Текст книги "Баксы на халяву"

Автор книги: Сергей Ермаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Э, мужик, ты не понял, – рассмеялся кавказец, – мы не госстрах, гарантий не даем. Не надо было тебе эти деньги брать. Не надо было. Ты червяк, ты родился червяком и умрешь, как червяк. Делай, что тебе сказали, у тебя выбора нет.

Кавказец отключился. Игорь в бешенстве заметался по тамбуру. Итак, он выкинет деньги на перрон, их кто-то подхватит, Игорь поедет дальше, а вдруг потом в Гатчине он не встретит ни Машеньку, ни Катю. Но зачем его дочь и бывшая жена бандитам, ведь деньги он им отдал? Они их отпустят. А если не отпустят?

В тамбур вошла его соседка – старушка с клюкой. Игорь перестал метаться и прижался к стене. Старушка деловито размяла папиросу "Беломор" и смачно закурила. Игорь кусал губы в отчаянии.

– Ну, что они тебе сказали? – хриплым голосом тихо спросила бабуля.

– Кто? – не понял Игорь.

– Я от Вадима, – пояснила бабуля, глядя перед собой, и не переставая курить, – удостоверение показывать не буду. На слово поверишь. В вагоне едет человек, который за тобой наблюдает. От них. Так что, уткнись носом в окно и говори тихо.

Бабуля выпускала такие клубы дыма, что вообще не было видно, что она что-то говорит. Вот уж чего-чего, а такого Игорь никак не ожидал. Он думал, что подстраховывать его будет человек пять громил, а тут горбатая бабулька с "Беломором".

– Сказали мне они сейчас на станции Пудость выбросить на перрон сумку с деньгами и ехать в Гатчину, там, мол, свою дочь и жену встречу. А если...

– Успокойся, – хрипло сказала бабуля, – делай, что велели, и не мельтеши. Не вздумай преследовать, того, кто сумку схватит. Доедем до Гатчины, и будем ждать. Ты своих, я своих.

– А где... – начал было Игорь, но старушка сказала ему:

– Всё! Делай, что велели. И со мной не заговаривай.

Она выбросила "Беломорину" в угол тамбура и пошла на свое место. Поезд приближался к станции. Игорь занервничал. Он снял сумку с плеча и теребил ремешок ручки потными ладонями. Жалко ли было ему расставаться с деньгами? С большими деньгами? Нет, он хотел от них избавиться как можно быстрее. Выкинуть из поезда, выкинуть из головы и забыть! Лишь бы только с Машей и с Катей все было нормально!

Электричка притормозила у перрона, машинист голосом робота произнес что-то невнятное, двери открылись, и Игорь выкинул сумку из двери. Ее тут же подхватил стоящий у ограждений человек, ни внешности, ни примет которого Игорь не успел запомнить. Человек перепрыгнул через парапет, нырнул в белый "Жигуль", пыхтевший вдали, и дал газу. Из второй двери того же вагона, в котором ехал Игорь, выскочил еще один человек – высокий, коренастый в длинном черном пальто, тоже перепрыгнул через парапет, подбежал к отъезжающей машине, на ходу открыл заднюю дверцу и прыгнул внутрь.

"Жигуль" взревел и скрылся из виду за поворотом станции. Игорь медленно сполз спиной по стене тамбура и обхватил голову руками. Все, что они приказали, он сделал. Значит, тот в черном пальто, что прыгнул в машину вторым сидел с ним в вагоне. И его узнали. Надо было захватить его и потребовать у бандитов обменять его на дочь и жену Игоря. Почему хваленые РУБОПовцы так не сделали? Это же так просто?

Если на вокзале в Гатчине Машеньки и Кати не будет, то где их искать? Бандитам все до фени. Они свои деньги получили, и им нет дела до того, что они обещали Игорю. Убьют, как свидетелей, за ними не заржавеет. "Ну, ладно, – сказал Игорь сам себе, – пока рано горевать, нужно идти в вагон и ждать прибытия поезда в Гатчину".

Игорь взял себя в руки, прошел по проходу и сел на свое место у окна. Поезд ехал не торопясь, мерно постукивая колесами. Бабуля дремала, опершись на костыль. Игорь закрыл глаза и тяжело вздохнул.

26

Белый "Жигуль" подъехал к замерзшему в зимней спячке дачному поселку. Пьяный сторож, шатаясь, отворил ворота, за что сидящий на месте водителя протянул ему рукой, лишенной двух пальцев, литровую бутылку водки.

– Э, Исмаил, зачем ему такую большую бутылку дал? – по-чеченски спросил тот, что в черном пальто ехал вместе с Игорем в вагоне. – Мы что будем пить, да?

– Не волнуйся, Омран, – ответил Исмаил, – я и про нас не забыл!

Тот, которого Исмаил назвал Омраном, был помесью чеченца с ингушкой, что рождает в результате в человеке упрямый, вздорный и взрывной характер. К тому же в переводе с арабского имя Омран означало крепко сложенный, что полностью к нему подходило. Омран мел бычью шею, пудовые кулаки и при этом не отличался маленьким ростом.

– Сторож пусть пьет, – сказал Краб, – свалится, не увидит, как мы уходить будем. Он оттого, что пьяный так и не понял, что мы в чужой даче живем.

– Может, его прирежем, когда будем уходить? – спросил Омран.

– А, Омран, не надо крови, – спокойно произнес Исмаил, осторожно ведя машину по занесенной снегом дороге между закрытых на зиму дач, – деньги у нас. Аллах с нами, что еще нужно?

И Исмаил в этом месте запел чеченскую народную песню, про то, как смелый джигит посватался к девушке, но у него не было сто баранов, чтобы заплатить калым ее отцу, и взять ее себе в жены. И тогда он сел на вороного коня и поехал в равнину, где русские пасли свои стада. И он угнал у них двести баранов, а пастухов всех зарезал. И заплатил отцу калым, и сыграли они с невестой богатую свадьбу, которая длилась семь дней и семь ночей.

Омран поддержал Исмаила, и вместе они на два голоса пели песню, пока не подъехали к кирпичной двухэтажной даче. И тогда Омран выскочил из машины и стал, подпевая сам себе танцевать лезгинку, а Исмаил ему хлопал: "Ай-на-на, ай-на-на!". Омран весело закидывал вверх руку, в которой сжимал сумку с баксами.

На шум из дома с пистолетом в руке выскочил еще один чеченец, но, увидев своих друзей, улыбнулся и присоединился к танцу. Исмаил тоже не устоял на месте, и вместе они плясали: "Ай-на-на, ай-на-на!". Наконец Исмаил крикнул друзьям:

– Хватит, джигиты! Пойдем в дом и отпразднуем там наше удачное дело! АЛЬХАМДУ-ЛИ-ЛЬ-ЛЯХ – Хвала и благодарение Аллаху!

Все трое шумно зашли в дом, где потрескивали дрова в камине. Видимо этот дом, в котором, нагло захватив его, жили бандиты, принадлежал состоятельным людям, которые сидя в своей питерской квартире и знать не знали, что у них в доме творится. То-то они "обрадуются", когда увидят, что зимой в их доме кто-то жил. Если только чеченцам не придет в голову и вовсе дом подпалить.

– Касым, – обратился Исмаил к чеченцу, который был в доме, когда они приехали и выскочил на крыльцо, – как там наши пленницы?

– Сидят, плачут, – хмуро ответил Касым.

Он всегда был хмурым, даже танцевал с хмурым выражением горбоносого бородатого лица. Недаром его имя означало твердый, жесткий. Он был даже жестоким. Холодным, как камень. Во имя Аллаха ему было не жалко никого. Такого он был твердого характера. В доме вкусно пахло вареным мясом, которое готовил Касым.

– Все деньги привезли? – спросил Касым.

– Сейчас пересчитаем, – ответил Исмаил, – мне кажется, что все нормально. Потому что, Омран, когда мы ехали, в машине проверил несколько пачек.

– Надо остальные проверить и пересчитать, – сказал Омран и поставил сумку на стол, – не верю я этому таксисту. Я его в вагоне не узнал. Он, ишак, зачем-то приклеил усы и очки. Я думал, что он не едет в вагоне. И когда мне Исмаил по пейджеру написал, что он сейчас бросит сумку, я присмотрелся и увидел, что он в тамбуре стоит. Ишак, потратил наши деньги.

Омран резко расстегнул молнию сумки, и под ярким светом хрустальной люстры все трое увидели в ее плотоядном чреве пачки зеленых долларов, новенькие и хрустящие.

– "Поистине, Господь твой наделяет щедрым достатком, или может ограничить в нем", – процитировал Касым слова Корана.

Омран, тем временем, повернулся к кухне, из которой доносился запах вареного мяса и сказал:

– Деньги хорошо, но их есть не будешь! Есть хочу! Весь день на ногах! Что ты там варишь, Касым?

– Свинину, – ответил Касым.

– Тьфу, Касым! – Оман даже сморщился от омерзения, – это же нечистая пища!

– В магазине ничего не было, кроме свинины, – ответил Касым, – а без мяса у джигита силы не будет. Я купил левый бок, он не нечистый. Им свинья в грязи не лежит.

– Ай, это же все равно сало, свинина, – покачал головой Омран.

– Не хочешь, не ешь, – ответил Касым, – но помнишь, что написал в Коране слова Аллаха пророк Мухаммад, мир ему?

– Что написал? – спросил Омран, чувство голода которого искало оправдания для поедания мяса свиньи.

– "Кто же вынужден, не будучи нечестивцем и своевольником, – нет греха на том: ведь Аллах Прощающ, Милосерд!" – ответил Касым. – Аллах извиняет нас, мы оказались в таких условиях, когда нам приходиться есть пищу, убитую не во имя Аллаха.

– Ладно, джигиты, – прикрикнул Исмаил, – давайте жрать, да будем собираться в дорогу.

– А с бабами что делать? – спросил Оман.

– Пусть тут остаются, – махнул рукой Исмаил, – когда их найдут или сами выберутся, мы уже будем далеко отсюда.

– Тогда, Исмаил, я телку трахну, – сказал Оман, – от нее не убудет.

– Трахни, – согласился Исмаил, – ей же в удовольствие.

Омран и Исмаил расхохотались.

– Трахну, – повторил Омран, – только поем сначала.

– Я думаю их надо убить, – предложил Касым, накладывая в большую тарелку парящие куски мяса, – надо убить и дом сжечь.

– Видно будет, что делать, – сказал Исмаил, – сначала надо поесть и поблагодарить Аллаха за то, что нам помогал. В этом доме есть стаканы? Выпьем водки за то, что удалось нам, слава Аллаху, достать эти деньги и помянем Джабраила, Бурхана и Фади, мир им.

Джабраилом был тот чеченец, которого убил возле "Метрополя" Череп. А Бурханом и Фади, те двое, кого расплющило в машине, когда они врезались в трамвай, преследуя Игоря.

Все трое чеченцев, оставшиеся в живых, встали вокруг стола, наполнили стаканы доверху.

– Хорошие были джигиты, – сказал тост Исмаил, – они верно служили Аллаху и будут они в раю. Аллах акъбар!

– Аллах акъбар! – повторили Касым и Омран.

Молча выпили. Потом без паузы наполнили стаканы еще до краев. Снова выпили молча, уже без тоста, закусили мясом. Через двадцать минут литровая бутылка водки была пуста.

– Если бы не этот таксист, – сказал Касым, – то Бурхан и Фади, мир им, были бы живы.

– И Джабраил, – добавил Омран.

– На все воля Аллаха, – ответил Исмаил.

– Я должен теперь убить женщину и девочку, чтобы отомстить их кровь, сказал Касым.

– При чем тут женщина и девочка? – спросил Исмаил. – Они не убивали ни Бурхана, ни Фади, ни Джабраила!

– "А если кто был убит несправедливо, то Мы дали близкому его власть возместить убийце", – отрешенно произнес Касым, – это слова из семнадцатой суры Корана. Джабраил был мой брат, что я скажу его матери, моей тете, когда вернусь? Фади вырос со мной в одном ауле, мы вместе с ним пришли в отряд. Бурхан муж тети моего троюродного брата. Что я скажу родне?

– Найди и убей таксиста или того, что стрелял, а женщина тут при чем? возразил Исмаил. В семнадцатой суре еще сказано, чтобы в мести своей никто не преступал границ дозволенного. Убей таксиста и скажи, что ты отомстил за кровь их родни! Я обещал таксисту, что его жена и дочь будут целы, если он привезет нам деньги.

– Обещания неверному ничего не стоят, – сказал Омран, – нет греха в том, чтобы обмануть неверного, но есть грех, чтобы не отомстить за кровь твоих родных!

– Кто тебе, Исмаил, дороже, мы или эта нечистая женщина и ее ребенок? спросил Касым, лицо его вытянулось и стало похожим на кусок пергамента.

– А-а, делайте, что хотите, – махнул рукой Исмаил, – мне нет до этой женщины и до ее ребенка нет никакого дела.

– Сначала я ее трахну! – Оман вскочил со стула.

– Тащи эту сучку сюда, – разрешил Исмаил, – пускай хоть ее ребенок этого не видит.

– Нет, пусть посмотрит! – настаивал Касым.

– Я сказал, не надо! – резким тоном приказал Исмаил. – Мы же не звери! Не варвары! Тащи ее одну, Омран!

Оман захохотал от предвкушения развлечения и по скрипучей лестнице стал быстро подниматься наверх, где были заперты в спальне Катя и Маша. Через некоторое время там послышался шум, крики, несколько ударов и потом появился Оман, который тащил за волосы за собой плачущую Катерину. Лицо ее было разбито, из носа текла кровь. Наверху плакала и кричала Маша:

– Мама, мамочка, отпустите ее!

– Сука, она меня укусила, – возмущенно воскликнул Оман.

– Кто? – спокойно спросил Исмаил, кусая мясо, – женщина?

– Нет, – ответил Оман, – мелкая сучка. Я ее убью.

– Лучше изнасилуй, – предложил Касым, – и оставь здесь. Пусть всю жизнь помнит горцев.

– Да, – согласился Оман, – так и сделаю.

Он толкнул Катю на пол, она упала и зацепилась обеими руками за ноги бандита.

– Не надо, я прошу вас, – закричала она, – господи, не трогайте девочку!

– Пошла ты, сука, – зло сказал Оман, и пнул Катю ногой в лицо.

– Побыстрее, Оман, – поторопил Исмаил, который занялся подсчетом купюр, – у нас мало времени.

Девочка наверху внезапно затихла. Касым взял со стола острый нож и направился к Катерине.

– Ты умрешь, овца, – сказал он по-чеченски, но Катя поняла смысл сказанного по интонации говорившего. Оман остановился на полпути на лестнице, чтобы посмотреть, как Касым будет резать "овцу". Он уже видал, как на родине Касым отрезал голову живому русскому солдату. Ему это понравилось.

Катя безмолвно плакала, Касым схватил ее за волосы, загнул назад голову, обнажая шею. В это время у считавшего деньги Исмаила из одной из пачек сотенных долларов, перевязанных резинкой, неожиданно вывалился маленький черный предмет, напоминающий аккумулятор для наручных часов. Специально под него в пачку денег был сделан вырез.

– Это... это... это что, бля? – в растерянности произнес Исмаил.

И в это время снайперская пуля, пробив оконное стекло, вгрызлась прямо в лоб Касыму. Нож выпал из его руки и сам он завалился на спину, как мешок с дерьмом.

– Это радиомаяк! – догадался Исмаил, он видал такие в Чечне, и попытался вскочить.

Вторая пуля снайпера достала и его, но не убила, а ранила в плечо. Исмаил, завыв от боли, спрятался за стол, пытаясь левой рукой вытащить из-за пояса пистолет. В это время дверь наверху, в комнате, где томились пленницы, с треском вылетела и сильный удар кованым армейским ботинком, скинул вниз со ступенек Омана. Одновременно вылетела и входная дверь. Ворвался спецназ в камуфляже и через секунду два оставшихся в живых чеченца были уложены вниз мордами на деревянный пол. При этом с ними обходились абсолютно не ласково, в результате чего лица Исмаила и Омрана приобрели иссиня-черный оттенок. В дом вошел Вадим, а за ним и Иван.

– Успели, товарищ майор, еще бы немного и кранты, – сказал боец в маске, который по крыше бесшумно залез в комнату, где была заперта Маша, и скинул вниз Омрана.

– Мама, – крикнула девочка, появившись на лестнице, сбежала вниз мимо бойца и обняла Катю.

– Уберите этих в машину, – приказал Вадим своим бойцам, указывая на бандитов, – и позовите врачей.

Бойцы подняли с пола Омана и Исмаила. Когда их потащили мимо Вадима, то Исмаил прошипел:

– Аллах акъбар!

Вадим правой кистью схватил за грудь Исмаила и переспросил:

– Аллах велик, говоришь? Велик, я не спорю! Но ты его именем не прикрывайся! Ты только за сегодняшний день несколько раз все его законы нарушил! Надеешься, что простил он тебя? Нет, джигит, если бы он тебя простил, то сберёг бы он тебя от меня! А ведь не сберег! Значит, не простил он тебя. И не тащили бы тебя сейчас в "воронок", а спокойно ты бы жрал свою свинину и пил водку! Аллах справедлив, вот и получай справедливость! Увести!

Исмаила вытолкнули в дверь и вместе с Оманом усадили в "воронок". В дом зашли врачи в белых халатах – женщина и мужчина. Они подошли к Кате и Машеньке, подняли их с пола и усадили на стулья. Мужчина открыл чемоданчик с большим красным крестом на боку. Резко запахло лекарствами.

– Пойдем, – сказал Ивану Вадим, – теперь здесь и без нас разберутся.

– Я хотел подойти к Катерине, – ответил Иван.

– Не надо, – покачал головой Вадим, – ей сейчас не до тебя. У нее шок, пусть ей врачи занимаются, а мы лучше поедем в Гатчину, расскажем Игорю, что все кончилось относительно хорошо.

Иван кивнул, а Вадим приказал бойцу, который стоял возле входной двери:

– Кольцов, следи за тем, чтобы ничего не трогали до приезда оперов. Деньги, – он указал на сумку, – сдашь по описи, а я в Гатчину поеду. Ясно?

– Так точно, товарищ майор, – ответил боец Кольцов.

Иван и Вадим вышли из дома и направились к машине Вадима, которая стояла неподалеку. Случившиеся событие разбудило поселок, подъезжали одна за другой специальные машины – милиция, спасатели, розыск, врачи и даже пожарные. Вадим на своей машине еле-еле выехал из всей этой толчеи и на всех парах рванул в сторону Гатчины.

27

Никакой другой машины Родриго и не ожидал увидеть. К обочине вальяжно подъехал серебристый "BMW" – боевая машина вымогателей, как принято в России расшифровывать аббревиатуру этой марки машины. Родриго засуетился, вылез из своего "Опеля" и поспешил к серебристому чуду немецкого машиностроения.

Из "BMW" вылез водитель южной наружности, внимательно и долго посмотрел на припаркованный за "BMW" автомобиль, затем на его обладателя – Родриго и согласно кивнул. К слову стоит отметить, что за последние дни Родриго растерял свою горделивую осанку и вальяжную походку сменил на плебейский шажок. Все это произошло оттого, что так сильно Родриго еще не влетал. Он потерял своих лучших друзей и телохранителей – Мустафу и Пуха, но самое главное, он потерял весь свой порошок и деньги, которые за него предназначались.

Сказать, что Родриго потерял именно "свой" порошок нельзя, потому что он и сам покупал его у перекупщиков. Те, кто продал ему наркотики для перепродажи в Питере, были людьми суровыми и немногословными, но к Родриго относились хорошо, потому, что он ни разу их не подводил. Оттого-то они и дали Родриго порошок на реализацию, даже не взяв с него предоплаты.

Родриго, перед началом сделки, планировал, что все произойдет примерно так. Что, мол, продаст он Пустому наркоту, наварит с этой сделки тридцать процентов стоимости всей партии и получит в карман сто пятьдесят штук наличкой. Это за неделю-то с небольшим работы!

Пылкое воображение уже рисовало Родриго, как он распорядится вышеупомянутой суммой, как вдруг случилось непоправимое – его кинули! Он не только не заработал свои кровные денежки, что вполне можно было бы стерпеть, но еще и через три дня должен был отдать суровым парням – своим поставщикам триста пятьдесят тысяч баксов налом, то есть зелеными хрустящими купюрами, уложенными в пачки одна к другой.

Такой суммы у Родриго не было. Даже если по сусекам поскрести, по закромам, то не наберется. Если, конечно, продать квартиру, дачу, машину, мебель. Еще одну квартиру, машину, дачу, мебель, то можно наскрести, но тогда Родриго останется без штанов. Он этого не хотел.

Суровые парни-поставщики по телефону и слышать ничего не хотели о форс-мажорных обстоятельствах, в которых оказался Родриго. И напоследок пригрозив ему воткнуть паяльник в жопу, просто бросили трубку. Выход был один – попытаться отыскать чеченцев, которые напали на него и Пустого в ангаре, отобрать у них деньги и порошок. Только это могло спасти шкуру и жизнь Родриго. Именно поэтому Родриго и обратился за помощью к Амджаду главе чеченской диаспоры в Питере.

Амджад был человеком чрезвычайно занятым и поэтому назначил ему встречу на улице Восстания в 22.00 в своей машине и уделил по регламенту десять минут своего драгоценнейшего времени. Поэтому Родриго спешил и суетился. Он подбежал к машине Амджада на полусогнутых, открыл заднюю дверь автомобиля и попросил разрешения войти.

– Входи, дорогой, – ответил ему Амджад, – мой дом, твой дом, моя машина, твоя машина.

Амджад был человеком почтенным. Его заостренное книзу треугольное лицо венчала длинная седеющая борода, голову покрывал бархатный тюрбан, а само тщедушное тело аксакала было облачено в красивый расшитый теплый халат.

– Мир дому твоему, – сказал Родриго фразу, слышанную им в кино и наиболее подходящую, как ему казалось, к моменту, – и детям твоим, и внукам, и правнукам.

Амджан молча и медленно кивнул. Родриго залез в машину и сел рядом с главой диаспоры. В машине, кроме них на передних сидениях находились еще двое – телохранители аксакала. Не смог не заметить Родриго, что еще один джип подъехал и стал позади его машины, когда он залезал к Амджану в "BMW".

– Что привело тебя ко мне? – спросил Амджан. – Я хорошо знал твоего отца. Чем могу быть полезен его сыну?

Родриго с недоверием покосился на сидящих на передних сидениях телохранителей Амджана.

– Не бойся за них, – произнес Амджан, уловив его взгляд, – они глухие и немые, как рыба в море. Начинай свой рассказ.

– Уважаемый Амджан, – начал Родриго, – сегодня утром, почти двенадцать часов назад, мы совершали сделку. Я продавал Борису Григорьевичу, вы его знаете...

– Пустой, что ли? – спросил Амджан.

– Да, Пустой. Ему я продавал товар, ну, там, дела всякие, – Родриго не хотел говорить, что это была наркота.

– Не крутись, как шакал в загоне, если хочешь, чтобы я тебе помог, сказал Амджан, – что это был за товар?

– Порошок, – прошептал Родриго, – большая партия. Огромная. И вот, когда мы начали считать деньги, в ангар ворвались чеченцы. Двое. Уложили двух моих людей и у Пустого перестреляли всех, деньги и порошок забрали, а меня и Пустого привязали к стулу.

– Их двое было, а вас? – усмехнулся Амджан.

– Они напали внезапно и сразу убили двоих, – объяснил Родриго, остальных уложили на землю. Мои люди не были готовы к этому, потому что я Пустому доверял, и он заверил меня, что все будет нормально.

– Не верь никому, Родриго, – наставительно произнес Амджан, – слепая вера губит людей.

– Мы сто раз проворачивали с Пустым подобные сделки, и все было нормально, – сказал Родриго.

– Сто раз? – удивленно поднял брови Амджан.

– Нет, не сто, – ответил Родриго, – это я так сказал, поговорка такая, всего семь раз, нет восемь за шесть лет. Эта была девятая сделка.

– Откуда ты знаешь, что те парни, что на вас напали, были чеченцы? спросил Амджан.

– Они говорили с акцентом, – ответил Родриго, – потом сказали, что народ Чечни нас не забудет, и еще, извините, конечно, Амджан, но так действовать могут только боевики. Ваши, чеченские.

– Как "так", уточни? – спросил Амджан.

– Дерзко и нагло – ответил Родриго, – стреляли постоянно, а еще вспомнил, одного из них звали Ахмет.

– Ахмет, нет такого имени у чеченцев, – ответил Амджан, – это не имя, а суррогат. По правоверному звучит Ахмад, что значит хвалимый, достойный похвалы. Никакой чеченец не назовет сына Ахмет.

– Ну, пусть так, – согласился Родриго, – но если это не ваши, тогда кто? Ведь и у "Метрополя" на людей Пустого напали чеченцы, когда таксист их деньги увез? Кажется, даже одного из них люди Пустого подстрелили?

– Не подстрелили, а застрелили насмерть, – кивнул Амджан, – да, это были чеченцы. Этого джигита звали Джабраил. Но он был не мой человек. Он недавно приехал из Чечни. Он воевал против русских в освободительном отряде одного уважаемого полевого командира. И никому не подчинялся кроме него и Аллаха. Они приходили ко мне, когда приехали сюда, я дал им денег на войну, и сказал уезжать отсюда, потому что мне здесь не нужно всего этого – крови, войны. Я бизнесмен, а не бандит. И не хочу, чтобы у чеченцев, которые живут здесь и делают свои дела в этом городе были осложнения из-за этих парней. Но они не послушались и затеяли это нападение на деньги Пустого у "Метрополя".

– Да, это они были в ангаре, – радостно заерзал на месте Родриго, – а имя, что имя? Можно и чужим именем называться для пользы дела? Амджан, где мне найти этих бандитов? Помоги мне и я отдам половину из того, что мне причитается. Это большая сумма. Я хорошо отблагодарю тебя.

– Мне не нужны твои деньги, Родриго, – ответил Амджан, – мне нужна мирная жизнь и справедливость.

– Хорошо, но ведь не по справедливости получилось, – согласился Родриго, – где мне найти их этих чеченцев?

– Где, говоришь, найти, – усмехнулся Амджан, – в "Крестах". Знаешь, такое здание на берегу Невы?

– Как в "Крестах"? – растерялся Родриго. – Когда? Ничего не пойму?

– Брата Джабраила Касыма застрелили менты, – ответил Амджан, – сегодня утром. А Омана и Исмаила арестовали и посадили в "Кресты". Исмаил, Оман и Касым захватили в заложники жену и дочь таксиста, который украл деньги у Пустого. Требовали, чтобы тот отдал им деньги в обмен на жизнь своих родных. Он деньги отдал, а их РУБОП арестовал на даче. Так их и повязали. А случилось все это около двенадцати часов дня.

– Но и на нас напали около двенадцати часов дня, – не понял Родриго, то есть, что? Это были не они?

– Это были не мои люди и уж точно не чеченцы, – сказал Амджан, – я о своих чеченцах все-все знаю. Даже в котором часу они писать ходят и сколько раз в день намаз совершают. Каждого чеченца, который в Ленинградскую область приезжает, я знаю, за каждым смотрю. И говорю тебе, именем Аллаха, что в ангаре это были не чеченцы!

– Но тогда кто же? – снова впал в отчаяние Родриго.

– А об этом тебе вот этот парень расскажет, – сказал Амджан, указав на сидящего впереди на месте пассажира, мужчину.

Тот оглянулся, и Родриго замер, как будто встретился с привидением...

28

Пустой поднял над столом рюмку с водкой и произнес тост:

– За успешное завершение нашей операции!

Сидящие напротив него Бивень и Мускул согласно кивнули, подняли свои рюмки и залпом осушили их до дна. Закусили с празднично накрытого стола. Чего в этот день на этом столе только не было и мясо, и колбаса, и семга, и икра, оливки и кукуруза, креветки и раки, зелень, шоколад. Не было только одного – свободного места.

Сидели празднующие завершение операции в тайном укрытии Пустого. Квартире, о существовании которой знали только особы приближенные, каковой до последнего времени даже Бивень не являлся. Но беззаветное его служение делам Бориса Григорьевича подняло фигуру Бивня вверх по служебной лестнице, и теперь он сидел за столом вместе с шефом.

– Сейчас, пока все уляжется, – закусывая водку, сказал Пустой, отправитесь отдохнуть на море, подальше от Питера недели на две. На Кипр или в Испанию махните, куда захотите, туда и летите. Порезвитесь там, позагораете, девчонок местных пощупаете. А я здесь останусь, улаживать все проблемы. А потом пристрою вас где-нибудь в Европе. Все-таки вы здесь в России с сегодняшнего утра считаетесь без вести пропавшими. Трупами. Ха-ха-ха.

Мускул и Бивень дружно поддержали шефа подобострастным хихиканием.

– А что с Родриго? – спросил Мускул.

– Он должен был сегодня встретиться с Амджаном, – самоуверенно ответил Пустой, – но чем ему может помочь этот аксакал, эта мумия ходячая? Старикашка давно выжил из ума и своих чеченцев уже не контролирует. Они творят, что хотят, и плевать они хотели на законы шариата. Так что при разборе, а он будет обязательно, я буду стоять на своем. Мол, чеченцы меня ограбили, кинули на бабки и людей моих убили. Целых пять человек, считая вас, уложили. Лучшего алиби на сходняке и придумать трудно. Да, пять человек.

– Почему пять? – не понял Бивень.

Как мы уже говорили быстротой мыслей, и гибкостью ума он не отличался. Пустой стал загибать пальцы:

– Татарин убит это раз. Но этому падле поделом за то, что нас чеченам сдал. Из-за него весь сыр бор и начался. Но про это никто, кроме нас троих не знает. Вы, я думаю, будете молчать.

– Естественно, – сказал Мускул, а Бивень ему поддакнул.

– Еще менты знают, которые прослушивали трубу Бивня, – продолжил Пустой, – но там у меня верные люди сидят, не проболтаются.

– Да, Борис Григорьевич, – встрепенулся Бивень, – я хотел как раз, типа, спросить. Вы мне, типа, не доверяете, что ли, что мой телефон на прослушке?

– Заглохни, Бивень, – сказал Пустой, – позже объясню, зачем это надо было. Сам еще спасибо скажешь.

– Да, Бивень, молчи, – сказал Мускул, – шеф знает, что делает.

– Считаем трупы дальше, Мустанг убит, – Пустой загнул еще один палец.

– Мустанга жалко, – опять влез в разговор Бивень, – реальный был пацан. Типа мог бы пойти дальше.

– Вот и до твоего вопроса добрались, Бивень, – сказал Пустой, – была у меня малява от верных людей, что кто-то из моих людей "перекрасился" в красный цвет. Подсадной мент среди нас был. Насчет тебя, Мускул, я почти не сомневался, потому что знаю твою репутацию и на зоне, и здесь. К тому же у тебя хороший козырь есть, то, что ты мента завалил не далее как год назад.

– Было дело, – кивнул Мускул.

– Бивень тоже не мог быть "красным", – сказал Пустой и чуть не добавил "по причине умственной отсталости", но не сказал этого, а сказал, – но чтобы проверить это я телефон твой, Бивень, на прослушку и поставил. И ты не спалился, потому что ты не "цветной".

– Естественно, шеф, – захлебываясь от щенячьей преданности, загавкал Бивень, – да я за вас, реально, типа, придушу кого угодно.

– Ну, ну, хватит, – деланно отмахнулся Пустой.

На самом деле ему было приятно такое проявление верности.

– Далее я подумал о том, что это могли быть Череп или Татарин, продолжил Пустой. – Их телефоны тоже слушали, но ничего подозрительного не наслушали. Только потом Татарина поймали, но не на связи с ментами, а на связи с чеченцами. С твоей трубы, между, прочим, Бивень.

– Да, знаю я, – буркнул Бивень.

– Я поверить не мог, когда мне сообщили, что ты, с чеченцами договариваешься, – сказал Пустой.

– Да я... – вскричал Бивень.

– Заткнись, – коротко приказал ему Пустой и Бивень затих, – потом разобрались, что это не ты говоришь с ними, а Татарин. А ведь, могли бы и не разобраться. Вы в то время далеко были отсюда, сказал бы я Мускулу тебя грохнуть, он бы и грохнул. Так ведь, Мускул?

– Несомненно, – согласился тот.

Он сложил из пальцев правой руки подобие пистолета, нацелил Бивню в лоб и мягко произнес "Пиу!". Бивень вздрогнул.

– Благодари бога, что человек, который твою трубу слушал, твой голос узнавал и понял, что не ты с чеченцами болтаешь, – сказал Пустой. – А Татарин хитер. Специально твою трубку взял, чтобы тебя подставить.

– Он мне говорил что... Он мне говорил... – засуетился Бивень.

– Все, все, Бивень, заткнись, – махнул рукой Пустой, – поешь лучше. Так вот, продолжаю. Стал я вычислять дальше, кто у нас стукачок. И остался только Мустанг. Он в нашей конторе недавно появился, срок он отмотал пустяковый за драку. Не верил я ему с самого начала. Поэтому и приговорил.

– Пустой, а ведь Рябой за него спросит, – сказал Мускул, – когда с отсидки выйдет. Это он его в зоне "подогрел". А Рябой тоже не пацан, сам знаешь...

– Рябой Мустанга и мне присоветовал, – ответил Пустой, – да только Рябой не законник, а отморозок, а им я не верю. У них никаких законов. Рябому в "красные" и самому перекраситься недолго. К тому же мы в чем виноваты? Какой с нас спрос? Это же чеченцы Мустанга грохнули, вот с ними пусть Рябой и разбирается! Так что ты меня в заблуждение не вводи.