Текст книги "Кровавый апельсин"

Автор книги: Сэм Льювеллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Я туда! – крикнул я Чарли, прыгая с борта в сторону груды плавающих развалин, еще недавно бывших «Апельсином».

Вода оказалась просто ледяной, но, к счастью, на мне был водонепроницаемый костюм. Я поплыл к передней части корпусов. На поверхности воды среди сплетения стальной проволоки виднелась рука в красном рукаве. Вообще-то, именно там располагалось гнездо мачты – точнее, оно располагалось там, пока была цела еще сама мачта и перемычка, к которой она крепилась. Подплыв, я потянул руку. Показалось плечо, а вслед за ним и голова. Голова Джона Доусона.

– Джон! – завопил я, стараясь вытащить его. Несчастный Доусон запутался среди тросов и канатов, костюм раздувался от проникшего в него воздуха. Голова Джона безжизненно свисала, изо рта сочилась струйка крови.

Просунув руку Джона себе под мышку и зацепившись второй рукой за перекладину «Апельсина», я старался удерживать его голову над водой. Теперь кругом теснилось множество лодок, стоял гул озабоченных голосов. Я закричал, чтобы мне дали кусачки. Кто-то протянул их мне. Мы перерезали куски проволоки, тянувшие Джона вниз, и как можно осторожнее подняли его в лодку.

– Идите сюда! – позвал меня какой-то паренек в моторке. – Я отвезу вас на ваш катамаран.

Схватившись за перекладину, чтобы взобраться на корпус? я умудрился задеть обо что-то правой рукой. Взглянув на рану, увидел, что сильно распорол ладонь между большим и указательным пальцами. Обтерев ее о штанину, я перелез в моторку. Меня доставили на «Секретное оружие».

Постепенно сумятица утихала. Несколько лодок отвалило прочь. Наш катамаран так и дрейфовал кормой вперед, пока подошедший катер не отбуксировал его к городу. Я видел в бинокль, как в моторку втянули двоих людей в красных непромокаемых костюмах. С мола доносились хриплые завывания сирен – это пробивали себе дорогу сквозь толпу машины «Скорой помощи». Взревев, сорвалась с места еще одна моторка. Я успел мельком заметить в ней что-то длинное и красное. Но самым зловещим было то, что катерки продолжали сновать взад и вперед вокруг обломков «Апельсина». Люди в них изо всех сил вытягивали шеи, стараясь заглянуть за борт, словно что-то ища там.

Я-то знал, что они ищут.

Команда «Апельсина» состояла из пяти человек. Я видел, что из моря вытащили только троих, да плюс еще раненого Джона. Но матроса, стоявшего на носу, не было видно с тех самых пор, как на него рухнула мачта.

Еще через пять минут из-за мола вырулил вельбот с водолазами в черных резиновых костюмах. За плечами у них висели баллоны с кислородом. Оказавшись у обломков катамарана, они попрыгали за борт. Но надежды, что еще можно чем-то помочь, почти не оставалось. С момента крушения «Апельсина» прошло около десяти минут. Никто не способен десять минут не дышать под водой – даже тот громила с передней палубы.

Я почувствовал себя совершенно разбитым. Лица у Чарли и Скотто посерели и вытянулись. От причала, где стояла громадная толпа, доносился глухой монотонный гул.

Правая рука сильно болела. Я снова вытер ее о штанину.

– Поехали! – устало произнес я. – Возвращаемся на стоянку.

Глава 15

На обратном пути мы не обменялись ни словом. В мире полимаранов все знают друг друга, и у команды «Апельсина» было немало друзей. Мы слышали, как в каюте из УКВ-передатчика льются трескучие потоки слов, а в промежутках Скотто вставляет какие-то реплики на ломаном французском языке. Вскоре, когда Нодди пришвартовался к буксиру, Скотто появился на палубе.

– Похоже, они засчитывают нам победу в гонках, – сообщил он.

Я кивнул, сосредоточенно проводя яхту мимо бетонного блока у входа в марину.

Там уже собралась небольшая кучка болельщиков. Один из них помахал нам рукой. Никто из нас не ответил.

– Здорово! – сказал Нодди.

Это было и впрямь здорово. Но сейчас мои мысли занимали куда более важные вещи, чем гонки. Да и не только мои – мысли всех нас.

– Они не нашли Дейва Миллигана, – произнес тихо Скотто.

Никто ничего не ответил.

– А Джон Доусон в больнице.

– Что с ним? – спросил я.

– Внутренние повреждения.

Я вспомнил сочившуюся изо рта Джона струйку крови. Мы вошли в марину и встали у причала. Пока команда пришвартовывала к сваям нос и корму «Секретного оружия», я поинтересовался у Чарли:

– Ты видел, что произошло?

Он покачал головой.

– Перемычка сложилась пополам, – объяснил я.

– Что за дьявольщина! – изумился Чарли. – Хотел бы я знать, кто ее строил?

– Английские авиаторы, – откликнулся я. – Карбоволокно.

– Ox! – только и выговорил Чарли, ловя причальный линь, обматывая его вокруг лебедки и завязывая на два узла. – Тогда этого никак не должно было произойти.

– Но, видишь, произошло, – возразил я.

– Наверное, им просто чертовски не повезло. – Чарли отвел взгляд в сторону. – Что у тебя с рукой?

Я посмотрел на ладонь. Кожа покраснела и припухла, кое-где выступили пузырьки. Рука сильно болела, будто я ее чем-то сильно обжег.

– Понятия не имею. – Я пожал плечами и, расстегнув резиновый пояс непромокаемого костюма, стал переодеваться. – Я поеду в больницу, Чарли. Сможешь тут приглядеть за яхтой?

– Пока ты будешь сдерживать прессу, – согласился он.

Когда я спустился на берег, на меня обрушился шквал вопросов и оглушительное щелканье затворов фотокамер. Прорвавшись сквозь толпу репортеров, я помахал водителю такси, стоявшему на причале у яхт-клуба.

– Человек ранен!

– Угу! – кивнул водитель и тронул машину с места.

К больнице, расположенной за судостроительными верфями военного флота, вела длинная грязная дорога. В приемную ко мне спустился молодой темноволосый врач, чье лицо имело несколько желтоватый оттенок.

– Вы друг того англичанина? – осведомился он с заметным акцентом. Судя по всему, его отрядили ко мне как местного знатока английского языка.

– Как он? – спросил я.

Доктор пожал плечами и огляделся по сторонам, а потом, мотнув головой, пригласил меня отойти с ним в угол приемной.

– Очень плохо! – тихо произнес он. – Думаю, он не выживет. У него уже был священник. Наверное, ему захочется повидать вас, своего товарища.

С этими словами врач повел меня по пропахшим эфиром тихим коридорам. Я слышал, как поскрипывают на кафельном полу резиновые подошвы его ботинок.

Опутанный трубками капельниц Джон лежал в отдельной палате. На зеленой больничной одежде резко выделялась темная всклокоченная борода. Его глаза были открыты.

– Джон, – начал было я, облизывая губы. На них запеклась соль. Мысль, что меньше полутора часов тому назад мы с Джоном бок о бок неслись по морю, сейчас просто потрясла меня.

Глаза его оставались неподвижными. Я шагнул чуть ближе, чтобы он мог рассмотреть меня.

– Кто это? – прохрипел он.

– Это Джеймс. Джеймс Диксон. Тебе немножко не по себе? – выговорил я, чувствуя себя полнейшим тупицей.

– Не по себе, – ответил, будто прошелестел, Джон. – Что произошло?

– Треснула перемычка между корпусами, – объяснил я ему.

– Дьявольщина! – выдохнул он. – Записка.

– Записка? – переспросил я.

– Мерзавцы! – выдохнул он. – Записка. На письменном столе...

– Что? – воскликнул я, наморщив лоб и стараясь разобрать, вникнуть в смысл его слов.

Джон тоже весь сморщился, но совсем по иной причине. Он терпел жуткую боль.

– Жена... – бормотал он. – Хелен...

– Да?

– Скажи Хелен, что я люблю ее, – еле слышно прошептал он и вдруг застонал.

Это был страшный, душераздирающий стон. Так переносит боль только человек с сильной волей, когда от нее ему хочется выть и кричать, но он из последних сил старается сдержаться. Врач тут же отстранил меня и нажал на кнопку звонка в стене.

– Спокойней, Джон! – ободряюще похлопал я его по руке.

Доусон вцепился в мою ладонь обеими мозолистыми руками, какие бывают у любого моряка. Мои кости так и затрещали. Мне даже показалось, что я слышу этот треск, но, заглянув Джону в лицо, я понял, что дело вовсе не в этом. Он скрипел зубами от боли. Через секунду он весь задрожал, а потом стон оборвался. Хватка на моей руке ослабла. Внезапно комната наполнилась людьми, и меня оттеснили в коридор. Я остался ждать у окна, разглядывая неуклюжие серые строения в доках, будки часовых, скучающих в них моряков и поблескивающее вдали предательское море. Из палаты вышел врач.

– Он умер. Может быть, вы позвоните его близким? От вас им будет менее тяжело услышать... Или предпочитаете, чтобы это сделал священник? – Голос врача вывел меня из оцепенения.

– Я позвоню, – едва вымолвил я и тяжелой походкой побрел вслед за ним к телефону.

Я знал жену Джона. Эта полная, с вьющимися волосами женщина гораздо больше интересовалась своими тремя детьми, нежели яхтой собственного мужа. Сидя в регистратуре и набирая номер, я с ужасом думал о том, какую разрушительной силы бомбу брошу сейчас в ее спокойную жизнь.

Хелен восприняла известие с каким-то тупым спокойствием.

– Когда я вернусь, то обязательно заеду к тебе, – пообещал я ей.

– Это будет чудесно, – тихо отозвалась она.

Я понял, что Хелен все еще не осознает по-настоящему случившееся и что она еще живет в том мире, где все действительно будет чудесно, где Джон на следующей неделе приедет домой. Мы усядемся на лужайке перед их домом и, попивая пиво, будем обсуждать подробности гонок.

– Может, мне позвонить кому-нибудь еще? – спросил я ее.

– Я сама позвоню сестре, – ответила она. – Все в порядке.

Голос ее в первый раз дрогнул, и я понял, что Хелен заплакала.

Я продолжал настаивать, не могу ли быть чем-нибудь полезен ей, но в трубке уже раздались короткие гудки. Ко мне подошел маленький доктор.

– Мне так жаль. Это был несчастный случай.

Что ж, свой долг я выполнил. Теперь на меня внезапно навалилась вдруг усталость. После предельного напряжения сил и нервов на восьмимильных гонках по Каналу каждая косточка буквально ныла и гудела. Да вдобавок ужасно дергало руку.

– Не могли бы вы взглянуть, что со мной? – попросил я доктора.

Тот привел меня в небольшую лабораторию и внимательно осмотрел мою ладонь.

– Corrosif[32]32
  Сильный ожог с язвами.


[Закрыть], – определил он. – Вы имели дело с какой-нибудь сильной кислотой?

– Нет! – очень удивился я.

Врач перевязал мне руку, предварительно намазав ее танниновой мазью.

– Будет щипать, – предупредил он.

Я кивнул. Жжение от мази напомнило мне, что, вылезая из воды у обломков «Апельсина», я коснулся рукой чего-то скользкого на перемычке. Перед моим мысленным взором пронесся ряд обрывочных образов: берег Ардмора, взлетающий на волнах «Стрит Экспресс», оборванный якорный трос и, наконец, погруженное в воду лицо Алана Бартона, розоватое в свете причальных огней Сихэма.

– А может, доктор, такое случиться от растворителя? – поинтересовался я.

– Растворителя, говорите?

– Decapant, – сказал я.

– А, понимаю! Сильного растворителя. Да, конечно.

– Спасибо, – поблагодарил я.

У выхода из больницы стояло несколько такси. Я плюхнулся в одно из них и попросил отвести меня в порт. И тут, признаюсь, на меня напала неудержимая дрожь. Поднявшись на «Секретное оружие», я все еще дрожал. Ребята как раз кончали складываться. Мне страшно захотелось чего-нибудь выпить, поэтому я отправился в яхт-клуб и заказал рюмку кальвадоса. Сидя за столиком на террасе, я следил, как ветер гоняет по гавани синие волны, и размышлял о предсмертных словах Джона Доусона. Ведь он уже умирал, и мысли его были так далеко от всего земного, что он даже не узнал меня, но его занимали вещи, столь важные для него, что он непременно хотел сказать о них. Его жена. И послание на столе. Я снова вспомнил Эда Бонифейса, его хитроватое жирное лицо, склоненное ко мне над стойкой бара яхт-клуба в Пултни. Тогда он почти уже начал рассказывать мне о том, что узнал от одного парня. А еще я вспомнил, как Джон Доусон на больничной койке крепкой хваткой вцепился в мою руку и как страшно била его дрожь перед самой смертью.

У меня дрожь никак не унималась. Я помахал рукой, чтобы мне принесли еще рюмку кальвадоса. Перемычка «Апельсина» сложилась пополам, словно почтовая открытка. И я коснулся ее именно в том самом месте. А теперь мне разъело всю руку. Разъело, словно на нее плеснули растворителем. Собственно, если налить растворитель на резину, которой скреплялось карбоволокно на перемычке яхты Джона Доусона, то она растает, будто восковая свеча. Но было невозможно представить, как мог растворитель попасть на перемычку «Апельсина».

На стол передо мной легла тень. Это подошел Алек Стронг из «Яхтсмена».

– Организационный комитет гонок зачел тебе победу! Поздравляю! – сказал он.

– Спасибо! – вяло откликнулся я. У Алека была рыжеватая бороденка и кривые желтые зубы. Сейчас мне хотелось разговаривать с ним еще меньше, чем обычно.

– А что там случилось? – спросил он.

– Думаю, будет расследование, – не ответил я прямо на вопрос.

Алек помрачнел. В сущности, он был не таким уж плохим парнем.

– Бог мой! – только и выговорил он. – Вот так штука.

– Перемычка, – пояснил я. – Треснула справа от мачты. Сам видел.

Алек понимающе кивнул. Его рыжие брови почти сошлись над маленькими проницательными глазками.

– Все считают, это какой-то строительный дефект, но я-то знаю, на «Апельсине» было карбоволокно. Оно ведь не ломается.

– А тут сломалось, – возразил я.

– Дьявольщина! – покачал он головой. – Просто какая-то дьявольщина. Тебе стоит взглянуть на обломки.

– А где они?

– У Гейр Маритим. Я только что был там вместе с другими репортерами и спонсорами. Скажу тебе, они выглядели предельно несчастными.

– Да, – ответил я, а подумал, что все они просто стервятники, собирающиеся над еще не успевшим остыть трупом. Я поднялся. – Пойду тоже взгляну.

– Ага, – одобрил Алек. – Кстати, а как насчет интервью? Может, выкроишь полчасика?

– Само собой, – заверил я его и побрел искать такси, понимая, что все должно идти своим чередом. Теперь Джеймс Диксон, победитель гонок, должен был беседовать с репортерами и, рисуясь, красоваться перед камерами. Но всего час назад я видел, как дрожало человеческое тело, когда от него отлетала жизнь. И по сравнению с этим все остальное казалось ненужным, никчемным и бесполезным. Даже гонки!

Глава 16

На следующий день я вкусил, все прелести славы. Таксисты мгновенно узнавали меня и непременно желали пожать мне руку. Старики в беретах, сидевшие за столиками кафе близ Пляс д'Ивет, поголовно все читали последний выпуск «Уэст-Франс» с моей фотографией на обложке. Там были и снимки растянувшихся вереницей катамаранов. На первом плане в свете, пробивающемся сквозь листву деревьев, их круто скошенные корпуса выглядели зловеще и напоминали гигантских насекомых из какого-то ночного кошмара. Двое погибших.

На причале, под стрелой серого крана, уходящей на сотню футов в синее небо, лежало то, что осталось от «Апельсина». Заложив руки в карманы, я обошел обломки яхты, внимательно их разглядывая. Если яхты на газетных фотографиях напоминали насекомых бегущих, то «Апельсин» походил на раздавленное. Поперек одного исковерканного корпуса валялась мачта. Ванты были изрезаны кусачками. На поверхности поблескивали капли воды.

Я прошел между корпусами, переступая через свисающие снасти. Носы корпусов были повернуты друг к другу, что придавало яхте какую-то косолапость. Перемычка вся скрючилась и изогнулась, покрытие пошло хлопьями и отделилось от карбоволокна. Совершенно машинально я коснулся надлома. Как и следовало ожидать, он оказался ровным и прохладным на ощупь. Никаких следов той вязкой жидкости не было и в помине. Должно быть, она вся отмылась, пока яхту буксировали к берегу, а теперь перемычка уже так была искорежена, что выявить причину крушения стало невозможно.

Но я знал. Знал, что, когда Джон Доусон ставил перемычки на «Апельсине», у него было туго с деньгами. Поэтому он склеил карбоволокно не эпоксидной резиной, а полистеролом. Два человека погибли. И все оттого, что кто-то раздобыл пару галлонов растворителя в нестойкой канистре. Открыв полую перемычку, этот «кто-то» незадолго до начала гонок поставил канистру сбоку от гнезда мачты. Просочившись сквозь канистру, растворитель выплеснулся в полую перемычку и начал постепенно разъедать ее. Когда же на мачту было поднято слишком много парусов, а наветренный корпус приподнялся над волнами, нагрузка на перемычку стала настолько велика, что это завершило дело.

А я все стоял перед обломками. Ярко сияло солнце, однако меня пробирала дрожь.

Внезапно мне до смерти захотелось оказаться где-нибудь под деревьями Пляс д'Ивет, подальше от этой ужасной распластанной iтуки, пахнущей солью и пластиком. Поэтому бросив последний взгляд на «Апельсин», я отправился назад в отель и долго стоял под горячим душем. Потом, нахлобучив до самых глаз панаму, спустился в бар и, спрятавшись за газетой, выпил кальвадоса.

Пресса считала, что мы победили лишь по чистейшему недоразумению, и обсуждала различные возможные причины крушения мачты. Я сидел и напряженно пытался решить, что же делать дальше.

Первым моим побуждением было идти в полицию. Но теперь, когда перемычка была исковеркана, практически не осталось никаких доказательств. И потом, всю неделю перед гонками на яхтах были люди. Кто угодно в любое время мог открыть эту перемычку и багром протолкнуть туда канистру. А если этот «кто-то» тщательно продумал свой план, то перед операцией мог потренироваться и дома: подобрать подходящий пластик для цистерны, измерить скорость с какой растворитель разъедает его. Собственно говоря, так или иначе, в итоге получилась бесшумная бомба, которая могла взорваться в любой назначенный исполнителем срок и сама себя уничтожить, не оставляя никаких улик. Но суть состояла не только в этом.

Если полиция начнет копать это дело, она выйдет на мои связи с Эдом Бонифейсом. А поскольку Эд разыскивается за кражу со взломом, то, очевидно, не стоит особенно стараться навести полицию на его след. Да и мне от этого будет только хуже. Ведь я бежал от своих кредиторов. Это не придаст мне популярности в глазах закона, тем паче если сюда добавится еще подозрение в использовании краденого.

Нет, решил я. Прежде чем что-либо предпринимать, надо найти Эда и попросить миссис Доусон поискать в столе покойного мужа упомянутые им перед смертью послания. А уж потом придет время действовать не по букве закона.

Услышав скрип стула, я выглянул из-за газеты и увидел Агнес.

– Отлично сработало! – одобрила она. За время гонок Агнес успела загореть и стала еще прелестней.

– Спасибо, – ответил я, не зная, что еще добавить.

Агнес откинула с лица прядь волос.

– Так жаль Джона Доусона...

Я пожал плечами. Больше всего мне хотелось сказать ей: «Пойдем пообедаем вместе. Только ты и я. И поговорим обо всем, как в первый день приезда сюда». Но с тех пор, как я увидел яхту Джона, в мире, наверное, не осталось ничего простого и ясного. Я не мог никому доверять. Даже Агнес.

– Что ты делала на яхте Жарре? – спросил я куда резче, чем намеревался.

– Писала репортаж, – отозвалась она.

– О чем? – Мне не удалось скрыть в голосе подозрение.

Агнес посмотрела на меня и улыбнулась. Ей-богу, она казалась даже немного польщенной!

– У него возникли проблемы со спонсором, – начала она. – Спонсор считает, что он слишком часто проигрывает. Это интересная тема для публикации.

Агнес показала рукой в сторону столика на другом конце террасы, за которым сидела куча народа.

– Я хотела... то есть мы все хотели спросить: может, ты присоединишься к нам и мы вместе выпьем? Или пообедаем?

Я глянул на тот стол. Там сидело с полдюжины мужчин и столько же женщин, все загорелые и моложавые. Среди них был и Жарре. Их беззаботный смех звучал словно щебетание ласточек.

Я опустил левую руку на руку Агнес.

– В другой раз, – покачал я головой. – Не люблю шумные компании.

– Как хочешь, – не стала уговаривать Агнес. Ее ладонь повернулась к моей руке, и я ощутил пожатие теплых пальцев. Мы еще с минуту посидели вместе, в островке спокойствия посреди дневной суеты.

– Ну, – произнесла она наконец, храбро улыбнувшись, – я на работе. И мне надо вернуться к ним.

– О! – раздался голос у меня за спиной. – А вот и вы, Джимми.

Это сказал Алек из «Яхтсмена».

– Можете уделить мне полчасика?

Агнес поцеловала меня на прощание, и я покорно уселся, приготовившись мужественно вытерпеть интервью.

Алек ехидно усмехнулся, его рыжеватая бородка топорщилась во все стороны.

– Весьма привлекательная леди. Эти лягушатники – парни не промах, верно?

– Что? – остолбенел я.

– Да она же шатается с этим Жарре уже добрых шесть месяцев! – Тут он остановился и поглядел на меня. – Черт! А вы не знали? Получается, что я влез не в свое дело.

Он смущенно хихикнул. Наверное, примерно так же может хихикнуть носорог после того, как наступит вам на шею.

– Ладно, а теперь, что скажете, Джимми, насчет гонок?

Думаю, я отвечал на все интересующие его вопросы. Но во время интервью глаза мои блуждали вокруг стола, за которым сидели французы. Один раз я встретился глазами с Жарре. Он холодно разглядывал меня, однако, поймав мой взгляд, тут же растопил лед, криво улыбнулся и приветственно поднял коричневую обезьянью руку с золотым, бросающимся в глаза браслетом.

Через полчаса все они разом поднялись с места. Агнес повернулась и помахала мне. Я обратил внимание, что они вместе с Жарре направились мимо фонтанов к остановке такси. А еще я заметил, что, когда они остановились на перекрестке, он попытался взять Агнес за руку. Она отдернула ее, и он надулся. Поступила она так ради меня или нет, не знаю, но это слегка подняло мой упавший было дух. Собственно говоря, за весь день меня только это и приободрило.

Я не стал там обедать, а вместо этого отправился в маленький бар при отеле и, заказывая один бокал кальвадоса за другим, все думал и думал. Рука так разболелась, что я снял бинты, чтобы дать ей подышать воздухом. А потом, в половине девятого, пошел в яхт-клуб на пресс-конференцию, где договорился встретиться с командой.

* * *

На пресс-конференции на меня навалилась куча репортеров. Они прижимали микрофоны к самому моему горлу, совали объективы фотокамер прямо в лицо и задавали множество глупых вопросов, типа: «что значит – чувствовать себя победителем?..» Что ж, я сказал им, что это значит. Это оправдание нашего каторжного с Чарли труда и всего времени, которое я провел, откладывая по пенни, чтобы сделать катамаран чуть-чуть полегче, чуть-чуть побыстрее. Значит, последний год моей жизни не пропал даром...

Но я не сказал им, что моя рука страшно болит, а голова гудит от кальвадоса и что мне вообще плохо. Плохо, но не только оттого, что Алек сказал мне, будто Агнес уже шесть месяцев шатается с Жарре, а еще оттого, что кто-то приложил все усилия к тому, чтобы Джон Доусон не победил. И этот «кто-то» подстроил крушение яхты Джона.

Когда репортеры наконец оставили меня в покое, я услышал сзади вежливый, чуть ли не извиняющийся голос с североевропейским акцентом:

– Простите...

Обернувшись, я уткнулся взглядом в галстук, ярко-синий галстук в оранжевый горошек. Медленно поднимая глаза все выше и выше, я постепенно добрался до дружелюбной улыбки и бледно-серых глаз Дуга Сайлема.

– Привет! – поздоровался Сайлем. – Рад снова видеть вас, Джимми.

Я оживленно потряс его руку, стараясь, правда, уберечь обожженную часть своей ладони. Фотограф, которого я как-то не заметил, ринулся на нас, щелкая затвором камеры. Но Сайлем махнул ему, и тот поспешно удалился. Я понял, что, каким бы тихим и скромным ни выглядел Сайлем, он обладал необычайной властью над людьми.

– Вчера мне было очень приятно наблюдать за вами, – сказал он. Говорил он негромко, но так, что мог бы перекрыть любой гам.

– Отлично, – ответил я. Уголком глаза я видел, как уезжают Агнес и Жарре.

– Для бедного Джона гонка окончилась скверно.

– Да, – согласился я.

Он вздохнул.

– Ладно, я уверен, Джимми, что вы устали от всего. Думаю, вам трудно говорить об этом.

После шумных и крикливых репортеров его вежливый, тихий и совершенно естественный голос восстанавливал мои силы, словно тоник.

– Нет, – промолвил я. – Я был с ним, когда он умер. Потом звонил его жене.

– Спасибо! – с чувством произнес Сайлем. – Большое спасибо. В этой игре вышли сплошные неприятности. И я как спонсор... ох, вы сами понимаете, что я чувствую... ответственность.

– Но вы ни в чем не виноваты.

– Конечно. – Сайлем снова вздохнул, откидывая со лба прядь светлых волос. Он больше напоминал школьного учителя, чем директора, руководящего компанией. Потом он осторожно спросил: – Скажите, у вас ведь нет спонсора?

– Пока нет.

– И... простите, пожалуйста... Я слышал, будто он вам нужен?

– Это правда.

– Хм, – задумчиво промолвил он, снова откидывая прядь волос. Добрые серые его глаза смотрели печально. – Наш проект кончился трагедией для бедного Джона. Думаю, у вас сейчас самая быстрая яхта. Вероятно... ну, мне надо посоветоваться с Мортом Салки, моим менеджером. – Он усмехнулся. – Уверен, что Терри Таннер попытается продать вас мне.

– Он никаких дел со мной не имел. Не думаю, что он сильно меня любит.

– Это его приятель Рэнди вас не любит, – заметил Сайлем. – Но пусть вас это не тревожит. Мы ничего им не скажем.

Вытащив из кармана яркой спортивной куртки сигару, он начал вертеть ее тонкими, пальцами.

– Да, послушайте... Сегодня вечером я устраиваю небольшую вечеринку на борту «Геклы». Почему бы вам не прийти?

– Мне это нравится, спасибо! – откликнулся я.

– Вот и отлично. Боюсь, правда, Терри с Рэнди тоже будут! – Он улыбнулся мне своей ясной улыбкой корректного немца. – Но мы поговорим обо всем попозже. Выясним, как на это смотрит Морт.

– Само собой, – кивнул я. – Почему бы нет?

– Тогда до вечера?

– До вечера.

Репортеры подвинулись ближе.

Подошел Скотто. Он умудрился где-то отыскать немного немецкого пива.

– Агнес оставила для тебя сообщение, – сказал он. – Она на борту «Геклы» и хочет, чтобы ты тоже пришел.

– Уже иду, – ответил я. На меня надвигалась шумная толпа людей с бокалами бренди. А в ушах все звучал вопль Джона. И не было никакого настроения отправляться на вечеринку.

Но Агнес... И Дуг Сайлем. И спонсорство...

– Поедем вместе, – предложил Скотто.

Мне хотелось глотнуть немного воздуха.

– Пожалуй, я пройдусь пешком, – покачал я головой.

Шербур рано ложился спать. Мои шаги гулко отдавались в тишине, когда я шел мимо теснящихся близ гавани домов восемнадцатого века. Луна превратилась в узенький магический серп, висящий в звездном лесу. Думаю, это была поистине дивная ночь. Но я брел, угрюмо засунув руки в карманы и напряженно размышляя.

У Доусона не было врагов. Зачем кому-то было вредить ему? – спрашивал я снова и снова у водной глади. Но она не давала ответа.

Я заблудился. В какой-то момент я вдруг обнаружил, что стою в тени корабля, уходящего ввысь, словно небоскреб. Стою и разглядываю отражение луны в нескольких футах от воды, оставшейся на дне пересохшего дока. В доке стояло какое-то рыболовное судно, то ли сейнер, то ли траулер. Леса, огромные деревянные балки, словно душили его. Я тупо смотрел в тень. Все было окутано тайной. Я плюнул вниз. Капелька слюны, слабо сверкнув в бледном лунном свете, с тихим шлепком упала в маслянистую воду. Снова наступила тишина, нарушаемая лишь шорохом ветра да моим громким и горячим дыханием, гулко отдающимся в одурманенной кальвадосом голове.

Что-то коснулось моей лодыжки. Я свирепо брыкнул ногой и попытался было ее дернуть, но легкое прикосновение превратилось в мертвую хватку. Ноги оторвались от земли, я нагнулся над рельсом, огораживающим провал дока. Внезапно перед глазами возникли ворота дока, звезды стремительно покатились вниз, вниз, вниз... В голове успела промелькнуть лишь одна мысль: «Боже, надеюсь, там хватит воды, чтобы смягчить падение...» Потом голова снова оказалась внизу, и я увидел маслянисто поблескивающую луну и плавающие на поверхности бутылки и доски. А еще через долю секунды я с плеском вошел в воду плечом вниз. Голова снова раскололась на части.