Текст книги "Уотт"

Автор книги: Сэмюел Баркли Беккет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Сэмюэль Беккет

Уотт

I

Мистер Хеккет завернул за угол и в меркнущем свете увидал невдалеке свою скамейку. Она, казалось, была занята. Скамейка эта, достояние, скорее всего, города, или общественности, была, разумеется, не его, но думал он о ней как о своей. Так мистер Хеккет относился к вещам, доставлявшим ему удовольствие. Он знал, что они не его, но думал о них как о своих. Он знал, что они не его, поскольку они доставляли ему удовольствие.

Остановившись, он пригляделся к скамейке повнимательней. Да, свободна она не была. Мистер Хеккет видел вещи немного отчетливей, когда пребывал в неподвижности. Походка его была весьма и весьма оживленной.

Мистер Хеккет не знал, стоит ли ему идти дальше или же стоит повернуть назад. Путь был свободен и направо, и налево, но он знал, что никогда не воспользуется этим преимуществом. Знал он также, что недолго ему суждено оставаться без движенья, поскольку состояние его здоровья делало это, к сожалению, невозможным. Дилемма, стало быть, отличалась исключительной простотой: пойти дальше или повернуть и вернуться, завернув за угол, туда, откуда он пришел. Иными словами, должен ли он был сразу же отправиться домой или подождать еще чуть-чуть?

Вытянув левую руку, он ухватился за поручень. Это позволило ему упереть палку в тротуар. Упругое давление, сообщаемое резиновым набалдашником ладони, немного его успокоило.

Однако, едва достигнув угла, он снова развернулся и со всех ног, насколько те были в состоянии, устремился к скамейке. Оказавшись от скамейки так близко, что мог бы при желании дотронуться до нее палкой, он снова остановился и осмотрел ее захватчиков. Он полагал, что имеет право стоять и ждать трамвая. Они, возможно, тоже ждали трамвая, какого – то трамвая, поскольку здесь по требованию останавливалось множество трамваев, следовавших как в одну, так и в другую сторону.

Через некоторое время мистер Хеккет решил, что если они ждали трамвая, то занимались этим уже довольно долго. Поскольку дама держала господина за уши, рука господина покоилась на бедре дамы, а язык дамы находился во рту у господина. Устав ждать трамвая, сказал[1] мистер Хеккет, они завязывают знакомство. Дама уже успела убрала свой язык изо рта господина, а тот запустил свой в ее. Недурно, сказал мистер Хеккет. Сделав шаг вперед в надежде увидеть, что другая рука господина не теряет времени даром, мистер Хеккет в изумлении увидел, что она вяло перекинута через спинку скамейки, а между пальцами ее сжата на четверть истлевшая сигарета.

Не вижу ничего предосудительного, сказал полицейский.

Мы прибыли слишком поздно, сказал мистер Хеккет. Какой позор.

Вы что, за идиота меня держите? сказал полицейский.

Мистер Хеккет сделал шаг назад, запрокинул голову так, что кожа на горле у него чуть не лопнула, и наконец увидел вдалеке сердито нависшую над ним гневную багровую физиономию.

Офицер, вскричал он, Бог мне свидетель, его рука была там.

Не шибко-то надежный свидетель.

Если я прервал ваш обход, сказал мистер Хеккет, тысяча извинений. Я сделал это с наилучшими намерениями, для вас, для себя, для общества в целом.

Полицейский ответил на это коротко.

Если вы думаете, что я не запомнил ваш номер, сказал мистер Хеккет, то сильно ошибаетесь. Я, быть может, и калека, но зрение у меня преотличное. Мистер Хеккет опустился на скамейку, еще хранившую тепло влюбленных. Доброго вечера и спасибо вам, сказал мистер Хеккет.

Это была старая скамейка, низкая и обшарпанная. Затылок мистера Хеккета упирался в единственную доску спинки, под ней беспрепятственно круглился его горб, ноги едва касались земли. Кисти широко раскинутых рук сжимали подлокотники, зацепленная за шею палка болталась между колен.

Из теней он смотрел, как проезжают последние трамваи, о, не последние, но почти, а в небе и в неподвижном канале угасают долгие зеленые и желтые сполохи летнего вечера.

Но тут его приметил господин, проходивший мимо под руку с дамой.

О, дорогая, сказал он, это же Хеккет.

Хеккет? сказала дама. Какой такой Хеккет?

Где?

Да ты же знаешь Хеккета, сказал господин. Ты наверняка часто слышала, как я говорил о Хеккете. Крючок Хеккет. На скамейке.

Дама внимательно посмотрела на мистера Хеккета.

Так это Хеккет? сказала она.

Да, сказал господин.

Бедняга, сказала она.

О, сказал господин, давай же, если не возражаешь, остановимся и пожелаем ему доброго вечера. Он приблизился, восклицая: Дружище, дружище, как поживаешь?

Мистер Хеккет отвел глаза от издыхающего дня.

Моя жена, крикнул господин. Познакомься с моей женой. Моя жена. Мистер Хеккет.

Я так много о вас слышала, сказала дама, и вот теперь наконец вас встретила. Мистер Хеккет!

Я не стану вставать – сил нет, сказал мистер Хеккет.

Думаю, вы шутите, сказала дама. Он склонилась к нему, лучась заботливостью. Надеюсь, вы шутите, сказала она.

Мистер Хеккет подумал было, что она собирается погладить его по голове или хотя бы потрепать по горбу. Он убрал руки, и они уселись подле него – дама с одной стороны, господин с другой. Из-за этого мистер Хеккет оказался между ними. Его голова доставала им до подмышек. Их руки встретились над горбом, на спинке. Они с нежностью склонились к нему.

Помнишь Гриэна? сказал мистер Хеккет.

Отравителя, сказал господин.

Адвоката, сказал мистер Хеккет.

Я знал его немного, сказал господин. Ему ведь, вроде бы, дали шесть лет?

Семь, сказал мистер Хеккет. Шесть редко дают.

На мой взгляд, он заслужил все десять, сказал господин.

Или двенадцать, сказал мистер Хеккет.

А что он такое натворил? сказала дама.

Слегка превысил свои полномочия, сказал господин.

Сегодня утром я получил от него письмо, сказал мистер Хеккет.

О, сказал господин, я и не знал, что они общаются с внешним миром.

Он адвокат, сказал мистер Хеккет. И добавил: Вот я редко общаюсь с внешним миром.

Какая чушь, сказал господин.

Какая чепуха, сказала дама.

К письму было приложено кое-что, сказал мистер Хеккет, с чем, зная твою любовь к литературе, я ознакомил бы тебя первым, не будь сейчас слишком темно.

Первым, сказала дама.

Именно так я и сказал, сказал мистер Хеккет.

У меня есть бензиновая зажигалка, сказал господин.

Мистер Хеккет извлек из кармана листок бумаги, а господин щелкнул бензиновой зажигалкой.

Мистер Хеккет прочел:

К Нелли

К Нелли, сказала дама.

К Нелли, сказал мистер Хеккет.

Наступила тишина.

Мне продолжать? сказал мистер Хеккет. Мою мать звали Нелли, сказала дама. Это распространенное имя, сказал мистер Хеккет, даже я знавал нескольких Нелли. Читай дальше, дружище, сказал господин. Мистер Хеккет прочел:

К Нелли

К тебе, о Нелл, полной огня, Эгей! Эгей!

Усталая мысль рвется моя, Пока тело томится в тюремном бараке. Все гуляешь ли с Горам в таинственном мраке? Под юбкой все шарит ли Тая рука? Я вопрошаю, Эхо ж отвечает: Да.

Ну что ж! Ну что ж! Быть по сему, Хей-хо! Хей-хо! Пускай я в плену Утех невинных этих лишен. Гори же с Гором ярким огнем, От Тая не таись – но утаи лишь то, Что Гриэну принадлежит. Тай же пусть лапать не смеет ЕГО.

Его! Бесценный символ девства! Ку-ку! Ку-ку!

Лишенный всякого кокетства, Чтобы я обнаружить смог, Как только отмотаю срок, Амура хрупкий плод, подруга, О! Дианы рдеющий бутон in statu quo.

И душа воспаряет тогда, Тир-лим! Тар-лям! Лишь только заслышит она Тихий-тихий похоти глас, И снисходит покой тотчас, И Гименей открывает парад Брачного ложа скользких услад.

Довольно…

Хватит, сказала дама.

Перед ними прошла женщина в шали. Смутно виднелся ее живот, выпиравший, подобно воздушному шарику.

Я ведь никогда не была такой, дорогой, сказала дама, не так ли?

Насколько я знаю, нет, любимая, Сказал господин.

Помнишь ночь, когда родился Ларри? сказала дама.

Да, сказал господин.

Сколько сейчас Ларри? сказал мистер Хеккет.

Сколько сейчас Ларри, дорогая? сказал господин.

Сколько сейчас Ларри? сказала дама. Да Ларри в следующем марте стукнет сорок, D. V.[2]

Всегда-то это его прерогатива, сказал мистер Хеккет.

Я бы не стал так далеко заходить, сказал господин.

Мистер Хеккет, сказала дама, не хотели бы вы услышать рассказ о той ночи, когда родился Ларри?

О, расскажи ему, дорогая, сказал господин.

Итак, сказала дама, тем утром за завтраком Гофф поворачивается ко мне и говорит: Тетти, говорит он, Тетти, киска, если ты в состоянии, я хотел бы пригласить Томпсона, Крима и Колкахуна помочь нам разделаться с уткой. Что ж, дорогой, говорю я, состояние у меня хоть куда. Ведь так я сказала, не так ли?

Думаю, да, сказал Гофф.

Итак, сказала Тетти, когда Томпсон заходит в столовую вместе с Кримом и Берри (Колкахун, помнится, был занят), я уже сидела за столом. Ничего странного, поскольку я была единственной присутствовавшей дамой. Ты ведь не находишь это странным, любимый?

Конечно же нет, сказал Гофф, совершенно естественным.

Едва я успела проглотить первый кусочек утки, сказала Тетти, как Ларри забился в моей уторбе.

Где-где? сказал мистер Хеккет.

В моей уторбе, сказала Тетти.

Ну, сказал Гофф, в ее отрубе.

Как неудобно, сказал мистер Хеккет.

Я продолжала есть, пить и вести непринужденную беседу, сказала Тетти, а Ларри – биться, как лосось.

Как познавательно, сказал мистер Хеккет.

Порой, уверяю вас, я думала, что он вот – вот вывалится на пол мне под ноги, сказала Тетти.

Милостивые небеса, вы чувствовали, что он выскальзывает, сказал мистер Хеккет.

Ни одна черточка не дрогнула на моем лице, сказала Тетти. Не так ли, дорогой?

Ни одна, сказал Гофф.

Чувство юмора мне тоже не изменило, сказала Тетти. Какой пудинг, сказал, помнится, мистер Берри, с улыбкой повернувшись ко мне, какой восхитительный пудинг, прямо-таки тает во рту. И не только во рту, сэр, ответила я, не задумавшись ни на секунду, и не только во рту, мой дорогой сэр. Не перегнуть бы полку со сладким, подумала я.

Что-что? сказал мистер Хеккет.

Полку, сказал Гофф. Ну, не перегнуть бы полку.

Когда принесли кофе и ликеры, мистер Хеккет, под ломившимся столом вовсю шли роды, вот вам крест, сказала Тетти.

Вовсю – отменный жест, сказал Гофф.

Ты знал, что она беременна? сказал мистер Хеккет.

Ну почему же, э, сказал Гофф, видишь ли, э, я, э, мы, э…

Тетти добродушно положила руку на бедро мистера Хеккета.

Он думал, что я стесняюсь, крикнула она. Ха-ха-ха-ха. Ха-ха. Ха.

Ха-ха, сказал мистер Хеккет.

Признаться, я порядком переволновался, сказал Гофф.

Наконец они удалились, не так ли? сказала Тетти.

Действительно, сказал Гофф, мы удалились в бильярдную, чтобы сыграть в слош.

Я вскарабкалась по этим ступенькам, мистер Хеккет, сказала Тетти, на четвереньках, выворачивая прутья, крепившие ковер, словно они были сделаны из рафии.

Вы так страдали, сказал мистер Хеккет.

Тремя минутами позже я стала матерью, сказала Тетти.

Сама, сказал Гофф.

Я все сделала своими собственными руками, сказала Тетти, все-все-все.

Она перегрызла пуповину зубами, сказал Гофф, не имея под рукой ножниц. Что ты на это скажешь?

В случае необходимости я перетерла бы ее о колено, сказала Тетти.

Я часто задавался вопросом, сказал мистер Хеккет, что чувствует человек при отделении пуповины.

Мать или ребенок? сказал Гофф.

Мать, сказал мистер Хеккет. Меня ведь, полагаю, не в капусте нашли.

Мать, сказала Тетти, чувствует облегчение, огромное облегчение, как при уходе гостей. Все мои последующие пуповины отделялись профессором Купером, но чувство всегда было одно – избавление.

Затем вы оделись и спустились вниз, сказал мистер Хеккет, ведя дитя за руку.

Мы услыхали крики, сказал Гофф.

Представьте себе их изумление, сказала Тетти.

Помнится, Крим играл необыкновенно, необыкновенно, сказал Гофф. Никогда не видел ничего подобного. Затаив дыхание, мы следили, как он примеривается для точного длинного удара, да еще и по черному шару.

Какое безрассудство, сказал мистер Хеккет.

Совершенно невозможный удар, на мой взгляд, сказал Гофф. Он как раз отвел свой кий, когда послышался вопль. Он позволил себе выражение, которое я не стану повторять.

Бедняжка Ларри, сказала Тетти, как будто он в этом виноват.

Ничего мне больше не говорите, сказал мистер Хеккет, это бесполезно.

Эти северо-западные небеса просто необыкновенны, сказал Гофф, не правда ли?

Такие чувственные, сказала Тетти. Думаешь, что все уже закончилось, а тут – оп! – они вспыхивают еще ярче.

Да, сказал мистер Хеккет, есть протуберанцы и протуберанцы.

Бедный мистер Хеккет, сказала Тетти, бедный милый мистер Хеккет.

Да, сказал мистер Хеккет.

Вы ведь, полагаю, не родственник Хеккетов из Гленкаллена? сказала Тетти.

Я там свалился с лестницы, сказал мистер Хеккет.

Сколько вам тогда было? сказала Тетти.

Год, сказал мистер Хеккет.

А где же была ваша дорогая матушка? сказала Тетти.

Где-то болталась, сказал мистер Хеккет.

А отец? сказала Тетти.

Отец тесал камни на Троне принца Уильяма, сказал мистер Хеккет.

Вы были совсем один? сказала Тетти.

Мне говорили, что там еще был козел, сказал мистер Хеккет.

Он отвернулся от упавшей в темном дворе лестницы, его взгляд устремился на поля и низенькие хлипкие стены, через ручей, по дальнему склону к уже погрузившемуся в тень обрыву и летнему небу. Он скользил по маленьким, залитым солнцем полям, взбирался от подножья на темный обрыв, слышал далекий перезвон молотков.

Она оставила вас во дворе совсем одного, сказала Тетти, с козлом.

Стоял прекрасный летний день, сказал мистер Хеккет.

Где же она околачивалась? сказал Гофф.

Я никогда ее не спрашивал, сказал мистер Хеккет. В пабе, или в церкви, или и там, и там.

Бедная женщина, прости ее Господи, сказала Тетти.

Ей-ей, я бы ему это не доверил, сказал мистер Хеккет.

Ночь наступает быстро, сказал Гофф, скоро совсем стемнеет.

Тогда мы все пойдем домой, сказал мистер Хеккет.

На другой стороне улицы остановился трамвай. Немного постоял, они услышали громкий гневный голос кондуктора. Затем трамвай двинулся дальше, оставив на тротуаре неподвижную одинокую фигуру, все меньше и меньше освещенную удалявшимися огоньками, пока ее не стало практически невозможно отличить от темной стены, что высилась позади нее. Тетти не была уверена, мужчина это или женщина. Мистер Хеккет не был вообще уверен, не свернутый ли это, к примеру, ковер или рулон брезента, обернутый в темную бумагу и перехваченный посередине веревкой. Гофф, не говоря ни слова, поднялся и поспешно пересек улицу. Тетти и мистер Хеккет видели его оживленную жестикуляцию, поскольку его пальто было светлым, и слышали его громкий возмущенный голос. Однако неподвижность Уотта, насколько они видели, была сродни каменной, а если он и говорил, то так тихо, что они его не слышали.

Мистер Хеккет не знал, когда он был заинтригован сильнее, более того – он не знал, когда он был так заинтригован. Не знал он также, что именно так его заинтриговало. Что же так интригует меня, сказал он, кого даже странное, даже сверхъестественное интригует так редко и так незначительно. В том, что я вижу, нет ничего по меньшей мере необычного, и все же я охвачен любопытством и изумлением. Ощущение, надо сказать, довольно приятное, но не думаю, что вынесу его дольше двадцати минут или же получаса.

Дама тоже была заинтересованной зрительницей.

Гофф снова присоединился к ним, порядком рассерженный. Я сразу его узнал, сказал он. Он употребил в адрес Уотта выражение, которое мы не будем здесь воспроизводить.

Последние семь лет, сказал он, он должен мне пять шиллингов, то есть шесть шиллингов девять пенсов.

Он не двигается, сказала Тетти.

Он отказывается платить, сказал мистер Хеккет.

Он не отказывается платить, сказал Гофф. Он предлагает мне четыре шиллинга четыре пенса. Это все, что у него есть.

Тогда он будет должен тебе только два шиллинга три пенса, сказал мистер Хеккет.

Не оставлять же мне его без гроша в кармане, сказал Гофф.

А почему бы и нет? сказал мистер Хеккет.

Он отправляется в путешествие, сказал Гофф. Если бы я принял его предложение, он был бы вынужден повернуть назад.

Возможно, для него это самое мудрое решение, сказал мистер Хеккет. Быть может, однажды, когда все мы будем мертвы, он, оглянувшись назад, скажет: Если бы только мистер Несбит принял…

Меня зовут Никсон, сказал Гофф. Никсон.

Если бы только мистер Никсон принял четыре шиллинга четыре пенса той ночью, я бы повернул назад, вместо того чтобы двигаться дальше.

По-моему, это в любом случае вранье, сказала миссис Никсон.

Нет-нет, сказал мистер Никсон, он очень честный человек, совершенно неспособный, я думаю, сказать неправду.

Ты мог бы принять хотя бы шиллинг, сказал мистер Хеккет, или шиллинг шесть пенсов.

Вон он, на мосту, сказала миссис Никсон.

Он стоял спиной к ним, очерченный от пояса и выше последними блеклыми клочьями дня.

Ты не назвал нам его имени, сказал мистер Хеккет.

Уотт, сказал мистер Никсон.

Никогда не слышала, чтобы ты его упоминал, сказала миссис Никсон.

Странно, сказал мистер Никсон.

Ты давно его знаешь? сказал мистер Хеккет.

Не скажу, что действительно его знаю, сказал мистер Никсон.

Смахивает на сточную трубу, сказала миссис Никсон. Где у него руки?

И с каких же пор ты его действительно не знаешь? сказал мистер Хеккет.

Дружище, сказал мистер Никсон, откуда этот внезапный интерес?

Не хочешь – не отвечай, сказал мистер Хеккет.

Ответить трудно, сказал мистер Никсон. Мне кажется, что я знаю его всю жизнь, хотя, наверно, когда-то это было не так.

Это как? сказал мистер Хеккет.

Он значительно моложе меня, сказал мистер Никсон.

И ты никогда его не упоминал, сказал мистер Хеккет.

Отчего же, сказал мистер Никсон, я вполне мог его упоминать, нет никаких причин не делать этого. По правде сказать… Он умолк. Он не предрасполагает к упоминанию, сказал он, есть такие люди.

Только не я, сказал мистер Хеккет.

Он ушел, сказала миссис Никсон.

Неужели? сказал мистер Никсон. Забавная штука, дружище, говорю тебе совершенно откровенно, когда я вижу его или думаю о нем, я думаю о тебе, а когда вижу тебя или думаю о тебе, думаю о нем. Понятия не имею, с чего бы это.

Так-так, сказал мистер Хеккет.

Он направляется к станции, сказал мистер Никсон. Интересно, почему он сошел здесь?

Здесь кончается действие самого дешевого билета, сказала миссис Никсон.

Это зависит от того, где он сел, сказал мистер Никсон.

Вряд ли он сел дальше конечной остановки, сказал мистер Хеккет.

Но кончается ли действие самого дешевого билета здесь, сказал мистер Никсон, на обычной остановке по требованию? Скорее уж оно кончается на станции.

Думаю, ты прав, сказал мистер Хеккет.

Тогда почему он сошел здесь? сказал мистер Никсон.

Возможно, захотел немного подышать свежим воздухом, сказал мистер Хеккет, перед тем как давиться в поезде.

При его-то расчетливости? сказал мистер Никсон. Ну-ну.

Возможно, ошибся остановкой, сказала миссис Никсон.

Но ведь это не остановка, сказал мистер Никсон, в обычном смысле этого слова. Трамвай здесь останавливается только по требованию. А поскольку никто больше не сошел и никто не сел, требование должно было исходить от Уотта.

За этими словами последовало молчание. Затем миссис Никсон сказала:

Не понимаю тебя, Гофф. Почему он не мог потребовать, чтобы трамвай остановился, если он того хотел?

Нет причин, дорогая, сказал мистер Никсон, нет совершенно никаких причин, по которым он не мог потребовать, чтобы трамвай остановился, что он, несомненно, и сделал. Но его требование, чтобы трамвай остановился, доказывает: он не ошибся остановкой, как ты предполагаешь. Поскольку, ошибись он остановкой и считай, что уже находится на железнодорожной станции, он не стал бы требовать, чтобы трамвай остановился. Поскольку трамвай всегда останавливается на станции.

Возможно, у него не в порядке с головой, сказал мистер Хеккет.

Порой он немного странен, сказал мистер Никсон, но он опытный путешественник.

Возможно, сказал мистер Хеккет, обнаружив, что у него есть немного времени, он решил скоротать его на свежем прохладном вечернем воздухе, а не на мерзкой железнодорожной станции.

Но он упустит поезд, сказал мистер Никсон, он упустит последний поезд из города, если не поторопится.

Возможно, он хотел досадить кондуктору, сказала миссис Никсон, или машинисту.

Но существа мягче и безобиднее не существует, сказал мистер Никсон. Он, я искренне верю, буквально подставил бы другую щеку, если бы был в силах.

Возможно, сказал мистер Хеккет, он вдруг решил не покидать город. Между конечной и этой остановками у него было время все обдумать. Затем, решив, что сейчас лучше не покидать город, он останавливает трамвай и сходит, поскольку продолжать путь бессмысленно.

Но он продолжил путь, сказал мистер Никсон, он не вернулся туда, откуда пришел, но продолжил путь к станции.

Возможно, он возвращается домой кружным путем, сказала миссис Никсон.

Где он живет? сказал мистер Хеккет.

Насколько я знаю, у него нет постоянного адреса, сказал мистер Никсон.

Тогда то, что он продолжает путь к станции, ничего не доказывает, сказала миссис Никсон. Он может сейчас задавать храпака в гостинице Куина.

С четырьмя шиллингами четырьмя пенсами в кармане? сказал мистер Хеккет.

Или на какой-нибудь скамейке, сказала миссис Никсон. Или в парке. Или на футбольном поле. Или на крокетном поле. Или на лужайке для игры в шары.

Или на теннисных кортах, сказал мистер Никсон.

Не думаю, сказал мистер Хеккет. Он сходит с трамвая, решив не покидать город. Однако дальнейшие размышления показывают ему опрометчивость такого решения. Это объяснило бы его поведение после того, как трамвай двинулся дальше.

Опрометчивость какого решения? сказал мистер Никсон.

Столь скорого возвращения, сказал мистер Хеккет, не успев толком начать путь.

Вы видели его облачение? сказала миссис Никсон. Что у него было на голове?

Его шляпа, сказал мистер Никсон.

Мысль о том, чтобы покинуть город, причиняла ему боль, сказал мистер Хеккет, но мысль о том, чтобы не делать этого, причиняла боль не меньшую. Поэтому он устремляется к станции, отчасти надеясь упустить поезд.

Возможно, ты прав, сказал мистер Никсон.

Страшась взвалить на себя бремя решения, сказал мистер Хеккет, он предоставляет это безучастному механизму пространственно-временного соотношения.

Весьма оригинально, сказал мистер Никсон.

И что же, по-вашему, столь внезапно его устрашило? сказала миссис Никсон.

Вряд ли само путешествие, сказал мистер Хеккет, поскольку вы сказали мне, что он опытный путешественник.

За этими словами последовало молчание.

Теперь, когда я это прояснил, сказал мистер Хеккет, описал бы ты своего приятеля немного подробнее.

Я действительно ничего не знаю, сказал мистер Никсон.

Но ты должен знать что-то, сказал мистер Хеккет. Никто не одалживает пять шиллингов призраку. Национальность, семейное положение, место рождения, вероисповедание, род занятий, источник доходов, отличительные приметы, ты же не можешь оставаться в неведении относительно всего этого.

В совершеннейшем неведении, сказал мистер Никсон.

Он не уроженец гор? сказал мистер Хеккет.

Говорю же тебе, я ничего не знаю, вскричал мистер Никсон. Ничего.

За этими гневными словами последовало молчание, со стороны мистера Хеккета – оскорбленное, со стороны мистера Никсона – сокрушенное.

У него здоровенный красный нос, сказал мистер Никсон нехотя.

Мистер Хеккет задумался.

Ты не спишь ли, дорогая? сказал мистер Никсон.

Задремываю, сказала миссис Никсон.

Это человек, которого ты знаешь будто бы всю жизнь, сказал мистер Хеккет, который последние семь лет должен тебе пять шиллингов, и все, что ты можешь мне сказать, – это что у него здоровенный красный нос и нет постоянного адреса. Он помолчал. Он добавил: И что он опытный путешественник. Он помолчал. Он добавил: И что он значительно моложе тебя, что, надо сказать, обычное дело. Он помолчал. Он добавил: И что он честен, мягок и порой немного странен. Он сердито воззрился на лицо мистера Никсона. Но мистер Никсон не видел этого сердитого взора, поскольку смотрел на нечто совсем другое.

Думаю, нам пора, сказал он, не правда ли, дорогая?

Через мгновение последние цветы канут во тьму, сказала миссис Никсон.

Мистер Никсон поднялся.

Это человек, которого ты помнишь, сколько себя, сказал мистер Хеккет, которому ты семь лет назад одолжил пять шиллингов, которого ты сразу же узнаешь на изрядном расстоянии и в темноте. Ты говоришь, что ничего не знаешь о его прошлом. Я вынужден тебе верить.

Ничто тебя не вынуждает, сказал мистер Никсон.

Я выбираю верить тебе, сказал мистер Хеккет. И в то, что ты не можешь рассказать о том, чего не знаешь, я тоже хочу верить. Это обычное дело.

Тетти, сказал мистер Никсон.

Но что-то ты должен знать, сказал мистер Хеккет.

Например, сказал мистер Никсон.

Как ты его встретил, сказал мистер Хеккет. При каких обстоятельствах он с тобой соприкоснулся. Где его можно увидеть.

Какая разница, кто он такой? сказала миссис Никсон. Она поднялась.

Возьми меня под руку, дорогая, сказал мистер Никсон.

Или чем он занимается, сказала миссис Никсон. Или как он живет. Или откуда он явился. Или куда он направляется. Или как он выглядит. Какое это может иметь для нас значение?

Я и сам задаюсь тем же вопросом, сказал мистер Хеккет.

Как я его встретил, сказал мистер Никсон. Да я помню это не больше, чем встречу с собственным отцом.

Боже правый, сказал мистер Хеккет.

При каких обстоятельствах он со мной соприкоснулся, сказал мистер Никсон. Однажды я встретил его на улице. Он был бос на одну ногу. Забыл, на которую. Он отвел меня в сторонку и сказал, что ему нужно пять шиллингов, чтобы купить ботинок. Я не смог ему отказать.

Но никто не покупает один ботинок, воскликнул мистер Хеккет.

Возможно, он знал место, где его могли сделать по мерке, сказала миссис Никсон.

Мне ничего об этом неизвестно, сказал мистер Никсон. Что до того, где его можно увидеть, то его можно увидеть на улицах там и сям. Но увидеть его можно не часто.

Он, конечно, человек образованный? сказала миссис Никсон.

Думаю, это весьма вероятно, сказал мистер Никсон.

Мистер и миссис Никсон рука об руку двинулись прочь. Однако, едва успев отойти, вернулись. Мистер Никсон наклонился и зашептал мистеру Хеккету на ухо, мистер Никсон, не терпевший даже малейшего намека на холодок в отношениях.

Пьет? сказал мистер Хеккет.

Господи, да нет же, сказал мистер Никсон, он не пьет ничего, кроме молока.

Молока, воскликнул мистер Хеккет.

Не прикоснется даже к воде, сказал мистер Никсон.

Что ж, сказал мистер Хеккет устало, полагаю, я весьма тебе обязан.

Мистер и миссис Никсон рука об руку двинулись прочь. Однако, едва успев отойти, услышали крик. Они остановились и прислушались. Это был мистер Хеккет, кричавший в ночи: Рад был с вами познакомиться, миссис Нисбет. Миссис Никсон, сжав покрепче руку мистера Никсона, крикнула в ответ: Я тоже, мистер Хеккет.

Что? крикнул мистер Хеккет.

Она говорит, что она тоже, крикнул мистер Никсон.

Мистер Хеккет снова ухватился за подлокотники. Несколько раз быстро качнувшись вперед, а затем опрокинувшись назад, почесал верхушку своего горба о спинку. Посмотрел на горизонт, на который вышел посмотреть и который видел так мало. Теперь совсем стемнело. Да, теперь западное небо было как восточное, которое было как южное, которое было как северное.

Уотт врезался в носильщика, катившего молочный бидон. Уотт рухнул, его шляпа и сумки разлетелись. Носильщик не упал, но выпустил бидон, который с грохотом шлепнулся на скошенный обод, с лязгом покачался на основании и наконец замер. То была счастливая случайность, поскольку, упади он на бок, полный, возможно, молока, тогда, как знать, молоко растеклось бы по всей платформе и даже рельсам под поездом и пропало.

Уотт поднялся, не слишком удрученный падением, что было для него делом обычным.

Чтоб тебя черти скрючили, сказал носильщик.

Он был симпатичным, хотя и грязным малым. Железнодорожным носильщикам с их работой очень трудно сохранить свежесть и чистоту.

Не видишь, что ли, куда прешь? сказал он.

Уотт не стал отвечать на это экстравагантное предположение, брошенное, по правде сказать, в гневном запале. Он наклонился подобрать шляпу и сумки, но распрямился, так этого и не сделав. Он чувствовал, что не волен заняться этим, пока носильщик не закончил его распекать.

Мало того что слепой, так еще и немой, сказал носильщик.

Уотт улыбнулся, сцепил руки, прижал их к грудной клетке и держал там.

Уотт и раньше видел, как улыбаются люди, и полагал, что понял, как это проделывается. И действительно, улыбка Уотта, когда он улыбался, больше напоминала улыбку, чем усмешку, к примеру, или зевок. Но в улыбке Уотта чего-то не хватало, недоставало чего-то маленького, и люди, видевшие ее впервые, а большинство людей, ее видевших, видело ее впервые, порой пребывали в сомнениях по поводу того, какое именно выражение лица подразумевалось. Многим казалось, что он просто скалит зубы.

Уотт редко пускал в ход такую улыбку.

Впечатление, произведенное ею на носильщика, выразилось в том, что на ум ему пришли слова бесконечно менее любезные, нежели те, что он уже употребил. Однако он так и не произнес их в адрес Уотта, поскольку вдруг подхватил бидон и проворно покатил его прочь. Приближался начальник станции, некто мистер Лоури.

Это происшествие было слишком обычным, чтобы возбудить какой-либо интерес у очевидцев. Но нашлись ценители, от которых не ускользнули необычность Уотта, его появления, падения, подъема и последующих ужимок. Они были довольны.

Среди них был продавец из газетного киоска. Он все видел из своего теплого гнездышка, устроенного из книг и периодических изданий. Теперь, когда самое лучшее осталось позади, он вышел на платформу, собираясь закрыть киоск на ночь. А посему опустил и запер рифленые ставни. Он, казалось, был человеком резким более обычного, к тому же испытывал неослабную ментальную, душевную и, возможно, даже физическую боль. Сразу бросалась в глаза его кепка, возможно – из-за снежно-белого лба и сальных черных кудрей, на которых она сидела. Потом взор устремлялся на кривящийся рот, а затем уж – на все остальное. Усы, довольно красивые, по неким туманным причинам казались излишними. Однако все думали о нем как о человеке, который, помимо всего прочего, никогда не снимает кепки – простой синей матерчатой кепки с козырьком и пуговкой на макушке. Поскольку велосипедные прищепки он тоже никогда не снимал. Из-за этого штанины его торчали широко врозь. Он был небольшого росточка и сильно припадал на одну ногу. Его передвижение напоминало быструю последовательность незаконченных коленопреклонений.

Он поднял шляпу Уотта и подал ему, сказав: Сэр, думаю, это ваша шляпа.

Уотт посмотрел на шляпу. Была ли это его шляпа?

Он надел ее на голову.

Продавец вышел из двери в конце платформы, ведя свой велосипед. Он снесет его по каменным ступеням и поедет домой. Там сыграет партию в шахматы между гроссмейстерами по учебнику мистера Стонтона. На следующее утро снова занесет велосипед по лестнице. Тяжеловато, поскольку велосипед очень хороший. Его бы проще оставлять внизу, однако он предпочитал держать его подле себя. Звали этого человека Эванс.