Текст книги "Уотт"

Автор книги: Сэмюел Баркли Беккет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

В основном именно по этим причинам Уотт был бы рад услышать голос Эрскина, успокоительно преобразующий в слова пространство кухни, необыкновенную лампу, установленную на лестнице, лестницу, которая никогда не была одинаковой и даже количество ступенек которой, казалось, менялось изо дня в день и с ночи до утра, и множество других вещей в доме, и росшие на улице кусты и прочие садовые насаждения, столь часто мешавшие Уотту выйти на прогулку даже в самый погожий день, так что он стал бледным и начал страдать запорами, и даже самый свет, появлявшийся и пропадавший, и облака, громоздившиеся на небо то медленно, то стремительно, в основном с запада на восток, или опускавшиеся к земле с другой стороны, поскольку облака, видимые из владений мистера Нотта, были не совсем теми облаками, к которым Уотт привык, а Уотт был большим знатоком облаков и отличал разные виды: перистые, слоистые, кучевые и множество прочих видов – с первого взгляда. Дело вовсе не в том, что если бы Эрскин назвал горшок или обратился к Уотту: Дружище, или: Приятель, или: Черт тебя побери, то это превратило бы для Уотта горшок в горшок или Уотта – в человека. Зато это свидетельствовало бы о том, что хотя бы для Эрскина горшок был горшком, а Уотт – человеком. Дело вовсе не в том, что если бы для Эрскина горшок был горшком или Уотт – человеком, это заставило бы горшок стать горшком или Уотта – человеком для Уотта. Зато это, возможно, немножко приукрасило бы надежду, порой испытывавшуюся Уоттом, что он нездоров по причине усилий, прилагаемых его телом, чтобы приспособиться к незнакомой среде обитания, и что они в конце концов увенчаются успехом, а его здоровье обретет былую крепость, и явятся вещи, и явится он, в своих исконных обличьях, готовые к тому, чтобы их назвали освященными временем и забытыми названиями. Дело вовсе не в том, что Уотт постоянно жаждал этого восстановления вещей и себя до состояния сравнительной безобидности. Поскольку порой он чувствовал чувство, весьма напоминавшее чувство удовлетворения, что он покинут последними крысами. Поскольку после них не будет больше никаких крыс, ни одной, а порой Уотт почти приветствовал такую перспективу – избавиться наконец от своих последних крыс. Поначалу, конечно, будет одиноко и тихо после терзаний, суеты, тихих воплей. Вещи и он – они так долго пробыли вместе с ним в мерзкую и менее мерзкую погоду. Вещи в обычном смысле слова, затем пустоты между ними и свет в вышине, пока он не добрался до них, а затем нечто другое, высокое тяжкое полое составное шаткое нечто, подминавшее под себя траву и разметывавшее песок. Но если порой и случалось так, что Уотт предвидел это опустошение с подобием удовлетворения, то это бывало редко, особенно на первых порах пребывания Уотта в доме мистера Нотта. И часто он обнаруживал, что жаждет услышать чей-нибудь голос, Эрскина, поскольку он был с Эрскином наедине, голос, который поговорил бы о маленьком мироздании мистера Нотта при помощи старых слов, старых верительных грамот. Был, разумеется, садовник, могший поговорить о саде. Но мог ли садовник говорить о саде, садовник, каждый вечер в сумерки отправлявшийся домой и не возвращавшийся до следующего утра, когда солнце уже было высоко в небе? Нет, замечания садовника, по мнению Уотта, свидетельством не являлись. Только Эрскин мог поговорить о саде и только Эрскин мог поговорить о доме с пользой для Уотта. А Эрскин никогда не говорил ни о том, ни о другом. На самом деле Эрскин никогда в присутствии Уотта не раскрывал рта, разве только чтобы поесть, или рыгнуть, или кашлянуть, или сплюнуть, или присвистнуть, или вздохнуть, или попеть, или всхрапнуть. По правде говоря, на первой неделе не проходило и дня, чтобы Эрскин не адресовался к Уотту по поводу его обязанностей. Но в первую неделю слова Уотта еще не начали изменять ему, а его мир еще не стал невыразимым. По правде говоря, время от времени Эрскин сломя голову приносился к Уотту с каким-нибудь до крайности нелепым вопросом вроде: Вы не видели мистера Нотта? или: А Кейт пришла? Но это было много позже. Возможно, сказал Уотт, когда-нибудь он спросит: Где горшок? или: Куда ты задевал этот горшок? Эти вопросы, сами по себе нелепые, все же говорили в пользу Уотта о том, что обучался он быстро. Однако он обучался бы быстрее, если бы это случилось раньше, до того как он привык к этому вымиранию видов.

Песня, которую Эрскин пел или, скорее,

напевал, всегда была одна и та же. Вот такая:

?

Возможно, если бы Уотт заговорил с Эрскином, Эрскин в ответ заговорил бы с Уоттом. Однако Уотт еще не настолько далеко зашел.

Поначалу внимание Уотта обостренно воспринимало все происходившее вокруг. В пределах слышимости не прозвучало ни звука, который он не расслышал бы и, в случае необходимости, не подверг бы изучению, а кроме того, он в оба глаза следил за тем, что творилось вблизи и вдали, появлялось и пропадало, замирало и шевелилось, озарялось и погружалось во тьму, росло и чахло, и зачастую улавливал природу подвергавшегося изменению предмета и даже непосредственную причину изменения. Тысячам ароматов, что оставляет за собой время, Уотт тоже уделял пристальнейшее внимание. А еще он обзавелся портативной плевательницей.

Это постоянное напряжение некоторых своих самых выдающихся способностей порядком выматывало Уотта. А результаты в целом были весьма скудными. Однако поначалу у него не было выбора.

Одной из первых вещей, которые Уотт выяснил таким образом, было то, что мистер Нотт порой поднимался поздно, а укладывался рано, а порой поднимался очень поздно, а укладывался очень рано, а порой вовсе не поднимался и вовсе не укладывался, поскольку как может улечься тот, кто не поднялся? А заинтересовало Уотта то, что чем раньше мистер Нотт поднимался, тем позднее укладывался, а чем позднее поднимался, тем раньше укладывался. Но между часом подъема и часом укладывания не существовало, казалось, никакой устойчивой связи, либо же она была столь трудна для понимания, что ее не существовало для Уотта. Долгое время это было источником удивления для Уотта, поскольку он сказал: Вот, казалось бы, некто, с одной стороны, не склонный менять свое состояние, но, с другой, он ждет не дождется, когда это произойдет. Поскольку в понедельник, вторник и пятницу он поднимался в одиннадцать, а укладывался в семь, а в среду и субботу поднимался в девять, а укладывался в восемь, а в воскресенье вовсе не поднимался и вовсе не укладывался. Но потом Уотт сообразил, что между мистером Ноттом поднявшимся и мистером Ноттом улегшимся выбирать, как говорится, было нечего. Поскольку его подъем не был переходом от сна к бодрствованию, а укладывание – переходом от бодрствования ко сну, нет, они были переходами от и к, к и от состояния, не бывшего ни сном, ни бодрствованием, ни бодрствованием, ни сном. Даже мистер Нотт вряд ли мог пребывать день и ночь в одном состоянии.

Кормление мистера Нотта доставляло совсем немного хлопот.

В субботу вечером заготовлялось и изготовлялось достаточное количество еды, чтобы позволить мистеру Нотту протянуть неделю.

Это блюдо состояло из разнообразных питательных веществ вроде разнообразных супов, рыбы, яиц, дичи, птицы, мяса, сыра, разнообразных фруктов и, разумеется, хлеба и масла, также оно содержало более распространенные напитки вроде абсента, минеральной воды, чая, кофе, молока, портера, пива, виски, бренди, вина и воды, а также множество компонентов для укрепления здоровья вроде инсулина, дигиталина, каломели, йода, настойки опия, ртути, угля, железа, ромашки и средства от глистов и, разумеется, соли и горчицы, перца и сахара и, разумеется, небольшого количества салициловой кислоты, чтобы замедлить брожение.

Все эти, а также многие другие составляющие, перечисление которых отняло бы массу времени, хорошенько перемешивались в пресловутом горшке и кипятились четыре часа, пока не достигалась консистенция месива, или размазни, когда вся еда, все питье и все для укрепления здоровья как следует смешивалось и превращалось в единое нечто, не бывшее ни едой, ни питьем, ни лекарством, но совершенно новым веществом, малейшая порция которого мигом разжигала и тут же усмиряла аппетит, возбуждала и утоляла жажду, уравновешивала и стимулировала телесные жизненные функции и преприятнейшим образом ударяла в голову.

Уотту выпало отвешивать, отмеривать и отсчитывать с величайшей точностью ингредиенты, составлявшие это блюдо, разделывать то, что требовало разделки, хорошенько, без потерь, перемешивать, пока все не становилось совершенно неразличимым, доводить до кипения, доведя, держать в этом состоянии, а по приготовлении снимать с плиты и выставлять на холод в прохладное место. Это задание требовало всех умственных и физических сил Уотта, столь деликатным и грубым оно было. И в теплую погоду порой случалось так, что он, помешивая, разоблачался до пояса, и, когда при помощи обеих рук он шуровал здоровенным железным ломом, слезы, слезы умственной усталости, капали с лица в горшок, и с груди, и с подмышек, потоки влаги, вызванные напряжением, тоже капали в горшок. Его душевные устои также подвергались суровому испытанию, столь велико было его чувство ответственности. Поскольку он знал, как если бы ему об этом сказали, что рецепт сего блюда никогда не менялся со времени его изобретения в далеком прошлом и что выбор, дозировка и количество его составных элементов были вычислены с величайшей тщательностью так, чтобы за четырнадцать плотных приемов пищи, то есть семь плотных завтраков и семь плотных обедов, доставить мистеру Нотту как можно больше удовольствия, совмещенного с укреплением здоровья.

Блюдо подавалось мистеру Нотту холодным, в миске, ровно в двенадцать часов дня и точно в семь часов вечера на протяжении всего года.

То есть Уотт в эти часы вносил полную миску в столовую и оставлял ее на столе. Часом позже он возвращался и забирал ее, в каком бы виде мистер Нотт ее ни оставил. Если в миске еще была еда, Уотт перекладывал ее в собачью миску. А если она была пуста, Уотт мыл ее, приготовляя к следующему приему пищи.

Поэтому Уотт никогда не видел мистера Нотта за трапезой. Поскольку мистер Нотт никогда не был пунктуален в своих трапезах. Но он редко опаздывал больше чем на двадцать – тридцать минут. А полное или неполное опустошение миски никогда не отнимало у него более пяти минут, семи в крайнем случае. Поэтому мистера Нотта никогда не было в столовой ни когда Уотт вносил миску, ни когда Уотт возвращался ее забрать. Поэтому Уотт никогда не видел мистера Нотта, никогда-никогда не видел мистера Нотта за трапезой.

Мистер Нотт поглощал это блюдо при помощи маленькой плоской лопатки наподобие тех, которыми пользуются кондитеры, бакалейщики и чаеторговцы.

Такой распорядок весьма экономил усилия. Уголь тоже не пропадал зазря.

Кто же, размышлял Уотт, завел такой распорядок? Сам мистер Нотт? Или, возможно, еще кто-то, например бывший домашний гений или профессиональный диетолог? А если не сам мистер Нотт, а еще какое-то лицо (или, разумеется, лица), то знал ли мистер Нотт, что такой распорядок существует, или нет?

Мистер Нотт никогда не жаловался на свою еду, хотя и не всегда ее съедал. Иногда он опустошал миску, до блеска выскребывая стенки и донышко лопаткой, иногда оставлял половину или еще какую-нибудь часть, а иногда оставлял все.

На ум Уотту в этой связи пришло двенадцать возможностей:

1. Мистер Нотт завел такой распорядок, знал, что он завел такой распорядок, знал, что такой распорядок существует, и был доволен.

2. Мистер Нотт не заводил такой распорядок, но знал, кто завел такой распорядок, знал, что такой распорядок существует, и был доволен.

3. Мистер Нотт завел такой распорядок, знал, что он завел такой распорядок, но не знал, что такой распорядок существует, и был доволен.

4. Мистер Нотт не заводил такой распорядок, но знал, кто завел такой распорядок, но не знал, что такой распорядок существует, и был доволен.

5. Мистер Нотт завел такой распорядок, но не знал ни кто завел такой распорядок, ни что такой распорядок существует, и был доволен.

6. Мистер Нотт не заводил такой распорядок, не знал ни кто завел такой распорядок, ни что такой распорядок существует, и был доволен.

7. Мистер Нотт завел такой распорядок, но не знал, кто завел такой распорядок, знал, что такой распорядок существует, и был доволен.

8. Мистер Нотт не заводил такой распорядок, не знал, кто завел такой распорядок, знал, что такой распорядок существует, и был доволен.

9. Мистер Нотт завел такой распорядок, но знал, кто завел такой распорядок, знал, что такой распорядок существует, и был доволен.

10. Мистер Нотт не заводил такой распорядок, но знал, что он завел такой распорядок, знал, что такой распорядок существует, и был доволен.

11. Мистер Нотт завел такой распорядок, но знал, кто завел такой распорядок, но не знал, что такой распорядок существует, и был доволен.

12. Мистер Нотт не заводил такой распорядок, но знал, что он завел такой распорядок, но не знал, что такой распорядок существует, и был доволен.

На ум Уотту в этой связи пришли и другие возможности, но он отложил их в сторону и выбросил из головы как покамест не заслуживающие серьезного рассмотрения. Придет, возможно, время, когда они будут заслуживать серьезного рассмотрения, и тогда, если он сможет, он призовет их обратно и серьезно рассмотрит. Но покамест они казались не заслуживающими серьезного рассмотрения, а потому он выбросил их из головы и забыл.

Указания Уотту требовали отдавать то, что мистер Нотт оставлял от этого блюда в те дни, когда он вовсе не ел, собаке.

Но в доме не было собаки, то есть домашней собаки, которой можно было бы отдавать эту еду в те дни, когда она не требовалась мистеру Нотту.

Обдумывая это, Уотт услыхал тихий голосок, говоривший: Мистер Нотт, знавший некогда мужчину, которого укусила за ногу собака, и знавший некогда другого мужчину, которому оцарапала нос кошка, и знавший некогда здоровую женщину, которую боднул в чресла козел, и знавший некогда другого мужчину, которому бык выпустил кишки, и знававший некогда каноника, которого лошадь лягнула в промежность, побаивается собак и прочих четверолапых друзей, находящихся рядом с ним, а своих бессловесных двуногих братьев и сестер в Боге – ничуть не меньше, поскольку знал некогда миссионера, которого до смерти затоптал страус, и знал некогда священника, которому, когда он со вздохом облегчения покинул церковь, где собственными руками отслужил мессу в присутствии более чем сотни прихожан, голубь сверху капнул в глаз.

Уотт никогда толком не знал, как относиться к этому тихому голоску: то ли тот шутил, то ли говорил всерьез.

Поэтому было необходимо, чтобы посторонняя собака приходила к дому хотя бы раз в день в надежде получить частично или полностью завтрак, или обед, или и то, и другое, мистера Нотта в качестве корма.

В этом деле должны были встретиться величайшие трудности, невзирая на огромное количество голодных и даже голодающих собак, коими округа кишела и, несомненно, всегда кишела на мили вокруг во всех направлениях. А причиной этому было, возможно, то, что количество случаев, когда собака уходила сытой, не шло ни в какое сравнение с количеством случаев, когда она уходила сытой наполовину, а количество случаев, когда она уходила сытой наполовину, не шло ни в какое сравнение с количеством случаев, когда она уходила такой же несытой, какой приходила. Поскольку мистер Нотт чаще съедал всю еду, чем ее часть, и чаще съедал часть, чем не съедал ничего, гораздо-гораздо чаще. Поскольку хоть и правда то, что мистер Нотт очень часто поднимался очень поздно, а укладывался очень рано, все же велико было количество случаев, когда мистер Нотт поднимался как раз вовремя, чтобы съесть завтрак и съедал обед как раз вовремя, чтобы улечься. Те дни, когда он не поднимался и не укладывался и оставлял завтрак и обед нетронутыми, были, конечно, чудными днями для собаки. Но такое случалось крайне редко.

Но станет ли среднестатистическая голодная или голодающая собака по собственной воле являться как штык на таких условиях? Нет, среднестатистическая голодная или голодающая собака, предоставленная сама себе, не станет этого делать, поскольку оно того не стоит.

Вдобавок к этому присутствие собаки требовалось не в абы какой час дня или ночи, когда ей заблагорассудится заявиться, нет, но между определенными граничными часами, а именно восемью и десятью часами вечера. А причиной этому было то, что в десять часов дом запирался на ночь, и до восьми часов не было известно, оставил ли мистер Нотт что – нибудь, все или ничего от своей дневной еды. Поскольку хоть мистер Нотт, как правило, съедал каждую крошку завтрака и обеда, а в таком случае собака не получала ничего, ничто не мешало ему съедать каждую крошку завтрака, но не съедать обед или съедать его только частично, а в таком случае собака получала несъеденный обед или часть обеда, или не съедать завтрак или съедать его только частично, съедая все же каждую крошку обеда, а в таком случае собака получала несъеденный завтрак или часть завтрака, или съедать только часть завтрака и только часть обеда, а в таком случае собаке перепадали две несъеденные порции, или не прикасаться ни к завтраку, ни к обеду, а в таком случае собака, если она не опоздала и не пришла слишком рано, наконец уходила с полным брюхом.

Но каким образом удавалось совместить в одном месте собаку и еду в те дни, когда дневная еда, полностью или частично оставленная мистером Ноттом, полностью или частично предоставлялась собаке? Поскольку указания Уотту были формальны: В те дни, когда еда остается, оная еда должна быть без промедления отдана собаке.

Проблема, с которой мистер Нотт должен был столкнуться в том далеком прошлом, когда обустраивал дом.

Одна из многих проблем, с которыми мистер Нотт должен был тогда столкнуться.

А если не мистер Нотт, то еще кто-то, кого потерян всякий след. А если не этот кто-то, то еще кто-то, чьих следов не осталось.

Теперь Уотт перешел к тому, как эта проблема была решена, если не мистером Ноттом, то этим кем-то, а если не мистером Ноттом и не этим кем-то, то этими кеми-то, словом, к тому, как эта проблема была решена, эта проблема совмещения собаки и еды мистером Ноттом, или тем, или теми, кто столкнулся с ней в том далеком прошлом, когда мистер Нотт устраивал свой обиход, поскольку то, что она была решена тем или теми, кто с ней никогда не сталкивался, казалось Уотту маловероятным, крайне маловероятным.

Однако перед тем как перейти к этому, он прервался, дабы поразмыслить, что решение этой проблемы совмещения собаки и еды вышеописанным образом было, возможно, получено тем же или теми же, кем было получено решение проблемы приготовления еды мистера Нотта задолго до того.

Прервавшись, чтобы поразмыслить об этом, он прервался еще ненадолго, перед тем как перейти к решению, которое казалось предпочтительным, дабы рассмотреть хотя бы некоторые из тех, которые предпочтительными не казались.

Однако перед тем как ненадолго прерваться ради этого, он поспешил отметить, что эти решения, не казавшиеся предпочтительными, могли или не могли быть рассмотрены и отложены в сторону как неудовлетворительные автором или авторами решения, которое казалось предпочтительным.

1. Можно разыскать исключительно голодную или голодающую собаку, которая по причинам, лучше известным ей самой, сочтет стоящим приходить в дом вышеописанным образом.

Но возможность существования такой собаки мала.

Но вероятность разыскать такую собаку, если она существует, невелика.

2. Можно выбрать недокармливаемую местную собаку, которой, с согласия ее владельца, один из слуг мистера Нотта приносил бы еду мистера Нотта, всю или частично, в те дни, когда мистер Нотт оставлял, всю или частично, дневную еду.

Но тогда одному из слуг мистера Нотта придется надевать пальто и шляпу, выбираться наружу, скорей всего в кромешной тьме, наверняка под проливным дождем, и в темноте, в ливень, с горшком еды в руке – жалкое и нелепое зрелище – на ощупь пробираться туда, где лежит собака.

Но есть ли какая-то гарантия того, что собака на месте, когда появляется слуга? Не удирает ли собака на ночь?

Но есть ли какая-то гарантия того, если предположить, что собака на месте, когда появляется слуга, что собака достаточно голодна, чтобы осилить горшок еды, когда появляется слуга с горшком еды? Не утолила ли собака свой голод днем? И есть ли какая-то уверенность, если предположить, что собаки нет на месте, когда появляется слуга, в том, что собака будет по возвращении утром или ночью достаточно голодна, чтобы осилить горшок еды, который принес слуга? Не утолила ли собака свой голод ночью, с каковой, собственно, целью она и удирала?

3. Можно нанять посланца – мужчину, или мальчика, или женщину, или девочку, – который приходил бы к дому каждый вечер где-то, скажем, в восемь часов пятнадцать минут вечера, и в те вечера, когда собаке оставалась еда, относил бы эту еду собаке, любой собаке, и стоял бы над этой собакой, пока та не съест еду, а если та не сможет или не захочет доесть еду, относил бы оставшуюся еду другой собаке, любой другой собаке, и стоял бы над этой другой собакой, пока та не доест оставшуюся еду, а если та не сможет или не захочет доесть оставшуюся еду, относил бы все еще оставшуюся еду другой собаке, любой другой собаке и так далее, пока вся еда не оказывалась бы съеденной, и ни крошки бы не оставалось, а затем приносил бы обратно пустой горшок.

(Этого человека можно еще озадачить чисткой ботинок и туфель либо перед уходом из дому с полным горшком, хотя, конечно, полным тот вовсе не был, либо по возвращении домой с пустым горшком, либо же просто когда тот узнавал, что в этот день еды для собаки нет. Это весьма разгрузило бы садовника, некоего мистера Грейвза, и позволило бы ему уделять саду то время, которое он уделял ботинкам и туфлям. Разве не странно, более чем странно то, что о чем-то, когда оно вовсе не полно, говорят, что оно полно, а о том, что не пусто, никогда не говорят, что оно пусто? А причиной этому, возможно, то, что когда что-либо наполняют, то редко наполняют полностью, поскольку это неудобно, а вот когда опустошают, опустошают совершенно, переворачивая сосуд вверх дном и в случае надобности ошпаривая кипятком в подобии ярости.)

Но есть ли какая-то гарантия того, что посланец действительно отдаст еду собаке или собакам в соответствии со своими указаниями? Что мешает посланцу съесть еду самому, или продать ее всю или частично третьим лицам, или отдать прочь, или вывалить в ближайшую канаву или яму, сэкономив время и труды?

Но что, если посланец по причине недомогания, или опьянения, или беспечности, или лени не придет к дому в тот вечер, когда для собаки имеется еда?

Но разве не может даже у самого здорового, самого трезвого, самого добросовестного посланца, знающего всех местных собак, их привычки и будки, их цвета и очертания, остаться еда в старом горшке, когда старые часы пробьют десять, как тогда ему, верному посланцу, вернуть горшок, если тот не был опустошен вовремя, поскольку следующим утром будет слишком поздно, потому что горшкам и кастрюлям мистера Нотта не позволено оставаться на улице на ночь.

Но является ли абы какая собака тем же самым, что определенная собака? Поскольку в указаниях Уотту упоминалась не абы какая собака, а лишь определенная собака, что означало только то, что требовалась не абы какая собака, а вполне определенная собака, то есть не одна собака сегодня, другая завтра, а послезавтра, возможно, третья, нет, но каждый день одна и та же, каждый день одна и та же несчастная старая собака, пока она жива. Но, тем паче, являются ли несколько собак тем же самым, что определенная собака?

4. Можно разыскать человека, владеющего оголодалой собакой, дела которого каждый вечер заставляли бы его вместе с собакой проходить мимо дома мистера Нотта между восемью и десятью часами. Тогда в те вечера, когда для собаки имеется еда, в окне мистера Нотта или в каком-нибудь другом заметном окне зажигался бы красный огонек или, возможно, лучше зеленый, а во все другие вечера фиолетовый или, возможно, лучше никакой, и тогда этот человек (а через некоторое время, несомненно, и собака тоже) поднимал бы, проходя мимо, глаза к окну и, увидев красный или зеленый огонек, бросался бы к двери дома и стоял бы над собакой, пока та не доест всю еду, оставленную мистером Ноттом, а увидев фиолетовый или никакой огонек, не бросался бы к двери с собакой, но продолжал бы свой путь по дороге вместе с собакой как ни в чем не бывало.

Но похоже ли на то, что такой человек существует?

Но похоже ли на то, если он существует, что его можно разыскать?

Но если он существует и будет найден, разве не перепутает он в своей голове, проходя мимо дома по пути домой, если он идет домой, или по пути из дому, если он идет из дому, ибо куда еще идти человеку, если он куда – то идет, кроме как, с одной стороны, домой или, с другой, из дому, разве не перепутает он в своей голове красный огонек с фиолетовым, фиолетовый с зеленым, зеленый с никаким, никакой с красным и, когда еды для него нет, начнет ломиться в дверь, а когда какая-то еда имеется, устремится дальше по дороге в сопровождении своей верной истощенной собаки?

Но разве не может Эрскин, или Уотт, или какой-нибудь другой Эрскин, или какой-нибудь другой Уотт зажечь в окне не тот или никакой огонек по ошибке, или тот или никакой, когда уже слишком поздно, по забывчивости или медлительности, и человек с собакой будут мчаться к двери, когда там ничего нет, или устремляться дальше, когда там что-то есть?

Но разве это не приумножит и без того тяжелые заботы, обязанности и труды прислуги мистера Нотта?

Поэтому Уотт рассмотрел не только некоторые из тех решений, которые явно не были предпочтительными, но и некоторые из тех возражений, которые, возможно, были причиной того, что они таковыми не стали, распределившиеся следующим образом:

Перейдя затем к решению, которое казалось предпочтительным, Уотт обнаружил, что оно оказалось примерно следующим: следует отыскать подходящего местного собаковладельца, то есть нуждающегося человека с оголодалой собакой, и установить ему кругленькую ежегодную ренту в пятьдесят фунтов, выплачиваемую ежемесячно при условии, что тот каждый вечер приходил бы к дому мистера Нотта между восемью и десятью в сопровождении своей собаки в оголодалом состоянии и в те дни, когда для собаки была еда, стоял бы над своей собакой, с дубьем, при свидетелях, пока собака не съедала бы всю еду и не оставалось бы ни крошки, а затем вместе с собакой без проволочек убирался бы восвояси; и что этим человеком за счет мистера Нотта должна быть приобретена оголодалая собака помоложе, державшаяся бы про запас к тому дню, когда первая оголодалая собака околеет, а затем подобным же образом должна быть раздобыта еще одна оголодалая собака, державшаяся бы наготове к тому неизбежному часу, когда вторая оголодалая собака уплатит природе свой долг и так бесконечно, таким образом, всегда имеется две оголодалых собаки, одна – чтобы съедать еду, оставленную мистером Ноттом вышеописанным образом, пока не околеет, другая, пока жива, – чтобы делать то же самое и так бесконечно; более того, следует отыскать аналогичного молодого местного жителя, только не имеющего собаки, к тому дню, когда первый местный житель умрет, чтобы он унаследовал и получил под командование таким же образом и на таких же условиях две уцелевших оголодалых собаки, оставшихся таким образом без хозяина и крова; а затем опять следует таким же способом отыскать еще одного молодого не имеющего собаки местного жителя к тому мрачному часу, когда второй местный житель угаснет и так бесконечно, таким образом, всегда имеется две оголодалых собаки и два нуждающихся местных жителя, первый нуждающийся местный житель – чтобы владеть и командовать двумя оголодалыми собаками вышеописанным образом, пока жив, другой, пока не испустит дух, – чтобы делать то же самое и так бесконечно; а если вдруг, что вполне может произойти, случится так, что одна из двух оголодалых собак или обе оголодалые собаки не переживут своего хозяина и сразу же не последуют за ним в могилу, следует за счет мистера Нотта приобрести и надлежащим образом содержать в каком-нибудь удобном месте третью, четвертую, пятую и даже шестую оголодалую собаку в оголодалом состоянии, или, лучше, за счет мистера Нотта в каком-нибудь подходящем месте следует основать питомник, или колонию, оголодалых собак, из которого в любое время можно будет отобрать хорошо воспитанную и хорошо натренированную оголодалую собаку и приставить к работе вышеописанным образом; а если вдруг второй нищий молодой местный житель шагнет в вечность в то же время, что и первый нищий местный житель, а то даже и раньше, и более странные вещи происходят ежечасно, следует отыскать третьего, четвертого, пятого и даже шестого нищего молодого не имеющего собаки местного жителя или даже жительницу и добрыми словами и случайными дарами в виде денег либо старого тряпья по возможности залучить на службу к мистеру Нотту вышеописанным образом, или, лучше, следует отыскать довольно многочисленное нуждающееся местное семейство, состоящее из, скажем так, двух родителей и десяти – пятнадцати детей и внуков, страстно привязанных к месту своего рождения, и посредством всучивания кругленькой некрупной начальной единовременной денежной суммы, внушительной ежегодной пенсии в пятьдесят фунтов, выплачиваемой ежемесячно, случайных, сезонно уместных даров в виде просторного, ненужного и тесного тряпья и неустанно произносимых в нужный момент сладких слов совета, ободрения и утешения, обращенных ко всем им, их детям и детям их детей, привлечь на службу к мистеру Нотту во всем том, что касается собаки, необходимой для доедания оставленной мистером Ноттом еды и особенно в том, чтобы ими содержался в порядке питомник, или колония, оголодалых собак, устроенный мистером Ноттом, чтобы никогда не было недостатка в оголодалой собаке, доедавшей бы его еду в те дни, когда он не съедал ее сам, поскольку проблема питомника была тесно связана с проблемой собаки. Это показалось Уотту примерно тем путем, каким было достигнуто решение проблемы еды мистера Нотта, отдаваемой собаке, и хотя, разумеется, некоторое время это было не более чем хитросплетением, то расходившимся, то сходившимся с мыслями, копошившимися в черепе, очень вероятно, что очень скоро оно стало куда большим, поскольку округа на мили вокруг во всех мыслимых направлениях кишела многодетными нищими семействами и, должно быть, всегда кишела, и очень вероятно, что очень скоро настоящая живая оголодалая собака собственной персоной приходила бы ночь за ночью с регулярностью часов к черному входу мистера Нотта, ведомая и наверняка шествующая перед безошибочно нищим образчиком местной половой невоздержанности всем на радость и восхищенье, и выплачивалась бы пенсия, и то и дело неожиданно жертвовалась бы полукрона, или флорин, или шиллинг, или шестипенсовик, или трехпенсовик, или пенни, или полпенни и изношенное тряпье, которого у мистера Нотта, мастера по изнашиванию тряпья, имелся большой запас на раздачу: то пиджак, то жилет, то пальто, то плащ, то брюки, то бриджи, то рубашка, то майка, то трусы, то комбинация, то подтяжки, то ремень, то воротничок, то галстук, то шарф, то кашне, то шляпа, то кепка, то чулок, то носок, то ботинок, а то туфля, – и произносились бы добрые слова совета, ободрения и поддержки, и совершались бы маленькие акты доброты и любви в самый нужный момент, и питомник оголодалых собак ширился бы и процветал всему миру на радость и восхищенье.