Текст книги "Амнезия"
Автор книги: Сэм Тэйлор
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
~~~
Джеймс въехал в тихий кампус и оставил фургон у здания библиотеки. Университетская парковка пустовала. До начала семестра оставалось четыре недели, и Джеймс надеялся, что ему удастся снять жилье подешевле. Офис открывался в десять, и, чтобы убить время, он отправился в кафе на Юниверсити-роуд.
Джеймс сел у окна и заказал черный кофе. Кто-то оставил на столе местную бульварную газетку. Джеймс пролистал новости о местных знаменитостях и невнятное сообщение о заложенной бомбе, затем страничку развлечений. Кроссворд уже успели отгадать. Он мельком просмотрел комиксы и колонку астролога.
РАК 21 июня – 22 июля:Наши поздравления – вы сделали ловкий ход! Что ждет вас в ближайшем будущем? Почему вы здесь оказались? Чего ищете? Под влиянием Марса на этой неделе в вашей жизни правит хаос, и вам не найти ответов на свои вопросы. Но знайте: вы на верном пути. Ждите хороших вестей от буквы «М» и цифры 21.
Невероятно – астролог знал все о его сегодняшних бедах! Это открытие так потрясло Джеймса, что он дважды перечитал колонку и осторожно осмотрелся, подозревая подвох. В кафе было пустынно: в углу шептались двое полицейских, за прилавком суетилась барменша. Никто не обращал на Джеймса внимания.
Он снова опустил глаза на страницу – над колонкой значилось: «Звездный прогноз на неделю от Адама Голайтли». Имелась и фотография лысого или наголо бритого мужчины неопределенного возраста, с бородкой и проницательным взглядом.
Джеймс допил кофе. Да нет, вряд ли это совпадение, подумал он. Любой может накатать полдюжины расплывчатых фраз, под которые можно подогнать все, что угодно. Тем не менее прогноз показался Джеймсу добрым знаком. Разглядывая синие буквы, намалеванные на стекле (ОНЧОТУСОЛГУРК ИКАРТВАЗ), шумную улицу, ряд бледно-серых зданий и аккуратно скошенную лужайку, Джеймс ощущал прилив сил. Даже если это совпадение, все равно астролог прав. Джеймс сделал ловкий ход. Он на верном пути.
К десяти он отправился в офис, где его встретила полноватая добродушная женщина средних лет.
– Доброе утро! – поздоровалась она, когда Джеймс просунул голову в дверь.
Женщина держалась так любезно, что Джеймс усомнился: может быть, в его утраченном прошлом они были знакомы?
Однако когда она спросила, как его зовут, он понял, что ошибся. Наверное, у нее просто хорошее настроение.
Джеймс сел. На табличке, стоявшей на столе, значилось имя – миссис Квигли. Она спросила, не студент ли он. Джеймс отвечал, что когда-то учился в местном университете.
– Скучаете по былым временам?
– Можно сказать и так. Хочу пожить здесь немного.
– Стало быть, ищете временное пристанище?
– Мне нужно где-нибудь остановиться, пока подыщу подходящее жилье.
Женщина кивнула и углубилась в бумаги, которые лежали на столе, затем неожиданно спросила.
– Сумеете прибить гвоздь и вкрутить лампочку?
Вопрос застал Джеймса врасплох.
– Я – строитель, это моя работа.
– Да что вы, не может быть!
Женщина так обрадовалась, что на мгновение Джеймс усомнился, не ошибся ли дверью?
– У меня для вас совершенно особое предложение! В этих бумагах мало подробностей… но выглядит многообещающе!
– Простите?
– Ах да, я увлеклась, но давненько я не видела ничего подобного! Скорее всего, дом принадлежит нашему бывшему студенту. Сказать по правде, там бездна работы. Вот только адрес я запамятовала… Хозяин – какая-то знаменитость. Не то художник… или писатель, а может быть, певец… нет, не помню. Он предлагает бесплатное проживание и оплату всех расходов тому, кто согласится пожить там и сделать ремонт. Плюс половина прибыли от последующей продажи дома.
Джеймс усмехнулся.
– Что-то верится с трудом.
Миссис Квигли иронии не заметила.
– И не говорите! Чем не идеальный вариант для человека вашей профессии!
Она что-то написала на бумажке и подала ее Джеймсу.
– Вот адрес офиса. Ступайте туда. Скажете, что это я вас прислала.
Джеймс поблагодарил и поднялся со стула.
– Заходите еще, – мило улыбнулась миссис Квигли. – Расскажете, как устроились. Надо же, а ведь я точно помню, что владелец – какая-то знаменитость! Так, по крайней мере, говорят – сама я с ним незнакома.
– А имени не помните? – полюбопытствовал Джеймс.
На мгновение женщина замерла, затем покачала головой.
– Нет, не могу. Не правда ли, странно? А ведь слышала это имя минут десять назад! Как же его зовут? Что-то на «М»…
Словно превозмогая боль, миссис Квигли наморщила лоб. Зазвонил телефон. Казалось, женщина не собирается брать трубку. Джеймс занервничал.
– Телефон звонит, – сказал он. – Не важно, как там его зовут, узнаю в офисе.
– Вряд ли они вам скажут, – многозначительно улыбнулась миссис Квигли, положив руку на трубку.
– Разве это секрет?
– Его имя хранится в тайне, – отвечала она. – Понапустили туману. Я и сама-то узнала все от приятельницы, которая когда-то у них работала.
Наконец миссис Квигли сняла трубку.
– Служба размещения студентов.
На прощание Джеймс помахал миссис Квигли рукой. Не отнимая трубки от уха, она улыбнулась в ответ.
Джеймс решил размяться. Он вытащил из фургона велосипед, оседлал его и покатил к центру. Офис обнаружился в одном из переулков старого города – на вид совсем не офисная дверь, над звонком табличка: «Аренда Харрисона». Джеймс позвонил – дверь отворилась.
Офис располагался на третьем этаже. Джеймсу показалось, что он бывал здесь раньше, только вот когда и зачем?.. В душной комнате без окон, заставленной картотечными шкафами, стояли три стола. За одним сидел молодой человек в костюме и галстуке. Он говорил что-то в телефонную трубку – вежливо, но с раздражением. На щеке клерка осталась царапина от бритья. В комнате висел самый отвратительный из запахов – запах нервного пота. Молодой человек мельком взглянул на Джеймса, но не подал виду, что узнает его или хотя бы рад его визиту, лишь понизил голос. Джеймс уселся в кресло напротив. Клерк приложил руку ко лбу и уставился в бумаги, лежащие перед ним на столе. Внезапно на Джеймса навалилась усталость, и он прикрыл глаза. Тихо гудел компьютер, клерк что-то неразборчиво бормотал.
– Слушаю вас, сэр. – Неожиданно громкий голос разбудил Джеймса от дремы. Молодой клерк настороженно и почти враждебно смотрел на него.
– Меня прислали из службы размещения студентов.
Клерк все так же молча продолжал рассматривать Джеймса.
– Из университета.
– И?
– У вас должны быть сведения о доме, которым я интересуюсь.
– Собираетесь арендовать?
– Не совсем. Условия довольно необычные. Дом требует ремонта, и владелец…
– А, так вы про тот самый дом.
С выражением крайнего отчаяния на лице клерк зарылся в бумаги.
– Его уже сдали?
Клерк хмыкнул.
– Сдали? Что вы, нет, еще нет. – Он запустил в волосы пятерню. – Вы правы, условия довольно необычные. В теории все выглядит весьма привлекательно, но, честно говоря, мы уже засомневались – нет ли здесь какого подвоха?
– О чем вы?
– Ну, мы прислали владельцу по меньшей мере дюжину вполне подходящих клиентов, но он всем отказывает. Даже не желает с ними встречаться. Словно дожидается кого-то особенного.
Последнюю фразу клерк пробормотал тихо, словно бы про себя, поэтому удивился, когда Джеймс громко спросил:
– Может быть, я и есть тот, кого он ищет?
Клерк пожал плечами и направился к одному из картотечных шкафов.
– Заполните форму. Пару недель придется подождать.
– Так долго?
– Ко всем прочим трудностям, с владельцем нелегко связаться.
– Вы встречались с ним?
– Даже по телефону не разговаривал.
– Я слыхал, он знаменит. Какой-то художник или певец…
Клерк неприязненно посмотрел на Джеймса.
– Понятия не имею. Клиент требует абсолютной конфиденциальности – а мы в «Аренде Харрисона» ее предоставляем.
– Понятно. А адрес дома вы знаете?
– Это тоже конфиденциальная информация.
Джеймс заполнил форму, оставив пустой строку, в которой следовало указать телефонный номер.
– У меня нет телефона, – объяснил он.
– Тогда вам придется ждать еще дольше.
– Может быть, мне купить мобильный?
– Дело ваше.
Зазвонил телефон, и клерк поднял трубку.
– «Аренда Харрисона». Чем могу быть полезен?
Никем не удерживаемый, Джеймс выбрался из офиса.
Он купил самый дешевый мобильный, настроенный только на прием входящих, вернулся в «Аренду Харрисона» и заполнил пустую строку. Форму Джеймс оставил на столе клерка, который продолжал что-то говорить в телефонную трубку. Запах пота в комнате стал еще сильнее.
Джеймс выбрался из старого города и покатил вдоль Хайт-роуд. Затем, повинуясь внезапной прихоти, остановился у паба «Белый медведь». На часах было около полудня. Джеймс оставил велосипед у входа и вошел в паб. Как ни странно, но внутри ничего не изменилось: те же коричневатые с золотым обои, темный ковер в пятнах, в углах скамейки, обтянутые искусственной кожей.
Стоял солнечный день, но единственным источником естественного света было грязное квадратное окошко высоко в стене. Искусственный свет придавал помещению печальный зимний вид. Камин не горел, пахло сыростью.
Джеймс заказал пинту горького. Он смотрел, как бармен молча накачивает пиво в бокал. Внезапно погас свет. Бармен поднял глаза на единственного посетителя.
– Скоро загорится.
– И часто у вас так?
Бармен устало кивнул:
– Не мешало бы проводку починить.
Джеймс пил свое пиво в полумраке, пока свет не включился так же внезапно. Грязноватый и мрачный «Белый медведь» отличался от того светлого и уютного паба, образ которого сохранился в его памяти. Что было тому виной: причуды освещения, незажженный камин или отсутствие ремонта? А может быть, дело в том, что раньше я всегда забредал сюда изрядно навеселе, усмехнулся Джеймс.
Он вытащил бумажник и пересчитал деньги. Хватит на неделю, а если ночевать в фургоне, то и на две, а потом, как ни крути, придется искать способ раздобыть наличные. Предложение таинственного незнакомца выглядело очень привлекательным, но Джеймс сомневался, что из всех остальных соискателей тот выберет именно его. Допив пиво, он подошел к стойке и написал на клочке бумаги имя и телефон.
– Я электрик, – объяснил он бармену. – Могу починить проводку. Возьму недорого.
Бармен посмотрел на него удивленно, но бумажку взял, пообещав передать владельцу паба.
На обратном пути в кампус Джеймс остановился у супермаркета на углу Грин-авеню и Хейс-стрит. Супермаркет успел сменить название, да и внутри оказалось гораздо чище и светлее, чем в его воспоминаниях. Из скрытых динамиков еле слышно лилась баллада Элтона Джона.
На руле велосипеда болтались пакеты с едой. Добравшись до фургона, Джеймс пообедал в одиночестве. На часах было два пополудни. Парило, как перед грозой, тучи отливали никотиновой желтизной. Внезапно Джеймс почувствовал, что очень устал. Он выпил воды, лег на матрас и мгновенно уснул.
~~~
Вечером Джеймс проснулся, надел куртку и вышел из фургона. Он бродил по ночному кампусу: мимо «Юнион-бара», спортзала, кафетерия, библиотеки. При взгляде на эти здания у Джеймса подгибались ноги, а сердце начинало бешено колотиться. Его тело помнило. Беда в том, что разум отказывался заполнить пустые оболочки воспоминаний, которые были подобны этим запертым и неосвещенным зданиям – одни очертания, зловещие громады во тьме.
Джеймс понимал, что должен экономить, но возвращаться в пустой фургон не хотелось. Он побрел по направлению к центру города, по дороге, на Лит-авеню, купил пакет чипсов и в конце концов очутился рядом с мрачным пабом под названием «Якорь», который показался смутно знакомым.
Внутри было тихо и не слишком людно: обычный вечер четверга. Джеймс уселся за столик в углу и заказал пинту горького. Затем открыл книгу и взялся за рассказ «Funes El Memorioso» [3]3
«Фунес, Помнящий» (исп.).
[Закрыть]– историю о человеке, который помнил все на свете. На середине первой страницы у Джеймса возникло странное чувство, будто за ним кто-то наблюдает.
Джеймс оторвал взгляд от книги. Из-за соседнего столика поднялся незнакомец.
– Не возражаете, если я к вам подсяду?
Лицо высокого сутулого мужчины показалось Джеймсу знакомым, но он не сразу вспомнил, где видел эти редеющие волосы и очки в толстой оправе. Джеймс предпочел бы почитать книгу в одиночестве, но грубить незнакомцу не хотелось. Он пожал плечами.
– Отчего же, прошу.
Мужчина сел. От него сильно пахло табаком. Незнакомец носил старомодный коричневый пиджак в унылую клетку, один вид которой вгонял Джеймса в тоску.
Незнакомец был слегка навеселе, но речь выдавала человека образованного. Джеймс так сосредоточился, пытаясь вспомнить, где видел этого хмурого человека раньше, что не расслышал первой фразы собеседника – наверное, что-нибудь о политике? Наконец до Джеймса дошло.
– Вам когда-нибудь говорили, как вы похожи на Филиппа Ларкина? – воскликнул он.
– На этого болвана? – к удивлению Джеймса, хмуро откликнулся мужчина в клетчатом пиджаке.
– Вы были знакомы?
– Знаком? С этим ублюдком? Да я и есть Филипп Ларкин!
– Филипп Ларкин умер, – уверенно заявил Джеймс, хотя стоило ему произнести эти слова вслух, как он тут же усомнился в их правдивости. Не то чтобы Джеймс не был уверен в том, что сказал, но пугающая возможность разговора с мертвецом выбивала почву из-под ног.
Казалось, незнакомец приготовился рассердиться, но секунду спустя его настроение сменилось.
– Ну разумеется, умер. В восемьдесят пятом.
– Так я и думал, – облегченно вздохнул Джеймс.
Некоторое время незнакомец молча потягивал пиво.
Затем, уставившись в пространство, произнес:
– Сначала они вырезали ему пищевод. Хирург сказал, что в его внутренностях обнаружилось скопище отвратительных разложившихся тканей. Ларкин подумал, что это неплохое описание для его жизни. Хирург обещал, что после операции он станет как новенький, но не сдержал обещания. Ларкин остался тем же жалким мерзавцем, которым был всегда. Шестидесяти двух лет, на краю могилы. За окном зеленели деревья, небо синело, солнечные лучи играли в траве, и все это было таким живым и в то же время таким чуждым, что казалось Ларкину представлением живой картины: «Мир, который ты готов покинуть» или еще хлеще: «Вот он, смысл жизни (а ты, болван, его прошляпил)».
– Простите?
– Ларкин знал, что его время уходит, знал с ранней юности, но все же из последних сил цеплялся за жизнь. В частной клинике, где он лежал, на выпивку смотрели сквозь пальцы, и виски помогало Ларкину коротать вечера. Однажды ночью он так надрался, что захлебнулся собственной блевотиной. Впал в кому. Нет, подробностей он не помнил: только как проснулся на новом месте, боль, общую палату в муниципальной больнице, чужие люди вокруг, полный запрет на выпивку. О, как он все это ненавидел! – Незнакомец поморщился.
– Кажется, вы хорошо знали Ларкина, – заметил Джеймс.
– Я наследовал ему после смерти.
– Простите?
– Я университетский библиотекарь.
– Ах вот оно что. Вы приняли его должность!
– И все остальное. Перешло ко мне вместе с должностью.
– Остальное?
– Старые рукописи, дневники, фотографии. Его память.
Джеймс рассеянно кивал, пока до него не дошли последние слова библиотекаря.
– Вы сказали «память»?
– Чтобы сохранить его мысли и жизнь для потомков.
– Э… а как это случилось?
– Уже не помню.
– Понятно.
Повисла долгая пауза. Джеймс пригубил пиво и опустил глаза на свой том. Библиотекарь молчал, глядя куда-то мимо Джеймса, который приготовился снова открыть книгу, потом тихим усталым голосом продолжил:
– Вам не понять. Всех событий его жизни я не помню, так, всплывают отдельные фрагменты. Его воспоминания приходят ко мне, когда я засыпаю или, наоборот, просыпаюсь. Иногда снятся сны, которые мне не принадлежат. Я вижу незнакомые лица, переживаю чужие эмоции или неожиданно ловлю себя на мысли, что думаю о джазовой композиции, которой никогда не слышал.
– Именно джазовой?
– Самое интересное, что сам я джаз не люблю, но теперь эта музыка день и ночь не выходит у меня из головы. Джаз и порно. Джазовые журналы. Дюк Эллингтон и отшлепанные школьницы-малолетки. И разумеется, смерть. Я и не вспоминал о ней, пока не завладел памятью Ларкина. А теперь мне страшно смотреть на стены собственной спальни. Да, еще ненависть. О, сколько ненависти! Я всегда кого-нибудь ненавижу: тех, кто моложе меня, женщин, черномазых, радикалов. Вас, например, я возненавидел с первого взгляда. Память Ларкина – это ненависть, страх, джаз, порно, смерть, и ничего больше. – На секунду библиотекарь замолчал, задумавшись о своем, затем повторил: – Ничего больше.
Джеймс ощущал себя не в своей тарелке, но ему не хотелось расстраивать и так явно выбитого из колеи библиотекаря, поэтому Джеймс вежливо спросил:
– А как же поэзия?
– Иногда. Особенно в поездах. Однажды весной я совершил путешествие, описанное в «Свадьбах на Троицу», и пережил чувства, которые испытывал он, глядя из окна поезда. Ничего особенного. В стихотворении все гораздо глубже и достовернее.
– Как интересно, – заметил Джеймс.
– Потом я отправился по следам других стихотворений. Посещал церкви, надеясь обрести его воспоминания той поры, когда Ларкин писал «В церкви». Я сел на поезд в Ковентри, где прошло детство Ларкина. Помните стихотворение «Я помню»?
– Помню, – улыбнулся Джеймс. – Место, где осталось нерастраченным его детство.
– Точно. Впрочем, поездка оказалась неудачной. Я обрел память о памяти, а не память о реальных событиях. Таков уж был Ларкин. Впрочем, это свойственно всем, кто слишком много думает. Они ничего не замечают вокруг.
Джеймс подавил вздох.
– Хотя нужно отдать ему должное, о прошлом писать он умел. Вы читали «Стихи из фотографического альбома юной дамы»?
– Э… не помню.
Библиотекарь закрыл глаза и нараспев прочел:
Что-то в этих строках опечалило и взволновало Джеймса. Он подошел к стойке и попросил еще две пинты. Когда Джеймс вернулся к столику, библиотекарь улыбнулся ему. Улыбка эта насторожила Джеймса. Казалось, библиотекарь ждал следующего вопроса.
– А как насчет других поэтических воспоминаний? – спросил Джеймс.
– Еще одно, относящееся ко времени, когда Ларкин писал «Утреннюю серенаду», – неразборчиво пробормотал библиотекарь. – Стихотворение, посвященное смерти.
Джеймс кивнул.
– Великое стихотворение.
– Сам Ларкин так не считал. Его страх смерти был так велик, что стихи не могли выразить его глубину. Слова, даже самые точные, только принижали его, но нисколько не уменьшали. Не знаю, почему Ларкин считал, будто бы, написав о своем страхе, избавится от него. На деле все получилось иначе: с годами страх смерти становился все сильнее. В финале стихотворения это особенно заметно. Слова, нацарапанные на стене шахты за мгновение до того, как опоры обрушатся и земля уйдет из-под ног.
– Неплохая метафора, – автоматически заметил Джеймс.
Библиотекарь скромно пожал плечами.
– Иногда они сами приходят мне на ум. Наверное, это образы, которые он когда-то отверг. Объедки. Вот что досталось мне в наследство. Черствые крошки. Я надеялся, что его память сделает из меня поэта, но, увы…
– Не получается?
– Я пишу все время, но стихи мои ужасны. Бессмысленные вирши. Вздор. Дерьмо.
– Прочтите.
Библиотекарь бросил на Джеймса злобный и недоверчивый взгляд, подозревая, что юнец над ним издевается, но все-таки решился:
Жизнь – говно.
А мне все равно.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
– Лаконично, – выдавил Джеймс.
Разговор не клеился. Библиотекарь впал в тоску и молча пялился в полупустой бокал. Джеймс отправился в туалет – по тому, как кружилась комната перед глазами, он понял, что изрядно набрался, – а когда вернулся, таинственного собеседника и след простыл. Джеймса это нисколько не расстроило.
В фургоне он разделся и залез в спальный мешок. Джеймс уже засыпал, когда зазвонил мобильный. Он нажал зеленую кнопку, недоумевая, кто бы это мог быть в такой час? В трубке что-то шипело, словно звонивший находился вне зоны приема сигнала.
– Алло! Кто это?
На том конце линии повесили трубку.
~~~
На следующее утро Джеймс проснулся еще до рассвета. Некоторое время он неподвижно лежал в спальном мешке, разглядывая серый потолок фургона, потом снова закрыл глаза, но перед ним тут же возникло лицо библиотекаря. Накатила тревога. Что за бред он нес вчера?
Джеймс протер глаза, встал и включил электрический чайник. Пока вода закипала, он разминал затекшие мышцы. Небо светлело, предметы понемногу принимали четкие контуры. Вчерашний вечер уже начинал забываться. Поначалу Джеймс решил записать разговор в пабе, но передумал. Что толку описывать пустые беседы с каким-то ненормальным? Его ждет расследование.
Похолодало. Джеймсу отчаянно хотелось принять ванну и побриться. Он решил снова зайти в университетский офис и снять комнату на пару недель. До открытия оставалось два часа, поэтому Джеймс выпил чай, съел яблоко и решил обследовать прилегающие к кампусу улицы.
Дома с темно-синими дверями принадлежали университету. Многие выглядели знакомыми. Пятьдесят второй номер по Эльм-роуд. Сто тридцать девятый по Крэнбрук-авеню. Двадцать седьмой по Маулем-стрит. Волоски на руках вставали дыбом. Джеймс мог поклясться, что бывал в этих домах на вечеринках и даже иногда ночевал там с друзьями, но опрятные крашеные двери не давали подсказок. Джеймс мялся у притолок, разглядывая занавески на окнах и опасаясь, что в любую минуту кто-нибудь из местных жителей вызовет полицию.
По Грин-авеню он доехал до супермаркета, где купил буханку белого хлеба, нарезанную толстыми ломтями. По радио крутили балладу Эрика Клэптона. Джеймс доехал до парка, привязал велосипед к ограде и отправился к пруду кормить уток. Пустая трата денег, но Джеймс не смог с собой совладать – его словно что-то вело.
Парк был пуст. Он стоял у пруда и крошил хлеб, а вокруг кружились смутные воспоминания: при взгляде на полуразрушенную арку над темными водами пруда Джеймсом овладело странное чувство. Горько-сладкая, невыразимая печаль. Печаль эта напомнила ему последние недели, проведенные в квартире Ингрид после ее ухода. Что-то завершалось, что-то начиналось вновь.
Докрошив хлеб, Джеймс отправился в сторону Кафидрэл-стрит. Он жил на этой улице в свой последний год в университете, в комнате на втором этаже дома номер девяносто пять. Однако фасад не вызывал в душе Джеймса никаких воспоминаний. Он шел вдоль улицы, ведя пальцами по остроконечным колышкам изгороди. Наверняка Джеймс уже делал это прежде – подушечки пальцев помнили. На Хейс-стрит он свернул направо, обогнул супермаркет, затем Грин-стрит, и вот перед ним лежала Лаф-стрит.
Джеймс смотрел вдоль домов. Лаф-стрит мало чем отличалась от соседних улиц: широкая и помпезная, по обеим сторонам – припаркованные автомобили. Раскидистые каштаны. Трехэтажные дома красного кирпича викторианской постройки. За низкой стеной маленькие садики. Живые изгороди, железные калитки. Утренние облака рассеялись, и теперь солнечные лучи отражались от стекол, просвечивали сквозь зелень каштанов, сверкали в струях фонтанчика. За ним, словно наглядное пособие по перспективе, два ряда домов сливались в один – там, где Лаф-стрит суживалась и исчезала из виду.
Лаф-стрит… Джеймс втянул носом воздух (кажется, где-то жгли костер) и пнул ногой желтые листья. От шороха листьев сердце забилось чаще, в груди сжалось. Изо рта вырвался пар. Куртка словно потяжелела, уши и нос похолодели, а солнце опустилось к горизонту. Джеймсом овладела странная эйфория – чувства переполняли грудь, подушечки пальцев покалывало, глаза щипало от непрошеных слез. Вся жизнь, целый мир лежали у его ног. Он был моложе, выше ростом… чувствовал себя просто восхитительно!
Что это было? Неужели его тело вспоминало? Он жил на этой улице в первый год учебы в университете, в комнате на первом этаже дома номер тридцать три – той самой, с покатым полом. Но чувство эйфории вызвал не дом, а опавшие листья. Внезапно эйфория улетучилась так же неожиданно, как накатила. Ноги налились свинцом. Он посмотрел вниз: желтые листья, коричневые туфли, серый тротуар, гравий, лужи, корни деревьев, трава. Все вокруг словно увеличилось в размерах. В полной тишине раздалась птичья трель. В голове Джеймса снова зазвучала навязчивая тема:
Сердце мое
Снова стучит…
И опять мучительная тишина. Джеймсу показалось, что время замедлилось. Внутри зашевелилось нехорошее предчувствие. Он попытался сделать шаг, но обнаружил, что не может сдвинуться с места. Посмотрел налево, но темно-синие дверные проемы куда-то исчезли. Ах да, они же идут по нечетной стороне! Джеймс перевел взгляд направо и начал считать: девятый, тринадцатый, семнадцатый… Он запнулся, и улица тут же утратила перспективу: сужающаяся дорога, блестящие на солнце капоты машин, стены красного кирпича, словно повисшие в блеклом мареве, – все вращалось перед глазами, как в водовороте. Тело налилось свинцом, перед глазами поплыло.
Придя в себя, Джеймс обнаружил, что сидит на траве, прислонившись к дереву спиной. Солнце слепило глаза, и Джеймс снова прикрыл веки. По спине стекали струйки холодного пота. Руки и ноги занемели, словно он долго спал в неудобной позе и кровь отлила от конечностей. Джеймс открыл глаза.
Скорее всего, он просто потерял сознание. Медленно возвращалась память о пережитых чувствах: внезапная эйфория, пар вырывается изо рта, тяжесть давит на плечи. Наверное, все это мне почудилось, думал Джеймс. Или память действительно возвращается? Вспыхнувшую надежду сменило разочарование. Джеймс вспомнил, как на место эйфории пришла слабость, как перед тем, как он потерял сознание, время словно замедлилось. Лучше не думать об этом.
Опираясь на ствол, Джеймс осторожно поднялся на ноги. Голова прояснилась, кровь свободно циркулировала по телу, конечности снова обрели чувствительность. Тело ломило, но это могло быть следствием ночи, проведенной в фургоне. Стараясь не смотреть на двери домов, он отвязал велосипед и покатил в кампус.
Джеймс ждал миссис Квигли у дверей офиса. Сегодня ему померещилось, что женщина посмотрела на него тревожно и не слишком обрадовалась его появлению.
– Быстро вы вернулись. Как там с домом?
Джеймс объяснил, что с домом придется подождать.
– Вы можете подыскать мне комнату?
– Нет ничего проще, – ответила она, отпирая дверь. – Сегодня я полночи перебирала в памяти имена, но увы. Даже позвонила подруге, но она тоже не помнит. Уверена только, что начинается оно с «М»…
– Не важно, – прервал Джеймс, – а как насчет адреса?
– А вот адрес вспомнила! Лаф-стрит.
– Номер двадцать один, – машинально произнес Джеймс.
– Верно! А вы неплохо подготовились! – удивленно воскликнула миссис Квигли.
– Просто когда-то я жил неподалеку.
– Вот как! Надеюсь, у вас остались хорошие воспоминания о том времени?
Хорошо бы так, подумал Джеймс.
– Да, и еще, – продолжила она задумчиво. – Что-то там случилось, в этом доме…
Миссис Квигли поставила сумку и откинулась на спинку кресла, прикрыв глаза.
– Кажется, какая-то трагедия…
– Не помню, – быстро перебил Джеймс.
– Теперь это наверняка не важно. К чему ворошить прошлое? Надеюсь, это не дом с привидениями. Не беспокойтесь, все устроится. Я буду болеть за вас. Ну а теперь, мистер Пэдью, займемся вашим ночлегом.
