборах. Ким как раз после сенокоса созвал ополченцев и занимался с ними тем, что подсмотрел у казаков. Строю, конечно, прежде всего. Я при нём устроился сержантом, или наглядным пособием – уж искусство шагистики мне ведомо. Собственно, само по себе оно боеспособность войска не так уж сильно повышает, но некое чувство принадлежности к большой массе единомышленников прививает.

   А для народа нашего, больше привычного действовать или толпой, или из засады, получается некая ломка стереотипа. Вот, правда, не знаю, правильно это или нет. А только разглагольствовать на эту тему не стал – просто решил помочь другу. Он-то, собственно, и видел всего, как русские палят из пищалей, построившись в шеренгу, а остальное, похоже, придумал сам.

   Вообще-то получалось войско, в чём-то похожее на драгун, как бы я себе представлял. То есть быстро перемещающаяся верхом пехота – сплошь – искусные стрелки-охотники. Или – конные егеря? Потому что арбалеты у всех. А тут – никому не нужная строевая подготовка, атака конной лавой, и индивидуальные навыки рукопашного боя с холодным оружием. Ну да я со своими соображениями не лез. Делал, что велят. Тем более, что как раз по части холодного оружия сам был не на высоте. То есть – если голыми руками, то более-менее. А вот ни с пальмой, ни с клинком, ни с топором у меня против других никаких шансов не было. Но хуже всего обстояли дела с владением бичом – это такая многометровая упругая плеть, концом которой можно крепко поранить противника. Или обезоружить.

   Вот эти традиционные техники я и изучал. Как-то подтянулся, конечно, но с теми, кто с детства обучался искусству воина, тягаться мне было трудно.

   И ведь что обидно – не так уж это важно при имеющемся оружии. Пулевой арбалет ничуть не хуже фузей времён Наполеоновских войн. Даже лучше – чаще может стрелять, так что тактика его применения должна исключать даже вероятность рукопашной. Ну да ладно – не всё сразу. Тем более, что воевать-то нам и не надо.

   Хотя, стрельбу на скаку хоть вперёд, хоть назад, тоже тренировали.

   До своего дома на Бытантае добрались уже когда лёг снег. Наш домик содержался в порядке и мы туда вселились, хотя сыновья сразу же перебрались в избы, где обитали подмастерья. К мужчинам присоединились. То есть заявили, что считают себя взрослыми.

   Тускул дирижировал производством – всё тут шло также, как и при нас. Только среди помощников много новых лиц. Мы с Айтал не особенно утруждали себя – жили на всём готовеньком и частенько уходили на охоту, порой, на несколько дней. Дочка под присмотром Саты чувствовала себя уверенно и не слишком против этого возражала.

   Наши прогулки уводили нас всё дальше на запад – вглубь Верхоянского хребта. Он не очень широкий, насколько я помню, не больше двухсот километров. Кроме того долины замёрзших рек представляют собой относительно удобные дороги и позволяют не чересчур плутать.

   Добычу составляли, как правило, горные бараны. Пушной зверь нас не интересовал. Ну да не о добыче речь.

   Как-то раз мы довольно быстро вышли на западные склоны гор и у их подножия разглядели стойбище. Был уже третий день странствий и желание провести ночь у камелька мы с супругой высказали единодушно. Тем более, что и расстояние оказалось невелико, и мороз крепчал.

   ***

   Три юрты из брёвен, обмазанных глиной, загородка с несколькими коровами и пара встретивших нас лаек. Собственно – стойбище, как стойбище. Дымятся трубы. В одной из дверей показалась фигура, махнувшая нам рукой – мол, заходите. Было уже совсем темно – осень на дворе. Мы устали. Прислонили лыжи к наружной стене, убедились, что Вожак нашёл общий язык с местными псами, и нырнули в тепло.

   После уюта рубленых изб, освещаемых свечами, ощущение, что мы оказались в пещере, было довольно сильным. Но тут тепло и есть чем подкрепиться – нам подали мелко покрошенное отварное мясо в густой похлёбке с какими-то корешками или травками, а потом указали спальное место – застеленную шкурами площадку под уклоном стены – они, в силу традиций нашего национального зодчества, завалены внутрь.

   ***

   Неожиданности начались утром. Во первых, в стойбище присутствовал шаман. И приехал он не к больному, а к больным. В одной из юрт находились мужчины, женщины и дети, умирающие о оспы. В третьей лежали тела умерших и там не топили – то то я вечером дымка над трубой не приметил. Думал, что просто не разглядел, а там, оказывается, морг. Нас, естественно, позвали в дом, где собрались ещё не заболевшие люди.

   Не помню, какой у оспы инкубационный период, но он наверняка есть. Так что судьба оставшихся в здоровых сомнений не вызывает – все захворают. На счёт себя я не беспокоюсь – знаю, что в моё время прививки о этой болезни ставили всем поголовно, а вот при мысли об Айтал сердце словно тиски сжимают.

   Шаманов я вообще-то не сильно жалую. Как-то воспитали меня с недоверием к разному колдовству. Но этот оказался ничего так – толковый. Объяснил мне неразумному, что раз уж мы пришли, то уходить нам отсюда не следует, потому что если в нас вселился злой дух болезни, то нельзя выносить его к другим людям, чтобы он им не навредил. Разумеется, я ему сразу поверил – следы старых оспин на лице говорили, что с болезнью он знаком не понаслышке. Так что карантин по принципу: "Никого не выпускать" – это, конечно, правильно. Еще шаман сказал, что одна из девочек болеет уже очень давно. И замолчал. Видимо высказать надежду на то, что хоть кто-то выживет, показалось ему неправильным. Своего рода боязнь рассердить духов неосторожным высказыванием.

   Напрашивался вывод, что остальные заболевшие или умерли, или дальнейшая их судьба надежды не внушает. В общем, мне оставалось только ждать, когда заболеет моя радость и приложить все силы к тому, чтобы её выходить. Бежать отсюда значило рисковать принести заразу к собственным детям. То есть, скорее всего мы уже инфицированы – про ужасную прилипчивость этой болезни всем известно. Не могли мы не получить её носителей, проведя ночь в одном помещении с теми, кто ходит за больными. Значит, инкубационного периода как раз хватит, чтобы донести эпидемию до тех мест, где о ней ещё не слышали.

   ***

   На тропах, ведущих от этого стойбища в сторону недалёкой отсюда Лены, по настоянию шамана установлены жиденькие загородки, на которые сверху приделаны страхолюдные чучела – предупреждение путнику, вздумавшему заглянуть в гости. Хорошая придумка. Жаль, что, идя со стороны гор, мы их не увидели в потёмках – они ведь с другой стороны от юрт, и было уже темно. А на нашем пути их не было – оттуда никого не ждали. Свои-то охотники давно дома, а чужим, вроде как и взяться неоткуда.

   Я это дело поправил, а потом увидел, как несколько женщин доят коров прямо в загоне. Некоторые животные вели себя неспокойно и меня попросили их подержать. Слово за слово, и выяснилось, что человеческая болячка к скоту тоже липнет – даже язвочки на вымени образуются. Они-то и вызывают у бурёнок какие-то неприятные ощущения, хотя, чтобы уж сильно болезненными были – так, вроде, нет.

   Вот тут меня и прошибло озарение. Нет, фамилию того англичанина, что делал первые прививки, я так и не вспомнил. Зато вспомнил, что именно гной из этих нарывов он и заносил в царапину.

   Как Вы понимаете, первую процедуру я произвёл над своей лапушкой. Она мне достаточно доверяет, чтобы не противиться. Потом пришлось объяснять шаману про духа, которого я нарочно пустил в руку жены, чтобы он не вредил ей, потому что сам он ослаб в корове и не имеет силы убить человека. Для примера и себе проделал ту же процедуру у него на глазах.