Текст книги "Время истинной ночи"

Автор книги: Селия Фридман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

– Я могу объяснить…

– Что именно вы можете объяснить? То, что судьба свела вас двоих друг с другом? То, что он, желая сохранить вас в союзниках, не совершал в вашем присутствии новых злодеяний? – Холодные синие глаза горели такой же яростью, как взор самого Охотника. – Вы спасли ему жизнь, – обвиняюще процедил Патриарх. – Когда враги взяли его в плен, и связали, и обрекли на уничтожение, вы освободили его. Вы, именно вы! Неужели вы полагаете, будто такое долго могло оставаться для меня тайной? Поэтому-то вы и прислали мне эту… эту… – Он замешкался, подыскивая подходящее слово, наконец нашел и произнес, как выплюнул: – Эту пародию на донесение! В тщетной надежде на то, что я так и не узнаю истины!

Дэмьен отчаянно пытался найти необходимый ответ – будь это протест или мольба, все, что угодно, – но как и чем было ему возразить на обвинение такой силы? Когда он составлял свое донесение (мучаясь над каждым словом, буквально над каждым, тысячу раз анализируя и уточняя каждый смысловой или стилистический оттенок), он действительно был уверен в том, что Патриарху ни за что не удастся дознаться всей правды. Ни за что и никогда. Но сейчас он понял, что просто недооценил духовного владыку. Патриарх был посвященным от рождения, хотя и отказывался признаться в этом. Следовало считаться с тем, что Фэа, переструктурируя теорию вероятности в ответ на его волевой посыл, могла открыть ему доступ к любым источникам информации. Дэмьену следовало предвидеть это заранее. И соответствующим образом подготовиться…

– Вы спасли ему жизнь, – повторил Патриарх. К естественному в сложившихся обстоятельствах осуждению здесь, несомненно, добавилась и личная злоба. – Ради него вы отреклись от своего обета и от своего народа. И от самого Господа! От Верховного Судии! И теперь все зло, которое совершит Охотник вплоть до своего окончательного исчезновения, падет на вашу голову. Каждая рана, которую нанесет он Церкви своим могущественным влиянием, будет нанесена лишь потому, что вы освободили и спасли его. Потому что вы вдохновили его тем самым на дальнейшие злодеяния.

Патриарх подался вперед с неприкрытой агрессией. Изумленный Дэмьен отступил на шаг. Толстая белая шерсть ритуальной рясы запуталась полами на уровне щиколоток, создав незнакомое и раздражающее препятствие. Тяжелый золотой обруч Ордена впился, словно выпустив огненные жала, ему в шею. Для чего он явился сюда, разодевшись подобным образом? Неужели он решил, что регалиям Ордена удастся оградить его от патриаршего гнева? Какою глупостью было о таком даже помыслить!

– Именем Единого Бога, – начал Патриарх, – мне дарована духовная власть над всеми этими землями и, соответственно, над вами. – Он на мгновение смолк, давая священнику возможность полностью проникнуться могуществом церковного авторитета. – И именем Господа я употреблю сейчас эту власть. Именем тысяч мучеников, не пожалевших живота своего ради спасения нашего мира, выбравших смерть, лишь бы не подвергнуться порче. Именем мучеников нашего вероучения, служивших Святой Церкви в самые темные ее часы – и ни разу не дрогнувших, не усомнившихся, хотя испытания, выпавшие на их долю, были куда ужасней всего, что мы с вами в силах хотя бы представить. Именем этих святых людей, преподобный Дэмьен Райс, именем и светлой памятью их я отрешаю вас от сана…

Распознавшего ритуал отрешения Дэмьена поразил удар страха.

– Ваше Святейшество, нет…

– Их именем я изгоняю вас из касты священников и из Ордена, даровавшего вам…

– Не надо!..

Патриарх стремительно шагнул вперед и, прежде чем Дэмьен успел хоть как-то отреагировать, схватил золотой обруч Ордена.

– Дэмьен Килканнон Райс, я отлучаю вас от Церкви и изгоняю изо всех ее Орденов отныне и навсегда. – Он резко потянул на себя золотой обруч – с силой, которую могла вызвать лишь ярость. Драгоценный металл врезался в затылок Дэмьена, декоративные звенья начали разрываться; там, где они вспарывали кожу, сразу же проступала кровь. Наконец Патриарх сорвал массивный обруч со священника. – Ты не достоин находиться в нашем обществе. – Он швырнул регалию на пол и наступил на нее. – А может быть, и в человеческом обществе…

Какое-то мгновение Дэмьен молча глядел на Патриарха, будучи не способен хоть как-то ответить на его слова и поступки. Отчаяние овладело им наряду с ощущением беспредельной беспомощности. Да и что мог бы он сейчас сказать – что, способное изменить уже объявленный приговор? Власть Патриарха абсолютна. Даже Ее Святейшество, Матриарша Запада, поймет такое решение и согласится с ним. Что означает лишь одно: сам Дэмьен отныне перестает быть священником. А это в свою очередь означает, что он превращается в… ничтожество, если не в полное ничто. Потому что, как он внезапно понял, сама его личность связана с Церковью, у него нет и крупицы души, которая была бы не вовлечена в иерархию, дарованную Пророком.

Что ему теперь делать? Кем ему теперь быть? Казалось, будто вокруг него сомкнулись глухие стены; ему сразу же стало трудно дышать. Шею обагряла кровь из ран, оставленных обручем; она разливалась по плечам, окрашивая белоснежную рясу в алый цвет; на шее у него теперь словно красовался новый обруч – только не золотой, а кровавый. Чего ради он, направляясь на аудиенцию, нацепил эту регалию, значащую для него на самом деле совсем немного? Что побудило его сделать этот жест? Обычно он посмеивался над всей этой ерундой…

Обычно…

В водовороте мыслей Дэмьен попробовал отыскать спасительную ясность.

« Все не так. Почему-то. Не так…» Он попытался вспомнить хотя бы о том, почему он вообще явился на встречу с Патриархом, – попытался и не смог. Его прошлое выглядело полною пустотой. Настоящее – морем отчаяния. Он не мог сосредоточиться ни на чем.

« Да как я вообще сюда попал? И чего ради?»

Перед его взором все начало расплываться. Золотой обруч. Патриарх. Тяжкая белая ряса, которую он ни разу в жизни не надевал. И еще какое-то обстоятельство, запрятанное в глубине происходящего; нечто такое, что он чувствовал, но не мог подыскать своему чувству определения…

« Все не так, – снова подумал он. – Все не так «.

И комната тоже начала исчезать. Сперва задрожала, задрожала едва заметно, подобно тому, как идет бахромою край старого ковра. Потом с нарастающей скоростью. Золотой обруч затрепетал на полу, а затем и вовсе исчез. Цвета слоновой кости ряса Патриарха превратилась в столб света и вдруг растаяла. А сама комната…

…превратилась в каюту корабля. Его собственного корабля.» Золотой славы «.

– О Господи, – прошептал священник.

Его сердце бешено колотилось, горло стягивала удавка смертельного страха. Какое-то время он пролежал в полной тишине, его трясло, он дожидался минуты, когда реальный мир восстановится или, вернее, просочится в его поры, а только что пережитый ужас исчезнет. Он вслушивался, надеясь расслышать звуки, которые восстановили бы его связь с действительностью, – будь то скрип деревянного корпуса, плеск океанских волн, свист ветра в парусах. Все это были знакомые – и поэтому сулящие утешение – звуки. Они помогали ему преодолеть точно такие же кошмары в другие точно такие же ночи. Только на этот раз все это почему-то оказалось бессильно помочь. На этот раз страх, объявший его душу, не исчезал. Его трясло – и дрожь не желала кончаться.

« Потому что на этот раз все было слишком похоже на правду, – подумал Дэмьен. – Потому что этот кошмар вполне может обернуться явью «. Да ведь и впрямь: что должен был подумать Патриарх, получив подобное донесение? Поверил ли он своему священнику на слово или же заподозрил и разгадал тайный подтекст, вложенный в каждое слово? И так ли уж радушно и радостно встретят Дэмьена, когда он в конце концов вернется в Джаггернаут?

« Не следовало мне идти на такой риск. Не следовало идти на раскол. Если он когда-нибудь узнает…»

Страх вновь навалился ему на грудь черной тяжкой подушкой. Ему хотелось стряхнуть этот страх – ведь такое удавалось уже столько раз, едва ли не в каждую ночь этого бесконечного мореплавания, – но сейчас доводов здравого смысла явно не хватало. Потому что у страха имелась вполне реальная подоплека. И кошмар мог начаться заново в любое мгновение.

Через какое-то время он оставил дальнейшие попытки сопротивляться страху. И провалился в него, всецело предался ему во власть. И это стало прекрасным подарком его спутнику – ненасытный голод которого, облизываясь, витал уже где-то возле границ души Дэмьена именно в эти мгновения. Подарком тому, кто наслал на него этот кошмар и сейчас вознамерился поживиться его плодами.

« Будь ты проклят, Таррант!»

Тихая ночь. Домина ярко сияет над головой, волны мягко бьются о корму. Полный покой – повсюду вокруг. И лишь в душе у него нет покоя.

Дэмьен подошел к умывальнику и ополоснул лицо холодной обессоленной водой, смысл с кожи пот – свидетельство недавнего страха. Рубаха прилипла к телу, и под ночным ветром он быстро озяб; из рундука возле мачты он извлек шерстяное одеяло и набросил себе на плечо. Его трясло.

Океанская пена перехлестывала через борт и сверкала на палубе в лучах Домины. Паруса трепетали, несильный ветер выдался попутным. Какое-то время Дэмьен простоял на палубе, глядя вдаль и глубоко дыша. По воде пробегали черные, как тушь, волны – предсказуемые и потому безопасные. Он попытался задействовать Видение и – как почти всегда – потерпел неудачу. На океанском просторе отсутствовало земное Фэа – и ему не во что было погрузиться.

« А ведь будь мы сейчас на Земле, – подумал он, – и будь столь же бессильными, как сейчас, мы даже не почувствовали бы никакой разницы «. Но сравнение хромало, и это было понятно ему самому. На Земле они неслись бы сейчас по водам со скоростью, обеспеченной технологиями, которых эта планета просто не выдерживала. Слепая технология и ее таинственная мощь. Здесь, на Эрне, она обрекла бы мореходов на неминуемую гибель задолго до того, как они вышли бы из гавани. Для этого хватило бы сомнений и страхов, обуревающих пассажиров, чтобы они совместились в замкнутом водонепроницаемом пространстве и начали проявлять свое пагубное влияние. И еще задолго до того, как они подняли бы паруса, Фэа совершило бы свою пагубную работу, разрушив одни детали, сточив изнутри другие. На Земле подобный психоделический мусор не обладает никакой силой. Здесь он непременно убил бы их еще перед выходом из гавани.

Поплотнее закутавшись в одеяло, он побрел на нос корабля. Священник не сомневался, что найдет там Охотника. Не сомневался также и в том, что тот вновь и вновь предпринимает безуспешные попытки найти над поверхностью кромешно-черных вод хоть какой-то намек на земное Фэа. Канал, связующий их, стал уже столь глубоким, что связь вышла на уровень, близкий к телепатии. И хотя Охотник заверил его в том, что оставил на время пути все дурные помыслы, потому что здесь, в изоляции от материка, любое Творение произвело бы тысячекратный эффект, – вопреки этим клятвам Дэмьену казалось, будто злокозненность этого человека паразитически привилась в его собственной душе до конца дней.

« Но ведь я на все пошел добровольно, – напомнил он себе. – Хотя, честно говоря, у меня не было особого выбора «.

Таррант и впрямь стоял на носу, украшенном гордым и красивым изваянием человеческой головы. Даже после пяти полумесяцев пути Охотник выглядел столь же свежим и полным сил, как в тот день, когда они вышли из Фарадея. Что, с учетом отсутствия Фэа, было далеко не так просто, подумал Дэмьен. Сколькими долями и порциями своих сил пришлось пожертвовать Охотнику, чтобы внешне остаться в такой превосходной форме? Выйдя на нос, Дэмьен увидел, что Таррант обнажил меч и одной ладонью обхватил его острое ледяное лезвие. Втягивая в себя его заговоренную мощь, поддерживая тем самым свою противоестественную жизнь. Даже с порядочного расстояния Дэмьену было видно, что злонамеренное сияние, некогда ослепительное, сейчас уменьшилось до интенсивности слабого свечения, и он почувствовал у себя на руках замораживающее веяние холодной мощи не раньше, чем дистанция, разделяющая его с Таррантом, сократилась до трех футов. Какое бы количество злокозненной энергии не вмещал этот неестественно живой сосуд, сейчас он был почти пуст.

Таррант обернулся к нему – и на мгновение Дэмьен увидел его лицо без какого бы то ни было напускного выражения. В черных жестоких глазах Охотника горел голодный огонь. Затем он исчез – и вернулась обычная маска. Кивком дав понять, что согласен смириться с присутствием попутчика, Охотник опустил заговоренную сталь в ножны, загасив тем самым и ее свет. В лунных лучах можно было с особенной остротой разглядеть, чего стоило ему это плавание, какого количества энергии он лишился. Даже натурального цвета кожи. Или нынешний – землистый – и был нормальным цветом лица для этого полутрупа? Дэмьен обнаружил, что не помнит, как Таррант выглядел до начала плавания.

Встав рядом с Охотником, он прислонился к идущим на уровне пояса поручням. Уставился в океанскую даль, составив Тарранту безмолвную компанию. Наконец пробормотал:

– На этот раз было скверно.

– Вы же знаете, что мне необходим страх.

– Хуже, чем в любой другой раз.

Охотник негромко хмыкнул:

– Вы уже выработали иммунитет против большинства моих трюков, преподобный Райс. В начале было достаточно заронить семя сомнений в вашу голову и дождаться, пока это семя само по себе не разрастется в кошмар. А теперь, если мне хочется устрашить вас – и продержать в сонном состоянии достаточно долго для того, чтобы насытиться вашим страхом, приходится проявлять куда больше… творческого дара.

– Ну да. Это понятно. – Дэмьен глубоко вздохнул. – Мне просто хотелось бы, чтобы вы не слишком злоупотребляли собственными наслаждениями.

Океан за бортом был тих и спокоен, волны исчезли, по водам пробегала лишь легкая рябь да вздымалась пена там, куда устремлялся нос» Золотой славы «. Охотник вновь уставился на воду в надежде углядеть хоть какие-нибудь искорки Фэа.

– Что-нибудь видите? – в конце концов прервал молчание Дэмьен.

Таррант самую малость замешкался с ответом.

– Свет, но настолько слабый, что вполне может всего лишь почудиться. Или, не исключено, это первый импульс энергии, идущей с противоположной стороны или из глуби вод. С определенными оговорками я мог бы предположить, что мы проплываем сейчас над континентальным шельфом и, следовательно, вышли на мелководье. Но вода не так мелка, чтобы можно было произвести Творение, – добавил он. – Даже мне это не удается.

– Но скоро все изменится.

– Изменится, – согласился Таррант. – И если там окажутся люди…

Он не договорил до конца, однако своих зловещих намерений скрыть от собеседника не смог.

« То ты получишь подкормку, – подумал Дэмьен. – Мучая и убивая здешних женщин точно так же, как у себя в Запретном Лесу. Сколько же невинных будет загублено в результате того, что я взял тебя с собою? В результате того, что я уговорил тебя поплыть со мной?»

Но на этот раз самообвинение прозвучало у него в голове без прежней убедительности. Потому что, глядя сейчас на Охотника, Дэмьен видел перед собой не только существо, питающееся чужими страхами, но и колдуна, рискнувшего собственными душою и телом, пустившись в крайне опасное предприятие. Он вспомнил о буре, настигшей их посреди плавания, – услышал вой ветра, увидел, как перехлестывают через борт исполинские валы высотой в сорок, в пятьдесят, а то и во все шестьдесят футов, – это и впрямь было подлинное цунами, – и вспомнил, как сам думал тогда: все пропало, мы пошли на слишком большой риск, и чудовище экваториальных широт сожрет нас всех еще до полуночи. И тут на палубе появился Таррант. Неестественная тьма, вызванная бурей, позволила ему выйти на палубу в дневное время, хотя под редкими солнечными лучами, пробивающимися сквозь черные тучи, его кожа тут же шла красными пятнами. В одеянии из тонкого шелка, разметанном и частично изодранном штормовым ветром, он стоял, переплетя длинные пальцы в стремлении оказать поддержку. И затем из ножен был извлечен его меч – заветный меч! – и энергия заговоренной стали прянула ввысь, ударила в самое сердце бури. Следующая волна, обрушившаяся на корабль, на миг остекленела и разбилась о палубу, а когда отхлынула, оставила на память о себе плоский кусковой лед. Где-то наверху с треском, похожим на ружейный выстрел, лопнул трос, и его обледенелые обломки посыпались на палубу. Но Охотник словно не замечал ничего этого. Мороз превратил его волосы в заиндевелую шапку, когда он, собрав силу меча, направил ее ввысь, все выше и выше, в самое сердце бури, нащупывая в нем слабую точку, чтобы заставить бурю или попятиться, или хотя бы ослабить свой пыл. Задача была, разумеется, недостижимой, но Дэмьен понимал: если кто-то и способен справиться с этим, то только Таррант.

И буря неторопливо, но однозначно пошла на убыль. Нет, не прекратилась, ни в коем случае не прекратилась, – да и нельзя же такую страшную бурю разогнать одним-единственным Творением, но чуть попятилась или, точнее, вильнула, так что события в ее эпицентре разворачивались теперь чуть к северу от корабля. Ледяные волны больше не перехлестывали через борт. Порванные паруса безвольно поникли. А сам Таррант…

…рухнул на палубу, едва над головой у него разошлись тучи и высоко в небе вспыхнуло солнце. Дэмьен бросился к нему на помощь, не то бегом, не то вскользь по обледенелой палубе. Собственным телом он закрыл Тарранта от губительных для того солнечных лучей, одновременно стараясь разнять судорожно сцепившиеся пальцы Охотника. И удалось ему это лишь с превеликим трудом. В конце концов он внес падшего Пророка в каюту, находящуюся под палубой, а в небе меж тем уже вовсю сияли убийственные для Охотника лучи…

И сейчас, глядя на Тарранта и вспоминая о событиях того дня, он подумал:» Если бы не ты, мы бы все погибли. Четыре дюжины трупов гнили бы сейчас на морском дне, наша миссия завершилась бы полным провалом. И нашему врагу больше ничто не противостояло бы, ничто не мешало бы захватить власть над миром и навязать ему свою волю. И разве ради такой цели нельзя пожертвовать одной-двумя жизнями? – И тут он вновь почувствовал, что впадает в отчаяние. – Но где же найти равновесие? Золотую середину? Как вообще следует относиться к подобным вещам?»

Бледные глаза в упор смотрели на него. Холодные, невероятно холодные. Промеряя глубины и пределы его возможностей. Взвешивая на весах его душу.

– Взяв вас собой, я понимал, чем придется расплатиться за такое решение, – признался наконец Дэмьен.

За бортом мирно плескалась вода.

« С Божьей помощью я уж как-нибудь постараюсь со всем этим управиться «.

2

Земля! Берег был явно вулканического происхождения: остроконечные скалы из голого базальта или гранита, лишь редкие пологие склоны которых были покрыты каскадами растительности, в своей совокупности похожими на зеленый водопад. Береговой полосы как таковой не было, равно как и чего-нибудь другого, за что могли бы зацепиться мореходы, – лишь сплошная уступчатая стена зигзагообразно уходящих в море утесов, омытая пеной разбивающихся о нее океанских волн. Выглядело все это, мягко говоря, негостеприимно… а впрочем, ничего удивительного. Планета Эрна не славится ни удобными гаванями, ни пляжами.

Земля. Даже издали можно было почувствовать ее запахи и уловить ее шумы: вечнозеленые растения стреляли во все стороны семенами, расцветали первые весенние цветы, над головами у мореплавателей разносились крики морских птиц, выискивающих спокойные участки на поверхности воды, чтобы нырнуть в глубину за рыбой. Пассажиры» Золотой славы «, общим числом человек сорок, собрались на носу корабля, жадно всматриваясь в первые картины мест, слывших землей обетованной. Кое у кого из них имелись миниатюрные подзорные трубы – ими снабдил мореходов Таррант – и они бережно, как священные реликвии, передавали их из рук в руки, если не из благоговения перед Древней Наукой, то из страха перед самим Таррантом. Их собственные приборы давным-давно вышли из строя, как и почти все остальное корабельное оборудование; отсутствие земной Фэа на океанском просторе обесточило их, выжав досуха. Это удивило – и напугало – всех, кроме Охотника.

« Какой, должно быть, ужас испытали первые колонисты, – подумал Дэмьен. – Отрицая колдовство, они наверняка полагали, будто их техника сможет функционировать и здесь. Не понимая, что даже подсознательные порывы переструктурируют земное Фэа… и потому ни одно из изготовленных человеком орудий и приспособлений не сможет работать без сбоев «. Может быть, именно поэтому больше ничего не слышно ни о каких звездолетах? А их корабли, должно быть, заплутались в океане, стоило выйти из строя приборам. Или вслепую прибыли в какую-нибудь из бухт и уже никогда не покинули берег, потому что мореходы поняли, что им ни за что не вернуться обратно? Дэмьену страшно хотелось разгадать эту загадку. Пять экспедиций, как-никак, сотни мужчин и женщин… и нечто, занесшее сюда Зло, – более убийственное и изощренное, чем все, что смог породить Запад. Вот с этим Злом ему нестерпимо хотелось встретиться. Он изнывал от желания это Зло уничтожить.

« Скоро, – пообещал он себе, – уже скоро. Не стоит перепрыгивать через ступеньку «.

Он стоял в рубке» Золотой славы «, держа в руке личную подзорную трубу Тарранта. Стоял рядом со столиком, на котором были разложены географические карты. Лучшая из них представляла собой копию с личной карты Охотника. На ней восточный континент был изображен как бы сверху, причем рельеф местности, в основном холмистый, был четко пропечатан механической техникой, которой обладали только основатели колонии. Аутентичная карта почти наверняка – или, вернее, ее точная копия. Слишком многие из своих сокровищ потерял в последнем путешествии Таррант, чтобы вновь пуститься в путь с бесценными оригиналами. Поверх карты врассыпную валялись измерительные приборы, которыми пользовалась женщина-штурман, и Дэмьен только что увидел, как она взяла со стола бронзовую астролябию. Что ж, это свидетельствует о ее нынешнем душевном состоянии: среди множества куда более изощренных инструментов она выбрала самый простой, чтобы не сказать примитивный; так Рася поступала всегда, если была чем-то взволнована.

Наконец она открыла ему причину своих волнений:

– Если мы действительно там, где, как я полагаю, мы находимся, то куда-то запропастился отмеченный на карте остров.

– Океанские воды поднимаются, – пояснил капитан. Сам он не отрываясь глядел на зигзагообразную береговую линию. – Полагаю, что здесь еще много чего куда-то запропастилось с тех пор, как была составлена эта карта. Так что не трепыхайтесь.

– Благодарю вас, – сухо проговорила штурман. – Вас ведь не для того наняли, чтобы мы так и не смогли высадиться на берег.

Капитан и штурман представляли собой столь кричаще противоречивую пару, что невозможно было вообразить, как это они выносят друг друга, не говоря уж о слаженной и эффективной работе, которой они отличались. Рася Марадез была высокой и стройной, с ясными голубыми глазами, загорелой, с короткими выцветшими на беспощадном солнце до платинового оттенка волосами. Гладкие мускулы играли под кожей длинных рук и ног, когда она передвигалась по кораблю, одетая лишь в короткие шорты и самодельный топ. Если атлетический тип женщины вам по вкусу, а Дэмьену он был по вкусу, – Рася показалась бы вам неотразимой красавицей. Капитан, напротив, был черноволос и темнокож; невысокий и широкоплечий, он мог, казалось, в случае необходимости послужить корабельным якорем. Его лицо и руки украшали многочисленные шрамы (« Должно быть, результат бесчисленных стычек на городских улицах «, – решил Дэмьен), и хотя с собственными позолоченными инструментами он обращался с превеликой осторожностью, такие руки и пальцы, как у него, скорее подошли бы простому матросу или, в лучшем случае, боцману, чем капитану. Столь же контрастными, как внешность, были и темпераменты капитана и штурмана, однако они оказались на удивление совместимы, и в результате возникло непростое, но эффективное товарищество, в отсутствие которого плавание по смертоносным водам Эрны было бы просто немыслимо.

Капитан медленно поворачивался, измеряя длину и ширину береговой линии собственными инструментами. В руках у него был золотой барабан с тщательно выгравированными на нем фигурками; барабан был к тому же украшен драгоценными геммами. По выходе из гавани этот прибор моряку подарил Таррант – и Дэмьен вспомнил, как поразил и восхитил его этот дар. Хотя восхищаться ему не следовало. Такой подарок, безвкусный, но драгоценный, – мгновенно завоевал сердце капитана – и завоевал в пользу Тарранта. А за все добро, сделанное капитану и экипажу, Охотник в урочный час непременно потребует воздаяния.

Но и сам Дэмьен пристально всматривался в береговую линию: сплошные скалы с водопадами на крутых обрывах, лишь кое-где более или менее пологие склоны – такие, что, дав волю воображению, можно было бы назвать их берегом… Снова и снова смотрел он из стороны в сторону, остро сожалея о том, что не обладает Видением, присущим Тарранту. К настоящему времени Охотник наверняка проанализировал бы каждое движение, каждый энергетический поток, которые имеются в здешних местах, и считал бы каждую каплю какой-либо информации.» Да, – сказал бы он, – люди здесь живут, несколько к югу отсюда. Живут – и не подозревают о нашем появлении. Так что давайте пойдем по ветру…»

И тут Дэмьен судорожно сглотнул, увидев нечто не совсем естественного происхождения. Ему понадобилось всего несколько мгновений, чтобы сфокусировать взгляд, – бледная полоса, в основном прямая, вьющаяся от подножия прибрежного утеса к его вершине высотой в несколько сотен футов.» Искусственного происхождения, – решил он. – Вне всякого сомнения, искусственного «. Его пальцы стиснули тонкий корпус подзорной трубы, он настроил ее на саму дорогу, на движущиеся тени, которыми она была покрыта. И попытался идентифицировать эти тени.

И поняв, что это такое, чем эти тени непременно должны были оказаться, на мгновение затаил дыхание.

« О Господи. Вот оно!»

Капитан повернулся к нему:

– Что-нибудь увидели?

Дэмьен кивнул. Его сердце так отчаянно колотилось от волнения, что его удивляло, почему это никто другой не слышит.

– Там.

Он указал капитану на замеченную им полосу, затем передал подзорную трубу Расе. Ему не хотелось ничего говорить, пока они не увидят сами. Не увидят и не подтвердят увиденного.

Капитан, первым нашедший путь, чертыхнулся:

– Девятый мессия Валкина! Лестница?

– Скорее своего рода ступеньки, – поправила Рася. – Склон слишком крут для более или менее нормальной лестницы.

– Но ступеньки, высеченные человеком. Уж это-то наверняка.

« Человеком или человекообразным, – поправил про себя Дэмьен. – Кем-то принявшим человеческий образ и, соответственно, воспользовавшимся человеческими инструментами. Ищем ли мы приметы пребывания здесь потенциального союзника… или же речь идет о нашем враге?» Неуверенность заставила его внутренне захолодеть. Он попытался задействовать Познание – с тем чтобы погасить сомнения, но энергия, витающая на этой планете над поверхностью суши, была еще слишком далека. И, следовательно, недоступна. Тарранту, возможно, удалось бы Творение и на таком расстоянии, но только не самому Дэмьену.

– Ну что, Рася? – спросил капитан.

– Высаживаться на берег здесь неудобно, – ответила она. – Даже с лодок. Да и на якорь» Золотую славу» поставить негде. По крайней мере, мы такого места пока не нашли. А это означает, что, высадив вас, придется отойти на десять, а может, и на сто миль от места высадки. Звучит достаточно скверно.

– Но если вы распорядитесь, мы так и сделаем, – заверил Дэмьена капитан. – Мы же с вами так и условились. Высадим вас там, где вам будет угодно… даже если это означает сбросить вас с палубы в пучину.

– И даже если нам этого категорически не захочется, – добавила Рася.

Дэмьен взял долгую паузу, пристально вглядываясь в береговую линию, словно в надежде на то, что это в какой-то мере рассеет его сомнения.

– А нельзя подождать здесь? До заката. Это составит…

– Семь часов, – сообщила Рася.

А капитан спросил:

– Это из-за его светлости?

– Мне бы хотелось, чтобы он посмотрел на это собственными глазами. Прежде чем мы примем окончательное решение.

– Прямо здесь мы оставаться не сможем, – предостерегла Рася. – Если, конечно, не захотим послужить живой мишенью для очередного шквала. Поглядите на береговую линию: все свидетельствует о том, что здесь постоянно бушуют бури. Оставаться здесь означает самим напрашиваться на неприятности. – В задумчивости она провела ладонью по коротко подстриженным волосам. – Вместо этого мы могли бы отойти в открытое море и вернуться сюда с лунным приливом… Ночью это рискованно, но если не изменится ветер, риск будет вполне терпимым.

Капитан посмотрел на Дэмьена, затем кивнул:

– Ладно. Так и сделаем.

Рася тоже кивнула, положила на стол подзорную трубу и вышла из рубки отдать команде распоряжения о перемене курса. Дэмьен двинулся было следом, однако на плечо ему легла тяжелая рука капитана.

– Не сейчас, – проворчал он. – Погодите.

Жестом он предложил Дэмьену снова припасть к подзорной трубе. Священник так и поступил, вновь настроив ее на береговую линию.

– На самом верху лестницы, – подсказал капитан. В голосе у него чувствовалось напряжение. – Возьмите ярдов на двести правее. И чуть дальше от края.

Тени. Тяжелые уступы. И нечто в форме правильной окружности, темнеющее в солнечных лучах, нечто иссиня-черное, нечто металлическое, нечто похожее на огромный глаз, загорающийся только ночью. Увидев тот круг, мысленно дополнить остальное было уже совсем просто. Несколько сложнее оказалось разглядеть очертания предмета, находящегося за кругом. Огромный металлический цилиндр на железной станине, гигантские бревна, закрепленные тяжелыми металлическими болтами. А рядом чугунные ядра, сложенные пирамидой. И канистры неизвестно с чем.

Дэмьен опустил подзорную трубу. И тихо выругался.

– Совершенно верно, – кивнул капитан. – Не то чтобы я с такими штуками частенько сталкивался, но, по-моему, это пушка.

Стемнело, хотя и не до мрака истинной ночи. На безоблачном небе сверкали звезды, тысячами лучей пронзая тьму. Напоминало это брильянты, выложенные в ювелирном магазине на черном бархате. В западной части неба звезд было столько, что их свет сливался воедино, образуя над горизонтом нечто вроде золотого щита, увенчанного огненной шапкой. Это второе солнце Эрны – ложное солнце, потому что оно образовано из миллионов звезд, – скоро должно было закатиться, но до тех пор колонистам нечего было страшиться тьмы. Ночью это время суток могли называть лишь существа, которым страшен свет подлинного солнца.