Текст книги "Заметки о Гитлере"

Автор книги: Себастьян Хаффнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

При поиске мотивов непонятного объявления войны Гитлером Америке используются предположения, потому что сам он не раскрыл своих мотивов. Это объявление войны не только является самой непостижимой из ошибок, которыми он в 1940 и 1941 годах почти уже полную победу превратил в неминуемое поражение; это было также и самое единоличное из его единоличных решений. До того, как он высказал его перед собранным для этой цели заседанием рейхстага, он не говорил на эту тему ни с кем: ни с генералами своего военного окружения, с которыми он с начала войны с Россией проводил большую часть дня; ни со своим министром иностранных дел; тем более и не со своим правительством, которое он ни разу более не собирал с 1938 года. Но перед двумя иностранными посетителями, датским министром иностранных дел Скавениусом и хорватским министром иностранных дел Лорковичем он уже 27‑го ноября (когда русское контрнаступление вовсе еще не начиналось, а только лишь было остановлено немецкое наступление на Москву) вел странные речи, которые были записаны. «Я и в этом холоден как лед», – сказал он, – «Если немецкий народ когда–то больше не будет достаточно силен и готов пожертвовать свою кровь для своего существования, то он должен будет исчезнуть и быть уничтоженным другой, более сильной державой… В таком случае я не пролью по немецкому народу ни одной слезы». Зловещие слова. В 1945 году Гитлер действительно отдал приказ – все, что еще осталось в Германии, уничтожить и отнять у немецкого народа любую возможность для выживания – таким образом наказать его за то, что он оказался неспособным к покорению мира. Уже теперь, при первом поражении, неожиданно всплывает эта предательская мысль. И она соответствует характерной черте Гитлера, о которой мы уже знаем: его склонности делать самые радикальные выводы – да притом «холодно как лед» и «быстро как молния». Было ли объявление войны Америке первым признаком того, что Гитлер внутренне переключился? Решился ли он уже теперь на то, что если уж он не может войти в историю величайшим завоевателем и триумфатором, то по крайней мере сможет стать архитектором величайшей катастрофы?

Достоверно одно: объявлением войны Америке Гитлер подтвердил поражение, которое дало о себе знать финалом событий под Москвой. И с 1942 года он не сделал больше ничего, чтобы предотвратить его. Он не проявлял больше инициатив, ни политических, ни военных. Находчивость, в которой нельзя было ему отказать в предыдущие годы, с 1942 года как ветром сдуло. Политические шансы, которые вполне еще возникали, чтобы из проигранной войны как–то выйти, оставались без внимания – даже военные шансы, чтобы военную удачу возможно все же еще повернуть в свою сторону, как например поразительные победы Роммеля в Африке летом 1942 года. Как будто Гитлер больше не интересовался победой, но только еще чем–то другим.

Примечательно также, что в эти годы Гитлер все больше и больше прячется от людей. Его больше не видно и не слышно. Нет больше контактов с массами, посещений фронта, осмотров городов после бомбежек, практически нет больше публичных речей. Гитлер живет теперь только в своей военной ставке. Правда, там он еще управляет, абсолютно как прежде, отстраняет и замещает генералов как на конвейере, и все военные решения принимает сам – часто странные решения, как пожертвование Шестой армией в Сталинграде. Его стратегия в эти годы упрямая, лишенная фантазии, его единственный рецепт: «Держаться любой ценой». Цена уплачивается, но несмотря на это удержаться не получается. Захваченные области одна за другой теряются, с конца 1942 года на востоке, с 1944 года также и на западе. Гитлер не реагирует на это; он ведет затяжную борьбу на сдерживание – очевидно, что больше не за победу, но за время. Что примечательно: прежде у него никогда не хватало времени. Теперь он сражается за время.

Но он еще сражается, и ему еще требуется время. Для чего? У Гитлера всегда были две цели: господство Германии над Европой и уничтожение евреев. Первого он не достиг. Теперь он концентрируется на втором. В то время, как немецкие армии ведут свою длительную, жертвенную и напрасную борьбу на затягивание, день за днем катятся поезда с человеческим грузов в лагеря уничтожения. В январе 1942 года было отдано распоряжение об «окончательном решении еврейского вопроса».

В годы, предшествовавшие 1941, весь мир, затаив дыхание, следил за политической и военной деятельностью Гитлера. Теперь это время прошло. От чего теперь у людей во всем мире перехватывало дыхание, то были его преступления.

ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Без сомнения, Гитлер является фигурой мировой истории; но в такой же степени он принадлежит и к криминальной хронике. Он пытался, правда безуспешно, посредством завоевательных войн основать всемирный рейх. При подобных предприятиях всегда будет проливаться много крови; несмотря на это, никого из великих завоевателей, от Александра до Наполеона, отнюдь не называют преступниками. Гитлер является преступником не из–за того, что он брал с них пример.

Он является преступником по совершенно иной причине. Гитлер велел погубить бесчисленное множество безобидных людей без какой–либо военной или политической цели, но для своего личного удовлетворения. В этом отношении его можно сравнивать не с Александром Македонским и Наполеоном, а с серийными убийцами женщин Кюртеном и мальчиков Хаарманом, с той лишь разницей, что он с индустриальным размахом делал то, что те совершали кустарным способом, так что его жертвы исчислялись не дюжинами или сотнями, а миллионами. Если совсем просто, то он был массовым убийцей.

Мы используем это слово в его точном, криминологическом значении, вовсе не в риторически–полемическом смысле, в котором иногда бросают в лицо упрек политикам и генералам, посылающим на смерть своих врагов или своих солдат. Политики (и генералы) во все времена и во всех странах оказываются в ситуации, когда им приходится посылать на смерть – во время войны, гражданской войны, во время государственных кризисов и во времена революций. Это не делает из них преступников. Вообще же у народов всегда есть тонкое чутье на то, идет ли их повелитель на это только по необходимости или же услаждает свои тайные страсти. Слава жестокого властелина остается всегда запятнанной, даже если он при этом был дельным правителем. Это относится, например, к Сталину. Гитлер среди прочего также был жестоким правителем и тем самым вообще–то исключительным явлением в немецкой истории. До Гитлера жестоких правителей находят в немецкой истории гораздо реже, чем в случае России и Франции. Но не об этом здесь речь. Гитлер был жестоким не только как правитель и как завоеватель. Особенность Гитлера в том, что он приказывал убивать в таких невообразимых масштабах и тогда, когда, исходя из государственного благоразумия, для этого не было ни малейшего основания или повода. Да, иногда его массовые убийства были как раз противоположны его политическим и военным интересам. Войну против России, например, которую как мы теперь знаем, невозможно было выиграть в военном отношении, он возможно смог бы выиграть политически, если бы выступил в качестве освободителя, а не уничтожителя. Но его кровожадность была сильнее, чем его несомненно немалая способность к политическому расчету.

Массовые убийства Гитлера начались во время войны, но они вовсе не были военными действиями. Гораздо более можно сказать, что он использовал войну для предлога, чтобы совершать массовые убийства, которые не имели ничего общего с войной, но которые уже всегда проявлялись у него как личная потребность. «Когда на фронте погибают лучшие», – писал он уже в «Майн Кампф», – «тогда можно дома по крайней мере истреблять паразитов». Истребление людей, которых Гитлер считал вредными насекомыми, имело с войной связь лишь постольку, поскольку на родине война отвлекала от этого внимание людей. Впрочем, оно было для Гитлера самоцелью, вовсе не средством для достижения победы или для предотвращения поражения.

Напротив, оно вредило ведению войны, потому что тысячи пригодных для войны эсэсовцев, которые годами были этим заняты – в общей сложности эквивалент нескольких дивизий – отсутствовали на фронте, и ежедневные массовые перевозки через всю Европу в лагеря уничтожения отбирали у сражающихся войск существенную часть дефицитного подвижного состава, который настоятельно им требовался для их снабжения. Кроме того, акции убийств, после того как победа не могла быть более достигнута, делали невозможным какой бы то ни было компромиссный мир, потому что они убеждали, по мере того как становилось о них известно, политиков сначала Запада, затем и России, что война рационально может быть окончена не путем дипломатических переговоров с Гитлером, а только посредством судебного процесса над Гитлером. Цель войны как «Наказание ответственных за эти преступления», провозглашенная в январе 1942 года западными союзниками, а в ноябре 1943 в конце концов и Советским Союзом, потребовала в качестве дальнейшей цели войны безоговорочной капитуляции.

В 1942 – 1945 годах во всем мире было живым осознание того, что гитлеровские массовые убийства были не просто «военными преступлениями», а уголовными преступлениями, и именно преступлениями неслыханного прежде масштаба, цивилизационной катастрофой, которая в известной степени начинается там, где прекращаются обычные «военные преступления». К сожалению, это осознание было затем снова стерто Нюрнбергским «процессом над военными преступниками» – злополучным представлением, о котором сегодня никто больше не вспоминает охотно.

У этой юстиции победителей было множество недостатков: главный обвиняемый отсутствовал, поскольку он скрылся от какого бы то ни было земного правосудия; закон, по которому выносились приговоры, был специальным законом обратной силы; но прежде всего: собственно гитлеровские преступления, то есть массовое истребление в промышленных масштабах поляков, русских, евреев, цыган и больных, представляло пункт обвинения совершенно между прочим, вместе с принудительными работами и депортацией в качестве «Преступления против человечества», в то же время главное обвинение звучало как «Преступление против мира», то есть война как таковая, а «военные преступления» были определены как «нарушения законов и обычаев ведения войны».

Такие нарушения естественно – в более или менее тяжелой форме – присутствовали у всех сторон, а ведь войну вели также и державы–победительницы. Таким образом, было легко сказать, что здесь виновные правили суд над виновными, и в действительности обвиняемые были приговорены за то, что они проиграли войну. (Британский фельдмаршал Монтгомери открыто высказывал эту мысль после процесса). Нюрнберг привнес много путаницы. У немцев – именно у немцев, у которых было больше всего причин, чтобы раскаиваться и стыдиться – он вызвал менталитет встречных претензий, манеру на каждый упрек держать наготове» tu quoque«– «А ты что же, быть может, не делал такого же?» У держав–победительниц, во всяком случае у западных, он оставил угрызения совести, особенно в Англии, в которой начинают появляться абсурднейшие оправдательные тезисы для Гитлера. Сегодня действительные преступления Гитлера, которые тридцать пять лет холодят людям кровь в жилах, следует заново усердно отобрать из мусора и отделить от того, что можно назвать обычной грязью войны. Лучше всего начать с исследования того, что из злодеяний Гитлера не принадлежит к этим преступлениям – при наличии опасности того, что многие читатели могут углядеть в этом попытки обелить Гитлера. Дело обстоит совсем наоборот.

Начнем с «Преступлений против мира». На Нюрнбергском процессе война как таковая (во всяком случае, спланированная и желаемая агрессивная война) была – в первый и до сих пор также и в последний раз – объявлена преступлением. Существовали тогда мнения, которые в «Преступлениях против мира» видели даже самый важный пункт обвинения, который в основном уже включал все остальные, и приветствовали криминализацию войны как эпохальный прогрессивный шаг человечества. Эти голоса сегодня изрядно примолкли. Война и убийство, слова, которые так легко слетают с языка – это совершенно разные вещи. Это демонстрируется как раз в случае с Гитлером.

Конечно, отношение к войне по крайней мере западных народов в этом столетии сильно изменилось. Прежде война прославлялась. Еще в Первую мировую войну участвовавшие в ней народы – и не только немецкий – вступали с восторгом и воодушевлением. Это миновало. Уже Вторую мировую войну все народы – не исключая немецкого – воспринимали как несчастье и испытание. С тех пор развитие средств массового уничтожения еще больше усилило всеобщий защитный страх перед войной. Но война не была упразднена. Способ отменить войну еще не найден. Объявление её преступлением, как это произошло в Нюрнберге, явно не является таким способом.

На это указывают многие войны, которые с тех пор произошли и происходят, и на это указывают неслыханные суммы и ресурсы, которые те же самые державы, что объявили в Нюрнберге войну преступлением, с тех пор ежегодно тратят на то, чтобы оставаться готовыми к войне. Они не могут поступать иначе, ведь они знают, что война все еще возможна в любое время и при определенных обстоятельствах может стать неотвратимой.

Правда уже перед Второй мировой войной большинство стран, которые потом вели её, пактом Келлога[22]22
  Келлога – Бриана пакт, договор об отказе от войны в качестве орудия национальной политики, подписанный 27 августа 1928 года в Париже (Прим. переводчика)


[Закрыть] подписывали праздничное заявление об отказе от войны, а с 1945 года подобные заявления об отказе от войны стали принадлежать к нормальному содержанию международных договоров, начиная заседаний ООН и заканчивая Хельсинкским Актом. Но все правительства знают, что серьезно на них нельзя полагаться, и ведут себя соответственно. Никто не будет по этой причине объявлять все правительства бандами преступников. Неприятное, но неизбежное явление объявлять преступлением также не помогает. С таким же успехом, как и военные походы, можно объявить преступлением походы на унитаз.

Самый краткий обзор мировой истории, как до эпохи Гитлера, так и после него, учит как раз тому, что войну можно упразднить из государственной системы с тем же успехом, как и выделение отходов из биологической системы человеческого тела, и требуется лишь простейшее размышление, чтобы понять, почему это так. Войны ведутся между государствами; и они принадлежат к государственной системе, поскольку и до тех пор, пока государства являются высшей существующей на Земле инстанцией власти и насилия. Их монополия на насилие неизбежна; это является необходимым условием того, что внутренние групповые и классовые конфликты его граждан могли бы разрешаться без насилия. Но это делает одновременно неизбежным, что конфликты самих государств в случае обострения могут разрешаться только насильственным путем, а именно посредством войны. По–другому было бы только в том случае, если бы над государствами была еще одна высшая инстанция власти: единственное, властвующее над всей Землей универсальное государство, которое бы подчиняло государства подобно тому, как федеральное государство подчиняет входящие в него субъекты. Такое мировое государство хотя и является всегда идеалом великих завоевателей и основанных ими великих империй, но эта цель до сих пор ни разу не была достигнута. Пока политический мир состоит из множества суверенных государств, имеют силу следующие слова Шиллера:

… Война страшна,

Как божий бич, но волею небес

Война во благо может обратиться.[23]23
  Шиллер, «Смерть Валленштейна», трагедия. Перевод с немецкого Н. Славятинского (Прим. переводчика)


[Закрыть]

Криминализация войны, как пытались это сделать в Нюрнберге, может сделать её только лишь ужаснее, потому что проигрывающий в этом случае не будет больше сражаться за победу или готовиться к поражению, но он будет сражаться за жизнь, альтернатива которой – смерть.

Возможно, кто–то возразит, что в Нюрнберге ведь не любая война приравнена к преступлению, а только лишь агрессивная и захватническая война. То, что Гитлер вел такую войну, по крайней мере на Востоке, никто не отрицает. Иначе, чем в случае Первой мировой войны, для Второй едва ли встает вопрос о «виновниках войны». Гитлер планировал, стремился и вёл эту войну с последующей целью основания Великого Рейха под главенством Германии, а качестве дальней цели – и достижения мирового господства.

Но и это нельзя сразу же обозначать как преступление, и именно в том случае, когда придерживаются мнения, что войны следует отменить, поскольку человечество со своей нынешней техникой не может больше позволить их себе.

Если войны именно в мире суверенных государств неизбежны и если они с другой стороны в технический век стали угрожать самому существованию человечества, тогда в логике ситуации человечества лежит «war to end war», война за окончание всех войн. Но мы только что видели, что собственно единственным средством отменить войну как учреждение политики является мировое государство, а на пути к мировому государству явно нет никакого другого пути, кроме успешной мировой завоевательной войны. Во всяком случае, исторический опыт не показывает нам никаких других.

То, что такие учреждения, как Женевская Лига Наций или ООН в Нью – Йорке не устраняют войну, является несомненным. С другой стороны: наиболее продолжительному и стабильному миру, о котором мы знаем, «Pax Romana»[24]24
  «Римский мир», мир под властью Рима. Так называлась система распространения древним Римом своего владычества на завоеванные страны при помощи договоров о подчинении их Риму (Прим. переводчика)


[Закрыть] первых четырех столетий нашего летоисчисления, предшествовала целая серия целенаправленных завоевательных войн, и он стал возможен только посредством этих завоевательных войн. Римская империя и «Римский мир» были одним и тем же. Приведем менее масштабный, но исторически более близкий пример: между государствами Германии в течение столетий всегда были войны, среди которых и столь опустошительные, как Тридцатилетняя война, пока Бисмарк не объединил Германию – войной. И как же обстоит дело с самой Второй мировой войной? Не превратилась ли она для обеих главных держав–победительниц, России и Америки, в конце концов тоже (вольно или невольно) в захватническую войну, основывающую империи? Разве не являются НАТО и Варшавский Договор в определенном смысле американской и русской империями? Разве в холодной войне, которая последовала за Второй мировой войной, прежде чем она была подавлена до поры до времени атомным патом, не шла уже исподтишка речь о мировом господстве? И не следует ли признать, что русская и американская зоны господства, которые установились как результат Второй мировой войны, сегодня представляют единственные части мира, внутри которых царит прочный мир? Это звучит парадоксально, но успешные завоеватели и основатели мировых империй, к числу которых хотел принадлежать Гитлер, сделали в истории для мира больше, чем все бумажные заявления об отказе от войны. Не в том, таким образом, состоит преступление Гитлера, что он хотел сравняться с ними – или, если посмотреть иначе, что он безуспешно попытался сделать то, что затем успешно воплотили в жизнь его американский и русский победители, которых он подтолкнул.

Особое преступление Гитлера состоит также не в «Нарушении законов и обычаев ведения войны», то есть не в собственно «военных преступлениях», которые дали Нюрнбергскому процессу свое название. Здесь прежде всего следует заметить, что этот пункт обвинения находится в противоречии с уже рассмотренным. Если война вообще является преступлением, то и её законы и обычаи также являются частью этого преступления, и об их нарушении больше не может идти речь. В действительности «Законы и обычаи войны» наоборот исходят из того, что война – это вовсе не преступление, а принципиально общепринятое, так как неизбежное, международное учреждение. Они служат, в соответствии с удачной формулировкой Карла Шмита, «охранению войны», они стараются установить бережное отношение к гражданскому населению и к военнопленным, в основном посредством предписаний и договоренностей, ограничить войну и сделать её переносимой.

Впрочем, эти законы – что угодно, но не совершенство. Женевская конвенция, которая защищает жизнь военнопленных, ратифицирована не всеми государствами. Гаагским правилам ведения войны на суше, которые запрещают нападение на гражданское население в районе военных действий, не существует аналога по правилам ведения войны в воздухе. Таким образом, бомбежки жилых кварталов не противоречат повсеместно признанным правилам и обычаям ведения войны.

Но гораздо важнее, что нарушения различных законов и обычаев войны, которые естественно происходят во всех войнах и у всех сторон, традиционно не подлежат никаким международным санкциям, и это так по веской причине. Они наказываются (с переменной силой) во время войны самими начальниками и военными судами своих собственных сторон – часто вполне сурово, поскольку ведь мародерство, убийства, изнасилования и т. д., если на них не обращать внимания, подрывают дисциплину и тем самым боевую ценность собственных войск. Но после войны однако все стороны заботятся о том, чтобы тихо амнистировать эти еще не покаранные военные преступления, что могут подвергать сомнению только фанатики правосудия. В этом наличествует мудрость – так называемую нормальную жестокость войны рассматривать как явление, сопровождающее неизбежную чрезвычайную ситуацию, в которой добрые граждане и отцы семейств привыкают к убийствам, чтобы после войны они могли как можно быстрее забыть про неё.

Для держав–победительниц было ошибкой забыть про эту мудрость после Второй мировой войны. Не только потому, что преследование за эксцессы только побежденных вызвало чувство несправедливости, хотя естественно они были и на стороне победителей. Но прежде всего потому, что тем самым осознание особого характера преступлений Гитлера было притуплено, если их смешивать с происходящими в любой войне военными преступлениями. Гитлеровские массовые убийства признаются таковыми как раз потому, что они не были военными преступлениями. Резня военнопленных в пылу сражения; расстрелы заложников в партизанской войне; бомбардировки чисто жилых кварталов в «стратегической» воздушной войне; потопление пассажирских и нейтральных судов в подводной войне: всё это военные преступления, безусловно ужасные, но после войны по всеобщему соглашению их лучше всем сторонам забыть. Массовые убийства, планомерное уничтожение целых групп населения, «уничтожение вредителей» в применении к людям – это нечто совсем иное.

Нам придется теперь заняться этими преступлениями Гитлера, причем мы хотим опустить описания ужасающих подробностей. Их можно в достатке найти в других книгах, например в точно и аккуратно документированном исследовании «Национал–социалистические насильственные преступления» Райнхарда Хенкиса. Здесь лишь кратко зафиксированы факты в хронологическом порядке.

1. В день начала войны, 1 сентября 1939 года, Гитлером был издан письменный приказ о массовом умерщвлении больных в Германии. На основании этого приказа в последующие два года было официально умерщвлено около 100 000 немцев – «бесполезных едоков», из которых от 70 000 до 80 000 пациентов в лечебных учреждениях, от 10 000 до 20 000 отдельных больных и инвалидов в концентрационных лагерях, все еврейские пациенты в психиатрических лечебницах и около 3 000 детей в возрасте от трех до тринадцати лет, в основном в специальных школах и домах призрения. Акция была приостановлена в августе 1941 года, частично потому, что она вызвала у населения возрастающее беспокойство, а со стороны церкви – публичные протесты, частично – и пожалуй, это главная причина – поскольку созданная для проведения уничтожения больных организация (кодовое название Т 4) теперь потребовалась Гитлеру для запускаемого с большим размахом процесса уничтожения евреев. Позже не было более возможности возобновить уничтожение больных.

2. Также в сентябре 1939 года в Германии началась акция уничтожения цыган. Она была повсеместно подхвачена и проводилась сначала в концентрационных лагерях, затем в два этапа, в 1941 и в 1943 годах переведена в лагеря уничтожения. Начиная с 1941 года цыгане в оккупированных странах Восточной Европы уничтожались столь же систематически, как и жившие там евреи. Эти массовые убийства происходили в совершенном безмолвии, возможно потому что их нисколько не подготавливали с пропагандистской точки зрения и никто их не комментировал, и позже они практически не были исследованы детально. О них не говорили, когда они произошли, и сегодня об этом знают немного больше того, что это было. Документы редки. Оценки числа убитых доходят до 500 000. Из 25 000 цыган, живших в 1939 году в Германии, в 1945 году оставалось в живых наверняка только около 5000.

3. Примерно месяцем позже, в октябре 1939 года, по окончании военных действий в Польше, следует датировать начало третьей серии гитлеровских массовых убийств, чьими жертвами были польская интеллигенция и правящая прослойка общества, и которая затем длилась в течение пяти лет. В этом случае письменного приказа Гитлера нет – письменный приказ об уничтожении больных остался последним в этом роде, – но лишь устные распоряжения, которые однако равным образом засвидетельствованы и равным образом строго выполнялись. Например, Гейдрих в одном сообщении от 2 июля 1940 года, в котором излагает жалобы вермахта на ужасное немецкое властвование в Польше, говорит об «исключительно радикальном особом приказе Фюрера (например, приказ о ликвидации многочисленных представителей польских правящих кругов, которых были тысячи)», а генерал–губернатор оккупированной Польши Франк цитирует устное наставление Гитлера от 30 мая 1940 года: «Что мы теперь определили относящимся к управляющей прослойки Польши – это следует ликвидировать, что снова займет освободившееся место, следует установить и в соответствующий отрезок времени снова устранить». Это подтверждает с несомненностью, что по приказанию Гитлера в течение пяти лет не только евреи, но также и поляки нееврейского происхождения в своей стране бесправно и тотально подвергались произволу, и что при этом именно представители образованных слоев – священники, учителя, профессора, журналисты, предприниматели – становились жертвами кампании по уничтожению. К чему они стремились, можно представить из докладной записки Гиммлера в мае 1940 года (Гиммлер в отношении преступлений Гитлера всегда был его правой рукой, и поэтому в этих делах его можно рассматривать в качестве рупора его фюрера):

«Для ненемецкого населения Востока не должно быть школ иных, кроме как четырехклассных начальных школ. Целью этой начальной школы должно быть исключительно: простой счет максимум до 500, написание имени, учение о том, что божеской заповедью является повиновение в отношении немцев, честность, прилежание и усердие. Чтение я не считаю необходимым. Кроме этой школы, на Востоке не должно быть вообще никакой школы… Население генерал–губернаторства принудительно составляется после последовательного проведения этих мер в течение следующих десяти лет из оставшегося малоценного населения… Это население без руководителей будет оставаться в распоряжении в качестве рабочей силы и будет поставлять Германии ежегодно рабочих сезонных и для особых производств (дороги, каменоломни, стройки)».

Эта децивилизация древнего культурного народа была естественно сама по себе преступлением, но кроме того, она включала преступление массового уничтожения польских образованных слоев. Точное число образованных поляков, которые стали жертвами этого систематического массового убийства, определить сложнее, чем число убитых евреев. В целом Польша потеряла по официальным польским данным за шесть военных лет около шести миллионов человек, из которых около трех миллионов были убитые евреи. Не более 300 000 поляков погибли в сражениях. Если посчитать 700 000 в качестве беженцев и естественной убыли, то остаётся два миллиона, из которых достоверно половина должна приходиться на счет планомерных мер по уничтожению управляющей прослойки. Остальных следует отнести на счет репрессивных санкций в ходе борьбы с партизанами, проводившихся с большой неосмотрительностью массовых переселений и всеобщего террора для устрашения со стороны оккупационных властей.

4. Германская политика по отношению русскому населению в течение двух–трех лет оккупации огромных русских областей точно соответствовала изложенной выше политике в отношении Польши: истребление управляющих слоев, лишение прав и порабощение остальной массы населения. Польша – прежде планировавшаяся Гитлером для более снисходительной участи, а именно – существование в качестве вспомогательного народа, как венгры, румыны, словаки и болгары – была ведь, после того, как она отвергла эту роль, подвергнута не только наказанию за этот отказ, но также она играла роль разминки для планировавшейся в России политики уничтожения и порабощения. В России однако по сравнению с Польшей было два отличия, которые еще более обостряли эту политику.

Во–первых, русские высшие прослойки были коммунистическими, реально или мнимо (в то время как польские были преимущественно консервативно–католическими), что позволяло отбросить последние сдерживающие факторы при их систематическом уничтожении. Во–вторых, в преступлениях в России, в отличие от Польши, вольно или невольно участвовал и вермахт.

В Польше генерал–полковник Бласковиц, первый военный командующий оккупированной области (который после этого был отстранен от занимаемой должности), еще в первую военную зиму в частной жалобе выражает свой ужас от того, что за линиями немецких войск «бушуют звериные и патологические инстинкты»; а Гейдрих в своем уже цитированном докладе от 2 июля 1940 года указывал на то, что «исключительно радикальный» приказ Фюрера естественно не может быть сообщен всем командным пунктам сухопутных войск, «так что извне действия полиции и СС выглядят как самовольное, жестокое самоуправство». Гитлер полагал, что в России больше нельзя позволить армии сохранять такую невинность. Уже 30 марта 1941 года, то есть за несколько месяцев до начала войны, он выступил перед высшими офицерами с речью, в которой выложил всё начистоту: «Мы должны отречься от позиции солдатского товарищества. Коммунист прежде не был товарищем и после товарищем не будет. Речь идет о войне на уничтожение… Мы ведем войну не для того, чтобы сохранить врага… На Востоке жестокость работает на будущее». Насколько генералы вермахта следовали таким призывам, насколько исполнялся в особенности пресловутый приказ Гитлера о предании смерти всех попавших в плен политических комиссаров, сегодня не оспаривается. Не оспаривается судьба русских военнопленных в руках немцев. По сводке статистической службы при ОКВ[25]25
  ОКВ, Oberkommando der Wehrmacht (OKW) – верховное главнокомандование вооружённых сил в Германии описываемого периода (Прим. переводчика)


[Закрыть] от 1 мая 1944 года до этого момента было взято в плен 5,16 миллионов русских, большинство из них во время первой кампании 1941 года. Из них осталось в живых на тот момент еще 1 871 000. 473 000 были отмечены как «казненные», 67 000 как убежавшие. Остальные – почти три миллиона – умерли в лагерях военнопленных, большей частью от голода. Абсолютно соответствующим образом позже многие немецкие военнопленные не пережили русский плен.