355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Селия Фридман » Время истинной ночи » Текст книги (страница 28)
Время истинной ночи
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 20:04

Текст книги "Время истинной ночи"


Автор книги: Селия Фридман



сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

– Вы уже сами успели узнать это, – спокойно ответил Таррант. – Единственная власть, которой на самом деле обладают Йезу. Искусство, отличающие их, и только их.

Дэмьену потребовалась минута, прежде чем он понял, что имеет в виду Охотник.

– Иллюзия.

Таррант кивнул.

– Вы хотите сказать, что те дети?.. – начала Хессет.

– Иллюзия. И ничего больше. И никогда не было ничем большим. У Йезу нет никакой другой силы, кроме этой. Но разве этого не достаточно? – со внезапным вызовом спросил он. – Одному из Йезу удалось закрыть долину так основательно, что все мое колдовство оказалось бессильно разрушить дело его рук. Вспомните детей, заживо гниющих и разваливающихся на части, как раз когда они обожествляют своего патрона, и не способных при этом увидеть самих себя и свои тела в истинном свете.

– Но вы же пробились сквозь это, – с не меньшим вызовом бросила Хессет.

Таррант внимательно посмотрел на нее.

– Для чего заключил сделку с другим Йезу, – невозмутимо ответил он. – На этот раз сработало, в другой – может и не сработать. Так что полагаться на подобные сделки нам впредь не стоит.

– И все же, – задумался Дэмьен, – если они не обладают никакой другой силой…

– Только не недооценивайте опасностей, связанных с иллюзией, – предостерег Таррант. – Вспомните, каким могуществом обладает человеческая вера. В стране ракхов я попал в плен к врагу, который поразил меня солнечным светом. Настоящий это был свет или иллюзорный? В тот момент я верил, что настоящий, и получил чудовищные ожоги. Мог погибнуть. Мы ведь говорим не о каких-то фокусах, которые можно Развеять элементарной концентрацией на словесном уровне. Мы говорим о полной подмене естественного восприятия, осуществляемой врагом, осознающим собственное могущество. И можете не сомневаться в том, что он постарается пустить свое оружие в ход неожиданно, чтобы застигнуть нас врасплох, чтобы у нас не осталось воли к сопротивлению. Ведь и в стране ракхов меня победила не столько сила, сколько внезапность ее применения.

– Значит, Калеста один из них? – спросила Хессет. – Он и есть ваш заклятый демон Йезу?

Лицо Тарранта потемнело.

– Скорее всего. И следует ожидать того, что он заключил союз с неким могущественным человеком, как это имело место в стране ракхов. Так бывает со многими демонами, а что касается Йезу, – для них это просто стандартная практика. – В глубине его глаз мелькнуло нечто темное, нечто холодное и неопределенное. Но чем бы оно ни было, посвященный предпочел не делиться этим с остальными. – Это делает предстоящую нам кампанию еще более трудной и куда более опасной.

– А вы вроде бы боитесь, – заметил Дэмьен.

Охотник задумался:

– Пожалуй, боюсь. И, пожалуй, нам всем следует бояться. Если бы мне предстояло безоружному сразиться с целой ордой демонов и прибегнуть я мог бы только к тем или иным Творениям, я бы не усомнился в конечном успехе или, по меньшей мере, в наличии у меня серьезных шансов на успех. Но что касается Йезу… Никому еще не удавалось убить ни одного из них. И теперь им начинает казаться, что никто из людей никогда по-настоящему и не контролировал ни одного из них. Многие законы общей демонологии теряют применительно к Йезу свою силу, а это означает, что и выработанные людьми способы противодействия и борьбы могут в данном случае оказаться неэффективными. Что ж, по вашему, этого не следует опасаться?

– А как насчет жестокостей и извращений, свидетелями которых мы здесь стали? – спросила Хессет. – Вы думаете, что ответственность за это тоже несет Калеста?

И вновь Таррант задумался.

– Не зная точно, какими именно эмоциями он питается, я не могу ответить на этот вопрос. Но интуиция подсказывает мне, что это не так. Ответственность лежит не на нем – или не на нем одном. Когда питается Йезу, это, как правило, оставляет достаточно однозначный след. Эмоциональный, если вам угодно. А здесь я такого не наблюдаю.

– А как насчет страданий? – предположила Хессет. – Что, если он питается человеческими страданиями? Разве этим не объяснилось бы все, нами увиденное?

– Боль и впрямь может оказаться одной из составляющих, – согласился Таррант. – Но одной только боли недостаточно. Жители протекторатов, конечно, испытывали страдания, но этого никак не скажешь об обитателях северных городов. За исключением нескольких испуганных детей, все в той стране настроены весьма благодушно. Нет, если здесь действует Йезу, то его печать должна лежать на всем.

– А как насчет деградации? – вставил Дэмьен. – Вы ведь в числе характерных признаков упомянули и ее.

– Да… но деградация затронула и ракхов. А Йезу не может питаться ракхами – да и любыми другими аборигенами – с какой же стати тратить силу на то, чтобы наводить порчу на них? Нет, должно иметься и что-то другое. Возможно, нечто, обусловленное союзом Калесты с человеком.

– А вам известно наверняка о существовании подобного союза?

В глубинах глаз у Охотника проступило нечто странное и скорее зловещее.

– Мне кажется, это весьма вероятно, – заявил он. – А почему бы, собственно говоря, и нет? Йезу служил человеку в землях ракхов, почему бы ему не поступить точно так же и здесь? А со временем у человека, вступившего в подобный союз, не останется другого выбора, кроме как самому стать слугой демона, независимо от того, каковы были исходные условия союза.

К концу этой сентенции его голос звучал едва слышно, растворяясь в ночном молчании. На мгновение он закрыл глаза.

– Ни один человек, заключивший подобный союз, не сможет когда-нибудь расторгнуть его, – мягко добавил он. – Человеку покажется, будто он освободился, но это обернется очередной иллюзией. Нет более надежного способа потерять душу, чем заключить союз с демоном Йезу.

Нечто в его тоне заставило волосы на затылке Дэмьена встать дыбом. Ему захотелось что-нибудь сказать – не столько для того, чтобы задать вопрос, сколько чтобы переломить настроение, овладевшее Таррантом. Но в это время послышавшийся из-за спины шорох напомнил ему о том, что в экспедиции теперь участвуют не трое, а четверо.

Он увидел, как стремительно стрельнули глаза Тарранта в сторону палатки, и буквально ощутил, с какой пристальностью всматривается тот в вышедшую на поляну девочку. Оставалось надеяться на то, что этого бесцеремонного догляда не заметит сама Йенсени.

– Я услышала голоса, – тихо сказала она. Ее темные глаза посмотрели на Тарранта и тут же шмыгнули в сторону. Как будто ей было страшно даже глядеть на него. – Вы сказали, что мы выедем, когда стемнеет, а ведь уже стемнело, вот я и решила…

– Все в порядке, – спокойно сказал Таррант. Голос его был подобен шелку – нежному, но холодному. – Подойди к костру. Присядь. Побудь с нами.

Дэмьену захотелось встретиться с ним глазами, но Охотник уклонился от этого. Он по-прежнему в упор смотрел на девочку. И когда она нарочито медленно подошла, села к огню, подняла голову и тоже посмотрела на него, Дэмьен заметил, что она дрожит.

– Если вы обидите ее!.. – вскинулась Хессет.

– Тсс! – Он был сейчас предельно спокоен, предельно сосредоточен. Мощь, исходившая от него, казалась физически ощутимой. – Я знаю, что делаю. Нашей гостье нечего бояться, если она готова на сотрудничество. Ты ведь понимаешь это, правда, Йенсени?

Девочка уныло кивнула. В глубине ее глаз застыл ужас. Она медленно и тяжело дышала.

– Вы не имеете права, – возмутился Дэмьен.

– У меня есть право человека, рискующего собственной жизнью в этом отчаянном предприятии, и я не позволю вам, священник, путаться у меня под ногами. Строжайше предупреждаю вас. – Он медленно подался вперед, продолжая смотреть на девочку. – Ее никто не обидит. Если она подчинится мне. И она сама понимает это. Не так ли, Йенсени?

Девочка неохотно кивнула. Что-то мелькнуло у нее в глазах. «Слезы?» – подумал Дэмьен. Ему отчаянно хотелось помочь ей, но он не решился вмешаться. Ему достаточно часто доводилось наблюдать проявления могущества Тарранта, чтобы понимать: любое вмешательство сейчас лишь подвергнет девочку дополнительному риску. Он услышал, как за спиной у него тихо зашипела Хессет, и понял, что она пришла к точно такому же выводу. И можно было только догадываться о том, каких мук ей это стоило.

«Черт бы тебя побрал, Таррант. Черт бы тебя побрал за все, что ты делаешь. Черт бы тебя побрал за все, что ты заставляешь нас терпеть».

Разозленный и беспомощный, он следил за тем, как стекленеет взгляд девочки под гипнотическим воздействием посвященного. И вспоминал те бесчисленные случаи, когда ему доводилось присутствовать при том, как эта злонамеренная воля ломала и принуждала к подчинению невинные души. Сензи. Сиани. Испуганная малолетняя ракханка. А теперь и эта девочка. Сердце у него разрывалось при виде ее страха, ее страданий.

– Если вы выпьете хотя бы каплю ее страха, – пробормотал он, – то, видит Бог, я собственными руками вырву сердце из вашей груди.

Таррант по-прежнему смотрел в упор на девочку, однако на губах у него появилась адресованная Дэмьену легкая усмешка:

– Не сейчас, священник. Не надо распускать руки. Все находится под контролем… не так ли, Йенсени?

Девочка ничего не ответила, ее била дрожь.

– Ты расслабилась, – сказал ей Таррант. Голос переливался во тьме музыкальными ладами, но в самой этой музыке чувствовалась злоба. – Ты в полной безопасности. Не так ли?

Девочка не сразу, но все же кивнула. Сердце Дэмьена обливалось кровью.

– Никто не собирается тебя обидеть. Никто и никак не собирается тебя обидеть. Все, чего ты боишься, осталось вдали, а мы здесь для того, чтобы защитить тебя. Так что не надо бояться. Абсолютно не надо бояться.

Из левого глаза девочки выкатилась слеза. Но она ничего не сказала.

– Преподобный Райс сообщил мне, что тебе страшно говорить с нами. Но ведь никакой причины для страха нет, не так ли? Потому что мы можем защитить тебя. Можем обеспечить тебе полную безопасность.

Девочка затихла. Лицо ее стало мертвенно-бледным.

– Тебе ведь хочется поговорить с нами, верно? Потому что это поможет нам защитить тебя. Это поможет нам удержать на безопасном расстоянии как раз то, чего ты боишься.

Она боязливо, но упрямо покачала головой: нет, это не так.

– Тебе хочется поговорить с нами, – повторил Таррант.

Дэмьен почувствовал силу, скрывающуюся за этими словами. Грубую силу, накатывающуюся волнами вслед за бесстрастными строгими констатациями. Он подумал: воспринимает ли она эту силу? И еще подумал: может быть, этой силы она и боится? Каковы, собственно, параметры ее Видения?

– Полегче, – шепнул он Тарранту.

Если Охотник и услышал его, то не подал виду. С нарастающей проникновенностью он вновь обратился к девочке:

– Тебе хочется рассказать нам обо всем, что ты знаешь. Тебе хочется пересказать нам то, что отец рассказывал тебе о ракхах. О месте, откуда они приходят. Тебе хочется рассказать нам все.

На лбу у девочки выступили капли холодного пота. Она вновь покачала головой, однако на этот раз без прежней решительности. Было видно, что почва уходит у нее из-под ног.

Глаза Охотника превратились в две щели. И хотя голос звучал по-прежнему бесстрастно, Дэмьену послышались нотки нарастающего нетерпения. «Расскажи ему, Йенсени, – мысленно взмолился он. – Прошу тебя. Расскажи все, чего он требует. Ради твоей же собственной безопасности».

– Таррант, – это заговорила Хессет. – Может быть, было бы лучше…

– Она заговорит, – рявкнул посвященный. – В такие времена, как нынешние, скрытность – это непозволительная роскошь. Ей необходимо только осознать, что произойдет, если она не расскажет нам, – и тогда она сразу же обретет дар речи…

Угадав его намерения – скорее по их направленности, чем по форме, – Дэмьен бросился к девочке. Однако недостаточно быстро. Мощь Охотника объяла ее истинным вихрем – и, оказавшись в центре этого вихря, она резко, пронзительно закричала. Устремившись к ней, Дэмьен задействовал Видение, чтобы стать свидетелем того, что делает с нею Таррант, того, что за образы заставляет тот ее увидеть…

И он оказался в деревне, в которой произошла страшная бойня. Нет. Он оказался в деревне в самый разгар бойни. Темные фигуры метались по залитым кровью улицам, держа в руках части человеческих тел подобно боевым трофеям. Руки. Ноги. Кишки. Из домов доносились истошные вопли, а в ответ им торжествующе выли захватчики. Затем та же сцена возникла, взятая более крупным планом, потому что Охотник сфокусировал свое Познание на частностях: теперь дело разворачивалось в сельском клубе, где пригвоздили к полу мужчину и женщину, тогда как двое пришельцев, размахивая мечами, явно готовились приступить к расчленению…

И Дэмьен пошел в атаку. Не на Охотника. Не на девочку. На это видение. Осознавая, что у него не хватит силы справиться с Охотником, осознавая, что вызов, брошенный этому человеку, вполне может оказаться самоубийственным… Но он не мог стоять в стороне, наблюдая за происходящим. Наблюдая за расправой над хрупкой душой девочки. Подавшись вперед, он обхватил ее – ее руки и плечи были совсем ледяными – и прижал к живому теплу собственного тела, одновременно собравшись для нового Творения. Сила бушевала у него в груди, как пламя, питаемое яростью, состраданием и обидой, подстегиваемое долгими месяцами вынужденного смирения, обернувшегося отныне собственной противоположностью. Месяцы в землях ракхов. Месяцы в море. Месяцы уже здесь, на континенте, на протяжении которых Охотник мучил, Охотник убивал, Охотник перестраивал здешний край в соответствии с собственным злокозненным замыслом. Теперь Дэмьен задыхался от раскаянья, обливался кровью от ощущения собственной вины, мучился совестью. Но больше он этого не потерпит.

Все это вырвалось из него единой волной, взрывом энергии, слишком мощной, чтобы ее могло вместить человеческое тело. И выплеснувшееся из него превратило Фэа в огненную стену, пробиться сквозь которую не удалось и не-мертвому колдуну. Злонамеренное видение, выработанное Таррантом, свернулось в кокон и оказалось намертво запечатано. Образы, один за другим, растаяли как воск и растворились в ночной тиши. Тела и кровь превратились в прах, затем исчез и прах. Продолжая обнимать девочку, Дэмьен разрушил последние фрагменты созданной Охотником ужасной мозаики, при этом он старался не думать о кроющейся за ними мощи. Старался не думать о том, что, когда видение окончательно исчезнет, они останутся наедине с Таррантом и единственным связующим звеном между ними будет ненависть.

И тут ответная ярость Охотника обрушилась на него всею своею мощью. Мощью, порожденной тьмою, смертью, беспредельным холодом. От нее загремело в ушах, словно к жизни проснулся торнадо; огненную стену, созданную Дэмьеном, разнесло в клочья. Это было бешенством, самым настоящим бешенством, это было убийственной яростью человека, столь могущественного, что ни одно живое существо никогда не осмеливалось встать у него на пути; ни человек, ни зверь не смели даже оспаривать его намерения… вплоть до этой минуты. Дэмьен услышал, как зарыдала у него в руках девочка, когда их обоих захлестнуло ненавистью колдуна, и, к собственному ужасу, священник понял, что Йенсени видит сейчас все то же самое, что и он, видит все, что внушает ему Таррант. «Господи, даруй мне силу, – отчаянно взмолился он. Не ради себя, а ради этой девочки. – Помоги мне оберечь ее!» Мысль о ее невинности, беззащитной перед посягательством Охотника, оказалась настолько чудовищной, что он просто не мог не сопротивляться, – но его Творение было расфокусировано, было подавлено тяжестью его собственного отчаяния – и бессильно перед Таррантом. Тьма застлала органы чувств Дэмьена, его мозг, его душу. Не унимая дрожи, которая по-прежнему владела девочкой, он предпринял последнюю попытку восстановиться. Собрав воедино все силы своего отчаяния, взмолившись так, что сами небеса зазвенели, внимая его мольбе, а потоки Фэа преобразились под его натиском…

И что-то ответило на его зов. Некая сила. Некое присутствие. Показавшееся солнечным светом по сравнению с ночью Тарранта, миром – по сравнению с его яростью, водой – по сравнению с пламенем, пожирающим их обоих. Это была утешающая, успокаивающая, очистительная сила; она смывала нечисть, нанесенную Творением Тарранта, как весенний ливень смывает сухую пыль с дорог. Огонь, сжигающий Дэмьена, обернулся холодным ливнем, он почувствовал, как расслабилась у него в руках девочка, и понял, что и она тоже восприняла эту помощь. Прозрачный ливень. Проливной покой. Уничтожающий – одинаково и одновременно – и воздвигнутую им преграду, и нападение, предпринятое Таррантом. Сметающий пыль их противостояния и рассеивающий ее по потокам Фэа. И сила эта была властной, но не насильственной, она напоминала рябь озера в лунных лучах. Гнев Дэмьена растворился в ночи, а вместе с гневом пропал и страх. Таррант не причинит ему теперь никакого вреда, он понимал это, и девочка понимала тоже. Ничто, порожденное естественным образом, больше не могло повредить ни одному из них.

Деревья леса он увидел как сквозь рифленое стекло, их острые ветви смягчились и округлились, – такова была сила, охватившая сейчас всю поляну. На коре и на листьях заиграли цветные блики, Дэмьену показалось, будто ветки затрепетали, хотя ветра не было. Девочка затихла у него в руках, она дышала ровно, и он понимал, что и ее охватил сверхъестественный покой, основанный на беспредельной вере в их безопасность, в их неуязвимость. Что же касается Тарранта… Бледные глаза сузились в две узкие и холодные щелки, и впервые за все совместное путешествие, да и впервые за все их знакомство Дэмьен без труда разобрал, чем дышат сейчас эти глаза.

Страхом.

Их взгляды на мгновение встретились, и тут же Охотник, отвернувшись, уставился в глубь леса. Дэмьен хотел было окликнуть его, но на мгновение лишился дара речи. Онемело и все тело, впитывая невероятную мощь, на него обрушившуюся. Медленно и с трудом он восстановил контроль над собственным телом. Он и не представлял себе, что эта сила охватила его всецело, он понял это, лишь когда она схлынула. Не представлял он и той блаженной полноты и самодостаточности, которые испытал в эти мгновения. И теперь, когда сила схлынула, тело разболелось, тоскуя по ней. Он подумал, что, наверное, девочка испытывает сейчас то же самое. И подумал: интересно, а что почувствовала Хессет? И еще подумал: чего же испугался Таррант?

– Возьми ее, – еле вымолвил он, и Хессет бросилась к нему забрать из рук дрожащую девочку. Но теперь он не сомневался в том, что дрожит она вовсе не от страха, а от благоговения, хотя дрожала она от этого еще сильнее. – Возьми ее, – повторил он, на этот раз в его голосе было больше силы, и Хессет взяла девочку на руки, прижала к груди и забормотала ей на ухо какие-то ракханские утешения, меж тем как сам Дэмьен не без труда поднялся на ноги.

Земля была на ощупь странной. Воздух был странным. Даже такое простое дело, как заговорить, оказалось странным и непривычным.

– Таррант…

И это все, что удалось ему сказать. Но Хессет кивнула, уловив его мысль. И ему кое-как удалось сдвинуться с места и, еле-еле волоча ноги, побрести через весь лагерь в ту сторону, где исчез Таррант. Применив минимальное Творение, он Увидел тропу Охотника и пошел за ним. В глубь леса, вдоль потоков Фэа, навстречу любым исчадиям, которые могла породить эта колдовская ночь.

Однако никаких порождений Фэа вокруг не вилось, да и Таррант не предпринял никаких усилий Затемнить свой след. Дэмьен нашел его на крохотной полянке примерно в полумиле от лагеря. Так темен был сейчас Охотник и так тих, что Дэмьен едва не прошел мимо него. Но нечто заставило его вглядеться в ночные тени среди деревьев, лишь самые верхушки которых озаряла Кора, и тут он его увидел.

Таррант стоял, прислонившись к высокому ветвистому дереву, его бледные руки упирались в темную кору ствола. Вокруг Владетеля и вокруг священника, над головами у них, трепетала листва, чем только подчеркивалась полнейшая тишина происходящего. Положив голову на руку, Таррант уперся в ствол дерева лбом. Черные, как ночь, выплески силы плясали, подобно крошечным огонькам, вокруг него и исчезали в глубине его темного существа.

Понимая, что Охотник должен был расслышать его шаги, Дэмьен остановился. Странный покой, охвативший его в лагере, уже испарился в ночи, но ярость, владевшая им в ходе схватки, не возвратилась. На смену и тому и другому пришло некое смутное чувство – не совсем страх и не вполне благоговение.

Наконец Охотник обратился к нему. Не открывая глаз и не поворачиваясь к священнику. Не отрывая головы от ствола, к которому она приникла.

– К чему это вы подключились? – хриплым голосом спросил он. – Вы когда-нибудь проделывали такое раньше?

Дэмьен неторопливо покачал головой, не сомневаясь в том, что Таррант, даже не глядя на него, уловит его реакцию. Казалось, Охотник заполнял собой всю поляну, его присутствие распространялось и на окрестный лес, и даже за его пределы. И было в этом присутствии нечто вопросительное. Нет, не совсем вопросительное. Нечто… алчущее.

– Вы хоть поняли, что вам удалось накликать? – вновь спросил Таррант. Ему было трудно говорить, слова, казалось, душили его.

Дэмьен несколько замешкался с ответом.

– Силу, порожденную верой.

Это определение представлялось и ему самому в высшей степени неадекватным, но он не смог придумать ничего более внятного. Некоторые понятия просто не переводятся на человеческий язык.

Охотник медленно повернулся к нему. В призрачном свете Коры его лицо было бледным и испитым, как после тяжелой болезни – и телесной, и психической одновременно. И хотя Дэмьен понимал, что отчасти виною тому бледный туман, вьющийся на поляне, все равно это измученное лицо потрясло его. От одного взгляда на Тарранта священника бросило в дрожь.

– Примерно тысячу лет назад, – хриплым голосом начал Охотник, – я создал проект, которому предстояло изменить здешний мир. Подняв человеческую веру как меч, я вознамерился перестроить саму структуру базовых энергий планеты Эрна. Долгие годы я по одному собирал священные тексты – из числа тех немногих, что пережили Жертвоприношение, – добавлял к ним и другие, составленные впоследствии, – и так, слово за слово, фразу за фразой, ковал свое оружие. Это стало величайшим делом всей моей жизни – делом, по сравнению с которым все остальное представляет собой разве что аккомпанемент. Я понял, что если на Земле и впрямь есть Бог, то нам, на Эрне, следует начать воздействовать на Фэа нашей верой до тех пор, пока наши мольбы не достигнут Его слуха. И если есть Бог, правящий всей вселенной, то к нему можно обратиться с коллективной мольбой такой силы, что Он непременно услышит нас. А если ни на Земле, ни в космосе нет Единого Бога – и никакого существа, способного взять на себя Его роль… тогда Бога должна сотворить сама вера. Властелина планеты Эрна, власть которого оказалась бы настолько безмерной, что перед ней померкло бы в своем значении даже Фэа. Таков был мой замысел. Нет, более того: это стало для меня смыслом существования. И если в конце концов я продал душу и выторговал за нее несколько лишних лет, то я поступил так не столько из страха перед смертью… Всеобщее невежество. Слепота. Неспособность увидеть, каким цветом взойдут мои посевы и какие затем принесут плоды. Проблема не-умирания была связана для меня с необходимостью наблюдать за течением столетий, наблюдать, как обращается человечество с тем, что я ему подарил, и по возможности приумножать это, развивать, совершенствовать, пока при помощи веры человек не сможет подчинить себе само Фэа. Это был план, настолько протяженный во времени, что он не вмещался в рамки одной-единственной жизни, а мне нестерпимо хотелось увидеть не только его воплощение, но и завершение. Вы понимаете, священник? Вот в жертву чему я принес свою человеческую сущность. Вот почему я уничтожил саму суть своего земного существования. Потому что мне хотелось узнать. Хотелось увидеть собственными глазами. Потому что мысль о том, что придется умереть в неведении, стала мне нестерпима. Потому что мне не хватило смелости смириться с этим. Вы меня понимаете?

Жар его речи – и его страданий – захлестнул Дэмьена своей волной; перед лицом такого потопа трудно было сконцентрироваться на голом смысле высказываний. Но мало-помалу пришло понимание – а вместе с пониманием и способность облечь его в словесную форму. Голосом, в котором чувствовался трепет и лишь отчасти страх, Дэмьен прошептал:

– Вы заглянули в лицо Господу нашему.

На мгновение Охотник уставился на него. Глаза его казались незрячими, тело дрожало.

– Нет, – прошептал он. – Я заглянул… я увидел… другое…

И он вновь отвернулся, всем телом припав к стволу дерева. Глаза его были закрыты, дышал он медленно и – казалось – с великим трудом.

– Вне всякого сомнения, что-то мы создали. Вера миллионов в конце концов достигла критической точки, в которой провозглашается нечто большее, чем она сама. Возможно, Бог и на самом деле есть, то есть Он был с самого начала, а возможно, мы создали Его своей волей. Но разве имеет значение то, каким образом это произошло? Главное заключается вот в чем: теперь в нашем мире действует активное начало, ранее в нем отсутствовавшее. И вы сами это почувствовали. Вы сами это увидели. Сила, настолько могущественная, что человеческому воображению не охватить ее. Сила, способная преобразить мир…

Он сбился с дыхания, Дэмьену показалось, что у Охотника начали дрожать даже плечи.

– Сказать вам, что я узнал и понял нынешней ночью? – прошептал Таррант. – На Эрне и впрямь есть Бог. И из-за того, кем я стал, каким я стал, из-за сделки, заключенной мною столько веков назад, я не смею поглядеть на Него. Такова награда за мои труды, преподобный Райс. Я не имею права полюбоваться их плодами. Я продал душу за то, чтобы узнать будущее, и только теперь понял, что именно эта сделка и обрекла меня на вечное невежество.

Он тяжело привалился к дереву; казалось, будто он испытывает физическую боль. Молчание обволакивало его подобно плащу и облачало подобно рыцарскому доспеху. В течение долгого времени Дэмьен не осмеливался нарушить это молчание, но в конце концов он произнес:

– Вам ничуть не меньше, чем мне, известно, что сделка вовсе не обязательно должна оказаться окончательной.

Охотник медленно повернулся к нему. Пряди белых волос, упав ему на чело, выглядели паутиной. С откровенным изумлением он фыркнул:

– Вы призываете меня к покаянию? После всего?

– Вам известно, что покаяться никогда не поздно, – мягко сказал Дэмьен. Сердце у него колотилось бешено, но голос сохранял хладнокровие. – Об этом сказано в ваших собственных трудах.

Какое-то время Джеральд Таррант простоял в молчании, пристально глядя на священника. И по этому взгляду было ясно: Охотник решил, что Дэмьен сошел с ума, это уж как минимум. Потом, заморгав, хриплым шепотом спросил:

– И вы действительно в это верите?

– Вам известно, что я в это верю.

– А вам известно, что означает для меня покаяние?.. Цена, которую мне придется за него заплатить?

– Я понимаю, что вам придется покончить со всем, к чему вы привыкли чуть ли не за целую тысячу лет. Но все же…

– Это означает смерть, преподобный Райс, только и всего! Мое тело прожило девятьсот лишних лет, так что же, по-вашему, случится, если я расторгну сделку, благодаря которой длится его существование? Что же, по-вашему, я как по волшебству перенесусь в дни моей юности и смогу продолжить прямо с того места, на котором остановился? Что-то я сомневаюсь в этом, священник. Сильно сомневаюсь.

– А разве смерть покажется столь уж невыносимой перспективой, если вам больше не будет угрожать ад?

Охотник покачал головой:

– Почему это он перестанет мне угрожать? Никогда не перестанет!

– Перечитайте ваши собственные труды, – напомнил Дэмьен. – «Сущность Единого Бога состоит в Милосердии, и Слово Его – прощение. И если мужчина или женщина самым искренним образом покаются…»

– Да понимаете ли вы, что означает для меня покаяние? Представляете себе это хотя бы приблизительно? – Теперь в голосе посвященного зазвучал гнев – гнев и отчаяние. – Это означает, что мне придется предстать перед Господом нашим и сказать ему: «Прошу прощения. За все. За все мои злодеяния, в которых я теперь горько раскаиваюсь. Будь это в моих силах, я вернулся бы в прошлое и искупил свою вину с тем, чтобы смерть смогла прийти за мной в надлежащий час. Мне хотелось бы, чтобы я умер в двадцать девять лет, когда передо мной еще не открылась картина грядущего. Мне хотелось бы, чтобы я умер раньше, чем ко мне низошло Видение, раньше, чем человечество обратилось к моим писаниям и истолковало их по-своему. Мне хотелось бы, чтобы я умер в неведении относительно того, во что превратится этот мир, хотелось бы, чтобы я покинул мир живущих раньше, чем научился разгадывать окружающие меня загадки…» Но этого, преподобный Райс, я сделать не могу. Со всей искренностью – не могу. Я могу произнести соответствующие слова, но не вкладывая в них подлинного смысла. И когда я все-таки умер бы, моей последней мыслью стала бы мысль о том, чего я не увижу из-за того, что воззвал к Господнему всепрощению. – Он презрительно хохотнул. – И вы действительно думаете, что это может сработать? Действительно думаете, что подобное упование может спасти меня?

Теперь уже пришлось закрыть глаза самому Дэмьену. И когда он заговорил, то расслышал в собственном голосе нотки истинного страдания:

– Ваш собственный интеллект поймал вас в ловушку. Человек попроще уже давно нашел бы на вашем месте способ воссоединиться с Господом.

– Неужели вы думаете, что я этого не осознаю, – прошептал Таррант. – Неужели вы думаете, что осознание этого не является частью моего проклятия?

Дэмьен опустил голову, ему отчаянно хотелось сказать что-нибудь, способное помочь и утешить. Способное исцелить. Но если человек такого ума, как Охотник, не видит выхода из чудовищной ловушки, в которую он попал, то что за утешение может принести или посулить ему простой священник? В конце концов он пробормотал – только для того, чтобы нарушить молчание:

– Хотелось бы мне хоть как-то помочь вам.

– Этого не сможет сделать никто, – прозвучало в ответ. – Но я ведь, знаете ли, сознательно пошел на этот риск. Заключив сделку, я понимал, что обратного хода нет и не будет. И тогда это понимал, и сейчас понимаю. Все дело в том, что… все это оказалось для меня сюрпризом. И только-то. После девяти веков, проведенных вдали от Церкви… я не был готов. К происшедшему… – И, взяв короткую паузу, он добавил: – А вот вы, судя по всему, оказались готовы.

– Никто не готов к тому, чтобы повстречаться с Господом, – мягко возразил Дэмьен. – Порой нам кажется, будто мы готовы, но только из-за того, что мы не исповедуем Его Путей.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю