Текст книги "Кровавый апельсин"

Автор книги: Сэм Льювеллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 17

Думаю, в момент удара о воду я все же кричал, по крайней мере, рот у меня был открыт и полон соленой и маслянистой жидкости с запахом нечистот. Я начал усиленно работать руками и ногами. Одна моя нога наткнулась на что-то твердое. Должно быть, это было дно или основание ворот дока. Внезапно я почувствовал страх. Но, пожалуй, понятие «страх» было бы преуменьшением в этой ситуации. Скорее возникшее чувство походило на панику. Я колотил вокруг себя руками и ногами, пытаясь кричать, но омерзительно грязная вода мгновенно заполняла рот. Голова при падении врезалась в водную гладь и теперь раскалывалась от боли, так как, падая, я наткнулся еще и на нагромождение бревен. Я снова ушел под воду.

В этот момент я почему-то подумал о Мэй. Бедная, несчастная моя Мэй! Чем же она так согрешила, что сначала в автомобильной катастрофе погибла ее мать, а теперь в ремонтном доке Шербура тонул отец?

Я снова вынырнул. На сей раз сознание почти прояснилось. Перед мысленным взором встали ворота дока, внутренняя сторона которых представляла решетку из тяжелых балок, по которым можно было взобраться.

Глянув вверх, я увидел эти ворота, возвышавшиеся надо мной, их край темнел на фоне звездного неба. И я поплыл к ним. Во время падения я повредил правое плечо, ударившись о балку. Но зато обнаружил ворота. Сейчас я на ощупь обследовал поверхность левой рукой. Вот и балка. Я уцепился за нее. Колени мои дрожали. Сердце гулко колотилось, и я подумал, что вены на лбу вот-вот лопнут.

Я медленно перевел дыхание. Боль в плече стала затихать, а мысли проясняться.

Это был ремонтный док. Здесь где-то должны были быть ступеньки для рабочих. Все, что я в состоянии теперь сделать, – это найти несколько этих ступенек и по ним выбраться отсюда. Да, действовать надо именно так.

В противном случае тот, кто толкнул меня сюда, будет торжествовать.

Я откинулся назад, ища вверху просветы между бортами корабля, стоящего в доке, и набережной. Ничто не шелохнулось в тишине, только звезды напоминали глаза, далекие и пустые. Я чувствовал, что это не единственные глаза здесь, поэтому решил: надо передохнуть. Притвориться идиотом. Медленно и как можно более осторожно я прокрался позади одной из балок. А выбравшись из воды, сразу замерз и отчетливо слышал, как падали капли с моей одежды, гулко отражаясь эхом от неприступных стен дока.

Где-то наверху хлопнула дверь. Звук этот заставил мое сердце опять громко застучать. Подобное могло означать, что либо ушел тот, кто втащил и сбросил меня в этот док, либо здесь есть кто-то еще... Таким образом, главная угроза была, по меньшей мере, за той дверью. Если, конечно, не появилось каких-то других свидетелей. Хотя, когда вас кто-то втаскивает в полночь в ремонтный док, в любом случае присутствие свидетеля несомненно.

Я вышел из-за моей балки и начал медленно боком продвигаться вперед к воротам дока.

Боль в плече почти успокоилась, и только время от времени оно подергивалось. Ворота оказались огромными. Задержав дыхание, я продолжал двигаться по краю балки. А когда снова услышал этот звук, то понял, что это такое и чего я не мог объяснить себе сразу.

Хлопнувшая дверь могла быть дверью центральной каюты управления. Пожалуй, подобный звук вы больше чувствуете, чем слышите: вибрация высокой частоты, сопровождаемая предательским грохотом. Когда же я взглянул через плечо, то уже знал, что увижу.

Залитая лунным светом поверхность воды в доке не была больше ровной и спокойной. На ней вскипали огромные пузыри. Как я и предполагал, полоска воды между стеной дока и бортом корабля превратилась в бурную реку, которая начала заполнять все пространство вокруг. Будто кто-то вытащил огромную пробку из отверстия ванны. Я почувствовал, как опять бешено заколотилось мое сердце.

У меня совсем не оставалось времени – ведь я не мог дожидаться, пока вода поднимется от моих голеней к коленям. Я взглянул вверх, но все, что я увидел там, – это выступ следующей балки. Скользкие бревна ворот не оставляли надежды на спасение. Ближайшая лестница, если она существует, находится не менее чем в тридцати футах справа от меня.

Вода между тем достигала уже пояса. Я передвигался маленькими осторожными боковыми шажками, чтобы удержаться на месте. И знал, что это еще не конец.

Течение окончательно взбесилось. Я оступился, и вода швырнула меня в кипящий чан дока.

Шлюзы по площади имели, должно быть, десять квадратных футов. Когда они были открыты целиком, вода из них вырывалась с напором, подобным напору воды в проливе Ла-Манш. Но вода текла не горизонтально, она била вверх по вертикали, образуя многочисленные завихрения и водовороты. Несмотря на мой солидный вес, меня потащило, как щепку, швыряя и переворачивая по пути. Я ударялся обо что-то твердое и не мог понять, обо что.

Это было все равно что бороться вслепую с одним из участников матча боксеров-тяжеловесов. В моих глазах стоял темный красный туман, а рот был полон соленой воды. Удары, которые я выдержал, толкали меня все дальше и дальше, в конец темного, покрытого рябью туннеля, по которому я скатывался вниз. На сей раз я ощутил новый удар в лицо, более сильный, чем любой из всех предыдущих. Инстинктивно подняв руки, чтобы защитить глаза, я наткнулся на бревно. Известное изречение о том, что утопающий хватается за соломинку, я проверил на практике и теперь хорошо знаю, что человек, избитый до полусмерти в ремонтном доке, будет хвататься даже за бревно девять на девять. Я и схватился за него руками и ногами, стиснул, как самый пылкий любовник. И тут только заметил вдруг, что дышу уже без труда, а мои плечи и голова находятся над водой.

Правда, я никак не мог понять, почему вокруг стоит такая кромешная тьма. Конечно, это можно было бы объяснить и моим полуобморочным состоянием. Но, прильнув к столбу, я начал приходить в себя.

А вода все прибывала. Когда она дошла мне до горла, я решил попытаться подняться по столбу. Мне это удалось, но было ясно, что бесконечно такое продолжаться не может. У меня уже окоченели руки и ноги, и я наконец понял, почему вокруг такая темнота: подпорка, к которой я словно прилип, удерживала ремонтируемый корабль в вертикальном положении, и вместо неба я видел острую скулу дна корабля.

Я надеялся, что место, которым подпорка касается борта корабля, находится выше ватерлинии. Но это было не так.

Вода продолжала прибывать, а я – карабкаться вверх по бревну. Через пять минут моя голова ударилась о металл. Я добрался до его конца. Вода все поднималась.

Я отпустил стояк, и вода тотчас обступила меня. Правда, теперь она почему-то казалась мягче, нежнее. Я плыл, неуклюже двигая руками и ногами, и достаточно ее наглотался. Огромные бревна теснились вокруг меня. Я снова было попытался прицепиться к одному из них, но почувствовал удар: на этот раз защемило пальцы. Эта боль в длинной череде моих страданий показалась уже несильной и не вызвала даже слез. Большие мучения вызывала морская вода, попадая в мою ободранную глотку.

Вода теперь и в самом деле успокоилась. Даже стены дока стали казаться ниже. Я долго думал почему. Наконец до меня дошло: уровень воды поднялся и сравнялся с уровнем воды снаружи. Это означало, что...

Я оглянулся. Позади меня возвышалась темная неразличимая стена корабля. Она сливалась с темнотой усыпанного звездами неба. Корабль держался на плаву, и подпорками ему служили бревна в доке.

Именно то, что док оказался буквально запружен ими, помогло мне. – Так как течение теперь совсем ослабло, я мог плыть в сторону и обогнуть скользкий бетон, чтобы найти наконец то, что я искал, – лестницу, ее железные ступени, проложенные в стенной щели. Мое плечо дало о себе знать, едва я прикоснулся рукой к первой ступеньке. Потом я начал взбираться.

Думаю, ступенек было не более десяти. Но мне показалось – не менее десяти тысяч. В конце концов я приноровился к определенному ритму движения. Больная рука вверх – чтобы схватиться. Здоровая рука вверх – к следующей ступеньке. Правая нога вверх. Левая нога вверх...

Вода ручьями стекала с моей одежды. Лило из носа. Наверное, это была кровь. Но я выбрался из пучины! Видел отражение тусклого серого света луны на бетоне и усмехался этому зрелищу: я был так рад видеть все это, что, если бы у меня были силы, я бы стал лизать лунный свет, как собака.

Остались еще три ступеньки. Две. Теперь я страдал от боли в плече, боли, как от раскаленного железа, прикоснувшегося к телу. Оставалась одна ступенька. Я подтащил себя вверх, приподнял голову и плечи над краем дока. Передо мной маячили два темных столба. Сердце упало, когда я понял, что это такое.

Ноги!.. Одна из них поднялась в воздух. И я почувствовал удар в висок. Ноги мои выпрямились, а руки ослабли. Кровь зашумела в голове, и я опрокинулся назад. Падая, я услышал крик, мало напоминающий человеческий, скорее это был предсмертный рев обреченного животного. Сегодня я уже слышал его... Голос Джона Доусона. Сейчас это был мой собственный голос.

Глава 18

Было холодно и черно, будто все кануло в вечность. Что-то опять затекало в рот, нос, попадало в гортань. Горький привкус вызывал острую боль в горле. Сколько это продолжалось? Год? Два? Все стало настолько далеким, что не имело больше никакого значения. Огромный круглый ноль, где не было понятий «вверх», «вниз», «есть» или «было», понятия «что-нибудь»... Вот что я ощущал. Казалось, мир вокруг погружался во всепоглощающий сон.

Сон...

Кто-то издалека, пожалуй в нескольких милях от меня, стал бить палочками по барабану. Звук был довольно слабый, но все равно действовал на нервы. Каждый удар причинял боль и невыносимое страдание, унося меня в неведомую даль из этой прекрасной, спокойной черноты пучины, где я уже ощущал себя так хорошо и спокойно.

Стук становился все громче, перерастал в грохот, и я понимал это так же хорошо, как и слышал. Сборище теней сгрудилось, сморщилось и улетучилось, а я почувствовал, что теперь кто-то колотит меня по ребрам. К горлу поднималась тошнота. Мне было совсем плохо.

Стук по ребрам внезапно прекратился.

– О, – сказал чей-то голос надо мной. – Са va mieux, hein?[33]33
  Вам лучше, да? (фр.).


[Закрыть]

Мне опять стало плохо. Попытался пошевелиться, но не смог. Горло и легкие саднило. Попытался застонать – это удалось. Пара чьих-то рук сгребла меня за плечи и вытащила из кошмара беспамятства.

– С прибытием, – произнес голос.

Чернота неба странно мешалась с голубым светом. Я никак не мог понять, что происходило. Чье-то лицо склонилось надо мной. Мне было трудно определить, кому принадлежало это лицо, но оно казалось мне тяжелым, морщинистым, плохо выбритым.

– Reste tranquille[34]34
  Успокойтесь (фр.).


[Закрыть], – произнес голос того же человека. В его дыхании смешались запахи алкоголя и табака. Меня снова затошнило.

Затем были люди в огромных сверкающих касках и их громкое гудение. Этот гул казался невыносимым. Кто-то перекатил меня на носилки, я подумал: «Скорая помощь», больница. Мгновенный проблеск сознания подсказал мне, что со мной произошел несчастный случай, а тот человек, от которого пахло вином и табаком, должно быть, вытащил меня оттуда, где все это произошло. Я поднял руку, постарался произнести: «Mersi», но рука безжизненно свалилась вниз. Я снова впал в забытье.

Очнувшись, я обнаружил, что лежу на спине, глядя в светло-зеленый потолок, все тело болело, будто кто-то старательно бил меня в течение многих дней. Но самую сильную боль доставляла мысль о том, что я все помнил.

Я лежал, уставившись в потолок, и снова видел ту же черноту, испытывал тот же ужас.

– Bonjour, monsieur Dixon[35]35
  Здравствуйте, мсье Диксон (фр.).


[Закрыть], – произнес мужской голос где-то сбоку от меня.

Я попытался объяснить, что не говорю по-французски, но мой голос не слушался меня, и все, что я был способен выдавить из себя, превратилось в какое-то подобие карканья.

– Я говорю по-английски, – сказал человек.

Мне удалось повернуться и посмотреть на него. Он был в темной одежде, с усами.

– Я должен задать вам несколько вопросов, – сообщил он. – Я из полиции Шербура.

– Воды, – прохрипел я в ответ.

Он подал мне стакан и помог попить. Вода была прохладной и вкусной.

– Удивляюсь, мистер Диксон, насколько вы живучи, особенно после того, как из вас прошлой ночью выкачали столько дряни.

– А-р-р! – вырвалось у меня.

– Вы счастливчик, – продолжал он. – В самом деле, это дьявольская удача. Если бы мсье Дюшен, ночной сторож, не вышел из своей лачуги и не направился в кафе «Менир», он не увидел бы, как вы тонете в доке. И теперь вы были бы в другом отделении больницы. В морге.

Вода подействовала на меня удивительно.

– Неплохая идея, – пробормотал я.

– Но почему вы хотели покончить с жизнью? Это, конечно, способ легкий и неплохой, но несколько причудливый, – усмехнулся усатый полицейский.

– Я не собирался убивать себя, – возразил я. – Это кто-то меня...

Тонкие черные брови полицейского поползли вверх.

– Может быть, тогда вы расскажете мне всю историю с самого начала?

Очень медленно я начал свой рассказ, и он услышал все. Когда я закончил, он произнес:

– У вас прекрасная память.

– Да, – согласился я.

– Особенно для человека, получившего по голове и который до этого выпил много спиртного. В больнице делали анализ крови.

Усталость снова навалилась на меня.

– Да, – медленно произнес я. – И что из этого следует?

Полицейский непонимающе развел руками:

– Только то, что если бы вас кто-то собирался убить, неужели он выжидал бы около пучины, пока жертва не напьется и не начнет прогуливаться около ремонтного дока, чтобы столкнуть вас туда?.. – Он улыбнулся, но улыбка не тронула его серьезных темных глаз. – По собственному опыту знаю, что преступники используют простейшие способы уничтожения своей жертвы.

Голова болела так сильно, что я в ответ только пожал плечами, но даже это движение вызвало сильнейшую боль.

– Так вы считаете, что я все это выдумал?

Полицейский улыбнулся.

– А почему бы и нет? – спросил он. – Ведь после большого количества выпитого кальвадоса человек может совершать самые невероятные поступки. – Он поднялся. – И мои поздравления по поводу вашей победы, мсье.

Ишь ты, подумал я, полицейский, который не хочет иметь никаких проблем.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Значит, вы не будете проводить расследование?

– У нас нет доказательств, – сказал он и ушел.

За дверью ожидали другие. Это были Чарли и Скотто, а также Агнес. Чарли и Скотто встали в ногах кровати, и вид у них был довольно смущенный. Агнес улыбнулась, но по ее лицу я видел, что мой вид не очень-то ее радует. Скотто был более откровенен. Он просто ляпнул:

– Ты выглядишь ужасно.

– Да, я чувствую это.

– Так что же все-таки произошло? – спросил Чарли.

– Многого я не помню. – Проходить даже мысленно через все это снова было выше моих сил.

– Ты упал в ремонтный док, – объяснил Скотто. – Они считают, что ты был пьян. Должно быть, тебя просто смыло водой, хлынувшей из шлюза.

– Ну да, конечно, – сказал я. – И ты веришь всему этому?

Молчание. В глазах Чарли любопытство.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Я устал, – ответил я. – Поговорим потом. Он был умным парнем, этот Чарли.

Агнес подошла к краю кровати. Мои веки налились свинцом. Я видел блеск солнца в ее волосах. Она взяла мою руку и села рядом.

– Джимми, – спросила она, – тебя кто-нибудь сбросил туда?

Я взглянул на нее. Она то появлялась в фокусе моего туманного видения, то исчезала. Внутренний голос шептал мне: «Эта журналистка – подружка Жан-Люка Жарре, не говори ей ни слова». А другой голос, который являлся моей сутью, подсказывал: «Ты можешь рассказать этой женщине все». Поэтому я признался:

– Да.

И услышал слабый вздох Агнес, почувствовал, как она сжала мои пальцы, и подумал: «Она все понимает. И все только начинается».

Глава 19

Когда я очнулся в следующий раз, рядом уже никого не было. Боль по-прежнему чувствовалась во всем теле, но это даже к лучшему. Значит, рассудок мой был достаточно ясен для того, чтобы обдумать все детали случившегося.

Я был счастлив оттого, что жив.

Возле моей кровати стоял телефон. Я позвонил Мэй. Она ответила после второго гудка.

– Отец! – воскликнула она. Голос ее спросонья звучал хрипловато. – Вот это новость!

– С тобой все в порядке? – спросил я.

– Ты не болен? – задала она вопрос. – Я видела, как ты нырнул за тем человеком в море. Это фантастика!

– Благодарю, – ответил я. – Ты-то сама как?

– Да все в порядке, – успокоила она. – Когда ты вернешься домой?

– Скоро, – пообещал я. – Будь поласковее с Ритой.

– Я не могу дождаться, когда увижу тебя, – сказала она.

– Счастливо тебе.

После того как мы поговорили, я лег на спину и позволил себе насладиться словами Мэй, так сильно желавшей видеть меня. Но расслаблялся я недолго, потому что знал, что необходимо встать и поговорить с кем-нибудь, чтобы узнать, кто вытащил меня из этого проклятого дока. А потом я должен попытаться найти способ выбраться из этого чертова места.

Я посмотрел на часы. Два часа ночи.

Попробовал спустить ноги с кровати. По одной. На это ушло почти пять минут и множество ругательств. Моя одежда была сложена в шкафу. Кто-то даже догадался просушить ее. Чтобы влезть в нее, мне потребовалось еще пять минут. Сестра вошла в палату в тот момент, когда я пытался справиться с обувью. Я делал отчаянные движения ногами. Ее брови поползли вверх, а рот округлился в немом, готовом сорваться с губ крике.

– Нет! – наконец воскликнула она. – Нет! Назад! – И повелительно указала мне на постель.

Я молча покачал головой, подобрал свою обувь и направился к двери. Она убежала с громким кудахтаньем.

Добравшись до середины коридора, я почувствовал, что пол подо мной заходил словно пружинный трамплин. Я оперся как о последнее прибежище о стенку и подумал, что сестра, должно быть, была не так уж и не права, когда столь громко протестовала против моего вояжа. Я дождался, когда пол перестанет качаться, и спокойно добрался до лифта. Закрывая дверь, я увидел, как сестра возвращалась с двумя своими коллегами. Спустившись на первый этаж, я, пошатываясь, вышел на улицу. Мне удалось поймать такси. Я приказал водителю ехать к кафе «Менир» и почти упал на сиденье, задыхаясь, будто только что пробежал пять миль. Мое лицо, видел я в зеркале водителя, было белым, лишь чернели и краснели ссадины на нем. На левой скуле след от удара ботинком.

Водитель не знал, где находится кафе «Менир», но сказал, что попытается отыскать его. С трудом, но мы нашли его. Это оказался крошечный винный погребок с разбитым окошком, где было полно стариков, пьющих кальвадос и беседующих друг с другом скрипучими голосами, напоминающими скрежет наждачной бумаги. Мсье Дюшену на вид было лет шестьдесят. Его лицо напоминало бесформенную картофелину, а судя по цвету его носа, большую часть жизни он провел в кафе «Менир». На оставшиеся у меня в кармане деньги я заказал немного выпивки. Он настоял на том, чтобы мы выпили. И мы выпили кальвадоса – ровно на восемь моих оставшихся ливров. Затем я спросил: не слышал ли он что-нибудь о повешенном? Это случилось неподалеку от ремонтного дока прошлой ночью.

Его маленькие глазки с красноватыми белками скользили по лицам завсегдатаев кафе, по засиженному мухами портрету де Голля, висевшему над баром. Нет, сказал Дюшен. Такого не было. Однако он слышал, как открывались шлюзы в доке, и пошел посмотреть... Ребятишки, знаете ли, вытворяют иногда такое... А кляча сторож сидит далеко в своей сторожке... Он такой неповоротливый... Благодарение Господу, что он прибежал с фонарем и багром и увидел меня... Вот так...

Я допил свой кальвадос и уставился на нос де Голля. Питье согрело мое нутро, и я представил себе вполне реально старого сторожа, шарящего багром в стоячей воде. И даже уже слышал шлепки по воде, шарканье детских ног и еле сдерживаемое хихиканье любопытных ребятишек.

Но нет! Там произошло совсем другое. Это была не детская шалость! Сбросили взрослого человека в док, а потом ударили по голове, когда он почти уже вылез оттуда...

Я попросил у мсье Дюшена его адрес, дружески похлопал по спине и ушел, прежде чем он снова, в который раз, начал рассказывать эту историю. Выйдя из кафе, я попросил таксиста доставить меня в яхт-клуб.

Всю дорогу я думал о Джоне, Алане и Эде. Похоже, все они были членами одного клуба, в который не так давно приняли и меня.

С трудом взбираясь по бетонной лестнице на балкон клуба, я подумал, что все-таки я очень счастливый человек.

Когда же появился там, то привлек всеобщее внимание. Лозунг, висевший над балконом, гласил: "SOYEZ LES BIENVENUS MULTICOQUISTES DU MONDE![36]36
  «Добро пожаловать, многокорпусники всего мира!» (фр.).


[Закрыть]" Здесь проходила вечеринка с коктейлем, все громко разговаривали, но, как только я появился на верху лестницы, разговоры стихли. Мое сердце после подъема сильно билось, и я протянул руку, чтобы схватиться за перила. Я видел лица, обращенные ко мне, – Чарли, Агнес, Скотто, Жарре, хмуро глядевшего на своих товарищей, финансистов, случайно пришедших сюда посетителей, окруживших Терри Таннера, одетого во все белое, – стакан в поднятой руке с оттопыренным мизинцем, узкие, как у китайца, глаза, глядящие поверх голов куда-то в пустоту.

Таннер опустил стакан.

– Прекрасно, – сказал он высоким приятным голосом. – Кто-то же должен праздновать...

Его слова разорвали тишину, словно камень, брошенный в воду. Я услышал, как кто-то перевел их, увидел, как пара французов подняла брови, поджала губы и отвернулась. Мой взгляд тяжело переходил с одного лица на другое. «Один из вас, – думал я, – один из вас...» Прерванное оживление возобновилось. Я почувствовал, как на мое плечо легла чья-то рука.

Оглянувшись, увидел Агнес.

– Что здесь происходит? – спросил я.

– Тут вручают призы, – объяснила она, и я с трудом вспомнил, что мы тоже участвовали в гонке, и они присудили нам приз.

– О, – сказал я, – это действительно так.

– Ты же без ботинок! – вдруг сказала она.

Я положил руку на плечо Агнес. Пол у меня под ногами неожиданно закачался.

– Да они мне не нужны.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Как ты вырвался из больницы? – спросила она.

– Сбежал!

– Идиот, – отреагировала с раздражением Агнес, – я отведу тебя обратно, и сейчас же.

Ее лицо выражало озабоченность. Она сквозила в каждой черточке. Кожа была золотистой и гладкой. Мне захотелось ее погладить. Но я сказал:

– Я все-таки останусь и получу кубок.

– И чек, – добавил Чарли.

Вдруг Агнес улыбнулась. И словно солнышко осветило комнату. Я поднял руку и обнял ее за плечи. В ответ почувствовал, что ее рука обвилась вокруг моей талии. Я увидел, что с другой стороны комнаты на нас смотрит Жарре. Лицо его можно было сравнить разве что с Атлантической впадиной. Поймав мой взгляд, он начал пробираться сквозь толпу. Подошел к нам, схватил Агнес за руку и что-то быстро сказал ей по-французски.

Я протянул руку, поймал его за лацкан спортивного пиджака и произнес:

– Ну держись!

Он повернулся ко мне – маленького роста, но злобы в его лице хватило бы на великана.

– Да, ты выиграл гонку, – признал он. – Мои поздравления. Но подожди немного, ты потеряешь ее. Увидишь, что произойдет, когда ты пойдешь с... преследователем.

Пол подо мной все еще колебался. Зрачки Жарре потемнели и расширились. Белки глаз были исчерчены красными прожилками, а кожа вокруг них сморщилась и обвисла.

Я сказал ему:

– У вас дурные манеры.

Агнес крепко сжала мою руку.

– Не будьте детьми, – промолвила она.

Жарре повернулся к ней:

– Скажи своему английскому другу, – произнес он медленно, с расстановкой, на чистейшем английском, – что я серьезно отношусь к своим женщинам. Очень серьезно. – С этими словами он ушел.

Я видел его кривую ухмылку, язвительную, колкую. И с удивлением подумал: «Ну, хорошо же, маленький марсельский бандит, неужели ты настолько серьезно относишься к своим женщинам, что заманиваешь соперников в ремонтные доки?»

– Бр-р! – поморщился Чарли Эгаттер.

– Может быть, мне пойти за ним? – спросил Скотто.

– Не надо, – сказал я. – Он слишком опасен.

Агнес была все еще очень бледна, а ее голубые глаза казались стеклянными от стоявших в них слез.

– Он не просто опасен. Он страшен, – произнесла она.

Я взял с подноса бокал с шампанским и подал ей. Перед глазами засверкали вспышки фотоаппаратов. Кто-то начал говорить в микрофон по-французски.

– "Секретное оружие"... Диксон... – уловил я.

– Они получили призы, – произнесла Агнес. – Иди теперь ты, Джимми.

Я подошел к подиуму. Лысый тип с широкой улыбкой, которая померкла, едва он заметил пятна на моем пиджаке, передал мне маленький серебряный кубок и чек.

Когда я поднял кубок вверх, мышцы рук сильно заныли. Засверкали вспышки фотоаппаратов, а я почувствовал запах воды дока, которым пропитался мой грязный пиджак. Глядя поверх толпы, я видел лица своих друзей: очень довольных Скотто и Чарли и рядом с ними – Агнес, гордящуюся мною даже больше, чем могла ей позволить ее журналистская беспристрастность.

Потом я перевел взгляд на другие лица – Терри Таннера и его близкого друга Рэнди. Их лица светились неподдельным охотничьим азартом. И я подумал: «Один из вас, ублюдки, один из вас...»

Спустившись с подиума, я отыскал свою команду и прислонился к стене рядом с ними.

– Нам лучше пойти домой, – заметил я.

Чарли и Скотто поглядели на меня. В их глазах я увидел что-то, не высказанное вслух.

– Никуда ты не уйдешь, – сказала Агнес.

– Мне надо вернуться. Я должен повидаться с миссис Доусон. Я хотел бы задать ей несколько вопросов...

– Только не сегодня, – сказала она, – сегодня ты пойдешь ко мне.

– Да мне же нужно... – сказал я. Но внезапно пол снова закачался у меня под ногами, и я опять почувствовал себя плохо.

Агнес обратилась к Чарли и Скотто:

– Я забираю этого человека. Вы можете позвонить утром в отель «Меркурий», и если Джимми будет в порядке, то выйдет море. Хорошо?

Чарли хитро посмотрел на нее своими черными с поволокой глазами и сказал:

– Ну что же, будь по-твоему.

– Следите за яхтой, – посоветовал я. Язык распух и не помещался во рту. Мысли в голове ворочались слишком медленно. Я ужасно устал. – И вообще, почему бы вам не забрать ее домой? А я полечу самолетом.

– Конечно, – согласился Чарли.

Я почувствовал огромное облегчение. Ведь если «Секретное оружие» переправить через Канал, то яхта будет в безопасности.

– И еще хорошо бы кому-нибудь ночевать на борту.

– А это зачем?

– Я объясню тебе в следующий раз. – Язык мой заплетался, как у пьяного. Насмешливый блеск в глазах Чарли сменился тревогой.

– Пошли, – позвала Агнес.

Мы вернулись с ней в гостиницу, вернее, она привела меня к себе. Горничная на этаже с ужасом посмотрела на меня: «Меркурий» относился к тем гостиницам, где большинство гостей были чисто выбриты, обувь надевали поверх носков и вообще не болтались в воде ремонтных доков в одежде.

Комната Агнес выглядела чистой и опрятной. Морские снасти, висевшие на внутренней стороне двери, старенькая пишущая машинка на столе, стопка бумаги рядом с ней. Агнес суетилась вокруг меня, пока я сидел, вдыхая запах собственной одежды и наблюдая за огоньками, отражавшимися в темной воде за большим зеркальным окном. Я услышал, как включился душ. Меня окружали сумерки. Напротив, за окном, было видно, как от морского берега отчаливал катамаран. Это было прекрасное судно: оно двигалось легко и красиво, как в танце. Я узнал его. Это была яхта «Секретное оружие». Паруса быстро взлетели вверх. Я прижался лбом к холодному стеклу и стоял так, наблюдая, как она скользит навстречу морской глади, минуя мол, где в сгущавшихся сумерках мелькали огоньки и скрывались на черном горизонте. Агнес вернулась в комнату.

Она стянула с меня одежду, что причинило мне боль, и поморщилась.

– Фу! – сказала она. – От тебя воняет канализацией. Отправляйся мыться.

Я неуверенно поднялся и медленно пошел в душ. Там расслабился и, слегка наклонившись, подставлял воде спину и плечи. Она успокаивала боль.

Когда я вылез из-под душа, Агнес вошла в ванную комнату и вытерла мне спину, что снова вызвало адскую боль. Я спросил:

– Жарре... Ты живешь с ним?

Ее пальцы мягко прикоснулись к моей правой лопатке.

– Случалось, – согласилась она. – Только это было шесть месяцев назад. Он поймал меня, как ты правильно заметил, когда я разочаровалась в любви к Бобби. Ну, что теперь говорить об этом, когда все уже прошло. Сейчас я пишу об этом рассказ. «C'est tout»[37]37
  «Вот и все» (фр.).


[Закрыть]. А почему ты задал мне этот вопрос?

Я не ответил. Только уперся головой в кафельную стену, поняв, что пришло наконец успокоение от действия ласковой, приятной воды.

– Чертовски грубо, – продолжала Агнес, – задавать мне такие вопросы. Ты страшно ревнив, так?

– Разумеется, – ответил я.

– Это совершенно неоправданно, – сказала она. – А теперь иди и ложись.

Простыни были Прохладные и гладкие. Я лежал в постели, ни о чем не думая, пока в комнату не вошла Агнес. Ее волосы чуть вились и казались еще влажными, кожа выглядела загорелой на фоне светлого полотенца, которым она себя обернула.

– Я все время думаю о том, что ты мне рассказал.

– Конечно, ведь ты же журналистка, – пошутил я. Агнес возразила с легким раздражением.

– Я твоя patronne[38]38
  Покровительница (фр.).


[Закрыть], – сказала она, – и хотела бы услышать твои соображения.

Я рассказал ей о подозрениях Эда, о Джоне Доусоне. Казалось, к сказанному больше нечего добавить.

– У меня какая-то едкая боль в руке. – Я положил руку на подушку. Она покраснела, воспалилась. – Очевидно, увидев руку, они решили, что я что-то знаю о саботаже, и захотели от меня избавиться. Значит, полагаю, я должен расспросить того доктора, который знает о моей обожженной руке...

Агнес порылась в своей сумочке.

– Не стыкуется, – сказала она и развернула передо мной какую-то бумагу.

– Как это?

– Вот пресс-релиз, – ответила она. – «Джон Доусон, умер от внутреннего кровоизлияния. Дейв Миллиган, член экипажа, утонул. Джеймс Диксон, тяжелое ранение правой руки».

– А! – понял я наконец.

Некоторое время мы лежали молча. Подушка была мягкой, как облако. Я продолжал:

– Перед смертью Джон говорил мне о какой-то записке. А Эд рассказывал, что кто-то звонил ему и угрожал.

Подушка явилась для меня прекрасным прикрытием, она буквально поглотила меня.

– Мне надо увидеть Эда, – сказал я. – И жену Джона.

Я почувствовал, как рука Агнес мягко скользит по моему плечу.

– Я помогу тебе, – прошептала она. – А теперь расслабься.

Ее пальцы, нежные как шелк, ласково поглаживали меня.

Я поднял голову от подушки.

Агнес была очень близко. Рядом. Я обвил ее руками, поцеловал и ощутил ее гладкую кожу, пружинистые мышцы талии и выпуклое бедро. Чувствуя, как она дышит мне в ухо, я повернулся и прикоснулся к ее губам. Она вдруг рассмеялась и придвинулась совсем близко ко мне.

Потом я уснул.

* * *

Первое, что я ощутил, проснувшись, был яркий дневной свет. Открыл глаза. Веки уже совсем не болели. Агнес сидела за столом и стучала по клавишам пишущей машинки. Волосы у нее были уложены в шиньон.