Текст книги "Время истинной ночи"

Автор книги: Селия Фридман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Молча, преисполненные какого-то трепета, они спустились по последнему – уже пологому и поросшему мохом – склону и оказались в наполненном туманом лесу.

Туман в долине оказался не таким густым, как они ожидали, за что, впрочем, следовало благодарить Тарранта, но в сочетании с полуночной тьмой он совершенно отрезал их от внешнего мира. Немногие звезды, еще остававшиеся на небе, были скрыты от взора, и даже верхушки деревьев таяли в окутывающей их мороси. Дэмьен зажег фонарь, который высветил дорогу под ногами, но озарил и туман, так что стало невозможно что бы то ни было разглядеть на расстоянии уже в двадцать – тридцать футов в любом направлении. Как будто вокруг них воздвигли хрустальный купол, переливающийся нежным янтарным светом и отражающий огонь фонаря. Создавалось неприятное ощущение замкнутого пространства, и, кроме того, их собственные возможности были теперь опасным образом ограничены.

«Как будто мало нам одного этого, – думал, сидя за спиной Хессет, Дэмьен. – Но скоро и погода, накликанная Таррантом, изменится. А уж тогда пиши пропало».

Они ехали в полном молчании, медленно и предельно настороженно. Хотя в нормальных условиях обычные хищники ничуть бы не взволновали Дэмьена – ведь большинство крупных животных боится человека, если только они не доведены до отчаяния голодом, – невозможность оглядеться по сторонам создавала у него ощущение особенной беспомощности. Он заметил, что и Хессет явно не по себе: ее уши стреляли вперед при малейшем шорохе, их мохнатые кончики склонялись к лежащему впереди участку дороги, метались в стороны и назад. Лишь Таррант, казалось, был всецело поглощен самой ездой, но Дэмьен знал его достаточно хорошо, чтобы распознать напряжение, скрывающееся под маской внешней невозмутимости. Охотник ненавидел ситуации, которые не мог контролировать.

В конце концов Таррант подал знак остановиться. Когда лошадь Хессет нагнала его вороного, он спешился, а затем опустился на колени и прикоснулся к земле кончиком изящного пальца. Проверяет потоки. Изучает Фэа. Дэмьен и сам задействовал Видение – и тут же ему предстало мощное северное течение, пестрое и искрящееся чужими тайнами. Даже не пытаясь применить Познание, он окунулся в потоки в их естественной, не истолкованной форме. Неужели посвященные воспринимают внешний мир именно так? Или же изобилие абстрактного могущества «переводится» у них в мозгу на язык понятий и смыслов так, что им – в чисто формальном плане – не приходится прибегать к Познанию?

– Странно. – Таррант встал во весь рост, но смотрел он по-прежнему на землю. – Очень странно.

– Не уверен, что мне нравится то, что вы сказали. И то, как вы это сказали.

– А почему это должно вам нравиться? – Владетель закусил губу, всматриваясь в потоки; Дэмьен видел, итог взгляд бледных глаз вновь и вновь пробегает вдоль линий Фэа. – Здесь что-то есть. Колдовство, по-моему. След крайне слабый, я едва могу его выделить. И все-таки…

Поскольку он не договорил, Дэмьен подзадорил его:

– Ну и что все-таки?

– Под колдовством я в данном случае понимаю то, что кто-то сознательно изменяет Фэа. И все же структура потока не такова, чтобы я мог связать ее с Творением. – Он посмотрел на Дэмьена. – Я имею в виду нормальное Творение.

– Ракхи? – спросила Хессет.

Он покачал головой:

– Нет. Запах определенно человеческий.

– Или демонический, – негромким голосом подсказал Дэмьен.

– Вот именно, – прошептал Охотник. – Такова вторая возможность.

– Я ничего не понимаю! – фыркнула Хессет.

Таррант, отвечая, продолжал всматриваться в потоки Фэа; выглядело это так, словно он обращается именно к ним, а вовсе не к Хессет.

– Демонов порождает человечество. Они питаются людьми, они манипулируют человеческими фантазиями, некоторые из них даже думают о себе в свойственных человеку категориях. Поэтому отпечаток, оставляемый ими в Фэа, чрезвычайно похож на человеческий… иногда настолько похож, что их трудно отличить друг от друга.

– Но демоны не практикуют колдовство, не так ли? – Дэмьен мучительно припоминал буквальный текст в монастырских книгах. – Они, в отличие от нас, не воздействуют на Фэа Творением, верно? Так что в этом отношении их почерк можно отличить от нашего.

Какое-то время Охотник молчал. А затем заговорил, очень тихо:

– Есть одна разновидность демонов, которая практикует колдовство. Так мне кажется. И все здесь выглядит так, словно мы имеем дело с одним из этой породы.

– Из какой такой породы?

Охотник хотел было ответить, но всего лишь покачал головой.

– Я не скажу до тех пор, пока не буду совершенно уверен. Но если это так… – В его голосе послышалось нечто странное, а что именно, Дэмьен не понял. – Тогда это… все сильно усложнит.

И только тут Дэмьен понял: страх. Охотник был чем-то напуган.

– И все же вы намереваетесь продолжать? – спросил священник.

Внезапно он и сам лишился недавней уверенности.

Таррант кивнул:

– Во всяком случае, это еще далеко. А когда подойдем поближе, я, возможно, сумею определить источник. Будем на это надеяться.

Он вернулся в седло. Дэмьен ожидал, что он пустит коня вскачь, и уже сам взялся было за поводья, но вместо этого Таррант круто развернулся лицом к своим спутникам.

– Есть кое-что еще, – признался он. – Кое-что, чего я вообще не понимаю. Я совершенно четко почувствовал, что в этой долине, где-то к югу от нас, имеется человеческая жизнь. По мере того как мы едем туда, этот след должен был становиться все сильнее и Сильнее. Он уже должен был стать доступен простому Познанию. – Посвященный растерянно покачал головой, его тонкие волосы, повлажневшие в здешнем тумане, поблескивали в свете фонаря. – Но здесь ничего нет, – пробормотал он.

– Чего нет? Следа?

– Вообще ничего. Никакого признака пребывания человека. Как будто в здешних лесах нет людей, кроме нас. Как будто в здешних лесах никогда и не было других людей, кроме нас. Но я понимаю, что это не так. Такого просто не может быть.

– Затемнение? – предположил Дэмьен. – Если шайка разбойников из человеческого племени хочет спрятаться…

– Нет. – Таррант резко, чуть ли не рассерженно покачал головой. – Даже это оставило бы какой-то след. Своего рода эхо, на которое я непременно бы вышел. Нет, все выглядит так, словно… словно они каким-то образом прекратили существование. Как будто положили конец всему, что когда-либо существовало.

– Вы в этом уверены? – спросила Хессет.

Охотник мрачно посмотрел на нее:

– Вы сомневаетесь в моем уменье?

– В страхе ракхов вас обманули, – напомнила она.

Лицо Охотника потемнело.

– Я, вообще-то, не полный идиот. И извлекаю опыт из собственных ошибок. – В его глазах ледяным пламенем вспыхнул гнев. – Я не говорю, будто бы непременно заметил все, что можно было заметить. Если бы практикуемое людьми колдовство было настолько элементарным, то защититься от него мог бы и круглый дурак. Разумеется, все сведения, которые я вычитываю из потоков, могут быть заложены туда нарочно, чтобы мы обратили на них внимание. Но любое Творение оставляет после себя хоть какой-то след, даже неудавшееся Познание, а поскольку я в таких вещах разбираюсь, то едва ли упущу из виду хоть что-нибудь.

– Прошу прощения, – извинилась Хессет, напрягшись при этом так, что Дэмьен понял: произнести эти слова было для нее очень трудно. – Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

– Организуйте нам Затемнение, если это в ваших силах, – сухо предложил посвященный и внезапно поддал вороному коленями так, что тот с места припустил в карьер и помчался в маячивший перед путниками туман.

Примерно час они ехали по покрытому туманом лесу; влажность здесь была такая, что их лица и одежда, да и конские крупы, сплошь покрылись влагой. Поскольку день со своим скудным теплом уже давно миновал, в лесу становилось все холоднее и холоднее, да и сам туман сделался чуть ли не ледяным. Они ехали медленно, но в одном и том же темпе, и Дэмьен с Хессет поочередно шли пешком, чтобы не переутомлять кобылу, которую они делили на двоих. Будь погода более приятной, подобная прогулка доставила бы Дэмьену удовольствие, а сейчас он страшно обрадовался, когда Таррант просигналил о привале.

Дэмьен самую малость обтер лошадь – главным образом для того, чтобы взбодрить ее, высохнуть в здешней сырости она все равно не могла. Скорее это было чисто ритуальное действие, позволяющее к тому же свободно парить мыслям, пока руки орудуют щеткой. Он обдумывал услышанное от Тарранта, пытаясь разгадать, кто же или что же ждет не дождется встречи с ними… Но если мало-мальски разумного объяснения не смог предоставить сам Владетель Меренты, то на что было надеяться простому священнику?

«Нам нужна дополнительная информация», – подумал он. И помолился за то, чтобы такая информация появилась раньше, чем опасность, о которой она могла бы повествовать.

Они молча поели и отдохнули, в молчании же вновь сели в седла и продолжили путь. Таррант ехал первым. Дэмьен ощущал в душе Охотника нарастающую тревогу – или это уже имело смысл назвать страхом? – но не зная источника, он не мог и ободрить своего спутника. Они с Хессет были обречены на неведение до тех пор, пока сам Владетель не решит поделиться с ними своими опасениями.

По мере того как они продвигались на юг, лес понемногу менялся. Сначала едва заметно: на смену одной породе деревьев пришла другая, один сорт дикого винограда сменился другим. Трудно было определить, где именно здешняя флора приобрела откровенно угрожающий характер, или же определить, что именно с нею не так. Все напоминало самый обыкновенный лес, правда, с сильным запахом гниения и с массой причудливых теней, которые образовывал вездесущий туман. Строго говоря, было даже странно, что в таком климате могут расти более или менее нормальные деревья.

Теперь здесь преобладал дикий виноград – но это был не тот приветливо-зеленый виноград, с которым они привыкли иметь дело у себя на родине. Толстые, похожие на канат стебли обвивали стволы деревьев; огромные и сочные листья казались невиданными грибами. Этот виноград даже не был зелен, а призрачно бел, особенно при свете фонаря, который, естественно, давно уже не гасили. Дэмьен слез с лошади и пошел пешком, следя, чтобы кобыла не полакомилась здешними гроздьями. Кое-где лозы переплелись так густо, что между двумя деревьями покачивалось нечто вроде циновки; множество насекомых сновало по стеблям и по грибовидным листьям. Ближе к верхушкам деревьев дикий виноград смыкался в зеленый полог, но зелен он был лишь потому, что всосал в себя цвет и жизнь деревьев, мертвые ветви которых тихо покачивались на стылом ночном ветру. Они казались сухими черными пальцами, у самого основания которых трепетало по два-три белых листочка. Все пахло распадом и гниением, и Дэмьен не сомневался в том, что тысячи маленьких мстителей прокладывают себе дорогу сквозь тело умирающего дерева, пока оно не превращается в чучело, полое изнутри, становясь всего лишь мертвой опорой для вызревающего на нем и вокруг него винограда.

«Это всего лишь природа, – убеждал он себя. Просто растения приспособились к особым условиям здешних мест». Но почему-то это казалось неправильным, даже несправедливым. В Запретном Лесу у Тарранта все было чудовищно, но: сами его части четкой согласовывались друг с другом, образуя безупречную: биологическую гармонию; и это, равновесие ощущалось: повсюду, сколь бы отвратительны ни были его составляющие. Но здесь… слишком много смерти, подумал Дэмьен. Слишком много гниения. Как будто природа перенапряглась в точке опоры, как будто что-то добавили или, наоборот, отняли, а в результате вся система вышла из-под контроля. А может, не добавили и не отняли, а изменили? И чем будет питаться виноград после того, как убьет все деревья? Они скакали мимо густых зарослей дикого винограда, покрывавшего деревья целиком, подобно одеялу. А что произойдет, когда эти заросли станут настолько густыми, что солнечный свет перестанет попадать даже на вершины деревьев? Хорошенько прислушавшись, разве не услышишь, как весь этот лес умирает? Как, войдя в коллапс, стенает целая экосистема? Мысль об этом заставила священника содрогнуться, так что Хессет обернулась посмотреть, что это с ним стряслось. Лицо у нее было мрачным, и маленький шрам, оставшийся на память о внутреннем веке, втянулся в глаз как можно глубже. Вот как. Значит, она это тоже чувствует. Что ж, по крайней мере, хоть некоторое утешение.

Они скакали несколько часов, делая лишь краткие привалы, чтобы Дэмьен и Хессет смогли поесть, чтобы покормить лошадей и чтобы Таррант мог изучить потоки Фэа. Стоило им остановиться, как умирающий лес, казалось, смыкался вокруг них, поэтому все управлялись со своей пищей как можно скорее и пренебрегали отдыхом сверх самого необходимого минимума. Даже Таррант, судя по всему, чувствовал себя здесь неуютно. А разве это, если хорошенько призадуматься, не исполнено зловещего смысла, – таким вопросом задавался Дэмьен. Охотник строил существование на точности и порядке, его творческий гений вбирал в себя не только человеческую религию, но природу как таковую во всей ее комплексной необъятности. Неужели здесь он столкнулся с большей мерзостью, чем его собственная, столкнулся с экосистемой настолько испорченной, что она не поддается восстановлению?

Какое-то время спустя – трудно сказать какое, он потерял всякое представление о времени, – Охотник повернул на восток. На задавая никаких вопросов, они поехали следом: его интуиция не вызывала у них сомнений. Свитый из виноградных лоз полог над головами стал еще гуще, колючие отростки, свисая, цеплялись за их волосы. Отвратительный запах гниения становился все сильнее и сильнее: даже Дэмьен с его примитивным человеческим обонянием задыхался и мог лишь представить себе, каково приходится Хессет. Отростки свисали с верхушек деревьев все ниже и ниже – так что в конце концов Тарранту пришлось, обнажив меч, прорубать себе и своим спутникам дорогу. Холодное пламя, источаемое заговоренной сталью, отражалось в каплях тумана, окрашивая весь мир в ледяные серебряно-синие тона. Побеги лозы звенели под ударами меча как стеклянные, мгновенно превращаясь в осколки льда, рассыпающиеся во все стороны, словно брызнувшие с небес звезды.

И вот они вновь очутились на открытой местности. Таррант управился с последними непроходимыми зарослями – самой настоящей стеной, образованной белыми лозами и грибовидными листьями, – и лес остался позади со всеми своими мертвыми и полумертвыми деревьями, и перед ними предстал водный простор, столь чистый и незамутненный, что от одного взгляда на него Дэмьену стало легче.

Таррант кивнул в сторону воды.

– Мне показалось, что в создавшихся условиях вам захочется разбить лагерь на берегу реки.

Несколько вычурная фраза Охотника заставила Дэмьена поглядеть на небо. Ничего хорошего; туман оставался достаточно густым, чтобы нельзя было определить, насколько темны небеса. Но слова, выбранные Таррантом, свидетельствовали о скором рассвете, а ему требуется некоторое время на то, чтобы найти для себя надежное убежище.

– Вы уверены, что для вас не будет лучше остаться с нами?

Таррант немного подумал.

– Здесь мне не укрыться. Так что извините.

По каким-то оставшимся неясными для его спутников причинам Охотник предпочел не перевоплощаться в непосредственной близости от них, а пошел в сторону по-прежнему полуночного леса. Дэмьен увидел, как он исчез в собственноручно прорубленном туннеле, а затем с явной неохотой принялся за обустройство лагеря. Он был встревожен. Весьма встревожен. Сделанное им Тарранту предложение было скорее жестом доброй воли, нежели серьезной попыткой; он знал, насколько дорожит Охотник своим дневным уединением. Но если бы Таррант и впрямь решил остаться с ними, если бы он предпочел общество Дэмьена тому неизведанному, которое здесь скрывается… Но он ушел, и то ладно.

Дневной свет. Или нечто в этом роде. Туман стал темно-серым, потом средне-серым – и ни на йоту светлее. Солнечный свет с трудом протискивался на дно ущелья между двумя крутыми стенами и сквозь толщу тумана. В полдень клубящийся в воздухе пар наконец стал несколько посветлее, но лишь на очень недолгое время, – через какой-то час все вокруг снова окрасилось в серые тона. Это напомнило Дэмьену ложный рассвет, с которым ему доводилось сталкиваться в арктических пустынях, где последнее осеннее солнце один раз в сутки дразнит наблюдателя своим светом; но так и не восходит. И это, вспомнил он, производит на человека столь же угнетающее впечатление.

Но даже в тумане все-таки удавалось кое-что различить: слабые шорохи жизни, порожденной Фэа, скользили по воздуху подобно летучим рыбам; Эти создания лишены вещественности, а их внешняя форма столб же непостоянна, как и сам туман, но отсутствие материальной субстанции ни в коем случае не делало их менее опасными. Судя по всему, ночью их заставляла держаться в сторонке от путников близость Тарранта, а теперь – в свете столь тусклом, что он едва ли мог причинить им существенный вред, – они нависали над Дэмьеном, ведомые слепым инстинктом демонического голода, расчувствовав в его плоти и в присущей ему жизненной силе редкостную по здешним местам добычу. Одному только Богу ведомо, чего именно они от него хотели, а сам священник и не собирался выяснять. Дважды рубанув мечом, он убедился в том, что тяжелая сталь бессильна в поединке с эфемерными существами: меч проходил сквозь призрачное «тело» примерно с тем же эффектом, с каким проволока вонзается в дым; поэтому Дэмьен решил прибегнуть к Творению. Он отогнал их от себя угрозой Проклятия, а затем очертил на земле меловой круг, предотвращая тем самым их возвращение. Пока он предпринимал Творение, его руки тряслись, – он понимал, сколь рискованно это занятие здесь, где в любую минуту может случиться землетрясение, а уж оно испепелит его мозг прежде, чем он успеет хоть что-нибудь почувствовать. Но в конце концов он со всем управился и, собрав восемь камней, разложил их на равномерном расстоянии друг от друга по меловой окружности, защитив тем самым весь лагерь. Здешние камни были далеки от идеала в охранных целях: по идее их следовало бы сперва исписать особыми письменами и украсить соответствующими символами, но пока суд да дело, сойдут и эти. Каждый из них он втиснул в землю под таким углом, чтобы они вошли в Фэа и набрались этой энергии, – и если какая-нибудь демоническая тварь вздумает приблизиться, камни отпугнут ее. А поскольку у камней нет мозга, они могут почерпнуть из Фэа сколько угодно энергии и тем не менее так и не превратиться в источник опасности для человека.

Хессет наблюдала за его возней несколько насмешливо, однако воздержалась от каких бы то ни было комментариев. Вот и прекрасно. Потому что поганые твари явились сюда вовсе не по ее душу, не так ли?

И лишь когда священник со всем управился и подсел к костру, где уже сидела она сама, Хессет заговорила:

– А он скорее всего прав.

– Кто?

– Таррант. Насчет здешних людей.

Дэмьен посмотрел в сторону леса, куда меж тем бежали последние порождения Фэа.

– Разумеется, здесь должны быть люди. Причем достаточное количество. Потому что такое число этих тварей могут породить лишь десятки душ в своем общем невольном усилии. – Теперь, когда эти твари уже исчезли, ему стало трудно припомнить, как они выглядят, но он попытался. Какие они странные… но в самом их наличии имелась строгая логика. – Это страх перед туманом, – сказал он. – Вот что распространяет их. Страх перед туманом и передо всем, что скрывается в тумане. Здешние обитатели, должно быть, люди пришлые – и туман вызывает у них ужас. И когда эти негативные эмоции начали воздействовать на земное Фэа, оно и выдало такие порождения. Аморфные и подобные самому туману. – Вглядевшись в пламя костра, он попробовал думать четче. Так, чтобы все сошлось воедино. – Здесь ведь нет более традиционных демонов, не так ли? По крайней мере, мы с таковыми еще не встречались. Но в большинстве человеческих общин складывается собственная фольклорная мифология – вампиры, суккубы, всяческие карлики и уродцы – задолго до того, как появляются бесплотные абстракции вроде здешних. И это странно… – Тем временем от реки на них начало наплывать нечто туманное и красноглазое; достигнув ближайшего охранного камня, оно задрожало и зависло в воздухе. – Вот мне и любопытно, почему это так получилось?

– Таррант, наверное, сможет на это ответить, – пробормотала Хессет, наблюдая за демоническим существом, которое попятилось от охранного камня и растворилось в тумане.

Но Таррант не смог.

Вернувшись ночью, он остановился у мелового круга и последовательно осмотрел все охранные камни. Лишь покончив с этим, он подсел к костру.

– Конечно, это не имеет особенного значения, – обратился он к Дэмьену. – Но сила этих камней недостаточна. А вам следовало бы учесть, что и моя мощь является демонической по своей природе и они, соответственно, реагируют на меня, как на врага.

Дэмьен сконфуженно заморгал; конечно, ему следовало об этом подумать.

– Прошу прощения.

После того как они загасили костер и расселись по седлам, Дэмьен и Хессет рассказали Тарранту о странных демонических существах. И вслед за ними раздраженный Охотник оказался не в силах обнаружить людей, которые должны были обитать где-то в здешних лесах.

– Но это не Затемнение, – рассерженно, как показалось Дэмьену, буркнул он. – Но если не Затемнение, то тогда что же? Что может позволить десятку или более того людей исчезнуть из потоков Фэа в такой степени, что оно словно и не подозревает об их присутствии?

Ответа на этот вопрос не было; не было и другого выбора, кроме продолжения пути. Они вновь углубились в лесную чащу, и теперь ее замкнутость сама по себе обрадовала Дэмьена. Отрадно было видеть хоть что-нибудь, кроме непроглядного тумана, даже если этим чем-нибудь и были противоестественные здешние заросли.

Всю ночь они промолчали, проезжая милю за милей по этому странному и чужому лесу, высвечивая фонарем лишь кусочек земли прямо перед ними. Разумеется, Таррант мог видеть и в свете, источаемом Фэа, а ночное зрение Хессет ничуть не уступало дневному, но вот Дэмьену казалось, будто он здесь ослеп. И, вдобавок к этому неприятному обстоятельству, лес с каждой милей менялся и становился все страннее и страннее. Ничего удивительного в том, что ко времени очередного привала он почувствовал себя полностью изнуренным.

Сначала дикий виноград удушал деревья. Затем пошла полоса изломанного (кем? чем?) винограда, из изуродованных побегов течет белый сок. Затем появились черные зверьки, снующие туда и сюда по стволам деревьев, с несколькими виноградинами или с обрывком грибовидного листа во рту. Потом твари больших размеров, похожие на гигантских пауков, поедали черных зверьков. Причем вся эта живность не соседствовала друг с другом, как обстояло бы дело в обычном лесу, а проходила своеобразными полосами или волнами – и каждая новая волна пожирала лес по-новому, оставляя после себя лишь мертвые деревья, погубленный виноград и голые кости. Костей было чрезвычайно много. Они устилали землю, как по осени – сухие листья. Лежали целыми слоями, столь толстыми, что трещали под копытами лошадей буквально на каждом шагу. А запах гниения и распада был время от времени столь невыносимым, что Дэмьену приходилось зажимать платком нос и рот и совершать Творение, воздвигая вокруг себя нечто вроде обонятельного барьера. Да и Хессет выглядела такой больной, что он предложил ей аналогичную помощь – и она, к его изумлению, согласилась. Как разбирался с невыносимым запахом Таррант, так и осталось загадкой, но Дэмьен не сомневался в том, что тот что-то придумал. Охотник был человеком слишком изысканным, чтобы переносить такую мерзость, к тому же так долго.

Но вот, наконец, они вновь выехали на берег реки. Здесь она стала шире, вода рябилась, протекая по скалистому ложу. Дэмьен рванулся к берегу, чтобы набрать воды для ужина, но Таррант схватил его за плечо и заставил остановиться.

– В чем дело?

– Характер здешнего леса. Подумайте об этом. Живое здесь пускает корни, размножается и разрушает окружающую среду. Потом то же самое совершает следующий вид. И так далее. И так далее. И так далее.

Священник не сразу понял, что имеет в виду Охотник.

– Вы хотите сказать, что кто-то заставляет формы жизни эволюционировать?

– Природа бесконечно сложна, преподобный Райс. Кому знать об этом лучше, чем мне? Естественная экосистема всегда бывает тщательно сбалансирована, всегда подразумевает сложное взаимодействие сдержек и противовесов, эволюционирующих одновременно и параллельно. Здесь же мы не наблюдаем ничего подобного. Здесь все чрезвычайно просто – и чрезвычайно расточительно… Я чувствую за этим человеческие усилия. Усилия крайне неопытного человека, лишенного подлинного понимания происходящего, обескураженного собственной неспособностью управлять протекающими процессами. Потому что если ты стремишься вывести новый вид и подходишь к этому делу надлежащим образом, тебе приходится позаботиться и о противовесах: о хищниках, паразитах, эпидемиях, о механизме вырождения. Ничего подобного здесь не сделано. Просто приложена сила в отсутствие понимания возможных последствий. Ничего удивительного в том, что последствия оказались настолько ужасными.

– Каждая форма жизни захватила собственную территорию, – подчеркнула Хессет.

– Возможно. Но возможно и другое. Все здешние формы жизни созданы в едином центре, а затем им предоставили возможность свободного распространения. Сперва виноград, потом зверьки, питающиеся виноградом. Когда зверьки вышли из-под контроля, по их следу пустили хищников. И так далее. Каждая форма жизни волнообразно распространяется из общего центра. А мы с вами направляемся…

– Мы направляемся именно в этот центр, – внезапно вырвалось у Дэмьена.

Охотник кивнул:

– Точно так. И скоро нам предстоит встреча со следующим здешним видом. Последними нам на глаза попались грызуны, причем довольно крупные грызуны. Все, что может справиться с этими грызунами, будет представлять опасность и для людей – и, соответственно, для собственных создателей.

– Но их смогут уничтожить насекомые, – заметила Хессет. – Или даже микробы. Не представляющие опасности для человека.

– Совершенно справедливо. И, затей все это я сам, я бы выбрал микробов. Но тот, кто строит из себя Господа Бога применительно к данной экосистеме, явно лишен подобной изощренности. Так кто же, с нашей колдовской точки зрения, может оказаться надежным – и безопасным для нас самих – убийцей? Еще один мелкий зверек? Это неэффективно. Крупный зверь? Это слишком опасно. Может быть, нечто крупное, но ограниченное в своих передвижениях так, что оно не может распространяться само по себе. Тогда смертоносного контакта с ним можно избежать. Но ведь нельзя же расположить этих убийц в выбранных наугад точках? Остальная живность научится избегать контакта с ними. Убийцы должны находиться где-нибудь в укромном месте – но все же в таком, куда в конце концов непременно придут все звери…

Он на мгновение всмотрелся в траву, затем, наклонившись, поднял с земли камень. Тот был, как заметил Дэмьен, плоским, очень тонким, размером приблизительно с мужскую ладонь. Изящно вывернув запястье, Таррант бросил камень в реку, причем тот несколько раз подпрыгнул над поверхностью воды, прежде чем то ли пойти на дно, то ли потеряться в тумане.

– Ловко, – усмехнулся Дэмьен. – Но я не понимаю…

Река пришла в движение. Там, где плоский камень впервые соприкоснулся с поверхностью, из воды в хлопьях пены вырвалось нечто зеленое. Зеленое и поблескивающее, оно судорожно зашарило вокруг в поисках осмелившегося побеспокоить его предмета. Дэмьен разглядел зеленые щупальца, между ними мелькнуло нечто ослепительно белое и страшно острое. Голод. О Господи, он прямо-таки физически ощутил голод, исходивший от этого чудовища, почувствовал, как этот голод парализует ему конечности, лишая малейшей возможности как убежать, так и вступить в схватку…

Резко встряхнув головой, он заставил себя отвернуться. И это оказалось нелегко. Какое-то время спустя шум, доносившийся с реки, затих. Еще какое-то время спустя Дэмьена оставило ощущение собственной беспомощности. Он вновь повернулся к реке, но не увидел на ее поверхности ничего, кроме легкой ряби.

– Господи, – прошептал он. – Что это было такое?

– Последний гамбит нашего колдуна, так мне кажется. А что может произойти, когда выйдет из-под контроля эта тварь, остается только догадываться. К счастью, следующим этапом здешней эволюции, судя по всему, тоже должно стать речное чудовище. Благодаря этому путешествие по суше выглядит до поры до времени более-менее безопасным.

– Если вы правы, – заговорила Хессет, – если все это дело рук человеческих… тогда, скажите, далеко ли нам еще до встречи с этими людьми? Вы можете определить это хотя бы приблизительно?

– Я бы сказал, что мы подошли к ним практически вплотную. Сколько ступеней по живой лестнице пропитания остается преодолеть, прежде чем предмет эволюции решит, что ему нравится вкус человеческого тела? Мне кажется, отныне нам надо проявлять предельную осторожность, – предостерег их Охотник. – Здешние твари с каждым разом становятся все крупнее и крупнее, а значит, и опаснее. Не исключено, что в конце концов эти исчадия окажутся даже опасней, чем местные люди.

– А ваше Познание по-прежнему бессильно выяснить что-нибудь о них? – спросил Дэмьен.

Таррант холодно посмотрел на него:

– Увы. Я пытался. Все выглядит так, будто они исчезли напрочь.

– Или были съедены, – предположила Хессет.

– Я бы такое почувствовал, – невозмутимо ответил Охотник.

«Предельная осторожность!» Вот о чем думал Дэмьен, пока они ехали по берегу, высматривая место для привала. Предельная осторожность. Как будто они не были предельно осторожны до сих пор! Как будто без Охотника они бы сами этого не поняли.

«Он встревожен, – подумал Дэмьен. – Может быть, даже напуган. Да и случалось ли кому-нибудь пренебрегать его волей столь бесцеремонно?

Но если он испуган… то какие же, к черту, выводы из этого вытекают?»

Лагерь они разбили на скале над рекой.

– Дэмьен! Дэмьен! Поднимайся!

Встревоженный шепот проник в его сны. Прошло не меньше минуты, прежде чем он понял, кто это и почему к нему взывают с такой страстью.

– Дэмьен! Проснись! Пожалуйста!!

И тут наконец он понял. Сон разлетелся на тысячу обломков. Он проснулся.

– В чем дело? – пробормотал он, неловко усаживаясь. В горле у него пересохло. – В чем дело?

Он увидел, что Хессет вооружилась.

– Кто-то идет, – прошептала она. Уши ее стояли торчком, щетина искрилась. – Я чувствую по запаху.