Текст книги "Доктор 4 (СИ)"

Автор книги: Семён Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Семён Афанасьев
ДОКТОР 4

Глава 1

– Мелкий, не сыпься! – мощно хлопает меня по плечу Лена, всё ещё возвышаясь надо мной, поскольку она выше.

– Не сыпься? – вопросительно смотрю на неё, не понимая посыла.

– Ну не могу же я любимому мужчине сказать «не ссы!», хе-хе, – веселится Лена и тычет в меня пальцем.

– О, наконец-то «любимый мужчина», – отмечаю вслух происходящие перемены. – А то всё «мелкий» да «мелкий».

– Ты через недолгое время, – выразительно глядит мне в глаза Лена, – буквально в семнадцать лет, станешь отцом. И меня это, если честно, до колик пугает. Кстати, если заметил, вот именно в этот момент я серьёзна, как никогда. Так что, если я сейчас буду нести чушь, не обращай внимания. Обычная защитная реакция психики.

Подхожу к ней, опускаю руки ей на талию (она накрывает их своими) и смотрю снизу вверх ей в глаза:

– Заметил. Ты тоже не сыпься. А что изменится? – Смеюсь в ответ. – Я и так уже давно сплю чуть не по четыре часа в сутки. Работаю, как каторжный. В ритм вошёл. Ну, родится ребёнок. А что изменится? Ну, перепланирую что-нибудь, чтоб по ночам тебе помогать: родители рассказывали, что первый год однозначно бессонница. У родителей. Надо друг друга подменять, чтоб хотя бы по паре часов отрезки сна были.

– Какой ты у меня не по годам мудрый, мр-р-р. Хр-р-р. – Лена трётся подбородком о мою макушку, – ладно. Как говорится, ещё ни одна баба беременной не осталась, все в итоге родили. И ни один ребёнок младенцем не завис, тоже все выросли. Справимся. И по ночам с ребёнком помогать не надо, лично мне если. – Лена отрицательно взмахивает мокрыми волосами. – Помнишь, я тебе в самом начале под пиво на лавочке, когда мы только познакомились, говорила, что с детьми мне помогать не надо и что мне дети не в напряг?

– Припоминаю, – удивлённо смотрю на неё я. – Удивлён, что ты помнишь такие детали. С твоим имиджем тинейджера-переростка.

– Хе-хе, Мелкий, ты даже не представляешь, сколько мелочей и второстепенных на первый взгляд деталей способна запомнить влюблённая русская баба. Сколько мелких и ненужных деталей, – смеётся Лена, взъерошивая ладонями волосы мне на висках.

– Слушай, а как быть с женитьбой? Теперь же надо что-то делать официально? – указываю взглядом на живот Лены.

– Кому надо? – она наклоняет голову к плечу и насмешливо смотрит на меня.

– М-м-м… – невнятно мычу, в первый момент не зная, что и ответить. – Ну, если следовать традициям, то нам с тобой надо?

– Мелкий, а мы с тобой до сего момента сильно следовали каким-либо традициям? Особенно в той их части, что касается интимных отношений? – теперь смеётся Лена, в один момент ставшая какой-то необычно мудрой.

– Да, как бы, не особо… – неожиданно задумываюсь над её словами.

– Нас что-то не устраивает? – продолжает опрос Лена, держа голову склонённой к плечу.

– Меня устраивает всё, – спешу внести ясность. – Тебя тоже. Я же чувствую.

– Ну и теперь логичен кульминационный вопрос: так кому надо, чтоб мы женились?

– Получается, нам с тобой это надо не в первую очередь, – прихожу к закономерному выводу под руководством Лены.

– Точно. Мой маленький гений. Твоим бабушке и дедушке это надо?

– Пф-ф, смеёшься? Вот уж кому форма не важнее содержания… – мои дед и бабка действительно слишком прагматичны для того, чтоб приносить содержание процесса в жертву форме. – Они в своё время вообще расписались через несколько лет совместной жизни, уже имея ребёнка, и то только для того, чтоб получить какую-то квартиру. Или только на очередь встать, уже не помню этих советских реалий.

– Остаются только мои родители, – смеётся Лена. – Но тогда уже логичен и следующий вопрос: а ты много раз стремился учесть их комфорт, когда строил свои отношения со мной? Особенно на самом старте, хи-и-и-и…

– М-да. Не в бровь, а в глаз. – Задумчиво тру затылок. – Тогда получается, что это вообще никому не надо? Если тебя сейчас послушать. А как же свадьбы, белые платья, лимузины? Шампанское, букеты в толпу?

– Мелкий, не заставляй меня думать, что тебя по голове ударили сильнее, чем надо, хе-хе. Заново пройдёмся по списку? КОМУ надо? Чтоб мы что-то оформляли? – Лена снисходительно сморит на меня.

– Да я уже понял, что чего-то недопонимаю, – соглашаюсь. – Только ещё не успел понять, чего именно.

– Лично тебе, от меня, по секрету, – Лена пристально смотрит мне в глаза и улыбается. – Обещаешь?

– Могила!

– Лично моё мнение: пышная свадьба это либо комплексы девочки. С заниженной, как правило, самооценкой. Которая хочет похвастаться, очень хочет. Которой нужны аудитория и масса внимания, для массажа собственному эгу. Эге. Эго. Короче, самой себе. Эдакий психологический массаж мозга самой себе. Для повышения самооценки. Неуклюжая такая, дорогая, корявая симптоматическая терапия. Которая, будем откровенны, не устранит причин, заниженной самооценки то есть.

– Пока понятно.

– Второй вариант. Молодожёнам пофиг, а родители хотят оттопыриться: типа, показать родне и знакомым, как у них всё круто. Ну знаешь этот сюжет, когда мамочка таскает своего ребёнка в музыкальную школу семь или девять лет, терроризирует музыкой, а мальчик, когда вырастает, разбивает эту скрипку… не буду уточнять в деталях… и дальше вообще ненавидит музыку?

– Читал, – коротко киваю. – В жизни не сталкивался.

– Ну сейчас всё же общество поумнее… Вот второй вариант – это тот же первый, только занижена самооценка у родителей. Есть ещё третий вариант. – Смеётся Лена. – Свадьба обычно делается за счёт родителей. Это статистика. Даже поговорка старая была: «Свадьба – это аттестат зрелости родителей молодых».

– На что намекаешь? – Ещё не закончила. Не перебивай. Так вот, а подарки на свадьбе идут молодым. Пхи-и-и, иначе говоря, свадьба – вариант заработать молодым, у которых обеспеченные родители, – продолжает смеяться Лена.

– Как-то несколько цинично и обескураживает, – от удивления даже опускаю уголки губ.

– У меня подруга была. Раньше. Анька Гречкина, – продолжает сквозь смех рассказывать Лена. – В восемнадцать лет стала вице-мисс города. На конкурсе красоты. Посватался к ней какой-то богатенький Буратино, уже не помню, кто, на двенадцать лет старше. Ей восемнадцать или девятнадцать, ему тридцать один. Назначили день свадьбы. В общем, в последний вечер перед свадьбой меряет Анька подвенечное платье, её свидетельница с ней, они у Аньки дома. И Анька понимает, что ну не готова она замуж. Вылезают они со свидетельницей через балкон со второго этажа на улицу, сдают платье обратно в салон за полцены а на вырученные деньги катят на море.

– Какая-то грустная история, – задумчиво смотрю на Лену, которая покатывается со смеху. – Тебе не кажется, что там не всё порядочно было по отношению к жениху?

– Есть местами, – справляется со смехом Лена. – Но ты жениха не знаешь лично. А там есть что о нём рассказать, не жалей… Он ко всем её подругам с конкурса красоты, помимо прочего, клинья подбивал. Параллельно с ухаживаниями за ней. Да и ещё есть что рассказать…

– Лен, я правильно понимаю, той спортивной свидетельницей, что из окна вылезала за компанию, ты была?

– Смотри, какой догада, – опять смеётся Лена. – Ну. Сейчас самой стыдно. Но я тогда бухая была. Только на море протрезвела. От бати ещё потом… – Лена обиженно морщится, автоматически потирая спину и ниже. – Мне семнадцать было.

Теперь начинаю смеяться я.

– А где сейчас эта Гречкина? Среди твоих знакомых сейчас её не вижу.

– Так я ни с кем из той тусовки больше не общаюсь, – задумчиво пожимает плечами Лена. – Я на каком-то этапе поняла, что есть ещё и нематериальные ценности в этом мире. Типа справедливости, милосердия, любви… Ответственности. А они как дизелили, так и сейчас, наверное, бухают неделями. Мне это уже неинтересно. Да и как личности, я бы не сказала, что они стремятся стать зрелыми. Ну, тем, что лично я понимаю под зрелой личностью…

– Просветишь? – неожиданно заинтересовываюсь темой.

– Да запросто. Если в двух словах, это принятие только на себя ответственности за все результаты своей жизни, внутренний локус контроля. И готовность под стрессом прокачиваться и быть таким, каким надо. А не каким хочется. Это если совсем быстро и просто.

– Хм, обдумаю на досуге, – деликатно меняю тему, явно не успевая всё осмыслить быстро, под смех Лены. – Слушай, это мне кажется, или у тебя сейчас имеют место резкие перепады настроения? – вижу необычную динамику частот её мозга.

– Да, есть что-то местами истерическое, – кивает Лена. – Сама чувствую. Но для первой недели рановато. Видимо, это просто от последних «сексуальных» суток. Я, кстати, в консульстве тоже не спала.

– Что делала?

– Читала лежала. Как оказалось, правильно: ты же уже под утро сообщение прислал. Если бы спала, прозевала бы.

– Слушай, я тебе кое-что сказать должен, только ты не нервничай, – сообщаю после паузы.

– Так, давай без пауз. – Резко напрягается Лена.

– Я вещи, которые нёс, прямо на пол бросил в коридоре, когда к вам побежал. – Вспоминаю вслух. – Потом, когда уходил с полицией, даже не обратил внимания, лежали пакеты у лифта или нет. На нервах был, о другом думал. В общем, в молл то ли зря ходили, то ли повторять визит. О финансах молчу…

– Ты ж мой малолетний тормоз, – улыбается Лена. – Да хрен с ними, даже если пропали! Тем более что не пропали, – бормочет она, подвигая к себе телефон и, сверяясь со смартфоном, набирает номер нашего бывшего отеля.

– Ну вот, всё в порядке, – сообщает Лена через две минуты, окончив звонок. – Оказывается, горничный, или как его назвать, cleaning guy, короче, всё убрал на ресепшн. Просто подъедем заберём после обеда. Ты в Дубае, Мелкий! Тут не воруют и ничего не пропадает… Давай сейчас поспим чуток?

– Давай, – соглашаюсь. – Меня только один вопрос интересует, – бросаю задумчивый взгляд на её мокрые волосы. – Или два. Волосы сушить не будешь? И как теперь с интимом будет? Там же что-то есть на тему того, что бывают какие-то ограничения? С беременными?..

– Ну пойдём разберёмся с ограничениями. Мой маленький монстр… А волосы сушить не буду.

* * *

– А тебе точно не вредно? – спрашиваю во второй раз, поскольку не уверен, стоит ли Лене сейчас жариться под прямым солнцем.

Немного отоспавшись, мы всё же решили хотя бы выйти на пляж, пользуясь возможностью.

– Точнее не бывает, – терпеливо отвечает Лена. – Мелкий, ну вот как ты думаешь, первобытному человеку всегда было куда от солнца прятаться? Особенно в Африке, Азии?

– Думаю, что не всегда. Особенно на степном ландшафте.

– Вот-вот. Так что, вопрос исключительно в барьерных функциях каждого организма индивидуально. Я, например, не думаю, что беременные девочки из Центральной Африки или Южной Америки вот прямо всё на свете соблюдают… Лично мне сейчас нормально. И, кстати, сейчас солнце спрячется. На сегодня вообще прогноз погоды странный был.

Буквально минут через пятнадцать минут солнце действительно прячется за облаками, хотя прохладнее от этого не становится.

– Ты смотри, – удивляюсь. – У нас бы в ноябре, зайди солнце за тучу, температура бы сразу упала градусов на пять, если не больше.

– Так у нас резко континентальный климат, – Лена ложится головой на мой живот, как на подушку, – ты как будто географию в школе не учил.

Географию, в этом смысле, я тут действительно не знаю. Хотя, прямо сейчас, чтоб не попадать впросак, лихорадочно устраняю пробелы в образовании, читая со смартфона.

– Ты гляди, чем ближе к экватору, тем раньше закат, – с удивлением озвучиваю вслух через пару минут. – Это сейчас посчитаю какой угол наклона должен быть…

– Какого наклона? – почему-то вскидывается задремавшая за это время Лена.

– Оси земли к плоскости эклиптики, – отмахиваюсь. – Спи.

– А чего это ты заёрзал? – сонно спрашивает Лена, не открывая глаз.

– Да солнце садится. А ещё рано. У нас дома сейчас закат часа как бы не через два. Вот смотрю угол наклон оси…

– Вот тебе делать нечего, – бормочет Лена, устраиваясь поудобнее. – Двадцать три градуса же…

На самом деле, двадцать три с половиной, но это уже детали. Добросовестно пролежав подушкой под головой Лены ещё полчаса, решаю всё же пойти нырнуть. Аккуратно пытаюсь высвободиться из-под Лены, но она сразу просыпается:

– О, я спала, – удивлённо оглядывается по сторонам она. – А ты куда намылился?

– Пойти нырнуть решил, – отвечаю, потягиваясь. – А то быть на берегу Персидского залива и не войти в воду… меня дома Смоляков не поймёт.

– Желтый флаг вон висит, левее иди! – говорит Лена, переворачиваясь на бок и наблюдая за мной.

Пляж, на котором мы сейчас находимся, делится на две зоны: одна является просто берегом залива. Вторая часть представляет собой что-то типа естественного бассейна, который находится внутри огороженного волнорезами периметра. Что-то типа «загородки» прямо на берегу. Внутри этого «бассейна» волнения нет совсем, а буквально в десятке метров, на незащищённой части пляжа, волны на берег накатывают примерно с мой рост.

– Лен, ну я ж не пятимесячный, – снисходительно бросаю назад, продолжая топать к открытому участку пляжа. – Вот же дубина, – раздаётся в метре сзади сердитый голос Лены и меня кто-то мощно прикладывает ладонью… чуть ниже спины.

– С ума сошла? – широко открываю глаза, не зная, как реагировать.

– Мелкий, извини, – Лена обнимает меня и я упираюсь носом между её плеч. – Волнение же не помню сколько баллов. Жёлтый флаг – лучше не плавать.

– Лен, я сборник по плаванию, – пытаюсь что-то доказать, но напрасно.

– Тут вопрос не в твоём умении держаться на воде или задерживать дыхание, – терпеливо поясняет Лена. – Ты тут не погружался, в отличие от меня. Сейчас тебя отливом может тупо утащить, ещё и в шторм, и будешь вон с рейда между кораблями руками размахивать. – Лена кивком указывает на несколько кораблей, видимых отсюда и заякорившихся милях в трёх от берега, если на глаз. – Ты же не первый пловец на этом пляже! Шурик, ну послушай меня. Пожалуйста…

– Ну разве я могу тебе в чём-то отказать? – сердито бормочу в ответ и позорно топаю к огороженной части пляжа. Плавать в «лягушатнике».

* * *

– Робби, так что ты думаешь?

Мужчина в традиционном арабском костюме спрашивает своего европейского собеседника, сидящего напротив него за рабочим столом в ничем не примечательном кабинете без окон.

– Вы интересны только с точки зрения предсказуемости места. Как торговый перекрёсток региона, – отвечает европеец. – Это никак вам не чревато ни в прошлом, ни в будущем. просто разовая такая, удобная своей предсказуемостью площадка.

– Мы уже давно не такой перекрёсток, – грустно улыбается араб. – Это было ещё несколько лет назад так. Сейчас все мало-мальски серьёзные компании, даже вон автополироли, открывают представительства непосредственно в странах-потребителях. Нигерия, например, под двести миллионов населения. Как сам думаешь, оставят такую страну без прямых поставок? Это мы раньше были торговым перекрёстком, а сейчас это всё больше и больше в прошлом.

– Соглашусь по обычным товарам. Но мы сейчас об оружии. – Замечает европеец. – У вас, по целому ряду причин, сами сделки заключать проще. Чем ехать, как ты говоришь, в страну непосредственного потребления. Тем более, в Палестину никто этот товар не повезёт. А вы – самое подходящее место и для переговоров, и для обозначения адресата доставки, согласен? А отсюда уже…

– Пожалуй. – Подумав, соглашается араб. – Как себя обезопасить на будущее от проведения на своей территории таких вот «операций»?

– С этими никак, – качает головой европеец. – У них свой взгляд на вещи. Я не знаю их культуру глубоко, но в своё время у нас говорили, что они очень сильно снобы. И не склонны считать остальных себе ровней. На уровне этно-психологии. Я не утверждаю, что это действительно так, но если бы я был у себя дома, я б только на этом основании заявил: делали, делают и будут делать. И чихали они на ваши интересы, свои им ближе. Только если как-то перекрывать въезд в страну.

– Вообще-то, у нас была такая мысль. По схожим причинам, – араб задумчиво смотрит на монитор. – У нас же в аэропорту сканирование сетчатки уже много лет при въезде, как элемент идентификации.

– Помню, видел. – Односложно кивает европеец. – Хорошие сканнеры. Лучше, чему у меня в банке.

– Мы по каналам интерпола, и не только, – араб многозначительно трёт большим пальцем указательный, – уже собираем базу. Граждан мира, которые проходят аналогичные процедуры в иных странах.

– Ну вы даёте, – смеётся европеец. – А ещё страна без своей службы внешней разведки!

– Мы боремся только за порядок у себя, – не поддерживает ироничного тона араб. – Если это нам поможет на этапе пересечения границы закрыть её от граждан И., значит, ни один из них к нам просто не въедет. Паспортом какой бы страны он ни пытался воспользоваться. [1]1
  https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Израильско-эмиратские_отношения


[Закрыть]

– Почему вы их так не любите? – с интересом спрашивает европеец. – Двадцать первый же век? Не пора забыть…

– Люди не меняются, – перебивает европейца араб. – Они такие же, как были. Мы такие же. У нас монархия. Мы этого никогда не скажем вслух, но… Смотри, если в стране вдруг побеждает демократия, представители какого этноса буквально в течение пяти – семи лет оккупируют до половины мест в парламенте? Кабинете министров?

– У нас песня есть! – смеётся в ответ европеец. – Сейчас переведу… «Даже серый воробей в детстве тоже был…». Вам не кажется, что вы перегибаете?

– Робби, ты в какой стране по счёту служишь за последние четверть века? – по-прежнему серьёзно спрашивает араб.

Европеец осекается и замолкает.

– А наш эмират… – араб победоносно смотрит на европейца. – А знаешь, чем мы отличаемся от вашего Советского Союза, которого нет?

– Ну завершай, раз начал, – явно с недовольством отвечает европеец. – Страна вторая, тут ты прав. И я не служу. Уже на пенсии, давно сам себе служу.

– Я бывал и у вас много раз, и у ваших Северных Соседей был. – Араб встаёт со стула и начинает ходить от двери к стене. – Вот я насчитал только три важных отличия, если на уровне государственной доктрины. При том, что и ваш СССР был, согласись, скорее близок к конституционной монархии, чем… Первое: мы не пьём. Второе: мы верим в Аллаха. На деле, не на словах. И третье: мы не говорим, что все нации равны и что по национальному признаку никого не надо опасаться.

– Эк ты хватил, – смеётся европеец.

– Я не для того, чтоб с тобой ссориться! – предупредительно поднимает руки в воздух араб. – Ты сам проанализируй, какой путь прошли мы за тридцать лет. И сравни с вашим.

– Не думаю, что всё это объясняется национальным вопросом, – снисходительно склоняет голову к плечу европеец.

– Разумеется нет! – горячо продолжает араб. – У вас были одни угрозы. Вы с ними не справились… У нас список угроз совсем иной. Вот мы, в отличие от вас, именно для себя национальный вопрос угрозой считаем. Впрочем, давай не спорить, друг мой. Я уже понял, что их въезд в Эмират нужно просто запретить либо ограничить.

– Да дело твоё, – смеётся европеец. – Своя рука владыка. Даже на конференции пускать не будешь? Например, врачей?

– Вот врачей, возможно, пущу. Только на конференцию. Только туда и обратно. И из отеля не выпущу, – горячится араб под смех европейца.

Европеец дожидается, пока араб закончит смеяться, и продолжает:

– Слушай, ты сейчас так завёлся, что я даже не знаю, как тебя сейчас к своей выгоде склонять.

– А в чём вопрос?

– Да наши просили у тебя деликатно прозондировать, на что бы ты пленных поменял. Если вдруг…

Когда солнце таки скрывается за горизонтом, на пляже буквально в течение получаса становится не протолкнуться от семей то ли индусов, то ли пакистанцев, то ли и тех, и других.

– Блин, надо было тебя не слушать и не идти на городской пляж, – задумчиво говорит Лена, окидывая взглядом людей вокруг. – Надо было с территории отеля никуда не дёргаться.

– Как скажешь, – удивляюсь в очередной раз за сегодня, – но пока ничего не понял. У нас же в отеле сейчас на пляже пустота и скучно? Так хотелось хоть на народ живой посмотреть. Да и вон он, наш пляж ты же его отсюда видишь, – не понимаю причин недовольства Лены. – Просто отошли по берегу на километр или полтора?

– Сейчас поймёшь, – улыбается Лена. – Следи внимательно, в идеале, вообще иди в пяти метрах.

Лена встаёт, потягивается и идёт в воду в «лягушатник». Вода, кстати, полна каких-то мелких организмов или насекомых, которые то ли начинают светиться в темноте и сумерках, то ли просто отражают падающие отблески света с набережной.

Лена заходит в воду по грудь, и примерно в течение минуты с видом скучающих туристов вокруг неё образовывается неплотное кольцо из мужиков, которые стараются оказаться к ней в воде поближе.

Лена оборачивается, мужики делают вид, что хотели дальше купаться, а она идёт обратно ко мне.

– Теперь понял, почему надо было на наш пляж идти? – смеётся она.

– Блин, как-то неожиданно, – качаю головой от удивления. – И знаешь, главное, не ясно, что с ними делать: с одной стороны, никакой агрессии с их стороны. Я вижу. И ни малейших попыток как-то с тобой проконтактировать. Но с другой стороны, где-то неприятно. Чтоб сказать мягко. И пойти им по голове дать хочется. И вроде как не за что. Во блин… кто бы мог подумать…

– Это пакистанцы. У них же вообще строго с женским полом. Женщина в купальнике экзотика. Если не сказать больше. Белая женщина тоже. Белая женщина в купальнике вообще мечта. – Смеясь, поясняет Лена. – Они типа приобщаются не знаю к чему, надо знать их культуру и эпос… когда в одной воде с белой женщиной.

– То-то я и смотрю, что у них частоты мозга странные были, – начинаю понимать. – Они без агрессии, тут ручаюсь. Иначе я б не наблюдал безмолвно… Но как будто молились, что ли…

– Мелкий, мне насрать, – шепчет Лена мне на ухо, хотя никто по-русски вокруг не понимает с вероятностью двести процентов. – Молятся они или мечтают. Знаешь, как неприятно?

– Да кто бы спорил, – соглашаюсь. – Хм. Давно себя не чувствовал таким дураком. И ведь главное, не понятно, что делать! Бить не за что, а смотреть не вариант.

– Вот. Умница. Чмок. – Лена начинает собирать вещи. – Я бы ещё нырнула, потому погнали в отель. Нырнём с отельного пляжа. В интимном одиночестве. А то знаешь, как я в первый раз перепугалась, когда сама припёрлась на этот пляж вечером? И главное, они тут только после заката, потому что работают, видимо, все. Вот уже ночь считай, хотя только семь тридцать вечера. Но темно – жуть. И эти лица вокруг меня в воде. Как зомби, бр-р-рр.

Вдоль береговой линии на удалении двухсот метров от кромки воды проходит специальная «мягкая» беговая дорожка. Лена выходит на неё, я иду чуть сзади. Оказавшись на дорожке, она обувается и неторопливой рысью трусит к отелю.

– Эй. Ты что, бегать решила? – спрашиваю её на бегу, догоняя через десять метров.

– Да тут бежать-то… – кивает на бегу Лена. – Ты же не против?

– А тебе не вредно?

– Неа. Я спортивная. Хотя, конечно, не рекомендуется… Но ты меня спасёшь, если что.

Примерно на половине дороги до отеля, становимся свидетелями того, как два парня лет тридцати о чём-то спорят между беговой дорожкой и кромкой воды, размахивая руками. Один из двоих, высокий и статный, судя по одежде и кое-каким деталям, явно индус, что-то доказывает маленькому пакистанцу (тоже судя по одежде). Причём, разговаривают они на каком-то странном для меня языке, которого я не понимаю. Лена чуть притормаживает, я тоже, поскольку бегу за ней. Здоровенный индус отталкивает пакистанца от себя и картинным ударом ноги в живот сбивает того с ног. Затем, нависая над ним, что-то продолжает выговаривать, замахиваясь ногой ещё раз.

К конфликтующим и с той, и с другой стороны бегут друзья обеих сторон конфликта.

– Мелкий, быстро разними их и зафиксируй длинного, – коротко командует Лена, выходя под свет ближайшего фонаря и доставая телефон из пояса. – Не бей! Ты единственный белый в округе, – поясняет она мне вдогонку. – Тебя послушают.

Подбегаю к высокому индусу в тот момент, когда он повторно заносит ногу, что-то визгливо требуя. Кажется.

Успеваю поддеть его ступню в тот момент, когда он стоит на одной ноге, и он, закручиваясь по спирали, падает на песок. Падаю у него за спиной на одно колено и прихватываю его горло сзади рукой, осматриваясь по сторонам.

«Друзья» с обеих сторон (видимо, просто земляки, оказавшиеся рядом; их тут очень много, с каждой стороны конфликта) стоят рядом с нами, группами друг напротив друга, и о чём-то ожесточённо спорят друг с другом. На языке, которого я не понимаю. Слава богу, не агрессивно и не переходя к действиям.

Буквально через три минуты, по той самой беговой дорожке, по которой мы бежали, возле Лены, стоящей под светом фонаря, взвизгивает тормозами миникар с маркировкой полиции. Из него выскакивают трое полицейских в шортах и, подлетая к Лене, начинают её о чем-то взволнованно расспрашивать. На языке, который я опять не понимаю. Но не на том, на котором общаются индусы и пакистанцы.

Лена, отвечая им что-то на этом же языке (кажется, это арабский), подводит их к нам:

– Мелкий, отпускай длинного, – командует она мне.

Делаю, что она говорит, замечая, как молниеносно меняется настроение индуса на подобострастное.

Полицейские вызывают подкрепление, по крайней мере, буквально через минуту рядом с первой машиной тормозит вторая. "В два смычка» они начинают о чём-то говорить с обеими группами собравшихся, предварительно надев наручники на высокого индуса и усадив его на заднее сидение машины.

– Thank you, madam, – благодарит Лену один из полицейских, не обращая никакого внимания на меня, и полиция утрачивает к нам интерес. Сосредоточившись на пакистанцах и индусах.

– Чтоб там дальше будет? – спрашиваю Лену на бегу через минуту, когда мы трусим по беговой дорожке дальше.

– Длинному индусу, которого ты держал, штраф, – отвечает Лена, не замедляя темпа. – Тысячу минимум отдаст пакистанцу, которого ударил. Ещё столько же, если не больше, заплатит эмирату. Если раньше были приводы, плюс депортация.[2]2
  Здоровенный индус-каратист, стукнувший, просто чтоб выпендриться перед какой-то местной женщиной, нашего пакистанца Навида на Дейре, и попавший под замес (а также «полинявший» в итоге на тысячу USD по приговору суда только в качестве компенсации Навиду) – это мой личный опыт в Дубае.
  Пакистанцы, старающиеся поплавать рядом с белой женщиной, тоже ни разу не выдумка. Тоже сталкивался лично.


[Закрыть]

– Ничего себе, ты подкованная, – от изумления теряю концентрацию и спотыкаюсь. – Откуда знаешь?

– Так стандартная практика тут. Пакистанцы и индусы же на бытовом уровне часто схлёстываются. Видел, два патруля прилетело на вызов? – поясняет Лена. – Это потому, что ни индусы, ни пакистанцы по одному не ходят. И толпень человек по десять с каждой стороны это самый минимум. Особенно на пляже.

– А на каком языке они между собой говорят? Они что, друг друга понимают?

– Мелкий, чему тебя в твоём лицее учат? – косится на бегу на меня Лена. – Начать с того, что один из пакистанских официальных языков, урду, это тот же хинди. Только с другой письменностью. Арабика вместо санскрита. Это первый вариант, на каком языке они друг с другом общались. Тьфу, запыхалась… нельзя болтать на бегу… шагом! – командует Лена и объясняет дальше. – Пенджаби, как язык, также у них общий, только на границе между штатами: под восемьдесят миллионов говорят на нём с пакистанской стороны, и миллионов сорок с индийской. На каком именно эти болтали между собой, я не знаю. Пенджаби от хинди я не отличу. Но вот тебе минимум два варианта, каждый на десятки миллионов человек.

– А ты с полицией на каком языке говорила? – не отстаю от Лены, потому что любопытно.

– Арабский, – удивлённо смотрит на меня Лена. – А что там говорить? Они спросили, что случилось. Я ответила, вон драка, это я вас вызывала. Мой муж, говорю, держит агрессора. В полиции же только локалы служат. Ну, местные. Значит, язык арабский. Ну или английский, если бы они по-английски спросили.

– Слушай, снимаю шляпу, сколько ты всего знаешь. Респект, – беру Лену за руку, поскольку подходим к отелю.

– Мелкий, не на улице. Лучше в отеле, – Лена мягко высвобождает свою руку из моей. – Я же тут давно. Одно время вообще тут насовсем хотела остаться и жить, готовилась к этому. Тоже в разные варианты влипала поначалу, а индийская и пакистанская диаспоры тут – самые большие. Приходилось сталкиваться. У бати в банке, например, более пятидесяти процентов сотрудников индусы и пакистанцы.

– Ух ты…

– Грамотные на уровне нашего универа, – поясняет Лена. – А кое в чём и похлеще… А работают за гораздо более скромную зарплату. Причём, пакистанцы ещё и добросовестнее многих.

* * *

На пляже отеля валяемся ещё около часа.

– Темнеет тут действительно стремительно, в сравнении с нашим климатом. – Лениво замечаю из своего шезлонга.

– Ага. Чем ближе к экватору. Если прямо на экваторе, да ещё и в какой-нибудь горной зоне, вообще в шесть уже фонарь с собой брать надо. – Кивает Лена, поднимаясь из своего шезлонга. – Мелкий, подъём. Поехали Аську с Вовиком проведывать.

* * *

В госпиталь, где лежит Вовик, нас пускают без вопросов по какой-то карточке, которую Лена достаёт из сумочки.

– А откуда у тебя тут пропуск? – снова удивляюсь. – Или врачи могут войти в любую больницу в любой стране?

– Пххааа-ха-ха, м-м-м, ладно. Не буду острить, – фыркает Лена. – Мы с Аськой тут ассистировали. Я сразу оговорила, что буду проведывать. Вот мне что-то и выписали.

– Кстати! Спросить хотел! А ты что, по-арабски говоришь? – спрашиваю то, о чём хотел спросить ещё в полиции. – Ты к полицейским два раза на нём обращалась.

– По-арабски говорю, – кивает Лена. – Но не особо. "Говорю" это громко сказано. Так, знаю примитив, чтоб объясниться. В магазине что-то купить, на улице сориентироваться, помощи попросить, ещё по мелочи. Сказать, что вот прямо знаю язык, не могу.

Вовик лежит в просторной палате на две койки. Асель, похоже, поселилась вместе с ним. Когда мы входим, мы застаём их… гхм… за занятиями весьма деликатного характера, от чего Лена хмыкает, потом фыркает и, закрывая мне глаза ладонью, весело говорит во весь голос, так, что Асель с Вовиком вздрагивают:

– Пошли в коридоре подождём. Тут вон видишь, людям надо кое-что чуток закончить.