Текст книги "Чудеса Антихриста"

Автор книги: Сельма Оттилия Ловиса Лагерлеф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Тут Фалько вспоминает, что этот камушек он взял на память с Монджибелло, и он идет за собакой, чтобы отнять его. Он подзывает собаку, и она сейчас же подбегает к нему.

– Отдай-ка камень!

Собака отворачивает голову в сторону и не хочет отдать камень.

– Отдай камень, негодная!

Собака скалит зубы, у нее нет никакого камня

– Поди, покажи, покажи! – говорит Фалько. Он сжимает голову собаки и заставляет ее раскрыть пасть. Камень лежит глубоко за скулой, и Фалько засовывает ей в пасть пальцы, чтобы достать его. Но собака в кровь кусает ему руку.

Фалько бледнеет; он идет к донне Сильвии.

– Ваша собака здорова? – спрашивает он.

– Моя собака? У меня нет никакой собаки. Она издохла!

– Да тут сейчас пробегала собака?

– Я не знаю, я никакой не видала, – говорит она.

Фалько молчит. Он уходит, не сделав донне Сильвии ничего дурного. Он испугался. Он думает, что собака может быть, была бешеная и теперь он заболеет водобоязнью.

* * *

Однажды вечером донна Микаэла сидела одна в концертной зале. Она потушила лампы и открыла дверь на балкон. Она любит сидеть так одна по вечерам и прислушиваться к уличному шуму. Тогда не слышно больше криков кузнецов, точильщиков и разносчиков. Раздается только пенье, смех, шепот и звуки мандолины.

Вдруг она видит, что на балюстраде балкона появляется чья-то темная рука. За одной рукой появляется другая, затем показывается голова, и через мгновенье какой-то человек вспрыгивает на балкон. Она ясно видит его, потому что фонари горят. Это невысокий широкоплечий человек с длинной бородой. Он одет как пастух, на нем кожаные штаны, широкополая шляпа, а за спиной висит зонтик. Став на ноги, он снимает с плеча ружье и, держа его в руках, входит в комнату.

Донна Микаэла сидит, притаившись, не подавая признаков жизни. Она не успела ни позвать на помощь, ни убежать. Она надеется, что этот человек заберет, что ему нужно, и уйдет, не заметив ее, потому что она сидит в глубине комнаты в темном углу.

Человек ставит ружье между ног, и она слышит, что он чиркает спичкой. Она закрываете глаза. Пусть он подумает, что она спит.

Осветив комнату, разбойник сразу замечает ее. Он кашляет, чтобы разбудить ее. Но, так как она не шевелится, он тихонько прокрадывается к ней и осторожно касается пальцем до ее руки.

– Не трогайте меня, не трогайте меня! – кричит она. Она не может больше сидеть спокойно. Человек сейчас же отскакиваете назад.

– Милая донна Микаэла, я хотел только разбудить вас!

Она сидит, дрожа от страха, и он слышит, что она плачете.

– Милая синьора, милая синьора, – повторяет он.

– Зажгите огонь, чтобы я видела, кто вы! – кричит она.

Он достает спички, снимает с лампы стекло и колпак и зажигает ее, как хороший лакей. Потом он снова становится в дверях, как можно дальше от нее. А потом он берет ружье и отходит на балкон.

– Ну, теперь-то вы можете не бояться меня, синьора.

Но, так как она не перестает плакать, он говорит.

– Синьора, я – Пассафиоре, племянник Фальконе. Я пришел к вам с поручением от Фалько. Он не хочет больше разрушать вашу железную дорогу!

– Вы пришли издеваться надо мной! – говорит она.

И тогда он отвечает, чуть не плача:

– Дай Бог, чтобы все это были шутки и чтобы Фалько был прежним человеком!

Он рассказал ей, как Фалько поднялся на Монджибелло и увенчал ее вершину. Но это, вероятно, не понравилось горе, и она наказала Фалько. Маленького камешка пемзы с Монджибелло было достаточно, чтобы разбить этого ужасного человека.

– Теперь Фалько человек конченый, – говорит Нассафиоре. – Он бродит по каменоломне и ждет наступления болезни. Уже восемь дней, как он не спит и ничего не ест. Он еще не болен, но рана на его руке не заживает. Он думает, что кровь его отравлена. «Скоро я сделаюсь бешеной собакой», – говорит он. Никакие кушанья и вина не прельщают его. Его не радует, когда я прославляю его подвиги. «Что говорить об этом? – говорит он, – я кончу свою жизнь бешеной собакой?»

Донна Микаэла пытливо смотрит на Пассафиоре – что же ты хочешь, чтобы я сделала? Уже не думаешь ли ты, что я должна спуститься в каменоломню к Фалько Фальконе?

Пассафиоре смотрит себе под ноги и не решается ответить.

Она рассказывает ему, что она выстрадала из-за Фалько. Он распугивал ее рабочих, он разбивал ее сокровенные мечты.

Пассафиоре вдруг бросается на колени. Он не смеет подойти к ней хоть на шаг ближе, но он все-таки падает перед ней на колени.

Он просит ее понять, в чем дело. Она ведь не знает и не понимает, кто такой Фалько. Фалько – великий человек. Пассафиоре с самого детства слышал о нем. Всю жизнь он мечтал уйти к нему в каменоломню и жить с ним. Все его племянники ушли к Фалько, вся семья была с ним. Но настоятель вбил себе в голову, что Пассафиоре ни за что не должен уходить к нему. Он отдал его в портные, подумайте только – в портные! Он все время убеждал его не уходить к Фалько! Он говорил, что жить, как Фалько – страшный грех. Пассафиоре долгие годы боролся с собой, чтобы угодить дону Маттео. Но в конце концов он не устоял и бежал в каменоломню. И вот он прожил у Фалько не больше года, а тому приходит уже конец. Это все равно как если бы солнце погасло на небе. Вся его жизнь была разбита.

Пассафиоре взглядывает на донну Микаэлу. Он видит, что она слушает и понимает его. Он напоминает донне Микаэле, что она помогла Джеттаторе и неверной жене.

Почему же она будет жестока к разбойнику? Изображение Христа в Сан-Паскале дарует ей все, о чем бы она ни попросила. Он наверное знает, что она просила Младенца Христа оградить железную дорогу от Фалько. И он исполнил ее просьбу и отнял у Фалько всю его силу посредством маленького камешка с Монджибелло. Неужели теперь она не смилуется и не поможет им, чтобы здоровье снова вернулось к Фалько и он продолжал оставаться гордостью страны.

Пассафиоре удалось тронуть донну Микаэлу. Она ясно представляет себе положение старого разбойника в темных пещерах каменоломни. Она видит, как он бродит по ним, ожидая, когда наступит безумие. Он думает о том, какой он был гордый и как он теперь разбит и унижен. Нет, нет, никто не должен так страдать… Это слишком! Слишком!

– Пассафиоре, – говорит она, – скажи, чего ты хочешь! Я сделаю все, что могу! Я больше не боюсь. Нет, я больше совсем не боюсь!

– Донна Микаэла, мы просили Фалько, чтобы он пошел к изображению Христа и умолил его сжалиться над ним. Но Фалько не верит в изображение. Он отказывается идти, он сидит и ждет, когда придет несчастье. Но сегодня, когда я опять начал просить его об этом, он сказал: «Ты знаешь, кто сидит в старом доме напротив церкви и ждет меня. Пойди к ней и спроси, позволит ли она мне пройти в церковь. Если она согласится, я уверую в изображение и буду молиться ему».

– Ну? – спросила донна Микаэла.

– Я был у старой Катарины, и она позволила ему пройти в церковь. «Он может пройти в церковь Сан-Паскале, я не убью его», сказала она.

Пассафиоре продолжал стоять на коленях.

– И Фалько уже был в церкви? – спросила донна Микаэла.

Пассафиоре подвигается немного ближе и в отчаянии ломает руки.

– Донна Микаэла, Фалько очень болен. И это не от укуса собаки, это началось гораздо раньше.

И Пассафиоре борется с собой, прежде чем решиться сказать об этом. Наконец он признается, что, хотя Фалько великий человек, но иногда у него бывают припадки безумия. Теперь уж он говорит не только о Катарине. «Я пойду к изображению, – сказал он, – если Катарина позволит мне пройти и если донна Микаэла Алагона сойдет ко мне в каменоломню, возьмет меня за руку и сама отведет в церковь». И он упорно стоит на том, что донна Микаэла, самая лучшая и святая из женщин, должна прийти за ним, иначе он не хочет идти.

Кончив говорить, Пассафиоре все-таки не решается поднять головы и упорно смотрит в землю.

Но раз дело идет о Младенце Христе у донны Микаэлы не может быть никаких колебаний. Она, по-видимому, и не думает о том, что Фалько уже лишился рассудка. В ней нет ни капли страха. Вера ее в изображение так велика, что она говорит тихо, как послушное дитя:

– Пассафиоре, я иду с тобой!

И она, как во сне, следует за ним. Она, не задумываясь, идет с ним на Этну. Она, не колеблясь, спускается по отвесным скалам в каменоломню. Бледная, но с чудно сияющим взглядом входит она в пещеру к старому разбойнику и протягивает ему руку. И он встает, смертельно бледный, как и она, и следует за ней. Они двигаются, словно призраки, а не люди. Они молча идут к своей цели. Их собственная воля умерла, и чей-то властный дух ведет и направляет их.

Уже на следующее утро все случившееся кажется донне Микаэле какой-то сказкой. Она убеждена, что ни милосердие, ни любовь к ближнему не могли бы заставить ее пойти ночью в разбойничью берлогу, ею руководила какая-то высшая сила. Она была как бы вне себя.

В то время как донна Микаэла шла в пещеру к разбойнику, старая Катарина сидела у окна и ждала Фалько. Она не заставила себя долго просить дать ему свободный пропуск.

– Пусть он пройдет в церковь, – сказала она. – Я двадцать лет жду его, но в церковь он может пройти!

Вскоре затем появляется Фалько, держась за руку донны Микаэлы. Пассафиоре и Биаджио следуют за ними; Фалько идет сгорбившись. Сразу видно, какой он старый и слабый. Он входит в церковь один, остальные остаются у дверей.

Старая Катарина ясно видела его; но она не тронулась с места. Она сидит неподвижно, пока Фалько остается в церкви. Племянница, которая живет с ней, думает, что она молится и благодарит Бога, что он помог ей преодолеть жажду мести.

Наконец, Катарина просит ее открыть окно.

– Я хочу видеть, сохранилась ли у него тень змеи, – говорит она.

Она говорит мягко и кротко.

– Возьми ружье, если хочешь, – говорит она. Племянница берет ружье и кладет его на другой конец стола.

Наконец, Фалько выходит из церкви. Лунный свет падает ему прямо на лицо, и она видит, как мало он похож на Фалько, сохранившегося в ее воспоминаниях. На лице его не видно прежнего упрямства и гордости. Он идет согбенный и разбитый. Он почти внушает ей жалость.

– Изображение поможет мне! – обращается он громко к Пассафиоре и Биаджио. – Оно обещало помочь мне.

Разбойники хотят идти; но Фалько так рад, что ему хочется поговорить о своем счастье.

У меня больше нет шума в голове, тревога и жар прошли. Оно поможет мне!

Товарищи хватают его под руки, стараясь его увести.

Фалько делает несколько шагов и снова останавливается. Он выпрямляется и делает всем телом движение, которое передается змееобразной тени, извивающейся и ползущей по дороге.

– Я буду совсем здоров, совсем здоров! – говорит он.

Товарищи тащат его за собой, но уже поздно.

Глаза Катарины упали на тень змеи. Она не может больше сдержаться, она бросается на стол, схватывает ружье, взводить курок и стреляет. У нее не было намерения убивать его; но, увидя его тень, она не могла пропустить его. Она двадцать лет жила мыслью о мести. Это отняло у нее всякое самообладание.

– Катарина, Катарина! – закричала племянница.

– Он просил дать ему пройти только в церковь, – возразила старуха.

Старый Биаджио оправил тело Фалько и сказал громко:

– Теперь он выздоровеет, совсем выздоровеет!

XI. Победа.

В древние времена жил в Сицилии великий философ Эмпедокл. Он был так прекрасен, мудр и велик, что люди считали его богом, принявшим облик человека.

У Эмпедокла было на Этне именье, и однажды вечером он дал в нем своим друзьям праздник. Во время праздника он говорил так мудро и красноречиво, что друзья кричали ему:

– Ты – бог, Эмпедокл, ты – бог!

А ночью Эмпедокл думал:

«Ты достиг высшего, чего можно достигнуть на земле. Ты должен умереть прежде, чем тебя постигнет неудача и ты ослабеешь».

Он поднялся на вершину Этны и бросился в пылающий кратер.

«Если никто не найдет моего трупа, – думал он, – то все подумают, что меня живым взяли к богам».

На следующий день друзья искали его на вилле и по всей горе. Они поднялись до кратера и около отверстия его нашли сандалию Эмпедокла. И они поняли, что он бросился в кратер, чтобы прослыть бессмертным.

И это удалось бы ему, если бы кратер не выбросил его сандалии.

Но, благодаря этой легенде, имя Эмпедокла не было забыто, и многие занимались отысканием того места, где находилась его вилла. Исследователи древностей и искатели кладов старательно разыскивали ее, потому что предполагали, что вилла такого человека должна изобиловать мраморными статуями, бронзами и мозаиками.

Отец донны Микаэлы, кавальере Пальмери, во что бы то ни стало решил отыскать виллу. Каждое утро садился он на своего пони Доменико и отправлялся на исследования. Он снаряжался, как настоящий исследователь, скребком, лопатой и большим ранцем на спине.

Каждый вечер, возвращаясь домой, кавальере Пальмери рассказывал донне Микаэле про Доменико.

Во все эти годы, что он объезжал Этну, Доменико сам обратился в исследователя древностей. Завидя развалины, Доменико сейчас же сворачивает в их сторону. Он бил землю копытами в том месте, где, по его мнению, следовало производить раскопки. Он презрительно фыркал и отворачивался, когда ему подносили фальшивую старинную монету.

Донна Микаэла терпеливо и с интересом выслушивала все это. Она не сомневалась, что, если вилла будет найдена, часть открытия всецело будет принадлежать Доменико.

Но кавальере Пальмери никогда не спрашивал дочь об ее предприятии. Он никогда не высказывал ни малейшего интереса к железной дороге. Казалось, что ему даже ничего неизвестно о ней.

Это было неудивительно, потому что он никогда не обнаруживал ни малейшего интереса ко всему, что касалось его дочери.

Однажды, когда они сидели за обедом, донна Микаэла вдруг заговорила о железной дороге.

– Она победила, – сказала она, – наконец-то она победила.

Он должен был выслушать новости, какие она узнала сегодня. Теперь уже дело шло не о трамвае между Диаманте и Катанией, нет, теперь будет проведена настоящая железная дорога вокруг всей Этны.

Смерть Фалько не только освободила ее от вражды разбойника, но заставила поверить народ, что великая Моджибелло и все святые были на ее стороне. И тогда поднялось целое движение в пользу железной дороги. Во всех городах Этны начались подписки. Было основано акционерное общество. Сегодня была получена концессия. Завтра будет торжественно отпразднована закладка дороги.

Донна Микаэла была растрогана. Она не могла даже есть. Сердце ее было переполнено счастьем и благодарностью. Она без устали рассказывала о могучем воодушевлении, охватившем народ. Со слезами на глазах говорила она о Младенце Христе в церкви Сан-Паскале.

Трогательно было видеть, как лицо ее сияло надеждой. Казалось, что Провидение устраивает все к ее благу и счастью. Она думала, что заключение Гаэтано было делом рук Божиих, чтобы снова вернуть его к вере. Маленькое изображение совершит чудо и освободит Гаэтано, и он уверует в него и вернется к своей прежней вере. И тогда она сможет принадлежать ему. Как милостив был Господь!

Но в то время, как все ее существо было переполнено счастьем, отец ее сидел совершенно холодный и равнодушный.

– Это поразительно! – говорил он только.

– Ведь ты будешь присутствовать завтра на закладке?

– Не знаю, я занять своими изысканиями.

Донна Микаэла в сильном волнении начала крошить хлеб. У нее не хватало больше терпения. Она не просила его принимать участия в ее страданиях, но в ее радости – в ее радости он должен принять участие!

И вдруг разбились цепи покорности и страха, который сковывали ее с той минуты, как отец ее был заключен в тюрьму.

– Ты так много ездил по Этне, – заговорила она кротко, – тебе, вероятно, приходилось бывать в Джеле?

Кавальере взглянул на нее и, казалось, старался припомнить:

– Джела, Джела?

– Джела – маленькое селение в сотню домов и лежит оно с южной стороны у подножья Монте-Киаро, – продолжала донна Микаэла с самым невинным видом. – Оно лежит между Симето и горой, и река часто заливает улицу Джелы, так что не всегда там можно выбрать сухое местечко, чтобы пройти. Во время последнего землетрясения обваливалась крыша церкви, и ее не могли отстроить заново – так бедно население Джелы. Ты правда ничего не слыхал о Джеле?

Кавальере Пальмери отвечал с неподражаемым спокойствием:

– Я произвожу свои исследования на горе. Мне и в голову не приходило искать в Джеле виллу великого философа.

– Но Джела очень интересное местечко, – настойчиво продолжала донна Микаэла. – Там нет отдельных помещений для скота. Свиньи живут в нижнем этаже, люди – лестницей выше. И кроме того в Джеле неимоверное количество свиней. Им живется там лучше, чем людям, потому что народ там почти весь болен. Там вечно страдают лихорадками, и малярия никогда не прекращается. Там так сыро, что погреба почти всегда залиты водой, и болотный туман расстилается по земле каждую ночь. В Джеле нет ни лавок, ни полиции, ни почты, ни доктора, ни аптеки. Шестьсот человек живут там одичалые и разбитые. Да, так ты ничего не слыхал о Джеле? – Она с изумлением глядела на него,

Кавальере Пальмери покачал головой.

– Да, мне приходилось слышать это название.

Донна Микаэла испытующе посмотрела на отца. Потом она быстро наклонилась к нему и вынула из кармана маленький кривой нож, какой употребляют обыкновенно для подрезывания винограда.

– Бедный Эмпедокл, – сказала она и вдруг все лицо ее озарилось шаловливой улыбкой. – Воображаешь, что вознесся к богам, а Этна выбрасывает твою сандалию!

Кавальере Пальмери съежился, как бы услышав выстрел.

– Микаэла, – произнес он растерянно, как человек, который не знает, чем он может защитить себя.

Но она снова заговорила серьезно и невинно.

– Мне рассказывали, – говорила она, – что несколько лет тому назад Джела едва не погибла. Все жители ее занимаются виноделием, но на виноградник напала филоксера, и население едва не умерло с голода. Тогда земледельческое общество послало им американские ростки, которых не пожирает филоксера. Жители Джелы посадили их, но растения погибли. Разве народ в Джеле умел ухаживать за американскими лозами? Ну, тогда к ним явился один человек и научил их.

– Микаэла, – жалобно простонал он.

Донна Микаэла нашла, что отцу ее нанесено уже достаточно сильное поражение; но она продолжала, делая вид, что ничего не замечает.

– Пришел один человек, – произнесла она с сильным ударением, – который выписал новые растения и начал их сажать в их виноградник. Народ смеялся над ним и говорил, что он старается по-пустому. Но его растения выросли, окрепли и не погибли. И он спас Джелу!

– Я совсем же нахожу эту историю интересной, Микаэла, – сказал кавальере Пальмери, стараясь перебить ее.

– Она настолько же занимательна, как и изыскание древностей, – спокойно заметила она. – Но послушай, что я тебе скажу: один раз я вошла к тебе в комнату, чтобы взять книгу об изыскании древностей, и тут я нашла, что все полки завалены книгами о филоксере, разведении виноградников и виноделии.

Кавальере вертелся на стуле, как червяк, пойманный на булавку.

– Замолчи, замолчи! – тихо просил он.

Он был потрясен сильнее, чем когда его обвиняли воровстве.

Но в ее глазах снова загорелась веселая шаловливость.

– Иногда я просматриваю адреса твоих писем, – продолжала она. – Мне хотелось знать, с какими учеными ты переписываешься. И я очень удивлялась, что все они адресованы президентам и секретарям земледельческих обществ.

Кавальере Пальмери не был в состоянии произнести ни слова. Донна Микаэла торжествовала, видя его таким беспомощным.

Она смотрела ему прямо в глаза.

– Я не думаю, чтобы Доменико умел узнавать развалины, – многозначительно сказала она. – Но вот грязные ребятишки в Джеле привыкли играть с ним и кормить его травой. Доменико считается чуть ли не божеством в Джеле, не говоря уже об его…

Кавальере Пальмери словно что-то вдруг вспомнил.

– А твоя железная дорога, – сказал он, – что ты о ней говорила? Пожалуй, мне завтра можно будет взглянуть на нее!

Но донна Микаэла не слушала его. Она вынула портмонэ.

– У меня есть фальшивая старинная монета, – сказала она. – Я купила ее, чтобы показать Доменико. Он наверное начнет фыркать!

– Послушай же, дитя!

Она не откликнулась на его попытку умилостивить ее. Теперь сила была на ее стороне. Теперь для примирения мало было ласковых слов.

– Как-то я открыла твой ранец – посмотреть, какие древности ты собрал. Но я нашла там только высохшую виноградную лозу.

Она так и сияла радостью.

– Дитя! Дитя!

– Как же это назвать? Во всяком случае не исследованием древностей. Может быть… благотворительностью… искуплением…

Тут кавальере Пальмери стукнул кулаком по столу так, что зазвенели стаканы и тарелки. Это было уже слишком. Старый, почтенный человек не может позволить таких шуток над собой.

– Помни, что ты моя дочь, и замолчи, наконец!

– Дочь, – произнесла она, и веселость ее сразу исчезла. – Разве я твоя дочь? Дети в Джеле могут ласкать хоть Доменико, а я…

– Что же ты хочешь, Микаэла, чего ты требуешь от меня?

Они смотрели друг на друга, и глаза их наполнились слезами.

– У меня никого нет, кроме тебя, – прошептала она.

Кавальере Пальмери невольным движением раскрыл ей объятия. Она нерешительно поднялась, она не знала, так ли она поняла его.

– Я знаю, что теперь начнется, – ворчливо произнес он, – у меня не будет ни одной свободной минуты.

– Чтобы отыскивать виллу?

– Поди, поцелуй меня, Микаэла! Сегодня ты опять обворожительна, в первый раз с тех пор, как мы оставили Катанию!

Она бросилась ему в объятия с таким страшным криком, что он почти испугался.