Текст книги "Штаб армейский, штаб фронтовой"

Автор книги: Семен Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 42 страниц)

В заключение мне хотелось бы внести ясность в вопрос о том, почему в нашей литературе о Сталинградской битве имелось столько несовпадающих, а иногда и явно противоречивых мнений о времени принятия решения на контрудары 1-й и 4-й танковых армий, датах их начала, а также оценок целесообразности проведения этих контрударов. Одновременно в данном случае считаю необхо-димым показать позицию начальника Генерального штаба А. М. Василевского, который был непосредственно причастен к описываемым событиям.

... Прежде всего о разночтениях. Судите сами. Вот что писал военный историк Ф. Н. Утенков: "Контрудар не имел успеха главным образом потому, что из танковых соединений не были созданы мощные ударные группировки, больше половины наметавшихся сил не участвовали в контрударе из-за поспешности, вследствие неудовлетворительной организации взаимодействия со стороны штабов армий и фронта удары наносились в разное время, несогласованно. Из документов видно, что контрудары танковых армий начались не 25 и 27 июля... а 27 и 29 июля 1942 года; ведь решение на контрудар было принято только в 20 час. 30 мин. 26 июля 1942 года"{164}.

Читаем в военно-историческом очерке "Великая победа на Волге": "В таких условиях командование фронта с ведома Ставки в 20 часов 30 минут 26 июля приняло решение нанести фронтовой контрудар по группировке противника, прорвавшейся на правом фланге 62-й армии"{165}. Авторы данного труда также сочли это решение ошибочным. Под влиянием этих якобы документально подкрепленных утверждений академик А. М. Самсонов во втором издании своей монографии "Сталинградская битва", констатируя наличие противоречий, писал, что вопрос о дате начала контрударов нуждается в дальнейшем уточнении

Мало этого, в замечательном труде Г. К. Жукова, ставшем Застольной книгой миллионов советских и зарубежных читателей, указано: "26 июля бронетанковые и моторизованные немецкие войска прорвали оборону 62-й армии и вышли в район Каменского. Для противодействия прорыву Ставка приказала немедленно ввести в бой формируемые 1-ю и 4-ю танковые армии, Имевшие всего лишь 240 танков, и две стрелковые дивизии, которые не смогли остановить, но несколько задержали продвижение врага. Конечно, ввод в бой частей, находящихся в стадии формирования, нельзя признать правильным, но иного выхода в то время у Ставки не было, так как пути на Сталинград прикрывались слабо"{167}.

Частично А. М. Василевский осветил всю эту проблему, но из-за его необычайной скромности и стремления к крайнему лаконизму в защите собственных решений, подвергшихся критике, она все же осталась не совсем ясной для массового читателя, о чем свидетельствуют многочисленные письма, полученные мною.

Приведу прежде всего высказывание А. М. Василевского, помещенное в "Военно-историческом журнале" и потому многим читателям, очевидно, неизвестное: "В послевоенное время на страницах некоторых исторических трудов высказывается мнение о том, что контрудары 1-й и 4-й танковых армий 25 и 27 июля являлись безусловной ошибкой со стороны их инициаторов. Такого же мнения был о них и Верховный Главнокомандующий 24 июля, и, как говорят об этом архивные документы, он не так-то легко дал согласие на их проведение. Будучи одним из наиболее ответственных инициаторов этого события, лицом, которое вело все переговоры с Верховным Главнокомандующим по этому вопросу, а также непосредственным очевидцем всей серьезности создавшейся обстановки, я считал и считаю, что решение на проведение контрудара даже далеко не полностью готовой к боевым действиям 1-й танковой армии в тех условиях было единственно правильным и что оно, как показал дальнейший ход событий, с учетом контрудара столь же неготовой 4-й танковой армии, в значительной степени себя оправдало"{168}.

Из этого текста остается неясным, почему же решение о контрударах некоторые авторы относят к 26 июля, а начало – к 27-му и 29-му. К счастью, в наших неоднократных беседах вскоре после завершения кампании на Дальнем Востоке и в дальнейшем Александр Михайлович поведал мне об этом. Говорил он и о том, какой тяжелой внутренней борьбы стоило ему принятие решения о боевом использовании только-только рождавшихся танковых армий, тем более что они были в немалой степени его собственным детищем. Именно он поддержал перед Ставкой инициативу Я. Н. Федоренко и ряда других военачальников о сформировании танковых армий, как только наша промышленность стала давать достаточное для этого количество боевых машин. Вместе с тем А. М. Василевский понимал, что, бросая в огонь сражения две танковые армии в тогдашнем виде, он не мог надеяться на их скорое возрождение.

– Семен Павлович,– глухо говорил Александр Михайлович, видимо вновь переживая всю горечь потерь и остроту тех давних событий,– ведь уже не первый раз жестокая необходимость вынуждала меня к подобному шагу. 4 июля, за 20 дней до нашей встречи в Калаче, я вынужден был под Воронежем двинуть с ходу без достаточной подготовки тоже недавно сформированную 5-ю танковую армию. Тогда там сложилась аналогичная обстановка. Враг также стремился форсировать Дон и сорвать возможность обороны Воронежа войсками Брянского фронта. На следующий день меня отозвали в Москву. Наступление развернулось в мое отсутствие, проходило недостаточно организованно, и, несмотря на самоотверженность и героизм танкистов Лизюкова и его самого, задача не была выполнена полностью, хотя удар и позволил выиграть несколько дней для укрепления обороны города.

По роковому стечению обстоятельств,– продолжал А. М. Василевский,– в ту памятную ночь на 25 июля, когда я, вернувшись с КП вашей армии в Сталинград, вел переговоры по прямому проводу с Верховным Главнокомандующим о принятом мною решении, он, потребовав прочувствовать всю меру ответственности, какую я беру на себя, сказал вдруг, словно о чем-то не относящемся к данному случаю, о только что полученном известии о гибели в бою Александра Ильича Лизюкова, которого я глубоко уважал и высоко ценил как беззаветно храброго военачальника. Я догадывался, что Верховный явно не одобряет намерение ввести в сражение 1-ю и 4-ю танковые армии. В конце концов он сказал, что сделать это следует лишь в том случае, если возникнет непосредственная угроза захвата переправ через Дон в районе Калача и если я гарантирую, что введение танковых армий предотвратит форсирование врагом Дона у Калача и быстрый прорыв его к Сталинграду.

Такая угроза, как видел читатель, возникла на рассвете 25 июля, и мы с санкции А. М. Василевского ввели в бой 131-ю стрелковую дивизию и 28-й танковый корпус. На исходе дня 1 июля, когда танкисты и мотострелки Родина во взаимодействии с пехотой Песочина отбросили противника на 10-15 километров от Дона и создали надежный заслон на пути корпуса Виттерсгейма, который из наступающей стороны превратился в обороняющуюся. М. Василевский с чувством исполненного долга доложил И. В. Сталину обо всем этом, и Верховный санкционировал боевое пользование танковых армий. Лишь тогда генерал В. Н. Гордов подписал тот документ{169}, на который ссылаются Ф. Н. Утенков и авторы монографии "Великая победа на Волге".

К сожалению, записи переговоров А. М. Василевского с Верховным Главнокомандующим 24 июля 1942 года мне обнаружить в архиве не удалось. Зато налицо была стенограмма переговоров И. В. Сталина с В. Н. Гордовым вечером 23 июля, на которые ссылался командующий фронтом, возражая А. М. Василевскому по поводу ввода в сражение танковых армий, о чем было сказано выше. В ходе этих переговоров речь шла о продолжении формирования танковых армий, план которого был утвержден Ставкой. Одновременно Верховный выразил острое беспокойство за северный фланг 62-й армии. Когда командующий фронтом сказал о выходе врага к Дону в районе Цимлянской, Сталин отрубил: "Главное теперь не переправы у Цимлянской, а правый фланг фронта. Противник выброской своих частей в район Цимлы отвлек наше внимание на юг, и в это самое время он подводил потихоньку главные силы к правому флангу фронта. Эта военная хитрость противнику удалась из-за отсутствия у нас надежной разведки. Это дело надо учесть и нужно всемерно усилить правый фланг фронта...{170}"

Из этого документа ясно, что Сталин и Василевский, были едины в оценке меры опасности вражеского удара в обход правого фланга 62-й армии, но 23 июля можно было лишь предполагать, куда направятся войска Паулюса, прорывавшиеся к Дону. Верховный указывал Гордову: "Имейте в виду, если противник прорвет правый фланг и подойдет к Дону в районе Гумрака или севернее, он отрежет ваши железнодорожные сообщения с севером. Поэтому правый фланг вашего фронта считаю теперь решающим"{171}.

Вечером 24 июля обнаружился поворот северной группировки войск Паулюса вдоль Дона на юг к Калачу. Наряду с этим обозначилось и намерение командующего 6-й полевой армией нанести встречный удар на Калач с юга на север. Время не терпело, и вот тогда-то А. М. Василевский под свою ответственность и принял решение на контрудары двух танковых армий, однако в необходимости этого ему удалось убедить Сталина лишь вечером 26 июля.

Теперь о результатах контрударов. Те, кто утверждает, будто они были практически безрезультатными, ибо, дескать, в ходе их не была выполнена главная задача, поставленная танковым армиям,– уничтожить прорвавшегося к Дону противника,– заблуждаются. В действительности такая задача была сформулирована Ставкой в расчете на хорошо подготовленный контрудар двух полностью сформированных танковых армий при поддержке соседей. При переносе срока перехода в наступление выполнение ее стало маловероятным. Реально осуществимая задача была поставлена устно начальником Генерального штаба.

Вообще же, как я знаю из опыта войны, штабы почти всегда разрабатывали "задачу-максимум" и "задачу-минимум". Войскам, как правило, ставилась первая, практически же приходилось не редко довольствоваться выполнением второй. В той ситуации такой "задачей-минимумом" было не допустить форсирование гитлеровцами Дона у Калача. В самом деле, если бы немецкие 14-й и 24-й танковые корпуса, и прежде всего шедшие в их авангарде 16-я и 24-я танковые дивизии, захватили 25-26 июля переправу у Калача, то они могли бы почти беспрепятственно по кратчайшим и надежным коммуникациям с ходу ворваться в центральную часть Сталинграда в районе Даргоры. Сорвать или даже локализовать такое развитие событий оказалось бы крайне трудно. Вполне могло случиться, как и в Орле в октябре д1941 года, когда танки Гудериана ворвались в город столь неожиданно, что в нем продолжали еще ходить трамваи. 14-й танковый корпус, как мы видели из трофейных документов, был специально предназначен для подобного громко именуемого гитлеровцами "Прыжка пантеры". Он состоял из лучших, всесторонне вымуштрованных танкистов и мотогренадеров, его лично опекал сам фюрер, командир 16-й танковой дивизии был любимцем фашистского главаря. В итоге же контрударов наших танковых армий, тесно взаимодействовавших с доблестными войсками 62-й и б4-й армий, такой "прыжок" был сорван. Корпус Виттерсгейма был измотан и в немалой степени обескровлен. Для приведения в порядок и пополнения живой силой и техникой он был отведен, как пишет историограф 16-й танковой дивизии, в долину реки Голубая, где пробыл до 21 августа. Только после этого корпус изготовился для нового "прыжка" к Волге, который был предпринят севернее Сталинграда 23 августа, то есть фактически почти месяц спустя после описываемых событий. Но и здесь хваленая "пантера" отшибла себе "лапы", наткнувшись на крепкий щит.

Так что Паулюсу пришлось отказаться от наиболее заманчивого направления прорыва к Сталинграду из района Калача. В этот город с – лакомым названием вражеские войска сумели вступить лишь 1 сентября, но это были уже не молодчики генерала Хубе, а пехотинцы 71-й дивизии генерала Гартмана. Калач, оборонявшийся сперва 131-й стрелковой дивизией полковника Песочина, а затем 20-й мотострелковой бригадой полковника П. С. Ильина и подчиненным ему 175-м укрепленным районом, был оставлен по приказу командования 62-й армии. Защищавшие его войска отнюдь не были сломлены и разбиты, хотя к концу обороны насчитывали не более 1500 штыков, противостояли полнокровной немецкой дивизии, которая имела 12 тысяч человек при соответствующих средствах усиления и авиационной поддержке. Высокая боеспособность защитников Калача видна хотя бы из того, что, выйдя из Дубовой балки к Дар-горе и выведя попутно из кольца наши части, окруженные в районе Карповки, 20-я мотострелковая бригада продолжала бои против гитлеровцев.

Вот что я счел необходимым сказать по поводу имеющихся в литературе различных предположений и оценок в связи с контрударами 1-й и 4-й танковых армий в июле 1942 года под Сталинградом.

Глава десятая. На КП Юго-Восточного фронта

В ночь на 6 августа на нашем КП одновременно зазвонил телефон и застрекотал аппарат Бодо. Сообщение из штаба фронта гласило: "Генералу Москаленко немедленно передать войска армии генералу А. И. Лопатину и прибыть в город Сталинград к 6.00 6 августа со штабом, управлением и частями армейского подчинения".

Прибыв к указанному сроку в штаб Сталинградского фронта, мы узнали, что вызваны командующим фронтом генерал-полковником А. И. Еременко, который обосновался в одной из школ в центральной части города на Елецкой улице. После сравнительно недолгих поисков мы вошли в светлое и просторное здание десятилетки. На втором этаже во вместительной комнате с сохранившейся на дверях табличкой "Учительская" за большим столом сидел уже знакомый мне генерал-полковник богатырского телосложения. Он ответил на наши с Кириллом Семеновичем приветствия и пожал нам руки. Потом, взглянув на меня, сказал:

– С товарищем Ивановым мы, по-моему, где-то уже встречались?

В ответ я доложил о двух наших предыдущих встречах.

В дальнейшем, когда появлялась возможность, мы беседовали с Андреем Ивановичем о событиях на Брянском фронте. Он расспрашивал о том, как прорывалась из окружения 13-я армия, и в свою очередь делился впечатлениями о боях, в которых участвовал.

А сейчас А. И. Еременко сообщил нам, что по директиве Ставки от 5 августа Сталинградский фронт разделен на два: Сталинградский и Юго-Восточный, войсками последнего ему и поручено командовать.

– С сегодняшнего дня я несу ответственность за оборону полосы южнее реки Царица. Времени на формирование нового штаба и управления нет. По совету Александра Михайловича Василевского решено использовать для этой цели, как сколоченный и работоспособный, штаб 1-й танковой армии,– сказал А. И. Еременко.– Вы, товарищ Москаленко, назначаетесь моим заместителем, а вы, товарищ Иванов,– заместителем начальника штаба фронта – начальником оперативного управления, но до прибытия генерала Захарова будете выполнять обязанности начальника штаба. К этой работе приступайте немедленно.

– Каковы же наши первоначальные задачи? – спросил Кирилл Семенович, воспользовавшись паузой.

– Вам следует проследить, чтобы все войска фронтового подчинения были поделены по справедливости, а товарищ Иванов со своими людьми оборудует в этом здании штаб. И еще: недалеко центра города в отвесном берегу речки Царица вырыта П-образная штольня. Там имеется заблаговременно подготовленный запасный командный пункт, мне его очень хвалили, но надо все тщательно проверить.

Андрей Иванович спросил, в каком составе мы прибыли. Я доложил, что штаб, управление, обслуживающие подразделения укомплектованы почти полностью. Налицо командующие родами войск, тыловые органы, авиаполк, полк связи, батальон охраны, артиллерийская батарея и авторота.

Командующий сказал, что на первых порах придется обходиться тем, что есть, но в ближайшем будущем поступит пополнение, так как штатная численность фронтовых управлений почти в два раза превышает армейскую.

После этого Еременко откинул занавеску, прикрывавшую большую карту с нанесенной оперативной обстановкой. Она невольно вызывала раздумье. Возник вопрос: целесообразно ли было делить фронт, войска которого имели единую и весьма конкретную задачу оборонять Сталинград? Я снова, в который уже раз, глядел на изломившуюся на карте почти под прямым углом Волгу и как бы карабкающуюся по этому излому огромную ящерицу – именно таким представлялся на наших оперативных картах Сталинград, вытянувшийся со своими пригородами вдоль реки почти на 60 километров.

К этому времени на помощь войскам Паулюса была брошена 4-я танковая армия Гота, наносившая удар по городу с юго-запада через Котельниковский и Аксай. Ей-то и должен был противостоять новый фронт. С этой точки зрения решение Ставки было обоснованным. Настораживало то, что разграничительная линия между фронтами делила город на две почти равные части, так что за судьбу основного объекта обороны отвечали оба командующих фронтами, а подобное раздвоение к добру не приводит{172}.

От этих размышлений отвлек голос Андрея Ивановича, который, дав нам несколько минут на уяснение задачи, продолжал информировать нас. Он особо подчеркнул, что перед отъездом в Сталинград был принят Верховным Главнокомандующим, который требовал во что бы то ни стало удержать город на Волге. Одновременно Сталин заверил, что будет сделано все возможное, чтобы войска получили в достатке необходимые для выполнения своей многотрудной задачи людские ресурсы и технику.

– Пока же наши возможности,– сказал командующий,– более чем скромные. Как видите, в состав нашего фронта вошли войска левого крыла бывшего Сталинградского фронта: 64-я армия генерал-майора Шумилова, моего старого соратника по Дальнему Востоку, 57-я армия генерал-лейтенанта Толбухина, 51-я армия генерал-майора Труфанова (но он ранен и его замещает генерал-майор Коломиец), 8-я воздушная армия генерал-майора авиации Хрюкина, а также известный вам 13-й танковый корпус. Все эти силы ослаблены и утомлены. Наиболее боеспособна 64-я армия. Это сейчас основная наша опора. Повезло нам в том смысле, что удар Гота приходится именно по рубежам, которые обороняют войска Шумилова. На Михаила Степановича можно положиться. Этот не дрогнет и ни при каких обстоятельствах не поддастся панике... В ближайшие дни, как обещал товарищ Сталин, из-под Москвы к нам будет переброшена 1-я гвардейская армия, состоящая из первоклассных дивизий.

Еременко перебрал стопу бумаг на своем столе, вынул одну из них, пробежал глазами и не без гордости сказал:

– В состав 1-й гвардейской армии включены шесть стрелковых дивизий. Все гвардейские, причем пять из них сформированы из воздушно-десантных корпусов. Численность каждой дивизии достигает 8 тысяч человек. Коммунисты составляют половину личного состава, все остальные, за редким исключением,– комсомольцы. Это замечательное объединение – впервые созданная в наших Вооруженных Силах гвардейская армия...

То отвлекаясь от бумаги, то вновь заглядывая в нее, командующий фронтом продолжал характеризовать 1-ю гвардейскую. Он говорил, что эта армия молодая не только потому, что едва заканчивает формирование, но и по возрасту бойцов, командиров и политработников – свыше двух третей из них моложе 30 лет. Командиры четырех дивизий – 37, 39, 40 и 41-й – В. Г. Жолудев, С. С. Гурьев, А. И. Пастревич и Н. П. Иванов возглавляли до этого воздушно-десантные корпуса. Г. П. Лиленков (4-я гвардейская дивизия), А. А. Онуфриев (38-я гвардейская дивизия) и В. Г. Жолудев имеют академическое образование. Почти все комдивы – участники гражданской войны, а трое приобрели боевой опыт, командуя воздушно-десантными соединениями в ходе этой войны.

– Сами видите,– снова с гордостью произнес Андрей Иванович,– что партия ничего не жалеет для обороны Сталинграда, но это – ближайшее будущее, а пока, повторяю, основная наша опора – 64-я армия. По ее войскам и приходится главный удар 4-й танковой армии Гота. Цель поворота его армии на Сталинград состоит в том, чтобы ударом в наш открытый левый фланг в кратчайший срок овладеть городом. Гот спешит на выручку Паулюсу, войска которого, по существу, застряли в большой излучине Дона – и это не без "помощи" вашей 1-й танковой армии. Расчет врага на успех отнюдь не беспочвенный. Гот, методу которого я неплохо изучил, конечно, знает, что наших войск в широкой полосе от Дона до Волги крайне мало, а в его распоряжении восемь дивизий, объединенных в три корпуса, включая 48-й танковый с 14-й танковой и 29-й моторизованной дивизиями.

Нам с Москаленко импонировало, что в этой угрожающей обстановке командующий фронтом проявлял полное хладнокровие.

– У меня есть предложение,– сказал Кирилл Семенович.– Прошу разрешения выехать в район действий 64-й армии.

– И у меня тоже есть соображение,– поддержал я Кирилла Семеновича,развернуть временный пункт управления в полосе армии генерала Шумилова, что облегчит и конкретизирует работу штаба.

– Дельные предложения,– заключил Андрей Иванович,– Правда, с выездом товарища Москаленко придется повременить:

Очень много дел в Сталинграде. А ВПУ формируйте и отправляйте на стык. 64-й и 57-й армий.

– Куда именно? – спросил я..

Взяв карту, командующий указал на кружок, обозначавший поселок Варваровку восточнее стыка армий М. С. Шумилова и Ф. И. Толбухина. После этого Андрей Иванович, приказав как можно скорее познакомиться на месте с руководящим составом армий и дивизий, работниками штабов, изучить боевые возможности своих войск, местность, дороги и вероятные действия противника на ближайшее время, отпустил нас.

Я попросил Николая Яковлевича Прихидько ускорить размещение отделов и служб штаба в здании школы и в близлежащих домах, но с таким расчетом, чтобы в любую минуту быть в готовности переместиться в другое, более надежное место.

Затем мы с полковником С. Н. Кокориным занялись размещением узла связи. Основной узел решили сразу создать в штольне на реке Царица, так как долго пробыть в школьном здании было маловероятно.

Сели в эмку. Путь наш лежал к памятнику чекистам. Отсюда мы свернули влево и стали спускаться в овраг, по дну которого отекала небольшая речонка с громким названием Царица. Она-то и дала в свое время городу имя Царицын. К убежищу, где предстояло разместить штаб фронта, было два подхода. Первый – это узкая, но хорошо укатанная дорога по дну оврага, по ней и ехали. Второй путь пеший, он шел от небольшого, выкрашенного в зеленый цвет, особнячка и представлял собой многоколенчатую деревянную лестницу примерно с двумя сотнями ступеней, укрепленную на крутом скате оврага.

Штольня врезалась в правый откос оврага. Она имела несколько отдельных помещений и нам с Кокориным показалась весьма фундаментальной и надежной. Стены и потолок штольни были обшиты фанерой. Ранее мы таких командных пунктов не видели.

По обе стороны коридора подземного сооружения располагались помещения, предназначенные для Военного совета и отделов штаба, также аппаратные проводного узла связи. Ближе к запасному ходу разместилось радиобюро – стояли столы с быстродействующей аппаратурой. Под столами – аккумуляторные батареи питания. Радио– и проводная связь с Москвой действовала почти безотказно, несмотря на большую нагрузку. Достаточно было и рабочих мест для обработки радиограмм. В радиоэкспедиции велся учет принимаемых и передаваемых радиограмм. В ней же был установлен телеграфный буквопечатающий аппарат СТ-35 для прямой связи с радиоприемным пунктом, который находился в здании школы.

Таким образом, один из наиболее болезненных вопросов – организация связи отпадал, Кокорину предстояло лишь войти в курс уже функционирующей системы. Этот командный пункт, справедливо казавшийся нам драгоценным подарком судьбы, был создан военными строителями при содействии Сталинградского корпусного района ПВО, возглавлявшегося полковником Е. А. Райниным. Район этот находился в подчинении командующего ПВО страны, поэтому-то КП имел надежную связь с центром.

С нами ездил майор М. Ф. Зайцев, один из лучших наших разведчиков. Его я пригласил, чтобы в дороге поставить ему задачу на развертывание ВПУ в поселке Варваровка.

Ранним утром следующего дня, 7 августа, меня вызвал А. И. Еременко и приказал находиться на КП, поскольку из 64-й армии поступали все более тревожные сообщения. Накануне главные силы 48-го танкового корпуса 4-й танковой армии генерала Гота сосредоточились в долине реки Аксай и начали мощный удар в направлении поселка Плодовитое, станции Тингута и железнодорожного разъезда на 74-м километре. Удар пришелся по стыку 64-й армии с ослабленной 57-й. Враг действовал здесь, по первоначальным сведениям, частями 94-й пехотной, 29-й моторизованной и 14-й танковой дивизий при сильной авиационной поддержке. Ему удалось прорвать позиции 64-й армии на участке шириной 9 километров, занять станции Плодовитое, Абганерово и разъезд. Нависла угроза серьезного нарушения оперативной устойчивости нашей обороны на одном из важнейших участков южного сектора внешнего Сталинградского обвода, откуда до города было всего 30 километров.

По оперативным документам я быстро выяснил, как сложилась такая угрожающая ситуация. Картина получалась следующая. 4-я танковая армия Гота еще 30 июля переправилась в районе станицы Цимлянская на левый берег Дона и двинулась вдоль железной дороги на Котельниковский, Сталинград. Это были в полосе соседнего Северо-Кавказского фронта. В итоге малочисленная после длительных боев 51-я армия этого фронта оказалась изолированной от остальных его войск, расположенных южнее. В связи с этим Ставка тогда же, 30 июля, включила армию которой командовал генерал Т. К. Коломиец, в состав Сталинградского фронта. Усилить ее не было возможности из-за недостатка времени, а главное, из-за отсутствия резервов, и войска Коломийца, не сдержав мощного натиска танков и мотопехоты Гота, оставили 2 августа Котельниковский. Так назрела смертельная опасность не только для левого фланга 64-й армии, но и для тыла главных сил всего будущего Юго-Восточного фронта, поскольку не исключался прорыв врага к Волге. Пришлось спешно развернуть на рубеже Красный Дон, Райгород, левее армии М. С. Шумилова, войска 57-й армии, которая также была очень ослаблена в боях на юге и ожидала пополнений.

Когда я вторично вошел к командующему, он как раз говорил по телефону с генералом Шумиловым. Закончив переговоры, Андрей Иванович кратко изложил мне суть дела, а потом спросил:

– Какие будут предложения?

– Думаю, что следует организовать контрудар,– ответил я,– ведь совсем недавно именно с помощью контрудара не успевшие закончить формирование 1-я и 4-я танковые армии спасли положение.

– Правильно. То же самое предлагает и командарм 64,– заметил Еременко.– А вот Гордов сказал ему: "Стой на месте и удержи то, что имеешь".

– В полосе действий 64-й нет никаких естественных преград, кроме нескольких степных пересохших речушек,– продолжал я, глядя на карту.– Поэтому быстрый маневр силами и средствами – единственный способ остановить Гота.

Утвердительно кивнув головой, командующий фронтом поставил на этом точку:

– От философии перейдем к делу. Собери все, что имеется под рукой, и направь на усиление Шумилова. Это будет первый экзамен для твоего штаба.

Андрей Иванович легко переходил с "вы" на "ты", и мне показалось, что "ты" означает у него одобрение и поощрение, а "вы" применяется для официальности.

Я соединился с начальником штаба 64-й армии полковником И. М. Новиковым. Он подтвердил, что против их левого фланга враг периодически бросает в атаку по 150-200 танков с пехотой, Одновременно с воздуха наносят удары 200-300 самолетов. Этот бешеный натиск гитлеровцев героически отражают части 126, 38 и 29-й стрелковых дивизий полковников В. Е. Сорокина, Г. Б. Сафиулина и А. И. Колобутина. После прорыва противником обороны они, завернув свои фланги, укрепились и остановили его дальнейшее распространение.

– А какая обстановка на правом фланге? – спросил я начштаба 64-й.

– На правом спокойно. Поэтому-то наш командарм и просил командующего фронтом разрешить перебросить отсюда часть сил к участку вражеского прорыва. Разрешение получено, и сейчас отдается приказ на передвижение 204-й дивизии генерала Скворцова и трех курсантских полков (Краснодарского, 1-го и 3-го Орджоникидзевских).

Я передал содержание этого разговора А. И. Еременко, и он приказал: Продумайте со своими подчиненными, подсчитайте и доложите, какие силы потребуются, чтобы контрудар был наверняка успешным.

Через некоторое время я доложил:

– Учитывая, что гитлеровцы прорвались на участке шириной 9 километров, нам для контрудара потребуется не менее трех полнокровных стрелковых дивизий, около 400 орудий и минометов калибра 76 миллиметров и больше и 90 танков.

– Много просишь, но правильно,– одобрил Еременко.– При плотности не более трех километров на стрелковую дивизию, наличии 40-50 стволов артиллерии и десятка танков на один километр фронта мы вышибем врага с занятых им позиций, но при двух важных условиях: если будем твердо руководить войсками и обеспечим достаточную авиационную поддержку. Теперь иди выискивай силы и средства, подумай, что есть в самой 64-й армии. А Кирилла Семеновича я пошлю к Шумилову, он поможет ему в руководстве контрударом.

– Есть! – ответил я и добавил: – Думаю, товарищ командующий, туда без промедления надо двинуть 13-й танковый корпус и 133-ю тяжелую танковую бригаду.

– Об этом я уже распорядился, и они сейчас на пути к Шумилову – сказал Еременко.

Я направился к операторам, и мы начали прикидывать, как лучше выполнить задачу. Пришли к выводу, что одну полнокровную дивизию с учетом курсантских полков Шумилов найдет у себя, а две дивизии (208-я полковника К. М. Воскобойникова и 157-я полковника Д. С. Куропатенко) имелись в резерве фронта. Нашлись также два артиллерийских полка, полк "катюш", один тяжелый артиллерийский дивизион и бронепоезд. Танков все же было маловато, имелась, правда, еще 254-я танковая бригада, но она находилась на расстоянии свыше 200 километров от места прорыва

В те же часы я встретился с командующим 8-й воздушной армией генералом Т. Т. Хрюкиным. Тимофей Тимофеевич сообщил, что сейчас за Волгой заканчивается строительство 19 аэродромов

– В последние дни,– сказал он,– на многих из них работы завершены полностью, и большинство частей воздушной армии совершают перелет на заволжские аэродромы. Пришлось, однако. задержать перебазирование ряда наиболее боеспособных полков в связи с крайне тяжелым положением войск 62-й и 64-й армий. Еременко поставил задачу срочно нанести массированные удары по врагу, особенно в районах скопления его танков и мотопехоты пришлось пойти на необычное решение – объединить все экипажи исправных однотипных самолетов в сводные группы и временно подчинить их наиболее опытным командирам. Таких групп штурмовиков и бомбардировщиков получилось десять.