Текст книги "Шантаж"
Автор книги: Семен Малков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
Настроения веселиться нет, без Миши белый свет не мил. Но Наденька спасла, и Светлана от всей души желала ей счастья. Стала добросовестно готовиться к ее торжеству.
И вот настал этот знаменательный день. Для проведения торжества сняли банкетный зал в «Праге» – одном из лучших ресторанов Москвы. Стол в виде огромной буквы "П" был накрыт на восемьдесят персон. Гости – в основном родственники и друзья Хлебниковых; их братья и сестры с взрослыми детьми; близкие друзья, знавшие Олега с малых лет, наиболее значительные сослуживцы Сергея Тимофеевича. Супруги Григорьевы также были приглашены стороной жениха, как, разумеется, и почтенный дядя Николай Егорович (но он сильно занемог и не вставал с постели).
Со стороны Надежды приглашенных намного меньше: из Надиных подруг, кроме Светланы, Таня Сидоренко и еще две девушки из Инфизкульта. которые ничего не знали о Косте. Из взрослых – только старший тренер по плаванию, с женой и сыном, известным пловцом (старик был польщен приглашением в столь высокое общество.
Розанов счел нужным пригласить на такой прекрасный банкет некоторых своих коллег с женами и разумеется, Игоря Иванова с его новой подругой – еще – журналистов с радио и телевидения, с которыми сотрудничал.
Меньше всего приглашенных оказалось со стороны Лидии Сергеевны: только ее близкие подруги с мужьями и приятелями – всего три пары.
В банкетном зале, у входа, стеллажи были завалены букетами цветов и подарками. В ожидании приезда молодых из загса гости, нарядные, радостно-оживленные, прогуливались по фойе и залу, разбившись на группы
В одной из групп Вера Петровна беседовала с Хлебниковой и другими знакомыми дамами.
– А почему вы предпочли «Прагу»? – поинтересовалась одна из дам у Ларисы Федоровны
– "Прага" славится отличной европейской кухней; имеет много залов, прекрасный зимний сад на верхнем этаже, – охотно объяснила Хлебникова – Надоест танцевать – можно просто пройтись по залам, посмотреть на публику и себя показать.
Розанов в компании коллег боролся с искушением поговорить с Верой Петровной: узнать бы, как она живет, все ли в порядке со здоровьем... да просто услышать ее голос... В конце концов не выдержал, подошел к дамам.
– Прошу прощения, если прерываю. Лариса Федоровна, молодые, похоже опаздывают? – осведомился он для приличия и как бы между прочим обернулся к Григорьевой.
– Вера Петровна, здравствуйте! Слышал от Наденьки, вы недавно побывали в больнице...
Вера Петровна быстрым взглядом отыскала мужа и Лидию Сергеевну. Григорьев разговаривал с Хлебниковым в центре самой многочисленной группы. Зная его могущество, многие стремились воспользоваться случаем и завязать с ним знакомство.
В другой группе Лидия Сергеевна, окруженная друзьями, увлеклась разговором. Кажется, никто не наблюдает...
– Спасибо, Степан Алексеевич, ничего серьезного. Сейчас мне намного лучше, – улыбнулась она Розанову. – Вы, конечно, рады за свою дочь? Они с Олегом – блестящая пара. Только вот уезжают надолго...
Чутким сердцем она понимала его отцовское состояние. Да ведь он и не подозревает, что с ним остается еще одна дочь...
– Да уж! Мне ее будет недоставать, хоть и видимся мы нечасто. – Он поблагодарил ее теплым взглядом. – Но не буду мешать вашей беседе, еще раз извините! – И вернулся к коллегам.
– Какой интересный мужчина! – глядя ему вслед и любуясь его импозантной фигурой, заметила одна из дам. – Это же отец невесты! Вы что, хорошо его знаете, Вера Петровна?
– Его дочь – подруга моей Светланы, спасла ей жизнь. Вы разве об этом не слышали?
Прибыли молодые, и гости, выстроившись в длинный ряд, потянулись поздравлять.
Жених был великолепен: в беготне и хлопотах, связанных с отъездом и свадьбой, Олег похудел и, в вечернем костюме выглядел прямо-таки скульптурно, возвышаясь над большинством гостей, как молодой бог. Невеста, в белоснежном воздушном наряде, сияла молодостью и красотой. Вместе они, кудрявый блондин и темная шатенка, оба высокие, статные, составляли пару – хоть в кино снимай.
– Божественно хороши молодые! Завтра улетают в Париж! – слышались восторженные с оттенком зависти голоса в толпе гостей.
Когда все расселись, образовалось как бы два общества: главное – за центральным столом, с молодыми в середине, а по их бокам – родители и самые почетные гости.
Рядом с Сергеем Тимофеевичем оказалась, в отсутствие Николая Егоровича, чета Григорьевых; с Лидией Сергеевной – ректор Педагогического института с женой.
За боковыми столами расположились с обеих сторон ближе к центру – родственники, знакомые рангом пониже, а по краям, как всегда, молодежь.
Угощение фантастическое, веселье било ключом, после обязательных тостов гости разделились на группы, и каждый делал что хотел. Молодые, сначала оказавшиеся, естественно, в центре внимания, с течением времени растворились в водовороте гостей.
Празднество подходило к концу. Некоторые еще танцевали и веселились в банкетном зале; остальные, в основном молодежь, прохаживались по другим залам ресторана – везде играла музыка, все красиво, интересно...
Наконец гости постарше стали разъезжаться; среди первых собрались домой Григорьевы: Иван Кузьмич считал для себя неприличным участвовать в нетрезвом веселье разношерстной публики.
Светлана решила уехать вместе с родителями. В течение всего вечера она старалась вести себя компанейски, танцевала, когда приглашали, чтобы не выделяться и не портить Наденьке настроения. Но ей было невесело, мысли ее бродили далеко – там, с Мишей, в пути...
Заметив, что они собрались уходить, Надежда – сама она почти не пила – подошла к Светлане.
– Светочка, помоги мне, лапонька, привести себя в порядок! – И, предвидя, что откажется, сославшись на уход родителей, быстро добавила: – Я тебя задержу всего на две минуты, твои старики не уедут – их предупредят. Мне сказать тебе нужно... что-то очень важное.
Светлана ожидала, что Надя поведет ее в туалетную комнату, но нет: невеста остановилась на площадке, ведущей на этажи, и как-то необычно себя повела – она явно волновалась, искала слова.
– Светонька, мы разлучаемся с тобой надолго, кто знает, – может быть, навсегда. Обязана я теперь... открыть тебе эту тайну. Давно бы следовало, да я все не решалась никак. – И умолкла на мгновение, наблюдая за реакцией подруги.
Светлана, ничего не понимая, молча ждала объяснений.
– Ты ведь обратила внимание, что я называю тебя сестрой? Думала, наверно, потому, что тебя спасла и вы меня приняли как свою? Ошибаешься! Мы и правда с тобой сестры. Самые что ни на есть единокровные!
Увидев, что у изумленной Светланы распахнулись еще шире глаза и вытянулось лицо, Надя остановила ее жестом руки.
– Не спрашивай меня сейчас ни о чем, кроме того, что скажу сама. Обо всем поговорим, когда вернусь. По почте из-за границы об этом распространяться не стоит.
Глядя прямо в синие Светланины глаза открыла ей наконец правду.
– Иван Кузьмич тебе не родной отец. Настоящий твой родитель – это мой фатер, Степан Алексеевич Розанов, – сидел рядом со мной. Надеюсь, ты его хорошо разглядела? Видный такой из себя, интересный; красивый даже. Твоя копия, в мужском варианте. Тебе и убеждаться не надо – достаточно поглядеть на себя в зеркало. – И честно призналась: – Можешь мне поверить – тогда на реке я и представить не могла, что спасаю сестру. Сама недавно узнала.
Надя с чувством посмотрела на ошеломленную Светлану и по-дружески ее встряхнула.
– Ладно, не впадай в транс! Переваришь это со временем – как я! – А сейчас хочу поблагодарить за все хорошее, что от тебя видела, и, конечно, за Олега. – Она почувствовала прилив нежности и признательности к сестре. – Знай, я тебя люблю и буду тепло вспоминать. И ты не поминай лихом грешную Надежду! – Обняла Светлану, чмокнула в щеку и беззаботно вернулась обратно в банкетный зал.
Потрясенная услышанным, не зная – верить ли, нет ли, – Светлана на подгибающихся ногах пошла на выход, к ожидавшим ее родителям.
Глава 19
ПРИЗНАНИЕ
На следующий день, в воскресенье, Светлана, успокоившись и поразмыслив, отнеслась к сенсационному сообщению Нади более спокойно и скептически.
Она хорошо отдохнула, выспалась и, свободная от дел, стала оценивать правдоподобность услышанного, постепенно проникаясь все большим сомнением в достоверности фактов. Все в ней восставало против нелепого, невероятного открытия, переворачивающего ее жизнь с ног на голову.
«Здесь какая-то роковая ошибка. Надю ввели в заблуждение», – пришла она в конце концов к утешительному выводу. Нельзя не признать: внешнее сходство с отцом Нади у нее и правда удивительное. Припомнила она и то, что матери их из одного села, бывшие подруги; из-за чего-то поссорились на всю жизнь. Эти факты могли, конечно, послужить злым языкам почвой для интриг и сплетен.
С другой стороны, сходство это могло ведь быть и случайным. Мало ли парадоксов в жизни? Ведь Надя – его дочь, а очень мало похожа. Да и вся история взаимоотношений матери и отца, их семейная хроника до подробностей известна Светлане из рассказов матери. С отцом они дружили и встречались задолго до женитьбы, сама она была свидетельницей их счастливой жизни.
«Мама не такая, чтобы проявлять легкомыслие и неверность. Не способна она на это, уж я ее знаю! – мысленно заключила она свой анализ. – Чепуха все это! Нужно выбросить из головы неумные и вредные мысли, сейчас не до этого!»
Уверенности Светланы, что Надя ошибается, способствовало и ее впечатление о профессоре Розанове. Невероятно, что человек с такой привлекательной, истинно благородной внешностью спокойно делает вид, будто не замечает родной дочери, – пусть она и выросла в чужой семье. И столько лет совершенно ею не интересоваться?.. Быть не может! Да и Надя всегда отзывалась о нем как о чутком, заботливом отце и друге, очень хорошем, душевном человеке. Не было между ним и матерью ничего общего в прошлом! Заметила бы по их поведению на свадьбе...
Однако версия о его отцовстве – хотя Света в нее и не верила – вкупе с приятным впечатлением, им произведенным, пробудили в ней к профессору Розанову повышенный интерес. «Нужно при случае узнать получше, что он за человек. Из простого любопытства, – решила она. – Порасспрошу о нем между прочим у матери».
Так Светлана успокоила свою душу принятым решением – не придавать значения ошибке Нади, и всеми ее помыслами вновь завладели тоска по Мише и тревога за его судьбу. Отвлечься все-таки не мешает, немного развеяться... Включила радиолу, поставила долгоиграющую пластинку с ариями из любимых опер. «Послушаю-ка лучше классику и помечтаю о нашей радостной встрече, когда Миша вернется домой!» И она удобно устроилась на кушетке.
Жизнь между тем продолжалась, и в круговерти повседневных событий острота переживаний Светланы сгладилась. С возрастающим оптимизмом и надеждой на счастливое будущее ожидала она весточек от Миши. Регулярно перезванивалась с Ольгой Матвеевной, два раза ее навещала. Их отношения после проводов Миши стали ближе, теплее, обе старались поддерживать друг друга.
Письма от него приходили редко, – очевидно, из-за сложных условий, в которых он находился; тон коротких сообщений был бодрым. Они знали, что он уже прибыл в Кабул и проходит вместе с группой дополнительную подготовку с учетом сложившейся обстановки. Но оптимистичные эти письма ничуть их не успокаивали.
– Знаю я его: никогда не скажет нам суровую правду о своих делах, как бы трудно и опасно ни было. Миша привык рассчитывать только на свои силы, не перекладывать на других горести и заботы. Тем более на своих близких, – приговаривала Ольга Матвеевна, когда вместе читали и обсуждали его письма. – Слава Богу, жив и здоров!
Так продолжалось месяца полтора, и Светлана уже адаптировалась к своему душевному состоянию, когда обнаружила, что беременна. «Боже мой! Это все-таки случилось! Случилось! – со смешанным чувством тревоги и радости твердила она себе, возвращаясь домой из женской консультации. – Тамара Александровна Малкова – врач опытный, ошибиться не могла!» Страха она не испытывала – давно подготовила себя морально к такому исходу и была счастлива мыслью, что у них с Мишей будет ребенок.
Чувства более сложные переполняли ум ее и душу. У нее и в мыслях нет избавиться от ребенка, сделать аборт. Однако светлая радость ожидаемого материнства омрачена сознанием предстоящих семейных неприятностей. С душевной болью думала она о том, как воспримут это известие родители, – тяжело им будет, обидно. Ведь она ослушалась и попала в постыдное, по их мнению, положение. «Да, Светлана Ивановна, вот так сюрприз преподнесете вы любящим отцу и матери! – С горькой иронией старалась она приободриться и подготовиться к предстоящей тяжкой сцене. – Вот уж чего они не ждут... Но ничего, придется пережить! Это не самое страшное в жизни. Если любят меня – поймут и простят. Предупреждала же их! Это они помешали нам с Мишей обвенчаться!»
Отбросив последние сомнения и укрепив дух сознанием своей правоты, Светлана повеселела; к ней вернулось обычное чувство юмора. «Радоваться должны, что обзаведутся внуком! – Почему-то она уверена, что родится мальчик. – Разве лучше для них, если б я никогда не родила? Маме будет чем заняться, а то она совсем скисла. Да и отец хоть немного оттает – стал сухарь сухарем. Полюбит он мальчика – уверена!»
Однако по мере приближения к дому бодрое настроение исчезло и в душу закралось тревожное предчувствие скандала. Но она уже настроилась на боевой лад. «Ну что ж, пусть попробуют! Отвернутся от меня, проявят черствость – уйду из дома! Не посмотрю на трудности, которые нас ждут с ребенком! Слава Богу, есть куда: Ольга Матвеевна не выдаст, знаю! В тесноте, да не в обиде!» Светлана не без основания рассчитывала здесь на солидарность, хорошо помня ее горячее желание иметь внука. Но проснувшийся материнский инстинкт потребовал убедиться в прочности запасных позиций. «Не буду объясняться с родителями, пока не поговорю с Ольгой Матвеевной. Это она меня сагитировала – пусть первой и услышит радостную весть», – предусмотрительно решила она.
Придя домой, позвонила, чтобы договориться о встрече, но Ольги Матвеевны не оказалось дома. «Наверно, ушла по делам. Созвонюсь вечером, – обескураженно подумала Света. – Придется отложить разговор до завтра». Тяжело вздохнув и не переставая думать о своем новом состоянии и связанных с ним сложных проблемах, она переключилась на домашние дела.
Ольга Матвеевна сидела за столом и с грустью разглядывала фотографии сына, когда два звонка в прихожей известили, что пришла Светлана. Накануне, договариваясь по телефону, она ничего ей не сказала о цели визита, – пришла, наверно, просто поговорить о Мише, отвести душу.
– Что-то долго нет писем! – посетовала она, провожая Светлану в комнату. – Садись родная, расскажи, что у тебя нового. Знаешь, – продолжала она, не дожидаясь ответа, – я все думаю: а в самом Кабуле спокойно ли? Люди говорят, там какие-то душманы завелись, вроде наших партизан. Так они, головорезы, могут всадить нож в спину или выстрелить из-за угла... Что-то неспокойно у меня на сердце...
Но почему это Света слушает ее опустив глаза? Ольга Матвеевна уже привыкла, что та активно обсуждает все касающееся Миши, особенно если ему угрожает опасность.
– Что с тобой сегодня? О чем задумалась? – все тревожилась она. – Уж не скрываешь ли чего от меня?
– Не знаю, как вам это сказать... – наконец промолвила Света, смущенно подняв на нее взор. – В общем... беременна я. Вчера врач сказал – шесть недель. Что теперь делать, Ольга Матвеевна? – И умолкла, дав волю слезам.
Ошарашенная новостью, Ольга Матвеевна сидела молча, пытаясь осмыслить это важное событие. Широко раскрытыми глазами она смотрела на Свету, будто впервые увидела. Затем лицо ее просветлело и она торжественно произнесла:
– Ну что ж, свершился Божий промысел! Небеса благословили ваш союз ребенком, хоть и зачали вы его в грехе. – Встала, подошла к Светлане, обняла за плечи, поцеловала ее опущенную голову. – Слава Богу, наконец случилось то, о чем я мечтала больше всего на свете. У меня будет внук, продолжатель нашего рода! Вот увидишь – у тебя родится сын. Мои предчувствия меня никогда не обманывают!
Ее откровенная радость и поддержка не успокоили Светлану, она все еще плакала.
– Но что... что мне теперь делать? Как сказать об этом родителям? Ума не приложу! Ведь они разъярятся, что я их ослушалась. Что, если Мишу не отпустят из части к тому моменту, когда мне рожать? Я хочу, чтобы все знали, что это его ребенок! – И еще пуще зарыдала, уронив голову на руки.
Ольга Матвеевна не находила слов, чтобы ее утешить, только гладила по голове, приговаривая: – Ну успокойся, будь умницей! Тебе вредно волноваться!
Почувствовав, что напоминание подействовало, постаралась приободрить:
– Вот увидишь, ему дадут кратковременный отпуск. Миша заслужит, будет стараться, когда сообщим ему об этом. Не сомневайся – сумеет вырваться, чтобы зарегистрировать брак и ребенка.
Ее ласковая поддержка и оптимистический прогноз успокоили Светлану; она перестала плакать и заговорила о том, зачем приехала:
– А как мне поступить, если родители категорически потребуют избавиться от ребенка или откажутся помогать? Как быть тогда? Куда деться с ребенком? – Она робко смотрела, с замиранием сердца ждала ответа.
Нет, не ошиблась в этой благородной и сильной женщине: Ольга Матвеевна верна себе. Она выпрямилась на стуле, нахмурила брови, и во взгляде ее появилась твердая решимость.
– Не думаю, что они так поступят. Ты единственная дочь, они тебя вырастили, любят и должны примириться с неизбежным. – Ее долг прежде всего успокоить девочку. – Ну а если станут толкать тебя на аборт – получу право усомниться, действительно ли они дорожат своей дочерью!
Она сделала паузу, будто взвешивая то, что собиралась сказать, и важно заверила:
– Если произойдет что-либо подобное, в общем такое, что не сможешь оставаться дома, знай: здесь тебя ждут любовь и забота. Я сумею помочь тебе воспитать и вырастить моего внука!
С успокоенной душой, переполненная чувством благодарности, Светлана обняла и расцеловала Ольгу Матвеевну. Она стала ей теперь еще ближе и роднее.
Укрепив свою волю и решимость в этом разговоре, Светлана сочла, что пора сообщить все матери. Вера Петровна с утра уехала на прием к врачу, но к обеду, как всегда, должна быть дома.
Сославшись на нездоровье, Света пораньше освободилась от занятий в консерватории. В последние недели ей приходилось усиленно работать – на носу выпускные экзамены. Домой она приехала к – обеду: мать уже вернулась, накрывает на стол. Света быстро привела себя в порядок; и они, сидя друг против друга за столом на кухне, принялись за еду.
– Что-то в последнее время у тебя неважный аппетит, доченька, – обеспокоенно заметила Вера Петровна. – А вчера тошнило... И вообще ты... не так выглядишь: побледнела, круги темные под глазами... С желудком что-нибудь или все по Мише тоскуешь?
Обед подошел к концу, и Светлана, отодвинув тарелку, решила выложить матери всю правду.
– Со здоровьем у меня все в порядке. – Ей казалось, что она говорит спокойно. – А выгляжу так и тошнит, потому что это положено женщине в моем положении.
– Ты о чем это, доченька? – встревожилась Вера Петровна, начиная понимать, что с ней случилось; побледнела, испытующе подняла на дочь чистые серые глаза. – Не пугай меня так... Неужели успели? Ты что... беременна?.. – Голос у нее прервался, и она умолкла, все еще надеясь, что это розыгрыш.
– Вот именно, – так же спокойно, даже равнодушно подтвердила ее догадку Света. – Я вас с папой предупреждала, что люблю серьезно и не могу так просто расстаться с Мишей. Мы решили пожениться – так и сделали. Пришлось встречаться тайно, чтобы не было скандалов. – Светлана умолкла, из глаз у нее потекли слезы, но она их вытерла и бросила матери гневный упрек:
– Это вы с отцом во всем виноваты! Не дали нам сыграть свадьбу по-человечески. А наша с ним вина только в том, что мы больше не могли друг без друга жить. Теперь давайте вместе расхлебывать!
Все, главное сказано. Она успокоилась, встала из-за стола, взяла заварной чайник и налила себе и матери по полной чашке.
Вера Петровна долго сидела молча, воззрившись на дочь скорбным взглядом. Не узнает она свою тихую, добрую Светочку... Перед ней была новая Светлана – взрослая женщина, защищающая свою любовь и своего еще не родившегося ребенка... Наконец она тихо, горестно промолвила:
– Значит, не послушала отца и мать, поступила по-своему. Мы ведь желали тебе добра – не хотели, чтобы ребенок рос без отца.
Тяжело вздохнула, но вопреки ожиданиям Светланы ни ругать ее, ни упрекать ее больше не стала. Говорила как бы сама с собой, печально жалуясь на судьбу: – Видно, у нас на роду написано – страдать по вине любимых мужчин. Не похожа ты на меня внешне, доченька, но гены у тебя мои, по моей дорожке ведут.
Светлана ничего не поняла – о чем это мать? – но ясно, что она уже примирилась с происшедшим, она на ее стороне. Ей стало невыносимо больно: не оправдала надежд матери, отплатила злом за все добро, любовь и заботу, что видела от нее с самого рождения... Бросилась к ней, обняла и, глотая слезы, стала утешать:
– Ну не надо так расстраиваться, мама, мамулечка! Миша любит меня. Он сумеет вырваться к рождению сына! Должны ведь его отпустить по такому случаю?! Люди же, а не звери! – Горячо расцеловала мать и пообещала, сама стараясь поверить в то, что говорит: – Вот увидишь, все кончится хорошо! Миша приедет, и мы с ним обвенчаемся. У ребенка будет отец!
Однако Вера Петровна подавленно молчала, и ее мрачный вид показывал, что не очень-то она надеется на счастливы" исход. Понимая, о чем думает мать, и желая показать ей, что взвесила все обстоятельства, Света тихо заключила:
– Если же Миша не вернется – у меня на всю жизнь останется живая память о человеке, сильнее которого уже не полюблю никого. Неужели, мамулечка, мы с тобой не сможем вырастить моего сына?! – И с мольбой во взоре подняла заплаканные глаза на притихшую мать.
«Ну вот, моя история повторяется... Не в точности, но похоже...» – думала Вера Петровна, вновь вспоминая пережитое когда-то потрясение. Тяжело вздохнула, тряхнула головой, будто сбрасывая груз прошлого, и спокойно произнесла:
– Делать нечего, дочка, – будешь рожать! Отца я беру на себя. Ребенка мы, разумеется, вырастим сами, если с Мишей что, не дай Бог, приключится. Но зачем предполагать худшее? Помолчала, с грустью глядя на свою красавицу дочь, и добавила покаянным тоном: – Напрасно мы с отцом препятствовали вашей воле. Забыли, что молодые все равно поступают по-своему, – может, и более верно. Будем надеяться, что ты, доченька, сумеешь устроить свою жизнь и будешь счастлива!
Заметив, что Светлана сидит с просветленным лицом, наполненная радостным ощущением материнской поддержки, и сама испытывая счастье от установившегося взаимопонимания, Вера Петровна перешла на деловой тон:
– Теперь ты меня постоянно держи в курсе своих дел и самочувствия. Проблемы будут с отцом: уж очень общественным мнением дорожит. Но вместе-то мы с ним справимся, как считаешь? – И улыбнулась впервые за все время разговора. – Иван Кузьмич – реалист и смирится, когда поймет, что ничего изменить нельзя. С ним я поговорю завтра, когда вернется со своей любимой охоты.
После этого разговора Светлана вздохнула свободнее. Почувствовала себя уверенно и перестала опасаться предстоящих осложнений, готовясь стать матерью.
Иван Кузьмич вернулся домой из охотничьего хозяйства только на третий день, после обеда. Там проходила очередная неофициальная часть важных переговоров; он изрядно утомился от чревоугодия и разного рода увеселений: даже его железный организм уже не выдерживал такой нагрузки.
– А у нас что, гости? – спросил он у жены, войдя в холл и услышав громкие голоса, доносившиеся из столовой.
– Это Варенька с мужем. Пригласила их поужинать с нами. Думала, ты и сегодня не вернешься.
– Гости – это хорошо! – бодро отозвался Григорьев, но в душе подосадовал: «Опять их черти принесли! Не дадут спокойно отдохнуть дома!» – И объяснил:
– Только мне есть совсем не хочется – нас просто перекормили. Зарубежные друзья па-адки на халяву! Столько жрут и пьют – будто голод у них. – Презрительно хмыкнул и пошел умываться.
Однако аппетит приходит во время еды: за столом он отдал должное вкусному домашнему жаркому – произведению умелых рук Веры Петровны. Такого не только в охотхозяйстве – ни в каком ресторане не подадут!
За ужином завязался оживленный разговор. Никитины только что вернулись из Болгарии – отдыхали на курорте вместе с детьми – и охотно делились впечатлениями. Планы провести отпуск на теплоходе, в плавании по Волге, не осуществились. Председатель горкома профсоюза, хороший знакомый Никитина, – не сумел сделать путевки с детьми, а просьбу жены как она и предполагала, Иван Кузьмич проигнорировал.
Зато мучимый совестью профсоюзный босс – Никитин успешно прооперировал его ребенка – изловчился и достал его семье путевки в Болгарию. Первый их выезд за границу был очень удачен; вернулись прекрасно отдохнувшими, в восторге от «ненашенского» сервиса и уровня жизни.
– Знаешь, Веруся, я просто поражена чистотой, уютом, культурой обслуживания в этом пансионате, где мы жили! – рассказывала Варя. – Просто здорово! Чудесные песчаные пляжи, всякие там зонтики от солнца – сколько хочешь. – инвентарь разный... развлечения – и для взрослых, и для детей. Нам бы такое!
– Все это хорошо, – заметила Вера Петровна, – но, говорят, черноморский берег Болгарии довольно голый, растительность скудная, погулять негде, – не сравнить с Кавказским побережьем. Совсем не то, что в Сочи или Гаграх.
– Не могу согласиться, Верочка, – добродушно возразил Никитин. – Возьми, к примеру, Рижское взморье: тоже довольно голое место, одни сосны. А какой популярностью пользуется Юрмала, как там уютно! Так же и в Болгарии: чистота, порядок, но главное – культура обслуживания! – Он обвел глазами собеседников. – Ну вот куда деваться вечером в Адлере или Хосте? Кроме замызганного ресторана, кино или танцплощадки. Некуда! А там – любые развлечения, на любой вкус. Рестораны все стилизованы, в каждом свое шоу – «Ханский шатер», «Пиратский корабль», – чего только не придумывают, чтобы было интересно и весело.
– А как там народ живет? Обратил внимание? – поинтересовался Иван Кузьмич – он не бывал в Болгарии. – Очень ведь отсталая страна. Неужели лучше, чем у нас?
– Даже сравнения нет! – решительно заявил Никитин. – В магазинах полно товаров. Толпятся, закупают оптом и наши коммерсанты, и другие иностранцы. Особенно много поляков. И все же Болгария страна в основном сельскохозяйственная. Какие ухоженные поля, сады! А изобилие овощей и фруктов...
К концу ужина разговор, как всегда, перешел на свои, отечественные дела и неурядицы.
– Интересно, Ваня, почему у нас постоянно плохо с продуктами? – простодушно задала вопрос Варя. – Ну сравнения нет с той же Болгарией!
– Будто сами не знаете почему, – поморщившись, грубовато ответил Григорьев. Постоянный этот вопрос – все задают! – набил оскомину. – Хрущев своим волюнтаризмом подорвал наше сельское хозяйство. Насаждал повсюду кукурузу. Сколько лучших пахотных земель погубил! А пресловутая целина? Дает урожай раз в пять лет. Только пастбища зря распахали, поголовье скота снизили.
– Ну, Ваня, ты и демагог! – не выдержала Вера Петровна. – Извини меня за резкость, но тут все свои. Долго я молчала, а сейчас вот – скажу. Когда Хрущев свою кукурузу всюду сажал и целину распахивал, кто громче всех кричал «ура!», – разве не ты? А теперь на него одного все сваливаешь! Вы что же, высокие руководители, ни за что не отвечаете? Не вы ли эти годы управляли страной? А если нет – так вы просто бездельники и вас надо гнать в шею!
Григорьев обомлел и испугался; подумал даже – сейчас инфаркт хватит... эк ее прорвало... Да это же сущий бунт на корабле! Безумная, по его мнению, выходка!
Однако, верный себе, Иван Кузьмич сдержал гнев и, не выказывая озлобления, с деланным добродушием обратился к притихшей Светлане:
– Что это с матерью сегодня, доченька, уж не заболела ли? Тут трудишься по двенадцать часов в сутки – и вот тебе благодарность от народа.
Приосанился и тоном, не терпящим возражений, снисходительно заметил:
– Так кажется только тем, кто ничего не видит и не понимает. Вот таким домохозяйкам, как моя благоверная. Разве дело в отдельных ошибках, которые неизбежны? Да никогда мы не будем жить как в Европе! Потому что мы – азиаты, лентяи! Над нами еще вековое рабство тяготеет. Вы сравните, как работают люди у них – и у нас, а потом уж судите!
Не спеша приложил к губам чистую салфетку, встал из-за стола и как ни в чем не бывало распрощался:
– Благодарю хозяек за вкусный ужин и всех – за компанию. А мне перед сном надо еще просмотреть сегодняшнюю прессу. – Повернулся и с важным видом вышел из столовой.
– Зачем ты с ним так, мама? – мягко упрекнула Света Веру Петровну. – Обиделся, только виду не показывает.
– Верно Света говорит, – присоединилась к ней Варя, – уж очень резко ты... Но если по-честному – молодец! Здорово врезала! Кому-то надо сказать ему правду. Ладно уж, вы тут сами меж собой разберетесь. А нас дети ждут!
Никитины засобирались домой, и Вера Петровна со Светой вышли в холл их проводить.
– Ну, мамочка, теперь держись! Папа тебя пополам перепилит. Он весь внутри кипел, когда ушел из-за стола, – я по глазам видела. Будет тебе взбучка, – посочувствовала дочь.
Вера Петровна совершенно спокойно посмотрела на Свету и честно призналась:
– А я даже довольна, что закусила удила. Довел он меня! Я уж давно, доченька, на пределе. Не могу видеть, как он и другие высокие руководители живут только для себя, а людям становится все хуже. Сама пользуюсь всеми благами и льготами, а на душе муторно. Надоела их демагогия! – Она остановила себя. – Ну ладно, иди отдыхать. – Поцеловала дочь и направилась в спальню к мужу – как на Голгофу.
Лежа в постели и делая вид, что просматривает газеты, Григорьев с нетерпением ожидал прихода Веры Петровны. Давно уже он не был так взбешен, все внутри у него кипело от злости. «Уж я ей задам! Что это она о себе возомнила? При людях мне возражать, да еще в такой форме! Что это с ней происходит? Так оставлять нельзя! Дальше уж ехать некуда!»
Необычное поведение жены за ужином вывело Ивана Кузьмича из равновесия. Да, последние годы между ними произошло охлаждение; из-за ее болезни и вечных недомоганий редкими стали интимные отношения. Годы дают о себе знать...
Но до сих пор его верная жена, добрая и внимательная, всегда была послушна, не выходила из подчинения. Разве мог он подумать, что она способна на такое неприличие? Еще немного – станет совсем неуправляемой! «Отношения между нами могут быть любыми, но она обязана соблюдать внешние приличия, и я ее заставлю!» – твердо решил Григорьев, готовясь к серьезному разговору.
