Текст книги "Журнал ЕСЛИ №11 ЗА 2004 ГОД"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Как и для тех, кто собирает дань с живущих в оазисах хуторян.

Но до чего же хочется пить!… Проводник не в первый раз подумал о том, что легко отдал бы полжизни за право иногда посидеть у чистого лесного озера где-нибудь на Валдае, подальше от людей и сточных труб. Можно даже не купаться – просто зайти по колено в ледяную от бьющих со дна ключей воду, зачерпнуть ее горстью и пить, пить…

Но некому пожаловаться, и некого подбить на обмен. Жаль, что Плоскость – не ад. Не исключено, что в аду можно вступить в сделку если не с самим дьяволом и не с клерком из его канцелярии, то уж во всяком случае, с низовым персоналом, обслуживающим котлы и сковородки. Можно попытаться склонить какого-нибудь младшего истопника к злоупотреблению служебным положением…

С Природой не договоришься, она слов не разумеет. Тем более – помешавшаяся природа, поминутно нарушающая свои собственные законы. Изолятор в дурдоме, где она чудит и бросается на стены, не в силах вырваться в реальный мир, – вот что такое Плоскость. Сказано давным-давно.

И до сих пор не опровергнуто.

Добро, если бы нарушались только физические законы – не страшно. Тем более что нарушаются они не везде, а так, местами… пусть даже места эти постоянно блуждают. Плевать. Можно приспособиться. К тому же не все эти места таят смертельные ловушки. Подумаешь – слегка обморозит, или придавит тяжестью, или ударит по ушам границей раздела зон воздуха разной плотности. Это чепуха. Хуже, что есть места, как будто специально придуманные для того, чтобы жизнь медом не казалась…

И уж совсем плохо с водой. Как в пустыне. Нет, умирают от жажды немногие, и больше по глупости. Сиди в оазисе, пей вволю. Хоть купайся. Высунул нос за обозначенную границу – не взыщи. Кто ходит по Плоскости, тот должен уметь терпеть.

Лощина круто изогнулась. Сразу же за изгибом пошла полоса «горящей» земли, вся в трепете коронных разрядов. Холодное неопасное пламя трещало и пощипывало кожу. Потом пришлось обогнуть по склону холма небольшой, с лужу, участок жидкой земли, зябко дрожащий бестолковой рябью. Проводник указал знаком, что к жидкой земле приближаться не следует.

– А что будет, если наступишь? – не удержался от вопроса мальчишка.

– Сам станешь жидкой землей, только и всего. И лужа немного увеличится. Есть целые такие озера.

– Так она что – живая?

Проводник только пожал плечами: откуда, мол, мне знать. И снова долго шли и долго молчали. Наверное, мальчишка размышлял о том, скольких же людей сожрала эта лужа. Действительно, участки жидкой земли нарождаются крохотными и на беглый взгляд незаметными… пока кто-нибудь в них не вляпается.

Все так. А ты гляди под ноги и чуть что – прыгай повыше и подальше. Малые, с блюдечко, лужицы слишком слабосильны, чтобы удержать и переварить человека. В худшем случае потеряешь обувь вместе с лоскутом кожи со стопы. Хромай тогда к ближайшему оазису, ругайся и лечись.

А пока будет нарастать новая кожа, большой участок Плоскости останется без пригляда. И кто-то из вновь прибывших будет помирать от жажды возле камня с надписью «Сиди здесь, жди помощи», а кто-то, не дождавшись, начнет изучать окрестности, а то и пойдет без проводника куда глаза глядят…

Недолго им глядеть. До первой серьезной ловушки.

Минуту-другую хрустел под ногами гравий – обыкновенный, очень похожий на земной. Противно проскрипело застывшее стеклистое озерко. Зашуршал, осыпаясь, песок, тоже самый обыкновенный, не зыбучий. Все было как обычно. Лощина тянулась и тянулась, не думая кончаться. Урчало в животах. Спеклись губы. Воды бы… капельку!

Проводник вел уверенно.

До тех пор, пока шагах в ста впереди не сгустилось, взявшись неизвестно откуда, белесое облачко тумана. Только что там было чисто. Проводник встретил явление облачка кратким ругательством.

– Обойдем, – указал он направление. – Через гребень холма. Потерпите.

Видно было, что ему самому очень не хочется тащиться вверх.

– Никуда я дальше не пойду! – садясь на песок, истерически закричала женщина. – Шагу не сделаю!

– Тогда вы умрете, – равнодушно сообщил проводник.

Пожав плечами, он уже уходил вверх по склону холма, а за его спиной слышалось: «Мама, вставай! Ну вставай же, надо идти…» Женщина орала и отбивалась. Матерно обруганный сынишка обиженно замолчал.

– Стоять! – разбуженным медведем рявкнул кряжистый. – Стоять, я кому сказал, козел!

Проводник не отреагировал. Не остановился, не оглянулся, даже не прибавил шагу. Он взбирался по склону неспешно, экономя силы. Казалось, для него перестали существовать трое встреченных им вчера людей.

– Ну все! Убью, падла!

Будто и не уставший, глава семейства штурмовал склон гигантскими прыжками. Проводник не оборачивался. В последний момент он неуловимо ушел вбок, избежав удара. Нападавший сунулся носом в землю и сейчас же с ревом вскочил.

– Трудный клиент, – изрек проводник, ни к кому не обращаясь.

– Ах ты!…

На этот раз кряжистый попытался ударить ногой. Теперь он стоял выше проводника, ему было удобно бить. Но удар почему-то не достиг цели, а кряжистый неловко упал на бок и покатился, подняв облако пыли.

– Достаточно? – спросил проводник, позевывая.

Матерясь, кряжистый вертелся всем корпусом, ища камень. Не найдя – взревел и кинулся в третий раз.

Первое нападение – уход с линии удара. Второе – уход и подсечка. Третье – уход и ответный удар. Давно отработанная процедура.

– Па-а-а-а-па!!!

Мальчишка бежал вверх по склону. Его отец, проскочив мимо проводника, громко икнул, сложился пополам, прилег на склон и дико завыл. Внизу билась в истерике женщина.

– Не бей папу! Гад! Гад!…

– Ты видел, кто напал первым? – холодно осведомился проводник.

– Все равно! Все равно ты гад! – И сейчас же мальчишка нашел новый аргумент: – Ты хотел нас бросить, вот!

– Да ну? Я взялся довести вас до приличного места. Не хотите идти – дело ваше.

– Моя мама не может идти!

– Она может идти и пойдет. Носильщиков здесь нет.

– Она свихнула ногу!

– Скорее, мозги. Но обычно люди на них не ходят.

– Она устала!

– Верю, – согласился проводник. – Но идти она может. Придется потерпеть. Кстати, к взрослым нужно обращаться на «вы», даже когда их оскорбляешь. Тебя этому не учили?… Ну вот что, я сейчас пойду не торопясь. Если есть желание – догоняйте. Если хотите умереть быстро – ступайте в белый туман, он человека вмиг обгладывает. Хотите помучиться – сидите на месте. Пока.

…Все трое догнали его еще до вершины холма.

Часа через три удалось кое-как утолить жажду.

Воды в лощине не встретилось, ее следов не попалось и после, зато среди низких сыпучих дюн проводник нашел несколько сухих плетей какого-то растения. На каждой плети сидело не то сморщенное яблоко, не то безбожно перезревший пузатый огурец. Под грубой коркой оказалась безвкусная мякоть с мелкими семенами. Ее можно было жевать, высасывая влагу.

Белесое небо потемнело, наступили сумерки. Кажется, немного похолодало, если только не шалило воображение. Проводник объявил привал и первый улегся на песок.

Он не спал. Лежал с открытыми глазами, глядел в серую небесную муть. Зачем она? Для чего служит эта пародия на белую северную ночь? Кому от нее польза? Может, растениям?

Не исключено. Хочется верить, что здесь хоть в чем-нибудь присутствуют зачатки смысла.

Мальчишка не подходил к нему – дулся. Женщина охала и жаловалась. Мужчина щупал ободранный нос, тихо ругался и не глядел в сторону обидчика.

Через час проводник скомандовал подъем. Двинулись дальше. Неровности рельефа кончились, и теперь всем стало понятно, почему этот мир назван Плоскостью. Скучная равнина таяла в дымке, заменяющей горизонт. Позади в такой же дымке исчезли дюны. Ни ложбинки, ни кустика. Как проводник умудрялся выдерживать направление без ориентиров, оставалось его тайной.

Один раз встретилась гравитационная аномалия, положительная и настолько серьезная, что даже проводнику пришлось преодолеть ее не иначе как на четвереньках. Трижды меняли направление, обходя внешне ничем не примечательные места. Несколько минут брели в густом, почти как вода, воздухе, и вот странность: этот воздух не пропускал звуков. Проводник показал жестами, что бояться не надо. Видели вдали гнутый смерч, начинающийся у земли и в земле же заканчивающийся, похожий одновременно на арочный мост и на грязно-желтую радугу. Временами налетали порывы ветра – то горячего, как из печи, то ледяного. Ловушек не попадалось, а на подлянки Плоскость всегда щедра.

Серые сумерки рассеялись, снова наступил «день». Проводник шагал, как заведенный. Та малось воды, что удалось высосать из странных плодов, осталась только в воспоминаниях. Всех мучила жажда.

Позади раздраженно зашептались, и вскоре мальчик опять догнал проводника.

– Мама просит сделать привал, – сообщил он неприязненно и зачем-то добавил: – Вот.

– Незачем, – последовал ответ. – Мы уже почти пришли.

– Скоро уже, да?

– Скоро.

Мальчик побежал сообщить родителям радостную весть и вскоре вернулся.

– А там правда хорошее место?

– Одно из лучших. Много воды. Много зелени. Большая плантация.

– А где мы будем жить?

– В коттедже.

– Коттедж – это круто, – с уважением сообщил мальчик. – А сколько этажей? У нас в Барвихе коттедж всего-навсего двухэтажный. И тачка у отца так себе, не очень крутая. Мы как раз поехали крутую покупать, и тут…

Проводник без интереса вторично выслушал историю о том, как семейство ни с того ни с сего мгновенно перенеслось с Земли на Плоскость. Он много раз слышал подобные истории, а одну – о себе – мог рассказать и сам.

Но он не стал рассказывать, а спросил:

– Тебя зовут Борис?

– Да. – Утвердительно кивнув, мальчик вдруг насторожился: – А что?

– Борис, ты не в сказку попал, запомни это. Твои родители этого еще не поняли. Молодые всегда легче привыкают, а старшим поначалу приходится трудно. Постарайся помочь им понять. Для их же блага.

Трудно было сказать, понял мальчик или кивнул просто так. И сейчас же перевел разговор на другую тему:

– А вас правда, что ли, зовут Фома?

– Правда.

– А фамилия и отчество у вас есть?

– Зачем? – Проводник пожал плечами. – Они на Земле были нужны.

– А почему вы не сменили имя?

– Я и сменил. Теперь я Фома. Не устраивает? Мальчик хихикнул.

– Да нет, прикольно даже. «В одном переулке стояли дома, в одном из домов жил упрямый Фома…» Вы это под него, да?

– Глупости. Так меня называл Нсуэ, мой учитель, бушмен из Калахари. Я не знаю, что имя Фома означает по-бушменски. Трудный язык. Щелчки, хрюканье, ничего не поймешь. Фома – это в русской транскрипции.

– А-а, – протянул мальчик. – Тогда понятно. А как вы с ним объяснялись?

– Он немного говорил по-английски. Но больше на пальцах.

– А чему вас учил этот бушмен?

– Всего лишь ходить по Плоскости и оставаться живым. Он наткнулся на меня, когда я совсем уже загибался от жажды. Мое счастье, что у него с собой были цама.

– Что было?

– Пустынные дыни, те самые, что мы ели. Они тоже родом из Калахари, бушмены в сухой сезон только ими и спасаются. На Плоскость ведь попадают с Земли не только люди. Иногда и звери, и вещи, и семена растений.

– А где сейчас этот бушмен?

– Он давно умер, – сказал проводник. – Однажды ушел в обычный обход и не вернулся. Никто его с тех пор не видел, значит, умер. Где, как – Плоскость знает… Но – хватит. Видишь впереди пятно? Это и есть оазис. Иди обрадуй родителей.

Глава 2

– И это – коттедж?!

Кривобокая хибара невеликих размеров выглядела как нарочитая демонстрация зодческого безобразия. Неизвестно, какие инструменты использовал ее строитель, но отвеса он не знал в принципе. Стены, сложенные из дикого камня на сомнительной связке из рыхлой глины, шли волнами. Одну из трех стен рассекала трещина, в которую без труда пролезал кулак, а четвертой стены не было вообще – не считать же стеной прободенный дверным отверстием корявый плетень, не достигающий потолка! Да и щелистый потолок, сработанный из такого же плетня, вынуждал пригибаться – не столько для того, чтобы не набить шишку, сколько для того, чтобы уберечь конструкцию от повреждений. Окон в строении не было.

– Это коттедж, – объяснил проводник.

– Ха! – Мальчишка жизнерадостно заржал. – Во прикол! Его родители были настроены не столь весело.

– Не в этой же лачуге… – начала женщина, выискивая взглядом более достойное строение. Напрасно: насколько хватал глаз, в широкой котловине не наблюдалось никаких иных сооружений, если не считать обложенного камнями колодца с грубо сработанным воротом. Плоское дно котловины буйно зеленело, там вовсю росла молодая трава, и ветерок доносил запах воды. Пологие склоны тоже поросли сплошным соломенно-желтым ковром, очень приятным на вид после надоевших пустынных ландшафтов. Вот только больше ничего в котловине не было.

– Вода в колодце, можно пить, – сказал проводник.

Они устроили бег наперегонки и для начала едва не сломали ворот. Потом нетерпеливо и склочно утоляли жажду, вырывая друг у друга из рук сплетенное из лыка ведерко. Проводник подождал, пока они напьются и наругаются вволю, потом достал из колодца воду для себя. Она ничем особенным не пахла, вода как вода, но сейчас ему чудился тухлый привкус. Он знал, что это лишь игра воображения.

– А кто тут раньше жил? – спросил мальчик.

– Один человек.

– Он ушел отсюда?

– Куда? Он устал жить и не придумал ничего лучше, как утопиться в колодце.

Сказано было буднично, проводник просто сообщал сведения, но женщина с криком зажала обеими ладонями рот. Мужчина сделал кадыком судорожное движение.

– Не беспокойтесь, тело я достал и ту воду давно вычерпал, – пояснил проводник. – Я же сказал: можно пить.

– Слушай, как тебя… – угрюмо обратился к нему мужчина. – Ты куда нас привел?

Прежде чем ответить, проводник неторопливо снял с себя обтерханный рюкзачок, выудил из его недр пустую фляжку, наполнил ее доверху, тщательно закрутил колпачок, вернул фляжку на место и снова продел плечи в лямки.

– Туда, где вы будете жить, – наконец сообщил он.

– Чего-о?! Ты, козел, кого кинуть хочешь? Я сказал: веди в нормальное место!

Проводник не реагировал. Лишь скука отражалась на его лице.

Сколько раз он слышал такое! Упреки, слезливые жалобы, ярость вновь прибывших, попытки избить негодяя, затащившего доверчивых клиентов неведомо куда – все это уже было. И всегда кончалось покорностью… у тех, кто нашел в себе силы жить.

Можно сказать и иначе: у тех, кто не нашел в себе сил умереть.

– Витя, дай ему денег, пусть подавится! – сквозь слезы выкрикнула женщина.

– Заткнись! – рявкнул на нее муж и, поколебавшись, снова обратился к проводнику, сбавив тон: – Слышь, мужик, тут такое дело… Ты не бери в голову. Я погорячился, ты погорячился, что было, то прошло. Забыли, а? Я ведь хочу, чтобы все по уму было. Ты ведешь, мы платим. Денег у нас, правда, не вагон, но неужели два нормальных мужика между собой не договорятся? Так что скажешь, а? Отведешь?…

– У вас много денег, и это хорошо, – сообщил проводник. – Будет чем подтираться на первых порах. Потом научитесь подмываться, вода рядом.

– Слышь, мужик, не борзей!

– Вы что, еще не поняли? – Проводник слегка повысил голос, впервые показав, что и его терпение имеет границы. – Этот оазис – одно из лучших мест во всей округе. Не желаете в нем жить – уходите. Это моя земля. Если останетесь, будете платить. Отдавать десятую часть урожая. Ну, иногда получите от меня кое-какие полезные мелочи…

Мужчина медленно наливался свекольным цветом. Мальчишка разинул рот. Женщина истерически захохотала.

– Да он издевается над нами!…

Подняв глаза к бесцветному небу, проводник сделал глубокий вдох.

– Запоминайте с одного раза, повторять не стану. В коттедже в мешках зерно – это еда. Три мешка стоят отдельно, это посевной материал. Посуда в коттедже. Зажигалка у вас есть, но ее надо экономить. Дрова – вон те кусты наверху – их тоже надо экономить. И еще: удаляться от котловины дальше ста шагов смертельно опасно. Вот те зеленые посевы – рис. Он должен расти в воде. Со дна котловины бьют ключи, но их не хватает. Тогда надо черпать воду из колодца и спускать ее вон в тот желоб. Чем скорее начнете, тем лучше. Видите, палка торчит? Она должна стоять в воде, тогда рису будет хорошо. Вон там – участок для рассады, он сейчас пуст. Желтые поля по склонам – овес и пшеница. Когда наступит время жатвы, я вернусь и подскажу, что делать. В коттедже на стене висит серп, самодельный, зато настоящий, его берегите особо… Там огород, но на первых порах на него не рассчитывайте – запущенный. Рис и овес – ваша главная еда, запомните это накрепко. Придется трудиться, лентяи на Плоскости мрут от голода.

– Ну ни хрена себе, – только и сумел вымолвить глава семейства, продолжая багроветь и по-рачьи пуча глаза.

– В общем, устраивайтесь. Привыкайте. Скоро я вас навещу. А сейчас мне пора, меня ждут другие…

– Э, ты погоди… – Казалось, мужчину вот-вот хватит удар. – Стой, говорю! Мужик, ты чего это?… Мы тебе что тут – рабы крепостные?

– Я не мужик, – флегматично возразил проводник.

– Ха, значит, баба?

– Феодал. Мужики работают на земле, феодал этой землей владеет. Доступно?

– Ты чё, перегрелся? Стану я тебе работать в поле! Маш, ты слыхала – я в поле!

– Все трое, – сказал проводник. – Плантация большая, одному тебе с ней не справиться. Твой предшественник едва успевал поворачиваться.

– Давай веди нас отсюда в нормальное место!

Проводник смерил кряжистого долгим-долгим взглядом. Да, тяжелый случай…

Надо было сразу встречать их по модели «хозяин» и жестко диктовать условия. Вот так и расслабляешься, если несколько клиентов подряд в этом не нуждаются. Сперва решил: и эти сами допрут, что к чему. Обрадовался – в кои-то веки встретил соотечественников! Эх, Россия… Неужто главная твоя беда – россияне?

– Не советую идти за мной в хвост, – сказал он. – Где пройду я, там пройдет не всякий. Я ведь вас теперь беречь не стану – чего ради? Ну, идешь? Иди. Через час будешь мертвый, это я тебе обещаю…

Уходя, он слышал, как жена пилит мужа, называя его кретином и тряпкой, и как муж угрюмо отругивается. А десятилетний Борька в диспуте не участвовал – он был занят исследованием нового места жительства. Кажется, оно ему даже нравилось.

Давно остался позади оазис с оставленной в нем непростой семейкой, а душевное спокойствие так и не вернулось. Фома был очень недоволен собой. Потерял уйму времени. Отдал скверным людям хороший оазис. Не самый лучший, тут он немного приврал, но все же вполне приличный, многие оказались бы ему рады. Надо было сразу плюнуть на таких клиентов и бросить их подыхать, а нет – отвести к Трем Дюнам. Так вышло бы лучше – уж во всяком случае для плантации. Можно себе представить, как они там нахозяйствуют…

Помешал мальчишка, мелкий шкет, из которого родители еще не успели вылепить свое ухудшенное подобие. Пусть, по восточной поговорке, сын – это полтора отца, но он-то пока в чем виноват? Родителей не выбирают. Станет повзрослее – тогда ему можно будет предъявить счетец. Начиная с некоторого возраста каждый обязан воспитывать себя сам. А молодец пацан, фу-ты ну-ты, боевым петушком налетел, защищая папашу…

Тот ему этого долго не простит.

Обремененный ненужными мыслями, Фома едва не влетел во внезапно открывшийся черный провал – круглый колодец никем еще не измеренной глубины. Провал был средних габаритов, метра два в диаметре. Обругав себя за лопоухость, Фома сделал шаг назад. Провал остался на месте, но как будто уменьшился вдвое. Еще шаг назад – и дыра в твердой земле исчезла. Полшага вперед – вот она, совсем маленькая, сильно искаженная, рождающаяся как бы из ничего. Одна из подлых ловушек Плоскости и, кстати, одна из наименее гибельных. Конечно, кто упал в дыру, тот пропал, тут и говорить нечего, но черные провалы страшны лишь раззявам. Гляди под ноги – вот и вся профилактика.

Может, и хорошо, что в мутном небе Плоскости не бывает ни светил, ни облаков. Астрономы, метеорологи и эстеты гибли бы пачками. Этот мир с трудом терпит земледельцев и совершенно не выносит мечтателей. Раззявил варежку, загляделся, отвлекся на постороннее – сам виноват.

Километр за километром оставались позади. Как всегда, налетали шквалики, то обжигающе-жаркие, то ледяные. Твердая почва перемежалась с песками, и тут приходилось удваивать осторожность: среди местных песков попадались и зыбучие. Вдали в полном безветрии с далеко слышным шелестом ползли навстречу друг другу две дюны – столкнувшись, замерли. Противно извиваясь, пролетел без дела колючий проволочник – шипастая несъедобная тварь, умеющая подниматься в воздух без всяких видимых усилий. Перебежала дорогу гигантская, в полметра, многоножка и внезапно пропала из виду – надо думать, в том месте прятался еще один черный провал. Все было как обычно.

А дел оставалось невпроворот. Внушить тупому канадцу, полгода назад поселенному в маленьком – на одного – оазисе, что он зря пытается держаться за статус свободного фермера: ни у кого это не получалось, и у него не получится. Затем проверить, как живут Автандил, Юсуф и чета Пурволайненов. Раздать заказанное ими барахлишко. Отдохнуть. Поесть, попить и поболтать. Почувствовать, что нужен людям, привязанным к крохотным оазисам, как глоток свежего воздуха.

Слишком тяжело жить на каком бы то ни было свете, если никому не нужен.

С Юсуфом было легче всего. Он с самого начала необычайно покладисто воспринял весть о том, что земля, на которой ему и двум его женам – Фатиме и Сеиде – предстоит жить, уже принадлежит кому-то, и был приятно удивлен малым размером оброка. Назад в Йемен он не рвался и сильно окреп на полевых работах в своем оазисе, мирно выращивая ячмень, ухаживая за десятком чайных кустов и мечтая о хлопчатнике. Кажется, его удручало лишь отсутствие малейших намеков на мак и коноплю среди местной растительности. Поначалу он, правда, чуть не сошел с ума, пытаясь постичь, куда его с женами занесло по прихоти Аллаха, но потом как-то успокоился.

А с канадцем по имени Джордж Приветт было тяжелее всего.

– Привет, Приветт! – как всегда, по-русски обратился Фома к канадцу, ковыряющемуся на маленькой плантации, и, как всегда, сейчас же перешел на английский. – Как поживаешь? Не надоело еще сидеть на моей земле?

Маленький чернявый канадец в толстых очках на облупленном носу, похожий на кого угодно, только не на фермера, хотя у себя в Канаде он был именно фермером, отбросил тяпку и без большого воодушевления приветствовал визитера:

– Хэлло, Том. Мне жаль, но ты ошибаешься, это моя земля.

– Вот как?

– Покажи документы на право владения, тогда поговорим.

Фома фыркнул.

– Все заново? Какие здесь могут быть документы, ну скажи: какие? Кто их выдаст?

– Тогда разговора не будет.

– Слушай, Джордж, а у тебя документы на право владения этой землей имеются?

– У меня нет документов, – с готовностью признал канадец. – Но я занял пустующую землю, на которую никто не претендовал. Я нигде не видел ни оград, ни заявочных столбов. Я не видел документов. Прежний хозяин не приходил ко мне с претензиями. Я работаю на этой земле. Эта земля – моя.

– Да ты, парень, прямо социалист! – Фома не выдержал – прыснул. – Вот уж не ожидал. Кстати, никакого прежнего хозяина не было. Был прежний арендатор и платил мне десятину…

– Если хозяина не было, тогда и говорить не о чем.

– Есть о чем, поверь. Скажи, где бы ты был сейчас, если бы я не привел тебя сюда? Нет, я лучше спрошу, кем бы ты был, потому что где – никому не интересно. Не знаешь? Я отвечу: то ли сухой мумией, то ли вообще никем, пропал бы без следа. Тут это запросто. Ты жив, парень! Пусть плохая, но это жизнь! Ходить по Плоскости ты не умеешь, я видел, так что в ученики ко мне не просись. Кем тебе еще быть, кроме как крестьянином на моей земле?

– Свободным фермером. – Канадец упрямо гнул свое. – Я благодарен тебе, Том. Но я сам себе хозяин.

– А сумеешь?

– Почему нет? Соберу урожай, продам излишки, куплю технику…

Фома только пожал плечами. Было в этом сморчке что-то трогательное. Слушаешь и не знаешь: то ли побить дурачка, то ли и дальше умиляться…

– Очнись, Джордж! – сказал он наконец. – Не я же выдумал такой порядок. И никто не виноват, что ты здесь очутился. Так получилось. Плоскость не такова, какой тебе хочется ее видеть. У нее свои законы. Они диктуют, кем тебе быть: или зависимым крестьянином, что скорее всего, или феодалом. Третьего не дано. Пойми, феодал служит связующим звеном между обитателями оазисов. Феодал ходит по Плоскости и остается цел-невредим. Тут нет ничего сверхъестественного, это просто талант. И я знаю талантливых людей, избравших сидячую жизнь взамен опасной. А феодализм на Плоскости своеобразный. Это по сути выгодный всем симбиоз. Только так тут и можно выжить, а иначе сгинешь. Свободного рынка здесь нет и техники тоже. Не хочешь платить оброк лично мне – ладно, я не гордый, отведу тебя к соседям. Только у них будет то же самое. Это я тебя пока что уговариваю, а другой возьмет да и сгонит с земли – иди подыхай, раз такой непонятливый…

Против воли в его голосе прозвучала угроза. Уловив чутким ухом изменение тона, канадец проворно схватился за тяпку: давай, мол, подходи, кровосос.

– Не беспокойся. – Фома подавил усмешку. – Я не собираюсь ни бить тебя, ни убивать, ни сгонять со своей земли. Сам уйдешь. Ты на тяпку-то свою посмотри внимательно. Ничего не замечаешь?

Опасаясь подвоха, канадец мельком обозрел свое орудие труда.

– Смотри внимательнее и не бойся, я на тебя не прыгну. Ну? Ничего не замечаешь? Ты не на дерево, ты на железо смотри. Похоже на настоящее, верно? А только оно эфемерное, и весь твой инструмент эфемерный. Я сам его выспал. Скоро он распадется в пыль, и что ты тогда делать будешь? Обходиться деревяшками? Пяткой землю ковырять? Посуду из глины лепить? А ты поищи хорошую глину! Огонь уже сейчас трением добываешь?

– Пока нет…

– Тогда начинай тренироваться, скоро пригодится. Вот что, Джордж… я к тебе теперь долго не приду. Живи как знаешь, авось не помрешь. И если в мой следующий визит ты не поумнеешь, я к тебе перестану заходить вообще. Я-то не обеднею. А вот как ты выживешь?…

И, уходя, бросил через плечо:

– Ты здесь не первый гордец. И болван тоже не первый…

В этой части его владений, примыкающей к владениям соседа – китайца Бао Шэнжуя, – оазисы встречались часто. Не прошло и часа, как вдали из воздушной мути проявилось зеленое пятно плантации, а еще через час Автандил ревел, схватив Фому в охапку, крутя и подбрасывая в воздух:

– Пришел, дорогой мой! Давно жду тебя. Гость пришел – праздник! Заходи, дорогой, кушать будем, я лаваш испек. Почти совсем хороший лаваш. Слушай, ты что кислый такой? Совсем лимон! Мужчине киснуть не годится, если он мужчина.

– Задавишь, черт! – просипел Фома, силясь рассмеяться. – Отпусти, медведь! Поставь, где взял, борец греко-римский…

Насколько он знал, Автандил в давно прошедшей молодости не занимался никакой спортивной борьбой, но телосложение для нее имел самое подходящее. К квадратному – не ухватить – низенькому туловищу крепились длинные и, как ни странно, совсем не мускулистые, а просто очень толстые руки неимоверной силы. Был Автандил почти лыс, густо бородат, двигался проворно и всегда напоминал Фоме краба, но на такое сравнение, пожалуй, обиделся бы. Медведь – еще куда ни шло. Хотя в воображаемой схватке между Автандилом и средних размеров бурым медведем Фома поставил бы на Автандила.

– Ва, борец! – обрадовался Автандил и, бережно поставив феодала на грунт, наградил таким хлопком по плечу, как будто забивал сваю. – Пошли в дом, гость дорогой. Извини, вина нет. Брагу пью и о вине думаю. Да. У меня дома в Манглиси виноградник был, во сне его вижу. Вино немного делал, тонны две в хороший год, чачу делал. Не на продажу – для себя, для гостей. Хорошая была чача. Здесь мне хоть одну бы лозу, да?…

Улыбаясь, Фома вынул из рюкзачка туго свернутую тряпицу, развернул на ладони. Внутри лежали две виноградные косточки.

– Держи!

Он приготовился к тому, что от рева Автандила сейчас заболят барабанные перепонки. Но Автандил не стал реветь. Автандил прослезился. Мозолистые коричневые ладони его дрожали, принимая драгоценность.

– Откуда, дорогой?!

– Выменял на укроп. Только я не знаю, как их проращивать, ты уж сам.

– Я знаю! Да! Я выращу! Черенок лучше, но и косточка прорастет. Не все умеют. Я умею. Дай срок – целый виноградник будет! Вином дорогого гостя встречать буду! Петь будем. Я тебя на два голоса петь научу.

Автандил побежал прятать куда-то драгоценные семена. Но сейчас же вновь появился на пороге хижины, приблизился, обнял с чувством и столь бережно, что кости благодетеля даже не крякнули.

– Пойдем в дом. Вина нет пока – чай пить будем. И совсем немножечко браги, да?

Радушный хозяин, он знал, что Фома брагу терпеть не мог, но исповедовал принцип: не хочешь пить – не пей, но пригуби, сделай хозяину приятное. А потом – ладно уж, чай.

Больше суток – по личному, внутреннему чувству времени – выносить общество Автандила было трудно, но в пределах этого времени ничего лучшего не надо было. А когда Фома подцепил от новоприбывших какую-то инфекцию и всерьез заболел, Автандил в три дня поставил его на ноги тошнотворными, но живительными отварами из каких-то травок и корешков. На него можно было положиться всегда и во всем. Фома много раз жалел, что Автандил не умеет, ну совершенно не умеет ходить по Плоскости. Все ловушки и подлянки притягивали его, как магнит железо. Будь иначе – честное слово, предложил бы ему пойти в напарники. И стало бы в одном феоде два феодала, и справляться с делами удавалось бы куда легче…

Почему всегда так бывает: надежные неспособны, а способные ненадежны? Загадка природы.

Внешне дом Автандила мало чем отличался от давешнего «коттеджа» на староанглийский батраческий лад или беднейшей горской сакли. Каковы стройматериалы, таково и жилище. Зато внутри на каждом шагу чувствовалась любовная рука хозяина. Полочки по стенам, посуда, кривоватый, но крепкий стол… Очаг, правда, не имел дымохода, но был сложен крепко из добротных массивных камней. Чего стоило отыскать и приволочь сюда эти камни, бракуя негодные! Дым поднимался к потолку, висел под ним плотным облаком, коптил хворост кровли и уходил в щели. Кому нужна крыша без щелей в мире, не знающем, что такое дождь, снег и палящее солнце? Строго говоря, она вообще не нужна, как не очень-то нужно и жилище.

Иллюзия. Понятие крыши над головой выше примитивного здравого смысла. И очень хорошо, что выше…

Таков же был и надел Автандила, самый зеленый и радующий глаз во всем феоде. Хозяин работал на нем мощно и безотказно, как умный и надежный сельскохозяйственный механизм. Поле пшеницы, поле ячменя, чайные кусты и большой огород. В образцовом порядке содержались не только угодья, но и весь оазис, явно великоватый для одного человека. Ничего не валялось зря, все радовало глаз. Недалеко от весело журчащего родника зеленело с полдесятка молодых, еще не плодоносящих шелковиц. Теперь, надо надеяться, будет взращен и виноградник… Выменянные у соседей драгоценные семена Фома первым делом нес Автандилу, резонно полагая, что уж если он не сможет их прорастить, то никто не сможет. И уже после Автандила посевной материал расходился по феоду вместе с невесомым грузом советов по уходу за новой культурой.