Текст книги "Амнезия"

Автор книги: Сэм Тэйлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Два месяца я живу в родительском доме. Теперь я и вправду ощущаю себя инвалидом. Обостряется аллергия. Один из врачей выписывает мне круглые небесно-голубые пилюли, которые я до сих пор принимаю. Целый день я не вылезаю из постели, читаю, смотрю телевизор, иногда греюсь на скамейке в саду. Тихое, довольно нудное существование. И поскольку мне совершенно нечем занять мозги, я становлюсь фанатичным болельщиком.

Футбол я люблю с детства, но никогда не был фанатом. Теперь предстоящий Кубок мира становится главным событием в моей жизни. Я часами размышляю над составом национальной сборной, выискивая оптимальный вариант; вырезаю таблицы из газет и пытаюсь предугадать результаты групповых матчей, игроков, которые забьют мяч, и даже на какой минуте это случится. Я провожу столько времени, грезя о предстоящем футбольном празднике, что сегодня при мысли о нем на ум приходит не то, что случилось на самом деле, а то, что я успел нафантазировать до открытия чемпионата.

Сам чемпионат становится разочарованием. Тем не менее, когда Англия разбивает Колумбию со счетом 2:0, я воодушевляюсь и больше всего на свете мечтаю о том, чтобы «наши» стали чемпионами. Сегодня, когда я пытаюсь понять, почему так страстно желал этого (и страсть эту со мной разделяли тысячи людей), то не нахожу внятных объяснений. Я никогда не считал себя особенным патриотом и не гордился тем, что я англичанин. Осознание того, что я родился на острове Шекспира, Блейка, «Битлз», Стоунхенджа, Озерного края и Корнуолла, омрачалось смутным стыдом и отвращением при воспоминании о некоторых событиях нашего прошлого и настоящего. Наверное, в то время жизнь моя была так пуста, что обещание славы, пусть быстротечной, рождало надежду. Если мы побьем Аргентину, любовь победит смерть, а на смену страху придет радость!

Мы играем с аргентинцами вечером тридцатого июня, во вторник. Я смотрю матч не дома, а в пабе С. – курортного городишки на южном побережье, где родители сняли домик на неделю. Первые два дня отпуска я не могу думать ни о чем другом – только о предстоящем матче. Захватывающая игра, но Англия проигрывает по пенальти, и пока остальные на чем свет ругают Бекхэма и судью, я сижу в немом изумлении. Снаружи влажно и темно. Я пьян, подавлен и стыжусь проявлений своего недавнего бесполезного патриотизма. Наверное, со стороны я напоминаю мальчишку с бечевкой, на которой висит лопнувший воздушный шарик. Я бесцельно брожу по берегу, потом, заметив далеко впереди огни ярмарки, направляюсь туда.

Я узнаю этот парк аттракционов. В детстве я не раз бывал в нем и теперь меланхолично шатаюсь вокруг, одержимый ностальгией. Я думаю о своей жизни, о том, что со мной случилось. Мне кажется, что жизнь зашла в тупик, что где-то я свернул не туда и в результате стал не тем, кем должен был стать.

Я почти ничего не помню о той ночи, кроме красно-белого полосатого шатра с вывеской: «Мадам Нечто – медиум и предсказательница будущего». Я медлю у входа. Гадалкам я не верю, но сегодня я пьян, отчаянно несчастен и нуждаюсь в утешении, в предсказании счастливого будущего, которое пока представляется мне мрачной засушливой пустыней при свете холодных звезд.

Предсказательница с порога сообщает мне, что я еще не встретил свою любовь. Я делаю непроницаемое лицо. Твоя любовь ждет тебя, продолжает колдунья. Она говорит что-то еще, чего я уже не помню, и под конец, всмотревшись в свой хрустальный шар, произносит: «После двадцать девятого дня рождения жизнь твоя безвозвратно изменится».

Выйдя из шатра, я смеюсь, впрочем, смех звучит неуверенно. Затем я пешком возвращаюсь в наш съемный домик. Собирается дождь, с моря дует сырой ветер. Скоро в джинсах и футболке я начинаю дрожать. Я размышляю о том, что на деле могут означать неясные слова предсказательницы. Глупости, до тридцати еще нужно дожить, да не верю я ни в какие предсказания! Я благополучно забываю о словах колдуньи до тех пор, пока спустя три месяца не встречаю Ингрид и впервые по-настоящему не влюбляюсь.

И вот я снова сижу за столом съемной комнаты и пытаюсь найти во всем этом хоть каплю смысла. Неужели я способен поверить, что слова предсказательницы – не простое совпадение? Мне кажется, я слышу издевательский смех астрологов. Возможно, предсказания сами стремятся к осуществлению, а нам остается размышлять, не лгут ли предсказатели? Недавно мне исполнилось тридцать, но изменилась ли моя жизнь безвозвратно? Изменилась ли она хоть на йоту?

Уже поздно, и я пытаюсь не думать о том, что хожу по кругу. С начала этой главы я миновал столько дверей, но в итоге оказался на том же месте, а внутри – та же пустота. Я стал старше, но вряд ли мудрее. Ближе к смерти, но так же далеко от истины.

Так это и есть моя жизнь? Все эти слова и есть я? Я с трудом узнаю себя: недалекий работоголик, стремящийся к саморазрушению прожигатель жизни, самодовольный помощник редактора, разочарованный болельщик. Эти люди мне неприятны, мне нисколько не жаль их. Мне нравится думать, что они – не я, а всего лишь маски, которые я когда-то носил, но потом отбросил. И все же они больше чем маски, ведь когда-то я думал как они, чувствовал как они.

Помощник редактора, сидящий во мне, предпочел бы уничтожить эти призраки, провести простую и ясную сюжетную линию с единственным персонажем, в котором читатель узнал бы себя. Но я так не поступлю. Все эти призраки и есть я. Сумма слагаемых. И если я хочу докопаться до правды, то не должен ничего упрощать. Этот парад масок, эти бывшие «я» – единственный ключ к разгадке. Если сорвать маски, что окажется под ними? Пустота?

Мне трудно отогнать мысль, что тот, кто начал эту главу, – самозванец, что истинный «я» прячусь в туманной пустоте на ненаписанных страницах третьей главы.

Полночь. Я смотрю в окно. Снаружи темень, виден лишь очерк головы на фоне окна. Лица не видно, контуры размыты. Тьма за окном словно вопрошает. Меня мучит одна тайна, один вопрос.

Так кто же я?

~~~

Джеймс отдернул занавески. За окном темнело низкое небо. Сегодня заканчивался срок аренды комнаты на Ньюленд-роуд. Конечно, он мог вернуться в университетский офис и попробовать снять другую комнату, но деньги заканчивались, а из «Аренды Харрисона» уже месяц не было вестей. Он нисколько не продвинулся в своем расследовании, а после встречи в библиотеке Джеймс больше не видел мужчину в черном пальто. Ему удалось вспомнить изрядную часть своего прошлого, но ради чего? Его тайна так и осталась тайной. К разгадке вели запертые двери, и Джеймс по-прежнему не знал, где искать ключи.

Джеймс сел на кровать и задумался. Что дальше? Выбор невелик. Задержаться в Г., пытаясь свести концы с концами в надежде, что события примут иной оборот. Отправиться в Грецию или в Чили. Сесть на паром и явиться к Ингрид с повинной головой.

Джеймс часто думал о последнем. Хорошая работа, уютный дом, любимая женщина рядом. Почему-то этот вариант казался Джеймсу поражением. Вернувшись к Ингрид, он предаст нечто важное, затушит некий внутренний огонь. И не важно, что случится с ним потом, всю последующую жизнь ему будет чего-то недоставать. Ингрид или его будущие дети тут ни при чем. Вернувшись, он предаст что-то более важное.

После нескольких часов раздумий Джеймс решил дать себе еще день. Если ничего не изменится, завтра утром он вернется в Лондон. Некоторое время придется ночевать на полу у друзей, затем он найдет работу строителя, продаст фургон и когда-нибудь, накопив денег, купит билет в один конец и отправится в жаркие страны. Будет жить в хижине на пляже и рыбачить в океане.

Там он забудет потерянные годы, просто вычеркнет их из своей жизни. Здесь, в мире денег и вещей, на Джеймса давила пустота. Там, под южным солнцем, все его заботы испарятся. Он станет другим человеком. Возможно, даже сожжет свои дневники и выбросит за борт все, чем был когда-то. Внезапно перед внутренним взглядом Джеймса возникло видение: маленький мальчик на деревенской ярмарке. Мальчик держит шарик за бечевку, в небе сияет солнце. Вдруг он отпускает бечевку и с изумлением и печалью смотрит, как шарик возносится вверх, в синеву, пока не исчезает из виду.

Когда решение было принято, с плеч словно упала тяжесть. Джеймс позавтракал в кафе и теперь, когда терять было нечего, отправился на Лаф-стрит. Открыл калитку, пересек дорожку, поднялся по трем бетонным ступеням и уверенно постучал в дверь.

Как и следовало ожидать, никто не ответил. Джеймс позвонил – один, два, три раза. В последний раз он долго не отнимал палец от кнопки. Из недр дома доносился неразборчивый шум. Наверняка соседи проглядели все глаза, но Джеймсу было все равно. Скоро он навсегда покинет этот город. Джеймс опустился на колени и заглянул в почтовый ящик.

– Есть кто живой? – с шутливой угрозой прокричал он в щель.

И тут Джеймс заметил застрявший конверт. Он торчал в дверном рту, словно белый язычок, – под таким углом Джеймс не мог прочесть адрес, написанный от руки черными чернилами. Тонкий, без обратного адреса. Джеймс потянул, и конверт с громким металлическим звуком высвободился:

Малькольм Трюви

Лаф-стрит, 21

Имя звучало необычно, старомодно, как будто из Чосера. Чем дольше Джеймс повторял его про себя, тем более знакомым оно казалось. После минутного бормотания и покачивания головой Джеймса осенило. Когда-то он уже слышал это имя!

Перед уходом Джеймс снова постучал в дверь и заглянул в щель ящика. Мрачный серый коридор, основание лестницы. Внезапно раздалось шлепанье ног по деревянному полу. Промелькнул смутный силуэт. Кто-то спускался вниз по лестнице.

Джеймс отскочил. Сердце забилось. Он машинально сунул конверт в карман, выскочил за калитку и спрятался за деревом. Спустя несколько секунд раздался скрип входной двери. На пороге появился мужчина, он выскочил из дома, перешел дорогу и начал стремительно удаляться. Джеймс последовал за ним.

На сей раз неизвестный свернул направо, на Грин-авеню. Мимо парка, затем налево, к центру города. Мимо «Белого медведя», букмекерских контор, баров, где торговали выпивкой навынос, мимо проката автомобилей. Джеймс сжимал конверт в правой руке. Незнакомец дошел до конца Хайт-роуд и свернул на оживленную торговую улицу. Несмотря на хромоту, он двигался на удивление быстро. Чтобы не отстать, Джеймсу пришлось бежать.

Через пешеходный переход, мимо рычащих машин, торгового центра под открытым небом, пальм в кадках и цветных фонтанчиков; по узким улочкам старого города, мимо пабов с псевдосредневековыми вывесками и темнеющих дверных проемов. Наконец мужчина нырнул в арку, ведущую в темный переулок. Здесь высокие дома теснились друг к другу, предъявляя взгляду случайного прохожего почерневшие от времени стены. В нижних этажах окон не было, верхние казались вымершими. Джеймсу пришло в голову, что его завлекли в ловушку. От постоянной тени камни мостовой поросли мхом, пахло гнилью и плесенью. Впереди Джеймс слышал эхо шагов. Он снизил темп. Силуэт незнакомца исчез в очередной арке. Неохотно Джеймс последовал за ним.

Он очутился в темном внутреннем дворике. Другого выхода отсюда Джеймс не заметил. Дворик был узким и длинным, как автобусный салон. Незнакомец стоял напротив витрины в дальнем углу. Даже не видя неоновой вывески, Джеймс догадался, что внутри секс-шоп. На уровне глаз в витрину был вмонтирован глазок, чтобы ненормальные, вроде незнакомца, которого он преследовал, могли заглянуть внутрь и полюбоваться на здешний товар. Джеймс холодно усмехнулся. За всем этим скрывалось что-то нехорошее.

Некоторое время он разглядывал незнакомца, который замер на месте. Джеймсу стало скучно, и он подошел ближе. Ему хотелось поймать в стекле взгляд мужчины, но тот закрывал глаза руками – видны были только ухо, щека и подбородок. И тут Джеймс совершил необдуманный поступок. Он громко и отчетливо произнес имя, которое всю дорогу твердил про себя.

– Малькольм Трюви.

Не сразу – миновало несколько мгновений – незнакомец выпрямился, однако не повернул головы. Джеймс затаил дыхание. Он смотрел в спину незнакомцу, ожидая удара, но его не последовало. Джеймс выдохнул и перевел взгляд на стеклянную витрину. И увидел, что незнакомец пристально смотрит на него.

Это долгое мучительное мгновение врезалось в память Джеймса. Они молча разглядывали перевернутые изображения друг друга. Странно, но двусмысленность ситуации нисколько не удивляла Джеймса. Его так поразило лицо незнакомца, что он забыл обо всем остальном.

Незнакомец не говорил, не улыбался, не хмурился. В его глазах Джеймс заметил осуждение и холодное удивление. Затем он подмигнул Джеймсу и осуждающе покачал головой. Казалось, он не только знал Джеймса, но и догадывался о мотивах его поступка. Джеймса тревожила мысль, что незнакомцу известно о его прошлом больше, чем ему самому.

Джеймс почти не дышал. Незнакомец открыл дверь и вошел внутрь. И только когда за ним закрылась дверь, Джеймс выдохнул. Некоторое время он стоял, разглядывая свое испуганное и растерянное отражение. И вот фигура в стекле резко развернулась и побрела прочь.

Джеймс потягивал пиво в полумраке паба. Долгое время он не мог думать ни о чем, и только на втором бокале напряжение спало и в голове начали складываться слова. Джеймс вытащил из рюкзака зеленый блокнот.

Сколько ему лет, этому незнакомцу, которого я называю Малькольмом Трюви? Примерно как мне, хотя глаза выдают искушенность и опыт. Наверное, между тридцатью и тридцатью пятью.

Мой рост и телосложение. Наверное, мышцы у меня более накачанные, но в целом выглядит он лучше: загорелая кожа, стильная стрижка, недешевая одежда. Чувство врожденного превосходства. Сила, которая приходит от знания.

Когда наши глаза встретились, я словно уменьшился в размерах и стал застенчивым восемнадцатилетним мальчишкой, который впервые попал в этот город. Что-то в его взгляде словно перечеркивало прожитые мной годы и уничтожало мою уверенность в себе.

Как назвать чувство, которое он мне внушал? Ненависть? Скорее ревность, хотя и это неточное слово. Может быть, я знал Малькольма Трюви, когда был студентом? Наверное, я подражал ему, мечтал стать таким, как он?

В глубине души даже сегодня, даже сейчас я хочу стать им. Ненавижу себя за эти мысли, но куда от них деться? Я хочу быть Малькольмом Трюви.

Джеймс с трудом разбирал собственный почерк. Рука дрожала, кружилась голова. Джеймс закрыл блокнот и посмотрел на часы. Четверть второго. Он заказал еще пинту. Медленно текли минуты. Никуда он не уедет. Не станет вычеркивать из жизни потерянные годы. План, придуманный утром, сейчас казался нелепым и смешным. Его судьба – остаться здесь, ждать и надеяться.

~~~

Когда Джеймс выполз из паба, на часах было около четырех, а небо приобрело оттенок грязной воды из ванной. Он направился к докам и долго стоял у кромки воды, разглядывая темный горизонт и бурное море. Джеймс думал о том, что оставил позади. Не верилось, что Ингрид, их старая квартира, ее новый дом, родители и брат, его бывшие коллеги – все эти люди и места когда-то существовали на свете, изменялись со временем, продолжали существовать даже сейчас, отделенные от него милями воздуха и воды.

– Не надо, не прыгай! – услышал он чей-то голос.

Джеймс обернулся и увидел у самой кромки воды подростка, развлекающего товарищей. Компания покатывалась со смеху.

Внезапно краем глаза Джеймс заметил высокие темные стены и бесконечную тропу, ведущую в никуда. Лабиринт. Как завороженный он последовал за поворотами и изгибами тропы. Когда стены исчезли, Джеймс оказался на знакомой улице. Сотни раз он видел ее в своих фантазиях, но лишь единожды наяву. Джеймс подошел к двери: «Аренда Харрисона». Рискнуть, что ли, безнадежно подумал он, все равно ведь ничего не изменится, и нажал на кнопку звонка.

На сей раз в офисе было людно, но, как и прежде, при его появлении никто не поднял глаз. Клерк, с которым Джеймсу уже довелось пообщаться, сидел за тем же столом, прижав к уху телефонную трубку и подперев рукой голову. За средним столом крашеная блондинка за тридцать с ярким макияжем и пышным бюстом общалась с клиентом. За дальним столом крупный пожилой мужчина в пиджаке склонился над клерком помоложе, что-то показывая тому на экране монитора. Джеймс втянул ноздрями воздух: запах нервного пота мешался с нежным ароматом духов. Джеймса начало клонить в сон.

– Мистер Пэдью!

От крика Джеймс открыл глаза. Молодой клерк смотрел на него со смешанным выражением гнева и облегчения.

– Да?

– Где вы пропадали? Мы уже с ног сбились вас искать!

Клерк обогнул стол и теперь стоял рядом с Джеймсом.

– Но я же оставил вам номер своего мобильного! Могли бы позвонить.

– Вы написали номер неправильно. Одной цифры не хватает. Мистер Харрисон, тот самый неуловимый клиент, о котором я вам говорил!

Пожилой клерк поднял глаза от экрана монитора и улыбнулся.

– Рад, что вы наконец-то объявились, мистер Пэдью. Пройдемте в мой кабинет.

У него был приятный мягкий голос и акцент жителя Северной Англии.

Харрисон открыл дверь в дальней части комнаты и сделал приглашающий жест Джеймсу и своему молодому коллеге. Офис был невелик, но обставлен дорого и со вкусом. Мягкий дневной свет лился сквозь высокие окна. И снова Джеймсу показалось, что он уже бывал здесь раньше. Неизвестно откуда в мозгу возникла картинка: полка, уставленная банками с лекарствами. Джеймс опустился в кожаное кресло и увидел улыбки на лицах Крэбтри и Харрисона.

– Что-нибудь выпьете, мистер Пэдью?

– Спасибо, нет. Я пришел узнать…

– Наш клиент принял ваше предложение через пару дней после того, как мы его отослали, мистер Пэдью, – перебил Харрисон. – К сожалению, мы долго не могли с вами связаться. Последние недели весь офис гудел как улей! Мистер Крэбтри чуть с ума не сошел, дожидаясь вашего звонка. И вот вы здесь! Сигару?

Джеймс отрицательно замотал головой. Он не верил ушам. Его первой реакцией стали не облегчение и радость, а раздражение и чувство вины. Сколько времени потрачено зря! И виноват во всем он сам!

– Вы уверены, что я записал номер неправильно?

Харрисон примирительно поднял руку.

– Теперь это не важно, мистер Пэдью. Вы здесь – и это главное. Мистер Крэбтри, будьте любезны, свяжитесь с нашим клиентом.

Клерк кивнул и выскользнул из кабинета.

– Итак, мистер Пэдью, полагаю, в общих чертах вы знакомы с условиями сделки?

– Знаком.

– Тогда позвольте мне посвятить вас в детали. Если вы примете предложение, то будете обязаны прожить в указанном доме год. Совершенно бесплатно. Клиент также берет на себя расходы на ремонт и проживание. Раз в неделю вы будете представлять счета мистеру Крэбтри, который оплатит их наличными сразу по предъявлении. Если нашему клиенту понравится ваша работа, по окончании ремонта вам полагаются пятьдесят процентов прибыли от продажи дома. Кроме того, сразу после подписания контракта вы получаете тысячу фунтов подъемных, чтобы как-то устроиться на новом месте. Должен предупредить, работы там хватает, мистер Пэдью.

На протяжении всего монолога Харрисон сидел, уставившись в стол перед собой. Остановившись, он поднял глаза. Джеймсу показалось, будто на лице его промелькнуло теплое, почти отеческое выражение. Затем Харрисон продолжил, и взгляд снова стал жестким.

– Теперь перейдем к вашей части контракта. Подписав его, вы обязуетесь осуществлять все ремонтные работы в соответствии с четкими указаниями нашего клиента. Вы должны работать в одиночку и не разглашать информацию ни о нем, ни об условиях сделки. Существуют еще некоторые формальности – их вы найдете в самом контракте. У вас есть вопросы?

– Могу я теперь узнать имя вашего клиента?

Лукавая усмешка появилась на лице Харрисона.

– Мистер Пэдью, его настоящего имени не знаю даже я. Если клиент решил сохранить свое имя в тайне, это его право и не имеет отношения к данному контракту. Для нас он просто «клиент». Вы удовлетворены ответом?

– Э-э… да.

– Вас интересует что-нибудь еще?

Я ведь хотел спросить о чем-то, подумал Джеймс, но не мог вспомнить, о чем именно. Перед глазами стоял образ дома с широко открытыми глазами и ртом, готового раскрыть ему все свои секреты.

– Что я должен подписать?

В «Белом медведе» Джеймс заказал бутылку шампанского. Он сидел в углу и пил стакан за стаканом. Джеймсу хотелось поделиться своей радостью с другими посетителями, но воспоминание о странном разговоре с астрологами остановило его, к тому же это запрещалось контрактом. С каждым стаканом внутри поднималась радость, и ему приходилось сдерживать ее.

Затем Джеймс вспомнил о мобильном. Он вытащил телефон из кармана и отключил. Больше никаких тревог, сплошное блаженство. Тишина: кто бы мог подумать, что тишина может звучать так по-разному? Ты сделал это, повторял себе Джеймс. Ты нашел ключ. Чтобы убедиться, Джеймс нащупал ключ в кармане брюк. Маленький, твердый и холодный. В другом кармане лежала пачка пятидесятифунтовых купюр. Джеймс поклялся, что больше их не потеряет.

Вздохнув, он поднес стакан к глазам, и мир изменился: потеплел, увеличился в размерах, засверкал. Все вокруг плясало в золотистом свете. В конце концов Джеймс так накачался шампанским, что вышел из бара шатаясь, но абсолютно счастливый.

Снаружи уже наступила ночь. Никогда еще Джеймс не видел на небе столько звезд сразу! Он спустился на Грин-авеню и заглянул в супермаркет. Из потолочных динамиков Фил Коллинз бормотал что-то суровое и зловещее. Достал ты, Фил, своей мрачностью, подумал Джеймс, покупая вино, шоколад и апельсины.

В свете фонарей Лаф-стрит выглядела таинственно. Напротив дома двадцать один Джеймс остановился и с любовью всмотрелся в его морщинистое лицо. Скоро эти деревянные веки приподнимутся, а деревянные губы заговорят. Он мог бы зайти в дом прямо сейчас, хотя проводка наверняка не работает. Джеймс подумал о человеке, которого преследовал с утра. Малькольм Трюви. Вспомнив проницательные, все понимающие глаза, Джеймс вздрогнул.

Возвращался он в подавленном настроении. Всю дорогу Джеймсу слышались шаги за спиной. В постели он выпил немного вина, закусив апельсином, но вскоре опьянение сменилось усталостью. Почистить зубы и принять таблетку от аллергии не было сил, поэтому Джеймс просто переоделся в пижаму, лег и выключил свет. Некоторое время я наблюдал, как его лицо разглаживается во сне, как стираются страх, подозрительность, сожаления и надежды. Ощущая странную нежность, я рассматривал его губы, лоб, щеки и глаза. Как же раздражал меня порой этот несносный Джеймс Пэдью! Какую жалость вызывал иногда! Мысль об ожидавших его страданиях не доставляла мне радости.

Когда глаза привыкли к темноте, я поднял одеяло и принялся разглядывать знакомые очертания: юные, на зависть упругие мышцы, сплетенные в странной, словно вопросительный знак, позе. Мне еще не доводилось подсматривать за ним спящим. Удивительное зрелище. Под пижамой угадывались очертания пениса и яичек. Неожиданно пенис напрягся, и Джеймс застонал во сне. Я тихо рассмеялся – уж я-то знал, кто ему снится. А он – он по-прежнему блуждал впотьмах.